Без обязательств.

Настя в полном праве обижаться на нее, но, блин, какую же херню она морозила! Противоречила сама себе. Лучше бы оставшиеся в ее квартире вещи передала курьером или даже почтой — с чего вдруг решила, что способна пережить и личную встречу с бывшей? Взрослой и зрелой себя дохера почувствовала? Получите и распишитесь, как говорится. Успокоиться. Подумать о чем-нибудь хорошем. Светлом таком. — Ты последний человек, с кем я бы стала обсуждать свои дружеские отношения с Ренатой, — призналась она. Подстраховываясь и снимая с себя ответственность на тот случай, если Калманович призовет к этому разговору и Литвинову. Рано или поздно, но они пересекутся. В отличие от нее Рената не гнушалась светских мероприятий. А она, Земфира, не скажет и не сделает ничего, что способно бы было подорвать ее авторитет. Все, что есть у Насти — воображение и ожидания. — Дружеские? — и снова та самая кривая ухмылка, черную бездну развергающая. Нет, приятельницами им точно не остаться. Когда-нибудь не сдержится и придушит, мать твою, за одно неосторожное слово. — Теряешь хватку. — Прости? — Не строй из себя святую невинность. Дружить у тебя выходит еще хуже, чем любить, мы обе это знаем, — с новой дежурной улыбкой заметила Анастасия. — Рената так не считает. Земфира прикусила внутреннюю сторону щеки. Ее так и подмывало рассказать, какой она охренительный друг, лучший. За полгода тесного общения ни одного серьезного косяка. Взрослеет, учится выстраивать отношения, не зацикливается лишь на себе, не распускает руки, когда сильно хочется, ждет. — Именно поэтому она и дала тебе от ворот поворот? — Я ей ничего и не предлагала. — Не сомневаюсь. К словам ты прибегаешь в последнюю очередь. Сразу действуешь, а с последствиями, к которым это приведет, разбираешься… А нет, погоди, с последствиями ты вовсе не разбираешься. Сразу уходишь. — Детский сад, — поморщила нос Земфира. — У тебя своя голова на плечах и прежде чем со мной связываться, ты должна была ею хорошенько подумать и просчитать все возможные риски. Не под дулом пистолета я тебя вела. Не ставь мне в вину собственные решения. — Удобная позиция. — Ну, что ты! Гораздо круче обвинять в своей похеренной жизни буквально всех кроме себя самой, Калманович, да? Конечно же, именно я тебя околдовала, пообещала золотые горы, трахнула, разлучила с «любимым» человеком, — теперь ее пора была насмешливо хмыкнуть, — а ты в это время просто мимо проходила и пассивно принимала все нововведения, да? Как-то так оно и выглядит в твоей голове? Напомнить, как все было на самом деле? — Да пошла ты нахуй! — Это уж навряд ли. — А знаешь, что думаю я? — вспыхнувший огонек в глазах не сулил ничего хорошего, но что такого нового, чего не знала бы сама Земфира о себе, она могла ей сообщить? — Удиви меня! — Ты кайфуешь, когда разрушаешь чужие жизни. — Ага. Я же буквально дьявол во плоти, —уголки тонких губ подпрыгнули вверх, она правда не хотела издеваться, но, бля… Без этого ее затопит злость. И тогда они или рассорятся в пух и прах окончательно и навсегда, превращаясь в заклятых врагов, или трахнутся. Оба варианта были одинаково ужасны. — Но опять же, это только твое субъективное мнение. — Которое разделят многие. — Окей, — безразлично пожала плечами певица. — Пусть будет так. Нормально ли будет, если она попросит выйти ее из машины прямо сейчас? Или вежливость обязует выслушать еще пару приятностей в свой адрес? Так времени на эту хрень нет. Она планировала увидеться с Ренатой и выспаться перед… Полет мыслей прервал звонок телефона, лежащего на коленях экраном вверх. Сердце вздрогнуло в ответ, и губы растянулись в нежной улыбке. Каким-то образом она всегда угадывала ее. Безошибочно. Язык смочил верхнюю губу. Не станет отвечать. Не при Калманович. Ладонь инстинктивно накрыла экран. — О, господи, да ты в нее еще и влюбилась, — произнесла женщина с таким глубинным отвращением, что Земфиру передернуло и от нее, и от выдвинутой инсинуации. — Совсем сбрендила?! — ощерилась она. — Что за хуйню ты несешь? Я? Влюбилась?! Серьезно?! — Иди нахер, Рамазанова. Я только и надеюсь, что тебя заставят дохуя пострадать, — хлопок дверью как завершение ссоры. Ну, пиздец. Влюбилась она. Ебнуться можно! Порой