Расположение

Палящее солнце принуждало тепло разливаться по и без того порозовевшим от волнения щекам, давно забытый оттенок на лице от приятных ощущений где-то внизу живота было столь необычно чувствовать после столь долгого временного отрезка, наполненного одним лишь мертвецким холодом, покрывавшим ледяной плёнкой все необходимые для жизни органы. Рука инстинктивно схватила чью-то чужую рядом ради поддержки, на что светловолосый парень тут же получил недовольный взгляд стоявшей рядом девушки, которая как можно скорее поспешила высвободить свою ладонь из заключения и мелкими шажками отойти в сторону. Но Тсукаса даже не обратил на это особого внимания, поскольку его куда больше волновала сцена перед своими глазами, заставлявшая их чуть ли не вылезать из своих орбит. Грациозные движения рук, облачённых в белоснежные перчатки, едва ли прикрывающие кожу до запястий; шелест от подола разноцветного плаща, разносимый по ветру; лучезарная улыбка на лице, передававшая наслаждение, несмотря на явную усталость; маленькие, вероятно, самодельные роботы-компаньоны, придававшие постановке ещё больше красок; и самое запоминающееся — невероятная способность выступавшего привлекать внимание публики, обычных прохожих, которые и вовсе не намеревались останавливаться на полпути, но вдруг встретили подобный сюрприз. Перешёптывание людей с разных сторон уже в который раз сообщало, что в последнее время этот необычный парень довольно часто появляется в парке, чтобы сразить всех наповал своими новыми короткими шоу. Никто не волновался, когда ему приходилось со смехом убегать прямо с места своего красочного преступления, поскольку он всегда возвращался. Вот и сейчас парень любезно поклонился, придерживая своё пальто и позволяя меньшему из своих механических друзей забраться ему прямо на плечо, быстрым взглядом обвёл толпу и махнул рукой на прощание, прежде чем скрыться в отдалении. Тсукаса тяжело вздохнул, медленно выходя из оцепенения и бессмысленно озираясь по сторонам, словно он всё ещё не мог поверить в реальность произошедшего. Его новый одноклассник не только ставил свои собственные шоу, так ещё и был настолько хорош в них? И как только ему удавалось провернуть подобное лишь со своими силами… Тенма слабо покачал головой, рассеянно играясь с лямкой висевшего на плече рюкзака, то затягивая её, то снова отпуская. Сегодня после школы он впервые за месяцы решился отправиться в парк один, даже без компании Эму, которая всегда кидала на него косые взгляды, дабы убедиться в том, что друг в порядке и ей не нужно переживать лишний раз. Хотя, конечно же, она переживала. Тсукаса не появлялся в школе так долго, и теперь он испытывал трудности в попытках влиться в коллектив, поскольку, хоть он и стал куда более активным, его энергия истекала так мимолётно, что недоуменные одноклассники вскоре оставили свои попытки добиться от него хоть одного внятно произнесённого слова под конец дня. От его репутации в обществе, которой он обладал в прежние года, не осталось и следа, и всё стоило начинать заново, а значит, тратить слишком много усилий. К тому же, Тсукаса и сам не был уверен в том, что снова желает идти в этом направлении, до смерти боясь наткнуться на нём упоминания о событиях прошлого года. Он всё ещё был напуган, но теперь был готов меняться. Теперь Эму не чувствовала нужды проводить с ним все дни напролёт, дабы в нужный момент удержать его руки от совершения неподобающих действий, которые, по его словам, он и заслуживал. Заслуживал ли он свалиться замертво перед глазами своей единственной подруги, уже спасшей его жизнь бессчётное количество раз? Тсукаса знал, что больше у него нет права запускать себя до подобного состояния, по крайней мере потому, что теперь рядом с ним находился человек, которого действительно волновало. Его нелепые осечки; случайные выпадения из реальности, оставлявшие его сидеть с широко распахнутыми глазами, которые не могли различить перед собой ничего, кроме белой пелены с помехами; обязательно возвращавшиеся периоды удушающего отчаяния, после которых он будто бы словно приходил в своё прежнее тяжелое состояние; — Эму