Контора и клоун

      Я занёс Настю на её кровать. Не доплела свои косички мне с одной стороны, устала моя маленькая. Вроде целый день дома, но рабочие вопросы продолжают крутиться в моей голове.       — Оль, почему Устюгов ушёл?       — Я не знаю, Миш. Режиссёры и актёры работают одновременно в разных проектах. Может, случились накладки по времени.       — Но мы же договорились. Я думал, что…       — Люди меняют свои решения. Миш, ложись уже, поздно.       — Но в театре особенная атмосфера, понимаешь, я бы ещё там сыграл. А Саша с нами больше не сотрудничает.       — Значит, пока не время.       — А если никогда не будет новой возможности?       — Тогда будут другие. Миша, мне было неудобно ездить в Москву. И к твоим родителям в гости неправильно ходить без тебя. Да с Лёшей, по-моему, вы один раз увиделись.       — Андрей вообще у нас не был.       — Но он же заходил на ваши репетиции.       — На пару минут пересеклись, когда я, ну, опять с рукой попал.       — Вот, Миш. Я про это и хотела сказать. Ты там постоянно по гостиницам, устаёшь, и ребята тоже. Получаются некрасивые ситуации.       — Ольчик, ну один раз ударил в стену во время компьютерной игры. И даже вроде несильно.       — Вряд ли при этом ты ничего не пил. А потом тебе становится плохо, а когда тебе плохо, то ты…       — Оля, бессмысленно сейчас говорить.       — Миша, я боюсь. А вдруг это приступы агрессии?       — То есть, я тебя напрягаю?       — Миш, нет. Нет, конечно. Миш, ты меня не напрягаешь. Просто я… Я тебе сейчас верю. Но если однажды перестану, то больше не смогу.       Я поправляю перевязку на левой руке. Новый вариант лучше. И палец с трещиной фиксирует, и микрофон нормально держать. Сам Андрей на перчатки запал, но для меня сделал, как я попросил.       — Олюшка, я никогда вам не наврежу.       — Я переживаю за тебя. Я вижу, что ты думаешь о чём-то таком. Нехорошем. Мне не по себе.       Смутно понимаю, о чём говорит Оля. Опять страшно перебыть. Пережить себя самого. Нет ничего лажовей страха. А я смогу уйти?       Я стою возле микрофона и пою. Андрей незаметно возникает в зале на второй песне и прислоняется к стене, наблюдая, как выделывается Шура. Яша радостно машет зашедшему. Пора, потом не успею. Пока все заняты, у меня есть личное время. Я ухожу в гримёрку, прикидывая в голове схему своих действий. Давно уже держался, как для меня, но, если слишком долго терпеть, будет только хуже. Внутри непривычный мандраж, когда-то я так волновался перед выходом на сцену. Теперь все эмоции притуплены, нужно затушить и лишние мысли. Оля… Она простит. Все прощают. Или смирились.       Не успел. Скрежет ключа, и парни снова рядом со мной. Как-то быстро они настроились сегодня. Отводят глаза. Знают. Неудобно в открытую, придётся в уборной. Андрей заходит в гримёрку последним, бегло оглядывает комнату, и через долю секунды боль в правой руке становится непереносимой.       — Отпусти. Я всё равно уже решил.       — Ты или гоблин? Это разные существа.       Он выхватывает из моего рукава пакетик, резко отталкивает меня и выбрасывает его в ведро. А следом вытряхивает пепельницу, остатки салата и закидывает почерневшую кожуру от банана.       — Я. Я болен очень давно и фатально. Это моё единственное действенное лекарство.       — Так доставай его. Вперёд. Можешь и остальным мусором себя порадовать. А я всё на камеру запишу, и выложите на своей странице.       — Все знают, что я наркоман.       — О, многие даже не представляют, что за этим словом стоит. Но ты настоящий правдоруб. Докажи свою полную ничтожность. Король голый, дамы и господа!       Я кидаюсь на него, он опять заламывает мне кисть болевым приёмом.       — Не так просто, ваше величество. Я и драться обучен на славу.       — Ты мне сломаешь руку.       — А чего тянуть? Раз собрался завтра в больницу, можно и поспособствовать.       Реник незаметно придвигается к Андрею, чтобы меня освободить. Буквально чуточку подождать, и…       — Леонтьев, только попробуй влезть в их персональные разборки. Мише ничего не грозит.       Шура произносит свою речь вкрадчивым шёпотом, поднырнув под локоть Ренегата и заслонив Андрея собой. А я вижу пару фисташек на полу. Специально дёргаюсь, Князев корректирует захват. И я наступаю на них. Треск. Андрей пугается сам и отпускает меня. Я делаю вид, что не могу двинуть правой рукой. Он шокирован. И что ты теперь скажешь скорой, а, Андрюха? Не на что вину свалить? Т… м…, я забыл, что в отличие от него на своей территории. Мне не стоило так шутить. Здесь все на моей стороне. Саня отставляет, замершего, как столб, Шуру вбок, и мне приходится закрывать Андрея от возмездия самому, инстинктивно упёршись Ренику в грудь якобы пострадавшей рукой. За спиной я слышу аплодисменты.       — Решили меня в последний момент всё-таки помиловать, ваше величество? Я польщён. Редчайшая для вас ко мне благосклонность. А вообще я в восторге, вы непревзойдённый мастер сцены. Такие неподдельные мучения может изобразить только очень талантливый артист. Пожалуй, шуту стоит уйти в антракте и больше не возвращаться, пока вам и без него здесь очень весело. Но ведь следующее действие грозит быть гораздо печальнее и кровавее. А шут предпочитает животному ужасу контролируемый страх без страданий и натурализма. Я люблю пугающие истории, а не бессмысленные жизненные трагедии. Держи свой реквизит, Миш, не надо разводить грязь за мой счёт.       Андрей выходит у меня из-за спины и протягивает мне обломки орехов. Саня почти обиженно отступает.       — А я, Реник, тебя предупреждал. У этих двоих другой уровень общения. Свои игры разума.       — Я, Шур, в них больше не участвую.       — Это вряд ли.       — Да, б…., по-вашему мне мало подростков, которые используют малейшую возможность закинуться чем-нибудь запрещённым? Водка в соке и портвейн вместо газировки — это самые невинные развлечения.       — Здесь тебя никто не пожалеет.       — Я понял уже. Но мне моя голова на плечах дороже вашего цирка.       — Ты не представляешь, как тяжело справляться с такими нагрузками, как у нас.       — Я, Мих? Я не представляю? Всю жизнь работая без выходных?       — И чем ты можешь доказать свою состоятельность? Ты просто мечешься…       — Миш, зачем выезжать на сравнениях? Не хочешь, не пиши музыку. Пять лучше, чем шесть, семь, восемь… Про десять альбомов можно и не заикаться. Я возвращаюсь к пиву и всему остальному.       — Тогда, Князев, прямо сейчас я ставлюсь при тебе.       — Отлично. Доставай свой порошок, я всё дальше сделаю. В лучшем виде. Попробуешь, как работать со мной в паре.       — Клянёшься?       — А куда я денусь? Обещаю.       Яшу трясёт от нашего разговора. Саня на грани того, чтобы повторить свой рывок. Пор и Шура осуждающе смотрят на меня. А Андрей спокоен, как будто меня опять переиграл. Этому не бывать. Я поворачиваюсь к мусорке, Князев выхватывает из моего кармана мобильный. Ну да, камера получше. Делаю шаг вперёд, поднимаю ведро, и… Возвращаю его на место. Б.....       — Я не могу.       — Или наоборот, Мих, можешь. Если захочешь.       Парни расслабляются. Андрей отдаёт мне трубку и собирается уйти к себе. Теперь к нему подходит Шура.       — Андрей, а вдруг, ну всё-таки, на твоих условиях или если у тебя возникнут какие-нибудь любые, личные или рабочие обстоятельства, ты подумай.       — Мне не о чем думать. Никогда таких не случится.       — Ты же недавно даже со скрипачами на сборном выступал. Почему упираешься?       — Яш, я не отказываюсь от экспериментов. Но на ближайшее время мне хватит.       — Он боится, что его фанаты на концерт не придут.       — Я, Саня, опасаюсь, что твои на нём внезапно появятся. Неудобно будет их подвести своим исчезновением.       — Думаешь, что мы тебя быстро выгоним?       — Реник, это из-за того, что все выходные на ближайшие годы у него уже забронированы.       — Или потому что ваш фронтмен себя не контролирует. У меня эта неделя была сплошняком забита, я просто на полчасика забежал закинуть реквизит. И кого я за стоянкой увидел? Очередного дилера.       — Почему тогда не подождал на улице? Не предотвратил покупку?       — Весь мир вокруг тебя, Мих, крутится, да? Я приехал оставить свои вещи, этим и занимался.       — А мог и опоздать.       Теперь я распаковываю свои сигареты, дорогущие и слишком слабые, и закуриваю. Пор отвлекается от перекуса и быстро блокирует датчик дыма. Но ногой случайно опрокидывает дымящийся стакан на Шуру, сидящего в своём дневнике.       — С…, б….! Ё..... кофеманы. Поручик, а можно было не ставить кипяток на край моего стола? Я тебе сейчас прямо из чайника вылью остатки за шиворот.       Андрей достаёт из кармана бинт в упаковке и протягивает Шуре.       — Стерильный, для ожогов пойдёт. Или мне тебя перевязать?       — Отличная мысль, Князев. А как я играть буду с забинтованными пальцами?       Андрей хлопает себя по джинсам и вскоре в его ладони появляется упаковка очередных цветных лейкопластырей с картинками.       — Так тебе подсобить, Шур?       Старый пристально смотрит на меня. У него нехилые волдыри образовались.       — Шур, чего ты от меня хочешь? Может, Князев умеет оказывать первую помощь пострадавшим. Я не особо.       Яша закрывает лицо правой рукой. Поручик, одновременно успокаивая и извиняясь, хлопает Шуру по плечу. Что я не так сказал? В этот момент раздаётся звонок у Андрея.       — Чёрт, Сашка, извини, я замотался и совсем забыл.       -…       — Да, уже вернулись. Но я сегодня, правда, случайно.       -…       — Я не знаю, как бы я поступил. Такого разговора не было.       -…       — Нет. Не уезжай, пожалуйста.       Он печально смотрит на телефон и кладёт его в карман.       — У тебя очередная личная драма?       — Не твоё дело.       — Где ты умудряешься их цеплять, когда якобы весь в работе?       — Мне повторить?       — Сосредоточься уже на одной какой-нибудь.       — Миш, я просил твоего совета? Напомни, пожалуйста, время, когда это произошло. Возможно, я тогда был не в себе.       Андрей опять берётся за ручку двери. Даже Ренегат уставился на меня. Как я, блин, его остановлю? Подножкой? Ладно, есть один отвлекающий манёвр.       — Андрей, мы в театре недавно выступали с совместным проектом, а ты всё намекаешь на свои словесные произведения, но все слышали только, как ты играл.       — То есть вы лицедеи, а я лицемер?       — Значит, слабо?       — У тебя месяцами не получается ничего предоставить, а я должен сейчас сообразить с налёта?       — Я не специалист широкого профиля. И я дам тебе фору. Можешь и старое показать или чужое, ведь мы не в курсе творчества твоих друзей.       — Зачем старое и из творчества друзей, когда у меня в данный момент есть такая замечательная муза?       Видимо, я пожалею, что бросил ему вызов. Потому что уши гореть у меня начинают заранее.       — Не жил шут спокойно, чтоб бед не знать, И раньше проблем хватало. Вот только никто не просил бежать, Мгновенно наверх из подвала. Считаться близким и понимать Глубины душевных страданий. И никогда не намекать, Что перегибает местами. Что все задолбались так в страхе ходить, В душе опасаясь когда же? И откровенно со всеми делить Пришлось шуту личное даже. Подробности сердца вам сообщать, Как и забору, не стоит. Считаете, шут должен только прощать. Большего он не достоин? Врываться и рушить вам не впервой, И шут хоть и тёртый калач, Но следить за каждой приметой плохой — Не бывало сложнее задач. Дружбы лучше б такой не искать, Она опасней вражды. Себя бы шуту не потерять, Короля читая следы. А вы встряхнётесь и дальше пойдёте, Спросив у других: он чего? Не много ли вы на себя берёте, Ваше величество?       Балунов теребит пластырь на указательном пальце и вечный бинт на запястье. Андрей замечает его занятие, снимает руку с двери и обращается к нему, при этом переведя взгляд опять на меня.       — Шура, заканчивай. Ваш главный не понимает намёков. Это будет всего один раз и только ради тебя. Но я на басу не очень, сразу предупреждаю. Да ты и сам слышал.       — Х…. ты играешь. Наверное, четырёх струн слишком мало для десяти пальцев. Зачем-то пытаешься придумать рукам параллельное занятие.       Андрей смеётся.       — Ну, кстати, да, Старый. Не подумал про это.       Шура очень тихо говорит мне в ухо.       — Гаврила, пожалуйста, не пробуй сломать и его. Если через пять лет он будет постоянно в напряжённой прострации, как Яша пять минут назад, я сверну тебе шею сам.       Я киваю. Если честно, я боюсь, что Андрей не выдержит гораздо быстрее. Как только мои желания всё же проиграют порывам другой сущности внутри.       — Малыш, я перезвоню, когда буду один.       -…       — Нет, сейчас выйти не могу.       -…       — Да, с ним.       -…       — Ну, значит, рискнул продолжить.       Андрей прячет мобильный в карман.       — Дочке звонил?       — Что? Почему? А, действительно. Нет, в десять вечера она уже спит.       Он пытается раскрутить заклинившую ручку купейной двери складным ножом.       — Андрюха, не поможет! Х.. с ним, перебьюсь без чая. С утра точно выпустят.       — А Яша и Реник будут снаружи на коврике спать?       — Ну, может, догадаются к проводнице сходить. Уже раза три пробовали прорваться.       Я слышу, как сначала опять дёргают ручку, а потом стучат. Не догадались.       — У нас дверь заклинило. И пытаясь открыть замок, мы его слегка погнули.       — А зачем вы вообще запирались?       — Мы дорожное видео снимали, а потом Миха переодевался.       — Лучше б ты, Андрей, молчал. С откровенными ремарками стало только хуже.       — А ты, Шура, чего припёрся?       — Так вечерняя таможня же.       Андрей непонимающе смотрит на меня.       — Андрюха, я потом объясню.       — Так, погоди, Гаврила. Ты его, едва сыгрались, попёр на гастроли и ничего не рассказал? А как же… Хотя чему я удивляюсь?       — Лучше, Шура, опять на себя замок потяни. Только не сильно.       — Зачем, Андрюх?       — Чтобы выровнялся.       Видимо, они поступили, согласно инструкции. И дверь открывается.       — Опять, Мих, спас тебя твой рыцарь — мастер на все руки?       — Сань, просто… Ну ты меня понял. Пожалуйста.       — Извини, Миш. Андрюха, так как ты починил в итоге?       — По лайфхаку с железнодорожного форума.       — В поезде ловит сетка?       — У меня хорошая зрительная память.       — А, ты застревал в детстве и…       — Это мой первый раз. Я на электричках или максимум в плацкарте всю жизнь ездил. Так что, глянете видос?       Крайне озадаченный Ренегат смотрит на Андрея. Поручик с Яшей давятся от хохота. Шура складывает губы в трубочку, а потом, понизив голос до баса, говорит:       — Князев, я тебя умоляю, никогда и ничего больше не поясняй. Особенно на интервью.       