Земфире казалось, что она прожила уже все чувства на свете, пульсировала каждым, поэтому это обвинение и показалось ей настолько абсурдным! Она влюблялась миллион раз прежде — и ее отношение к Ренате совсем не вязалось с прошлыми опытами. Ее не штормило, сердце не обливалось кровью и выблевать это чувство тоже не хотелось. Она была спокойна, уравновешена и довольна жизнью. Не желала она и поглотить Ренату — целиком и полностью, душу и тело; заполучить любыми манипуляциями. Наоборот, мыслила здраво, анализировала, оставляла для обеих безопасные пути отхода в случае неудачи. Наверное, даже дружеские чувства преобладали (как бы она их не презирала из-за физического влечения). Было у нее несколько моментов, когда она понимала, осознавала четко, что может сейчас действовать, что Рената не оттолкнет, ответит под влиянием момента или алкоголя, что наконец это сдвинет их с мертвой точки, но ведь не действовала же! Ждала более подходящего случая, когда Литвинова будет полностью «в себе» и осознанно сделает этот шаг. Подсознательно ее хотелось оберегать, а не только обладать; это было ново и необычно. Ранее Земфире не встречались люди, которые вызывали бы столь противоречивые чувства, что вполне объяснимо, ведь Рената была единичным экземпляром, эксклюзивом. Под внешним безразличием к отношению окружающих крылась ранимая восприимчивая к критике душа, она как будто всегда была в ожидании удара — и Земфира не хотела хоть коим-то образом быть тем человеком, который нанесет его. Причем здесь какая-то гребаная влюбленность?! Или и это все какие-то тревожные звоночки? Блять. Земфира закрыла глаза. Что угодно, но пусть только не влюбленность — она не справится с этим сейчас, когда все так хорошо. Потому что потом непременно будет плохо — от ревности съедающей, от понимания того, что будущее невозможно, что по итогу выберут не ее. Преобладание мыслей о Литвиновой над прочими имело простое объяснение: запретный плод всегда сладок. Так много думает она о ней, потому что не может заполучить, потому что заманчивые изгибы ее тела изучены только глазами, но не телом, руками, губами. И чем дольше она ждет, тем выше возносит женщину. Она обычный человек из плоти и крови и есть вероятность (нет), что ей даже не понравится по итогу. Что это будет средненький секс, не вау. Что в конце почувствует толику разочарования от пресности осуществившейся мечты. Но, блин, попробовать бы ее только на вкус. Нужно рискнуть, чтобы избавиться от этой маниакальной зависимости раз и навсегда, в ту или иную сторону. Настя не заблуждалась только по поводу одного: она никогда не ждала прежде, она, блять, действовала и получала или отказ, или согласие, но не мытарства. «Занята сегодня? Приезжай ко мне.» Вот и все.

***

Как в ебаном музее. Земфира, поджав губы, наблюдала за тонкими пальцами, перебирающими виниловые пластинки. Она уже миллион раз пожалела о том, что именно Ренате поручила сделать выбор музыкального сопровождения вечера, человеку, который в принципе до знакомства с ней не слушал музыку, и что Рената так ответственно подошла к делу. Четверть часа уже просматривает коллекцию, четыре пластинки перепутала местами (ладно, поправит позже), поставила бокал с вином рядом с раритетным проигрывателем (спасибо что не на него. как бы не перевернула теперь!), наконец, выбрала, передала ей. Земфира не могла сосредоточить взгляд на обложке, не сейчас. Рената присела на край дивана, на ее место, Земфира выдохнула громче. Теперь ей придется сесть с другого бока — с неудобной руки к Ренате, но ладно, не катастрофично. Рамазанова поставила пластинку, включила, но музыки не слышала из-за звона, стоящего в ушах, не слушала и Литвиновой. Находилась в прострации. Здесь нет ничего сложного или нового для нее, так почему тогда так волнуется? Почему страх сковывает все внутри? Нет-нет-нет, она не могла в нее влюбиться, она же не полная идиотка, она контролирует все и вся. Всегда. Вздохнула, разжала пальцы и аккуратно провела по темной джинсе, пытаясь незаметно вытереть слегка вспотевшую ладонь. План простой: как будто случайно завести руку ей за спину, дотронуться до плеча и рассыпанных светлых волос — нежно, но не навязчиво; посмотреть в глаза, заручиться согласием (откуда, блять, взялся этот пункт? какое нахер согласие?); поцеловать с закрытыми глазами, целовать до тех пор, пока не сдастся и не ответит или не влепит пощечину с последующим игнорированием всю оставшуюся жизнь. Последнего не будет, точно. Она нравится Ренате. Земфира уверена в этом практически на девяносто девять процентов. И даже если эта ее симпатия носит исключительно дружеский характер, Литвинова откажет ей мягко, не разомкнет в панике губ, позволить продлить мгновение… Может, быть даже… Рамазанова сглотнула, увидев наполненный бокал в руке Ренаты. Отставить его на журнальный столик своей рукой? Тогда потеряется эффект неожиданности, что не есть хорошо. К тому же она сможет понять происходящее раньше, чем следовало. И чисто теоретически отказать раньше, до того, как она узнает, какого это — целовать Ренату Литвинову. Ладно, похер на диван, на котором и окажется впоследствии это чертово вино; купит новый, если чистка не поможет. Слишком долго думает. Так долго, что проще отложить на следующий раз. Ну, уж нет. Сейчас только… Рената опередила ее. Ее холодная ладонь обожгла горячую щеку, опустилась к подбородку. Голубые глаза взирали на нее с такой неподдельной тревогой, что Земфира задержала дыхание. Вот сейчас идеальная возможность для… — Что с тобой? Она не убирала руки, значит, подсознательно, искала тактильных прикосновений. Что это, если не… — Земфира? — Что? — Ты весь вечер сама не своя, — она облизнула губы (если и должен был чей-то язык сейчас касаться их, то точно не принадлежащий ей самой! что ж за блядство?). — Витаешь в своих мыслях, — ладонь заботливо поправила волосы. Земфира глаза закрыла. Вот бы она касалась ее вечность. — Так далеко от меня, что аж не по себе. Если я того… Мешаю… То может увидимся в другой раз? — Не заморачивайся, Литвинова, — охрипшим голосом, — все со мной в порядке. Просто задумалась.

***

Хорошо, что не наделала глупостей. Это додуматься же надо было: впервые пригласить ее в гости — и сразу с такими наполеоновскими планами! Не зверь же дикий в самом деле, ведомый лишь низменными инстинктами! Почему вообще слова Калманович возымели на нее такой эффект, кому и что она собиралась доказывать вчера? Сама ведь знает, что не влюблена — Рената лучше всех этих влюбленностей вместе взятых, и действовать с ней как с какой-то левой бабой из клуба по крайней мере неправильно. Что она должна была почувствовать — в чужой квартире, с закрытыми на все замки дверями, под давлением? Вела бы она себя робко и послушно или?.. Не думать об этом. Не представлять. То ли дело сегодня. Когда у Ренаты появится преимущество и дополнительное время на размышления. А у нее — вкус ее губ. Как ни крути, но не в проигрыше. Идеально. Да и давать заднюю поздно, совсем перестанет себя уважать. Рамазанова с обреченным стоном подхватила с соседнего кресла пакет и белые розы. В некотором роде она чувствовала себя сталкером: припарковалась неподалеку от дома Литвиновой еще час назад в ожидании, когда ее муж уедет на работу, еще несколько минут собиралась с мыслями, после — отслеживала освещение в доме. Как маньяк, ей богу. Уверенным шагом направилась к дому. Все просто и гениально: звонок, открытая дверь, всученные в опешившие руки презенты, поцелуй (жадный, глубокий, такой, чтобы навсегда запомнился) — и по-быстрому съебаться в аэропорт, провести последующие дни в ожидании реакции. Ни в коем случае не вступать в диалог. Земфира знала свои слабые места. При звуке ее голоса решимость забивается в потаенный уголок души и скулит трусливым щеночком. Звонок. Не открывает слишком долго. Земфира плечом подпирает косяк двери — не уйдет, не на этот раз, Литвинова точно дома. Она открывает через некоторое время, озадаченное, раздраженное даже, лицо вмиг освещается при виде гостьи, после вытягивается в удивлении. Земфира точно помнит, что должна что-то сказать сейчас (не зря же она ночью заготовила речь) и поцеловать, но язык прилипает к нёбу и не получается выдавить ни-че-го. Глаза неприлично ползут вниз, к выглядывающей из-под халата обнаженной ключице, чуть влажной шее, к глубокому вырезу. Там и замирают. Ограничиться одним поцелуем не выйдет. Да, вновь поспешит, но и что с того? Дернет черный пояс