Фотография на память

      Хуа Чэн избегал его два дня.       Два долгих дня, которые тянулись, словно мёд, стекающий с ложки в стакан с чаем. Се Лянь не мог найти его ни в кабинете, ни в личных покоях, – как он и ожидал, они были огромны, и Се Лянь слегка завистливо восхитился их богатым убранством, – ни где-либо ещё в пределах поместья. Конечно, были места, куда ему заходить не допускалось, но Се Лянь почему-то был уверен, что Хуа Чэна там нет. Он даже поспрашивал служанок, которые только пожали плечами, привыкшие не совать носа в дела градоначальника, а Инь Юй, которого он выловил по чистой случайности, – Се Лянь не знает, где он живет и чем постоянно занимается, но найти изгнанного бога в резиденции Хуа Чэна было почти нереально, – сообщил ему, что Хуа Чэн ушел куда-то за пределы города, но о своих планах не сообщал.       Се Лянь понимал причину подобного поведения: наверняка Хуа Чэн пытается разобраться со своими мыслями, с чувствами, которым он дал волю два дня назад на той злополучной террасе, не сдержавшись и почти поцеловав его. Сам Се Лянь реагировал на это более спокойно, хотя у него раньше не было опыта подобной близости, – за свои тридцать два года у него ни разу не было отношений, даже небольших интрижек в старшей школе или университете. Он не уверен, было ли дело в том, что он просто никому не нравился, или в том, что довольно рано ему пришло осознание, что девушки его не привлекают, а построить отношения со своим полом – довольно проблематично. Поэтому он так и дожил до своего возраста без единого поцелуя. Даже сейчас Хуа Чэн поцеловал его лишь в уголок губ, испугавшись собственных действий, но не в силах преодолеть взявшееся из ниоткуда желание. Се Лянь почти уверен, что, не позови он его тогда по имени, Хуа Чэн бы не отвлёкся и продолжил начатое, и кто знает, как далеко бы они зашли.       И если Се Лянь ждал своих первых отношений или хотя бы поцелуя с лёгким нетерпением и воодушевлением, то для Хуа Чэна это явно оказалось за гранью его понимания самого себя. Он, кажется, не ожидал от себя таких решительных действий и теперь наверняка винит себя за несдержанность – иначе не пропал бы на два дня, лишь бы только не пересекаться с Се Лянем.       По правде говоря, Се Ляня немного тревожило подобное поведение, потому что он не знал, как долго демон ещё проведёт в своём затворничестве. Несмотря ни на что, Се Лянь очень хотел его увидеть. Он уже решил, что ни словом не обмолвится о том, что произошло, если Хуа Чэн сам не захочет поговорить на эту тему, потому что боится, что демон опять сбежит от него.       Так что, пока Хуа Чэн отсутствовал, Се Лянь был предоставлен самому себе: большую часть времени он бесцельно проводил в своих покоях, читая книги, которые ему удалось раздобыть. Слова, написанные на неизвестном ему языке, благодаря магии Хуа Чэна складывались в цельный и совершенно понятный текст, и Се Ляню на мгновение стало интересно, сохранится ли эффект, когда он вернётся в своё время, – было бы куда проще переводить древние надписи, ведь не нужно было бы корпеть над словарями. Он даже подумывал стащить одну из книг с собой, но всё же решил, что это будет некрасиво по отношению к тому гостеприимству, которое оказал для него Хуа Чэн. Он и так подарил ему драгоценный кинжал из собственной коллекции, так что забирать ещё и книги Се Лянь считал верхом наглости.       Помимо чтения, Се Лянь разбавлял эти два пустых дня прогулками по саду, – к слову, пройдя тот же путь, что и несколько дней назад, оружейной он снова не нашел, – но без компании Хуа Чэна это не приносило ему столько удовольствия. Он не мог представить, как демон целых шестьсот лет жил в полном одиночестве, – он не берёт в расчёт Инь Юя, поскольку тот всё же его помощник, а не друг или товарищ. Се Лянь бы, наверное, с ума сошёл от подобного образа жизни, и даже работа или дела по управлению целым городом вряд ли заглушили бы то ужасное чувство пустоты и одиночества, которое, как ему кажется, стало неотъемлемой частью жизни Хуа Чэна. Он уверен, что у демона никогда не было близкого друга, иначе он бы так не чурался и не боялся открываться другому человеку. Се Лянь буквально видел, как Хуа Чэн порой перебарывал себя, когда он был слишком дружелюбен и честен по отношению к демону.       И всё это наводило на неутешительные и тревожные мысли о том, что Хуа Чэн, возможно, так до конца жизни и не найдет кого-то, кто скрасил бы его одиночество. Прожить всю жизнь вот так, цепляясь за прошлое и не видя смысла в будущем, казалось Се Ляню ужасной перспективой, но он мало что мог с этим поделать. Всё же, вряд ли Хуа Чэн сильно изменится или станет более общительным после того, как Се Лянь уйдет, наверняка снова закроется в себе, никого не подпуская.       И это последнее, чего для него хотел бы Се Лянь.       Но вот минуло два дня, и на третий, словно почувствовав какую-то острую необходимость покинуть ставшие привычными покои, Се Лянь отправился на прогулку, захватив с собой камеру, что стала его верным спутником за эти дни. Он заснял уже, кажется, почти всё, что только можно, но всё равно носил её с собой на всякий случай: мало ли, вдруг наткнётся на новую тропинку, ведущую в очередной павильон или просто увидит что-то необычное.       Он неспешно брёл по территории поместья, наслаждаясь ночной свежестью и лёгким ветерком, что игрался с полами его одежд и нежно ерошил волосы. Взгляд невольно падал на каменные статуи, расставленные тут и там по всей территории, но очень органично и без излишеств, – каждая на своём месте. Деревья, раскинув свои пушистые кроны, слегка покачивались под дуновениями ветра, создавая приятный слуху тихий шорох листьев, а некоторые из них невесомым одеялом ложились на крыши галерей, скрывая тёмную черепицу зелёными пёрышками. Всё вокруг жило своей тихой, мирной жизнью, словно оторванное от реальности и не имеющее ничего общего с шумом и базарной болтовнёй остального Призрачного города, что, кажется, не смолкал никогда.       Се Лянь вышел на каменную дорожку, огибающую какой-то павильон, о назначении которого он мог только догадываться, как до его ушей донёсся лязг металла и какой-то шорох, напоминающий быстрые шаги или танцевальные па. Он с интересом пошёл на звук, гадая, что же там происходит. Неужели кто-то дерётся? Но кто? В резиденции не было никого, кто мог бы тренироваться здесь, разве что сам Хуа Чэн, но у него даже не было напарника. Может, компанию ему составлял Инь Юй, но Се Лянь понятия не имел о его уровне силы и не знал, может ли он быть достойным соперником в спарринге.       Однако, стоило ему завернуть за угол, как его взору предстало удивительное зрелище, а на душе вдруг стало в разы спокойнее. Там, на тренировочном поле, действительно сражался Хуа Чэн, но не с кем-нибудь, а собственной саблей, что со свистом рассекала воздух, нанося своему хозяину удар за ударом, которые тот успешно блокировал. В его руках был длинный, чуть изогнутый меч, отдалённо напоминавший катану, – Се Лянь уверен, что видел его в оружейной, – он орудовал им ловко и со знанием дела, но, как демон и говорил, ни одно оружие в его коллекции не сравнится по силе с Эмином. Вот и этот клинок напряжённо дрожал в его руках, грозясь сломаться в любой момент, пока Эмин обрушивал на него немилосердные удары.       Значит, так тренируется Хуа Чэн? Сам с собой? Это имело смысл, ведь вряд ли кто-то в Призрачном городе мог составить ему конкуренцию, а форму и навыки поддерживать было необходимо, вот он, очевидно, и придумал такой незамысловатый способ, приказав своей сабле атаковать его без капли сожаления.       Послышался очередной лязг металла, и Се Лянь отвлёкся от своих размышлений, с бóльшим интересом разглядывая представшую перед ним картину. Хуа Чэн был одет лишь в белую рубаху и черные штаны, а на сапогах более не было излюбленных цепочек. Длинные волосы были собраны в пучок, слегка растрепавшийся от долгой тренировки, и несколько прядей красиво обрамляли его строгое, сосредоточенное лицо, а повязка, закрывающая правый глаз, добавляла особенного шарма этому простому, но довольно привлекательному образу.       