Я думал, что мы с Шурой сами пойдём в редакцию, а не к нам вломится толпа с камерами и микрофонами. Из всех готовым к концерту выглядит только загримированный в своём обычном стиле Андрей с дополнительными потёками искусственной крови на руках. На фига он так заморочился, никто не понял. Но корреспонденты превзошли его первым же вопросом.       — Вас же пятеро в группе по описанию на сайте. Это вообще кто?       Шура пробует выкрутиться по-нашему, но жуткий клоун в гримёрке слишком притягивает внимание. После десятого проявления интереса к нему, Андрей психует.       — Конь…       И осекается от моего взгляда.       — …ский. Конский.       — Это вы, Конский?       — А зачем спрашивали, если знаете?       — А вы кем являетесь в группе?       — Я постоянная величина. Не являюсь.       — То есть вы на чём-то играете?       — Нет, именно вот на чём-то не пробовал.       — А на каком инструменте?       — И на этом тоже.       — Гитара? Барабаны?       — Я Конский.       — Он поэт.       Спасибо, Яша. Я не могу ничего сказать, чтобы не расколоться.              — Нет, он — это местоимение. А оно — фильм ужасов.       — А прочитайте что-нибудь, пожалуйста.       — Не люблю читать.       — Стихи.       — Извольте: Поручик вроде мужик скромный, Но болт кладёт на всех огромный… Куда же вы? Это только самое начало.       Ренегат с Яшей выталкивают журналистов из гримёрки, пока я корчусь от смеха.       — Миш, выйди и поговори с ними нормально. И ты, Князев, тоже умойся и пойди извинись.       — За что? Меня спросили, кто я? И я честно показал. У вас есть другой ответ на этот вопрос?       Но он всё-таки, не стирая грима, выходит и просит прощения.       — Извините, моё поведение было непрофессиональным. Вы выполняете свою работу, а я вам помешал.       — Так как вас зовут? Кто вы на самом деле? Сессионный музыкант?       — Нет. Я просто клоун. Сегодня сижу с ребятами в гримёрке, из-за того, что у меня свои дела поблизости. К группе, кроме личного знакомства со всеми, отношения не имею. Представляться не буду, поскольку это никому не интересно.       — А вдруг вы…       — На входе меня охранники обыскали и проверили документы. Опасности ни для вас, ни для группы я не представляю. Это всего лишь образ.       Опять ему кто-то звонит. Андрей извиняется и заходит обратно, следом вваливаются и все вышедшие. Он получается в ловушке из людей и всё же отвечает на звонок, отвернувшись к стенке и стараясь говорить потише.       — Привет, Алик, сейчас не сильно удобно.       -…       — Только если очень быстро.       -…       — Через две недели свободен.       -…       — Хорошо. Я буду.       -…       — Присылай переделанный. Всё выучу.       -…       — Не страшно. Как ты скажешь.       Выходит дурацкая ситуация, как будто все его подслушивают. Журналисты сейчас тоже замолкли.       — На один так на один. Без проблем.       -…       — Всё нормально, Альбертик, не парься. Я понимаю, ничего не поменялось. Может, в следующем году.       Или в другом мире. Я подхожу к журналистам и, пока он не закончил разговор, как можно громче произношу, чтобы звонящий тоже услышал.       — До концерта не хотели объявлять. Но шутка затягивается. Уже не смешно. Представлю его вам сейчас. Это наш второй солист Андрей Князев. Он художник и поэт.       Он поворачивается ко мне в недоумении. И мне остаётся только идти до конца.       — Теперь в группе «Контора» официально шесть человек.       На меня сразу обрушивается град вопросов.       — А как вы встретились? Где вы его нашли? Он точно поэт? Вам подходит его стилистика?       