Контора и клоун

      Резкий свет блекнет, а вот шмонить начинает со страшной силой. Чьи-то руки отпускают мою голову, укладывая её обратно на твёрдую поверхность. Я пытаюсь сфокусироваться и поворачиваю шею. В правой ладони всё ещё зажаты пачка сигарет и зажигалка. У стены стоят врачи и переговариваются с кем-то, скрытым от меня. Вроде я шёл покурить. Что же произошло?       — Мы не занимаемся откачкой наркоманов. Вызывайте платную.       — Да нет, вы не так поняли. Это он, наверное, поцарапал руки гвоздями. Я сдуру там на полку над дверью кинул все свои инструменты, чтобы не мешали и в кадр не лезли. Собирался, наконец, видеопрезентацию записать для портфолио. А что по зрачкам, так я вон и вас напугал. На гостей как-то не рассчитывал сегодня совсем.       — Ладно, не сочиняй. Сам вроде трезвый, документы в порядке. В комнате следов употребления нет. А в клубе сейчас половина таких же напуганных. Жить будет. Шишка на затылке, лёгкое сотрясение, скорее всего. Когда протрезвеет, то пусть, конечно, снимок сделает, но визуально череп целый. А вы в следующий раз в милицию звоните, когда к вам воры будут ломиться.       — Извините ещё раз. Спасибо, что быстро приехали.       — Так мы здесь из-за этих фанатов и дежурим на соседней улице. Сегодня, правда, спокойно прошло. Только он с последствиями перебрал.       Суровый медик закрывает свой чемодан и что-то помечает в статталоне. Как ноет затылок. Я хочу подняться, прячу сигареты в карман, ставлю ладони, чтобы опереться, и сразу отдёргиваю. Пол мокрый и острый. Поднимаю руку к голове. Волосы липкие, словно перепачканы чем-то. У меня в мозгах медленно начинает проясняться. Голова в крови. И правая рука тоже. А левая просто дико болит. И какой-то знакомый неприятный запах. В это время бригада скорой отходит от стенки. А ко мне разворачивается… Б…., меня же вроде не накрывает никогда. Это жуткий клоун, у которого тоже руки и одежда в крови. Рядом лежат отбойный молоток и бензопила. Но он ведь говорил совершенно обычным голосом. Да и глаза у него совсем не злые. Клоун обеспокоенно смотрит на меня, а потом, после выхода медиков, как будто до него что-то дошло, кидается мне за спину.       — Прости, я сейчас.       Я поворачиваю голову и вижу, что монстр хватает ручную дрель и ящик с отвёртками, но не бросается на меня, а собирается скрыться с ними за перегородкой. Шура был прав. По чуть-чуть не бывает. Это не кровь вокруг, это мои внутренние демоны. Они режут мне руки, чтобы я не мог больше играть, и пахнут отцовской дачной половой краской. Вот как, оказывается, выглядит смерть. Удушающий аромат и клоун, у которого вместо косы поддон с гвоздями.       Но почему именно сегодня? Всегда думал, что умру летом. А сейчас начало мая, мы после выходных собирались свозить Настюшку в Москву. Я доползаю до двери сквозь колючую лужу крови практически на одной правой руке, расцарапывая ладони и одежду, опираюсь на ручку и вываливаюсь в коридор. Там по стенке поднимаюсь и, шатаясь, иду с опорой на неё обратно в направлении гримёрки. Сейчас шахну водки или обезболивающее. Или и то, и другое. Только надо дойти. Но с каждым шагом мне всё хуже. Я почти не продвинулся вперёд. И я сдаюсь и останавливаюсь совсем. Меня рвёт на пол, а потом опять резко темнеет перед глазами. И последнее, что я слышу, это незнакомый голос.       — Ненавижу. Ублюдские наркодилеры. Сколько же вы людей сломали и испоганили навсегда?       Я уже без плаща. Лежу на боку, на груди расстёгнута рубашка. Под головой… А, видимо, плащ и есть. На правой руке аппликация из цветных лейкопластырей разного размера. Я, не глядя, протягиваю кому-то из Саш или Яше мобильник. Сейчас мне так плохо, что я даже не понимаю, с кем пытаюсь говорить.       — Оленьке и с моего скажи, что мы задержимся. Мол, надо договориться, как дальше по сведению.       Рука забирает аппарат, и меня скручивает снова. С…, что ж так растворителем воняет? Я чувствую, как меня удерживают за плечи, а потом немного оттаскивают в сторону, чтобы я не лежал в грязи.       Кто-то из парней, сейчас и не соображу точно, но, судя по росту, не Реник, помогает Оле поднять меня с пола, довести до машины и разместить на заднем сидении.       — Сколько я вам должна за беспокойство?       — Наоборот, это я виноват. Его сильно тошнит от сотрясения и от… В основном, от сотрясения, и левая рука, кажется, опухла, надо проверить на перелом. Деньги я вам передам после основных мероприятий, пока с наличкой сложно.       Я ошибся, это не кто-то из моих, а ещё один аферист-организатор. Вроде же здесь до этого не кидали нас. Но, похоже, всё бывает впервые. Скажу Яше, чтобы разобрался.       — Я ваш телефон записал у себя, а мой вот, держите. У меня он и рабочий, и личный.       Оля кидает испачканную визитку на бардачок.       — Миша — он не… Вы не подумайте, он хороший человек. Просто немного заблудился.       — Я уверен, что так и есть, Ольга.       Мне неудобно, что моей жене приходится лебезить перед незнакомцем-проходимцем. Но я сейчас слишком слаб, чтобы её защитить.       — Спасибо, Андрей! И простите Мишу. Он случайно, это неудачное, неправильное стечение обстоятельств. Он не должен был… Вы не должны были увидеть… По-дурацки вышло. Совершенно бессмысленно.       — Я считаю, что бессмысленных встреч и случайностей не бывает. Значит, у нас обоих такие дурацкие судьбы, которые должны были в этот день пересечься.       Оля садится за руль, захлопывает дверь и, сдавая назад, говорит.       — Яша мне звонил сразу после концерта. Они ждали тебя до последнего, но после моей отмашки уехали на фотосессию. Тебя отдельно потом поснимают. Миш, всё очень плохо. Надо подшиваться. Сам не тянешь уже.       — Оль, должен решить я. Без этой мути, своей головой. Я гарантирую, что это был последний укол.       — Я не буду говорить, сколько раз слышала такие слова. Ладно, сегодня опять домой тебе вызову Сергея Ивановича. Насте будешь читать только утром, когда придёшь в себя.       — Хорошо, Олечка.       