приходилось видеть это всё, но притом никогда не позволять себе самой становиться хоть чуточку испуганнее. Её слабые маленькие руки, казалось, могли удержать на себе целый мир, разрушающийся из-за вселенского кризиса. И разве мог Тсукаса позволить себе причинить ей ещё большую боль? Стыд был настолько ощутимый, что порой его просто хотелось проглотить вместе с безвкусной массой, именуемой едой, однако он каждый раз принимал материальную форму, застревая прямо посреди глотки и не давая сделать лишний вдох. Тсукаса пытался сбежать один раз. Он больше не мечтал о мгновенной смерти, пули в спину от случайного прохожего, когда он возвращался из магазина или уныло брёл в свой мрачный дом, наполненный лишь кривыми улыбками родителей, символизировавшие чистейшее отчаяние; ему перестало казаться, что каждый человек, несомненно, постоянно носил у себя за пазухой нож, чтобы вытащить его в минуту приветствия и помочь ему исследовать бездну внутри своего тела, оставив в нём несколько сквозных отверстий. Однако, в одну дождливую ночь ему приспичило вылезти прямо из окна и пуститься, куда глаза глядят, чтобы вскоре в изнеможении подскользнуться на остром камне, приземлившись прямо в глубокую лужу и чудом не разбив себе голову. Отори-сан лишь устало мотал головой, когда через пару часов ему прямо через порог передали продрогшего насквозь парня, который в полусонном состоянии назвал его отцом и уткнулся мокрым лицом ему в грудь, беспомощно обвивая руками шею, желая почувствовать людское тепло. Его нашла проходившая мимо женщина и вызвала полицию, в отделении его снабдили меховым свитером, хоть он и всё равно не особо смог унять дрожь, но зато позволил ему укутаться в него с головой, так что на большинство вопросов он отвечал лишь мотанием головы. Он продолжал бормотать о возвращении домой и попросил отвести его по сказанному адресу, испуганно выглядывая из-под свитера, словно подобранный на улице дикий кот. По его словам, в тот день он всего лишь «решил немного погулять, однако забыл одеться по погоде и посмотреть на время». Эму никогда не страдала от бессонницы, однако с момента её встречи с Тсукасой, она начала жалеть об её отсутствии. Стресс наоборот вгонял её в сон даже сильнее, однако она отчаянно боролась с сонливостью в первые ночи, не желая спускать с парня и взгляда, тревожно хватаясь за кончики своих розовых волос, чтобы поутру стряхивать их с подушки. Она знала, что ей было совсем не обязательно столько переживать о незнакомом парне с улицы, она совершенно ничего о нём не знала, и даже сейчас он продолжал говорить о чём угодно, но только не о разрушивших его событиях; но всё равно никак не могла изменить своего отношения. Лишь раз он поведал ей о Саки, и это причинило ему настолько сильную боль, что он наотрез отказался верить в то, что делиться своими переживаниями с кем-то приносит какую-то пользу хоть кому-то, поскольку это лишь принуждало его вслух проговаривать всё то, что его пожирало, и он совсем не хотел позволить кому-то ещё ощутить это на себе. Тсукаса нуждался во времени, и Эму уже могла быть уверена в том, что все её попытки улучшить состояние парня не обошлись даром, наоборот, ей стоило гордиться своей находчивостью и поистине героическим поступком в момент, который многие бы и вовсе не пожелали проживать, заботясь в первую очередь лишь о личном комфорте, в понятие которого уж точно не входило спасение человека, отчаявшегося до подобной степени. В любом случае, каждый из них мог с уверенностью сказать, что худшее уже позади. Шторм всегда заканчивается, а за тяжёлыми тёмными тучами сияет яркое солнце, и о запасе его энергии можно было и вовсе не переживать. Тсукаса полюбил чтение, нередко находя в книгах описание знакомых ему чувств, которые ему никогда не удавалось перенести в слова самостоятельно, а потому он не переставал поражаться талантам многочисленных авторов, которые делились опытом подобным образом, искренне желая одарить своей поддержкой через созданные строки. Его зависимость к курению, образовавшаяся год назад, никуда не исчезла, да и он сам не горел желанием избавляться от неё в ближайшее