Я с тобой

***

В жизни Микки было просто вагон паршивых моментов — не в пример больше, чем счастливых. Когда ему было семь, бухой отец сломал о его спину деревянный стул — Микки потом ещё пару недель валялся со сломанными ребрами в больнице, пропахшей болью и гороховым пюре. В одиннадцать он почти на три месяца угодил в приют для детей из неблагополучных семей — и долго потом не мог переучиться спать с открытыми глазами. В тринадцать парень из класса, который Микки тайно нравился, при всех назвал его "вонючим куском коровьей лепешки". Еблан, конечно, получил за это по самые помидоры, а Микки пришлось еще месяц чистить чёртовы толчки в уборной, чтобы все замять. В пятнадцать Микки попал на малолетку, потом в шестнадцать — ещё раз, и каждый раз был хуже другого. В двадцать один Микки отмотал 700 с хером дней от зари до зари на областной зоне — и там тоже было полно такого, о чем он вспоминать не горел желанием примерно никогда. Но все равно вот эти два ебаных месяца без Йена Микки без сомнений считал самым хуевым периодом в своей жизни. Он скучал так сильно, что иногда по ночам выл в подушку как брошенный щенок. Его ломало так, как он раньше и представить себе не мог. Ему нужен был Йен — и физически и морально. Если бы не ебучий контракт, из-за которого Микки не посадили бы ни на один космолет, то он наплевал бы даже на зарплату и рванул на Терракон через день после Йена. Но он не мог. Страшно представить, сколько миллионов раз Микки прослушал сообщение Йена с голограммы — и все равно это нифига не помогало ослабить колючий комок в груди. Если бы он только знал, что Йен где-то там на другой стороне галактики ждёт его и так же скучает, ему было бы проще. Но рыжий не только его не ждал и не вспоминал — он вообще не знал о его существовании. От этого было ещё в тысячу раз тяжелее. Каждый день тянулся как двадцать к ряду, но в конце концов, его вахта — Слава Вселенной — завершилась. Перед отлётом Микки тридцать раз переложил запоминатель из одного места в другое, пока не придумал спрятать его в корпус от выпотрошенной приставки. Бумага с приглашением от Йена была тщательно зашита под внутреннюю ткань куртки и вроде не шуршала и не прощупывалась. И все равно Микки смог разжать крепко сжатую челюсть только когда зашёл в каютный отсек космолета. Его вещи, как и предсказывал всезнающий Крис, никого не заинтересовали. Микки нужно было лететь почти три недели до общей космической станции и ещё одну — до Терракона. В каютном отсеке первого космолета кроме него ютились ещё девятнадцать работяг. Не то, чтобы Микки за его несчастливую юность к такому не привык, но сейчас лишние люди бесили его ещё больше обычного, потому что он не мог достать запоминатель и послушать Йена, когда ему того хотелось. Мало ли кто мог заинтересоваться голограммой рыжего — Микки не хотелось рисковать и потом отвечать на неудобные вопросы. В общих душевых с уединением тоже было так себе, оставались только туалетные кабинки, но если Микки зависал там слишком долго, то ему начинали стучать. На космолете до Терракона было получше — там хотя бы койки были отделены звуконепроницаемыми ширмами и вообще, народу поменьше, воздуха побольше и еда в разы вкуснее. Микки немного переживал, что приглашение Йена по какой-то причине забракуют, но на галакто-базе ему просто просветили водную печать на бумаге сканером, оформили визу и продали билет без вопросов. И только тогда Микки в полной мере осознал, что действительно летит к Йену, что через какую-то неделю и правда сможет его увидеть... Оставшиеся семь дней он беспрерывно проигрывал в голове возможные сценарии их первой встречи. По заверениям Йена, после обеда он почти всегда помогал брату в его магазине, и