Я сижу с гипсом прямо у кабинета. Оля приедет за мной, как только закинет Настюшу с бабушкой в парк. Жду её звонка, глядя на своё пострадавшее левое предплечье. Неудачный концерт. И голова, и рука. А я ещё так нагрузился, что глюки словил. Парни со мной почти не разговаривают. Может, действительно согласиться на кодирование? Но мне даже в Америке особо не помогли. Хотя я там и не вникал в лечение. Через пару месяцев опять ехать, но, честно говоря, я уже устал от проблем. Дальше только по наклонной вниз: прибавятся болячки от старения. Остаться бы вечно молодым. А что? Я вроде всё уже попробовал, и с группой не хочется скатиться в самоповтор. Только выбрать момент и можно прекратить… А с другой стороны — как Олюшка и Настенька будут без меня? Я будто прошёл рубеж, но одной ногой угодил в капкан. Или уже обеими. Слишком поздно спохватился.       Меня от планирования оптимального суицида отвлекает радостный галдёж. Слева детишкам очень весело, что необычно для места, где мы находимся. Здесь в травматологии детское крыло рядом со взрослым. Дети облепили санитара в полосатом халате, который шустро рисует им на загипсованных конечностях картинки, и они отходят счастливыми к своим родителям. Подростки постарше немного стесняются, но те, кто решается на гипсовый татуаж, недовольными тоже не выглядят. Вдруг, всмотревшись в толпу малышей, я вижу знакомое жуткое лицо. Это опять кошмарный клоун. Меня преследует монстр. Он меня тоже узнаёт и кивает. От этого меня охватывает ужас. Мои галлюцинации всё ещё при мне. Но, видимо, этот странный персонаж неправильно трактует эмоции на моём лице.       — Ребятки, я отойду на секунду. А вы пока придумайте, что дядя Альберт должен приготовить на завтрак, чтобы обуздать кофейное чудовище.       Он подходит ко мне со своими яркими красками и показывает на гипс, говоря зловещим голосом разбойника.       — Реализм или волшебство?       Ага, кошелёк или жизнь. Но дети все довольные, значит, моя Настя тоже вечером обрадуется рисунку. Раз непутёвый отец не может дать ребёнку ничего веселее своей сломанной руки.       — Волшебство.       Я бы поручился, что он обрадован моим выбором. Хотя его грим настолько пугающий, что я не понимаю, как дети не разбегаются врассыпную. Он садится на пол в позу лягушки и быстро рисует мне на руке странную картинку. Я наблюдаю за его кисточкой и внезапно что-то ёкает внутри. Будто я снова вернулся в детство. Словно клоун рисовал, и правда, волшебство. Но не для мифического усреднённого ребёнка и даже не для Насти. Для меня.       — Можно, я себе сфоткаю на память?       — Валяй.       Он достаёт дешёвый неубиваемый телефон и делает несколько снимков моей руки.       — Извини меня ещё раз, я пока, видишь, занят немного другим. Но как к себе вернусь окончательно, выйду на связь. Я давал твоей жене свои контакты. Если потеряли, то вот последняя, бракованная. Ну, я побежал.       В здоровой руке у меня остаётся тёмно-синяя картонка с расплывшейся надписью «Княжество страха» и номером телефона. Больше ничего не читается. Дети опять окружают его со всех сторон. Почему не королевство? Меня тянет спросить его имя, но в этот момент у меня звонит мобильный.       — Я уже внизу, Миш. Ты готов?       — Да, выхожу, Олюшка.       Прохожу мимо клоуна. Он машет мне на прощанье. А я даже не представляю, студент это или ровесник моего отца.       Я курю на входе в клуб. Зал и гримёрка — г…., но звук здесь более-менее. И небрезгливые хозяева. Мои прошлые дебоши их не страшат. Стабильно зовут раз в месяц и платят сразу по собранной кассе. А выбирать сейчас не приходится. На гастроли не хочу. Держусь одними дочкиными сказками на ночь. А вдали от семьи я точно сорвусь. На этот раз окончательно. Моей Анфисы неделю как нет. Надо и мне печень проверить. И с бывшими тёщей и тестем связаться. Не могу. И Олю расстрою, и сам…       — Привет! Ты уже в норме? Я по деньгам позвоню после середины месяца. Только по аренде и алиментам рассчитаюсь. Мне через Ольгу связь держать или свой рабочий дашь?       Удивлённо смотрю на незнакомого мужика в светло-голубых джинсах, чёрной ветровке и серой майке под ней. Примерно моего возраста, без видимых отличительных и запоминающихся черт. Мужик и мужик. Вообще ноль понимания. Вряд ли дилер. Бухали вместе? Нет, не похож на алкоголика.       — А ты, т… м…, кто такой? Если по площадкам, то это через Яшу. Или ты наш исчезнувший прораб? Тогда на хрен вали отсюда, пока я тебе не втащил. Ты и так достаточно сп......       Он растерянно отступает, чешет лоб, и я вижу разводы красной краски вдоль правой руки.       — Стой, ты этот, что ли? Ну, как его? Клоун, короче. Извини, я тебя нормального не видел.       Он, совершенно не обидевшись, улыбается, что для меня всё прояснилось.       — Да. Я аниматор. Организую необычные развлечения на детских праздниках. В основном, пугающие. Ребятишки же любят всякие страшилки. Ну и, когда зовут, прихожу в больницу. Для поддержки.       — Так ты же там просто рисуешь. Это ведь другая работа. Не шутки и фокусы.       — Вообще-то я и учился как раз на художника, а потом понял, что жалко продавать свои картины. Ну а прикалываться мне всегда нравилось. Но это уже без образования.       Я машинально поднимаю руку к затылку.       — Ты извини, я рассчитывал на свой рост, когда полку вешал. А ещё и в деревне каждое лето с детства. Привык, заходя, пригибаться. А ты сам строитель?       С чего бы? А, площадки, прораб.       — Нет.       Хотя почему я, собственно, перед ним распинаюсь? Ничем ему не обязан. Вспоминаю наши обычные интервью с неподготовленными журналистами.       — Да. Я маляр. Но не работаю по специальности. Так, разные халтуры.       — В клубе на концертах подвязался, технику таскать?       О, как. Тупой или притворяется?       — Ну. В общем, типа того.       А может, он просто меня не узнаёт? Не то, чтобы наша группа очень популярна. Но всё-таки из-за фанатов мы с семьёй уже два раза переезжали.       — Мне тоже хорошо бы где-то ещё устроиться. Да вот как-то времени нет. Идей много, а за что хвататься, не знаю. Ладно, пойду я. Надо и мне готовиться к квесту.       Я киваю головой. Он уходит. Я докуриваю, тушу сигарету о мусорку и иду в гримёрку. Забрал у Сани сет-лист, но этот клоун не идёт у меня из головы. Он не похож на журналиста с гонором. Он вот такой, п..... прямо, заурядный. Обычный, абсолютно нормальный. Если на улице встретишь, не заметишь. Невозможно других определений подобрать. В офисе бы мог сидеть или в бюро. А сам — представитель богемы. Не знаю зачем, но меня тянет снова с ним пообщаться. А ещё я его рисунок оставил на память, хотя Оля была против «этой грязи дома». Но мы с Настюхой её упросили.       Я останавливаюсь перед дверью, где рядом с номером висит нарисованная цветными карандашами табличка «Княжество страха». Дёргаю за ручку. Сегодня она закрыта. Оглядываю коридор. Понятно. Прошлый раз я попал сюда, перепутав с выходом. Соседняя дверь. Стучу. Тишина. Почему-то не двигаюсь с места. Через две минуты слышится грохот, проклятия, и мне открывает клоун в красно-чёрной полосатой майке и чёрных штанах с клёпками. Как он так быстро гримируется?       — Можно зайти?       — Заходи, только не убейся, пожалуйста. Я ещё порядок до конца не навёл. Всё некогда. У меня здесь типа место для отработки.       — Репетиционная база?       — Ну, можно и так сказать. Хотя я не люблю слово «репетиции», какой-то рутиной веет. Ты, извини…       — Да, хватит уже извиняться. Заколёбывать начинает.       — Хорошо, ладно. В общем, ко мне часто вламывались. Я привык к дерганью ручки и дверь держу закрытой. А тогда что-то забыл. Это, наверное, из-за соседей, которые громыхали в клубешнике. Прямо грузовая симфония или вообще железная опера. Как сцена не провалилась? Я в наушниках и не услышал, что не прощёлкнулся замок.       Я молчу. Так нашу музыку ещё никто не критиковал. Даже мой отец.       — А ты чего так странно одет? Вас всех обязывают для концерта, что ли? Прошлый раз тоже в плаще был.       Началось, сейчас догадается ещё. А я просто спокойно поговорить хотел.       — Да, для концерта. Все должны быть в образе.       — Строгие у вас порядки. Что хоть за группа на этот раз?       Не сообразил.       — «Контора».       — И как они тебе?       — Я не могу про свою работу.       — Да, действительно. Изви… Ну…       — А ты их знаешь?       — Слышал краем уха. Не моё. Тяжеляк. Англичане чёртовы. Вообще слов не разобрать. И солист выделывается. Я даже не стал слушать подаренный диск до конца. Это не альбом, а чушь какая-то. Мне вот «Кукры» нравятся из современных. Там хоть понятно, о чём речь.       Передам Лёше.       — Могу сейчас дать часть денег на химчистку. У меня есть небольшая заначка.       — Это трофейный плащ времен Великой Отечественной. В обычной только ещё больше испортят. Надо особых умельцев искать.       — Да, у меня ядрёная краска. Из старых масляных. Её уайт-спирит плохо взял даже по-свежему. Хотя я вылил почти полбутылки.       Сильный запах растворителя. Так что, получается, он меня во время ломки держал и в машину садил? Я думал, что это был работник клуба.       — Так ты Андрей, да?       — Да. Андрей Князев.       Поэтому не королевство. Логично.       — Михаил Горшенёв.       — О, однофамилец артиста! Может, у вас даже общие предки есть.       Да что ж ты будешь делать? Он в своём подвале вообще ничем не интересуется?       — Я закурю?       — Не на… А, ладно, дай и мне. Я бросил перед свадьбой два с половиной года назад, а теперь уже чего.       В смысле чего? Раз жена, так можно не выё........? Так бы и двинул. Стоп, аренда и алименты.       — Давно в разводе?       — Месяца три как. А ты женат?       Я проверяю мобильник. Меня никто не ищет. В нормальном режиме Оленька всегда ждёт, пока я сам наберу.       — Второй раз.       — Э, нет. Я пас, повторять. История про брак — это из родительских времён. Почти на четвёртом десятке женился, а всё равно пошло наперекосяк.       — Не зарекайся. И у меня, и у Оли вторая попытка вышла лучше.       Ещё бы и про Анфису такое сказать. Но ей так не подфартило.       — На хрен оно мне надо ещё раз? Жена дочку отдаёт мне в любое время. Уже взрослая девица. В декабре два будет. Бывшая жена отдаёт, в смысле.       Нужно перевести тему.       — А что у тебя визитки такие скучные? Мне показалось, ты любишь, когда много цветов.       — Хотел другие, но вышла сильно дорогая печать. А мне и так пришлось попросить Алёну сумму алиментов уменьшить. Пока заказов было мало. И арендодатели совсем оборзели.       — Нам тоже не по удобству приходится клубы выбирать, а чтобы народ мог билеты купить.       Вот кто меня за язык тянул?       — Ты после своей халтуры ещё и на другие концерты ходишь с друзьями?       А нет, пронесло.       — Ну.       — А мы своей компашкой обычно сами капустники закатываем. И на камеру снимаем. Но мои… Я тебя не сильно гружу своей болтовнёй?       Блин, в висках стучит. Наверное, я поморщился.       — Рассказывай. Что твои?       — Они и не мои на самом деле. Я в футбол за район как-то играл в любительской лиге, и с Вахтангом сошёлся. А ребята с ним сотрудничают. Меня иногда зовут к себе по очереди, но без шансов на постоянку. Сейчас никому не по карману держать большой штат. Так что я один работаю.       Я моргаю, у меня опять какая-то фигня с глазами. Надо сходить к окулисту. Вдруг Андрей перехватывает моё запястье.       — Да у тебя пульс сумасшедший. Я скорую вызову.       — Не надо, я сейчас вернусь к себе и выпью таблетку.       — Садись на стул. Когда родился?       — Седьмого августа семьдесят третьего.       — О, с прошедшим тебя! Какие хронические?       — Астма и по сердцу вопросы.       — Понял.       Он называет диспетчеру мои данные, симптомы и диктует адрес клуба. Я достаю свой мобильный, звонков пока нет. Б…., у меня конкретно мой саунд через полчаса.       — Андрей, не стоило.       — Горячий укол сделают, и всё снимет. Хотя тебе таскать ничего после этого нельзя будет.       