время, но теперь, по крайней мере, ему не приходилось дрожащими пальцами перебирать книги в своем доме, смутно помня, что где-то его точно поджидала закладка. Таким образом, за несколько месяцев Тсукаса, незаметно даже для самого себя (поскольку он каждый раз отшвыривал больше ненужную литературу под стол, как только в его руках оказывалась спасительная купюра) потратил большую часть сбережений семьи на своё скверное развлечение, которое разъедало ему лёгкие с его личного разрешения и одобрения. Сейчас, когда он порой осмеливался оценить своё недавнее поведение, ему хотелось разделиться на два совершенно разных физических тела, чтобы своими руками скрутить свою шею до посинения. Тсукаса знал, что у него больше нет другого выбора и он не может убегать вечно, полагаясь лишь на подачки и доброе отношение семейства Отори, — ему нужно было найти подработку, а может, и несколько, иначе его родители скоро останутся жить на улице по его собственной вине. Разве стоили бы тогда его слова о том, что он не бросит их в трудную минуту, хотя бы одного ломанного гроша? Пару недель назад Эму предложила некоторое время ходить на могилу к Саки вместо него. Тсукаса воспротивился и продолжил посещать её с неумеренной частотой, каждый раз стараясь выбирать разные цветы. Каким-то образом в его памяти отложился давний разговор с Ичикой в больнице, когда они вдвоём пришли к Саки в одно и то же время: девушка поведала ему о том, что цветы не только красивы по-своему, а ещё и имеют множество значений. Ичика…он не встречался с ней со дня похорон. Как же сейчас существует их группа, которую они создали с таким воодушевлением и энтузиазмом? Саки так радовалась своему воссоединению с давними подругами, только чтобы так скоро её снова отняли от них, только теперь уже навсегда. Тсукаса решил, что обязательно свяжется с Ичикой в скором времени, считая себя достаточно готовым для столь тяжёлого поступка. Однако то, что произошло с ним сегодня, не представлялось возможным описать даже в своих личных мыслях. С самого первого дня их знакомства Тенма слабо заинтересовался в своём новом однокласснике — Камиширо Руи. Что-то столь необычное было в манере его общения, плавных движениях и спокойном характере, а его черты лица… порой Тсукасе казалось, словно они кого-то ему напоминали, однако он всё же решил не заострять на этой мелкой детали сильного внимания. Определённо, похожего человека ему никогда не приходилось встречать, настолько уникальность этого парня бросалась в глаза и отпечатывалась в памяти. Разве Тсукаса смог бы забыть столь яркую натуру? По какой-то причине, сам Руи не обладал большим желанием заводить с Тенмой дружеские отношения, однако тот его совсем не винил, в конце концов, многие его одноклассники тоже порой старались обходить его стороной от греха подальше. И всё же, Тсукаса продолжал ловить себя на мыслях, что Камиширо нарочито часто избегает его компании, его красивая улыбка покрывается трещинами конкретно в присутствии парня, а уж как часто он ищет повода сбежать… Тенма не мог избавиться от ощущения, что он не видит полной картины, но и смелости спросить на прямую никогда не находилось достаточно, так что он просто продолжал пожирать его заинтересованными взглядами исподтишка, даже радуясь моментам, когда Руи этого не осознавал и оттого не становился натянутым, словно струна. Сегодняшний день совершенно внезапно преподнёс Тсукасе довольно неожиданное открытие. Он и представить не мог, что Камиширо тоже порой выступает в парке, позволяя десяткам зрителей наслаждаться его внеземной обаятельностью. Значило ли это, что теперь он может смело подойти к нему прямо на одном из школьных перерывов, чтобы расспросить о его постановках поподробнее? Поскольку Тсукаса сам иногда участвовал в выступлениях Эму, он заметил свою вновь возрождавшуюся любовь к театральному искусству, и Руи вполне мог разделять некоторые из его интересов. Тенма слабо улыбнулся, подняв голову и прищурившись из-за яркого солнца, но всё же не прикрывая глаза рукой. Где-то в самой глубине его всё ещё не излечившейся и наболевшей души он ощутил слабый росток надежды.

