Let the shadows fall behind you

Порядком замученные дополнительными анализами, осмотрами и МРТ, вызволенные, наконец, из больницы, благодаря рыцарскому размаху Фаготовских обещаний и заверений, что дети будут под неусыпным присмотром, они оказались в съёмной квартирке, которую граф заселил на несколько дней. – Даже не говорите мне, как соскучились по Галатее и остальным! – с хитрой усмешкой заявил он в машине. – У меня есть план, да-да, надёжный, как швейцарские часы, и я буду его придерживаться. – Фагот, ты в этой машине с прошлого века не убирался? – ворчал Мастер, заталкивая поглубже мятые пачки и пустые бутылки под сидение. – А что, хочешь помочь? У старика спина уже не та... – Да на твоей спине ещё пахать можно! Ворчал Мастер, впрочем, скорее для виду, весьма довольный тем, что Фагот задержался ради них. А когда понял, что в квартире вполне сносный душ, так вообще разразился восторженным кличем и потащил Воланда с собой. – Товарищи, имейте совесть! – покачал граф головой. – Даю вам полчаса, курьер скоро пригонит, и я не ручаюсь за себя. Будете сами себе готовить из тех мышей, которых найдёте в холодосе. – Да мы ничем таким... – Мастер изобразил смущение, даже почти искреннее. – Имеем мы право помыться как люди? – Вы не люди, вы гормональные переростки, – засмеялись им в спину. – А он прав, – Воланд притулился на краешке ванной, сложив руки на груди. Мастер только сейчас осознал, что инициировал пикантную ситуацию и смутился уже не на шутку. Весь запал утренних проказ как ветром сдуло. Нервно сглотнув, он бегло огляделся и уставился на Воланда выжидающе. – Что, струхнул маленько? – коварно ухмыльнулся тот. – Не захотелось уединиться? Я могу и не подглядывать... Даже при свете маленькой лампы, они как будто находились в более откровенном и уязвимом состоянии, чем были до того. Стало заметно, что и Воланд немного переживает, скрывая это в полуприкрытом дрожащими веками тусклом взгляде и слегка напряжённом голосе. Ну точно не целованные подростки, впервые оказавшиеся лицом к лицу. Просто возмутительно, обидно, в конце концов, что они всё ещё не имели достаточно времени, что освоиться друг с другом. Мастер подобрался, решительно выдохнул и дал себе карт-бланш. – Пока не налюбуюсь тобой, можешь не мечтать о моём стриптизе. Реакция Воланда была непревзойдённой: румянец на скулах, широкая улыбка и игриво изогнувшиеся брови. Он замахнулся, чтобы стянуть футболку и тихо зашипел. – Дай помогу. – Я сам. – Ага, а то я тебя не знаю. Сейчас ведь представление из этого сделаешь, – придерживая Воланда, сдавленно захихикал Мастер, уже наполовину снявший джинсы. – Ты не подумай, я очень за, но Фагот всё сожрёт ещё до того, как мы успеем включить воду. – Да вы, ох, и правда мастер волшебного раздевания! – Я мастер на все руки, ты не знал? И на все ноги, это тебе ещё предстоит узнать... – Полегче, полегче! Я не хочу кончать второй раз без рук, так что заткнись, пожалуйста. Его самого в четыре руки они тоже раздели в считанные секунды, всё-таки горячая вода была сейчас соблазнительнее. Поскальзываясь, хватаясь друг за друга с шутками на грани фола, умудрились встать под душ без новых травм и в унисон блаженно застонали от тёплого потока, который смывал не только пот, но больничный запах, чужие прикосновения, остатки трухи и сены из сарая и даже, казалось, боль. Сперва процесс оставался в рамках приличия, пока Воланд не приступил к подразнивающим поглаживания по груди и поцелуями