Микки планировал именно там его и выцепить. В особенно смелых мечтах он надеялся, что ему даже не придется ничего объяснять — он просто достанет запоминатель и дальше все как-нибудь решится само собой. Подробно об этом "дальше" Микки позволял себе задумываться только в душе или ночью за надёжно закрытой ширмой. Конечно, он переживал, что все может пойти по пизде, но старался отгонять от себя паршивые мысли. Он уже решил, что если застанет Йена в объятьях какого-то пидорка, то молча отдаст рыжику запоминатель и листочек со своим номером и свалит оттуда нахер. Если Йен ему позвонит — то хорошо, если нет, то... Микки разберётся на месте. Он прилетел на распределительную станцию Терра-5 по местному времени в три часа дня в среду. Естественно, последние сутки Микки практически не спал, психуя перед встречей всей его жизни, но чувствовал себя вполне бодро...ну, как бодро, как на пороховой бочке. Йен жил в спутнике столицы, городке Сан-Андреас, и до туда прямо из здания космопорта шла подземная дорога. Микки добрался до места без проблем. Только немного прихренел со стоимости билета, но что уж тут. Вокруг все было как в глянцевой рекламе идеального техногенного будущего: снующие туда-сюда воздушные роботы-доставщики, громадные голографические рекламные постеры, а на каждом втором прохожем были очки виртуальной реальности. Такого обилия всевозможных кибер-наворотов в одном месте и сразу Микки в жизни не видел — в его родном Саутсайде ещё хватало мастодонтов, которые кроме простейших визоров никаких чудес техники не признавали. Но самое большое потрясение ждало Микки впереди, когда он вышел из метро и чуть нахрен не ослеп. От кристальных небоскребов, уходящих пиками куда-то в космическую высь, отражался свет сразу трёх солнц. Микки заметил и блики, отбрасываемые прозрачным куполом, спасавшим людей от мгновенного превращения в хрустящие крылышки КФС. Вокруг столпов сверкающих небоскребов вились воздушные трассы и переплетения навесных садов. Микки задрал голову наверх, чтобы посмотреть на спутник, нависший прямо над ними огромным полуобвалившимся кратером. Он никогда не видел ничего подобного — разве что в фильмах. Неужели Йен наблюдал такое каждый день? Неужели совсем скоро они смогут смотреть на это вместе? — Эй! — вдруг услышал Микки совсем рядом, но не успел и головы повернуть, как оказался растянувшимся на земле. Только благодаря отточенным годами инстинктам, он не расшиб себе нос, а успел выставить руки, но все равно хорошенько проехался по мягкому покрытию мостовой на пузе метров пять. — Какого...? — застонал он, переворачиваясь на бок и отмаргиваясь от вороха звёздочек перед глазами. — Чувак, тебя по сторонам смотреть не учили? Прямо перед Микки верхом на гравитационном скейте зависал парнишка лет 15 в вижн-очках, которые он сдвинул на лоб. Совсем тут молодежь оборзевшая — попробовал бы ему дома какой-то малолетка такое ляпнуть. — А тебе глаза нужны, только чтобы порнуху в очках смотреть? — огрызнулся Микки, принимая сидячее положение. — Ты мне прямо под скейт бросился! — возмущённо воскликнул пацан. — А я по дорожке ехал! Он махнул рукой вниз, и Микки увидел, что парень действительно зависал на дорожке, отмеченной синей краской и надписями "только грави-транспорт". — Напридумывали всякой хераборы, инопланетяне чёртовы, — забурчал Микки, осознавая, что сам просто засмотрелся на спутник, раззявив рот, и не заметил, как вышел из пешеходной зоны. Парень закатил глаза на его ворчание, нацепил назад очки и унесся на своем скейте в солнечные дали. Микки вытер руки о штаны и собирался уже уже встать, как вдруг почувствовал какое-то странное движение воздуха у левого бока. От страшной догадки у него застыла кровь в жилах. Непослушными пальцами Микки потянулся к внутреннему карману куртки и вытащил несколько соединённых тонкими проводками обломков того, что пять минут назад было запоминателем. Он положил штуковину в этот карман незадолго до прибытия — чтобы было удобнее быстро достать, когда он встретится с Йеном. К тому же, Микки интуитивно было спокойнее, когда запоминатель был где-то у него за пазухой...