Бертосексуалити

      Роберт Штицхен никогда не опаздывал на службу. С немецкой пунктуальностью он входил в кабинет ровно за пять минут до начала рабочего дня.       Гарсон Гудман был уже на месте. Об этом говорила тяжёлая атмосфера в отделе. Подобная обстановка в детективном бюро — дело обыденное. Во время запары в воздухе нередко повисал толстый слой из табачного дыма и забористого мата. Даже Мади мало-помалу научился у коллектива крепкому словцу. А ведь когда-то офицер был скромным невинным мусульманином.       Однако сегодня напряжение в кабинете обуславливалось близостью начальника. Как говорится, хорошего человека на «Г» не назовут. Сержант Гудман любил, когда отчёты и рапорты делались быстро, а отписанные дела отлетали как из-под конвейера. Для этого он прибегал к средневековым методам: диктатуре и старому доброму ору. Басистый раскат начальского голоса вызывал в отделе коллективную головную боль, и посему его старались избегать.       — Шеф тут, — сообщил Робу Стив Мэйсон. Будто это не было ясно по кислым рожам вокруг.       — Да тише ты, — шикнул Мади.       — А что я такого говорю? Светлый, милый, добрый человек — мистер Гудман, слова плохого никому не скажет — пришёл на службу.       — Он, кстати, заметил, что ты вчера после трёх свинтил из отдела, — сообщил Робу Мади. — Ругался.       Говно! Шефа обычно мало колыхали причины отсутствия детектива на месте. Однохуйственно, жрёшь ли ты в столовой или же занят прямыми служебными обязанностями.       — Как именно ругался?       Мади призадумался, переводя в уме ненормативную лексику в приемлемую речь.       — Сказал, что у него с твоей мамкой чё-то было.       Говно в кубе!       — Штицхен! — прогорланил кто-то с канцелярии. — Вытащи наконец мобильник из задницы! Тебе наш эксперт никак не дозвонится. Уже на служебный трезвонит.       Берта Хаутдезерта Роб набирал ещё вчера. Сегодня же вопрос утратил свою срочность. Пожалуй, в перерыве Роб заглянет к медэксперту лично.       Ему нравилась башковитость Хаутдезерта. Бог свидетель, на службе он встречал специалистов даже без элементарных знаний. Мастера же своего дела всегда вызывали у Роберта натуральное уважение. И Берт был таким мастером.       Впрочем, молодой, квалифицированный и полный академического запала доктор провоцировал в Робе не только профессиональный интерес. Берт был его навязчивой идеей, точкой неопределённости. Всё началось с тех пор, как Робу, пострадавшему при задержании преступника, перелили кровь Хаутдезерта. Это дало подъёбистому доктору повод подшучивать над Робом. «Мне нравится, что в тебе есть часть меня».       — Ну как? — голос Стива ворвался в его уютные размышления. Доставучий хрен, пиздливость которого осточертела всему отделу, сидел рядом с Робертом, и посему большая часть стрекотни летела именно к его ушам.       — Как голым задом по солидолу, — ёмко гаркнул Роб. — Ты о чём вообще?       — Я спрашиваю, перезвонил Хаутдезерту, дружище? Чё он хотел?       — Verpiss dich, Стив! Не суй свой нос, куда мой хер не лазил! Твоя работа — писать отчёты. Как только в неё войдут вопросы судмедэкспертам, тебе об этом сообщат!       — Да пишу я, туго идёт чё-то в этот раз.       — Ленивому хую и поссать работа.       — Штицхен! Собака ты бешеная! Ничё не спроси, — Стив отвернулся. Впрочем, ненадолго. — На обед сходим в Старбакс?              