***

Он пришёл снова. Руи сорвался на бег, в ужасе заглядывая себе за спину чуть ли ни через каждые десять шагов, пару раз оступаясь и спасая своих роботов от разрушения одними мимолётными движениями. Сердце снова стучало во всех имеющихся конечностях, волосы немного взмокли и прилипли к вспотевшему лицу, зубы с силой впивались в чувствительную кожу нижней губы. Какого чёрта этот урод продолжал бегать за ним? Что он намеревался сотворить теперь? Ноги снова отказывались подчиняться, от падения его спасала лишь цепкая надежда поскорее добраться до своего дома и снова спрятаться где-нибудь под кроватью, там, где никто не сможет его найти, в моменты чрезмерно повышенной тревожности, его детская наивность, казалось, снова давала о себе знать, и он искренне верил, что тьма своего убежища укроет его от тьмы в сердцах других людей. Руи остановился всего на мгновение, болезненно сжимая кожу на груди вместе с чёрной жилеткой и синей рубашкой. Противно, насколько же противно… прожигавшие насквозь взгляды прохожих совсем не улучшали ситуации, а лишь вводили его в большее отчаяние. Его снова видели в таком свете. Сломленного, испуганного, пробиваемого дрожью, теряющего последние остатки дыхания, поскольку лёгкие снова будто бы проткнули острым ножом, и столь нужный кислород утекал всё быстрее с каждой минутой. Только бы добраться до дома как можно скорее… Сильным ударом руки Руи чуть ли не вышиб дверь своего гаража, наспех, однако бережно усаживая своих роботов на кровать, в конце концов, они занимали это место куда чаще, чем он сам, несмотря на различия в определении значения комфорта. Сценический плащ быстро оказался сброшенным с плеч, уныло приземлившись на спинку стоявшего поблизости стула, из кармана выскочил измятый листок со сценарием, который парень и так помнил наизусть. Сам Руи поспешил как можно исполнить своё собственное желание, забравшись под кровать и прихватив с собой за компанию маленького плюшевого утконоса, которого мама сшила ему ещё лет десять назад. Маленький глупый ребёнок. Стоило ли так бахвально рассказывать своей же фигуре в безразлично холодном зеркале, что совсем скоро оно переменится настолько сильно, на лице не останется и следа от бывшего перекошенного выражения, наполненного искренним отвращением ко всему существующему? Разве меняется хоть что-то, если в бессонные ночи ты изучаешь потолок с точно такими же гложущими мыслями, если в сердце остаётся всё тот же страх, если никакой смелости у тебя не прибавляется ни на каплю, как бы сильно не хотелось поверить в обратное? Пальцы успели оказаться прямо на макушке, соскальзывая вниз по уже немного отросшим прядям. Внезапно Руи ощутил жгучее желание основательно содрать краску со своих волос, чтобы она забилась прямо под ногти, снова превратив его в ничтожество, которым он перестал являться лишь со внешней стороны. Надо же, а ведь он правда был уверен в том, что кошмары имеют свойство заканчиваться навсегда, но они лишь вернулись после короткого перерыва, дабы одарить его ложной надеждой, чтобы потом вновь разодрать на куски. Глаза утконоса — маленькие чёрные пуговицы, таинственно сверкали во мраке, словно располагая к себе, как и в прежние времена. А может, ему просто стоит перестать стараться? Может он настолько непригоден для этого мира, что сама судьба преподносит ему на блюде лишь одним бесконечные насмешки, никогда не объясняя причины? Так сильно хотелось разорвать свой новый образ в клочья, чтобы он затрещал по швам и разделился на несколько ни к кому не относящихся частей; схватить ножницы, которые весьма удачным и привлекательным образом лежали прямо у его согнутых