Фотография на память

      Дни идут своим чередом, и Се Лянь уже полностью освоился в демоническом поместье, ему теперь почти не нужна была бабочка-проводник, что повсюду летала за ним, не давая потеряться или зайти, куда не следует. Теперь же она просто сопровождала его то ли по приказу Градоначальника, то ли просто от скуки, привыкнув к Се Ляню за эти две недели.       К слову.       Ничего так и не поменялось. Се Лянь уже начинает понемногу паниковать, чувствуя нервное раздражение, неприятной тяжестью оседающее в груди. Бесспорно, ему здесь нравится и даже очень, но домой всё же хочется. Хотя, не столько именно хочется, сколько страшно, что он туда больше не попадёт. Се Лянь бы гостил здесь хоть три месяца, если бы у него была стопроцентная гарантия, что он в любой момент сможет вернуться, но сейчас такой гарантии нет.       Единственное, чем Хуа Чэн смог его успокоить, так это тем, что период «активности» горы Тунлу может варьироваться от недели до нескольких месяцев, так что нет смысла отчаиваться и впадать в истерику. К тому же, демон не просто наблюдает за этими аномалиями, но изучает их, причем довольно часто, иногда даже отлучаясь из города в неизвестном направлении и возвращаясь через несколько часов. И подобная внимательность и ответственный подход к делу действительно успокаивают.       Хуа Чэн лишь раз стал свидетелем того, как Се Лянь не смог сдержать эмоции, позволив слезам окропить свои щеки. Он тогда рассматривал отснятые фотографии и долистал до тех, что сделал ещё до экспедиции и Призрачного города. С них на него, с широкой улыбкой на лице и смеющимся взглядом, смотрел младший брат, стоя по колено в морской воде и брызгая ею в Се Ляня. Это были довольно старые фотографии, которые он так и не нашел времени перекинуть на компьютер, и теперь они стали причиной его неосторожных слёз. Щёки горели от стыда из-за того, что Хуа Чэн застал его в таком положении в его комнате, когда Се Лянь не явился по его просьбе, и демон решил лично узнать, в чём причина. А причина была в тоске по единственному оставшемуся в живых близкому человеку, который даже не знает, как далеко за пределами понимания его брат, которого он, может быть, уже никогда и не увидит. И как бы Се Лянь порой не жаловался на болтливость и ребячество Ши Цинсюаня, он безумно по нему скучал.       Се Ляню, который убеждал Хуа Чэна в том, что нет смысла волноваться и переживать, было стыдно, что он поступал против своих же слов, и что именно этот порыв несдержанных эмоций демон по случайности увидел.       И оказался куда более сострадательным, чем Се Лянь рассчитывал.       Хуа Чэн тогда сел рядом с ним на кровать, чуть наклонив голову и попросив показать фотографии с Ши Цинсюанем и рассказать о нём побольше. Он внимательно слушал, иногда задавая вопросы о жизни и взрослении двух братьев, интуитивно обходя неприятные темы и вставляя свои комментарии, которые порой звучали довольно забавно из-за разницы в восприятии действительности, и именно эти маленькие проявления заботы и участия заставили Се Ляня вытереть слёзы и улыбнуться, пускай уголки губ всё ещё немного подрагивали в не до конца прошедших тревогах.       Демон вообще был кладезем неизведанных эмоций, которые предпочитал прятать, но время от времени тщательно выстроенная броня давала трещину, и он позволял себе быть более открытым и откровенным, не скрывал маленьких улыбок и смеха, что ютился в уголках тонких губ и вызывал прелестные ямочки на щеках, и Се Лянь едва не пищал от того, каким мягким и нежным они делали образ Хуа Чэна. Демон, по правде говоря, всегда замечал такую неоднозначную реакцию на своё поведение или слова, но, к счастью для Се Ляня, не понимал, с чем это связано, а сам Се Лянь не собирался ему объяснять.       В какой-то момент он загорелся идеей увидеть румянец на вечно бледных щеках, но, к его ужасному разочарованию, Хуа Чэна, казалось, просто нереально смутить.       Поэтому Се Лянь довольствовался тем, как демон всё больше и больше начинал ему доверять и вести себя намного более расслабленно и вольготно. Он возвращал себе маску градоначальника, только когда раздавал распоряжения слугам или Инь Юю, и тогда Се Лянь с воодушевлением и почти детской радостью понимал, насколько ему на самом деле повезло, что демон позволяет себе быть более эмоциональным и лёгким на подъём только рядом с ним.       Как будто у Хуа Чэна все эти бесчисленные годы не было достойного собеседника, и теперь всё, что копилось в нём так долго, по крупицам проскальзывает наружу, заботливо пойманное тёплыми руками Се Ляня.       Ему даже удалось уговорить демона устроить ему экскурсию по поместью, потому что одному гулять не так интересно, где он задал тысячу и один вопрос, буквально видя, как у Хуа Чэна постепенно садится батарейка и даже немного заплетается язык от долгих разговоров. Это забавляло, и Се Лянь прятал смешки за длинными рукавами своего ханьфу, с нескрываемым весельем в карих глазах наблюдая за демоном, которому время от времени даже приходилось переводить дыхание, прежде чем продолжать рассказывать. И это с учётом, что дышать ему не нужно. В конце концов он доконал Хуа Чэна этой беседой, и тот с возмущением во всем «грозном» виде дулся на него, принципиально отворачиваясь от Се Ляня и делая вид, что не замечает его, вызывая у человека очередной и уже нескрываемый приступ смеха, от которого слезы веселья искрились в уголках глаз.       Иногда Хуа Чэн своим поведением до ужаса напоминал ребёнка или подростка, на крайний случай, и Се Ляню доставляло невероятное удовольствие наблюдать за ним в такие моменты. Демон словно забывал о своём положении и статусе, и рушилась вся его напускная бравада, когда он вступал с ним в споры, ничуть не грубые или серьёзные, а просто потому что Се Ляню нравилось выводить Хуа Чэна на искренние эмоции. И это каждый раз был словно подарок с небес, которые сам демон так ненавидит, потому что в этот миг он становился таким живым и ярким, и перед глазами представала его внутренняя красота, что ничуть не уступала внешней.       В один из таких дней, когда потихоньку стирались рамки между их статусами и негласной формальностью, Се Лянь становился смелее и не стеснялся подначивать демона или даже откровенно подшучивать над ним. Хуа Чэн поначалу лишь удивлённо смотрел на него, не привыкший, что кто-то осмеливается вести себя с ним подобным образом, но потом довольно быстро расслаблялся, чувствуя неожиданный комфорт от того, что Се Лянь не церемонится с ним.       Они прогуливались по одной из многочисленных галерей на огромной территории демонической резиденции, идя в комфортной тишине, что наконец получила своё время за период довольно долгого разговора, и сейчас её нарушал только лёгкий ветер, что играл с листьями рассаженных по участку деревьев, да мелодичный звон серебряных украшений на одежде Хуа Чэна, что стал уже до того привычным звуком, что Се Лянь чувствует едва заметный дискомфорт, когда больше не слышит его, оставаясь в своих покоях на ночь.       Он чуть скашивает взгляд на демона, что не смотрит в его сторону, отдыхая от постоянной необходимости разговаривать, – серьёзно, он не говорил так много последние года три, если не больше, – и оглядывает его с ног до головы, останавливая свой взгляд на бесчисленных цепочках, что стали неотъемлемой частью образа Хуа Чэна, и сам для себя неожиданно смеётся, привлекая внимание демона.       — Ты чего?       — Ничего, господин, – отмахивается Се Лянь, не в силах подавить непонятно откуда взявшийся приступ веселья.       Проходит буквально минута, прежде чем он не выдерживает.       — Господин Хуа.       — Что?       — Вы звените при ходьбе, вы замечали? – невинно спрашивает Се Лянь, а сам едва сдерживает рвущийся наружу смех. Вон, даже покраснел, вы посмотрите на него.       Хуа Чэн уже даже ничего не говорит и не удивляется чужому поведению, безмолвно вздыхая и качая головой.       Он щёлкает пальцами (для пущего эффекта, сто процентов), и звон прекращается, внезапно оставляя их в почти полной тишине.       — Не-ет, не убирайте! Это так мило, мне очень нравится! – почти плачет Се Лянь, и Хуа Чэн не выдерживает его щенячьего взгляда и умоляющего тона и возвращает звук, тихо фыркая, когда Се Лянь радостно улыбается и довольно прищуривает глаза.       В тот день он ещё несколько раз достал Хуа Чэна своими глупостями, заливаясь смехом каждый раз, когда демон закатывал единственный глаз, находясь в лёгком шоке от чужого поведения. Он словно не понимал, как кто-то может быть так беспечен рядом с ним и не бояться шутить в его присутствии, – шутить над ним же! Это было так странно и непривычно, что Хуа Чэн не знал, что делать с чувствами, которые вызывает чужой яркий смех.       У Се Ляня были подозрения, откуда у демона взялась подобная манера поведения. По обрывочным рассказам о своем прошлом, которые Хуа Чэн позволял себе крайне редко и упоминал лишь вскользь, было понятно, что у него не было нормального детства. Ему пришлось повзрослеть слишком рано, в столь юном возрасте познав всю жестокость и несправедливость такого большого для маленького ребёнка мира, что простым детским радостям не было там места. Умерев в семнадцать лет, он навеки остался подростком в душе, даже если изменился внешне. Он выстроил вокруг себя непреодолимые стены, не находя доверия в окружающих его людях и демонах, и как же приятно видеть, как они рушатся под натиском дружелюбия и искренних улыбок, и вырывается наружу всё то, что тщательно укрывалось от постороннего внимания.       Се Лянь старался проводить с ним каждую секунду свободного времени, – времени Хуа Чэна, естественно, потому что у него самого этого времени был вагон и маленькая тележка, ведь никаких дел или обязанностей в Призрачном городе у него не было. И в какой-то момент он заметил, что всю свою работу демон делает в то время, пока сам Се Лянь спит, и освобождается лишь к моменту его пробуждения. И от этого негласного проявления внимания у Се Ляня радость в груди кипела и забывались все тревоги.       Но в какой-то момент Се Лянь невольно застал демона за работой, причём той, которую он уж никак не рассчитывал увидеть.       В это утро, – или вечер, кто его знает, – демон настоятельно попросил Се Ляня не выходить из своих покоев, пока он не уладит все дела и сам не позовёт его обратно.       И всё бы ничего, но зря он придал этому такую важность, потому что в Се Ляне заиграло нешуточное любопытство, которое мешало ему сидеть на попе ровно и не совать нос в чужие дела. Уж очень было интересно, что такого «секретного» делал Хуа Чэн за закрытыми дверьми главного зала, в который в первый день своего пребывания в Призрачном городе привели на допрос самого Се Ляня. Он был в нём пару раз уже после, когда исследовал поместье демона на предмет чего-нибудь интересного и необычного, но ни разу не видел, чтобы в нём принимали гостей. Хотя, «гости» – сильно сказано, у такого человека, как Хуа Чэн, вряд ли когда-нибудь были те, кого он мог бы пригласить к себе по доброте душевной. Скорее, это были посетители, что пришли к Градоначальнику по какому-то деловому вопросу.       И поэтому Се Ляню было ужасно интересно, как проходят подобные встречи и с какими вопросами или просьбами приходят к Князю демонов. А главное, кто приходит.       Поэтому он, взвесив все «за» и «против», прикидывая примерную реакцию Хуа Чэна на его непослушание и решая, что демон не будет слишком зол на него, прокрадывается в коридор, запирая бабочку в комнате, чтобы она не успела доложить своему хозяину о его побеге, и тихонько доходит до главного зала, ступая осторожно, чтобы не дай бог не привлечь внимание слуг, которые как будто тоже избегают сейчас лишний раз появляться в коридорах поместья.       Неужели у Хуа Чэна на приёме кто-то столь важный, что другие демоны не желают с ним пересекаться без прямой необходимости?       Эта мысль заставляет слегка понервничать, и в голове проскальзывает желание повернуть обратно, но Се Лянь перебарывает его, упрямо подходя прямо к дверям и аккуратно прислоняясь к ним в надежде подслушать хоть что-то. Сердце гулко бьётся в груди от непрошенного страха и того, что он пошёл против слов Хуа Чэна, но отступать уже поздно, когда он уже здесь и слышит приглушенные голоса двух мужчин, один из которых ему совершенно незнаком, а другой до того холоден и неприветлив, что Се Лянь с трудом узнаёт в нём Хуа Чэна.       С его положения почти нереально услышать предмет их разговора: Се Лянь вылавливает только отдельные слова, вырванные из контекста, которые совершенно не помогают ему установить содержание не очень-то дружелюбной беседы. Неизвестный мужчина говорит вроде довольно строго, но вместе с тем вальяжно, как будто пытаясь свести всё в более мирное русло и не придавать большое значение чему бы то ни было. В ответ ему летят резкие слова и уверенный, даже слегка высокомерный тон, которым Хуа Чэн не разговаривал с Се Лянем даже в самый первый день.       Речь идёт о каких-то границах и её нарушителях, и непонятно, кто кого считает виноватым. Хотя, судя по поведению Хуа Чэна, именно он и обвиняет своего собеседника в чем-то, судя по всему, довольно серьёзном, даже если этот человек и пытается отшутиться и сгладить ситуацию.       Вдруг слышится отчётливое «проваливай», и Се Лянь мигом понимает, что ему пора бы сделать то же самое, чтобы не попасть под горячую руку. Он выпрямляется, чувствуя лёгкое головокружение от резкой смены позы, и разворачивается, чтобы спрятаться за углом коридора, как двери распахиваются прямо перед его носом, а в запястье вцепляются стальной хваткой, даже сильнее той, какой схватил его Инь Юй в тот день в городе.       Он испуганно вскидывает голову, встречаясь взглядом с более крупным мужчиной в богатых одеждах и каким-то подобием доспехов на плечах, чьи густые волосы собраны в высокий хвост и украшены золотой заколкой, а вокруг левого глаза нарисованы необычные узоры, которые на первый взгляд можно принять за шрам. В отличие от Хуа Чэна с его статью и изяществом, у человека перед ним была агрессивная красота, которая невольно подчеркивала его статус и вместе с тем привлекала внимание своим величием.       — А я то думаю, почему мне казалось, что здесь есть кто-то посторонний, – с усмешкой произносит он, глядя на пришибленного Се Ляня прищуром голубых с фиолетовым отливом глаз. – С каких пор у тебя по поместью шастают люди, Хуа Чэн?       Упомянутый демон появляется в дверях, и Се Лянь пристыженно опускает голову, буквально чувствуя раздражение Хуа Чэна, даже если тот ещё ничего не сказал.       — Не твоё дело, Мингуан, иди, куда шёл, и не создавай проблем.       Голос демона звучит устало и вместе с тем резко, Хуа Чэн как будто бы даже напряжён и не сводит взгляда с упомянутого мужчины.       А у Се Ляня медленно идёт кругом голова от осознания, кто перед ним. Он слегка бледнеет, шумно сглатывая и осмеливаясь взглянуть на него.       Мингуан, генерал Мингуан – бог войны севера. Почему у Хуа Чэна была встреча с небожителем? Неужели они что-то натворили, что как-то отразилось на нём?       — Мне просто любопытно, что в самом сердце города демонов делает человек, – всё с таким же неподдельным интересом спрашивает генерал, с ухмылкой рассматривая Се Ляня, что чувствует непонятно откуда взявшийся страх перед богом.       — Он мой гость, а тебе уже пора бежать докладывать своему императору о прошедших переговорах, – едко цедит Хуа Чэн, вырывая запястье Се Ляня из чужой хватки, и он тут же встаёт за ним, неожиданно для себя вцепившись в рукав красных одежд и с опаской глядя в сторону Мингуана, что поражённо усмехается, наблюдая за этой картиной.       