в затылок. Мастер поёжился от слабости в ногах и, как только развернулся, был пойман в неторопливый поцелуй. – Я правда собирался только помыться, – со сбившимся дыханием проговорил он. – Мне Фагота жалко, уши ему не заткнёшь... – Ах так? – приторно удивился Воланд. – Тогда пардон. Испытывая терпение, он заманчиво изогнулся, потянувшись за шампунем, но Мастер перехватил флакон. – Разрешите, ваше величество... – Так и быть, – хрупкое чудо аккуратно уселось у ног, бросив наверх взгляд с пляшущими чертятами. – Цени мою доброту, заслужил. Ему стоило немалой выносливости, а то и мужества не облапать такого обманчиво покорного и вызывающе открытого Воланда, который урчал и постанывал от бережных рук и массажа, что совсем не спасало положение. Мастер всё же сумел остановить себя, пока окончательно не потерялся в тактильной безбрежности. – Я, конечно, никогда не думал уйти в монастырь, но уверен, они бы гордились моей выдержкой, – отфыркиваясь и яростно намыливая себе голову, говорил он. – Кому ты врёшь, мой бедный конюх, – добродушно пожурили его, выжимая длинную копну. – Если бы не утренний интим, тебя бы сейчас никто не остановил. – Что, даже сам дьявол? – А когда я тебя останавливал? – Воланд отодвинул шторку и кинул быстрый взгляд из-за плеча. – Да ты... Мастер задумчиво посмотрел на изящное обматывание в полотенце. Решил плюнуть на осторожности. – Знаешь... – севшим голосом произнёс он и прочистил горло. – Сегодня мне хватило одного взгляда. Воланд замер и медленно поднял голову. – Блять. Я надеялся, мне показалось. С нервным смешком Мастер закрыл кран. Шагнул к настороженному другу. Приобнял мокрые плечи. – Но ты... я не почувствовал твоего страха вообще. – Потому что его и не было, Воланд! – с горячностью убеждал Мастер. – Мне, вообще-то, понравилось, – и добавил стыдливо, – Страшно понравилось. – Ты чокнутый? – ко лбу приложили ладонь, посмотрели как на умалишённого. – Господи, за что ты меня проклял? Он свихнулся, а я ещё в самом расцвете лет... – Да ну тебя, – ухмыльнулся Мастер. – Хочешь попробовать ещё раз? По-быстрому. – Я серьёзно, – Воланд отпрянул. – Ты понимаешь, о чём просишь? – Э-э... об услуге неповторимого свойства? На улыбку ему не ответили, наоборот, подозрение росло в геометрической прогрессии. – А если серьёзно, – Мастер вздохнул и на миг спрятал пунцовое лицо в полотенце. – Я не хотел начинать этот разговор сейчас... Чтоб не тут и не так. Ну кто его за язык дёрнул? – Что ты имеешь в виду? – испытующе протянул Воланд. С робкой просящей улыбкой Мастер уселся на бортик ванной и похлопал рядом. Воланд замялся, но присоединился. – Ты... из-из того, что ты пережил. И каким образом... – словно вышел на минное поле, подбирая слова, и всё не те, всё не те. – В общем, твои ассоциации и восприятие твоей способности... Они немного другие, чем у меня. Или много. Потому что, ну, знаешь. Любая способность, какой бы природы она не была... это как дар и проклятие, две стороны одной медали – понимаешь? Воланд, сжавший скулы и кулаки, сидел мрачнее тучи. – Но сама по себе сила нейтральна. К ней можно прибегать... без страха. Страх – в твоей голове. Воланд... если бы я мог, я бы твой страх к себе перекачал, через кровь, а взамен бы отдал свою. Чтобы ты... Чтобы без этой ужасной призмы... Ты увидел бы, что твой дар... Да, чёрт возьми, прекрасен! Что он... Его заткнула подрагивающая рука. Воланд уставился на него с душераздирающей борьбой в глазах. – Не надо. Мастер