ног, — должно быть, Руи забыл забрать их отсюда в предыдущий раз, когда ему неожиданно приспичило сделать себе ещё более ужасную причёску, лишая себя тех самых прядей, за которые его таскали по грязному школьному двору — и разрезать рубашку прямо поверх сердца, а после чего, может быть, позволить лезвию добраться прямо до него, дабы наконец позволить этим тягостным мукам закончиться. Рука остановилась на полпути, так и не достигнув своей конечной цели. Вместо этого Руи лишь покрепче прижал к груди своего плюшевого друга, стискивая зубы и в отрицании мотая головой из стороны в сторону. Он никак не мог позволить себе испортить костюм, заботливо сшитый другом, никак не мог вновь войти в своё прежнее состояние, так тревожившее близких людей. Ведь он уже искренне поклялся в том, что станет другим. Смена имиджа в его жизни в идеальном случае должна была обозначать и смену образа мышления, своего отношения к одним и тем же вещам, обретение более стойкой силы воли и чувства собственного достоинства, которые уж точно не посмели покинуть его в ту минуту, когда он нуждался в них больше всего. Но всё снова оказалось лишь ложью, умело запрятанной за уверенным выражением на лице, выровненной походкой и бросающейся в глаза красной подводкой. Руи никогда не становился смелее. Однако впервые за столько лет он смог ухватиться за частичку собственной режущей боли, чтобы принять её за свою составляющую, а не за ненужный отголосок от одного из неопознанных чувств. Он словно открыл для себя существование второго зрения, которое развилось из его пережитого опыта и осознания бессмысленности корить себя за эту пресловутую странность. Оказывается, если лишь попробовать ухватиться за вереницу своих неугомонных мыслей в правильный момент, то можно прийти к совершенно другому выводу. В тот момент, когда кончики пальцев вновь ухватились за испачканную грязью белую рубашку, Руи подумал, что в этом нет ничего необычного, выходящего за рамки действительности, того, что этот мир никогда не встречал раннее. Он был странным, непонятным, чудиком и придурком — все эти прозвища были изобретены ещё задолго до его появления на свет, и миллионы людей с тем же самым клеймом дышали с ним в унисон, в то же время не отвергая все свои ценности. В тот момент Руи подумал, что если он лишь немного изменит наружность своей странной натуры, подобрав облик, нравившийся конкретно ему, то ничего на этой планете не поменяется, однако для него этот шаг будет иметь большое значение. И он решился. Заглядывая прямо в глаза своих друзей и отыскивая в них гордость за него самого, он знал, что поступил правильно. Но почему же всё должно было обернуться именно таким образом? Неужели его вера всё же оказалось настолько хрупкой, что при любом подходящем моменте она могла разбиться вдребезги без возможности восстановления?       — Я просто хочу… чтобы он оставил меня. Приглушённый шёпот наполнил безмолвное помещение, взгляд, полный отчаяния, перевелся с игрушки на пыльный пол, после контакта с которым ему всё же стоило бы постирать свой костюм целиком. В сознании беспокойно сновал целый ворох вопросов, казалось, они принимали материальную форму, превращаясь в крошечных насекомых, решивших устроить поселения прямо между извилин его воспалённого мозга. Как долго это всё может продолжаться? Все его мечты и надежды, старания и мольбы, — всё это не имело смысла? На внутренних сторонах век вновь проявился образ, который вновь начал приходить отнюдь не в самых приятных снах. Быть может, Тенма Тсукаса, которого он помнил, никогда и не существовал? Быть может, его всепоглощающий страх и одиночество заставило