шелкового халата, зубами поймает жилку на шее, разведет полы халата и наконец увидит ее, почувствует и… Она смотрит в голубые глаза и понимает, что сдала себя с потрохами, что Рената разгадала ее мысли и желания. Лицо ее покрылось нежным румянцем (Земфира отнимает эту заслугу у горячей воды). Рената сглатывает громко и делает шаг назад, пропуская гостью в квартиру, и Рамазанова, послушная как никогда, следует за ней. — Земфира? — удивляется, дрожит. — Я думала, ты уже это. Должна быть в аэропорту. Я написала тебе сообщение, но ты… Это… Ошибка. Дала заговорить. — Слушай, Литвинова, я… — Земфира не выдерживает и делает порывистый шаг вперед, соединяя их тела, рука ползет на заднюю часть шеи блондинки и тянет лицо той к себе, она наклоняется вперед. Заготовленная речь напрочь покидает голову. Похер на слова. — Мамочка! Они слышат топот детских ножек по паркету. Земфира вздрагивает от неожиданности и глаза ее расширяются. Она видит, как крошечная девочка в буквальном смысле этого слова врезается в Литвинову сзади, обнимая, прячась от незнакомки, но краем глаза наблюдая за ней. Сердечный ритм медленно возвращается в норму. Рената молчит, лишь инстинктивно приобнимает дочь за плечи. Земфира выдыхает и всучивает цветы в руки Литвиновой. — Это тебе. Ты вчера забыла у меня шарф, вот я и заехала тебе его вернуть. А это так, маленький бонус сверху. Ну, ты вчера покупала шампанское, — произносит на одном дыхании убедительное оправдание своему визиту (приготовленному на случай неудачи) и цветам. Подруги же дарят друг другу цветы? Из кармана куртки достает лоскут нежной ткани (правда ведь забыла) и передает ее женщине. Опускается вниз, старается улыбнуться как можно мягче, перестать быть такой пугающей и заведенной, протягивает ладонь девочке. Не заметить внешнего сходства невозможно — маленькая копия Ренаты, это немного сбивает прежнюю тревогу. Словно дочь Литвиновой, так сильно похожая на нее, априори не может почувствовать к ней неприязнь. — Земфира, — представляется она, и ее руку моментально пожимают, слабо и взволнованно. — Ульяна, поздоровайся, — Рената мягким, хорошо знакомым Земфире голосом, обращается к дочери, проводит ладонью по светлым волосам, но та смущенно прячет лицо в ее халате. Улыбку провоцирует. — Ульяна? — Мы уже поздоровались, пожали друг другу руки, — напоминает Рамазанова, она и вполовину сейчас не чувствует себя такой смелой, как хочет казаться. Опыт общения с детьми был минимальным — с племянниками. С дочерью Калманович она хоть и пересекалась, но не общалась: а о чем? — Держи, это тебе, — она протягивает пакет девочке, благодаря себя прошлую за предусмотрительность. Глаза Ульяны вспыхивают: ну, а кто не любит получать подарки без повода с утра? Пальчики бережно сжимают ручки пакета. Земфира игнорирует удивленный взгляд Ренаты, она не знает, какой комментарий покажется уместным. — Не переживай, там не алкоголь, — хмыкает. — Так, по мелочи. Сладости всякие, киндеры. Вроде бы как ей все должно быть можно, но ты лучше проверь. — Целый пакет?! — брови Ренаты взметаются вверх, когда она заглядывает внутрь. Ульяна держит его слишком крепко, не позволяя отнять «запрещенку», и с робкой улыбкой благодарит за подарок. — Бл. — Земфира вовремя прикусывает язык, исправляется, —… блин, ну, я не хотела приходить с пустыми руками, а ночью работают только продуктовые, цветочные да алко-табачки, выбор не велик. Я не знаю, можно ли такое Ульяне или нет, но… — Можно, — спешит успокоить блондинка, — но не в таких количествах, — добавляет шепотом. — Ну, дозировки контролируй сама, — несколько успокоившись пожимает плечами Земфира и поднимается. — Попробуй теперь у нее отними… Ямочки на щеках. Снова. — Ладно, я пойду. — Уже? Земфира… — Самолет, помнишь? Она неловко приобнимает ее на прощание, запах влажных волос вдыхает. Сердце колотится в груди так, словно она и правда ее поцеловала. В губы. С языком. Ее переполняет энергией. Вылетает из квартиры пулей, потому что может, потому что хочет так (ну, и еще потому что должна была выехать в аэропорт еще сорок минут назад, чтобы наверняка не опоздать). Уже в машине прячет лицо в ладони и стонет: она встряла. Как же сильно она, блять, встряла. Пиздец. Лучше бы влюбилась.