мягко коснулся ладони губами и отвёл её, прижав к груди. – Вот поэтому я, дурак, и не хотел сейчас. Ещё рано. Но... я должен был сказать, потому что ты должен знать. Сгорбившись, Воланд отодвинулся и обхватил голову руками. Мастер добавил как можно мягче и проникновеннее: – Просто дай мне доказать тебе, что это не страшно. И не больно. Он видел, как трескается панцирь из неприкаянного отрицания, как через вздохи уходит напряжение и как важны всё-таки оказались эти слова, несмотря на то, что от сквозящих чувств можно было захлебнуться. – Ты не можешь мне навредить. Ты веришь мне? – Хорошо, – просипел Воланд, повторив твёрже. – Хорошо. Но... Не дав договорить, Мастер сгрёб его в охапку так, чтобы дух вышибло, чтобы оставшиеся сомнения вытолкнуть своими объятиями. – Ты сумасшедший, – выдохнули еле слышно прямо в ухо. – И не жалуйся потом, если я пережму. – Что хочешь. Ты можешь мне показать что хочешь! – Нам лучше сесть на пол. Мастер, накинув футболку с бельём, опустился на пол, взволнованно наблюдая, как Воланд возится с одеждой и морально собирается. – Мне дико интересно, как ты видишь людей, как чувствуешь. – Ну твоим образом я сразу отказываюсь делиться, – отрезал тот. – Это ещё почему? – По кочану. Нечего слюни распускать. Потом как-нибудь. – Там какие-нибудь райские кущи, да? – его понесло. – Или пиратские сокровища, знаешь, с плесенью, ещё и воняют ромом и сигарами. – Идиот, – со сдержанной лаской улыбнулся Воланд. – На Фагота своего ненаглядного посмотришь. – Да, да, давай! – Мастер чуть ли не в ладоши захлопал, ну чисто ребёнок, которого привели в цирк, или, лучше, в планетарий, как минимум. – Всё, успокойся, дитя малое. Если будешь дёргаться, у меня не получится сосредоточиться, – Воланд присел напротив и вздохнул, как перед глубоким заплывом. – Готов? Из всех трёх заходов этот вышел самым неощутимым, невесомым, как прикосновение пёрышка, и таким же мимолётным. Мастер мягко соскользнул в чужое воображение, словно это Воланд впустил его к себе. Под ногами бурлила иссиня-белая река, изгибаясь на горизонте. Он стоял на крепких сваях полуразрушенного моста, ржавого, когда-то величественного, а сейчас осыпающегося прямо на глазах. На краю в двух шагах восседала фигурка скрюченного деда с небольшой серебряной бородкой и закидывала удочку с зычным воплем. Эхо залихватского крика ещё фонило в ушах, когда он заморгал, схватывая на той стороне век остатки необычно сочной, подробной картинки. – Вау... Слегка дезориентированный, Воланд посматривал на него с кривой обескураженной улыбкой. Сразу зачастил: – Там было только несколько чувств. Должно было быть. С непривычки это, наверно, может бить по нервам. Побоялся, что тебя вынесет. – Меня почти... – Ну я же говорил! – Оглушающе прекрасно. Восхитительно. Волшебно, – Мастер мазнул по острой скуле, перебирая высыхающие волосы за ухом. – А что это я сейчас разглядел? – Одну из проекций Фагота. Честно говоря, не все такие же безмятежные и безопасные, как эта. – Да? – Мастер был не сильно удивлён. – Грозный дядька Черномор? Или безумный Макс? – Это твои ассоциации. – Неужели Андервуд из Карточного домика? – Не для тебя, – Воланд осторожно обнял его, будто для защиты, только не понятно, чьей. – Ты и это чувствуешь? Тот молча кивнул, елозя подбородком по плечу. – Я знаю, что это больно, – прогудел Мастер, украдкой наслаждаясь запахом на загривке. – Но... просто попробуй взглянуть на это по-другому? Потом, когда станет полегче.