Се Лянь заметил за собой, что бесстыдно пялится на эту необычную в своей странности сцену, хотя, куда там, больше всего его привлекал вид Хуа Чэна, такого собранного и сосредоточенного, с сжатыми челюстями и напряжёнными мышцами. Его поступь была твердой, а взмахи мечом – решительными и сильными, как у человека, закалённого сражениями и долгими годами тренировок. Каждое движение было выверено и отточено до совершенства, не терпя ошибок или любого, даже случайного действия.       Се Лянь чувствовал себя невероятно удачливым, что ему повезло застать такую сцену и увидеть, как Хуа Чэн ведёт себя в бою. Зная его историю, невольно становится любопытно, как такой сильный и могущественный демон сражается, выкладываясь на полную и заставляя даже богов трепетать перед собой. И вот, Се Ляню выпал просто невероятный шанс увидеть это вживую, пусть противником и выступал собственный клинок Хуа Чэна.       Тут что-то промелькнуло у него в голове, и он схватился за камеру, настраивая фокус, и сделал несколько фотографий, некоторые из которых были слегка смазаны из-за быстрых движений, что не останавливались ни на мгновение, а Эмина порой не было видно вообще, настолько резво он атаковал, что превращался в сверкающую серебряную линию, рассекающую воздух.       Се Лянь уже выключил камеру, посчитав, что этого достаточно, как вдруг его привлекло тихое раздраженное шипение, и он удивлённо вскинул голову, замечая, как по виску Хуа Чэна течёт маленькая струйка крови, выделяющаяся алым красным на фоне вечно бледной кожи. От этого зрелища у Се Ляня пошёл мороз по коже: неужели они всегда дерутся до такого состояния, что Эмин даже может ранить своего хозяина, не моргнув и глазом? Это казалось настоящим безумием, но Хуа Чэн уже не обращал внимание на крохотную рану, сильнее сжав челюсти и продолжая атаковать стремительно нападающую саблю.       Он не знает, сколько прошло времени, но в какой-то момент Хуа Чэн начал сдавать, не выдерживая напора и переходя в глухую оборону, блокируя удар за ударом. Его волосы, убранные в пучок, совсем растрепались, рассыпавшись по плечам, но всё ещё удерживаемые лентой, из-за чего хвост теперь покачивался из стороны в сторону с такой силой, что отдалённо напоминал взмахи хлыстом или плетью. А Эмин как-будто стал наседать ещё больше, вновь ускоряясь и, сверкая алым глазом, нанес особенно мощный удар, пробив оборону Хуа Чэна и рассекая его грудь длинным порезом, из-за чего ткань рубахи с треском разошлась, окроплённая тёмной красной кровью. Демон стиснул зубы, тихо выругавшись, и взмахнул рукой, приказывая Эмину остановиться. Сабля тут же послушалась, замирая в воздухе и с лёгкой тревогой глядя на хозяина.       Хуа Чэн скептически разглядывает свою одежду, кажется, совершенно не беспокоясь о своих ранах, и раздражённо стягивает порванную рубаху, бросая на землю как ненужную тряпку, и вдруг вздёргивает голову, слыша несдержанный вздох со стороны и только сейчас замечая Се Ляня, что, кажется наблюдал за всем их боем, и выражение его лица становится нечитаемым. Он никак не ожидал увидеть здесь этого человека, – судя по камере в руках, Се Лянь как обычно гулял по поместью, но случайно наткнулся на эту необычную сцену.       Хуа Чэн напрягается, выпрямляясь и даже не пытаясь прикрыть наготу, выставляя на обозрение свежую рану, сияющую от густой крови, что медленно стекает по его груди и животу. Он молчит, не сводя напряжённого взгляда с Се Ляня, что застыл неподалёку со встревоженным выражением лица.       Если рана на виске была совсем незначительной, то такой страшный порез заставил Се Ляня вздрогнуть от фантомной боли и испуга, моментально представив, как, наверное, горит эта рана. Ему доводилось порезаться ножом, но он не представляет, какого уровня должна быть боль от такого ранения. Но, Хуа Чэн, кажется, и вовсе не обращает на неё внимания, так и глядя на него в безмолвной тишине, не потрудившись поднять с земли рубаху, – или то, что от неё осталось, – или хотя бы наколдовать себе новые одежды. И, честно говоря, мысли Се Ляня, доселе более или менее невинные, полетели слегка не в том направлении, стоило ему увидеть обнажённый торс Хуа Чэна, крепкий и с ярко выраженными мышцами пресса и рук. Как Се Лянь и думал, Хуа Чэн имел спортивную, но не перекаченную фигуру, она была стройной, но в каждом движении читалась сила.       И даже страшная рана, что так взволновала Се Ляня, невольно отходила на второй план, пока он любовался таким привлекательным видом. Он даже на мгновение жалеет, что Хуа Чэн заметил его, и теперь не получится исподтишка сделать пару снимков, запечатлевая на фотографиях столь волнующую картину.       В конце концов до него доходит, что молчание затянулось и пора прекращать эти переглядывания, так что он неловко откашливается, слегка краснея, и неуверенно подходит к Хуа Чэну, понятия не имея, с чего начать разговор.       Вблизи порез казался ещё более глубоким, а в воздухе вокруг демона витал слабый запах пота, железа и крови. Се Лянь старался не смотреть на него, чтобы сохранить хоть какое-то подобие приличия, но взгляд то и дело падал на обнажённую грудь.       — Давно ты там стоял? – тихий, напряжённый голос разрезал тишину, и Се Лянь в какой-то степени был рад, что не ему пришлось говорить первое слово.       — Достаточно. Я гулял и услышал, как кто-то дерётся, и решил посмотреть.       Ожидаемый ответ, и демон только хмыкает, не сводя с Се Ляня внимательного взгляда.       — Ты всегда так тренируешься? – всё же спрашивает он, чтобы хоть как-то разбавить затянувшееся неуютное молчание.       — Да, у меня нет никого, кто бы мог занять место Эмина, – пожимает плечами Хуа Чэн. – Только он достаточно силён, чтобы составить мне конкуренцию.       В любом другом случае это заявление звучало бы до ужаса высокомерно, но если рассматривать его в контексте того, что в Призрачном городе нет никого, равного ему по силе, то это звучит достаточно логично и совершенно нормально. Возможно, если бы отношения между демонами и богами не были бы столь напряжёнными, бог войны севера вполне себе мог бы стать отличным партнёром для спарринга, но не в нынешних реалиях.       — Тебе не больно? – робко спрашивает Се Лянь, скашивая взгляд на открытую рану. Кровь, кажется, больше не течёт, но грудь и пресс Хуа Чэна уже были запятнаны тонкими красными струйками, красиво изгибающимися по рельефу мышц.       — Не особенно, это не самая сильная рана, которую наносил мне Эмин во время тренировок, – Хуа Чэн звучит слегка безразлично, но Се Ляня невольно охватывает дрожь: он не представляет, насколько серьёзно Эмин мог однажды ранить демона.       — И для вас это нормально?       Хуа Чэн пожимает плечами.       — Ну да. Как мне ещё тренироваться?       Его голос звучит тихо, с чётко выверенным спокойствием и почти что безразличием, если бы не поджатые моментами губы и то, как он отказывается смотреть Се Ляню в глаза.       Дежурный разговор зашёл в тупик и повисло напряжённое молчание. Се Лянь не знал, как продолжить диалог и свести его в мирное русло, а Хуа Чэн совсем не помогал, словно боялся обронить лишнее слово, которое с головой выдаст его состояние.       — Ты…ты не мог бы одеться, пожалуйста? – всё же произносит Се Лянь, поворачивая голову, чтобы не смотреть на обнажённый торс человека, который привлекает его в романтическом ключе.       Хуа Чэн слегка удивлённо вскидывает брови, как-то совсем позабыв, что стоит перед Се Лянем не в самом приличном виде. Он было подумал, что человеку неприятно смотреть на его рану – всё же, она была зрелищем довольно неприглядным, – но глядя на подёрнутые нежным румянцем щёки и старательно отведённый взгляд, становилось понятно, что Се Лянь крайне смущён его наготой, пускай и частичной. Это подозрение породило в голове Хуа Чэна мысль, что, возможно, он всё же привлекает его далеко не в дружеском смысле, и ему не показалось тогда, что Се Лянь ждал того поцелуя.       