Человек, испугавшись бога, прячется за спиной демона в поисках защиты.       И такое действительно не хочется оставлять без внимания.       — И с каких это пор Князь демонов принимает гостей?       — Не помню, чтобы обязан был перед тобой отчитываться, – холодно произносит Хуа Чэн с отчётливой угрозой в голосе, недвусмысленно кладя руку на рукоять сабли.       А у Се Ляня глаза на лоб лезут от этого жеста. Он что, бросает вызов богу?! Се Лянь переводит взгляд на лицо демона, чей единственный чёрный глаз сейчас горит спокойной решимостью, будто ему не составит труда одолеть одного из сильнейших богов войны.       Даже если он знает, что Хуа Чэн уже когда-то делал нечто подобное. Когда был ещё не настолько силён и могущественен, как сейчас, но даже тогда он сумел одолеть тридцать три бога, бросив им вызов и поставив на кон своё существование, а те и согласились, ведомые гордыней и желанием усмирить возомнившего о себе невесть что демона. Но они не ожидали, что юный, красивый демон, только вышедший из печи Тунлу, заставит их храмы полыхать ярким пламенем в тёмном безмолвии ночи, окрашивая их мнимую божественность в цвет своих одежд, когда они откажутся выполнить условия сделки.       За время, проведённое с ним, Се Лянь уже понял, что Хуа Чэн не жестокий, но злопамятный, и раз он решился на такой смелый и даже отчаянный шаг, значит, у него было, что вменить им в вину, пусть он и отказался рассказывать об этом ему. И даже сам Небесный император не стал ничего делать Хуа Чэну после столь дерзкого поступка, посчитав, что демон был в своём праве назначить зазнавшимся богам своё собственное наказание.       И пусть Се Лянь и не сомневается в силе Хуа Чэна, он не может не чувствовать подсознательный страх за него, не может не бояться последствий своих необдуманных действий, не ожидав, что небожитель будет требовать с демона ответа о причинах нахождения Се Ляня в его резиденции.       Который, к слову, Хуа Чэн давать не планирует, и генерал, видя его серьёзный настрой, удивлённо приподнимает брови, сводя всё к шутке.       — Спокойней, господин Градоначальник, незачем так злиться, – уже более мирно произносит Мингуан, наблюдая, как Хуа Чэн всё же убирает руку с сабли, но от Се Ляня не укрывается его облегчённый вздох.       Только не говорите, что бог войны испугался возможного боя с демоном.       — Конечно, как я мог забыть, – теперь, кажется, очередь Хуа Чэна усмехаться. Он складывает руки на груди, с иронией глядя на генерала. – Ведь ваш Император запретил вам сражаться со мной без достаточно веских причин. Не думаю, что присутствие этого человека в моей резиденции он посчитает весомым поводом для драки.       Мингуан кривит губы в недовольной гримасе, когда демон напоминает ему об этом приказе, и беспечно пожимает плечами.       — Тут уж ничего не поделаешь, я, по правде говоря, и сам не горю желанием драться с тобой.       — Боишься проиграть? – откровенно смеётся Хуа Чэн, не замечая, как Се Лянь стоит за ним бледной от страха тенью.       — Боюсь последствий, которые принесёт эта битва, – размеренно произносит Мингуан, впервые за весь разговор становясь серьёзным.       Хуа Чэн тоже перестаёт намеренно провоцировать его, чуть вскидывая голову и коротко кивая, давая понять, что согласен с ним. Если демон и небожитель такого уровня сил сразятся друг с другом – это затронет все три мира, начиная от реальных жертв со стороны людей и демонов и заканчивая чьей-то разрушенной репутацией и волной слухов и обсуждений, что породит это событие, способное в корне изменить мировой порядок.       И они оба это прекрасно понимают, ограничиваясь пустыми угрозами и предупреждениями, что ни один из них не воспринимает всерьёз и не забывает одновременно. Несмотря на то, что Мингуан не считает Хуа Чэна своим врагом или врагом Небес, он осознаёт скрытую угрозу, которую несёт его существование, но также он понимает и его необходимость. Демон такого ранга и могущества способен держать других демонов в узде и сдерживать их от нападения на людей, и, в отличие от своего предшественника, Хуа Чэн обладает строптивым, но спокойным нравом, не устраивает кровопролитных войн и настоящего геноцида, поэтому Небеса, пусть и нехотя, мирятся с его существованием, понимая значимость его положения для всех трёх миров.       У людей главными являются правители и государи, на Небесах – Император и верхушка богов войны, а среди демонов – Хуа Чэн, без которого начнутся разлад и беспорядки. Он построил целый город для разного рода нечисти, давая им второй шанс жить честно даже после смерти, предлагая мир и стабильность вместо разбоя и нападения на людей, и такой поступок нельзя игнорировать.       Поэтому сейчас Мингуан капитулирует перед Князем демонов, предлагая разойтись на мирной ноте и забыть об этом недоразумении. Хуа Чэн лишь тихо хмыкает, вздёргивая бровь, и провожает взглядом небожителя, что наконец покидает его резиденцию.       Вместе с уходом генерала между человеком и демоном повисает напряжённая тишина, которую никто из них не спешит нарушать. Хуа Чэн смотрит сверху вниз на притихшего Се Ляня, что стоит, понурив голову и пряча взгляд, а пальцы в нервном жесте мнут длинные рукава ханьфу.       — Простите, господин, я доставил вам неприятности, – тихо произносит он, складывая руки у груди и низко кланяясь, надеясь подобным проявлением уважения хоть немного сгладить свою вину.       Несмотря на то, что ему было уж очень интересно, чем там занимается демон, последнее, чего он хотел, – это ставить его в неудобное положение и вызывать подозрение, особенно у кого-то столь важного, как бог войны.       — Забудь, хватит кланяться, – равнодушно бросает Хуа Чэн, отчего-то чувствуя дискомфорт из-за извинений Се Ляня. – Ничего страшного не произошло, чтобы я тебя в чём-то винил.       Се Лянь выпрямляется, изумлённо и с толикой неуверенности глядя на демона.       — Но я же разозлил бога войны, и вы даже хотели с ним сразиться…       Хуа Чэн фыркает, отмахиваясь от его сбивчивых слов.       — Поверь, если бы ты его разозлил, он бы так просто не отступил. Мингуан просто любит лезть не в своё дело, вот и всё.       — А если бы он согласился принять вызов? – уже не из осторожности, а из любопытства интересуется Се Лянь, и Хуа Чэн едва заметно улыбается, видя, что переживание из-за недавней стычки отошло на второй план.       — О, это было бы забавно, – ухмыляется демон, и меж губ на мгновение мелькают небольшие клычки. – Все боги и демоны наблюдали бы за этой битвой.       — …Вы победили бы? – в его голосе сквозит какое-то воодушевление и почти незаметное восхищение, в глазах искрами блестит удивление вперемешку с лёгким трепетом.       По правде говоря, на Хуа Чэна ещё никогда так не смотрели. Особенно, когда речь идёт о смерти небожителя.       Он позволяет меланхоличной улыбке коснуться его губ, чувствуя, как там, где когда-то билось сердце, почему-то становится теплее, а горло на мгновение сковывает в неспособности ответить.       — Кто знает, – всё же произносит он, намного тише и нерешительней, чем ожидал Се Лянь. – Думаю, всё же была бы ничья.       Хуа Чэн не звучит горделиво или самодовольно, вслух заявляя о своей мощи, подобной силе бога войны, но Се Лянь проникается этим до глубины души. Он не знаком с Мингуаном лично и не знает, что он за человек, но он знает Хуа Чэна. Достаточно, чтобы встать на его сторону в этом вопросе и искренне восхищаться им, мысленно желая ему победы в несостоявшемся сражении.       Кто знает, может, в одной из таких битв Хуа Чэн и погибнет. Конечно, боги будут ликовать, когда их головная боль и причина их позора исчезнет из этого мира, но найдутся и те, кто будет горевать по ушедшему демону. Все жители Призрачного города будут оплакивать смерть своего Градоначальника, восхваляя его смелость и бесстрашие, что позволили ему выступить против богов.       Се Лянь тоже будет скорбеть по нему, потому что, в отличие от небожителей, он видит в нём не демона, а такого же человека с его чувствами и эмоциями, который ничуть не хуже их, а в некоторых моментах – даже лучше.       Возможно, отчасти Се Лянь рад, что не застанет смерть демона: он не хочет вспоминать те чувства, что терзали его сердце на похоронах родителей, не хочет снова лить слёзы и оплакивать ушедших. Это тот вид боли, которого ты надеешься избегать как можно дольше и со страхом ждёшь его наступления, потому что от этого всё равно никуда не деться.       И чем больше Се Лянь думает об этом, тем печальней и тоскливей становится на душе, и появляется какое-то чувство неизбежности, которое он предпочёл бы не ощущать никогда. Во всяком случае, не рядом с Хуа Чэном, и думать о его смерти, когда он стоит прямо перед ним, так неправильно, что Се Лянь заставляет себя улыбнуться демону, надеясь, что его улыбка не выглядит вымученной и фальшивой.       — Это потрясающе, господин Хуа, – искренне произносит Се Лянь, чувствуя, что Хуа Чэн ждёт его ответа. – Честно говоря, я был удивлён, что вы угрожали ему. Вы в тот момент даже больше были похожи на бога войны, чем генерал Мингуан.       Се Лянь уверен, что не сказал ничего такого, но Хуа Чэн звонко смеётся, вскинув брови в удивлении, с неким восторгом глядя на него. Он, на удивление, не злится на сравнение с богом, которых так терпеть не может, не бросается едкими комментариями и оскорблениями, – его как будто даже забавляет, что человек поставил его на уровень небожителя, если не выше. И до глубины души удивляет, что этот же человек считает его лучше любого божества.       — Слышали бы тебя сейчас боги – плевались бы кровью дальше заоблачных глубин, – весело усмехается Хуа Чэн, а его восторг находит своё отражение в чужих карих глазах, что записывают каждую эмоцию на его лице, словно на видеосъёмку.       Се Лянь неловко улыбается, чувствуя, как в душе разливается тепло от даже немного ребячливого поведения демона, что словно уже и забыл о недавней стычке с небожителем, и теперь всё своё внимание вновь переключил на Се Ляня, которого, к слову, даже не отругал за нарушенный приказ, как будто в глубине души знал, что Се Лянь не сможет сидеть на месте и терпеливо ждать, когда он закончит со встречей.       — А боги не такие, какими я их себе представлял, – уже спокойней произносит Се Лянь, когда они всё же уходят от злополучного зала, идя куда-то вглубь поместья. Точнее, Се Лянь просто идёт за Хуа Чэном, но не знает, куда тот их ведёт.       — Они вообще товарищи своеобразные, – с долей иронии в голосе отвечает демон, безразлично пожимая плечами. – Но ты, вообще-то, с одним из них уже встречался.       Его замечание ставит Се Ляня в тупик, и он недоумённо смотрит на Хуа Чэна, с чьего лица не сходит снисходительная улыбка.       — Как это? С каким ещё богом, помимо генерала Мингуана, я встречался?       Хуа Чэн выдерживает небольшую паузу, уже предугадывая реакцию Се Ляня, отчего ситуация кажется только забавней, и всё же отвечает, не в силах больше томить.       — Инь Юй так-то тоже бог.       И да, раскрытие этой информации стоило того, как Се Лянь остановился прямо на ходу, в полном шоке раскрыв глаза и даже неосознанно приоткрыв рот, представляя из себя до ужаса забавное зрелище.       — В смысле он бог?!       Хуа Чэн подло смеётся, наблюдая за выражением крайнего недоумения на чужом лице.       — В прямом, он был богом войны запада, правда, его изгнали. Спорная была ситуация, – немного неоднозначно произносит Хуа Чэн, – в которой Инь Юй был виноват лишь отчасти, но его всё равно изгнали.       — Вы взяли к себе на службу бога?!       Се Лянь, кажется, не уловил совершенно ничего из сказанного Хуа Чэном, отчего тот сдавленно хихикает, получая настоящее удовольствие от озадаченного и от этого немного глупого выражения лица Се Ляня, что, кажется, не в состоянии принять действительность.       — Он сам ко мне пришёл, – легко отвечает демон, пожимая плечами.       — Но зачем? – уже спокойней произносит Се Лянь, чувствуя, как краснеют щеки в неловкости от своего недавнего поведения.       А Хуа Чэн испытывает лёгкое разочарование из-за того, что он всё-таки взял себя в руки. Очень жаль, демон был бы не против понаблюдать за потерявшимся в неведении Се Лянем чуть дольше.       — Сказал, что хотел стабильности и места, где он сможет жить спокойно. Я сам был слегка удивлён, что он выбрал для этого Призрачный город, но отказывать не стал.       — Вот оно как, – тихо произносит Се Лянь, погрузившись в раздумья.       — Только не говори ему, что знаешь, – вдруг добавляет Хуа Чэн, впервые показывая какую-никакую заботу о другом человеке. – Ему не понравится, что я рассказал, даже если ты всё равно вернёшься к себе и никто его секрет больше не узнает.       Се Лянь удивлённо моргает, глядя на Хуа Чэна, и послушно кивает, не видя смысла доставлять Инь Юю неудобство из-за собственного любопытства. Не то чтобы он не делал того же самого с Хуа Чэном, но с демоном ему это, как ни странно, сходило с рук, однако с Инь Юем он не находится в таких…дружеских отношениях (Се Лянь всё ещё не верит, что решился назвать это слово, пускай и мысленно), поэтому и трогать его своими расспросами он тоже не будет.       — Се Лянь, – сдержанно произносит Хуа Чэн, привлекая его внимание своим неожиданно серьёзным тоном.       — М?       — После всего того, что ты увидел и узнал обо мне, ты…не боишься меня?       Знал бы Се Лянь, как долго Хуа Чэн не решался задать этот вопрос. Возможно, было бы уместней поинтересоваться об этом чуть раньше, до того, как человек начал ходить за ним по пятам и не давать покоя своим неуёмным любопытством, но лучше поздно, чем никогда, и демон не мог отделаться от мысли, что хочет услышать ответ напрямую от Се Ляня, а не довольствоваться своими предположениями.       А Се Лянь не знает, что и ответить. Неужели по его поведению не было понятно, что он не видит в Хуа Чэне того, кого он так пытается из себя строить и кого в нём видят все остальные? Да, может, он и сильнейший из демонов, может, и способен составить конкуренцию богам, из которых тридцать три он даже уничтожил, а одного взял в услужение, но для Се Ляня это лишь стороны его удивительно многогранной личности, которая стоит того, чтобы её изучить и понять.       Но на уровне подсознания он чувствует, что этот вопрос отчего-то очень важен для Хуа Чэна, поэтому всё же не заставляет его долго ждать своими размышлениями.       — Нет, а должен? – его ответ звучит так просто и легко, словно он даже не сомневается в своих суждениях. А он и не сомневается.       —…Нет, – после небольшой паузы произносит Хуа Чэн, чувствуя странную лёгкость от того, что его опасения не оправдались.       А Се Лянь мягко улыбается в ответ, чувствуя приятное воодушевление от осознания, что Хуа Чэн не хочет вести себя с ним так же, как с остальными. Что ему важно, что Се Лянь думает о нём, и как он рад, когда эти мысли не имеют ничего общего с тем, что тревожит самого Хуа Чэна.       За разговором и мирной тишиной они доходят до покоев Се Ляня, и невольное разочарование поселяется где-то в груди от того, что им придётся разойтись на время, – он не знал, чем привлечь демона и о чём ещё расспросить, но Хуа Чэн вдруг опережает его, неожиданно подавая голос, когда Се Лянь уже почти закрывает за собой дверь:       — Погоди, – он мешкает, будто всё ещё не уверен в своём неожиданном порыве, но быстро берёт себя в руки. – Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем.       Он слегка кивает головой, побуждая Се Ляня выйти из комнаты и поселяя в нём семя любопытства и искреннего интереса.       — А я могу взять камеру? – если уж демон сам решил показать ему что-то, это должно быть чем-то важным или красивым как минимум, так что упускать такую возможность будет вопиющим преступлением.       — Можешь, – после секундного замешательства разрешает Хуа Чэн, внимательно наблюдая, как Се Лянь забегает в комнату за упомянутой вещью и уже через секунду стоит в дверях, готовый идти.       — А это далеко? – осведомляется он, когда Хуа Чэн не делает и шага с места, вместо этого доставая что-то из рукава ханьфу.       — Не очень, – с этими словами он подкидывает в руках красные игральные кубики с белыми точками, и те, выдавая две победные шестёрки, неожиданно для Се Ляня открывают портал, ведущий куда-то за пределы города.       Се Лянь поражённо смотрит на эту технологию, а в голове уже зреет миллион вопросов.       — Вы тоже можете создавать порталы?       — Конечно, – беспечно отвечает Хуа Чэн, понимая, что его уже начали атаковать очередными вопросами, а он не успел увернуться.       — И для этого надо выкинуть две шестёрки?       — Нет, – терпеливо поясняет демон, – не важно, что я выкину, – кости приведут меня туда, куда я захочу. Но если этой магией воспользуется посторонний человек, то он попадёт в абсолютно случайное место.       Довольно хитрый приём на случай, если кто-то ухитрится стащить из-под носа Князя демонов его же изобретение. Се Лянь мысленно хвалит Хуа Чэна за подобную идею, но не решается продолжать выяснение всех подробностей: отчего-то кажется, что сейчас совсем не время расспрашивать об этом, поэтому Се Лянь сдержанно кивает, давая понять, что демон удовлетворил его любопытство.       Хуа Чэн больше ничего не говорит, беря Се Ляня за запястье и делая шаг сквозь само пространство, увлекая за собой человека, который глупо и совершенно бесстыже отвлекается на прохладную ладонь, сжимающую его руку крепко, но осторожно, и от этого жеста почему-то очень неспокойно на душе. Он касался Хуа Чэна всего пару раз, – и то большинство из них были инициированы самим демоном, а Се Лянь лишь позволил себе чуть ранее вцепиться в чужое предплечье, скрытое за красными одеяниями, в попытке спрятаться от внимательного взгляда бога войны. И поэтому сейчас он чувствует лёгкое покалывание в том месте, где бледная и прохладная кожа Хуа Чэна соприкасается с его собственной, тёплой и слегка загорелой от летнего солнца.       Но долго странным ощущением ему насладиться не дают, потому что совсем скоро Хуа Чэн отпускает его запястье, стоит им оказаться по другую сторону портала, в ночной темноте и лёгкой прохладе, от которой невольно мурашки бегут по телу. Свежий лесной воздух приятно оседает в лёгких, и Се Лянь вдыхает его полной грудью, позволяя маленькой улыбке коснуться его губ. Он оглядывается по сторонам, замечая, что они стоят на широкой тропе, ведущей вверх по покатому склону, за поворотом которого, спрятанный меж высоких деревьев, что, словно тёплые объятия, окружают его со всех сторон своими пушистыми кронами и длинными ветвями, скромно ютится небольшой храм, тускло освещенный несколькими бумажными фонариками, что горят и в половину не так ярко, как на улицах Призрачного города, что теперь раскинулся далеко внизу, выделяясь алым пятном среди тёмного окружения.       Се Лянь чуть успокаивается, не выказывая энтузиазма и не спеша спрашивать, куда и почему демон привёл его. Куда – и так понятно, а зачем… Возможно, об этом он узнает чуть позже, – нет смысла торопить Хуа Чэна с объяснениями. Он бросает на демона робкий взгляд, пытаясь по его безмолвию понять его состояние, но Хуа Чэн не смотрит на него, устремив свой взгляд на вершину холма и медленно ступая по тропе, побуждая Се Ляня следовать за ним.       Тишина между ними неестественная и напряжённая, будто каждый из них понимает, что слова сейчас будут лишними и совершенно неуместными. Се Лянь не может позволить себе так неосмотрительно заговорить сейчас, когда Хуа Чэн явно погружён в свои мысли и трепетно хранимые воспоминания, что составляют основу его существования, поэтому он просто идёт за ним, ведомый чужим желанием поведать ему о своём прошлом.       Вокруг, кроме них, ни души, и Се Лянь отчётливо слышит шум собственного дыхания и шуршание длинных одежд, тяжесть шагов по земле и шелест листьев, что плавно раскачиваются на ветру в ночной колыбели. И в подобной тишине, где каждый звук имеет своё значение, Се Лянь вдруг понимает, что больше не слышит привычного мелодичного звона, которым сопровождался каждый шаг Хуа Чэна. Точнее, слышит, но уже гораздо тише. Он переводит взгляд на высокую фигуру демона впереди себя, с удивлением замечая, что с его плеч исчезло то бесчисленное количество серебряных украшений, что по своему обыкновению он надевал ежедневно. Длинные красные одежды, кажется, приобрели более строгий вид, а высокий ворот тёмных нижних одежд теперь полностью скрывает шею Хуа Чэна, делая его облик более утонченным и в то же время сдержанным, без излишеств и вычурной яркости.       Неизменными остались лишь цепочки на чёрной коже высоких сапог, но даже они звенят будто тише, чем должны, не нарушая своей веселой мелодией умиротворённую тишину этого места.       Се Лянь с интересом и лёгкой тревогой рассматривает новый образ демона, который словно делает его на несколько лет старше, невольно выдавая если не его возраст, то накопленный опыт и то, через что ему пришлось пройти и пережить, чтобы стать тем, кто он есть сейчас. И есть что-то в этом облике, что заставляет Се Ляня сочувствовать Хуа Чэну и вместе с тем восхищаться им и пройденным им путём, который и сформировал личность того Хуа Чэна, которого ему посчастливилось узнать.       Облик же самого Се Ляня ничуть не изменился, – он был всё в том же белом ханьфу с голубым отливом по подолу и краям рукавов, с искусно вышитыми расписными узорами белых лотосов, что, словно в маленьком пруду, покачивались по волнам складок его одеяний. На мгновение Се Лянь почувствовал себя слегка неуютно от того, каким ярким светлым пятном он выделяется в однотонной мрачной ночной картине, словно случайный мазок белилами по холсту, который теперь так сложно будет стереть.       Это наблюдение заставляет Се Ляня чувствовать себя слегка неуютно, даже если все тревоги только в его голове и не имеют с действительностью ничего общего.       Он поджимает губы, заставляя себя отвлечься от подобных мыслей и полностью сфокусировать внимание на демоне. Затянувшаяся тишина немного напрягает, но Се Лянь недостаточно смел, чтобы нарушить её и прервать воспоминания Хуа Чэна. Рано или поздно он всё равно заговорит, и Се Лянь не будет торопить этот момент.       В конце концов они выходят на вершину холма, откуда как на ладони видно весь Призрачный город и мелькают вдалеке огни резиденции. Се Лянь оглядывается по сторонам, замечая, как деревья словно укрывают собой покатую крышу храма, по бокам которой висят два небольших фонарика, отбрасывая бледный оранжевый свет на крыльцо и прилегающую дорожку, выложенную камнем. Вокруг неё естественным природным садом растут маленькие цветы, что даже ночью не скрывают своей робкой красоты, а несколько призрачных бабочек, что летали здесь до их прихода, мерно покачиваются на них, временами летая с места на место, так же, как в сверкающей аллее в самой резиденции.       Се Лянь тихо вздыхает, разглядывая эту нетронутую красоту и воспоминания, облачённые в божественный храм на окраине Призрачного города, и чувствует небольшую неловкость и даже дискомфорт. Он не считает, что должен здесь находиться. Да, он хотел узнать демона получше, но то, ради чего Хуа Чэн привёл его сюда, – слишком личное, и Се Лянь не уверен, что у него есть право на что-то столь сокровенное. Он был уверен, что Хуа Чэн будет до последнего избегать этой темы, и поэтому даже не думал больше затрагивать её, поэтому каково было его удивление, когда демон сам решил рассказать ему обо всём.       Се Лянь не чувствует, что заслуживает таких откровений, но в то же время его душа поёт от того, что Хуа Чэн решил ему довериться.       Демон останавливается в нескольких метрах от храма, не сводя с него тяжелого взгляда, и Се Лянь неслышной тенью становится рядом с ним, сложив руки за спину в уважении.       — Какому богу посвящён этот храм? – в полной тишине его голос звучит до того громко, что Се Лянь едва не жалеет о том, что решился начать разговор.       Хуа Чэн медленно моргает, словно приходя в себя и вспоминая о присутствии другого человека в его сокровенном месте.       — Наследному принцу СяньЛэ, – тихо и ровно отвечает демон, не глядя на Се Ляня. – Он был богом войны своего государства.       — Разве у страны может быть свой бог?       — Может. Небожители – это обычные люди, которые занимались совершенствованием и заслужили право стать богами, – спокойно объясняет Хуа Чэн, наблюдая за кружащимися по небольшому саду бабочками, что удивлены появлению своего хозяина.       — Это удивительно, господин Хуа, – искренне, но почти шепотом произносит Се Лянь, оставляя на потом своё удивление и восхищение здешним миропорядком, о котором он не имел и малейшего представления.       — Ничего такого, по правде говоря. Почти у каждого государства есть свои боги, у каких-то даже несколько, – голос демона звучит довольно равнодушно, и Се Лянь в корне с ним не согласен, но предпочитает молчать. – По правде говоря, я тоже им был.       Он говорит это так невзначай, как ничего не значащую информацию, но Се Лянь не сдерживает поражённого вздоха, во все глаза глядя на Хуа Чэна, что, кажется, совсем не удивлён его реакции.       — Вы…возносились?       — Да. Помнишь я рассказывал тебе про Эмин? – он дожидается согласного кивка и продолжает. – Это было тогда.       Се Ляню нужно пару секунд, чтобы обдумать эту информацию. Неужели Хуа Чэн, уже будучи демоном, смог стать божеством только за то, что сохранил жизни группе людей, вместо этого изувечив самого себя? Так это работает?       — Но ведь сейчас вы демон, – вместо этого произносит он, недоумённо глядя на Хуа Чэна. – Неужели вас тоже изгнали?       Демон молчит мгновение, словно погрузившись в воспоминания, и всё же отвечает.       — Нет, я ушел сам. Потому что не нашел на Небесах того, что искал.       Своего бога, – догадывается Се Лянь, и от этого на душе становится так горько и тяжело, что он даже не хочет представлять, какого было самому Хуа Чэну. Кажется, всё это оставило глубокую рану в сердце демона, которую он пытался заткнуть всеми силами, возможно, город призраков был его детищем именно поэтому, но ничто не могло заполнить ту боль и пустоту, что оставила в душе Хуа Чэна смерть его бога.       — Вы любили его? – очень, очень рискованный вопрос и ужасно необдуманный, Се Лянь хочет вырвать себе язык за то, что у него хватило наглости спросить что-то подобное, однако демон его удивляет, отвечая довольно спокойно и как будто не видя ничего странного в словах Се Ляня.       — Не любил, но был очень к нему привязан, – он тщательно подбирает выражения, впервые облекая в слова свои чувства, что долгое время не находили отклика у всего остального мира. – Человек не может стать демоном просто так, ему нужен какой-то якорь, который будет удерживать в этом мире даже после смерти. Моим якорем была вера. И даже сейчас, после его гибели, я не могу отказаться от этого. Даже если я найду себе новую цель в жизни, я никогда не смогу полностью забыть то, что сделало меня демоном.       Он тихо вздыхает, едва заметно сжимая ладони, сомкнутые за спиной, словно чувствует дискомфорт от того, что впервые произносит это вслух. Хуа Чэну потребовалось время, чтобы решиться на этот шаг, впервые рассказать кому-то, что он чувствует, и теперь его одолевают страх и неуверенность в том, стоило ли это того.       Молчание Се Ляня немного нервирует, но оно и понятно, что человек не сможет сходу ответить на такое признание. И поэтому, когда Се Лянь всё же открывает рот, он невольно напрягается, не представляя, что тот подумает о его чувствах.       — Такой уровень преданности не каждый день встретишь, – тихо, но мягко и с уважением произносит Се Лянь, поднимая на демона тёплый взгляд янтарных глаз. – Это прекрасно, господин Хуа.       Он чуть улыбается в надежде, что своим ответом смог поддержать демона, что так боялся открыться кому-то, а Хуа Чэн теряется от восхищения, которым пронизан его голос. Этот человек, его поведение и характер – настоящая загадка для демона, которую он всё никак не может разгадать, раз за разом промахиваясь в своих суждениях. И Се Лянь снова и снова удивляет его, относясь к нему так, как никто до этого, смотря на него без страха или злобы, но с живым интересом и теплотой, которую такой демон, как он, уж точно не заслуживает. Но этому человеку словно бы наплевать на то, кто он такой и что сделал, – возможно, это имеет смысл, ведь Се Лянь не местный, так сказать, и никакого отношения к этой эпохе не имеет абсолютно, но то ли люди в будущем стали менее предвзятыми, то ли это просто особенность его характера, приветливого и добродушного, способного найти светлые стороны даже в пустой душе демона.       И Хуа Чэн впервые признается себе, что тянется к этой доброте, чувствуя непривычную для него радость и робкое, осторожное счастье от присутствия другого человека.       Он позволяет улыбке коснуться уголков его губ, что не остается незамеченным.       — Господин Хуа, – мягко зовет его Се Лянь. – Вы расскажете, что произошло?       Се Лянь не хочет возвращать демона к неприятным для него мыслям, особенно сейчас, когда он так осторожно улыбается, но он чувствует, что Хуа Чэн ещё не высказался до конца, что что-то всё ещё тревожит его душу, и нужно только подтолкнуть его аккуратно, но не навязчиво, чтобы не потревожить старые раны.       И демон, кажется, понимает его намерения, поднимая взгляд на храм впереди, словно замерший в отрезке времени, и делает шаг к нему, слыша, как Се Лянь следует за ним на небольшом расстоянии.       — Всё началось, когда мне было около десяти лет, а в СяньЛэ проходил парад, в котором принц играл роль божества, сражающегося с демоном, – тихо начинает свою историю Хуа Чэн, и Се Лянь не смеет его перебивать, слушая рассказ о чужой судьбе. – Там были смотровые башни, и я забрался на одну из них, хотел спрыгнуть оттуда и испортить всем праздник, – он тихо усмехается, а у Се Ляня сердце сжимается от страха из-за того, что такой маленький ребенок хотел покончить с собой. – Но, шутка или нет, меня действительно случайно столкнули оттуда. Я думал, что умру, но принц спас меня, нарушив шествие. Я слышал, как после этого его ругали наставники за то, что он испортил парад, предпочтя спасение какого-то беспризорника традиционному обряду почитания богов.       Се Лянь в ужасе распахивает глаза, не понимая, как кто-то может быть настолько жестоким и чёрствым, чтобы позволить маленькому мальчику умереть такой страшной смертью. У него неприятно тянет в груди, когда он понимает, что, не поймай принц Хуа Чэна, тот бы просто разбился насмерть и никто бы не заметил, скорее всего, просто переступив через тело и идя дальше. Какая ужасная судьба.       Но он не говорит своих страхов демону, не собираясь прерывать его рассказ.       — Но принц не жалел о том, что спас меня. Он был первым человеком, кто посчитал, что моя жизнь чего-то стоит, и для десятилетнего ребёнка он уже тогда был подобен богу, – они останавливаются у ступеней храма, и Хуа Чэн рассматривает его убранство, словно не сам построил его. – Потом он вознёсся, я поступил в армию, но не потому что хотел защищать эту страну, а потому что он хотел этого, а я просто старался следовать его принципам, стремясь быть на него похожим. Его Высочество был избалованным, как и полагается отпрыскам царских семей, но добродетельным, что встретишь нечасто. И народ его любил, но в то же время требовал слишком много от бога, что вознёсся в семнадцать лет. Это чересчур рано, но люди всё равно возложили на него заботу о государстве, забыв, что он не может напрямую вмешиваться в его дела. Но он, конечно, хотел помочь, вот только ничем хорошим это не закончилось.       