***

– Ага! – встрепенулся Фагот, когда они вошли в дразнящую запахами комнату. – Не прошло и полгода! Все створки в комнате распахнуты настежь, угловые окна с одной стороны мягко ослепляют солнечными бликами сквозь кроны деревьев, с другой – ласкают слух щебетом из-под крыши. Даже воздух, кажется, напоён густым спокойствием долгожданного отдыха и тишины. – Ахалай-Махалай! – объявляет граф, разворачивая в их сторону початые коробки из пиццерии. – Налетайте, голодающие Поволжья! Пицца улетает с космической скоростью. Мужчина широко улыбается, посматривая на них с неприкрытой забавой, предвкушением и сытым удовольствием. Вскоре он со смаком закуривает и выпускает в сторону тонкую струйку дыма. – У меня для начала нехитрый вопрос: папенька умер своей смертью? Поперхнувшись минералкой, Мастер заходится кашлем. Воланд откладывает кусок и неспешно, нарочито аккуратно вытирает губы салфеткой. Аппетит пропадает моментально, спасибо, хоть немного дали насытиться. – Да как... Фагот, твою мать! То ли он потерял хватку из-за доверия и уже отвык от журналистских трюков, то ли слишком расслабился, понадеявшись, что самое страшное позади. С другой стороны, этого следовало ожидать, потому что граф, помимо своей проницательности и любви к эффектам, страдает периодически маниакальными теориями. Тем не менее, Мастер искренне оскорбляется от лихого напора. Фагот не повторяет вопрос и только переводит нечитаемый взгляд с одного на другого. – Ну как ты мог! – восклицает Мастер и, с силой растерев лицо и особенно глаза, чтобы не пялиться на две непроницаемые физиономии, добавляет более трезво. – Это бред. Конечно, ублюдок убил себя сам. Ты видел это. Все видели. Мастер ещё потому оказался совершенно не готов к этому вопросу, что вообще не собирался его поднимать, ни с Воландом, ни с кем-либо ещё. Он не желал выяснять подробности и, если начистоту, абсолютной уверенности в том, на чём он настаивает, нет. Девяносто девять процентов уверенности есть, а предательский один процент вероятного участия Воланда отравляет и скребёт под сердцем. – Малыш, не играй со мной краплёными картами, – спокойно возражает граф. – Я, конечно, никакой не мистик, и своим глазам верю, но вам стоило бы предупредить меня о какой-то ментальной херне, гипнозе или что это было. – Он и тебя держал в тот момент, – наконец подаёт голос Воланд, звучит он не вопросительно, но с шершавой хрупкостью. – Тридцать очков Слизерину! – Фагот разводит клоунаду, а взгляд цепкий, мрачный. – Слизерин – это я, скорее, – вставляет Мастер, собираясь с мыслями. – А мой отец? Он тоже?.. – Я потом и Глеба спросил, невзначай так, мог ли он говорить в тот момент. Он, по-моему, не особо это отслеживал, не до того ему было, надо признать. Но чужой голос в своей голове я слышал очень хорошо, – мужчина глубоко затягивается сигаретой. – Но сейчас не о нас речь. Для однозначного ответа вы слишком медлите. Воланд открывает рот, но Мастер не даёт ему сказать, с панической боязнью, что тот засомневается в нём и его защите. – Если ты захочешь, ты расскажешь о том, что умеешь, – он бросает Воланду предостерегающий, ободряющий взгляд. – Но я от себя сразу тебе скажу, Фагот, что чужое влияние легко отслеживается. Когда я был под контролем, я двигаться не мог, даже моргать почти не получалось. У него было гораздо больше силы, чем у Воланда, и самое большее, что Воланд смог заставить его – это выпустить пистолет. Я видел, что он не сопротивлялся, когда наставлял его на себя и свободно говорил. Он абсолютно точно не был под давлением Криса. – Ну с тобой всё ясно, – графа, судя по всему, не очень впечатлила эмоциональная тирада. – Ты пристрастная сторона. – Пристрастная, ну и что? – Мастер чувствует, как Воланд касается его напряжённых пальцев, барабанящих по колену. – Я доверяю своему человеку, а ты не доверяешь моему чутью и моей способности разбираться в людях! – Ты знаешь Криса буквально без году неделя, – замечает Фагот небрежно, словно говорит о погоде. – И успокойся, Ираклий, я ни в чём вас не обвиняю. – Ну а замечать такие вещи даже под наркотиком – это, по-твоему, ничего не значит? – он ещё спокоен, относительно того, на что готов разойтись, если наставник будет продавливать свою версию. – Это может значить что угодно. Плюс тебя могли убедить, что это так выглядело. И, – Фагот выразительно поднимает указательный палец, – Не ты ли кричал, чтобы Крис остановился? – Это могло значить что угодно! – зло передразнивает