Эти мысли витали у него в голове со свистом ветра, в сумасшедшем ритме раскачивающим деревья, что так и грозились повалиться под его силой. Хуа Чэн, всё ещё поглощённый ими, всё-таки вспомнил о просьбе Се Ляня и едва заметно взмахнул рукой, возвращая себе привычные красные одежды, но уже без того обилия украшений, что ежедневно сверкали в свете фонарей мягким серебром.       Се Лянь, наконец, заметил перемену в его обличии и повернул голову, старательно игнорируя собственные покрасневшие щёки.       — А как же рана? – его голос был полон искреннего беспокойства, и Хуа Чэн вновь почувствовал тот прилив нежности и воодушевления, которые одолевали его каждый раз, когда Се Лянь оказывал хотя бы минимальные знаки внимания и заботы, и каждый раз так легко, как будто это было его второй натурой.       — Сама затянется, не волнуйся, – уже чуть уверенней и с ноткой теплоты в голосе ответил Хуа Чэн. Он помолчал мгновение и посчитал необходимым добавить. – Мне совсем не больно.       Кажется, это было верным решением, поскольку на лице Се Ляня расцвело небольшое облегчение, а губы тронула маленькая улыбка. Хуа Чэн вдруг подумал, что с ней Се Лянь выглядит удивительно невинно и как будто на несколько лет моложе.       — Се Лянь, – имя сорвалось с его губ раньше, чем он отдал себе отчёт в том, что делает. Но человек смотрел на него внимательным взглядом, и ему пришлось продолжить. – Прости за моё поведение. Я перешёл границу и позволил себе слишком много.       Хуа Чэн упрямо поджимает губы, силой воли заставляя себя не сводить взгляда с лица Се Ляня, боясь увидеть на нем хоть малейший намёк на раздражение или злобу. Но он только краснеет чуть сильнее, – румянец мягкой розовой пылью ложится ему на щёки, – и в неловком жесте зачёсывает за ухо прядку русых волос, что из-за лёгкого ветра всё это время щекотала его шею.       — Всё в порядке, Сань Лан, – его голос мягок, как и взгляд карих глаз, что всегда казались Хуа Чэну янтарными в тёплом свете фонарей или свечей. – Я не злюсь. Если бы…если бы я был против, – он с долей смущения опускает глаза, и его голос звучит чуть приглушённо, – я бы не позволил тебе этого или хотя бы попытался не позволить, всё же, ты сильнее меня.       — Я бы никогда не стал склонять тебя к чему-то насильно, – тут же, с лёгким ужасом в голосе, быстро произносит Хуа Чэн, боясь представить, как Се Лянь вообще подумал о нём в таком направлении. Он, конечно, мог быть напорист, но скорее вонзил бы Эмин себе в грудь, чем сделал что-то с Се Лянем против его воли.       — Нет-нет, я не это имел в виду! – спохватывается Се Лянь, поняв, как прозвучали его слова. – Я хотел сказать, что мне, возможно, было бы тяжело тебя уговорить или успокоить, но я даже не думал о том, что ты можешь меня к чему-то принудить. Ты не такой человек.       Было удивительно слышать, как кто-то отзывается о Хуа Чэне подобным образом. Он был демоном, – сильнейшим из них, – и это порождало ряд грязных и отвратительных сплетен о его натуре и характере, щедро распространяемых злыми языками то ли ради устрашения, то ли от откровенного пренебрежения и отвращения к нему из-за его природы. Хуа Чэн никогда не давал повода считать себя насильником, но одного его острого и недоброго взгляда хватало, чтобы люди придумали себе невесть что. Конечно, были и те, кто в тайне восхвалял его и преклонялся перед его могуществом, но их было меньшинство, исключая, конечно, демонов в Призрачном городе – вот уж они своего градоначальника обожали и превозносили чуть ли не больше, чем верные почитатели своего бога.       И поэтому то, что Се Лянь ни капли не сомневался в нём, – пусть он и не слышал всех этих сплетен, – вызывало в душе Хуа Чэна глубокое чувство облегчения. В какой-то степени он знал, что Се Лянь не будет злиться или также избегать его, но всё равно нуждался в подтверждении, чтобы не тешить себя неразумными надеждами. И теперь, получив его, он мог наконец-то хоть немного расслабиться, даже если слова Се Ляня о том, что он был не против, вызывают у него бурю эмоций и совсем неуместных мыслей.       — Спасибо, – сдержанно произносит он, и по его тону Се Лянь понимает, что прошлая неловкость между ними сошла на нет, и их взаимоотношения могут вернуться в привычное русло.       — Ты давно вернулся? – вдруг спрашивает он, с некоторым любопытством, истоки которого Хуа Чэну неизвестны.       — Сегодня утром.       По правде говоря, была причина, почему он вернулся именно сегодня, окончив свои два дня затворничества неизвестно где. И Хуа Чэн уже предвидит реакцию Се Ляня, когда снова открывает рот.       — Вечером я хотел отвести тебя в город.       Глаза Се Ляня предсказуемо расширяются от заветных слов, которые он уже и не надеялся услышать, а на губах расцветает счастливая улыбка. Хуа Чэн втайне наслаждается выражением его лица и отчётливо читающимся на нём воодушевлением.       — Правда? Спасибо! А почему именно сегодня? – он слегка тараторит, в нетерпении покачиваясь с пятки на носок и, кажется, не замечая собственного несдержанного поведения, но демон не собирается ему на это указывать. Почему-то лицо Се Ляня, искрящееся почти детским восторгом, кажется ему ужасно привлекательным, а от взгляда, полного восхищения, Хуа Чэн и сам чувствует зарождающееся где-то в сердце робкое счастье.       — Потому что сегодня там будет особенно красиво. Я хотел, чтобы он запомнился тебе именно таким.       Подобные приливы сентиментальности не свойственны Хуа Чэну, но почему-то мысль о том, что он может удивить Се Ляня, приносила ему удовольствие. Он хотел видеть, как горят его глаза, как счастливая и благодарная улыбка расцветает на его губах, мягких и тёплых, — Хуа Чэн успел мимолетом почувствовать это, когда почти поцеловал его. Но ему хотелось чем-то отблагодарить Се Ляня за его дружелюбие и по-настоящему искреннюю доброту, что он совершенно не стеснялся проявлять к нему, словно не считал демона кем-то ужасным. На миг Хуа Чэну кажется, что даже если бы Се Лянь услышал всё, что говорят о нём и кем считают, он бы не прислушался к этим слухам ни на секунду, отвергая даже самые ужасные варианты, потому что непоколебимо верил бы в то, что Хуа Чэн – хороший человек.       Он пока не говорит Се Ляню, почему именно сегодня город будет преображен почти до неузнаваемости, хочет подогреть его любопытство и нетерпение, и ему это удаётся. На лице Се Ляня расцветает по-настоящему нежное и счастливое выражение, когда он понимает, что демон хотел устроить ему сюрприз.       — Ты же понимаешь, что теперь точно не отвертишься, если вдруг передумаешь? – с озорством уточняет Се Лянь, и Хуа Чэн позволяет себе улыбнуться. Общение с Се Лянем стало на удивление проще и легче после того случая на террасе, даже если демон предполагал обратное.       — Я обещаю, – примирительно произносит Хуа Чэн, с довольством глядя на человека, что занимает его мысли все последние дни.       Уже через несколько часов они стояли у ворот поместья, и Се Лянь уже отсюда видел необычайно яркие огни Призрачного города, словно сотни факелов мерцающие в темноте. Ему ужасно не терпелось поскорее спуститься во всю эту мешанину голосов и удивительно красочное разнообразие демонов, и он едва сдерживал себя, чтобы не прибавить темп и идти размеренным шагом рядом с демоном, что, кажется, совсем не торопился, искоса и со снисходительной улыбкой глядя на чужое волнение.       Се Лянь было подумал, что Хуа Чэн снова сменит их облики, – сам он для сегодняшнего выхода выбрал ослепительно белое ханьфу с россыпью цветов и бабочек по подолу и красные нижние одежды, из-за которых смотрелся рядом с демоном весьма гармонично, – однако Хуа Чэн и пальцем не пошевелил, и цепочки на его сапогах всё так же издавали мелодичный звон, пока они спускались по длинной лестнице.       