***

      На обед у Роберта были другие планы.       Хаутдезерта он застал прямо за работой. На секционном столе перед ним лежал бедолага с распахнутой грудиной.       — Румпельштильцхен, — поприветствовал Берт, не отвлекаясь от дела.       Прозвище возникло неспроста. В их первую встречу детектив так быстро сверкнул удостоверением, что Берт только и успел прочитать: «Р… Шт… цхен».       «Румпельштильцхен, что ли?» — хохотнул доктор. Так и прилипло с той поры.       — Чего ты здесь вечно ошиваешься?! У меня тут туберкулёз, ВИЧ и другая зараза.       — Зараза к заразе не липнет.       Берт поднял взгляд.       — Это уж точно, — и снова переключил внимание на труп. — Чего хотел?       — А то не знаешь.       Хаутдезерт опустил в пробирку кусочек срезанной ткани.       — Почитаешь потом всё в экспертизе. И вообще, Дьюрен на труп выезжал. Спроси у него.       — Gott hilf mir! — Роб сжал переносицу. — Документы, составленные Джонатоном Дьюреном, отличаются крайней лаконичностью, отсутствием лишних деталей и, как правило, не несут полезной информации. Тормоши твою жопу, Хаутдезерт, кончай ломаться! Ты же набросал для меня заметки? Я сейчас кое-что копаю, мне позарез эта экспертиза.       Берт долго не отвечал, копошась секционным ножом в кишках бедолаги.       — На моём столе посмотри.       Роб по-хозяйски перекопал все бумажки на столе эксперта.       — Ни хера тут нет.       Хаутдезерт прекрасно знал, что крепко держит Штицхена за жопу. И потому позволил себе помурыжить его паузой.       — Пять минут. Я сам поищу.       Роб встал так, чтобы Берту было неудобно на него смотреть, зато сам он видел бы Берта прекрасно. Роб часто наблюдал за ним исподтишка. Взгляд залипал на то, как Берт двигался, как касался чего-либо. Как, сбросив характерную себе мягкость, приступал к профессиональным обязанностям.       Наконец, Хаутдезерт отложил нож и снял перчатки, чтобы порыться на своём столе и в ящиках.       — Наверное, дома оставил, — лениво резюмировал он. — До понедельника терпит?       Зубы Роба скрипнули. Но хитровыебанный Хаутдезерт всё ещё держал его за жопу. Не в его интересах психовать.       — Не помнишь, что там было?       — А что там помнить, — эксперт взял новую пару перчаток. — В дыхательных путях обнаружен непережёванный фрагмент пищи, плотно закрывающий вход в гортань. Также в голосовой щели застряло металлическое крепёжное изделие. Видимо, покойный захотел перекусить болтиками, а подавившись, решил протолкнуть их хлебным мякишем. Причина смерти: механическая асфиксия от закрытия дыхательных путей инородным телом. Наружных повреждений нет, глотал он это сам. Криминала, как ты понимаешь, тут тоже нет.       — Следствие разберётся, — не согласился детектив.       Хаутдезерт сузил глаза.       — Это обычный пикацизм. Не всё полезно, что в рот полезло.       — Обычный! — издевательски гоготнул Роб.       — Я чего только из людей не вытаскивал. Болты для меня — это уже обычность.       Роб осёкся, вдумавшись. По физиономии доктора расплылась довольная ухмылочка. Хаутдезерт и сам услышал, как надвое прозвучал.       Ах ты сучий хуеплёт!       Берт вновь избавился от перчаток и, глянув на Роба, заулыбался пуще прежнего.       — Я проголодался.       Роб скривился. Только этот отбитый мог сказать такое после того, как попотрошил мертвечину.       — У меня сегодня на обед сэндвичи с тунцом, хочешь?       — Мне пора, — отказался Роб.       Уже у выхода в спину прилетело знакомое пятничное предложение:       — Выпьем вечером?       