Что ж, за это он и поплатился. С ужасом Милкович смотрел на сизый дымок, тянувшийся из разломанного девайса — остатки воспоминаний Йена. Окутанный паникой Микки бестолково попытался собрать все части вместе, но сам уже осознавал, что в этом не было никакого смысла: от всех его манипуляций разбитый прибор выплеснул последний поток дымка и потух. Микки в отчаянии потряс запоминатель, и — как будто в издевательство — из разбитого корпуса появилась зернистая, но все ещё узнаваемая голограмма Йена и пробулькала несколько слогов своего вечного текста. Милкович потряс херовину ещё несколько раз, но ничего не добился: она была безвозвратно сломана и не хранила больше ни одного воспоминания. Только секундный обрывок послания. Микки не сразу понял, что плачет, просто вдруг все стало размытым, а на губах появился соленый вкус. Он не плакал уже лет пятнадцать, и это ощущалось странно — будто ему воткнули копье в душу. Сквозь мутную пелену Микки смотрел на обломки запоминателя, как на обломки своей глупой, наивной надежды. Что действительно может быть кому-то нужен. Что будет счастлив с кем-то. Что нашел парня, с которым захочет прожить всю жизнь. Но жизнь в очередной раз ткнула его носом в вонючую правду: Микки всего этого недостоин. Его удел — смотреть на чужое счастье, захлёбываясь слюной, и бесконечно проебываться. Микки сам не знал, сколько просидел так, на обочине грави-дорожки, оплакивая свою жизнь. Ему было мучительно стыдно перед Йеном — хотя тот об этом никогда и не вспомнит, — что не сдержал данного ему обещания, но, может, это было и к лучшему. Связь с Милковичами никого ещё до добра не довела. — Все хорошо? Вам помочь? — послышалось рядом, и Микки поднял взгляд на какое-то существо неопределенного пола с красными дредами до пят. — Все путем, — хрипло соврал Микки, поднимаясь на ноги. Он оглянулся назад на свою позабытую сумку и выход из подземки и подумал, что надо возвращаться в космопорт и покупать билет на первый рейс до Земли. На Терраконе ему больше делать было нечего. Вдруг в воображении возник Йен с его теплой улыбкой, солнечными крапинками в зелёных глазах, веснушками, которые как будто становились ярче, если долго на них смотреть... Нет, Микки не мог уехать, не посмотрев на него в последний раз. — Где здесь площадь Мирового Равенства? — спросил он у Красных Дред. Через пятнадцать минут Микки уже стоял у двери маленького магазинчика запчастей. В его голове не было ни единой мысли. Все куцые заготовки приветственных фраз, которые Микки вертел в голове последние недели, теперь казались дурацкими и бессмысленными. Собственно, как и его появление здесь после того, как он все разрушил. Перед тем, как ступить на порог, Микки пообещал себе, что, если не застанет сейчас Йена, то просто уйдет и не будет больше пытаться его найти. Глубоко вздохнув, он сделал шаг вперёд. Тонированные автоматические двери раскрылись, и первое, что увидел Микки за ними, был Йен, расставляющий какой-то товар на полке. Микки тут же почувствовал себя героиней тупой мелодрамы: горло пересохло, дыхание сперло, а сердце заколотилось отбойным молотком Йен-Йен-Йен. Блядь, как же он скучал. Йен обернулся на звук — видимо, его заполошно качавшего кровь сердца — и дежурно улыбнулся. Микки будто башку прострелили. Он знал, что рассчитывать ему