Мне и так не стоит. Спина болит.       — Я уже всё занёс.       В этот момент я понимаю, как до сих пор выглядят мои вены.       — Они откажутся и тебе за ложный вызов штраф дадут.       — У тебя гипертония. И сейчас приступ. Я своей бабушке постоянно вызывал. В курсе как и что. Только пойду умоюсь и переоденусь, чтобы и этих врачей, и твоих работодателей не напугать.       Я не могу ему рассказать ни о группе, ни о героине.       — Смотри, я предупредил.       Андрей через минуту выскакивает в обычных джинсах, как будто это было самым странным в его одежде.       — Окно открыть для воздуха? Нет, не надо, наверное, там гораздо жарче.       И он опять забегает за перегородку. Задержавшись чуть дольше, чем прошлый раз, Андрей выходит таким, как был на улице. Только с прилизанными мокрыми волосами.       — Я порисую пока? Или тебе будет скучно?       — Работай.       Он кивает и садится боком ко мне. Скрежет его стула отдаётся в висках, и я закрываю глаза.       — Мих, совсем плохо?       Андрей опять хватает меня за руку.       — Вроде даже чуток снизился. Хорошо, сиди с закрытыми, если легче.       Мне кажется, что я сейчас отключусь, но опять слышу скрежет стула.       — Это тебе.       Он протягивает мне самодельную открытку, на которой мой портрет, поздравление и пожелания здоровья и долгих лет жизни. Слово «желаю» написано через «и».       В дверь стучат, и мне остаётся только спрятать неожиданный подарок. Не счастья, не успеха, не денег, а долгих-долгих лет. У кого когда-нибудь сбывалось написанное в поздравлениях?       Молоденькая медсестра внимательно изучает обе руки, находит живое место и никак не комментирует увиденное под рукавами. Что теперь думает обо мне Андрей, даже без грима понять сложно. Но он тоже ничего не комментирует.       Мы дожидаемся нормальных показателей давления, провожаем врача и вместе идём на площадку. Мой мобильник в кармане, кажется, раскалился от звонков. Просто вибрировал, не переставая. Парни злые и взвинченные. А Андрей как будто пришёл к себе домой и разговаривает с мамой.       — Добрый день! Мише сейчас надо посидеть ещё минут двадцать. Хотя лучше бы его сегодня не трогать вообще. Очень высокое давление было. Но я могу несложное вместо него собрать или потаскать, что надо.       Все удивлённо смотрят на меня, а потом переводят взгляды на него. Только крайней степенью шока можно объяснить немногословность и косноязычие Шуры.       — Гаврила, кто это?       — Андрей. «Княжество страха».       — Так он же, ну… Вообще не похож. Ты уверен?       Им тоже сложно совместить описание моих глюков с вполне цивильным человеком. Я нарисовал им фоторобот маньяка.       — Шур, всё в порядке. Сто процентов.       Я протягиваю ему рецепт с печатью врача. Саня перехватывает и проверяет, как будто и учился на человеческого фельдшера, и всё-таки окончил.       — Вроде настоящий, Старый.       — А почему тогда он считает, что Миша грузчик?       Андрей немного подвисает, но всё ещё настроен вполне по-боевому.       — Да я не в плане… Я не разбираюсь, чем там Миха занимается у вас. Но у меня в наладке приборов опыта особого нет. Только камеру умею подключать и немного проводку разводить. Хотя если покажете, то освоюсь.       Лица парней бы из воска лепить. Они как будто пришельца увидели. Теперь Реник решает, что это какой-то пронырливый фанат.       — Может, тебе ещё, как на стратокастере играть и бек-вокалом петь показать?       — Саня, хватит понтоваться. Он работает аниматором. И не обязан уметь то, о чём ты говоришь.       — Но я умею, Мих.       Теперь в шоке я. Кто он на самом деле?       — То есть, умею?       — Ну, я же говорил, что меня зовут периодически. Я заболевших подменяю или просто на подстраховке. У Альберта своя кавер-группа. Он меня и научил технике. А с электрогитарой я ещё с армии знаком. На редкость продвинутая часть была. Я полтора года рисовал гербы днём и изображал Хоя по вечерам. И у Димаса в основном просто играю. Но я не понимаю, причём здесь это.       Все смотрят, что я скажу. Надо побыстрее сплавить Андрея, пока я сам не разберусь во всех его занятиях.       — Не при чём. Парни просто прикалываются. Спасибо, Андрюха. Извини, что отвлёк. Возвращайся к своему квесту.       — Точно, Миша? Это не срочно. Завтра доделаю. Я, правда, могу и хочу помочь. Давление — это серьёзно.       Совсем ему не с кем, что ли, поговорить? Меня раздражает его внимание. Зачем я с ним связался? Пусть он сам себя развлекает.       — Не надо, Андрей, спасибо. Иди к своей работе. Я тебе потом позвоню.       Соврал, и ладно. Невежливо было послать сразу. Но мне спасателей вокруг хватает.       Когда он уходит, все набрасываются на меня.       — Ты чего ему наплёл? Что монтёр сцены? Почему он не знает, кто ты?       — И хорошо, что не знает. Я могу просто пообщаться с обычным человеком. Типа моей Оленьки.       — Музыкантом в жутком гриме клоуна?       — Он детский аниматор, говорю же. А просто на художника учился. Поэтому хорошо рисует, в том числе и на себе.       — Ещё и художник. Так его картинкой на твоей руке мы три недели любовались?       — Да. Мы пересеклись в травматологии.       — А тебе не кажется, что скорее это он общается с обычным человеком.       — Шур, уймись.       — Сколько ему лет?       — Тоже тридцатник с небольшим где-то. Говорил, что женился в двадцать девять. С детьми не тянули. Его дочке полтора.       — Почему ты не предложил ему хотя бы попробоваться к нам?       — Он любитель, Шура. Таких в каждом дворе сотни. И вообще ему Лёхина музыка нравится. А мои тексты и манера пения нет. Типа я выделываюсь.       В этом основная причина, почему нет, надо признаться.       — А он не из робких, такое тебе сказануть. С первого звука не признать твоё величие. И похвалить при этом твоего брата. Ренегат наоборот.       — Заткнись, Балунов.       — Сам завали е.…, Леонтьев.       — Стихли оба. Мне вашего балагана хватает.       — Миш, вообще-то он не безнадёжен. Вон второй раз тебя лечить пытался. А с тобой ещё и не каждый сладит.       — Яша, я не буду тренировать взрослого человека. Тем более застрявшего в детстве.       Воспоминание о гипсе, стоящем в углу, отзывается тяжестью в сердце, рядом с которым лежит наивная и очень добрая открытка, но я продолжаю.       — Он несерьёзный. Его даже товарищи насовсем на работу брать не хотят.       — Ну, наверное, им есть из кого выбирать по музыкальному вкусу и можно носом крутить. У нас другая ситуация. Мы не можем себе позволить никого особо проблемного. С двумя уже обожглись. И ещё. Ты ведь сам не хочешь сор из избы выносить. А Андрей вроде не болтливый.       — Не затыкается он вообще. Я о нём больше, чем о себе знаю.       — И где эксклюзив, как ты башню проломил?       — Андрей не догадался, кто я. И во-вторых, это отчасти его вина.       — А то, что ты в чужой офис вломился и разнёс там полкомнаты?       — Почему ты защищаешь его, Шур? Влюбился?       — Смотри ты, Миша, не влюбись. Сам говоришь, что он, как Оля.       — Вот умеешь ты вовремя влезть с уточнениями, Саня. Гаврил, а если я всё-таки окончательно уеду в Штаты? А ты даже не хочешь его послушать. Что ты теряешь? Может, он не сочиняет, а реально поёт.       — Нет. Он при мне кривлялся с детьми. Своим голосом он не владеет даже для стендапа.       — Ну не хочешь ты возиться, давай, я с ним на басухе позанимаюсь. На высшем уровне, конечно, не обещаю, но если у него опыт с электрогитарой есть уже…       — Не трать время, Шура. Это такой человек, который ничем не умеет заниматься на высшем уровне.       Парни качают головой. Саня подносит ребро правой ладони к горлу.       — Вы забыли свои драгоценные браслеты в подземелье, ваше величество. Но жалкий бездарный шут возвращает их вам. Простите его, что по своей близорукости он не распознал королевскую особу сразу. Деньги в казну он передаст через королеву.       Андрей протягивает мне мои часы. Подарок на мой юбилей. Они стоят больше гонорара за несколько концертов. Его рука немного дрожит, а по голосу вообще были не заметны ни ярость, ни волнение. Видимо, годы тренировок.       — Да успокойся ты с этими деньгами, Андрей. Мы не жируем, конечно, но и не бедствуем. Твоя ситуация в разы хуже.       — Нет, ваше величество. Шут отнюдь не голодает. Он три года через день рисовал в кофейне родителей жены на молочной пене портреты посетителей и участвовал в художественном оформлении интерьера. Поэтому в любой момент может снова вернуться к прежнему занятию уже в другом заведении. Но вот чего шут никогда не сможет, так это быть должным королю.       — Я…       Не знаю, как перевести ситуацию в шутку.       — Я на самом деле по образованию маляр. И у нас только один альбом на английском. Тебе просто попала неудачная запись.       — Не стоит оправдываться, ваше величество. Для шута ваши намеренные недомолвки не имеют никакого значения. Таковы развлечения всех королей. Извините за критику, это больше не повторится. И не усердствуйте сегодня с пением, ваше величество, оно тоже может сказаться на самочувствии.       Он уходит, а я смотрю ему вслед. Я бы ещё когда-нибудь попрепирался с ним, кто из нас двоих шут, а кто — король. Андрей, по всей видимости, на редкость достойный соперник в спорах.       Мои силы на исходе, скорее всего не дотяну с завязкой до лечения. Я так и не смог успокоиться в гримёрке. Ходил по улице, но там сегодня слишком людно. Теперь сижу, спрятавшись в нишу возле выхода, и меня колотит. Просто кажется, что я умираю. Вот-вот остановится сердце. Грохот в ушах нарастает. Но внезапно я слышу звук открывающейся двери.       — Андрей, привет! Миша случайно не у тебя?       — Привет. Нет, я вашего солиста сегодня не видел.       — Чёрт, он на звонки не отвечает.       — Значит, опять за дозой пошёл.       — Много ты понимаешь.       — Достаточно. Я почитал кое-что о вашей группе.       — В основном, это полная чушь.       — А насколько могу судить я, правды там хватает.       — Ты видел его три раза в жизни.       — Два. А, да, ты прав, три. Не суть. Возле выхода посмотрите. Мою дверь часто путают в темноте.       — Да были мы там. Глухо. Ладно, спасибо, извини за беспокойство.       — Было бы за что его благодарить. Вообще мог убить Мишку случайно.       — Подожди, Сань, не кипятись. Андрей, запиши мой телефон. На случай, если всё-таки вдруг пересечётесь.       Яша с Реником уходят. Меня снова накрывает паникой. И вдруг в голове всплывают его слова. Видимо, он опять отгородился от звуков. Щелчка не было. Я подрываюсь и распахиваю его дверь, а потом закрываю её сам. Андрей в наушниках сидит за столом, лицом к небольшому окну и спиной к входу. Полку перевесил, в дверях я теперь могу стоять в полный рост. Он вскакивает и собирается зайти за перегородку, но, видимо, чувствует мой взгляд, оглядывается и почти отпрыгивает назад.       — Т… м…, напугал.       Он проводит по лицу сверху вниз ладонью.       — Мих, ты как тут очутился? Там тебя твои парни ищут.       — Я знаю. Я их слышал.       — Так какого хрена не пошёл к себе? Твою жену сейчас на уши поставят.       Б…., Яша реально сразу Оле позвонит. Я достаю телефон. От неё семь пропущенных. Нажимаю вызов.       — Алло, Миш, ты где?       — Ольчик, я в порядке. Курю себе, воздухом дышу. Телефон на виброзвонок поставил и забыл.       — Миша, я собиралась Юрия Михайловича привлекать.       — Ну что ты, Оль, в самом деле. Я же обещал, что не буду.       — Мне приехать сейчас?       — Не нужно, солнышко. Мы опять в этом клубе, где стоянки человеческой нет. Лучше почитай Настюше Алису.       — Хорошо, Миш. Ждём тебя дома. Люблю.       — И я тебя.       — Тоже дочка?       Я поворачиваюсь к Андрею и киваю.       — Я в страхе ждал, пока и малой надо будет подарок в марте дарить. А теперь экономия на жене и тёще. На ребёнка точно хватит.       Во время своей речи он копается в телефоне, а потом подносит его к уху.       — Забирайте свою пропажу. Он у меня опять материализовался.       -…       — Мне проблем не надо. Трат на выведение краски за глаза хватило.       -…       — Да, б…., не знаю я, где он был. Радионяню себе купите.       Он сбрасывает звонок. И с укором смотрит на меня.       — Они уже район прочёсывали. Минут через двадцать за тобой подтянутся.       — Возле выхода.       — Чего?       — Я не знаю, почему они не проверили, где ты сказал. Я ровно там и сидел.       — Ну допустим. Постарайся не слинять до их возвращения. Мне надо поработать.       Он собирается опять надеть наушники.       — А тебе совсем не нравится наша музыка?       — Довольно посредственно. Вот не впечатляет и всё.       — А старые альбомы ты слышал?       — У вас их много?       — Пять. С американским если.       — И какой самый лучший?       Надо говорить, как Лёша, «тот, над которым в данный момент работаю». Но я отвечаю честно.       — Второй.       — А потом перегорел?       — Ты не знаешь, что такое наркотики.       Он медленно театрально достаёт из кармана новую пачку. Срывает целлофан, вынимает сигарету и умело затягивается, глядя на меня. Нет. Не может быть. Это какой-то бред. Андрей же нормальный. Он не должен был… Он считывает мои мысли по лицу.       — Ты правильно догадался. Я пробовал почти всё доступное во дворах. Не только игры в ножички и вышибалы. От грибов до инъекций.       — И не подсел?       — Как видишь.       — Но это же почти…       — Нереально. Да, мне просто повезло. Одни впечатления перекрывались другими. Спорт, философские учения, армия, йога, любимая девушка, любимая жена. А ещё, кроме тех трёх лет, работать приходилось на самого себя. Но и в кафе принцип был тот же. Никто не подстрахует. Если влетаешь, то по полной.       — Да как наркотики вообще можно контролировать? Это же гоблин. Сущность внутри тебя, пожирающая изнутри. Я до них и не пил, и без сигарет обходился, считай.       — Так и есть. Гоблин. Но его нужно перестать кормить собой. Для этого есть пожиратели поискренней. С положительной отдачей, противоположной ломке.       — Например?       — Занятие своим творчеством.       — Ты просто пробовал, а не пытался слезть.       — Ну давай забьёмся. Ты показываешь свою мелодию, которая меня цепляет. И я опять бросаю курить.       — Сильно просто.       — Я не все условия сказал. Ты должен написать её трезвым. Полностью.       — А ты?       — Могу ещё и волосы покрасить в любой цвет.       — Не пойдёт. Пока я сочиняю, ты тоже не пьёшь алкоголь.       — Вообще?       — Даже конфеты с ликёром мимо. Ну и да, потом бросаешь курить. В том числе за компанию и по пьяни.       — Замётано.       Он затыкает уши и садится, как сидел, когда я пришёл. Я дышу, как после пробежки. Но сердце не ухает вниз. Страх ушёл. Гоблин остался голодным. В дверь стучат, и я открываю Яше сам.       — Я солидарен с Шурой. Если без него тебе не вариант, то просто приведи его уже как равного всем остальным. Ты здесь на саундах зависаешь дольше, чем с нами.       — А я говорю, что он просто интересный собеседник. Андрей и наша группа несовместимы.       Андрей вынимает один наушник.       — Вы что-то сказали, ваше величество?       — Прекрати так меня называть. Это не смешно.       — Как скажете, ваше величество.       — Перестань, а. Ну правда.       — Постараюсь исполнить приказ, ваше величество.       — Б…., хули ты надо мной постоянно издеваешься?       — Ну как же шут может бросить что-то, если подсел, ваше величество?       — Андрей, я понял. Не надо больше, пожалуйста. Я попытаюсь.       Он улыбается искренне и широко.       — Хорошо, Мишка. Я тоже попытаюсь. Удачного выступления. Жду мелодию.       Мы с Пашей идём в ближайший к площадке бар и проходим мимо Макдональдса. За столиком на улице сидит Андрей. Он замечает нас, вскакивает и попадает головой точно под поднос темноволосой девушки. Теперь в волосах у неё висит картошка фри, а на кофте и лице гаснут пузырьки колы. Андрей вместо извинений ржёт, достаёт свой телефон и делает фотографию жертвы его спешки.       — А тебе идёт. Появились загадочность и недосказанность.       Он пьяный? Девушка молча ставит свой пустой поднос, надевает его поднос с остатками еды ему на голову и уходит к метро. Андрей опять поворачивается к нам, и я понимаю, что не ошибся.       — То есть пари отменяется?       — Я всего один раз его нарушил.       — Это неважно. Так не работает.       — А кто тебе сказал, что я никогда не вру?       — Зачем тогда было договариваться?       — Это не повторится.       — Очень сомневаюсь. Ты не можешь сдержать слово. Прошло всего пару недель, а ты…       Я говорю Олиными словами.       — А ты что, написал?       Честно говоря, я уже неделю пребывал в таком же, как он сейчас, состоянии.       — Нет? И не напишешь же. Ты в бар идёшь. Так зачем мне стараться?       — А вдруг написал?       — Ты не вспоминал о договоре, пока меня не увидел.       Андрей опять демонстративно достаёт сигарету и закуривает, ожидая моего ответа. Мне не хочется ничего сейчас говорить. Он хмыкает.       — Счастливой вам подсобной работы в клубе, ваше величество. Надеюсь, больше никогда не пересечёмся.       Он выбрасывает сигарету в мусорку и, огибая нас, уходит по улице в направлении бара. Честно говоря, я бы догнал его и последовал примеру той девушки, но на его подносе ничего не осталось. Поэтому я разворачиваюсь в противоположную его движению сторону, чтобы вернуться к месту выступления.       Выхожу из своей палатки. Оля с Настей пошли прогуляться. Я смотрю на парня с чёрно-красными волосами в джинсовой жилетке с нашивками, который пьёт пиво из полторашки, сидя спиной ко мне возле палатки метрах в ста от нашей. Будто что-то неуловимо знакомое в образе. К нему выходит длинноволосый блондин, одетый в похожем стиле, и до меня долетает отрывок фразы.       — Мы через группу после «Конторы». Но скорее всего нас могут сдёрнуть раньше. С их-то солистом. Хотя год на год, конечно, не приходится. Но ты будь на месте на всякий случай.       — А куда я денусь, Алик? Я здесь почти никого не знаю.       — Андрюха, это не наезд, я просто прошу тебя. Я сам чуть прошлый выход не пропустил.       