Однако, стоило им ступить на улицы города, как Се Ляня со всех сторон ослепили праздничные фонари и украшения, яркими солнечными всполохами перекрывая вечную темноту этого места, а гул голосов резко стал громче и на порядок насыщенней, стоило демонам завидеть градоначальника со своим спутником. Их, кажется, ужасно удивило наличие какого-то человека рядом с Хуа Чэном, но в то же время воодушевило, и они принялись пуще прежнего радоваться их появлению.       — Да это же наш Градоначальник!       — Ох, и точно, он! Впервые вижу его в этот день в городе, неужто что-то случилось?!       — А какой красивый! Вам ужасно идёт этот облик, господин!       — Вы пришли посмотреть на представление? О! А кто же ваш спутник?       Демоны наперебой сыпали комплиментами и восхищениями, от которых у Се Ляня глаза на лоб лезли. Теперь понятно, почему в их прошлый выход в город Хуа Чэн сменил свою внешность, чтобы не привлекать внимания. Да уж, если бы не это, им бы и тогда проходу не дали.       Однако сейчас от Хуа Чэна исходило вселенское спокойствие, как у монахов во время службы, и он слегка улыбался, тщательно контролируя выражение своего лица, а взгляд, благосклонный и снисходительный, был полон непоколебимой уверенности и стати. Сейчас перед ним был не привычный ему Сань Лан, а Князь демонов, Градоначальник собственного города, кишащего демонами, что наперебой восхваляли его. И хоть в их речах и была доля заискивания, всё же чувствовалось, что они искренне рады видеть Хуа Чэна.       Се Лянь с изумлением и лёгким шоком наблюдал за этой сценой, слегка смутившись, когда их обступили со всех сторон, что-то говоря наперебой и восклицая от удивления и воодушевления.       В этот момент Хуа Чэн слегка поднял руку, и этот плавный, преисполненный элегантности и власти жест заставил демонов замолчать в мгновение ока, ожидая, что скажет их Градоначальник.       — Спасибо вам всем, но нет нужды так бурно реагировать на моё появление, – его голос был спокоен и с ноткой лёгкой похвалы, с какой цари обращаются к своему народу, глядящему на своего благодетеля с упоением. – Я лишь хочу немного прогуляться со своим спутником и буду признателен, если нас не будут трогать. Не обращайте на нас внимания и празднуйте, сколько душе угодно. Вы отлично постарались.       Демоны восхищенно загалдели, обрадованные похвалой своего Градоначальника, и наперебой начали отвечать согласием, желая им приятной и хорошей прогулки. Хуа Чэн едва заметно кивает, делая шаг, и толпа расступается перед ним, с интересом разглядывая демона и человека, что идут бок о бок, как равные. Местная нечисть никогда не видела ничего подобного, и это явно ещё надолго станет предметом сплетен и пересудов.       Кто же этот человек, что заслужил благосклонность Князя демонов?       Се Лянь же, со слегка неловкой улыбкой, тихо шёл за Хуа Чэном, старательно игнорируя направленные на него взгляды, даже если в них не было ни капли злости и пренебрежения, с которым его встретили демоны в первый раз. Он не знает, сколько времени пройдёт, прежде чем они узнают его, если узнают вообще. Сам Се Лянь надеется на последнее, но, что-то ему подсказывает, что память демонов будет покрепче и наверняка вспомнит человека, что три недели назад метался по городу как ошпаренный, мешая привычному ритму жизни демонов и внося в него небольшой раздор.       Стоило демонам всё же оставить их в покое, как Се Лянь тут же взглянул на Хуа Чэна, с чьего лица не сходила лёгкая улыбка.       — Сань Лан, что это сейчас было?       — Это их обычное поведение, когда я выхожу в город без маскировки, – просто пожимает плечами демон. – Мне самому всегда казалось странным, что они так превозносят меня, но я решил оставить всё, как есть. Не потому что их хвалебные речи тешат моё самолюбие, а потому что они, кажется, искренне благодарны, что я дал им кров и возможность вести спокойную жизнь без страха быть уничтоженными монахами и заклинателями.       В голосе Хуа Чэна и вправду нет ни капли высокомерия, словно он просто констатировал всем известный факт, и такое отношение к своим подданым вызывало на лице Се Ляня мягкую улыбку.       — Они очень тебя любят.       — И любят, и боятся одновременно, но, тем не менее, знают, что им ничего не угрожает, пока они не нарушают установленные правила, поэтому ведут себя так свободно.       Се Лянь лишь фыркает, качая головой и отводя взгляд от лица демона на окружающий их город. А посмотреть было на что: повсюду, насколько хватало глаз, пестрели яркие фонари и праздничные украшения, начиная от флажков и до целых полотен, на крышах домов и лавок извивались на ветру, разинув пасти, бумажные китайские драконы, а в небе летали, надежно удерживаемые на земле тонкой леской, воздушные змеи самых разных форм и размеров. Всё вокруг сверкало и буквально дышало атмосферой праздника и веселья, громкие звучные голоса зазывали купить их товары, кто-то рассматривал маскарадные маски и прочие всевозможные праздничные атрибуты, обязательно прихватив что-то с собой.       Се Лянь с воодушевлением и настоящим восторгом рассматривает всё это великолепие огней и украшений, что создают непередаваемую атмосферу торжества. На какое-то время он даже забывает о фотоаппарате, что взял с собой, чтобы как обычно сделать сотни снимков всего, что видит.       — Что они празднуют? – удивлённо спрашивает он, поражённый таким размахом.       Хуа Чэн немного медлит с ответом, будто не решается признаться в нём самому себе.       — Мой день рождения.       Се Лянь круто разворачивается на месте, а его глаза горят изумлением и как будто даже восторгом. Хуа Чэн невольно засматривается, как яркие огни отражаются в этих медовых радужках, словно яркие звёзды в ночном небе.       — Сегодня твой день рождения?! – Се Лянь, кажется, всё ещё не может поверить в услышанное.       — Да. Они всегда закатывают пышное празднество, поэтому я подумал, что ты захочешь на него посмотреть.       Се Лянь просто не может поверить своей удаче. Он не только умудрился снискать расположение демона и подружиться с ним, но и задержаться здесь достаточно, чтобы застать столь удивительный в своей роскоши праздник!       И его сердце радостно бьётся от осознания того, что Хуа Чэн хотел сделать его выход в город наиболее запоминающимся, потому что знал, что ему понравится такое невероятное зрелище.       — А почему они сказали, что впервые видят тебя в этот день в городе?       — Потому что раньше я никогда не выходил к ним.       — Но почему? – Се Лянь поражённо хлопает глазами. – Если они так стараются каждый год, как можно это пропускать?       Хуа Чэн неспешно идёт рядом с ним, звон его цепочек растворился в общем шуме.       — Мне не доставляет удовольствие бродить по городу в одиночестве, и демоны это знают. Им достаточно того, что я наблюдаю за процессией из резиденции, а большего им и не нужно. Они устраивают этот праздник для себя, потому что знают, что я на нём не появлюсь, но и игнорировать его не хотят.       Вокруг них стало заметно шумнее, и Хуа Чэну пришлось слегка наклониться, чтобы он его услышал, и Се Лянь отвлекается на его низкий приятный голос у самого уха.       — Получается, ты вышел впервые за шестьсот лет только из-за меня?       — Да, – просто отвечает демон, с волнением глядя на Се Ляня так близко, наблюдая за его удивлением во взгляде и радостной улыбкой.       Се Лянь рад, что в общем свете не так сильно видно румянец, нежно покрывающий его щеки. Осознание того, что Хуа Чэн поступился со своими принципами только ради него, разжигает в его сердце настоящий пожар. Если раньше демон просто радовал его своим гостеприимством, то сейчас его внимание и искренняя забота делают Се Ляня по-настоящему счастливым.       Они идут дальше, прогуливаясь по бесчисленным улицам Призрачного города, и, на удивление, их и вправду никто не трогает, лишь провожают заинтересованными взглядами. Конечно, далеко не все демоны были рядом с ними у ворот в поместье, но те, что застали речь Градоначальника, уже разнесли новость по всем уголкам Призрачного города, с особенной важностью передавая просьбу Хуа Чэна. Се Лянь с упоением смотрит на такой яркий и по-настоящему живой город, что действительно преобразился до неузнаваемости с того раза, как он проходил по его улицам.       