было не на что, знал прекрасно, но какая-то недобитая школьница внутри него всё ещё робко надеялась, что Йен посмотрит на его и сразу же узнает. Конечно, блядь, этого не произошло. — Привет! — жизнерадостно поздоровался Йен, не подозревая о том, какая буря сейчас происходит у Микки в голове. В ответ Милкович смог только кивнуть, боясь, что из его рта вместо простого приветствия случайно вырвется что-то другое. Йен знакомым жестом чуть наклонил голову набок и окинул его заинтересованным взглядом. Микки, вопреки всей логике, стало вдруг муторно и тоскливо. Йен смотрел на него так, только когда они только познакомились и между ними не было ничего кроме бешеной энергии секса. Но потом все быстро изменилось, и Йен глядел на него уже совсем по-другому. Микки слишком хорошо помнил этот взгляд — ласковый, пьянящий, как будто окутывающий теплом от макушки до пят — и этот — обезличенно-похотливый — сейчас вызывал только тоску. Наверное, по его лицу пробежала эмоция, которую Йен расшифровал как непринятие — его улыбка превратилась в формальный вежливый оскал, а глаза замерли у Микки на переносице. — Что-то ищете? Микки растерянно окинул взглядом магазин. — Эм, да...лампочки. Габаритные, — назвал он первое, что попалось на глаза. — У нас их большой выбор, — кивнул Йен, обернувшись к нужному стеллажу. — Светодиодные, люминесцентные, галогенные, наночувствительные... Микки сразу же отключился, просто вслушиваясь в знакомый низкий голос. Йен мог перечислить весь товар, что у них был, и Микки бы слушал его с упоением. — ...у Вас? — спросил Йен, и Микки понял, что пропустил мимо ушей какой-то вопрос. — Хм? — отозвался он, взглядом жадно облизывая Йена, повернувшегося к нему вполоборота. — Какое транспортное средство у Вас? — повторил вопрос Йен. — Это нужно для того, чтобы я мог подобрать идеальный вариант. Микки пожевал губу в поисках ответа, но вся кровь из мозга отлила в лихорадочно стучавшее сердце, и ничего не приходило в голову. — Эти, кажется, то, что нужно, — буркнул он, хватая со стеллажа первую попавшуюся коробочку. — Но это не габаритные лампочки, — осторожно сказал Йен, бросая на него недоуменный взгляд. — Да, эээ, плевать, чувак, я просто знаю, что эти подходят, — выплюнул Микки и нервно почесал шею. Ему невыносимо хотелось дотронуться до Йена — в последний раз — но он не мог придумать подходящий повод. Между тем рыжий безразлично пожал плечами и пошел к прилавку. Микки с коробкой какой-то хуйни поплелся следом. На кассе Йен пробил бесполезные лампочки, Микки расплатился, и на этом их диалог был полностью исчерпан. — Приходите ещё, — с все той же дежурной улыбкой проговорил Йен и тут же потерял к Микки интерес, утыкаясь взглядом в сенсорную панель на стойке. Микки промолчал. Он хотел превратиться в статую, чтобы просто стоять и смотреть на Йена вечно, но ему надо было сваливать, пока все не стало слишком странно. С трудом он отвернулся и пошел на выход, хватая по пути свою оставленную у двери сумку. Микки чувствовал, что к глазам вновь подступает влага, а в горле застрял ком. Последнее чего Милкович хотел — это рыдать в магазине человека, который значил для него все и для которого он не значил ничего. Автоматические двери бесшумно раскрылись и закрылись за спиной. Микки на автомате брел вперёд, когда почувствовал, как его внезапно схватили за плечо. — Вы забыли товар, — услышал он и, повернувшись, увидел Йена, протягивающего ему дебильную коробку. — А, да, — промямлил Микки, свободной рукой забирая у него ебаные лампочки, о которых уже сто раз забыл. Плечо горело от знакомых прикосновений — как и в их первую, сука, встречу. Даже символично, что это была последняя. — Все хорошо? — медленно уточнил Йен. Видимо, видок у Микки был говорящий. — Угу, — брякнул тот и принялся лихорадочно и неуклюже запихивать коробку в карман — лишь бы не смотреть на рыжего. — Ну тогда...