Андрей?       — Хорошо, Альбертик. Но за это ты поучаствуешь в моей детективной комедии.       — Завтра с утра. Вахтанга не видел?       — Неа. Может, с Димасом на рынок пошли. У него же тоже сегодня вечером.       — Не помнишь, где они?       — В той стороне, через ряд, у них там зелёная майка на входе сохнет.       Он ставит бутылку, машет правой рукой и одновременно поворачивается в мою сторону. Потом, ничем не выдав узнавание, разворачивается обратно и берёт выпивку снова.       Я дожидаюсь, пока его собеседник уйдёт, и подхожу к нему сам.       — Привет! Опять пьёшь?       — Привет.       Андрей поворачивает ко мне этикетку. Квас.       — А что так слабо?       — Минералки не было. Вода уже не лезет.       Протягиваю руку к бутылке.       — Можно?       — Не веришь, Мих?       — Пить хочу.       Он отдаёт мне бутылку. Квас больше похож на не очень сладкую газировку.       — То есть ты сегодня на сцене?       — И вчера. И завтра. Надо же людям когда-то в туалет ходить. Девушка, вот вы же нас не будете слушать?       Проходящая мимо в чёрной майке потенциальная поклонница кидает на него беглый взгляд и почему-то резко ускоряется.       — Как я и говорил. От нас люди только убегают.       Знакомое лицо. Где-то я её уже видел. Врезалось в память очень чётко. Но не могу понять, в связи с чем.       — Там, кстати, твоя жена тебя ищет.       Я оборачиваюсь и действительно вижу Олю, которая пытается меня высмотреть в противоположном направлении. У меня начинает вибрировать в кармане. Поднимаю трубку, отвечаю и возвращаюсь к своей палатке. И только обнимая Настю, понимаю, что не отдал квас Андрею. И не попрощался.       Даже от выхода заметно, что зрители всё-таки пытаются подгрести поближе на их выступление. Мне не особо видно сцену, но музыку я не узнаю. Или очень оригинальный кавер, или они тоже поют своё.       Мне вспоминается наш с Шурой прикол, и я прихожу к Андрею с гитарой. Дверь закрыта. Я ломлюсь, пока мне наконец не открывают. Или не мне. Видимо, мой стук никто не слышал. Из двери выходит рыжая девушка с малышкой за руку.       — Смотри сам. Ты же всегда ездил по две недели.       — На выходных я буду возвращаться в Питер.       — Поработать за компьютером. Я помню.       — Алён, не начинай.       — Я туда не поеду. Диану укачает.       Тут она замечает меня.       — Здесь к тебе пришли. До субботы тогда. Дианочка, мы уходим.       Малышка на пару секунд вбегает обратно и удаляется вместе со своей мамой. А я захожу к Андрею. Красная краска почти смылась. Теперь он как будто тёмно-синей масти.       — Куда собрался?       — Вожатым в лагерь.       — Так уже август.       — Как обычно, на последнюю смену. Просто мне потом сразу ещё надо знакомого в санатории выручить по организации досуга курортников.       — А в электричках ты не поёшь?       — Один раз в училище. Когда мы скорый полчаса пропускали.       Я пошутил. А он реально занимался всем подряд. Наигрываю ему смесь своей старой песни и замедленного варианта их кавера.       — Ну как?       — Круто. Это ты сейчас сочинил?       Неинтересно. Музыкального чутья у него нет.       — Да. Нравится?       — Ничего. Мне надо кое-что закончить, и я подойду через двадцать минут.       Андрей приходит через час, посреди моего перекура. Здоровается со всеми, запрыгивает на сцену, поднимает мою гитару и играет мою новую мелодию, потом их, а в конце мою старую. Все три полностью.       — Это наша внутренняя шутка.       Он начинает зловеще смеяться. А потом резко становится серьёзным.       — Я тоже кое-что сочинил.       И Андрей повторяет сыгранную мной мелодию, переставив местами куплет с припевом, вернувшись к обычной скорости их части и наоборот ускорив нашу. Я удивлён.       — Действительно лучше.       — Гаврил, чья вторая линия? У кого вы двое так талантливо стибрили припев?       — У меня. Я её первый вариант ещё в армии написал. Без всякого допинга. Ты проиграл.       С этими словами он спрыгивает со сцены, достаёт из верхнего кармана моей рубашки сигареты и, выходя из зала, швыряет их в мусорку, как баскетболист, левой рукой.       В конце октября после реабилитации я, задумавшись о своём, открываю дверь, делаю один шаг и, споткнувшись, падаю прямо на какое-то огромное полотно, уронив туда же и сидевшего на корточках Андрея. Сейчас у него почти пепельное окрашивание.       — Т… м…, Миша! У тебя цель всей жизни — помереть на моих глазах?       — Нет, похоже, это ты прицельно меня пытаешься убить. Говорил же, что обычно запираешься. Трижды было не так.       — Я начинаю думать, что замок не срабатывает только перед твоим приходом.       Я улыбаюсь и выхожу из его помещения.       Стучу в дверь, потом дёргаю ручку. Ну-ну. Он стоит на коленях опять над разрисованной тканью. На этот раз голова бело-жёлтая.       — Привет! Нормальные сигареты есть?       — Привет! Что значит нормальные?       — Да эти тонкие вообще несерьёзно. Я что, девушка?       — Ничем не могу помочь.       — Ты же куришь.       — Тебе показалось. Ещё до фестиваля бросил.       — Не понял.       — Твои проблемы. Считай, что никотин — яд и наркотик.       — Не смешно. Скажи ещё, что ты и красишь волосы постоянно потому, что для тебя пари закончено. А не пьёшь потому, что для меня оно продолжается.       — Да, я по-прежнему считаю, что тексты и манера пения отвратительные. Но мы говорили только о музыке. Первый, кстати, тоже неплохой альбом.       Я попал пальцем в небо. Он оценил мои мелодии. Ну правда, я ещё и на незастывший цемент опёрся.       — Ого, ты признал моё превосходство.       — Полегче на поворотах, ваше величество. Только музыка десятилетней давности зацепила и впечатлила. Всё, что позже, меня не порадовало. Для той ранней группы я был бы согласен пожертвовать всем своим временем. На ваш сегодняшний концерт мне жалко полутора часов. Слазь с моей волшебной страны, тебе в ней не место. И как ты умудрился вляпаться в единственный кусок свежей штукатурки на стене?       