Голос Хуа Чэна становится жёстче, а взгляд – холоднее, и Се Лянь интуитивно понимает, что демон переходит к самой неприятной части.       — Им…заинтересовался один демон. Князь демонов, если быть точнее. Честно говоря, я так и не понял, почему он прицепился именно к Его Высочеству, но он буквально поставил себе цель извести его и переманить на свою сторону, сделать таким же жестоким и бесчеловечным, – Хуа Чэн поджимает губы, чувствуя старую горечь в душе, что не тревожила его уже так давно, но под влиянием воспоминаний дала о себе знать. – И у него это в какой-то степени получилось. Он устроил засуху, натравил два государства друг на друга и наслал чуму на СяньЛэ, излечиться от которой можно было, только убив человека. И он заставил людей раз за разом убивать принца, используя его бессмертное тело.       Се Лянь ахает, прикрывая рот рукой, поражаясь такому зверству, и опасливо скашивает взгляд на Хуа Чэна, что стоит, чернее тучи, поджав губы от злости.       — Я был тогда уже мёртв, но ещё не был демоном, и ничего не мог сделать, только слушать его крики и смотреть, как тело принца сотню раз пронзают его же мечом.       — Зачем такая жестокость? – невольно вырывается у Се Ляня, и Хуа Чэн пожимает плечами. У него было шестьсот лет, чтобы найти ответ на этот вопрос, но он так и не сдвинулся с мёртвой точки. Он не знает, что произошло между принцем и Безликим Баем, что последний так взъелся на него, но чем бы это ни было, никто не заслуживает того, что сотворил с молодым богом Князь демонов.       — Бай Усянь был психопатом и садистом, не думаю, что ему нужна была весомая причина, чтобы причинить кому-то боль. Я стал демоном, крича в агонии от боли за особенного для меня человека, хотя он даже не знал, кто я такой. И даже после он не смог увидеть во мне того, кому когда-то спас жизнь. Скорее всего, просто не помнил, а я не стал напоминать.       — Но почему? Если он был для вас так важен, почему вы не рассказали?       Хуа Чэн вздыхает, глядя куда-то в глубину храма, и всё же заставляет себя зайти в него, впуская туда человека. С его появлением загораются редкие свечи, расставленные по углам маленькой комнатки, что даже сложно назвать настоящим храмом, но не размер играет роль, а то, с какой целью и какими чувствами было построено это место, тщательно скрытое от посторонних глаз. И нахождение Се Ляня здесь неестественно, Хуа Чэн чувствует, как его словно сковывает от страха и дискомфорта, когда человек переступает порог его трепетно хранимых воспоминаний, но заставляет себя вспомнить, что сам привёл его сюда, сам захотел, чтобы Се Лянь увидел это место, пусть и не ожидал, что всё его существо будет противиться присутствию здесь кого-то постороннего.       Он даёт себе время подумать над ответом, подходя к алтарю и столу для подношений, что всегда полон, а белые цветы, лежащие на его краю, никогда не вянут.       — Потому что только для меня он был важен, – тихо произносит Хуа Чэн. – Мне было всё равно, знает ли он меня, помнит ли, я следовал за ним и смог стать демоном, потому что хотел помогать человеку, который придал моему существованию хоть какой-то смысл. Но я не справился, – со злостью рычит демон, всё ещё виня себя за то, что сотни лет назад потерпел неудачу. – Я спас его от чумы и не позволил наказать себя за ужасный поступок, который он чуть не совершил, но стал настолько слаб, что не смог больше следовать за ним, и в итоге оказался на горе Тунлу. А когда вышел оттуда спустя десять лет, узнал, что Бай Усянь всё же смог довести принца до смерти. Я смог лишь вернуть его тело в королевскую усыпальницу, к его родителям, но на большее я уже был не способен.       Голос демона тих и полон едва сдерживаемого чувства вины, даже если он на самом деле не был ответственен за случившееся. Он просто не был достаточно силён, чтобы помочь другому человеку, он опоздал, и был уже не в силах ничего изменить. Хуа Чэн долгое время ненавидел себя за бесполезность, за то, что не оправдал чужих ожиданий, даже если принц от него ничего не ждал и не требовал. Но демон всё равно чувствовал личную вину за смерть человека, который дал ему причину жить. И пусть с годами эти эмоции поутихли, больше не горя ярким пламенем, но спрятавшись в глубинах его души, время от времени напоминая о себе давней болью, что вряд ли когда-то пройдет полностью.       Хуа Чэн поднимает голову, впервые позволяя себе вновь взглянуть на статую наследного принца, что он создал сам, потратив немыслимое количество времени, чтобы научиться ваять скульптуры, достойные уровня его бога. Он смотрел на принца в короне из цветов и с мечом в одной руке, высеченного из мрамора, в богатых царских одеждах и с застывшей навеки улыбкой на красивом лице, которую, кроме одного демона, больше никто не увидит и не вспомнит.       Вернее, так было до того, как Хуа Чэн привёл сюда Се Ляня. Впервые за шестьсот лет кто-то другой вошёл в этот храм, увидел то, что спрятано в нём от посторонних глаз, став свидетелем чужой истории и трагедии, что определила жизнь Хуа Чэна. Теперь Се Лянь понимает, что имел в виду демон, когда сказал, что этот храм – его напоминание.       Он чувствует что-то между щемящей нежностью и ужасной тоской из-за рассказа Хуа Чэна и всего того, что ему пришлось пережить. Демон не может забыть то, что произошло сотни лет назад, а его бессмертие стало его проклятием, но он не может позволить себе умереть. У него не осталось причин жить, но он живет, сам не зная, почему, без цели и желания, храня память о падшем боге. Последний, кто помнит о нём.       И такая преданность за гранью понимания Се Ляня. Он даже жалеет, что этот принц не подозревал о глубине привязанности своего последователя, ведь быть настолько важным и ценным для кого-то – невероятная удача, которая выпадает далеко не всем. Но чувства Хуа Чэна, невинные и бескорыстные, грубо обрубили, оставив демона без причины его существования. И чем больше Се Лянь думает об этом, глядя на изящную статую божества, тем сильнее болит сердце от тревоги за Хуа Чэна. Он знает, каково это – терять близких людей, и полностью понимает чувства демона, даже если они намного глубже и имеют совершенно другой характер.       Се Лянь оборачивается к нему, уверенный в том, что должен сделать. Что сделать необходимо. Хуа Чэн замечает его решительный, но всё такой же мягкий взгляд, и чувствует себя под ним невероятно уязвимым, впервые за сотни лет.       — Господин Хуа, могу я помолиться здесь?       Демон удивлённо поднимает брови, беспомощно глядя на человека, что захотел сделать нечто столь абсурдное, как молитва умершему богу. Даже Хуа Чэн молился в этом храме всего несколько раз, не в силах справиться с болью, которую принесла чужая смерть, но это было уже довольно давно, а после он просто не позволял себе такой слабости. В просьбах исчезнувшему богу нет никакого смысла, ведь он тебя больше не услышит, а делать это лишь для успокоения собственной души кажется Хуа Чэну слишком неправильным.       И поэтому просьба Се Ляня ставит его в тупик. В любом другом случае демон решил бы, что это насмешка или чья-то злая шутка, но в случае с этим человеком он знает, что мотивы Се Ляня искренни, даже если он и не может их понять. Се Лянь бы ни за что не стал издеваться над тем, что дорого демону, и это неожиданное, но такое логичное в своей правильности открытие приятно воодушевляет, даже если Хуа Чэну кажется, что таким эмоциям здесь не место.       И пускай он чувствует если не ревность, то небольшой дискомфорт от того, что оставляет человека одного в этом храме, Хуа Чэн не станет отказывать ему в этой просьбе.       — Хорошо, – всё же произносит он, замечая, каким тихим и кротким стал его голос. – Я подожду снаружи.       Демон выходит, оставляя Се Ляня наедине со статуей бога, которая не растеряла своего величия и изящности за столько лет. Он смотрит на её прекрасные одежды, вышитые сотней тончайших узоров, на всевозможные украшения на руках и в волосах, средь чьих прядей затерялись искусные прекрасные цветы; смотрит на её улыбку, такую лёгкую и искреннюю, и поражается, как Хуа Чэн смог передать образ небожителя в таких деталях. Это настоящий шедевр, достойный самых известных музеев, но никогда туда не попадет, потому что принадлежит лишь одному демону, который просто не позволит выставить её на всеобщее обозрение.       Он подходит ближе к алтарю, складывая руки в молитвенном жесте и прикрывая на мгновение глаза.       Ваше Высочество, – Се Лянь испытывает лёгкий трепет, обращаясь к богу таким образом, но берёт себя в руки. – Я никогда не встречал вас, но Хуа Чэн рассказал мне, каким человеком вы были. Он очень уважает и почитает вас, вы стали смыслом его жизни и причиной, почему он добился всего того, что у него есть сейчас. Я уверен, он хотел бы, чтобы вы были в этот момент рядом с ним, но, к сожалению, это невозможно. И он никогда бы не позволил себе попросить что-то у вас, поэтому за него это сделаю я, – он сжимает ладони сильнее, глубоко вздыхая и успокаивая взволнованное сердце. – Я знаю, что рано или поздно он умрёт, но до этого момента, прошу, подарите ему возможность жить полной жизнью. Он потрясающий человек и заслуживает наконец стать счастливым, он заслуживает, чтобы его любили так же сильно, как он всё ещё любит вас, даже если не считает это настоящей любовью. Я знаком с ним очень и очень мало и, скорее всего, скоро мне придётся его покинуть, но я не хочу оставлять его здесь одного. Ваше Высочество, – он вскидывает голову, глядя на бессменную улыбку падшего бога, замершего статуей во всём своём величии. – Прошу вас, не дайте ему прожить эту жизнь и умереть в одиночестве. Он всё ещё цепляется за вас и вряд ли когда-нибудь отпустит, и это совершенно нормально, но он должен найти ещё какой-нибудь ориентир в своей жизни, чтобы двигаться дальше и жить полной жизнью. Я просто, – Се Лянь запинается, позволяя слезам окропить свои щёки, – я просто хочу, чтобы он был счастлив. Пожалуйста, Ваше Высочество, сделайте это для своего единственного и самого верного последователя.       Се Лянь почтительно кланяется, на несколько секунд задерживаясь в таком положении, и выпрямляется, вытирая неосторожные слёзы рукавом своих одежд. Он не ожидал, что эмоции возьмут верх над ним, а их единственным свидетелем станет статуя умершего бога. Се Лянь надеется, что Хуа Чэн не заметит его слабости и красных глаз, – он не хочет лишних расспросов, не хочет, чтобы демон догадался, что он молился за спасение его одинокой души.       В конце концов он кидает последний взгляд на алтарь наследного принца и выходит из храма, замечая слева от себя Хуа Чэна, что стоит, прислонившись к одной из колонн, поддерживающих крышу. Он смотрит себе под ноги, покачивая чёрным сапогом с серебряными цепочками и отвлекаясь на их звучание, и его внушительная статная фигура выглядит неожиданно уязвимой и хрупкой. Демон, кажется, не замечает его присутствия, пока Се Лянь не подходит ближе, вырывая его из своих мыслей.       — Я думаю, мы можем идти, господин Хуа, – негромко произносит Се Лянь, вставая рядом с Хуа Чэном, который так и не сменил своей позы.       — Ты не будешь фотографировать?       Вопрос слегка удивляет Се Ляня, но он отрицательно качает головой, обводя взглядом территорию храма.       — Не думаю, что это уместно.       — Но я привёл тебя сюда именно за этим, – ровно произносит демон, поднимая на него взгляд, и Се Лянь вопросительно наклоняет голову. Он взял с собой камеру, потому что не знал, куда Хуа Чэн хочет отвести его, но стоило ему переступить порог храма, как стало ясно, что это место вовсе не для публики, и никто посторонний видеть его не должен. Се Лянь благодарен демону за то, что тот решился рассказать ему свою историю, но не считает, что у него есть право снимать это на камеру. Сама мысль кажется ему ужасным вторжением в личную жизнь Хуа Чэна, и поэтому то, что демон сам хочет этого, ставит его в тупик.       — Но зачем? Ведь вы явно очень дорожите этим местом, разве будет правильно, что я его сфотографирую?       — Именно поэтому я и хочу, чтобы ты его сфотографировал, – расплывчато отвечает Хуа Чэн, сжимая руки за спиной. – Я не знаю, как долго ещё проживу и как скоро после моей смерти этот храм будет уничтожен, поэтому я хочу, чтобы он остался хотя бы на твоих фотографиях.       Он отводит взгляд, не желая знать, что об этом думает Се Лянь и как он его наверняка сейчас жалеет. Ему приятно внимание этого человека и его мягкая поддержка, но Се Лянь понятия не имеет, как Хуа Чэну неприятно думать о собственной смерти, а ещё неприятней – делиться своими переживаниями с кем-то. Он понимает, что иногда выговориться полезно, и Се Лянь в этом случае – прекрасный слушатель, но демон просто не привык быть столь откровенным, а сегодня он явно превысил свой лимит.       Хуа Чэн попросил сфотографировать этот храм, потому что так хотя бы один человек в будущем будет помнить о нём. Демон пообещал себе, пока живет, хранить память о наследном принце, даже если он будет единственным, кто ещё не забыл его имени. Но после смерти воспоминания о нём растают вместе с исчезновением демона, и это ощущается как предательство, что он опять не справился, опять подвёл своего бога. Единственное, чего боится в смерти Хуа Чэн – это полного забвения, когда о твоём существовании никто больше не вспомнит, когда его будут отрицать, сведя всё к легенде. Принятие этого будущего оказалось больнее, чем он думал.       Он не смотрит на Се Ляня, на чьём лице снова застыло то нежно-печальное выражение, которое раз за разом волнует душу демона.       — Хорошо, господин Хуа.       Ни вопросов, ни утешений, – он просто делает то, о чём его попросили, понимая, что слова здесь будут лишними.       Се Лянь включает камеру, делая несколько панорамных снимков, запечатлевая одинокий храм среди деревьев, маленьких бабочек, что скромно сидят на цветах, не удерживаясь от желания сфотографировать и Призрачный город тоже, что мерцает вдалеке яркими огнями. Он поворачивается к Хуа Чэну, открывая рот, чтобы что-то спросить, но слова застывают на кончике языка. Демон всё так же стоит у тёмно-красной колонны, прислонившись к ней спиной и глядя куда-то вдаль, пряди его волос слабо колышутся на ветру, делая черты лица мягче, а в уголках губ застыли печаль и смирение. Се Лянь чувствует, как те эмоции, что одолевали его в храме во время молитвы, дают о себе знать, и глубоко вздыхает, быстро моргая, чтобы избавиться от слёз, что так и просятся на глаза. Он поднимает камеру, делая вид, что фотографирует храм, но сам же наводит объектив на Хуа Чэна, делая несколько снимков.       В любой другой ситуации он бы не стал без спроса снимать демона, понимая, что тому, скорее всего, будет некомфортно, если его будут фотографировать, но сейчас Се Лянь считает это необходимым. Хуа Чэн привёл его в место, которым дорожит больше всего, попросил сделать снимки храма, чтобы передать ему память о том, что делало его тем, кто он есть, и Се Лянь уверен, что нет лучшего места для того, чтобы запечатлеть на фотографии самого Хуа Чэна тоже. Он тоже заслуживает быть в чьих-то воспоминаниях, и Се Лянь с удовольствием будет этим человеком, даже если сама мысль об этом причиняет боль.       Демон, кажется, не замечает его потайной съёмки, всё так же глядя в никуда и позволяя Се Ляню делать всё, что тот захочет, поэтому он всё же на время убирает камеру, подходя к Хуа Чэну и задавая вопрос, который не смог озвучить ранее.       — Господин Хуа, я могу сделать несколько фотографий внутри? – довольно логично, что демон хотел бы этого, но Се Лянь просто не мог зайти туда снова без его разрешения.       Хуа Чэн коротко кивает, провожая его взглядом, когда Се Лянь скрывается внутри храма, вновь оглядывая его скромное убранство. Он фотографирует само помещение, уделяя особое внимание алтарю и статуе бога, делая несколько приближенных снимков, чтобы как можно лучше запечатлеть выражение его лица и тёплую улыбку, высеченную на холодном мраморе. Хуа Чэн явно вложил всю свою душу в это произведение искусства, и Се Лянь хочет с помощью фотографии по максимуму передать те чувства, что одолевали демона во время её создания.       Через несколько минут он выходит на улицу, удовлетворённый результатом, решая, что этих снимков будет достаточно. Хуа Чэн выпрямляется, завидев его, и разворачивается, чтобы наконец покинуть это место. Он не просит показать фотографии, как будто один взгляд на них может причинить ему дискомфорт, и Се Лянь не спешит этого делать, безмолвно вставая слева от демона и подстраиваясь под его темп. Хуа Чэн, кажется, намерен идти до резиденции пешком, и Се Лянь совсем не против такого расклада. Он понимает, что демону нужно подумать и привести мысли в порядок, да и ему самому не помешало бы это сделать, поэтому он ничего не говорит, идя за Хуа Чэном по ночной тропинке, со всех сторон обрамлённой деревьями, что даже луне требуются усилия, чтобы пробиться своим светом сквозь густые кроны.       Спустя примерно десять минут пути, когда Призрачный город под их ногами уже становится больше и ярче, и Се Лянь понимает, что совсем скоро они вернутся в резиденцию, где разойдутся каждый по своим комнатам, оставшись наедине со своими мыслями и тревогами, и он хочет как можно сильнее оттянуть этот момент. Он уверен, что Хуа Чэн, скорее всего, хочет побыть один, но в то же время понимает, что не хочет его отпускать сейчас. Атмосфера между ними хрупкая, словно карточный домик, что может разрушиться от одного дуновения ветра, и Се Лянь чувствует, как болят мышцы от того, как он сдерживает себя, чтобы не коснуться демона в утешительном жесте.       Но кое-что всё же сделать стоит. Он не знает, насколько это поможет Хуа Чэну или успокоит его, но не может просто утаить эту информацию.       — Господин Хуа, – осторожно произносит он тихо, почти что шёпотом, замечая, как демон слегка наклоняет голову в его сторону, давая понять, что слушает. – Я не уверен, хотите ли вы знать об этом или нет, но я кое-что вспомнил о вас.       Если бы Се Лянь не смотрел на него, то не обратил бы внимания, как демон едва заметно запнулся, нарушив свой размеренный шаг. Он медлит с ответом, неуверенный в том, стоит ли ему знать, что случится с ним в будущем и что о нём останется в памяти людей. Но, даже несмотря на неприятную тяжесть в груди, которую вызывают эти мысли, он всё же соглашается, кивая головой.       — Расскажи.       Се Лянь переводит взгляд на усеянную лунными бликами тропинку и коротко вздыхает.       — Я не помню всего, потому что изучал это очень давно и никогда не думал, что мне пригодятся эти знания, но я читал о вас, когда изучал историю в университете. В той книге говорилось, что вы…были, – ему ужасно неудобно говорить о Хуа Чэне в прошедшем времени, но у него просто нет другого выбора, – одним из сильнейших демонов и управляли собственным городом. Но это было мифом и легендой, одной из сотен других таких же о богах и демонах, потому что люди в моём времени не верят в ваше существование и никогда вас не видели.       Се Лянь скашивает взгляд на Хуа Чэна, что безмолвно поджимает губы, упрямо глядя перед собой и не прерывая его рассказа.       — Но есть и другая версия, так скажем. Поскольку в какой-то момент любое упоминание о вас обрывается, а на месте Призрачного города вдруг появляется город людей, кто-то решил, что и демонов там никогда не было и что всё это выдумки.       — Как это? – вдруг подаёт голос Хуа Чэн, звуча до того безэмоционально, что Се Лянь понятия не имеет, что творится у него в голове.       — В какой-то момент люди решили, что «Хуа Чэнчжу» – это не личность, а псевдоним, титул правителя города, который переходит от одного человека к другому. А демоны – обычные разбойники, которые просто собрались в одном месте. В это людям поверить куда проще, чем в целый демонический город.       — Но это же бред, – возмущённо произносит Хуа Чэн, оскорблённый таким пренебрежением к собственной личности. Одно дело, если бы о нём просто забыли, но выдумывать из его жизни невесть что? Это какая-то шутка.       — Мне тоже так кажется, особенно сейчас, когда я знаю вас, – неловко произносит Се Лянь, криво улыбаясь. – Глядя на ваш мир, я не могу понять, как это всё могло исчезнуть из памяти людей и превратиться в легенды. Это очень странно, – он вздыхает, качая головой. – Простите, господин Хуа, но больше я ничего не помню.       — И о моей смерти?       — О ней тоже. Честно говоря, я вообще не уверен, что читал о ней.       Это волновало Се Ляня больше всего и оставляло глупое чувство надежды, потому что он не знает, как умер демон, – там как будто вообще не было этой информации, словно он всё ещё жив, если бы люди верили в его существование. И, кажется, Хуа Чэн пришел к такому же выводу, даже если это его нисколько не утешило.       — Не важно, – вновь отмахивается он, делая вид, что его это не особенно заботит. – Но всё равно спасибо.       Се Лянь впервые слышит слова благодарности от демона, и, несмотря на то, что это приятно, его беспокоит то, по какому поводу они были сказаны.       — Простите, что не смог сказать вам больше. Я понимаю, как это важно для вас.       — Ты не должен извиняться передо мной за это, Се Лянь, – осаждает его демон, чувствуя неправильность этой ситуации. – Ты ничем мне не обязан и ничего мне не должен, я благодарен тебе просто за то, что ты постарался вспомнить хоть что-то. Этого более, чем достаточно.       Хуа Чэн говорит уверенно, и его голос не терпит возражений, заставляя Се Ляня проглотить все заготовленные слова, сдаваясь под чужим напором. Он не будет пытаться отстоять свою точку зрения, если Хуа Чэн этого не хочет. Ему сложно понять чувства демона, поэтому Се Лянь просто сделает так, как он просит.       — Хорошо. Я рад, что смог быть для вас полезным, господин Хуа.       Хуа Чэн молчит, коротко кивая, а его лицо приобретает нечитаемое выражение, что невольно заинтересовывает Се Ляня, но он благоразумно молчит.       — Ты… – вырывается у него раньше, чем Хуа Чэн успевает себя остановить, но лишь вздыхает, прикрывая глаз и позволяя словам сорваться с губ. – Ты можешь называть меня Сань Ланом, если хочешь.       Эти слова звучат как смертный приговор, как будто Хуа Чэн проделал огромные усилия, чтобы произнести их, и Се Лянь удивлённо разворачивается к демону, во все глаза глядя на него, не веря своим ушам.       — Тебе не обязательно обращаться ко мне на «вы», – поясняет демон, приняв молчание Се Ляня за непонимание того, что он имел в виду.       — Но почему? – Се Лянь искренне недоумевает, что стало причиной такого решения. Подобный порыв со стороны демона буквально выдаёт его намерение быть более близким с ним, стирает социальные рамки, к которым Се Лянь уже привык. Хуа Чэн будто ставит их на уровень друзей, не произнося этого вслух.       — Я просто больше этого не хочу, – уклончиво отвечает демон, избегая смотреть на Се Ляня. Он уже отчасти жалеет, что сказал это, но вместе с тем чувствует облегчение от того, что всё-таки нашел смелость приблизить к себе другого человека. Было бы проще, если бы Се Лянь просто согласился, не задавая вопросов, и Хуа Чэн бы забыл об этом, но тот, естественно, не может оставить без внимания такое поведение демона.       А Се Лянь чувствует искрящуюся радость, что растапливает его сердце, и улыбка сама просится на лицо, когда он всё же ловит чужой неуверенный взгляд, в котором тут же загорается удивление и облегчение, когда Хуа Чэн видит выражение его лица.       — Тогда пойдем домой, Сань Лан, – ласково произносит Се Лянь, счастливо улыбаясь, и берёт Хуа Чэна за руку, что едва не вздрагивает от неожиданного прикосновения.       Демон делает неуверенный шаг, увлекаемый человеком, и пытается понять чувство, что теплится у него в груди от того, что Се Лянь называет его так. Мысли в его голове роятся, как пчёлы в улье, и он отвечает первое, что приходит на ум.       — Это не дом…       — Когда ты живешь там один, я помню, – перебивает его Се Лянь, лучезарно улыбаясь и на мгновение словно освещая непроглядную тьму ночи. – Но ведь сейчас, чисто теоретически, я ведь тоже живу там, верно? Значит, это можно назвать домом.       Его голос полон беззаботного веселья и теплоты, оставлены позади тревожные мысли и воспоминания, уступив место дружелюбию и искренности. А у Хуа Чэна голова идет кругом от такой простой истины, которую он не замечал или не хотел замечать. Он чувствует, как его мёртвое сердце словно сделало удар впервые за шестьсот лет безмолвия, и не понимает, как Се Ляню удаётся раз за разом затрагивать струны его души, что всё это время стояли, никем не используемые. Он словно приручает его к себе, как дикого кота, что не ведал ласки. И Хуа Чэн неожиданно для себя понимает, что совсем не против быть прирученным этим человеком.       Это откровение словно снег на голову, и ему нужно время, чтобы хорошенько обдумать его. Хуа Чэн никогда не был настолько близок с кем-то, даже с родителями: их он вообще почти не помнит, с раннего детства оказавшись на улице в необходимости выживать самостоятельно. Но Се Лянь, этот человек из далёкого будущего, которое ему не суждено увидеть, так легко находит к нему подход, не видит в нём кого-то недосягаемого и общается так же, как общался бы с любым другим на его месте. Хуа Чэн впервые сталкивается с тем, что кто-то действительно заинтересован в нём, так просто и бескорыстно, потому что по какой-то причине считает его хорошим человеком, достойным внимания и дружбы.       Он не знает, что делать с подобным обращением, как справляться с такими эмоциями, что впервые пустили ростки в его душе. Это всё ужасно сбивает с толку, и демону просто необходимо разобраться в собственных чувствах и ощущениях. Но не здесь и не сейчас, Се Лянь не должен этого видеть.       Поэтому он возвращает спокойное выражение лица, поднимая взгляд на человека.       — Да, ты прав, – после долгого молчания, за время которого Се Лянь так и не отпустил его руки, согревая её своим теплом, всё же отвечает Хуа Чэн. Он чувствует себя по-странному уютно и не хочет, чтобы человек разрывал прикосновение.       Но Се Лянь, кажется, и не планирует делать этого, глядя на него с нежностью в глубоких карих глазах. Он чувствует себя самым счастливым человеком на свете, получив разрешение называть Хуа Чэна по имени, как если бы они были друзьями. Се Лянь не ждал, что ему это позволят, но бесконечно рад такому поступку со стороны демона.       И он чувствует почти детский восторг, когда Хуа Чэн не вырывает руки из его хватки, идя бок о бок с человеком и несильно сжимая его ладонь в своей. И только луна да далёкие звёзды становятся свидетелями их первой, робкой близости.

***

      — Сань Лан, можно войти?       Называть так Хуа Чэна всё ещё ужасно непривычно, но Се Ляню нравится, как звучит это прозвище – так же мелодично и звонко, как многочисленные цепочки на одеждах демона.       Прошлой ночью Се Лянь ворочался несколько часов, прежде чем всё-таки смог заснуть: из головы никак не выходил тот разговор, заставляя Се Ляня глупо улыбаться самому себе, пряча красные щёки в таком же красном постельном белье. Он всё ещё чувствовал лёгкое воодушевление, вспоминая, как Хуа Чэн показал ему храм и разрешил называть себя по имени, а ещё сам держал его за руку всё то время, пока они шли до резиденции, и отпустил, только когда пришло время расходиться по комнатам. Се Лянь всё ещё чувствует фантомное прикосновение прохладной большой ладони к его собственной.       И поэтому сейчас, встав ни свет ни заря (в буквальном смысле, ведь в Призрачном городе не бывает солнца), он поспешил в кабинет Хуа Чэна, испытывая непреодолимое желание вновь увидеть его. Се Лянь даже позволил себе небольшую вольность, выловив по пути одну из служанок и попросив принести завтрак в покои Хуа Чэна. Они не в первый раз обедают вместе, но никогда в чьей-то комнате, однако Се Лянь не думает, что демон будет сильно против его присутствия. В конце концов, они, вроде как, друзья.       Так что он в надежде стучится в чужой кабинет, не решаясь войти без спроса. Какое-то время ответом ему служит лишь тишина, и Се Лянь думает, не ушел ли куда-то демон, как из комнаты раздаётся приглушенный голос, позволяющий ему войти.       В кабинете градоначальника всё так же темно и лишь расставленные тут и там свечи освещают богатое убранство, бросают причудливые тени на стены, проходя сквозь узорчатые ширмы, и подсвечивают рыжими всполохами слегка растрёпанные черные волосы и красные одежды, что демон сейчас как раз приводит в порядок. Он выглядит…сонным. И, словно в подтверждение этому, широко зевает, прикрывая рот рукой.       Се Лянь вскидывает брови, разглядывая удивительно забавную и мягкую картину, которую из себя сейчас представляет Хуа Чэн. Он знал, что демонам не нужен сон и что они спят, только если совсем сильно устали (что не идёт ни в какое сравнение с усталостью обычного человека) или потому что захотели сами, просто так, чтобы ненадолго отвлечься. Но Хуа Чэн выглядит так, словно заснул прямо за столом в окружении бесчисленных свитков, сейчас немного помятых и сваленных в неразборчивую кучу.       Он небрежно расчёсывает ладонью волосы, откидывая их назад, и несколько локонов кокетливо скользят по плечам, красиво обрамляя строгое лицо. Хуа Чэн поднимает взгляд, наконец замечая своего гостя, и неловко откашливается, указывая рукой на место напротив, и Се Лянь подходит ближе, садясь по другую сторону стола, с неушедшим любопытством разглядывая демона.       — Сань Лан, ты что, спал прямо тут? – он берёт на себя право первого слова, с лёгкой тревогой глядя на немного потрёпанного Хуа Чэна, что впервые предстал перед ним в таком облике, далёком от безупречного, но от этого очень милом.       — Да, я работал, – небрежно произносит демон, недовольно разглядывая заваленный бумагами стол. На мгновение он был в замешательстве от того, что кто-то посмел обратиться к нему столь фамильярно, пока не вспомнил, что сам разрешил это Се Ляню.       Он щёлкает пальцами, и свитки, до этого неосторожно разбросанные, медленно возвращаются каждый на своё место, оставляя после себя полный порядок.       Се Лянь с лёгким удивлением наблюдает за этой картиной, прежде чем возвращает всё своё внимание Хуа Чэну.       — Сань Лан, зачем ты себя так загоняешь? – обеспокоенно спрашивает он, чуть наклоняясь вперёд. – Тебе ведь необязательно делать всё и сразу.       — Потому что я пообещал вернуть тебя домой. И пусть сам я ничего сделать с этим не могу, лишь наблюдать, я хотел найти как можно больше информации о таких явлениях. Вдруг я сам могу создать подобный портал, – демон устало вдыхает, недовольно кривя губы. – Но ничего не нашёл.       На самом деле работать Хуа Чэн начал далеко не сразу. Добрую половину ночи он корил себя за неуместные чувства, которые испытывал рядом с Се Лянем. Никто и никогда раньше не интересовался им так честно и открыто, никто не был к нему по-настоящему добр и ласков, как он. И впервые познав подобное отношение, Хуа Чэн не хочет его терять. С ужасом и каким-то томительным ожиданием он осознал, что не хочет лишаться всего этого, и ненавидит себя за столь эгоистичные мысли.       