— начал Йен, и вдруг чертова Вселенная, из раза в раз подкидывающая Микки говна на лопате, решила снова вмешаться. Остатки запоминателя не выдержали тесного карманного соседства с лампочками и от резких действий Микки просто вывалились на асфальт. От удара разломанный прибор ожил и выплюнул единственное, что ещё хранил — нечеткую голограмму Йена, которая, заикаясь, несколько раз выкашляла: — Я...тобой...ик, — и вновь погасла. Повисла тишина. Вдвоем они просто пялились на куски запоминателя между ними. Микки с отчаянием, а Йен — в шоке. — Это...я был? — тихо уточнил рыжий наконец. Микки кивнул, не поднимая взгляда. — Нейросеть? Микки покачал головой. — Почему я тогда не помню, как это записывал? — Тебе стёрли память, — выдавил Микки. Йен прерывисто вздохнул . — На Альтерре? — спросил он, и Микки вновь кивнул. — Почему? — Они так делают со всеми, кто работает в определенном месте. Хранят свои грязные секреты, — объяснил Микки, все так же не смотря на Йена. — Но тебе не стёрли? — Я был не там. Другая зона. — Но я...мы...знали, что так будет? — запнувшись, спросил Йен. — Да, — подтвердил Микки, чувствуя страшную усталость, но будучи не в силах оставить Йена без объяснений. — И мы ничего не смогли сделать? Микки со свистом втянул воздух сквозь зубы. — Ты записал свои воспоминания о на... об Альтерре на эту фигню, — он ткнул носом ботинка в обломки на асфальте. — И отдал ее мне. Я смог вылететь только через месяц после тебя. Прилетел сюда пару часов назад. — фразы выходили рваными, но Микки заставлял себя продолжать. — Я шел к тебе, но упал, и он... разбился — Микки прокашлялся, но ебучий комок в горле никуда не девался, зато жгучий стыд окрасил щеки в алый цвет. Но Йен не смотрел на него — он наклонился и взял бывший запоминатель в руки. — У отца был такой, — сказал он тихо. — Перед смертью тот ничерта не помнил. Микки знал об этом. Йен потряс херовину и та после нескольких раз натужно воспроизвела все тот же кусочек голограммы, давая понять, что больше ни на что не способна. — Мне очень жаль, — прохрипел Микки, как будто это что-то меняло. Йен дёрнул головой. — Ты же не специально, — произнес он негромко. Воцарилась тишина. Йен было открыл рот, чтобы что-то ещё спросить, но тут какой-то посетитель зашёл в магазин за их спинами. Микки сильнее перехватил ручку сумки, ожидая, что Йен махнет ему на прощание и исчезнет за автоматическими дверьми. Больше обсуждать им все равно было нечего. Однако Йен так не считал. — Слушай, я хочу побольше узнать...обо всем этом, — рыжий неопределенно покачал рукой между ними. — Можем пойти ко мне, чтобы нам никто не мешал. Подождёшь меня пять минут, пока я отпущу клиента и закрою тут все? В его голосе сквозили умоляющие нотки, и Микки не знал в какой реальности был бы способен ему отказать. Квартирка Йена была в двух домах от магазина, и об этом Микки тоже знал — рыжий постоянно пел ему песни, о том, как легко удобно ему будет добираться до "места его работы". Когда Милкович вошёл внутрь, ему показалось, что он уже здесь был — так досконально Йен описывал ему свое жилье. Только одна деталь отличалась от его рассказов. — Всё-таки купил большую кровать? — хмыкнул он, кивая на приличных размеров траходром, видневшийся из-за открытой двери в спальню. В голову некстати полезли причины, по которым Йену понадобилось менять свое холостяцкое ложе, и эти причины Микки не понравились. — Эм, да, — Йен неловко почесал затылок. — Слушай, я же так и не знаю...