Вдруг откуда-то слышится особенно громкий шум, больше походящий на детские вскрики, и Се Лянь не успевает опомниться, как мимо них пролетают несколько ребятишек, играя в салки и стремясь догнать друг друга. Они весело смеются, лавируя меж бесчисленных демонов и нескольких людей, что ведут себя на празднике Князя демонов ещё более осмотрительнее, чем обычно, втайне поражаясь размаху события и богато украшенному городу.       Се Лянь поражённо смотрит им в след, как один из детей, – видимо тот, кто и должен «ловить», – не смотрит по сторонам и с силой врезается в ноги Хуа Чэна, отшатываясь и едва не падая на землю, но его вовремя ловят за руку. Ребенок потирает ушибленный лоб и вскидывает голову, чтобы, кажется, высказать что-то человеку, который встал на его пути, но стоит ему увидеть, в кого он на самом деле врезался, как на его лице одна другую сменяют эмоции удивления, страха и восхищения с такой скоростью, что Се Лянь едва успевает это замечать.       — Господин Хуа! Вы действительно здесь?! – неверяще восклицает мальчишка, как вдруг ойкает, пристыженно опуская голову. – Простите, пожалуйста, я не хотел в вас врезаться!       — Всё в порядке, – голос Хуа Чэна мягок, а взгляд полон искренней доброты, с которой Се Лянь потрясённо ахает. – Беги, а то отстанешь от своих друзей.       Мальчик словно только что вспоминает о том, что его товарищи уже убежали далеко, воспользовавшись его неуклюжестью, и совершенно серьёзно кивает, ярко улыбаясь и оббегая Хуа Чэна.       — С днём рождения! – бросает он на ходу, скрываясь в толпе.       Демон провожает его взглядом, и маленькая усмешка украшает его губы. Это первый раз с того момента, как они вышли из поместья, когда его кто-то поздравил, и, пусть Хуа Чэн и просил об уединении, совершенно не чувствует раздражения или злости.       А Се Лянь всё ещё не может прийти в себя от этой удивительно трогательной сцены.       Хуа Чэн, кажется, замечает его состояние, слегка вскидывая бровь и ненавязчиво продолжая их прогулку, наблюдая за сотней эмоций в чужих медовых глазах.       — Сань Лан, здесь что, даже дети есть? – в конце концов подаёт голос Се Лянь, слегка напуганный этим фактом.       — Конечно. Ведь умереть могут не только взрослые.       Совершенно логичное наблюдение, которое Се Ляню пришло в голову далеко не сразу. От осознания, что эти дети уже мертвы, но всё равно радуются и веселятся в Призрачном городе, у него предательски сжимается сердце. Он не представляет, что могло задержать таких малышей в мире живых, и ему больно думать о том, что они навсегда останутся детьми, покинутыми и одинокими, оторванными от родителей порогом смерти.       — А как же они живут здесь?       Хуа Чэн улавливает его беспокойство, но не видит в происходящем ничего необычного.       — У них есть отдельный дом чуть ближе к границе города, там за ними присматривают несколько демониц.       Ему действительно пришлось отдать приказ о его постройке после того, как Инь Юй доложил ему, что в городе стало больше детей и все они живут на улице. Он не находил ничего странного в том, что маленькие призраки пригрелись в его городе, но был обязан о них позаботиться.       А у Се Ляня сердце готово разорвать грудную клетку от такого человечного поступка со стороны демона. Хуа Чэн построил детский дом, чтобы те, кто ушёл в столь раннем возрасте и остался один без родительской любви, могли без опаски жить дальше под присмотром демониц. Он почему-то был уверен, что они такие же добрые и воспитанные, как и служанки самого Хуа Чэна.       И эта сцена, когда демон не только не отругал мальчишку, но и разговаривал с ним до того тепло, будто знал лично. Даже улыбнулся, когда ребёнок поздравил его с днём рождения. Хуа Чэн и так казался ему слишком добрым для демона, – у Се Ляня были весьма скудные представления об их натуре и характере, – но этот момент окончательно убедил его в том, что у Сань Лана невероятно доброе сердце, просто не каждому дано это увидеть.       Он нежно улыбается, а на глаза едва не наворачиваются слёзы, но он успевает стереть их до того, как Хуа Чэн заметит проявление его сентиментальности.       — Это потрясающе, Сань Лан, – совершенно искренне произносит он. – Я уверен, эти дети безумно благодарны тебе.       Хуа Чэн слегка удивлённо смотрит на него. Он никогда не задумывался о том, что сделал что-то по-настоящему хорошее, дав приют этим детям, но сейчас, когда Се Лянь указывает ему на это, чувствует себя слегка смущённым, словно его уличили за какой-то шалостью. Он неловко пожимает плечами, напуская на себя ауру беспечности, но Се Лянь всё равно видит его волнение и замешательство.       — В этом нет ничего такого. Я обязан защищать демонов, пришедших в мой город, и этих детей это тоже касается.       — Именно это и прекрасно, – мягко отвечает Се Лянь, глядя на него своими удивительно глубокими и тёплыми, словно полуденное солнце, карими глазами. Хуа Чэн теряется от этих слов и той нежности, с которой Се Лянь смотрит на него. Он неловко отводит взгляд, что-то пробормотав в ответ, но Се Лянь и не думает настаивать на продолжении этой темы, видя, что своим поведением умудрился смутить демона.       Улицы сменяются одна другой, и в какой-то момент Се Лянь чувствует ароматный запах уличной еды, а глаза тут же загораются от желания что-нибудь попробовать. Он тянет Хуа Чэна за руку в сторону прилавков с едой, и демон послушно идёт за ним, бросая быстрый взгляд на их содержимое.       Далеко не всё здесь стоит есть человеку, поэтому Хуа Чэн осторожно отводит Се Ляня подальше от сомнительных деликатесов Призрачного города, которые, кроме самих демонов, есть никто не будет. Хотя, что-то подсказывает Се Ляню, что Хуа Чэн бы тоже ни за что к этому не притронулся, пускай он и демон. Вместо этого он отводит его к более нормальным ларькам, наклоняясь, чтобы коротко рассказать о каждой закуске. У Се Ляня глаза разбегаются от обилия уличной еды и манящих запахов, и Хуа Чэн почему-то уверен, что тот выберет какой-нибудь шашлычок из мяса или баоцзы, но Се Лянь ведёт его к лавке со сладостями и указывает пальцем на фрукты в сахаре. Он совсем недавно видел, как люди в Интернете готовили подобное дома, но у него никак не доходили руки попробовать самому или хотя бы купить уже готовые в магазине.       — Это хочешь? – спрашивает Хуа Чэн, получая в ответ утвердительный кивок. Он поднимает взгляд, обращаясь к продавцу, и его голос принимает бесстрастный тон. – Дайте один.       — Ох, сию минуту, Хуа Чэнчжу.       Демон тут же спохватывается, выбирая самую аккуратную и красивую сладость, как Се Лянь вдруг вставляет своё слово.       — Два.       Хуа Чэн слегка удивлённо смотрит на него, но лишь кивает демону, подтверждая чужую просьбу, и вскоре продавец протягивает им уже две шпажки с нанизанными на них засахаренными фруктами. Он и не думает просить с них денег, только радуясь, что самому Градоначальнику приглянулись его товары.       Наверняка ещё долго будет перед всеми хвастаться, – с улыбкой думает Се Лянь и, поблагодарив демона, уводит Хуа Чэна дальше.       — Держи, – он протягивает одну шпажку Хуа Чэну, что с какой-то неуверенностью всё же берёт её в руки, рассматривая, как что-то неземное.       Нет, он, конечно, так и подумал, что Се Лянь попросил вторую для него, но всё равно было отчего-то очень неловко. Хуа Чэн подносит её к лицу, вдыхая сладкий запах сахара и совсем незаметный – фруктов, и на пробу кусает один, чувствуя, как карамель хрустит в его зубах, раскалываясь, словно стекло. На язык ложится свежий привкус мандарина, и Хуа Чэн съедает его целиком, облизывая после губы от липкой сладости. Он ел фрукты в сахаре когда-то очень давно и почти забыл их вкус, и поэтому сейчас пробует их как что-то новое, но всё же готов признать, что это действительно вкусно.       