Он не имеет права навязывать себя Се Ляню. Кто он такой, чтобы из-за него Се Лянь бросал свою семью и оставался здесь? Он лишь обычный, ничтожный призрак, один из тысячи, которому посчастливилось познакомиться с таким прекрасным человеком и которому нет места в его столь далёком будущем. Всё, что он может, и всё, что ему позволено – это помочь Се Ляню вернуться в его мир к близким ему людям, и Хуа Чэну никогда не стать одним из них, даже если он только сейчас осознал, что, кажется, искренне хочет этого. И именно поэтому он должен сделать всё возможное, всё, что в его силах, чтобы найти способ вернуть Се Ляня домой – единственное, что он может для него сделать, чтобы отплатить за доброту и искренность, которые, как Хуа Чэн считает, он не заслуживает.       И даже сейчас, когда он смотрит на Се Ляня, что пришёл проведать его утром, потому что ему было небезразлично состояние Хуа Чэна, он чувствует только стыд из-за того, какие мысли одолевают его рядом с этим человеком. Он никогда и ни на кого не смотрел в таком ключе, и осознание, что его впервые кто-то привлёк, очень сильно сбивает с толку. И сейчас он чувствует разлад в душе и непривычное предвкушение, Хуа Чэн словно ждёт чего-то, сам не зная, чего.       И демон бы предпочел раз и навсегда избавиться от этих чувств и эмоций, если бы только они не были столь приятными.       — Спасибо тебе, Сань Лан, но мне будет спокойнее, если ты не будешь работать на износ, – мягко произносит Се Лянь, вырывая его из своих мыслей, о которых человек и понятия не имеет. Но оно и к лучшему.       — Это не трудно, – отмахивается демон, возвращая себе привычно-спокойное выражение лица. – Просто немного засиделся, ничего страшного.       В эту же минуту раздается стук в дверь, и Хуа Чэн уже хочет спросить, кого ещё к нему принесло, как в покои входит служанка, неся в руках поднос с чем-то съестным, и ставит его на стол между демоном и человеком, вежливо кланяясь и уходя так же быстро и безмолвно, как и зашла.       Хуа Чэн удивлённо смотрит на несколько тарелок перед собой и две чашки с ароматным чаем и переводит взгляд на тихо замершего Се Ляня, чьи щёки приобрели очаровательный розовый оттенок.       — Это я её попросил, Сань Лан. Я хотел позавтракать с тобой, – он смущенно улыбается, робко глядя на демона из-под веера длинных ресниц. – Ты не против?       — Не против, – отвечает Хуа Чэн раньше, чем успевает обдумать вопрос, и едва заметно вздыхает, решая пустить всё на самотёк и просто довольствоваться тем, что имеет.       Се Лянь специально пришёл к нему утром, потому что хотел позавтракать вместе? Хорошо. Он хочет прогуляться по поместью? Без проблем, иди, куда хочешь. Просишь показать тебе город? Можно, почему нет, но не сегодня. Ты скучаешь по дому и хочешь вернуться? Это правильно, я не буду тебе мешать и просить остаться только потому, что мне кажется, что мои чувства к тебе далеки от дружеских.       Это всё не имеет значения, потому что Се Лянь здесь всё равно не останется, а значит, решает Хуа Чэн, он не должен делать из своих эмоций что-то особенное и обращать на них хоть какое-то внимание, – так будет лучше, так не придётся жалеть и страдать от того, что вновь не смог сберечь что-то дорогое.       Поэтому он лишь берёт чашку с горячим чаем, делая первый глоток и начиная трапезу. Се Лянь легко улыбается, не подозревая о мыслях, что терзают голову демона, и тоже приступает к еде, беря в руки деревянные палочки, гораздо более качественные и дорогие, чем он когда-либо держал в руках.       День автоматически стал лучше, потому что Хуа Чэн не стал его отталкивать или брать свои слова назад – Се Лянь был бы не удивлён, но огорчён таким исходом. Понятно, что демон сделал это на эмоциях, был непривычно уязвим, но Се Лянь рад, что ему повезло быть рядом в этот момент.       Он и сам испытывает непонятное волнение в груди каждый раз, как они пересекаются взглядами или Хуа Чэн становится дружелюбней, чем обычно, позволяя себе смеяться и улыбаться в его присутствии. И сейчас, застав демона в этом очаровательном беспорядке, он чувствует лишь восторг и щемящую нежность, не имеющую ничего общего с дружественными чувствами, только Се Лянь пока этого ещё не понимает. Или попросту не хочет признавать.       Он улыбается Хуа Чэну, заводя лёгкую беседу, которую демон тут же подхватывает. Они перекидываются парой ничего не значащих фраз, разбавляя сонное утро и тишину кабинета своими голосами, пока серебряные бабочки, неизменные гости почти каждой комнаты в поместье, заинтересованно слушают их разговоры, мягко хлопая крылышками, впервые наблюдая, как их хозяин общается с кем-то на равных.       После завтрака Се Лянь вновь пытается вымолить у демона позволение выйти в город, но Хуа Чэн отчего-то мешкает, снова отказывая без объяснения причин. Он кажется ужасно категоричным в этом вопросе, и Се Лянь не может понять, почему.       — Ну-у, что в этом такого? Ты же уже водил меня по городу, почему снова нельзя? – Се Лянь почти канючит, большими, как у кота, глазами глядя на невозмутимое лицо демона, чья маска почти трещит по швам. Ну не может он выносить такое слезливое выражение лица Се Ляня – сразу хочется дать ему всё, что он попросит.       Но демон перебарывает себя, облокачиваясь на стол и настойчиво повторяя одно и то же.       — Позже. Будь терпеливее, Се Лянь, я же сказал, что отведу тебя туда, – убеждает его Хуа Чэн, как маленького ребёнка, с нескрываемым весельем в единственном чёрном глазу наблюдая за метаниями Се Ляня и его безрезультатными попытками склонить демона на свою сторону.       Се Лянь обиженно фыркает, складывая руки на груди и показательно отворачиваясь от Хуа Чэна, делая вид, что он страшно возмущен и вообще с демоном не разговаривает. Хуа Чэн сдавленно хихикает с его поведения, откровенно наслаждаясь забавным зрелищем.       — Тогда покажи мне что-нибудь другое. От сидения здесь в четырёх стенах можно умереть от скуки, – вдруг заявляет Се Лянь, вздёргивая подбородок и всем своим видом показывая, как он недоволен подобным обращением, и где вообще гостеприимство Хуа Чэна, а?       А демон на мгновение задумывается, удивлённый таким предложением, но совершенно не против него. Место в резиденции, где Се Лянь ещё не был? Остаётся не так много вариантов, учитывая, что человек облазил почти всё, что только можно, засняв на камеру чуть ли не каждый уголок поместья, озадачивая слуг своим поведением.       — Могу показать оружейную, если хочешь, – предлагает он, пожимая плечами, а Се Лянь удивлённо поворачивает к нему голову, забывая вмиг о своей обиде. По правде говоря, это была просто провокация с его стороны, и он не рассчитывал, что демон действительно согласится. Но отказываться от предоставленного шанса – большая глупость, поэтому он с радостью соглашается.       — Хочу. Пошли, – безапелляционно заявляет Се Лянь, вставая из-за стола.       А Хуа Чэн почему-то совсем не удивлён, что ему удалось так легко провести этого человека, сместив фокус его внимания с Призрачного города на что-то другое.       Ну, раз предложил, то надо и выполнять обещанное, поэтому Хуа Чэн поднимается следом за Се Лянем, первым выходя из комнаты и слыша, как он с упрямо выпрямленной спиной идёт за ним. Такой смешной.       Их путь лежит через длинные коридоры поместья прямиком на улицу, чтобы потеряться в таких же галереях, обходя один дворик за другим, проходя мимо бесчисленных садов, потому что у Хуа Чэна, видимо, какая-то особенная страсть к цветам и всему красивому, и кончается у громоздкого здания в два этажа, увитого каменными скульптурами животных и тонкой резьбой по красному дереву. Края крыши загибаются вверх, из-за чего почти не видно покрывающей её черепицы, а на её углах, как и везде в поместье, слабо освещают здание желтые фонарики, которые Се Ляню, по правде говоря, уж очень полюбились.       Он с изумлением рассматривает ещё один шедевр древней архитектуры, отмечая, что действительно ни разу не видел этого здания, несмотря на то, что очень часто гулял по территории поместья. Вот что Хуа Чэн имел в виду, когда сказал, что, если бы не его воля, Се Лянь бы не увидел тот сад? Выходит, эту оружейную он спрятал от него именно таким образом.       С другой стороны, оно и понятно. Там наверняка хранится ценное оружие и магические артефакты (Се Лянь уже даже не считает абсурдом думать в этом направлении), которые в руках обычных людей могут привести к катастрофе, поэтому логично, что Хуа Чэн спрятал это место от одного чересчур любопытного человека.       Демон тем временем подходит к дверям, что выше него раза в два и увиты удивительной резьбой тончайшей работы, и прикасается к ним ладонью: слышится щелчок и мелькают красные отблески магии, прежде чем они отворяются, являя внутреннее убранство большого зала. Внутри прохладно и пахнет кожей и сталью металла, в воздухе сонно летают песчинки света, отбрасываемые свечами и маленькими фонариками на опорных столбах, а по периметру комнаты расставлены стойки с самым разнообразным оружием, от всех видов мечей до секир и гуань-дао, чьи стальные наконечники сверкали в отблесках приглушённого света. На отдельных столиках стояли кинжалы и даже стальные веера, увитые золотыми и серебряными узорами. Лестница слева уводила наверх к ещё одному ряду оружия, немалую долю которых составляли артефакты, на каждом из которых висел магический замок, не позволявший кому попало брать потенциально опасные предметы.       Навскидку здесь было больше сотни оружий и артефактов, и все – в личном пользовании одного лишь демона.       У Се Ляня едва голова не идёт кругом от всего этого разнообразия, в нём просыпаются историк и археолог, о наличии которых он за эти дни успел забыть, и теперь он с нескрываемым интересом рассматривает весь зал, обставленный оружием. Это настоящий кладезь ценных реликвий и исторических раритетов, аналогов которым днём с огнем не сыщешь.       — Сань Лан, это же настоящие сокровища! – восхищённо восклицает он, разворачиваясь к демону, что наблюдает за ним с лёгким весельем. – Я могу посмотреть поближе?       Он уже был готов умолять, понимая, что Хуа Чэн вряд ли подпустит обычного человека к своей коллекции, но демон только позволительно махнул рукой, давая ему полную свободу действий.       — Я тебя для этого и привёл.       — Спасибо! – большего Се Ляню и не нужно, поэтому он тут же подходит к первой попавшейся стойке, рассматривая изогнутые сабли и тончайшей работы мечи, с узорами из золота и разноцветных нитей на эфесах и с маленькими подвесками на кончике рукояти. Сталь, что острее любого ножа, отливает холодным серебром и начищена настолько, что Се Лянь видит в ней своё отражение.       Он ходит от одной стойки к другой, с любопытством ребёнка и интересом учёного рассматривая любое оружие, что попадается ему на глаза, а голова идет кругом от того, насколько ценные и редкие предметы ему довелось держать в руках.       — Откуда они все, Сань Лан? – спрашивает Се Лянь, поворачиваясь к демону с каким-то мечом в руках. По центру лезвия идет красная линия, словно нарисованная киноварью, а рукоять украшена чёрными агатами. – Я никогда не видел ни одно из них, иначе бы узнал.       Хуа Чэн пожимает плечами, прислонившись боком к одной из стен и наблюдая за мельтешением человека по всему залу.       — Что-то нашёл, что-то выкупил или обменял. Некоторые из них – трофеи, доставшиеся мне после победы над их владельцами. А вон тот меч справа от тебя, да, этот, – кивает демон, когда Се Лянь берёт в руки указанный клинок, рассматривая его золотые узоры. – Я забрал у одного из богов.       Се Лянь удивлённо распахивает глаза, поражаясь тому, что в коллекции Хуа Чэна есть даже божественное оружие.       — Ты шутишь, – неверяще произносит он, во все глаза разглядывая меч в своих руках, что в момент стал в разы ценнее.       — Вовсе нет, – нисколько не хвастаясь отвечает Хуа Чэн. – Тут несколько таких мечей, но, по правде говоря, для меня они не представляют совершенно никакого интереса.       — Но почему? Это же настоящие сокровища.       — Я собирал их от скуки, да и оружейную построил просто потому, что их накопилось слишком много и негде было хранить.       — Но почему тогда не продать или просто отдать кому-нибудь? – Се Лянь искренне недоумевал, как демон мог так халатно относиться к таким ценностям. Сам он никогда не видел ни одно из этих оружий в музеях и даже не читал про них – неужели потому, что они всё это время были в личной коллекции Хуа Чэна?       Но значит ли это, что эта коллекция до сих пор цела, если ни один человек никогда не находил её?       — Потому что многие из них достаточно сильны, чтобы не в тех руках принести больше вреда, чем пользы, – отвлекает его от неожиданных размышлений Хуа Чэн, складывая руки на груди. – И я не собираюсь распродавать то, что получил честным путём, даже если все они для меня бесполезны.       — Почему?       — Эмин сильнее любого из клинков в этой комнате, – а вот теперь лёгкое хвастовство проскальзывает в его голосе, и Се Лянь не может не улыбнуться. Что же, Хуа Чэн может по праву гордиться своим оружием, особенно с учётом того, как оно было создано.       — Я и не сомневался, – со смешком произносит он, и упомянутая сабля, что всё это время висела в ножнах на поясе демона, взволнованно задрожала, моргая красным глазом.       — Да-да, о тебе говорим, не сходи с ума, – устало бормочет Хуа Чэн, в очередной раз закатывая глаз на поведение своего оружия. Иногда он до ужаса напоминает ему маленького ребёнка, пристающего к родителю в поисках внимания.       Се Лянь хихикает, глядя на эту картину, и подходит ближе, забывая о бесчисленных реликвиях, потому что все они, – безжизненные и пустые, – не идут ни в какое сравнение с клинком, наделённым душой. Он кладёт ладонь на эфес, нежно поглаживая, как кошку, и сабля взволнованно дрожит, прищуривая красный глаз и с благоговением глядя на человека, что относится к нему с такой теплотой, в отличие от его хозяина.       — Тц, ты его слишком балуешь, – фыркает Хуа Чэн, наблюдая за этой картиной. Он был в принципе не против того, чтобы Се Лянь уделял внимание его сабле, но ведь он разбалует Эмина, и тот потом будет просить такого же отношения от самого Хуа Чэна, а он не очень-то падок на нежности, особенно по отношению к, кхм, мечам. Это как минимум странно. Он невольно представляет, как сюсюкается с Эмином, словно с кошкой или щенком, и по затылку от ужаса ползут мурашки.       — Вовсе нет, – беспечно отвечает Се Лянь, с улыбкой наблюдая за растаявшей от его прикосновений саблей. – Если его хозяин относится к нему так холодно, должен же хоть кто-то поступать иначе.       Демон цокает, когда на эти слова Эмин согласно вибрирует, так и не вынутый из ножен, и часто моргает, с надеждой глядя на Се Ляня.       — Он просто вьёт из тебя верёвки.       Се Лянь смеётся на такое определение действий Эмина, а реакция Хуа Чэна на всю эту ситуацию его немало забавляет. Он отказывается проявлять хоть толику нежности к собственному клинку в обычное время, но, если дело касается сражений, то без стеснения готов заявить, что Эмин – сильнейший из оружий. И такое поведение Хуа Чэна выглядит довольно мило, словно он всеми силами отрицает привязанность к клинку, хотя сам ни за что не променял бы его ни на что другое.       — Ну и пускай, – легко соглашается Се Лянь, переключаясь от обсуждения Эмина к тому, с чего, собственно, начали. – А мне можно сфотографировать всё тут?       — Ты уже можешь не спрашивать. Только не трогай руками артефакты на втором этаже.       