как тебя зовут? Микки невесело усмехнулся, думая о том, как отличаются два раза, когда он говорил Йену свое имя. — Микки. — Мне, наверное, можно не представляться? — отзеркалил его кривую ухмылку Йен. Микки покачал головой и отвернулся к окну. Одно из солнц уже почти исчезло за горизонтом, а небо пестрело всеми оттенками сиреневого. Ещё каких-то пару часов назад Микки глупо надеялся, что они с Йеном будут наблюдать за этим вместе, но теперь этому сбыться было не суждено. — Будешь пиво? — услышал он голос Йена из кухни. — Да, — прочистив горло, крикнул ему в ответ Микки и отвернулся от окна. — Я бы предложил тебе что-то покрепче, но...— вымолвил вернувшийся в комнату Йен — Ты не пьешь крепкое, — продолжил за рыжего Микки и выхватил одну из бутылок у него из рук. — Откуда ты...— начал Йен, но нам осекся, и мотнув головой, плюхнулся на диван. — Не отвечай. Микки отхлебнул свое пиво и присел на видавший виды стул напротив дивана. Быть в одной комнате так далеко друг от друга было для них непривычным, но Йен этого не помнил, а Микки уже полагалось забыть. — Эм...просто, чтобы расставить все точки над и, — протянул Йен, нервным движением соскабливая ногтем этикетку с бутылки. — Мы с тобой... же были вместе, да? У Микки вдруг пересохло горло, и он быстро присосался к горлышку, отрывисто кивая. — И...как это произошло? — спросил Йен, гипнотизируя его пытливым взглядом зелёных глаз. Микки вздохнул и принялся рассказывать — естественно, упуская подробности о его позорных истериках. Он особенно не вдавался в детали, намечая факты лишь штрихами — как они познакомились, как начали трахаться, как со временем их встречи переросли в регулярные, как Йен сам предложил поехать к нему, как они узнали о том, что ему сотрут память... Йен слушал внимательно, по ходу задав несколько вопросов, а потом попросил Микки дать ему посмотреть на свое приглашение. Он долго вертел несчастную бумагу в руках, и Микки не удержался: — Чё, не веришь, что не подделка? Йен повел плечами, не поднимая на него глаз. — Я не могу придумать причину, по которой бы тебе понадобилось изобретать такую сложную многоходовку, просто все это так странно... Микки хмыкнул в ответ. Ненадолго в комнате повисла тишина. — У меня есть татуировки? — спросил Йен внезапно. — Чего? — от неожиданности Микки даже поперхнулся пивом. — Тату, — повторил Йен, прямо заглядывая ему в глаза. — Если мы спали вместе, ты должен о них знать. Микки пару секунд смотрел на него, а потом сдался. — Уебанский орёл с автоматом на боку. Правом. — И все? — Еще какая-то стремная мазня типа Иня и Яня или Хуня и Выня на плече, которую ты набил в тюряге, чтобы перекрыть сисяндры твоей матери. Йен высоко поднял брови, явно впечатленный степенью Миккиной осведомленности. — И ещё одна точка на заднице, — продолжил Микки. — Ты хотел замаскировать черепом старый шрам от зубов какой-то болонки, у чьей хозяйки ты в детстве пытался свистнуть пирог с подоконника. — Микки ухмыльнулся. — Но татуировщик начал пристраивать к твоим булкам свой стручок, и ты свалил, начистив ему фасад. Когда Йен в красках рассказывал ему эту историю в первый раз — они тогда выкурили на двоих крепкий косячок, — Микки бился в смеховой истерике пятнадцать минут кряду. Но сейчас ему не было весело, да и Йену, в шоке уставившемуся на него, явно тоже. — Не помню, чтобы я хоть раз делился этим с кем-то, — выдохнул он наконец. Микки снова пожал плечами, вертя бутылку в руках. — Расскажи мне ещё, — попросил Йен. — О чем? — Обо мне. Что угодно. — Йен, слушай, мне же ничего от тебя не надо, — устало заговорил Микки. — Я вообще не собирался тебе ничего говорить, хотел только...увидеть. С хуя бы мне сейчас врать и обманывать тебя? Йен, казалось, немного смутился. — Я не...