его выдумать облик в своей голове, чтобы позволить ему переносить свои обвинения и злобные выкрики на другое физическое тело? И всё же, это не могло быть правдой. Ранений от чужих рук больше не было, однако Руи прекрасно помнил, в какой период своей жизни у него выработалась такая неприятная привычка расчёсывать внутренние стороны рук до глубоких царапин, тянувшихся от запястий до самых локтей. Его личный способ борьбы со стрессом, усмирения своей тревожности, самоповреждения, позволявшего ему держать рьяные эмоции в себе в те самые моменты, когда к его уже безразличным от пережитой боли глазам подносили зажжённую спичку, чтобы через пару мгновений прижать её прямо к его сухой коже; когда его принуждали захлёбываться в собственной крови и рвоте, проверяя, насколько же глубоко чужой ботинок может войти в ткани его живота; когда его оставляли лежать в одиночестве, швырнув в наполовину пустой мусорный бак, куда он идеально помещался, хоть и его нескладный рост приносил даже больше дискомфорта. По какой-то неясной причине эти совершенно безболезненные линии на руках от своих ногтей ранили даже больше, чем адская физическая боль, которую он никогда не смог бы причинить сам себе. Эта привычка никуда не исчезла, вот и сейчас Руи вновь ощутил знакомое, немного жгучее ощущение на своей коже. Ему стоило бы остановиться, сейчас он был в полнейшей безопасности, и здесь его никто не поймает, за исключением собственной тревожности, которая и являлась основным препятствием на пути к восстановлению. Сегодняшнее выступление прошло как нельзя лучше, и Руи слабо улыбнулся своему успеху, наконец отпуская свои истерзанные руки и зажимая между ладоней утконоса, не желая вредить себе ещё больше. Теперь Тенма был осведомлён о том, что он ставит свои выступления в парке, а значит, станет появляться там чаще. По всей видимости, теперь этот сумасшедший избрал себе новое развлечение — преследование, поджидая его за углами в школе, намереваясь схватить за плечо в тот момент, когда он вскидывал на него рюкзак, и провожая его молчаливыми взглядами и вздохами. Так что же, теперь он решил втереться к Руи в доверие и сыграть по-новому? Тенма всё делал вид, что не узнаёт его, любезно делился своими письменными принадлежностями, когда он в них нуждался, приветственно здоровался каждое утро и даже улыбался по-другому. Однако Руи прекрасно знал, что всё это означало на самом деле. Тенма нуждался в хорошей репутации в новой школе, вот и вновь строил из себя дружелюбного приятеля, хоть и теперь он больше не был столь громким и заносчивым. Возможно, в его жизни выдался светлый момент, его внезапно обуяло желание завести новых друзей в незнакомом месте, а также возможность иметь у себя под рукой уже знакомую грушу для битья, у которой, судя по его отношению, должно было напрочь отшибить память, чтобы она решилась слепо довериться ещё раз. Можно ли оставаться добрым человеком, в то же время так сильно мечтая о смерти другого? На этот вопрос Руи не мог дать чёткого ответа, и в его груди вновь разгоралось пламя жгучей ненависти. Он никогда не сможет жить спокойно, пока рядом с ним находился этот парень. Он никогда не позволит себе залечить свои раны, если из них каждый раз начинала сочиться кровь при виде того, кто нанёс самые основательные. И всё же, Руи не желал мириться с таким исходом событий, с обретением своей прежней трусости и беспомощности. Если бы можно было сделать хоть что-нибудь… Внезапно он услышал чьи-то голоса у своей двери, и его сердце тут же застучало быстрее, он с силой вжался в стену под кроватью, так крепко обнимая плюшевую игрушку, что пришитые пуговицы чуть ли не отрывались уже в который раз. И теперь Тенма узнал его адрес, пришёл, чтобы прикончить его в собственном доме, приведя с собой сообщников. Дыхание перехватило, и парень крепко зажмурился, желая поверить в то, что он и правда становился невидимым, раз перед собственными глазами стояла такая тьма.       — Пожалуйста, пожалуйста, я прошу, не убивай меня! — Руи ощутил чьё-то прикосновение у себя на плече и слепо отмахнулся, разворачивая немного заплаканное лицо в сторону. Быть может, боль бывает быстрой, настолько сильной, что он не успеет ничего ощутить, мгновенно потеряв сознание, как в фильмах, а может…       — Руи! Руи, ты слышишь меня? — сквозь пелену оглушающего стука, которое издавало его взбесившееся сердце, он различил знакомый голос, который никак не мог иметь ничего общего с Тенмой. Парень слабо разлепил глаза, уставившись на две пары глаз, направленных прямо на него. Зелёный цвет смешивался с розовым, и он моргнул пару раз, наконец чётко увидев обоих своих друзей, которые забрались к нему под кровать и теперь со встревоженными выражениями напряжённо всматривались ему в лицо.       — Нене… Мизуки…?       — Чувак, ты напугал нас до смерти! — воскликнул Акияма, очевидно, немного не рассчитав громкость своего голоса и заставив Кусанаги поморщиться, однако она сама еле держала себя в руках. — Я пошёл к тебе в гости, причём в этот раз я тебя даже предупредил, чтобы ты не удивлялся моему внезапному приходу и не выставил за порог, как ты порой делал ранее; хотел расспросить тебя о сегодняшнем выступлении, так как, к сожалению, не смог посмотреть его в качестве зрителя; и прямо у порога встретился с Нене-чан! — он напряжённо улыбнулся, стараясь развеять атмосферу, однако, несмотря на то, как хорош он был в подобном занятии, особого успеха в этот раз ему достигнуть не удалось. — Скучал по вам обоим… Она лишь намеревалась вернуть тебе книгу, которую одолжила ещё несколько месяцев назад… Но что же случилось? С момента прихода Нене не вымолвила ни слова, её губы сжались в тонкую полоску, когда она заметила ещё совсем недавно отсутствовавшие царапины, и она лишь бережно накрыла своей рукой руку друга, покачав головой и тяжело вздохнув.       — Снова. И что же на этот раз? Руи неопределённо повёл плечами и потянул обоих к себе, в тишине обняв их за плечи, всё ещё ощущая мягкую текстуру утконоса у себя на коленях, не желая оставлять и его без тёплых объятий. Его друзья значили для него целый мир. Сколько раз он уже оказывался в подобной ситуации и сколько раз они приходили в самое подходящее время, словно сердцем ощущая свою важность и необходимость присутствовать рядом? Мизуки расслабленно улыбнулся, набросившись на парня с одной стороны и позволяя Нене занять вторую, в то же время осторожно придерживая её за талию и замыкая круг. Руи со стыдом вновь ощутил желание заплакать в голос, как только почувствовал слабое дрожание Кусанаги в своих руках, ощутил прикосновение её маленьких ладошек где-то у себя на животе; и различил блеск в глазах Акиямы, заметный даже при столь плохом освещении. Как же он мог позволять своим друзьям переживать настолько сильно?..       — Руи. Скажи нам всё, как есть. Потом тебе снова станет сложнее и ты решишь сбежать от каких-либо расспросов… Камиширо виновато отвёл взгляд в сторону, чувствуя пучок из самых разных эмоций в уже мирно вздымавшейся, но всё ещё скованной страхом груди. Они были правы. Он больше не мог позволять себе увиливать от разговоров, и в особенности от тех, которые вполне могли помочь ему не сойти с ума в тысячный раз.       — Мои плохие времена…на самом деле никогда и не заканчивались.