Шура порывается ответить, но Андрей качает головой. Саня пишет на бумаге «свои игры» и получает от Балунова кулаком в бок. Во время моей ломки, в подвале. Вроде что-то сочиняет, хотя я не имею представления о его стиле. И как мне продолжать интервью тоже.       — Ну про солиста это, конечно, сильное преувеличение, но я действительно немного рисую и рифмую.       Сушь вокруг. Невозможной жары предел. Всё ссыхается без дождей. Нет важнее спасения жизни дел, Но вокруг не осталось людей. Ни растений, ни гадов, ни пауков, Только пепел разносит ветер. Так хотел я избавиться от оков? Оказавшись один на планете? Голод, сдавшись в неравной борьбе, отступил, Я один на один с этой жаждой. Но не хватит моих человеческих сил, Чтоб покаяться перед важным. Вдруг я вижу реки впереди исток. На локтях к нему подползаю. Мне поможет даже один глоток. В ней ни капли. И…       Ну, Мих?       — Я умираю.       — Страх рождает безумные миражи, Я уже ни во что не верю. Разбивая дыханием витражи, Те, что скрыли пока потери. Я до ужаса не дошёл, Открывая двери чудовищ. Так случилось — и хорошо. Не ценили былых сокровищ. На оазис я курс держу. Без надежды, но он хоть красив. И сейчас рядом с лужей лежу. В ней вода. И, значит, …       — Я жив.       Андрей мне подмигивает, а потом проходит вглубь гримёрки, щёлкнув меня по носу.       — Мы с Мишей случайно пересеклись на фестивале, где я тусовался с друзьями. Было жарко, и он попросил у меня квас. А потом ему моя мелодия понравилась. А мне его. Мы по музыке сошлись.       Но ведь так и есть. Если опустить лишние подробности.       После концерта Андрей не садится со всеми в автобус. Мобильный отключён. Я проверял, когда Оле звонил, абонент вне сети.       — Через пару часов мы ещё ни от кого не избавлялись.       Парни молчат. Пробка не рассасывается. Мы выгружаемся на остановке. Проще полтора километра пропилить на своих двоих. Там уже стоит пьяный Князев.       — Ты где был? Почему никого не поставил в известность?       — Ездил по личным делам. Но я же предупреждал.       — Кого? Ни Миша, ни Саши тебя не слышали.       — Получается, журналистов.       Он кривляется, изображая наших гостей. Довольно похоже, хоть и утрировано. Но все настроены отдохнуть, а не слушать его пьяный трёп.       — Это не дело. У нас договор: в другом городе все постоянно держатся вместе.       — Я даже по азимуту ориентируюсь. А здесь и номера домов и названия улиц. Тем более это в лесу на тебя может напасть кабан, а здесь пока не наблюдается нашествия зомби.       Никто не улыбается. Как-то случайные попутчики порезали руки Пору. Князев замолкает, допивает пиво и ставит бутылку в урну. Роется в карманах, а потом просто оставляет руки в них, расставив локти. Объясняться он не собирается. Я вспоминаю, как часто пропадал сам. Иногда возвращался тоже через несколько часов, иногда утром. Когда пьяный, когда не только. Цвиркунов расстёгивает сумку с документами.       — Уходи, Андрей. Сдашь свой билет и купишь себе новый обратный.       — Хорошо, Яш. В любом случае, спасибо.       — Это плохая идея.       — Поручик, по-другому не будет.       Мне тоже не по себе, хотя залёт Андрея очевиден.       — Он не вещь, чтобы отказаться после примерки.       — Горшок, давай свернём такую тему.       — Предлагаешь переступить через него?       — А что мне нужно ещё и на его выходки глаза закрывать?       — Не ругайтесь, ребят, я без вопросов уеду в Питер. Правила одни для всех.       Яша достаёт из сумки папку с билетами, копается в бумагах, что-то внимательно читает, а потом поднимает глаза на меня.       — Миш, почему Андрей согласился с нами ехать в этот раз?       — Куда-то надо было сходить после концерта. Он не уточнял. Я не помню, ё-моё, мы давно говорили.       — Понятно. Сань, ты когда переписывался с Шурой чистый лист брал?       — Нет, то, что валялось на столе сверху на билетах, просто перевернул.       — А тебе, Балунов, значит, Андрей позвонил, чтобы нас найти?       — Нет. Но у меня и батарея в ноль разряжена.       — Он со мной полчаса общался смсками.       — Да, с Поручиком. Но я бы с Шурой и не смог, я его телефон случайно удалил.       — Ну, п...... Все молодцы, что уж. Князь, какого хрена ты всё выпил? Пошли после заселения в бар.       — Не вопрос. Я бы ещё накатил.       Яша отдаёт папку Ренику.       — Яш, что происходит?       — Давай, теперь ты, Сань, повозишься с делами. Может, с твоего роста будет виднее.       — А серьёзно?       — Я, б…., хочу разобраться со стороны: это только на Князеве всё всегда работает хрен пойми как или у нас в группе реально испорченный телефон вместо коммуникации.       Андрей заваливается в номер в районе двух. Я на гастролях обычно живу один, Оля Настюшку старается не оставлять. Он хватает колу и, открывая, обливает меня и себя. Передумывает, ставит обратно на стол, берёт мою открытую бутылку с водой и пьёт из неё. Я забираю у него воду, но не могу глотнуть. От горлышка пахнет спиртом. Андрей садится за стол, ожидая разбора полётов теперь от меня.       — Мне песня про клоуна понравилась.       — Про карнавал? Я её делал для будущего фестиваля. Может, и уговорю ребят оставить.       — И про пассажира. Хотя он бы по речи понял, что это из другого времени.       — Я всё равно смонтирую клип. У меня есть смешная моделька в три-д-максе, или во флеше запилю. Димасу предложу вместе спеть, он иногда по приколам…       — Нет, Андрюха. Ни Диме, ни Алику, ни скрипачам. Это наши песни, а не только твои.       — Я могу доказать своё единоличное авторство, не смотря на сегодняшний концерт с группой.       — Б.…, Князев. Никто их красть не собирается. Думаешь, я сп....... журналистам, Конский? Это теперь и твоя группа. Запишете эти две песни синглом, пока я буду на профилактике. Чтобы их зрители успели выучить. К фестивалю.       — А я не давал своего согласия. Это была твоя импровизация, я её поддержал. На этом всё.       — В чём проблема? Я предлагаю тебе сотрудничество.       — Нет, не предлагаешь. Ставишь перед фактом. Ты относишься ко всему потребительски. Типа я могу, так должен. Только я никому не должен. И я не хочу быть ширмой, за которой скрывают серьёзные проблемы. А пока это так.       — Да ты просто шкаф с барахлом, где нельзя найти ничего полезного. Ни порядка, ни места.       — Завтра Нарнию искать будете.       Заспанный Шура заглядывает в номер.       — А вообще, Горшок, что за полумеры? У него ещё десятка песен на целый альбом не наберётся?       — Меня с вами полтора месяца не будет. Как вам удастся обойтись своими силами?       — Я могу принести мои демки, чтобы ребята выбрали.       — Андрюха, а ты не думаешь, что моё слово всё-таки решающее?       — Хорошо сказал, Миш. Пусть Князев обмозгует эту мысль. А тебе самому я предлагаю до утра подумать, что ты имел в виду, объявляя роль Андрея в группе.       Князев уже сидит за столом, теребя исписанную бумажку одной рукой с трубкой возле уха.       — Меня после вчерашнего к вам не пустят. А раньше я не могу.       -…       — А это моя работа.       -…       — Пусть будет один день. Это по его мнению. Сегодня уже третий месяц пошёл.       -…       — Да. Я не вижу смысла на расстоянии.       -…       — Мне принципиально, там Диана.       -…       — И это мой город. Ты правильно понимаешь.       Андрей замечает, что я проснулся и отрубает звонок.       — С «Княжеством» проблемы?       — У меня сейчас на него и нет… Нет, всё с ним в порядке. Это по другому поводу.       — Мы же порешали, просто Яше или Ренику заранее скажи и иди к своей тусовке. Но я бы лучше в бассейн сгонял, чем ради футбола мотаться в другой город.       — Мих, в своей жизни я сам разберусь. За тридцать четыре года…       — Я в тридцать почти умер.       — Зачем? Всегда есть смысл идти дальше. Или снаружи, или в голове.       — Почему ты уверен, что сам устроил?       — Иначе бы не говорил.       — Да там, понимаешь, всё сошлось, вроде как и не специально.       — Я тоже случайно вчера нажрался. Но ведь определённые действия к этому вели. Ноут осознанно не взял с собой. Пьяным всё равно не сочиняется.       — Мне никак уже не сочиняется. Полный ступор, вышел срок моей творческой годности. Я не знаю, как это снова делать.       — Как дышать. Ты не думаешь, оно само. Врождённый инстинкт. Просто ты, Мих, загнался, поэтому задыхаешься. Я пойду на завтрак, собирайся и подгребай тоже.       Андрей выходит, не забрав свой листок, а я зачем-то кладу его в свой карман.       — Я тебя уведу…       — Миша?       — Что, Сань?       — Всё нормально?       Я вслух, что ли начал читать?       — Давай уже, Миха. Слямзил мой черновик, так дочитывай.       — Я тебя уведу от края, с черты И отчаянья блики сотру. Я в плену у твоей неземной красоты, Мне приснившейся поутру. Я весь день о твоём явленьи мечтал, Чтобы ты возникла, как искра, Я тебе в своём сердце возвёл пьедестал Из пьянящих сладостью мыслей. О тебе б говорить, но тщетны слова, Ни одно не опишет томленья От того, что в тебе увидев едва Никогда не предам забвенью. Ты мой вечер и ночь, глубже чувств не стерпеть, Не смогу удержаться на грани. Мне тебя слишком просто, как приз, хотеть. Невозможно назваться друзьями. И глаза опустив, могу описать Губ изгиб и линию плеч. Я вслепую способен тебя рисовать И картину всю жизнь беречь. Я готов упрощать, чтоб ускорить процесс Возгоранья души о душу. До тебя на земле не встречал я принцесс, Снизошедших, чтоб подданных слушать.       Это про твою бывшую?       — Возможно.       — Так я угадал или нет?       — Я сам ещё не знаю.       — Ты не знаешь, про кого сочинял?       — Мне статус не ясен.       Повисает молчание. Я не понимаю, что меня смущает. Какое-то странное ощущение. Будто я забыл что-то. Например, где я поставил гитару? Андрей продолжает выжидающе смотреть на меня.       — Как ты, б…., живёшь? Короли, принцессы, шуты, клоуны.       — Хорошая компания. Отличная, я бы сказал. Я бы сказал, просто замечательная. Я бы сказал, приятельская…       — Я понял. Они существуют для тебя, как обычные люди?       — Да, как люди. И как демоны.       — И как гоблины. Ты, правда, веришь в другие миры? Ещё скажи, что ты сам волшебник и читаешь мысли. Тогда я больше никогда не буду принимать…       Я не успеваю договорить. Андрей озирается по сторонам, встаёт, заходит за кулисы и вскоре протягивает мне мою гитару. Не с надеждой, с точным знанием. Как это возможно? Но получается, и мне придётся выполнять. Даже неозвученное.       — Андрюха, послушал?       — Мне надо ещё пару дней.       — Да ты уже который раз филонишь.       — Я ничего тебе не обещал, и завтра я опоздаю. Мне надо Агату до поликлиники проводить, она ногу подвернула.       — А, это Дианина ма… М… т…, Князев, нет, это же опять та, с концерта.       Он кивает.       — Но ты о ней давно не вспоминал.       — Разве?       — Подожди, так это из-за неё ты с нами поехал? И те стихи? С ней постоянно созванивался?       — Я и с Альбертом разговаривал.       — Ну, кроме интервью. Хотя нет, была же другая. Или не было? Но ты же не мог её по-разному звать.       Андрей поднимает бровь. И до меня доходит.       — У неё два имени, да?