не думаю, что ты мне врешь, — вымолвил он, уткнувшись взглядом в полуоторванную этикетку на бутылке. — Просто, ну... Я тебя вижу в первый раз, а ты знаешь обо мне вещи, о которых даже моя семья не в курсе. Это пугает. Микки подумал, что если бы ситуация вывернулась наоборот, то ему тоже было бы жутковато от мысли, что какой-то незнакомец может знать его тайны. Поэтому Микки опустил взгляд в пол, набрал воздуха в легкие и начал: — Тебя зовут Йен Клейтон Галлагер, тебе 25 лет. Ты родился в Саутсайде как и я, но вырос здесь, на Терраконе. У тебя две сестры и три брата. Фрэнк Галлагер на самом деле не твой родной отец, но родного ты никогда не видел. Мать рано вас бросила, но ты продолжал поддерживать с ней связь, особенно когда узнал о своей болезни. На ее могилу ты принес крашеные синие розы, потому что в детстве она рассказывала тебе сказку о синем цветке, исполняющем желания. Микки перевел дыхание и продолжил: — Ты бесишься от брошенных фантиков и раскиданных шмоток. У тебя есть преступная страсть к клубничному печенью, но ты ешь его как долбаёб, откусывая каждый слой. Тебя воротит от соевых сосисок. Ты любишь яблоки, но не любишь груши. И персики ешь только те, что лысые. Ты с какого-то хера обожаешь эту древнюю соплю Ван Дамма, хотя каждому ясно, что он полное чмо. Ты никогда не пьешь больше половины бутылки пива за раз и даже не пробуешь крепкий алкоголь, потому что боишься, что это выведет из строя пластину у тебя в мозгу. Микки знал, что уже пора заканчивать с этим, но почему-то слова лились из него и лились, и он не мог их остановить. — Ты постоянно напеваешь под нос какую-то хуйню, хотя у тебя вообще нет слуха. А когда ты злишься, то поешь про себя первый куплет "Living by the prayer", чтобы успокоиться. Ты ненавидишь Нирвану, потому что её беспрерывно слушала твоя воспиталка в приюте. Обожаешь обжиматься как плюшевый мишка, но ебешься как стадо чертей. Любишь командовать — особенно в койке, — но никогда не давишь. Во сне превращаешься в рыбу-прилипалу. Если ты задумываешь какую-то пакость, то закусываешь губу и щуришь глаза. Трешь мочку уха, когда нервничаешь. А если тебе грустно, то у уголков твоих губ возникают морщинки, а глаза становятся темнее. И когда улыбаешься, у тебя появляется тут такая ямочка, — Микки провел рукой по своей щеке. — И веснушки вокруг нее складываются в рожицу. Будто тоже улыбаются. Микки наконец замолчал, и Йен тоже не сказал ни слова. Через минуту или две Милкович набрался смелости посмотреть на него — рыжий выглядел так, как будто Микки снял с плеч свою голову и пожонглировал ей. Во рту стало кисло, и по хребту пробежал ледяной холодок. Бля, чё на него нашло, что он вот так все это вывалил… — Я подогрею нам пиццу, — выпалил Йен, вскакивая с места. Микки тоскливо проводил его взглядом до двери и посмотрел в окно. Там садилось второе солнце — на сей раз небо было зеленовато—голубым, будто кто-то смешал цвета их с Йеном глаз. Третье светило стояло ещё достаточно высоко, и Микки с горечью подумал, что когда оно скроется за горизонтом, его здесь уже не будет. Йен отсутствовал гораздо больше времени, чем нужно было для приготовления замороженного полуфабриката, и вернулся в комнату задумчивый и молчаливый. Ели они тоже в тишине, а когда с тарелки пропал последний кусок, Микки поднялся на ноги. — Это, спасибо за пиво и пиццу, мужик, — прогундосил он. — Я пойду. Йен, зависший в каких-то своих мыслях, тут же отмер. — Куда? Вопрос был странным. — В космопорт, — ответил Микки тупо. Будто у него были какие-то другие варианты. — Попробую достать билет до Земли. Йен закусил губу, как делал, когда сильно о чем-то задумывался. Хотя бы об этом Микки ему не ляпнул. — Космолеты ходят только в первую половину дня, — выдал рыжий наконец. Микки