Андрей говорит про свою масштабную работу на ткани, на которую я случайно наступил. А мне больно от того, что я не могу вернуть юность. На хрен эти лечения, он прав, ничего лучше прошлого у меня уже не будет. Я отрываюсь от стены и намеренно иду по полотну за перегородку помыть руки. В это время стук каблуков приближается к двери, и я вижу в зеркале над раковиной, что в проёме опять стоит знакомая рыжая девушка.       — Андрей, почему ты не отвечаешь? Твои попытки — это чушь. У меня уже другая жизнь. Смирись.       — Алён, можно не сейчас?       — Я собираюсь замуж. Не в этом году, но в ближайшее время.       — Спасибо, что сказала.       Я не могу разобрать её ответ. Каблуки удаляются, я выхожу из-за перегородки.       — Твоя бывшая — стерва.       — Я могу тебя и ударить. Алёна хорошая. Наше расставание и развод только на моей совести. А сегодня ты видел только кусочек картины. Полностью она гораздо хуже, чем тебе показалось.       Он странным взглядом смотрит на полотно.       — Андрей, закрой дверь и пошли к нам.       — Я занят.       Чем его отвлечь? Может, напугать?       — У меня сохранились контакты дилера, я звоню?       Глухо. Андрей не отрывает взгляд от пола, продолжая стоять на коленях возле своей картины. Я двумя руками тяну полотно на себя и набрасываю себе на плечи.       — Всё, я внутри твоей страны. И я сейчас заберу её с собой.       — Положи на место. Так не работает.       — Что, и туда нужен спецпропуск? Виза? Особый паспорт? Необходимо пройти строгий контроль пограничной службы? Есть факты биографии, с которыми тебя никогда не впустят? Или граница на замке для некоторых по умолчанию?       — Ты не веришь в свои слова, Мих.       — Я поверю в твои. Расскажи, как действовать.       — Разберись сначала со своими проблемами. Чужие тебя не касаются.       — Только с гоблинами путь заказан?       — Дело в тебе самом. Тебе не нужны мои слова. Ты их не слышишь.       В дверь заглядывает Шура. Андрей наконец встаёт с пола и протягивает ему руку для пожатия.       — Так я и думал. Где Миша мог ещё застрять? Привет, Андрюха! Ты стихи пишешь? А для музыки?       — Нет, Шур. Он рассказывал про то, что никогда не пойдёт смотреть на наш концерт.       — Привет, Шура. С шести лет. Для музыки с пятнадцати.       — Гаврила? Ты какую игру ведёшь? Зачем ты пытаешься его перекрыть? Видишь в нём конкурента?       Я смутно осознаю, что говорит Саша. У меня не укладываются в голове слова другого человека.       — Я, б…., точно однажды спячу с тобой, Андрей. Почему ты об этом ни разу не упомянул?       — Миш, так ты никогда у меня про тексты и не спрашивал.       — А как я должен был догадаться?       — Гаврила, другие люди с другими талантами тоже существуют. Для тебя это шокирующая новость?       — Шура, как я могу предполагать за других людей?       — Что, Гаврил? В двенадцать, в двадцать, в двадцать пять, ты подозревал каждого. А сейчас вылетело из головы? Ты услышал в его песне только музыку. Что нарисовано на полотне на твоих плечах?       Я пытаюсь опустить взгляд.       — Вау, просто джекпот, Гаврила. Тебя носом ткни в картину, ты её не заметишь.       — А давайте, вы поругаетесь в другом месте.       Андрея нервирует наша с Шурой перепалка. А меня после Шуриных слов накрыло воспоминание о том, как я зашёл сюда в прошлом месяце. Я же действительно был с тканью в самом тесном контакте и ничего не разглядел. То же касается и самого художника. Андрей был не прав, я не увидел даже кусочка картины. За полгода общения.       — Миша, отдавай мне моё назад, а то опять унесёшь с собой навсегда.       Я будто просыпаюсь.       — Ты определись, Андрюха. Либо я вне, или забираю навсегда. Одновременно не бывает.       — Не в курсе твоих переживаний, снимай быстрее.       — С…, я не понимаю. Андрюх, Гаврил! Что с вами обоими не так? Вы общаетесь на своём внутреннем языке намёков, о котором мы с парнями давно не в курсе. Мне кажется, вы даже жестами могли бы переговариваться. Почему же ни один из вас упорно не хочет услышать другого?       Мы одновременно поворачиваемся к Шуре с одинаковым вопросом.       — Ты о чём сейчас?       Саша закатывает глаза со своим фирменным выражением «сколько можно объяснять очевидное?».       — Как вы раньше не встретились, не понимаю.       — Мы не могли встретиться. Я никогда не собирался в строительное.       — А Гаврила там и не учился. Он реставратор. Просто с картинами неудачно сложилось. Прикольно, да, Андрюх?       Шура смотрит на удивлённого до крайности, как я пять минут назад, Андрея. А потом его голова из проёма исчезает, и до нас доносится уже удаляющийся голос.       — Если сами через три минуты не явитесь на саунд, сюда придёт спецотряд захвата из Ренегата и Яши. Меня напрягало вечное рандомное отсутствие на месте одного члена группы. Казалось, что мы всегда находимся рядом со взрывпакетом. Как я ошибался! Только сейчас я понял, что такое критическая масса.       Балунов охренел. Я выскакиваю за ним на коридор, вспоминаю о полотне на шее, влетаю обратно. А Андрей, намеревавшийся выйти за своей картиной с суровым выражением лица, по инерции пролетает мимо меня и почти сбивает с ног какую-то девушку. Она отшатывается и всё же оседает на пол. Он пытается её поднять, она почти отталкивает его руку и разворачивается обратно к выходу.       — Девушка, не уходите. Концерт через два часа, может, вам понравится.       — Отцепись, наконец, от меня.       — Ну не слушали нас тогда, не страшно. Но сегодня всего одна группа, другая.       — Мне больше «Сплин» нравится.       Откуда все эти ценители взялись на мою голову?       Я, аккуратно расстелив полотно обратно, выхожу за дверь. Смотрю на случайную зрительницу и осознаю, что мне тогда показалось знакомым и почему я её не вспомнил до конца. Для полноты картины не хватало колы и картошки в волосах. Всё с вами ясно. Я защёлкиваю замок и проверяю ручку. Дверь закрыта.       — Так, развернулась обратно и пошла за мной. И ты тоже, Андрюха. По дороге поговорите.