Хуа Чэн, кажется, готов ему позволить всё, что угодно, и от этого доверия у Се Ляня радостно бьётся сердце, согревая грудную клетку. Он благодарно улыбается, кивая и начиная очередную съёмку. Он рад, что додумался купить карту памяти с большим объёмом, иначе пришлось бы что-то удалять, а делать этого ой как не хотелось.       Он делает несколько кругов по залу, почти не отрывая фотоаппарата от лица, и когда, наконец, заканчивает, то сыто потягивается, разминая уставшие руки и довольно улыбаясь демону.       — Я закончил, – рапортует он, ожидая дальнейших действий Хуа Чэна.       — И как? Понравилось?       — Спрашиваешь! – восклицает Се Лянь, а его выражение лица выдаёт всю радость от того, что демон привёл его сюда. – Конечно понравилось.       Хуа Чэн усмехается, ничуть не удивлённый такому ответу, и выпрямляется, беспечно пожимая плечами.       — Тогда можешь взять любой из мечей, какой захочешь.       Он говорит это так легко, словно не сам совсем недавно говорил, что никому не раздаст эту коллекцию, даже если она ему не нужна. А тут вот так просто предлагает Се Ляню самому выбрать то, что он сможет забрать с собой.       Се Лянь неверяще смотрит на него, пытаясь осмыслить, что ему разрешили взять одно из этих редчайших оружий как сувенир, только потому, что они ему понравились. Это просто не укладывается в его голове. Но не только это – щедрость демона тоже заставляет его на мгновение задержать дыхание, заставляя задуматься, чем он заслужил такое отношение.       — Чего замер? – вырывает его из оцепенения Хуа Чэн, вздёргивая бровь.       Се Лянь мотает головой, сверкая счастливой улыбкой.       — Ничего. Спасибо, Сань Лан.       Он возвращается к стойкам с оружием, с ещё большим интересом рассматривая их и решая, что ему больше нравится. В итоге он останавливается на небольшом кинжале с золотыми ножнами и рукоятью из белой яшмы. Он выглядит невероятно дорогим и старинным, несмотря на идеальное состояние, как и у любого клинка здесь, и Се Лянь забирает его с подставки, взвешивая в руках удивительной тонкости работу мастера, и возвращается к Хуа Чэну, показывая подарок, что он выбрал себе сам.       — Почему кинжал? – интересуется демон, слегка удивлённый выбором Се Ляня. Судя по его реакции на коллекцию Хуа Чэна, он с большей вероятностью выбрал бы меч.       Однако ответ Се Ляня не имеет ничего общего с его интересом.       — Будет странно, если я вернусь с мечом наперевес, особенно с таким новым и дорогим. А кинжал я смогу спрятать от других, – объясняет он, пожимая плечами.       Хуа Чэн хмыкает, понимая, что не подумал об этом, когда предлагал Се Ляню взять что-то из его коллекции, но даже так человек нашёл выход из ситуации.       — Тогда пойдем. У меня ещё есть дела, а тебя одного здесь я всё-таки не оставлю.       Се Лянь шкодливо улыбается, прекрасно понимая опасения демона, поэтому без каких-либо возражений выходит вслед за ним, покидая здание оружейной. Будь он из этого времени, обязательно попросил бы сразиться на мечах с одним из этих клинков, но в его возможностях лишь разглядывать их и определять примерную ценность.       Ну, зато в его распоряжении теперь есть настоящий драгоценный кинжал, прямиком из личной коллекции Князя демонов. Расскажи он кому-то – посчитают сумасшедшим, да вот только Се Лянь в совершенно здравом уме и твердой памяти действительно посещал демоническую провинцию, в существование которой никто не поверит. Но ему, по правде говоря, не хочется, чтобы кто-то знал об этом месте: есть что-то такое личное в том, что ему одному из всех людей современности известно о существовании этого места, что только он удостоился чести быть гостем Князя демонов и называть его фамильярно, по имени, обедать с ним за одним столом и даже подшучивать, без страха быть наказанным за своё неуважение.       Это всё оставляет в его душе оттенок приятной грусти, который беспрерывно преследует Се Ляня всё то время, что он находится здесь. Но он заставляет себя подавить неприятные мысли, что так и ломятся в его голову, грозясь сломать хлипкие стены из радости и удовольствия от нахождения рядом с Хуа Чэном, которые он так упорно старается поддерживать.       И чем больше Се Лянь думает о демоне, тем более привлекательным становится для него образ Хуа Чэна, облачённый в богатые красные одежды и с неизменной лёгкой улыбкой на красивом лице, что теперь появляется всегда, когда Се Лянь оказывается в поле его зрения. Он не знает, замечает ли сам демон за собой подобное поведение, но он ни в коем случае не будет ему на это указывать, – уж слишком притягательно Хуа Чэн выглядит с улыбкой на лице и тёплым, приветливым взглядом единственного глаза.       Се Лянь одёргивает себя, пока его мысли не потекли не в то русло. Он не должен думать о Хуа Чэне в таком ключе. Ну да, привлекательный. Да, интересный и умный, сильный и властный. Се Лянь находит что-то особенно завораживающее в его повелительном голосе и холодном взгляде, когда он общается с кем угодно, кроме самого Се Ляня. Но это не значит, что Хуа Чэн привлекает его. Или, даже если и привлекает, это всё ещё не значит, что Се Лянь должен позволять себе такие мысли в отношении демона.       Он не знает, как Хуа Чэн бы отнёсся к поползновениям с его стороны, особенно с учётом того, что демон всё ещё крепко привязан к наследному принцу, даже если его отношение к нему не имеет ничего общего с настоящими любовными чувствами, как между мужем и женой или просто двумя партнёрами. И Се Лянь не может позволить себе вторгаться в душу демона, чтобы внести туда разлад и заставить обратить на себя внимание просто потому, что он впервые сам заинтересовался другим человеком, что ему впервые на мгновение, в которое он старательно пытался скрыть свои покрасневшие щёки, захотелось попробовать себя в отношениях с кем-то.       Это так неправильно, особенно с учётом того, что в скором времени, если верить Хуа Чэну, он его покинет. И тогда придётся справляться с ещё большей болью утраты, которую Се Лянь ненавидит и которую ужасно боится. Лучше уж сделать вид, что он воспринимает демона только как друга, несмотря на всю его отзывчивость, вольность, которую он позволяет Се Ляню, дружелюбие и доброту, в существование у себя которой Хуа Чэн отказывается верить. Он будет притворяться, что не думает о том, насколько, наверное, восхитительно быть любимым таким человеком, как Хуа Чэн. Что ему совсем не хочется почувствовать это на себе.       Даже если сердце настойчиво твердит о другом.

***

      Свет фонарей мягко освещал широкую веранду под самой крышей демонической резиденции, что была так называемым «третьим этажом» поместья, полностью открытая и окружённая по периметру лишь невысокой оградой, на которую можно было облокотиться и подолгу рассматривать расстилающийся под ногами город. Отсюда обзор на него был самый лучший, виднелись улочки и маленькие домики, можно было даже различить какие-то лавки и очертания самых разнообразных демонов, петляющих по шумным переулкам в постоянном движении, что, кажется, не затихает никогда.       С этого места и Игорный дом казался ближе и больше, можно было увидеть длинную лестницу, почти такую же, как в резиденции, ведущую к главному входу, какие-то надписи над ним же, прочитать которые не казалось возможным ни с такого расстояния, ни в принципе вообще. Он горел красным, как пожар, как яркий бумажный фонарик, что своим светом привлекает и людей, и демонов, и даже богов, как мотыльков, что с радостью летят на него, как корабль плывет к маяку в глубоком синем море. Что интересно, он был ярче и выделялся намного сильнее поместья Хуа Чэна, хотя, возможно, это было сделано специально, чтобы переключить фокус внимания с резиденции, тихой и спокойной, в которой одиноко живет один единственный демон, на самое главное место развлечения и азарта во всём Призрачном городе, чтобы как можно больше существ, мёртвых и ещё живых, посещали его, делая баснословно странные и опасные ставки, принося выгоду и пользу городу или его градоначальнику.       Сама веранда явно предназначалась для отдыха или дружеских встреч, если бы Хуа Чэн устраивал подобные. Огромная смотровая площадка была привлекательным местом для того, чтобы подолгу проводить здесь время, наслаждаясь прохладным ночным воздухом, полным отсутствием благовоний, – даже запах цветов, наполняющий всю резиденцию, здесь почти не ощущался, – тихим шумом ветра, что покачивал фонарики и маленькие колокольчики, прикреплённые к ним внизу, создавая нежную, даже немного убаюкивающую мелодию. Отсюда почти не было слышно гула городской жизни, лишь тихие отголоски, мелькающие на периферии белым шумом, что совсем не раздражал и не надоедал.       В воздухе повеяло лёгким ароматом крепкого алкоголя, и Се Лянь отвлёкся от разглядывания города и его жителей, оборачиваясь через плечо и глядя на демона, что, сидя за низким столиком с кучей подушек вокруг, как раз откупоривал бутылку с каким-то высокоградусным напитком и прямо сейчас разливал его по небольшим чашам. Здесь же в качестве закусок стояли как фрукты, порезанные аккуратно и мелко, так и мясная нарезка, бобы, квашеные овощи и что-то ещё, в чём Се Лянь не был особенно уверен, даже если запах был довольно манящий. В общем, выбирай, что душа пожелает. Всё выглядело вкусно и так и манило поскорее попробовать, так что Се Лянь не стал медлить, отходя от окрашенных в красный перил и садясь на колени за низкий столик, с интересом разглядывая их сегодняшнюю трапезу.       Хуа Чэн пригласил его выпить совершенно неожиданно, и, пускай Се Лянь не особенно жалует алкоголь, отказываться он не стал. У него было какое-то непонятное предчувствие от этого вечера, и он ещё не разобрался, – хорошее или плохое. Но это не значит, что он будет против лишний раз провести время с демоном, довольствуясь его компанией.       Хуа Чэн протягивает ему чашу с крепким напитком, чей аромат хоть и приятен, но резко бьёт в нос, на секунду вынуждая зажмуриться. Се Лянь не знает, что налил ему демон, но, кажется, что-то довольно крепкое. Он делает осторожный глоток, чуть морщась от горечи, присущей любому спиртному напитку, и даёт себе время распробовать алкоголь, что уже понемногу начинает согревать его тело.       — Что это такое? – с интересом спрашивает он, глядя, как Хуа Чэн осушает чашу одним глотком. Да уж, выносливость человека и демона действительно на совершенно разных уровнях.       — Слишком крепкое? – вопросом на вопрос отвечает Хуа Чэн, наливая себе новую порцию и закусывая ломтиком вяленого мяса.       — Да, но сойдет. Так что это?       — Змеиное вино.       Очень некстати Се Лянь решил сделать очередной глоток, потому что, стоило ему услышать ответ, как он тут же поперхнулся, отставляя чашу на стол и откашливаясь, а щёки налились лёгким румянцем.       — Что? – он чуть слышно хрипит, со смятением во взгляде смотря на Хуа Чэна.       — Змеиное вино, – тут демон, видимо, понимает замешательство Се Ляня по-своему, и решает конкретизировать. – Это когда змею помещают в…       — Не надо, я и так понял, – обрывает его Се Лянь, решая перебить горечь напитка какой-нибудь закуской. – У нас их тоже делают.       — А в чём тогда проблема?       — При всём уважении, я не буду пить то, в чём умерла змея, – категорично отказывается Се Лянь, отодвигая от себя чашу.       Хуа Чэн удивлённо вскидывает брови и смеётся, забавляясь отвращением человека к подобному напитку.       — Как пожелаешь, – улыбается он, делая лёгкий жест рукой, и жидкость в чаше приобретает более прозрачный оттенок.       — Что ты сделал?       — Заменил на обычное вино. Теперь можешь не бояться, что в нём кто-то умер, – он всё ещё посмеивается, вновь пригубляя алкоголь, и Се Лянь с интересом подносит чашу к лицу, замечая, что запах слегка изменился. Он делает маленький пробный глоток, чтобы проверить, не подшутил ли над ним демон, но нет – в чаше оказывается обычное рисовое вино большой крепости, и такой вариант Се Ляня полностью устраивает.       — Спасибо, так правда лучше.       Хуа Чэн фыркает, чуть ухмыляясь, и облокачивается на стол, поигрывая чашей в руке.       — Твоя очередь, – вдруг заявляет он, вгоняя Се Ляня в небольшой ступор. Он уже выпил немного нормального вина, и теперь в голове был небольшой туман, а щёки приятно теплели от алкоголя в крови.       — М? Ты о чём?       — Рассказывай. Я все эти дни был тут твоим личным экскурсоводом, так что теперь твоя очередь мне всё рассказывать.       — О, – по правде говоря, Се Лянь немного не подумал о том, что Хуа Чэну захочется слушать о будущем, но, раз он просит, то почему бы и нет. – Хорошо. Что именно ты хочешь узнать?       — Что угодно, – он не имеет ни малейшего представления о мире, из которого пришёл Се Лянь, так что ему любой рассказ будет интересен. – О чём сам ты хочешь мне рассказать.       — Мм, дай-ка подумать…       Время течёт так же быстро, как алкоголь течёт по их бокалам, пока одна его порция сменяет другую. Закуски на столе постепенно исчезают, потому что у кое-кого низкая терпимость к крепким напиткам. Разговор становится оживлённей по мере того, как Се Лянь рассказывает о привычном ему мироустройстве. Он начинает от общественного порядка и социального положения людей, – что сейчас нет такого понятия, как прислуга в привычном Хуа Чэну понимании, а есть простые работники или сфера услуг, которая с услужением из общего имеет только грамматическую основу. Он рассказывает, что происходило в мире: войны, насколько возможно описать их вкратце, другие значимые события, вроде полёта на луну или спуска на дно Марианской впадины, поражая демона степенью исследования окружающего их мира людьми двадцать первого века.       Особенно сложно даётся объяснение всевозможных технологий, которые люди успели придумать за это время. Се Ляню приходится на пальцах разъяснять, что к чему, подбирая самые простые слова для описания тех или иных достижений науки и техники, а с затуманенным алкоголем разумом это становится в разы сложнее. У него порой заплетается язык и мысли скачут с одной на другую, но Хуа Чэна, кажется, всё устраивает: он завороженно слушает, пьяно хихикая на поведение Се Ляня, и не забывает подливать ему новую порцию алкоголя, что чудесным образом превращается из змеиного вина в рисовое, стоит жидкости коснуться его чаши.       Се Лянь как раз на стадии объяснения демону того, что такое Интернет, телефон и в принципе любые другие средства связи, что ушли дальше голубиной почты. Тут Хуа Чэн неожиданно включается в разговор, на удивление понимая принцип их работы и сравнивая это с сетью духовного общения, на что Се Лянь лишь недоумённо пожимает плечами.       — Я понятия не имею, о чём ты говоришь, – категорично заявляет он, делая очередной глоток вина, что уже и не кажется таким горьким, да и градус его, в общем-то, полностью устраивает подвыпившего Се Ляня. Как ни странно, он чувствует себя лучше, чем ожидал, поэтому не слишком-то старается не налегать на алкоголь. Ему нравится их беседа, нравится, что они сидят так близко друг к другу, – Хуа Чэн сел в позу лотоса, немного вальяжную, из-за чего его лодыжка всё время касалась колена Се Ляня, – и болтают беспечно и фамильярно, словно старые друзья. И Се Лянь хотел продлить это чувство как можно больше.       — Тц, все время забываю, что у вас там нет магии, – Хуа Чэн закатывает глаза, поражённо вздыхая и опуская руку с пустой чашей на стол. Воротник его белых нижних одежд распахнут больше положенного, открывая вид на острые ключицы, а волосы находятся в милом беспорядке, слегка растрёпанные слабым ветерком и им самим, что постоянно заправляет за ухо мешающиеся пряди. – Как это вообще возможно? У всех людей, даже у тебя, есть духовная энергия, вы просто разучились ею пользоваться. И это ты называешь прогрессом? Утратить такую ценную способность в обмен на технологии. Полный бред.       