Се Лянь с любопытством наблюдает за его маленьким исследованием, чуть улыбаясь, потому что Хуа Чэн напоминает ему ребёнка, которому впервые дали попробовать что-то необычное. От его взгляда не укрывается, как демон едва заметно приподнимает брови, когда понимает, что ему нравится. Хуа Чэн с забавной осторожностью откусывает фрукты, чтобы не сильно испачкать губы в сахаре, и Се Лянь отчётливо видит его клычки, что легко раскусывают застывшую карамель. Почему-то эта деталь кажется ему очаровательной.       — Вкусно? – спрашивает он, стягивая зубами кусочек киви со шпажки.       — Да, – немного неуверенно отвечает Хуа Чэн, косясь на сладость с каким-то замешательством. – Спасибо.       Се Лянь фыркает, улыбаясь, и ведёт его дальше, на самом деле понятия не имея, куда именно. Ему просто нравится гулять по городу, нравится слушать бесперебойную болтовню демонов и их радостные возгласы, нравится вся эта атмосфера праздника и веселья, которой пропитан весь город.       Нравится идти бок о бок с Хуа Чэном и представлять, что это свидание.       Конечно, он не настолько наивный, чтобы считать это настоящим свиданием, – даже если интерес Хуа Чэна в его сторону более чем очевиден, – но Се Лянь хочет немного потешить себя этой мыслью, хоть на мгновение представить, что Хуа Чэн пригласил его прогуляться по городу из-за своих новообретённых чувств, из-за желания быть ближе, а не только чтобы показать ему Призрачный город, потому что когда-то пообещал.       Вдруг на соседней улице слышится какой-то шум, даже играет традиционная музыка, и Се Лянь с возросшим любопытством сворачивает туда, утягивая Хуа Чэна за собой за рукав красных одежд. Демон послушно идёт за ним, предоставляя Се Ляню полное право определять маршрут их сегодняшней прогулки. Его даже отчего-то забавляет, как Се Лянь таскает его туда-сюда, прекрасно понимая, что демон проследует за ним без промедлений. Наблюдая за чужим интересом и откровенным восторгом, он и сам чувствует необъяснимую радость и лёгкость, позволяя себе впервые насладиться атмосферой праздника, за которым он раньше наблюдал с высоты террасы своей резиденции.       Не то чтобы ему не нравились фестивали или любые другие празднества, просто он не видел смысла справлять их в одиночестве. Он не хотел ходить по многолюдным улицам с видом ревизора, что наблюдает за подготовкой демонов как во время контроля качества, да и к нему было бы приковано слишком много внимания. Было отчасти неудобно из-за того, что весь этот праздник демоны устраивают для него одного, – ему не казалось, что он этого заслуживает. Конечно, он знает свой статус и ничуть его не стесняется, но и не кичится – не в Призрачном городе. Но не понимает, за что его встречают с такой теплотой и восторгом, словно он им отец родной. Он город-то построил просто потому, что ему нужно было найти свое место в этом мире, да и собственные воспоминания об одиночестве и презрении в свою сторону ото всех, кого только можно, просто из-за его внешности, побудили его создать место, где такие же отшельники, как он, смогут найти свое пристанище. Хуа Чэн не считает, что сделал что-то особенное, или что его за это надо нахваливать, но может понять чувства демонов, которым он дал крышу над головой и своё покровительство. Поэтому и не препятствует тому, чтобы они закатывали праздники в его честь – это их способ выразить благодарность, и Хуа Чэн это осознает.       Он хотел бы создать это место, чтобы его принц мог в любой момент вернуться туда, потому что знал бы, что его там ждут, но когда эта мысль пришла ему в голову, принц был уже мёртв. Но и отказываться от внезапной идеи всё же не стал.       Однако видеть, что все эти люди и призраки, – чужие ему и незнакомые, – стараются ради него, потому что хотят впечатлить и искренне поздравить, всё равно казалось ему чем-то странным и необъяснимым. Главным образом потому, что они все знают друг друга, давно общаются и дружат, но Хуа Чэн как будто находится вне всего этого, отделённый от них статусом и собственным затворничеством. Конечно, он мог бы быть с ними на одной волне, если бы характер позволял. Но Хуа Чэн просто не может представить себе, чтобы он вел себя с кем-то настолько дружелюбно и открыто. Это было выше его возможностей к социализации.       Но сейчас, увлекаемый за собой Се Лянем, что с таким воодушевлением и искрами радости в карих глазах рассматривает всё вокруг и не стирает улыбку с лица, что буквально светится от удивления и восторга, он наконец-то чувствует, что наслаждается праздником, устроенным в его честь.       Поэтому он позволяет взять себя за руку, когда Се Лянь в очередной раз замечает что-то интересное. Поэтому с удовольствием ест сладость, которую тот купил специально для него.       Потому что понимает, что рядом с этим человеком жизнь заиграла новыми красками. Впервые он допускает мысль о том, что принц был для него недосягаемой мечтой, которой так и не суждено было сбыться. Но Се Лянь здесь, рядом. Смотрит на него с улыбкой на лице и совсем не боится. Смотрит так, будто он кто-то особенный.       Хотя нет, Се Ляня тоже здесь нет. Не в этом мире, не в этой жизни. Он уйдет, как уходит всё, что Хуа Чэну когда-то нравилось, что было ему дорого.       Но сейчас он заставляет себя не думать, позволяет себе представить, что это всё никуда не денется, что теперь каждый день будет такой – яркий и лёгкий, потому что его будет скрашивать один единственный человек. Позволяет себе поверить, что Се Лянь останется с ним.       Се Лянь, который вырывает его из задумчивости возбуждённым вскриком Сань Лан, смотри!, пальцем показывая куда-то дальше по улице. Хуа Чэн прослеживает за его взглядом и с лёгким удивлением замечает целую процессию. Демоны, что идут по бокам, начиная и завершая шествие, держат длинные шесты, на вершинах которых яркими звездами горят бумажные фонарики. Они идут двумя колоннами по трое, слегка покачивая фонариками и маленькие колокольчики на них создают приятный звон. А следом за ними – артисты, исполняющие танец дракона. Огромная пасть костюма мифического существа была широко распахнута, оскалив острые зубы, а тело плавно извивалось по ходу шествия, словно длинный красный змей.       Демоны столпились вокруг, стремясь не упустить такое зрелище и предусмотрительно оставляя для Градоначальника и его гостя чуть больше места, чтобы случайно не толкнуть и не задеть их. Се Лянь восторженно озирается по сторонам, всё же отпуская руку Хуа Чэна и буквально впихивая в неё шпажку с недоеденными фруктами, наконец-то вспоминая о наличии у себя камеры. Демон послушно замирает с двумя шпажками в руках, выглядя со стороны немного забавно, и с лёгкой улыбкой наблюдает за тем, как Се Лянь принимается делать первые снимки праздничного фестиваля.       Он выглядит крайне воодушевленным, восхищение шествием заставляет его глаза сиять ярче звёзд на небе, и Хуа Чэн ловит себя на том, что засматривается на эту картину, отчего-то считая его искреннюю улыбку своей собственной заслугой. Как будто он устроил этот праздник и украшал город, как будто он сейчас участвует в шествии, а не просто привёл сюда Се Ляня именно в этот день.       Демоническая процессия проходит дальше, сворачивая на очередную улицу, и Се Лянь вздыхает, убирая фотоаппарат и провожая её взглядом. Он раз за разом думает, что ничего красивей и необычней уже не увидит, как этот удивительный город и его жители заставляют его взять свои слова назад. Все эти фонари, все эти праздничные украшения и музыка, доносящаяся неизвестно откуда и отовсюду одновременно. Воздушные змеи, рассекающие ночное небо своими бумажными крыльями, но крепко привязанные к земле без возможности сорваться в свободный полёт. Сотни демонов, что поначалу казались Се Ляню пугающими, теперь предстают перед ним в совершенно ином свете, обретают личности и характеры, свои отличительные черты и интересные особенности.       