Одна нераскрытая душа

      — А ты можешь представить, как бы сложилась наша судьба, если бы мы встретились детьми? Внезапный вопрос Цукасы заставляет меня развернуться и удивлённо расширить глаза. Впервые за пару дней ему удалось вытащить меня на свежий воздух и привести в ближайший парк. Я часто прихожу сюда, чтобы спокойно любоваться водной гладью расположившегося рядом озера, которое столь редко волнуется; неспешными утками, проплывающими мимо, пока ветер дует мне прямо в спину, заставляя сильнее запахивать свою тонкую курточку. Много мыслей рождается в моей чудаковатой голове, так что я часто припадаю на колени, оседая прямо на грязную землю, чтобы впопыхах вытащить ручку с блокнотом на спирали из-за пазухи и записать всё до единого слова. Иногда я просто сажусь по-турецки где-нибудь в тени и напеваю себе под нос какую-то заевшую мелодию, мои руки касаются листов, скрывающих меня от людских взоров, и я мягко поглаживаю их подушечками пальцев. Не понимаю, почему люди настолько жестоки, раз так часто обрывают кустарники и деревья просто так, растаптывают умершие побеги ногами, громко смеются и скалятся, будто их и правда так забавляет это грубое издевательство. Ко мне подлетают крошечные птички. Думаю, они просто хотят немного отдохнуть, раскинув свои пушистые пёрышки, но я не возражаю и такой компании. Маленькие котята порой ласкаются у моих ног, и я с улыбкой глажу их за ушами, получая в ответ довольное мурчание. Я рад, что смог найти тех, кто не убегает от меня, сломя голову. Цукаса и сам похож на котёнка. Он громко мяукает и злобно рычит, когда ему что-то не нравится, его волосы такие мягкие и шелковистые, что я с огромным усилием воздерживаюсь от того, чтобы не гладить его день напролёт. Его хочется приютить, и я правда забрал бы его к себе домой, если бы там не царил такой беспорядок. Палящая звезда светит прямо в глаза, а в тени слишком мало места для нас двоих. Цукаса прекрасно осведомлён о том, что я плохо переношу солнечный свет, так что он любезно уступил мне место под кустарником, а сам остался сидеть прямо под ясными лучами, откинувшись на свои локти. Я снова ловлю себя на мысли, что никак не могу отвести взгляд от того, как яркие блики отражаются на его персиковых локонах. Меня всегда так привлекало в его внешности то, каким же красивым образом происходит переливание оттенков в его волосах — блондинистый цвет словно чуточку краснеет, становясь рыжеватым. Цукаса часто говорит мне, что в этом нет ничего необычного, его гораздо больше интересует моя собственная неопрятная шевелюра, особенно бирюзовые пряди в ней. Когда он перебирает мои волосы, он часто зажимает между своими пальцами именно их, иногда наклоняется вперёд и прислоняется к ним губами, наблюдая за моей реакцией. Мне кажется, его это забавляет.       — Почему тебя вдруг стало это интересовать? — я подхватываю на руки маленький камешек, вертя его в разные стороны. Парень у моего плеча хмыкает.       — Не знаю я! А ты как считаешь? Я и впрямь задумываюсь, откладывая находку в сторону, где уже сложилась небольшая кучка из подобных ему сородичей. После чего я прижимаю ноги к груди и кладу голову на колени. Что бы было с нами сейчас? Яркое солнце, которое затмевает всех вокруг своим ангельским сиянием и небольшая луна, которая лишь крутится вокруг, почти всегда находясь в тени. Солнце озаряет всю планету целыми днями, некоторые люди радостно приветствуют его каждое утро, другие же недовольно бурчат, сильнее задёргивая занавески. Когда же приходит время луны делиться своим тусклым светом, какие-то влюбленные парочки отправляются на свидания, крепко сжимая друг друга за ладони. Они не смотрят наверх, ведь так сильно увлечены происходящим между ними, а если и поднимают голову, то только чтобы заметить, что луна выглядит сегодня неплохо. После чего их шаги стихают, но спутник не может сдвинуться с места, продолжая опалять пустынные улицы своим призрачным светом, ведь это — его долг. Снова проходят часы, и снова луна сменяется солнцем, энергии которого хватает на гораздо большее время.       — Я думаю, что ты не захотел бы со мной играть.       — Хаха! И почему это? — Цукаса смеётся, однако в его глазах читаются тревожные нотки, от которых мне хочется его тут же избавить.       — Разве пожелал бы ты общаться с тем, кто вечно что-то бубнит себе под нос, чьи бездонные карманы наполненными бессчетным количеством опасных идей? В детстве, ещё до того, как я познакомился с Нене, у меня был один друг. Мы проводили много времени вместе, он прибегал ко мне домой, и мы вместе смотрели мультфильмы, я пытался научить его конструировать крошечных роботов, которые тогда, в силу моего молодого возраста, выходили достаточно плохо даже у меня, однако мой друг никогда не жаловался. Его восторженные отклики в мой адрес закончились ровно в тот момент, когда он упал с дерева по моей вине и сломал руку.       — Я бы вам посоветовала получше воспитывать своего сына, — разъярённая женщина осуждающее мерила мою добрую маму своим осуждающим взглядом, пока я прятался за её юбкой от страха. Слова разбивались о мою маленькую черепную коробку с противным хрустом, заставляя кожу покрываться мурашками. — Он выглядит неплохим ребёнком, но всё это — одна лишь иллюзия, вся его голова забита беспорядочной кучей отвратительных «выдумок», которые он совершенно не против применить во вред другим. Одумайтесь, пока не поздно, и объясните ему, что так вести себя нельзя! Я много плакал. Но меня не пускали навестить друга, который тогда уже, наверно, и вовсе не приходился мне таковым, а когда я увидел его в последний раз в его глазах было столько открытого презрения, что я ужаснулся.       — Постой, но как же наше запланированное шоу?       — Ты совсем придурок? Я больше не приближусь к тебе ни на шаг. Мама была права — ты полный псих, и тебя точно упекут в лечебницу! Вот так вот. Я ведь не заставлял его прыгать с дерева в тот день. Я был слишком маленьким и глупым, чтобы понять, что тонкая веревка не выдержит веса мальчика. Но ведь я специально спросил его несколько раз: «Готов ли ты?». «Готов» — получал я в ответ, а в итоге всё обернулось полным провалом. Никакого шоу, никаких зрителей. Одни лишь слёзы и объятия родителей, которые до сих пор верили, что всё образуется. Ничего толком не образовалось за тринадцать с лишним лет.       — Руи, если в детстве ты горел такими же рьяными мечтами, как и сейчас, мы бы точно с тобой сошлись! — голос Цукасы такой восторженный и громкий, что я не могу не отвлечься на него, забывая о нахлынувших воспоминаниях.       — Ты в этом уверен? — горький смешок срывается с моих уст, и я прижимаюсь подбородком к ткани своих штанов сильнее.       — Уверен! — Цукаса кивает, придвигаясь ко мне ближе. — А ты нет? Знаешь, всё моё детство довольно сильно походило на сплошную чёрную полосу… — его голос понижается на пол тона, а брови хмурятся. — Так что ты был бы чуть ли не единственным лучиком света!       — Что же такое произошло в твоём детстве? — я решаю упустить из внимания последнюю фразу, будучи более сконцентрированным на таком внезапном заявлении.       — Саки… Сильно болела. — мой собеседник грустно улыбается, а его глаза подозрительно блестят. — И почти всё время она проводила в больнице. Будучи вечно взаперти в четырех стенах, можешь представить себе такое? В месте, где даже воздух пропитан спиртом и другими лечебными препаратами… Какое уж тут веселье? Я приходил к ней практически каждый день, я столь внимательно наблюдал за тем, как она увядала всё быстрее, но была одна вещь, захватившая её внимание полностью. Звёзды. Цукаса молчит, проводя по щеке ладонью. Мне хочется сказать ему: «Давай я буду утирать тебе слёзы, пока ты будешь рассказывать свою грустную историю», но это звучит слишком по-дурацки, и даже до меня это доходит.       — И вот что мне ещё оставалось делать? Что ещё мне оставалось делать в такой ситуации? Я стал ставить собственные представления. Скажешь, один — неправда! Со мной были мои верные плюшевые игрушки, для каждой из которой я придумал собственную роль! И Саки так радовалась, Саки так заливисто смеялась, наполняя комнату страданий нотками чистейшего счастья, а я смеялся вместе с ней, потому что не мог устоять… И я начал придумывать всё новые постановки, мои родители часто пропадали в больнице или на работе, так что целыми днями мой дом был предоставлен исключительно мне. Я мог позволить себе громко кричать или плакать, мог корчиться около зеркала сколько захочу, оттачивая новые образы. Мне всё это очень нравилось. Но, понимаешь, через какое-то время мне стало немного грустно в обществе одних лишь игрушек. Могу себе представить. Только меня всегда окружали самодельные роботы, и я старался лишь ради себя, следуя своим эгоистичным порывам. Порой мне кажется, что Цукаса слишком прекрасен для такого паршивого мира.       — Но из-за моей любимой сестры я не мог остановиться. И, как видишь, я не останавливаюсь до сих пор! Теперь я стремлюсь помогать многим людям своей яркой натурой! А ещё у меня теперь есть ты! — он вновь возвращается в своё обычное состояние, хотя слёзы всё ещё блестят на его лице. Я осторожно подаюсь вперёд и медленно провожу пальцем по его правой щеке, снимая слезинку. Она скатывается вниз и навсегда пропадает, впитываясь в землю. Цукаса немного краснеет, но не двигается с места. Внезапно, я чувствую себя чересчур осмелевшим, и в следующую секунду мои губы оказываются на его горящей мягкой коже, и я забираю с собой оставшиеся капли. Парень смущается сильнее, и я начинаю смеяться.       — Да почему ты постоянно смеёшься?!       — У тебя выражение лица смешное! — я прикрываю рот рукой, будучи уверенным в том, что в моих глазах сейчас играют озорные искры.       — Вот так значит?! — Цукаса усмехается, сощурившись. — Ну держись! — он вдруг тянется руками к моему животу и начинает меня щекотать, прекрасно зная, как это на меня действует. Мой громкий смех разлетается по всей округе, отпугивая летающих рядом птиц. Я падаю наземь, а следом за мной и Цукаса, его лицо находится в паре сантиметров от моего. До меня только сейчас доходит вся серьёзность сложившейся ситуации.       — Всё ещё думаешь, что победил? — Цукаса хитро улыбается, уставившись прямо в мои глаза. Его непослушные руки забираются в мои, и без того спутанные, волосы, ероша их. Я удовлетворительно киваю в ответ, не находя в себе силы, чтобы ответить.       — Ну, знаешь! — он опускается ещё ниже, и я чувствую его сбитое дыхание. Без понятия, что он задумал, но я надеюсь на продолжение. Цукаса пару мгновений тупо пялится на мои губы, а затем быстро целует меня в нос, так что мне приходится подавить разочарованный вздох. Серьёзно, на что я вообще надеялся? Парень слезает с меня, но тут же пристраивается рядом, положив голову мне на плечо и обхватив меня руками, не давая двинуться. Я сразу же ёрзаю, но скоро оставляю все попытки вырваться, к тому же, не так уж и сильно мне этого хотелось.       — Земля грязная.              — И что? А ты тёплый. Цукаса хихикает мне на ухо и хватает меня за ладонь, переплетая наши пальцы. Я правда не знаю, когда это его так сильно потянуло на столь откровенную близость… Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько сильно успели измениться наши отношения за последний промежуток времени. С неловкого пожатия рук пару раз в несколько дней мы перешли на долгие обнимашки, во время которых могли разговаривать совершенно о чём угодно, не страшась быть непонятыми. Впервые за всю свою жизнь я чувствовал себя настолько комфортно в обществе кого-то ещё, кроме меня самого, и меня, наконец, не отталкивали прочь, узнав немного получше.       — А зачем ты собираешь эти камушки? — он кивает на небольшую кучу рядом со мной.       — Они все красивые и уникальные. Например, в своей жизни я ещё ни разу не встречал двух одинаковых. Некоторые круглые и шершавые, тогда как другие полностью гладкие и вытянутые… Если рассматривать их повнимательнее, то можно много чего обнаружить.       — И что же, к примеру?       — С определёнными усилиями им всё же можно придавать различные формы, но, конечно же, распространяется это далеко не на всех… — я прикрываю глаза и вспоминаю слова своей матери. «Люди — это люди, а ты — это ты.» – Порой они могут меняться с истечением времени, но могут и оставаться такими же. Всё зависит от того, насколько они устойчивы к изменениям…       — Руи, а ты точно сейчас говоришь про камни? — Цукаса невинно улыбается, взглянув на меня.       — Хм? Да, конечно. А про что ещё? Мы замолкаем на пару минут, просто наслаждаясь компанией друг друга и слушая, как стучат наши сердца и одновременно вздымаются груди. Мне хочется, чтобы этот момент не заканчивался, и я был способен нежиться в руках этого солнечного парня вечно.       — Смотри, — я тыкаю пальцем свободной руки в небо. — Облачко похоже на тебя.       — Оно в форме звезды!       — Говорю же — точь-в-точь ты. Цукаса хмыкает, его короткие волосы приятно щекочут мою шею, и я прижимаюсь к нему ещё сильнее.       — Тогда, вот! Вот, точно! — он воодушевленно направляет мою голову в нужную сторону, указывая на облако моей же рукой.       — Это ещё что за арбуз? Ты же знаешь, что я их не…       — Какой ещё арбуз! — Цукаса возмущённо фыркает. — Это шарик.       — А причем тут я и шарик? — я с любопытством спрашиваю его, не отрывая взгляда от раскинувшейся над нами синевы.       — Тьфу ты, идиот! — он беззлобно тыкает меня в бок, на что я шутливо вздрагиваю. — Ты так часто ходишь по парку и раздаешь разные шарики детям! Ты это делал ещё до того, как я тебя встретил.       — Цукаса, а ты что, следил за мной до нашего знакомства? Хехе…       — Да ну, иди ты! — он высовывает язык и качает головой. — Вообще-то я серьезно!       — Ну и пойду… — я вновь пытаюсь вырваться из его цепкой хватки, на что получаю щелбан в лоб. — Эй!       — Ага, только попробуй! — он кладёт свою голову мне на грудь и закидывает ногу поверх моих.       — Сам же противоречишь своим словам, Цукаса! — я отмахиваюсь от него всеми возможными способами, что только подогревает в нём интерес дразнить меня больше, чего я и добиваюсь.       — Руи, ты безнадёжен.       — Да кто бы говорил. Совсем скоро мы оба начинаем проваливаться в сон, солнце всё так же обжигает, так что я затаскиваю Цукасу в тень. Так как мы лежим слишком близко друг к другу, места вполне достаточно на двоих. А если будет нужно, то я смогу незаметно выбраться на свет, несмотря на образующиеся от него раны, позволяя уставшему парню сладко сопеть в комфортной обстановке.       — Руи, если ты попробуешь куда-то уйти, то я тебе больше не друг. Ладно, может быть, я всё же повременю с этим решением.