Мастер, но он тут же сдувается и только недовольно бурчит следом. – Я же был наполовину невменяемым. То самое, за что он уважал своего наставника – точная хватка и безусловные аргументы, – заставляет сейчас раздражаться до крайней степени. На Воланда посмотреть он не решается. Этот мерзкий один процент, от которого воротит, а вызванные этим колебания наверняка считываются через лёгкое движение рук. Граф переключает внимание на основного подозреваемого: – Ну, а ты что скажешь? Неподвижно сидящий Воланд выдерживает прямой взгляд, даёт себе небольшую паузу и разлепляет губы, произнося с хрипотцой: – Скажу, что допускал эту вероятность. И даже хотел, это правда. Своими руками... – его голос срывается, лицо на мгновение искривляется в болезненном оскале. – Если бы он начал угрожать всерьёз, я бы не сомневался. Но у него не было в планах нас убивать, – бросает быстрый взгляд на Мастера. – А я все силы, которые остались, потратил на то, чтоб он не залез Ираклию в голову. Так что, если бы не вы, он бы нас запросто подавил и забрал, – наконец, прерывисто вздыхает и добавляет очень тихо. – И ещё. Если бы, гипотетически, мне это всё же удалось, хотя это действительно было невозможно, я бы признался. – Вот прямо мне? – протягивают с явным скептицизмом, впрочем, игнорируя, что тот никак не прокомментировал просьбу Мастера не убивать отца. – Не тебе, но ему точно. Повисшее молчание, составленное из разных тональностей (горькое и стыдливое облегчение Мастера, досада и скорбь Воланда, поредевшая подозрительность графа), длится недолго. – Предположим, – Фагот наконец спускает поводок режущего взгляда и давит в пепельнице сигарету, нашарив пачку и бросив её ребятам через стол. – А теперь давайте всё с самого начала. Когда это началось? Я про твои способности. На это Воланд отвечает сразу же, будто был готов к допросу и, может, даже заранее продумал ответы. Мастер вспоминает его нерешительность и оговорку про мрачные ассоциации от Фагота. Но в ванной он показал довольно комплиментарный образ. Было ли это сознательным решением успокоить Мастера, чтобы напомнить о том, что граф не опасный для них человек? Тогда что ещё он может предвидеть, вкупе со своей аналитикой? Потому что Мастер совершенно растерян и, наоборот, понимает всё меньше – от волнения, обиды и опасений, куда может завести разговор. – Я плохо помню себя в детстве и не могу сказать, когда эта способность проявилась. Если ты ждёшь от меня конкретики, я сам не знаю, как это назвать, – Воланд прикуривает и обращается напрямую к Фаготу, сконцентрировавшись на главном адресате. – Он называл это игрой. Постоянно повторял, что это естественная форма общения и главный способ узнать человека. Говорил, что не всем людям это дано, поэтому я должен вырасти сильным и помочь им. В чём помочь, я не понимал, и не помню, чтобы спрашивал. Может быть, он подправлял мои воспоминания. Скорее всего. Я давал ему ту информацию, которую видел в других. – Даже от близких и родственников? – осторожно перебивает граф. – Нет, никогда. Видимо, даже он понимал, что это может вызвать непредвиденные реакции и негативные последствия. Не хотел напугать меня. Ещё больше, – Воланд отвечает ровно, отрешённо, как будто по книге читает. – Только на чужих людях. Но я действовал в его интересах, это точно. Помогал совершать деловые сделки или что там он проворачивал, пока строил связи для секты. – Про секту и конкретных людей нет информации? Мастер ненадолго погружается в себя, пока они выясняют детали, его колет внезапная догадка, как, должно быть, в детстве был одинок его маленький принц. Скорее всего, сверстники его боялись и чувствовали угрозу. А быть постоянно рядом с этим монстром и манипулятором, не имея никакого круга общения – это могло крепко ударить по психике. Ну вот какого чёрта Фагот копается в самом больном, едва они выбрались из катастрофы? То, что Воланд выдаёт сейчас сухую выжимку и не проявляет никакого сопротивления, не обманывает Мастера. Ожидаемая защитная реакция – отстраниться в почти безличном пересказе. Или, того хуже, подспудная готовность взять часть вины на себя, пока тебя, как многих жертв, не обвинили в соучастии. – Лет в девять-десять я стал задавать слишком много неудобных вопросов. То, что раньше было беспрекословным подчинением, теперь не было под его тотальным контролем. Тем более что ему уже мало было информации. Я так думаю, он начал требовать вкладывать в сознание нужных ему людей чувства