Он звучит до того возмущённо, словно принимает это оскорбление на свой счёт, и Се Лянь не может сдержать весёлого смеха, забавляясь с поведения демона. С одной стороны его можно понять: исчезло всё, к чему он привык и чем он живет сейчас, но с другой – ничто ведь не вечно, и рано или поздно мир изменится, хотят ли они того или нет. Но Се Ляню всё равно на весь мир, – сейчас его интересует один лишь демон, что под действием алкоголя, который у него явно крепче, чем у самого Се Ляня, становится ещё больше похож на беспечного подростка или совсем обычного юношу, – не Князя демонов или того, кто прожил уже не одну сотню лет. Сейчас Хуа Чэн выглядит забавно и просто, позволяя себе более резкие и легкомысленные высказывания и совсем не следя за речью, что сейчас вовсе не звучит размеренно и строго, как у лектора в аудитории или просто очень начитанного человека, коим является демон. В эту минуту, в это мгновение на террасе под покатой крышей, на углах которой примостились витиеватые скульптуры мифических драконов, а колокольчики на фонариках создают приятную мелодию ночного ветра, что слегка охлаждает их разгорячённые алкоголем тела и покрасневшие от выпитого щёки, в этот момент Хуа Чэн позволяет себе расслабиться и громко смеяться, несдержанно и весело, словно тревоги, что занимали его мысли, просто исчезли, уступая место лёгкости и искренней радости от нахождения рядом с другим человеком.       И Се Лянь позволяет себе насладиться этим видом, рассматривая улыбку на привлекательном лице, что приоткрывает очаровательные клычки, придающие образу Хуа Чэна немного озорства и кокетства, которые ужасно ему идут. Честно говоря, Се Лянь не уверен, что видел более впечатляющего и красивого мужчину, – конкуренцию ему, возможно, способен составить Мингуан, с его воинственной фигурой и агрессивной, но обольстительной внешностью, – такой человек явно не испытывает недостатка в женском внимании, – но вот характер... По тому, что Се Лянь видел, ему вряд ли было бы приятно общаться с генералом, уж слишком он казался беспечным и несерьёзным, и если в случае Хуа Чэна это было мило, то на постоянной основе такая черта была бы раздражающей. Поэтому, хоть Мингуана и можно было назвать привлекательным в общем смысле этого слова, конкретно для Се Ляня он таким не являлся.       Хуа Чэн же был едва заметно выше генерала, но у́же в плечах и талии, хотя, возможно, такой эффект создавался за счёт металлических доспехов на плечах Мингуана, что делали его фигуру визуально крупнее. Демон выглядел стройнее, но это не отменяло силы, заложенной в его теле, закалённом тренировками и десятью годами в печи Тунлу. Его волосы, всегда распущенные, были длиннее и вились не так сильно, как у бога, но лежали на плечах чёрными шелковыми прядями, отливая серебром цепочек, что неизменно украшали каждый образ градоначальника. Лицо было чуть более острым и выразительным, а светлая кожа придавала ему, что называется, аристократической бледности, только в случае Хуа Чэна никакой макияж здесь был не нужен, хотя Се Лянь неоднократно замечал тонкую линию красной сурьмы, изящно подчёркивающей острый разрез глаз и густые ресницы, придающей внешности Хуа Чэна порочного обаяния.       Хуа Чэн был красив и умён, горделив, но не самовлюблён, он создавал впечатление человека, который знает себе цену и трезво оценивает свои способности, даже если не против пойти на риск из чистого любопытства или желания поставить кого-то на место.       Такой человек сразу привлекает к себе внимание, хочешь ты того или нет, и совсем неудивительно, что Се Лянь тоже оказался привлечённым его сильной личностью и скрытным характером, истоки которого кроются в многолетнем беспросветном одиночестве, которое способны развеять искренность и доброта другого человека, желание общения и дружелюбие, которого демон боялся как огня, пока не подошёл поближе и не понял, что оно лишь приятно греет, а вовсе не обжигает.       Даже сейчас, с подёрнутым лёгкой дымкой взглядом и пьяной улыбкой он казался Се Ляню красивей кого бы то ни было, и он ничего не может поделать с румянцем, предательски окрасившим его щёки, поэтому он не придумывает ничего умнее, чем залпом выпить неизвестно какую по счёту чашу с алкоголем, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей, ведущих совсем не в том направлении. Вино обжигает его горло, и Се Лянь невольно закашливается, зажмуриваясь и пытаясь избавиться от наваждения, когда чужая рука, обычно прохладная, но для разгоряченного алкоголем тела — просто ледяная, слегка похлопывает его по спине, чуть поглаживая, а сбоку раздаются причитания о том, что кто-то слишком спешит.       Наконец, приступ прекращается и Се Лянь возвращается в реальность, в которой рука Хуа Чэна всё ещё лежит у него на спине, плавно перескальзывая на плечо и оставаясь там. Другая его рука подносит к лицу Се Ляня кусочек какого-то фрукта, – он не способен сейчас различить, какого именно, – и застывает в нескольких сантиметрах от его губ.       — На, заешь чем-нибудь, – вроде бы заботливо, а вроде и с подоплёкой в бархатном голосе произносит Хуа Чэн.       Се Лянь заторможено кивает, протягивая ладонь, чтобы взять сладость, как вдруг демон отводит руку назад, с нескрываемым озорством глядя на растерянного человека.       — Не-а, так не пойдет, – смеётся Хуа Чэн, а у Се Ляня по щекам и шее ползёт яркий румянец, когда он понимает, что демон хочет от него.       Хуа Чэн что, играется с ним? Да ещё так бесстыдно, что Се Лянь едва может соображать. Это алкоголь так повлиял на Хуа Чэна? Сколько он вообще выпил и насколько крепким было его вино по сравнению с тем, что пил Се Лянь? И, что куда интереснее, всегда ли демон ведёт себя так, когда выпьет?       — Сань Лан, – чуть более капризно, чем он ожидал, произносит Се Лянь, и демона забавляет его реакция.       — Ну, возьмешь, как надо?       Щёки Се Ляня вспыхивают от двусмысленности этой фразы, которую его опьянённый мозг ему щедро растолковал со всех сторон. А Хуа Чэн вновь подносит руку к его рту, уже ближе, чем раньше, и сладкая долька персика, – на таком расстоянии Се Лянь различил его запах, – едва не касается его влажных губ. В его единственном глазу горит веселье вперемешку с чем-то более тёмным, о природе чего Се Лянь интуитивно догадывается. Вот только подыгрывать Хуа Чэну не собирается.       Пользуясь тем, что, будучи пьяным, демон действует слегка заторможено, он хватает чужое бледное запястье и забирает фрукт из пальцев Хуа Чэна, съедая его за один укус и проглатывая. Демон удивлённо хлопает ресницами, не ожидав такой прыти от человека, но лишь ухмыляется, а взгляд чёрного, словно беззвёздная ночь, глаза становится совсем уж нехорошим.       Он тянет Се Ляня на себя, вынуждая отпустить его руку, и уже сам хватает его за запястье, сжимая сильно, но не до боли. Его большой палец лежит аккурат на пульсе, полностью выдавая демону реакцию Се Ляня.       — А сердечко-то как быстро бьётся, – почти мурлычет Хуа Чэн, едва не доводя Се Ляня до обморока своим голосом и неожиданной близостью. – Интересно, от страха или возбуждения?       Он спрашивает так непринужденно, будто разговор идёт о погоде, а не о чём-то столь интимном. Се Лянь шумно втягивает воздух, отворачивая покрасневшее лицо от демона, которого, однако, такое положение дел не особенно устраивает.       Хуа Чэн хватает его за подбородок свободной рукой, вынуждая смотреть на себя. Он так близко, что Се Лянь может почувствовать лёгкий запах алкоголя, который демон пил всё это время, и почти незаметный собственный запах Хуа Чэна, напоминающий хвойный лес и утреннюю свежесть. Довольно поэтичные образы совсем некстати всплывают в голове Се Ляня, и он заставляет себя переключить внимание на настоящее: на то, как близко лицо Хуа Чэна к его собственному, как выразительно и не отрываясь он смотрит на него, считывая с покрытого румянцем лица все эмоции, и как биение его собственного сердца не имеет ничего общего со страхом.       — Вздумал играть со мной? – голос Хуа Чэна звучит совсем уж развязно и порочно, и Се Лянь старательно игнорирует реакцию собственного тела на этот чарующий звук. – Не забывай, в этом городе люди выигрывают, только если я этого захочу.       С этими словами он наклоняется совсем близко, обдавая горячим дыханием покрасневшее ушко, и легонько, почти невесомо касается его губами, оставляя влажный след. Се Лянь испуганным зверьком замирает в его руках, мгновенно трезвея, и с нарастающим волнением и жаром чувствует, как Хуа Чэн медленно ведёт дорожку поцелуев от его уха по линии челюсти и вниз, к самой шее, влажно целуя нежную кожу и случайно царапая её клычком. Се Лянь тихо ахает, приоткрывая рот и неистово краснея, понимая, что его заводят действия Хуа Чэна, который только и рад слышать такую реакцию на свои приставания. Он не знает, как обстоят у демона дела на личном фронте, но, судя по всему, он не постесняется флиртовать даже с малознакомым человеком. Конечно, с Хуа Чэном, наверное, многие демоницы мечтают провести хотя бы одну ночь, и Се Лянь совсем не удивится, если это окажется правдой.       Потому что он ведет себя слишком развязно и уверенно для того, у кого никогда не было опыта в постели. Хуа Чэн не отлипает от его шеи, кажется, намереваясь зацеловать её всю, и Се Лянь невольно откидывает голову назад, когда чужие шёлковые волосы щекочут его кожу, тем самым давая демону больше места для работы. Он прикусывает губу, чтобы не издавать смущающих звуков, которые Хуа Чэн может принять за призыв к более активным действиями.       По-хорошему, ему бы остановить демона и уйти, но слегка вялое от алкоголя тело и пустой от чувственных поцелуев разум не дают ему сдвинуться с места, принимая неожиданную ласку Хуа Чэна и наслаждаясь ею, в первый раз за свою жизнь. Это оказалось намного приятнее, чем он представлял себе, особенно с учётом того, кто это делает.       Поступок Хуа Чэна пугает и оставляет предвкушение одновременно, Се Ляню на мгновение становится интересно, как далеко демон готов зайти в своих заигрываниях. Он не видит его лица, – лишь длинные тёмные волосы, водопадом струящиеся по согнутой спине и стекающие по плечам, – и чувствует его запах, сильный и пьянящий не хуже крепкого алкоголя. В какой-то момент демон отпускает его руку, и Се Лянь, к своему стыду, едва заметно скулит от потери контакта, что не укрывается от Хуа Чэна, усмехающегося ему куда-то в шею. На смену этому прикосновению, однако, приходит другое: большая ладонь демона ложится на его талию, несильно сжимая, и у Се Ляня кружится голова от этой близости, от того, что она делает с его разумом и телом. Он слегка ёрзает, чувствуя нарастающее возбуждение и смущаясь того, что свидетелем этого стал Хуа Чэн, который и довёл его до такого состояния.       Демон, кажется, исцеловал его шею вдоль и поперёк и теперь решил зайти дальше, поднимаясь к подбородку и оставляя на нём лёгкий поцелуй. Он улыбается и переходит на щёку, касаясь румяной кожи кончиком носа. С губ слетает тихая усмешка, когда Хуа Чэн почти невесомо целует его щёку, задерживаясь на мгновение в таком положении.       Никто никогда ещё не был к нему так близко. Се Лянь тяжело сглатывает, понимая, что наслаждается вниманием Хуа Чэна и его неторопливыми, но уверенными действиями, словно он контролирует каждый свой шаг, а не лезет с приставаниями по пьяни. Присутствие демона в непосредственной близости не пугает, но словно приятно успокаивает, и Се Лянь невольно прикрывает глаза, чувствуя, что за ним внимательно наблюдают. И точно: ровно в этот же момент Хуа Чэн едва слышно вздыхает, а на его губах играет улыбка, когда он с упоением рассматривает красное от смущения и предвкушения лицо Се Ляня, что, кажется, полностью сдался на его милость.       Он касается его подбородка пальцами в мягком жесте, подцепляя его и приподнимая чужую голову, невесомо проводя большим пальцем по влажным губам, что взволнованно приоткрываются от его прикосновений.       — Сань Лан…       Се Лянь шумно дышит, уже почти с нетерпением ожидая, когда Хуа Чэн поцелует его, потому что к этому всё и идёт, и чужое имя невольно срывается с его губ лёгким шепотом, то ли умоляющем, то ли останавливающем.       Он не знает, что творится в голове у демона, но когда тот наклоняется настолько близко, что между ними не остаётся и сантиметра, и Се Ляню нужно лишь чуть вздёрнуть голову, чтобы их губы соприкоснулись, когда он уже едва может сидеть спокойно от нетерпения и томительного ожидания, Хуа Чэн, наконец, сокращает разделявшее их крошечное расстояние и невесомо, но до чего же нежно, целует его в уголок губ, почти сразу отстраняясь и отпуская Се Ляня, вырывая его из сладкой неги.       Се Лянь удивлённо распахивает глаза, лишённый уже ставших привычными прикосновений, и с замешательством смотрит на Хуа Чэна, что, низко опустив голову, прячет за длинными волосами свое лицо, отказываясь смотреть ему в глаза. Казалось, голос Се Ляня, тихий и робкий, вывел его из забвения, заставив резко осознать, что он творит, и теперь Хуа Чэн поглощён стыдом и разочарованием в самом себе.       Се Лянь протягивает руку в надежде коснуться его, но Хуа Чэн только сильнее отдаляется, поднимаясь на ноги и едва не спотыкаясь о разложенные на полу подушки. Цепочки на его сапогах мелодично звенят, но Се Лянь впервые не рад этому звуку.       — Сань Лан…       — Нет, – обрывает его демон, а его голос звучит мертвенно тихо – ничего общего с тем, каким сладким и игривым он был ещё несколько минут назад. – Не надо, не ходи за мной.       Хуа Чэн разворачивается, всё так же не поднимая головы, словно он от стыда не может смотреть ему в глаза, и быстрым шагом уходит прочь с террасы, оставляя Се Ляня совсем одного, в окружении бутылок алкоголя и прохладного ветра, что пробирается под одежду и совсем неприятно охлаждает кожу. Он смотрит ему вслед, всё ещё в замешательстве, поражённый резкой сменой настроения демона.       С одной стороны он был рад, что они не перешли черту, но с другой был крайне возмущен, что его оставили ни с чем. Это просто нечестно, что он позволил Хуа Чэну касаться и целовать себя, а тот вдруг сбежал, остановившись на самом главном. Се Лянь может понять демона: всё-таки они малознакомые люди и, возможно, Хуа Чэн рассматривал его исключительно как друга и хорошего собеседника, и теперь стыдится, что позволил неуместным эмоциям просочиться наружу. Но, с другой стороны, разве это не привычное поведение для него? Он же демон, всё-таки, с чего бы ему стесняться проявления симпатии и желания близости с другим человеком? Или, может, Се Лянь не всё про него знает.       В любом случае, Хуа Чэн ушёл, оставив его одного разбираться со своими чувствами, что не находили покоя в потревоженной душе. Се Лянь делает глубокий вдох, втягивая прохладу ночного воздуха и позволяя ей поселиться в лёгких, что впервые за последние пару минут не дышат загнанно и мелко. Он проводит рукой по волосам, приводя их в порядок, и невольно спускается ниже, невесомо касаясь кончиками пальцев шеи и лица там, где их целовали чужие мягкие губы, и чувствует лёгкий трепет от воспоминаний о недавней близости, что исчезла, словно сон поутру, растворившись в облаке тумана.       Се Лянь переводит взгляд на лестницу, что ведёт внутрь поместья, и тихо вздыхает, прикрывая глаза.       Когда они встретятся в следующий раз, он не будет напоминать Хуа Чэну о том, что произошло. Сделает вид, будто ничего и не было, чтобы предотвратить дальнейшие неловкие ситуации.       Он убеждает себя в этом, а губы всё ещё горят от призрака прикосновения, такого мягкого и нежного, как лепестки цветов.