безразлично пожал плечами. — Ничего, значит, перекантуюсь там. Йен неожиданно покачал головой. — Так не пойдет. Оставайся тут на ночь. Микки от такого предложения на секунду потерял дар речи. — Эм, чувак... — Это не обсуждается, — упрямо заявил рыжий. — Поспишь на диване, а утром прекрасно доберешься до космопорта. Причин отказать было много, но Микки не смог зацепиться ни за одну из них. — Ладно, — хрипнул он. За пару-тройку часов оставшегося вечера они не обмолвились и парой слов. Микки бестолково залипал в свой визор — тут местная сеть в отличие от Альтерры, где ее просто не было, летала прекрасно, и Йен, кажется, пытался делать то же самое. В полдесятого Микки понял, что сейчас отрубится, и оттащил себя в душ. На полочке у зеркала стояла полупустая бутылка смазки. Йен был активом до мозга костей, и не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что смазка предназначалась не для него. Стоя под горячими струями, Микки убеждал себя, что ему плевать. Это вообще не его дело — его в жизни Йена не было, не будет и быть не должно. Выйдя из душевой, Микки мстительно вытерся висевшим на крючке полотенцем, до сих пор хранившим запах Йена — тот, который невозможно смыть никаким мылом, — а потом ещё как маньячина долго его нюхал. Интересно, получится у него завтра умыкнуть какую-нибудь ношеную футболку Йена? В гостиной рыжего не наблюдалось, но из-за закрытой двери в спальню доносился его голос. Микки не мог разобрать отдельные слова, но слышал что разговор шел явно на повышенных тонах. Он подошёл поближе к двери, но уловил только: — ...если я сказал, что это важно, значит, это важно! И это не твое дело, что это за парень и откуда он... Дальше Йена видимо перебили, а потом он, судя по голосу, отошёл в крайний угол комнаты, и Микки уже ничего не мог расслышать. Очень к месту вновь вспомнилась злополучная бутылка смазки и большая кровать в спальне. Должно быть, сложно объяснить своему парню, почему в твоей квартире сегодня спит не он, а какой-то левый мужик. Микки отошёл к дивану и лег, накрывшись пледом. Он уже жалел, что согласился остаться. Через пару минут Йен вышел из комнаты в ванную, не забыв в сердцах хлопнуть двумя дверьми. Похоже, что разговор не задался. Микки ещё раз проверил свою бронь на место в космолете до Земли — его поставили в лист ожидания и оплатить билет, если они останутся, можно будет только завтра, на месте. — Мне надо быть на космостанции в двенадцать, — сообщил он Йену, как только тот — к некоторому разочарованию Микки уже одетый в домашнюю футболку и треники — выполз из душа. Рыжий кивнул с каким-то сложным выражением на лице. — Я тебя провожу? — спросил он неуверенно. — Не стоит. — Тогда спокойной ночи? — Ага. Йен снова кивнул и потянулся к мочке уха, чтобы потереть ее привычным жестом, но в последний момент, очевидно вспомнив о словах Микки, неловко опустил руку вниз. — Я...эм, тут если что, — бросил он напоследок и, огрев Микки странным взглядом, исчез в спальне, не закрыв дверь. Микки замер на диване. Йен хотел, чтобы он пошел к нему? Неужели разругался со своим хахалем в пух и прах? Или у них свободные отношения? Честно сказать, Микки не было до этого ровно никакого дела — завтра его уже тут не будет. Оказаться в постели с Йеном было заманчиво, но... Микки вспомнил их последнюю ночь вместе. Он запретил Йену что-то говорить, но мог чувствовать все, что было между ними не произнесено. И он знал, что Йен тоже. Ему не хотелось марать эти воспоминания одноразовым сексом — даже если он таковым был только для Йена. Сопливо, но как есть. Поэтому он остался лежать на месте, пока усталость не дала о себе знать, и сон не завладел его сознанием. Третьего заката он так и не дождался.