Се Лянь никогда не думал, что у него будет возможность увидеть что-то подобное, но теперь благодарен судьбе за такой удивительный шанс.       Он разворачивается к Хуа Чэну, что так и стоит, ожидая, когда Се Лянь закончит свою фотосъёмку, и неловко улыбается, забирая у демона шпажку с фруктами.       — Здесь всегда так? – с интересом спрашивает он, когда они идут дальше. Звуки шествия стихают вдалеке за их спинами.       — Наверное, — Хуа Чэн пожимает плечами. – Из резиденции мне не видно всего, но я думаю, что все эти праздники так или иначе похожи друг на друга.       — Неужели тебе никогда не было интересно, как они проходят? Даже если ты не хотел привлекать к себе внимание, ты бы мог просто сменить внешность.       Логичное замечание, Хуа Чэн не удивлён, что Се Лянь до этого додумался.       — Мог бы. Но не хотел, – они проходят мимо стенда с маскарадными масками, где несколько человек выбирают среди их огромного разнообразия, чтобы позже слиться с толпой демонов. – Я всегда чувствовал какую-то…злость, наверное. Мне иногда казалось, что они просто прикрываются моим днём рождения, чтобы иметь веский повод устроить масштабную гулянку. Не то чтобы я любил праздновать этот день, но от таких мыслей всё равно было тошно.       Хуа Чэн слегка кривит губы, – это всё ещё вызывает у него раздражение, – но быстро возвращает себе спокойное выражение лица.       — Но они казались искренними, когда увидели тебя, – недоумевает Се Лянь, задумчиво склонив голову набок.       — Знаю. Но они всё ещё демоны, Се Лянь, а им свойственно обманывать. Может, они и в правду рады меня видеть, а может, просто очень хорошо притворяются, – он мотает головой, устав от обсуждения этой темы. – Не важно, забудь. Это всё лишь в моей голове.       Се Лянь хочет возразить, но замечает, что Хуа Чэн не настроен на продолжение этого диалога, и благоразумно молчит, лишь пожимая плечами. Они пришли сюда, чтобы отдохнуть, а не портить настроение неприятными темами, поэтому Се Лянь собирается отвлечь демона от его мыслей и берёт его за руку, переплетая пальцы и утягивая Хуа Чэна дальше. От него не укрывается, как демон слегка вздрагивает от публичного проявления привязанности, но ладонь вырвать не пытается, и Се Лянь считает это своей маленькой победой.       Вскоре они доедают фрукты, и пока Се Лянь ищет, куда бы выкинуть шпажки, Хуа Чэн просто рассеивает их в руке. Что ж, так тоже можно.       Впереди мелькает какое-то столпотворение, демоны с интересом сгрудились вокруг одной из лавок, и любопытство Се Ляня побуждает его идти прямо в эту толпу, ведя за собой Хуа Чэна. Стоит им подойти ближе, как некоторые демоны замечают их присутствие и расступаются, уступая дорогу и освобождая место. Се Лянь благодарно улыбается им, – ему слегка неловко, что к ним относятся с таким уважением, – и, наконец, поднимает взгляд на причину такого интереса у демонов. Он слегка вздёргивает брови, понимая, что это своего рода тир, вот только вместо пневматики здесь лук да стрелы, а мишенями служат водные пузыри, летающие в хаотичном порядке. На самом прилавке и за его хозяином расставлены всевозможные предметы – очевидно, награда за выигрыш, которую победитель должен выбрать сам.       — Хочешь попробовать? – произносит вкрадчивый голос прямо у его уха, и Се Лянь невольно вздрагивает, чувствуя, как на щёки ложится мягкий румянец.       — А можно? Тут, кажется, очередь.       До него действительно не сразу дошло, что все эти демоны были не зрителями, а желающими тоже попытать удачи в своей меткости.       — Тебе всё можно, – просто отвечает Хуа Чэн, старательно игнорируя изумлённый взгляд, которым Се Лянь одарил его после этих слов. Он дожидается, пока демон закончит стрельбу, – не прерывать же на середине, – и чуть выходит вперёд, тут же привлекая к себе внимание.       — Ох, господин Градоначальник! Какая удача увидеть вас здесь! – рассыпается в восхвалениях демон, а в его голосе не остаётся ни капли той дерзости, которой он подначивал предыдущего игрока. – Хотите попробовать сыграть?       — Не я. Он, – Хуа Чэн подталкивает Се Ляня под локоть, и тот вынужден отпустить его руку, неловко выходя вперёд и улыбаясь хозяину лавки.       — Ах, да, я бы хотел попробовать. Но я уже лет десять не держал в руках лука.       — Ты умеешь стрелять? – с лёгким удивлением в голосе спрашивает Хуа Чэн, вставая по левую руку от человека.       — Доводилось когда-то давно, – бормочет Се Лянь, беря с прилавка лук и стрелу, примериваясь и натягивая тетиву. Конечно, этот лук был намного проще и примитивнее того, что ему доводилось держать в руках, но смысл от этого не поменялся.       — Господин, вам нужно попасть в три пузыря по очереди. Если выиграете, можете забирать всё, что вам приглянётся! – демон объясняет ему правила, и Се Лянь коротко кивает, прищуриваясь.       Чего он не ожидает, так это того, что его локтя вдруг коснётся чужая рука, слегка поднимая его вверх, а на спину, прямо между лопаток, ляжет прохладная ладонь, побуждая выпрямиться чуть сильнее.       — Так будет лучше. Твоя стойка не совсем правильная, но для любителя пойдет.       Хуа Чэн, конечно, решил помочь ему не опозориться на глазах кучки демонов, – Се Лянь, к своему стыду, уже забыл, что у них есть зрители, – и слегка подкорректировал положение его тела. К слову, стало действительно удобней. Се Лянь закрывает один глаз, сосредотачивая всё своё внимание на медленно летающих по кругу водяных шариках, достаточно больших, чтобы можно было попасть, но проблему создаёт именно их движение. В конце концов Се Лянь выбирает один, прослеживая за ним взглядом, пока тот описывает круг, и как только пузырь оказывается на том месте, куда Се Лянь прицеливается, отпускает тетиву и стрела с тихим свистом пролетает какие-то пять метров, застревая в деревянной стене лавки. Раздаётся всплеск, и пузырь лопается, разбрызгивая воду по полу.       Сзади слышатся поздравительные возгласы, восхваляющие меткость человека, и Се Ляню становится немного неловко, что за ним наблюдают, как за спортсменом на Олимпийских играх, но он заставляет себя сосредоточиться. Вторая стрела щекочет пёрышками его пальцы, когда Се Лянь вновь натягивает тетиву, с удивлением замечая, что оставшиеся два шара стали крутиться чуть быстрее. Так вот, в чём подвох. Это заставляет его чуть понервничать, – всё же как-то не хочется ударить в грязь лицом перед такой толпой, – и Се Лянь делает глубокий вздох, медленно выдыхая и проделывая тот же ритуал, что и перед прошлым выстрелом. Когда пузырь, наконец, оказывается на нужной точке, то в мгновение ока рассыпается сотней капель, оставляя после себя лишь мокрое пятно на стене.       — У молодого господина очень хорошо получается! Однако, последний раунд будет сложнее, – с лёгким предвкушением произносит демон, с удвоенным интересом наблюдая за успехами Се Ляня.       Се Ляня, который едва не промахнулся на прошлом выстреле. Наконечник задел самую кромку пузыря – малейшее промедление, и Се Лянь бы проиграл, едва начав. Он поджимает губы, наблюдая, как последний водяной шар стал двигаться ещё быстрее.       — Не нервничай, – мягкий голос откуда-то из-за спины вырывает его из мыслей, и Се Лянь бездумно оборачивается, с волнением встречая чужой ободряющий взгляд. – У тебя всё получится.       Румянец едва заметно вспыхивает на его щеках, а на губы сама собой ложится благодарная улыбка, и Се Лянь кивает, разворачиваясь обратно и беря уже третью стрелу. Ему приходится целиться дольше обычного, и когда уже руки начинают слегка подрагивать от напряжения, всё же отпускает тетиву. Он уверен, что промахнётся, но тихий всплеск развеивает эту мысль, и Се Лянь с лёгким удивлением смотрит на то место, куда вонзилась стрела, слегка прищуриваясь.       — Прекрасно! Вы выиграли, господин! А теперь выбирайте, что захотите, – восклицает демон-лавочник, и Се Лянь с опозданием обращает на него внимание.       