и мысли, давить на болевые точки. Мне никогда не нравилось то, что он называл игрой, но его аппетит рос, а я... я учился, видимо, подсознательно, сопротивляться его управлению моим разумом. У Мастера скулы сводит, так его распирает от злости, что Воланд, вынужденно обезоруженный, без каких-либо сомнений сейчас обнажает душу. Журналисту. Всё это он мог рассказать в безопасной обстановке, по своей воле, с возможностью окружить себя объятиями и отвлечься на поддержку. А не перед человеком, который, Мастер со скрипом допускает это, может обратить слова против него. А ведь это он втянул графа. Сука. Наставник, между тем, гнёт свою линию. – Что произошло в тринадцать лет? – Когда он понял, что уже не справляется со мной привычными способами, то решил, судя по всему, устроить инициацию. Он не пытается увильнуть, не собирается даже сглаживать острые углы. Воланду непросто даётся конкретно это воспоминание. Немигающим взглядом он упёрся в стену, руки в ладонях Мастера подрагивают и то сжимают, то ослабляют хватку. Мастер посылает графу ожесточённый взгляд в немой просьбе, но тот, не отрываясь от говорящего, замер в ожидании кульминации. Будто не читал отчёты о происшествии. Будто не собирается давать никакого спуску, если уловит неверную интонацию. – Притащил меня на их сходку. Что он им втюхивал, в душе не ебу. Может, нового пророка Мухаммеда из меня делал, может реинкарнацией Будды выставлял. Короче, наверняка что-то про то, как должен родиться мессия на их глазах. Только надо немного помочь. Типа вытолкнуть из обычного мира, чтобы я вернулся сюда воскресшим – как-то так. Я почти ничего не слышал, меня накачали чем-то, так что это мои домыслы. Граф одобряюще мычит, подзуживая его не то удариться в подробности, не то поскорее перейти к делу. Воланд молчит несколько секунд, потом, скривившись, стягивает рывком с себя футболку и демонстрирует шрамы, поворачивается спиной, отведя волосы. Мастер переводит взгляд на Фагота, который дёргает шей, как от невидимой удавки, но не роняет ни слова. Пробрало наконец-то, с непривычным для себя злорадством думает он. – Часть этих шрамов я нанёс себе сам. Но большую часть оставили эти хуевы фанатики, – Воланд надевает футболку и продолжает безжизненным голосом. – У меня всё ещё очень смутное воспоминание об этом. Скорее всего, я сам его закопал, подальше от себя. Я помню отчётливо только ту минуту, когда понял, что отец не собирается их останавливать. Я был уверен, что прямо здесь и умру. Ну и... У него учащённое дыхание и сузившиеся зрачки, чуя неладное, Мастер протягивает руку, но Воланд её отводит, качая головой. Маска безразличия трескается и опадает осколками. – Всё хорошо. Сейчас всё хорошо. А тогда... думаю, отец получил то, что хотел. Даже больше, гораздо больше, – слова сочатся не просто ядовитым сарказмом, а остервенелой яростью, удушающей болью. Воланд обрывает себя, медленно проводит ладонью по лицу, снова принимая вид уравновешенного и имеющего к делу лишь косвенное отношение. Мастер смотрит на него с немым восхищением и ужасом, не в силах прервать мучительный рассказ. – Я убил многих лично. Кому вспорол вены, кого заставил биться головой о стену. Кого-то заставил убить других. Любая часть тела, которая попадалась мне на глаза, могла разлететься в щепки. Это обрывочные сцены, может быть, я что-то дофантазировал уже после. Но это была настоящая бойня. Когда он понял, что я слетел с катушек и даже его не узнаю, то всё-таки попытался что-то изменить в последний момент. Остановить как-то. Ему, видимо, тоже досталось. – Так, – тяжеловесно бросает Мастер. – Хватит. Это уже слушать невозможно, не то что рассказывать. Фагот, твой допрос откладывается. Граф пристально разглядывает Воланда и дёргает подбородком. – А что я, изверг какой-то? Конечно, давай перерыв, но, мне кажется, ты недооцениваешь Криса. – Я могу продолжать, – кивает тот, что не особо убеждает: он похож на выпотрошенную куклу, не внешне, а внутренне. – Вот только кофейку бы бахнуть. – Кофеёк, братцы, я сегодня прикончил весь. Но могу чифиря вам сварить. – Блять, а предупредить ты хотя бы мог, а, граф?! – не выдерживает Мастер. – Время поджимает, малыш, – разводит тот руками и отправляется на кухню. – Ну а ты, придурок, чего так легко поддался? Фагот, конечно, тот ещё псих, но... – Не возмущайся, мой рыцарь, – перебивает Воланд с тусклой улыбкой. – Он не мог иначе. Он знал об этом с самого начала и не собирался уступать. Ради чего?