***

       Уведомление из фейсбук было единственным звуком, способным растормошить Роба после рабочего головняка.       «Берт Хаутдезерт поделился записью…». Роб ткнул по всплывшему баннеру, чтобы дочитать публикацию.       «Выступление микробиолога Джорджа Уикса на медицинском форуме в Сиэтле».       Роб хмыкнул. Не он один пользовался веб-лентой как облачным хранилищем и напоминалкой, что посмотреть или прочитать в будущем.       Следом Роб проверил профиль Хаутдезерта на появление новых записей и фото, хотя и без того знал: мимо него такой материал не проскочит. С какого-то хрена он до сих пор не отключил уведомления, а ведь те страшно бесили. Благодаря им Роб знал о каждом телодвижении Хаутдезерта. Берт то, Берт сё. Ещё до того, как они скентовались, Роб был в курсе, что Берт читает. Что смотрит. Что слушает. В какие заведения ходит. За какую бейсбольную команду болеет. Роб знал всё. На то и детектив.       Он заглянул в хронику. Затем уже по привычке ткнул в фотоальбом и принялся яростно перелистывать. Скриншоты из анатомических атласов и журнальных статей быстро сменялись симпатичной мордашкой хозяина страницы и менее симпатичными еблетами его многочисленных друзей. Дойдя до снимков с прошлогоднего прайда, Роб замедлился. Своей пестротой они всегда цепляли его гетеросексуальный глаз. Конечно же, такой «в поле ветер, в очке дым», как Берт не пропускал подобные сборища. На последнем кадре Хаутдезерт сэлфился на фоне фургона в радужных цветах. Слева в обзор попадал высунувшийся из кузова полуголый пердак мужского происхождения. Интересно, это страхоёбище на ебловозе знаком с Хаутдезертом? Вероятность большая. Роб не уставал поражаться, как такое лучезарное существо может быть настолько испорченным. Возле любвеобильного Берта то и дело тёрлись крутизады обоего пола. Он был неповторимым. Никогда прежде Роб не встречал таких людей. И он знал, что окружающие тоже это замечали. Обычный день с ним походил на праздник. Он сам был праздником, таким же ярким, пёстрым, как парад гордости. Приветливый, улыбчивый и жизнелюбивый. Свободный. Берт обожал всех и целый мир в придачу. И мир отвечал ему взаимностью. Он был солнцем, к теплу которого тянулось всё вокруг. Робу нравилось солнце. Он родился во Фрайбурге, в самом солнечном городе Германии. Его манило ко всему тёплому, лучезарному, так на него не похожему.       Каким образом мысли перескочили на эту тему, Роб не понял. Он тут же перешёл в профиль бывшей однокурсницы. На втором году обучения та бросила академию и подалась в модели. Позже её нашли на OnlyFans. В общем, контент на странице девушки хранился соответствующий (в пределах правил соцсети, разумеется). А Робу сейчас требовалась порция сисек. На сиськи смотрит — значит натурал. Это же сиськи, блеать!       Однако уже спустя минуту Роберт вернулся к фоткам Хаутдезерта. Грим на щеках, уродливое жабо на шее — Берт выглядел незрелым придурком, но отчего-то иррационально казался Робу привлекательным. Интересно, выдрючил ли он в тот день кого-то из пиздобратии?       Роб не относил себя к гомофобам. Напротив, сатанел, когда-то кто-то уличал его в гомофобии. Он не какой-то там дремучий чурбан с пещерными предрассудками! В мире полно людей, отличающихся друг от друга. И всё же Роб опасался быть даже случайно причисленным к подобной блядве. Он считал гражданской смертью сам факт подобного обсуждения. Даром, что в качестве сексуального развлечения выбрал человека мужской наружности. Роберт Штицхен не гомосексуалист. Это уж точно. Просто ему нравится спать с Бертом. Роб понимал, этому чувству есть название, но уж очень не хотел находить связь между своими поступками и своим отрицанием. Возможно, он просто не любил ярлыки.       Конечно же, едва заподозрив у себя кризис ориентации, Роберт попытался ознакомиться с соответствующей матчастью. Это был такой дремучий лес. В итоге убеждённый гетеросексуал Роберт Штицхен договорился с собой: он лишь ответил на проявленный к нему интерес. О, как он любил отвечать на этот интерес: так ярко, до искр из глаз он ещё ни с кем не сливал баллоны. В моменте Роб особенно не думал о принципах — это была проблема завтрашнего дня. Он лишь надеялся, что оно всё не перерастёт в большую проблему. Как-никак им с Хаутдезертом ещё работать вместе.       Нет, между ними не было полноценной сексуальной практики. Дрочки, фроттаж, односторонний оральный секс… Роб намерился и дальше оставаться на безопасной стороне. Вообще-то он даже подумывал сократить их с Хаутдезертом общение. Распутник, за улыбкой которого шли как на привязи, начал представлять опасность для убеждённой немецкой непрошибаемости. Берт определённо держал его за яйца. Реши он повести Роба за собой куда угодно, то просто сделал бы это прямо вот так — держа за яйца. Берт был удивительно хорош в завоёвывании доверия Роба. И это бляхомудия между ними срочно нуждалась в большем контроле. Однако слишком часто вечерами пятницы у Роба находился повод предложить Берту выпить или же ответить на его сообщение. Роб действовал на голых инстинктах. На первобытной похоти… Они оба… Ну ладно Хаутдезерт, у того шальных пуль в башке как у дурака махорки. Как он, Роберт Штицхен, воспитанный в строгости и традиционных нравах, мог быть таким испорченным?       — Хорошая жопа, Штицхен.       Роб вздрогнул от неожиданности. За его спиной лыбился Стив.       — Это кто?       Чужая задница до сих пор красовалась с экрана его телефона. Заблокировав смартфон, Роб трахнул им по столу.       — Scheisse! Не твоего ума дело! Господи! Ну что надо?       — Домой идёшь, говорю? Адьёс, до понедельника.       И действительно: часы подсказали Роберту, что рабочий день подошёл к концу.