Он сбивчиво кивает, опуская взгляд на витрину, как вдруг явственно ощущает чужое присутствие за спиной и разворачивается, чтобы нос к носу столкнуться с Хуа Чэном, что неслышно подошёл сзади.       — Позволь мне выбрать за тебя, – вдруг произносит он, заглядывая в ничего не понимающие глаза. – Не всё из этого тебе стоит трогать руками.       Се Лянь охает, понимая, что действительно не может быть уверен в надежности и качестве того, что представлено на прилавках в Призрачном городе, если, конечно, Хуа Чэн не убеждает его в обратном.       — Ой, да, наверное, так будет лучше, – с неловкой улыбкой произносит Се Лянь и отходит в сторону, позволяя Хуа Чэну лучше рассмотреть разнообразный ассортимент. Из-за спины демона он не видит, что тот выбирает, но вскоре Хуа Чэн указывает на что-то продавцу, и тот спешно отдаёт предмет в руки Хуа Чэна, что сразу же прячет его в рукав ханьфу.       — Благодарю, – коротко произносит он, вставая рядом с Се Лянем.       — Да что вы, господин Градоначальник! Вам здесь всегда рады!       Демоны за их спинами подхватывают лестные слова, и Хуа Чэн им только кивает, одаривая одобрительным взглядом, и всё же выводит Се Ляня из толпы на более просторную улицу.       Какое-то время они идут в тишине, держа друг друга за руку. Демон выглядит абсолютно спокойным, а вот Се Ляня кое-что тревожит.       — Сань Лан.       — М?       — Ты сжульничал.       Демон удивлённо вскидывает брови, и ему можно было бы поверить, если бы не озорная улыбка, так и просящаяся на его лицо.       — Каким образом? Я ведь даже не участвовал.       — Последний выстрел не должен был попасть в цель, я промахнулся, – заявляет Се Лянь без тени раздражения в голосе, лишь с лёгкой интригой и интересом.       Хуа Чэн выдерживает паузу, всё же не сдерживаясь и фыркая, а улыбка становится чуть шире от того, что его маленькую шалость заметили.       — Прости-прости, но ты так хорошо стрелял, я не мог позволить тебе проиграть. Ты выглядел таким увлечённым, не хотелось тебя расстраивать.       Се Лянь цокает, с притворным возмущением глядя на Хуа Чэна, но просто не может долго держать такую маску и счастливо улыбается, тихо посмеиваясь.       — Вы озорник, господин Хуа.       Деланно нравоучительный тон и формальное обращение становятся последней каплей, и Хуа Чэн смеётся, качая головой. Се Лянь выглядит ничуть не растроенным тем, что демон помог ему с последним выстрелом, наоборот, ему в глубине души до одури приятно, что Хуа Чэн был так внимателен к нему и хотел его порадовать, что незаметно вмешался и направил стрелу чуть выше положенного. Просто так, чтобы Се Лянь победил.       Его походка становится более лёгкой и пружинистой, а улыбка на красивых губах – широкой, и Хуа Чэн исподтишка наблюдает, как Се Лянь с бо́льшим воодушевлением и энтузиазмом идёт рядом с ним.       — А что ты взял, кстати, в качестве выигрыша?       — Не скажу, – с лукавой улыбкой произносит Хуа Чэн, стоически выдерживая направленный на него упрямый взгляд. – Потом узнаешь, потерпи.       Се Лянь фыркает, но ответом остаётся доволен: он подогревает его любопытство и заинтересованность в том, что такого необычного выбрал Хуа Чэн, что не хочет показывать ему сразу.       Они бредут дальше, и Се Лянь, наконец, решает пополнить галерею фотографиями Призрачного города: бумажный фонарик, на жёлтой бумаге которого пригрелись мотыльки, лавочник, зазывающий к себе клиентов, дети, за обе щёки уплетающие сладости, воздушный змей, парящий достаточно низко, чтобы его белые тонкие крылья просвечивал тёплый оранжевый свет фонарей. Демонические маски на любой вкус и цвет, узкий переулок, вдоль которого тянется вереница красных флажков и пробегает, махая полупрозрачным хвостом, призрачная кошка; бенгальские огни, что горят яркими снопами искр, не потухая, выпивающие друг с другом демоны и бумажные фигуры красных драконов.       Всё это находит отражение на фотографиях, сделанных Се Лянем, сохраняясь в душе приятным воспоминанием, словно самой сокровенной тайной. Он снимает почти всё, что видит, едва успевая смотреть себе под ноги, но его заботливо подхватывают за руку, когда он чуть не сбивает какого-то демона. Се Лянь неловко улыбается и с благодарностью смотрит на Хуа Чэна, что только тихо хмыкает, тепло улыбаясь и вставая чуть ближе, чтобы Се Лянь мог не отвлекаться ни на что вокруг.       Но он и не представляет, что сам является главным отвлекающим фактором.       Его улыбки, его безмолвная поддержка, его осторожная, ненавязчивая забота, робкая, словно хрупкий полевой цветок. Его тёплый, удивительно мягкий взгляд, что сверкает сотней ночных огней, словно бумажные фонарики в тёмном небе.       Сейчас Хуа Чэн кажется ему ещё прекраснее, чем при первой встрече.       После длительной насыщенной прогулки они, наконец-то, находят возможность отдохнуть, устраиваясь на покатых сводах крыши одного из домов. Внизу кипит жизнь, шумят демоны и играет музыка, но здесь всё же гораздо тише, лучше видно ночное небо, усыпанное мириадами звёзд, дует прохладный ветер, приятно охлаждая щёки и развевая длинные пряди волос.       Здесь они, наконец, могут побыть наедине, не покидая при этом Призрачного города.       — Всё фотографируешь? – интересуется Хуа Чэн, сидя на деревянной балке, разделяющей крышу надвое, и согнув одну ногу в колене, наблюдая, как Се Лянь делает очередные снимки города сверху, не обделяя вниманием и воздушных змеев, плавно покачивающихся на ветру.       Се Лянь убирает камеру от лица, смотря на неё с какой-то нежностью.       — Эти фотографии – моё сокровище, Сань Лан, – наконец произносит он, а в его глазах сквозит оттенок грусти.       Хуа Чэн понимает, чем он вызван, но никак не комментирует.       Тем временем, Се Лянь, налиставшись фотографий и оставшись ими довольным, поворачивается к демону лицом, направляя на него объектив камеры. Хуа Чэн замечает его действия и отворачивает голову, глядя куда-то вдаль, но сфотографировать себя даёт.       — Ну-у, Сань Лан, посмотри в камеру. Ты вечно отворачиваешься, – на самом деле за этот вечер он уже пытался снять Хуа Чэна, и не раз, но тот, словно чувствуя, что на него направлена камера, отворачивался, делая вид, что ему что-то страшно интересно, и на фото попадали только его плечо и чёрный водопад волос.       Поэтому сейчас Се Лянь намерен во что бы то ни стало запечатлеть улыбку демона.       — Не хочу, – с нотками озорства в голосе отвечает Хуа Чэн, наблюдая за ним из-под длинных ресниц.       — Вредина.       Хуа Чэн смеётся, с плохо скрываемым весельем глядя на нахохлившегося, словно воробей, человека, что, кажется, уже хочет надуть губы и сверлить его взглядом своих больших глаз, прекрасно зная, что демон не может долго выносить такое выражение лица и всегда в конце концов сдаётся. Но Хуа Чэн неожиданно для себя решает поддаться на уговоры раньше, чем Се Лянь пустит в ход своё секретное оружие, и немного разворачивается к нему, чуть выпрямляя спину и позволяя лёгкой улыбке коснуться его губ.       Се Лянь удивлённо вздыхает, с почти что благоговением глядя на демона, но не хочет заставлять его долго ждать, – а то тот, небось, ещё и передумает, – и быстро делает пару снимков, чтобы уж точно вышло хорошо. Но Хуа Чэн, кажется, из того типа людей, что в любой ситуации, даже на случайном фото, будут выглядеть сногсшибательно, и снимки с ним получаются действительно хорошими, в полном объёме передавая его ленное, отчего-то игривое настроение и ласковый взгляд.       С чувством выполненного долга Се Лянь кивает сам себе, убирая камеру.       — Спасибо, что потакаешь мне, Сань Лан, – с чувством признательности произносит он, на что демон только по-доброму усмехается.       — Ты не просишь у меня чего-то сверхъестественного, чтобы благодарить за это, – он пожимает плечами, на мгновение отводя взгляд. – Да и мне не сложно.       Се Лянь тихо вздыхает, не зная, что делать с разрывающими его сердце эмоциями, такими новыми и тёплыми, что хочется греться в них, как под лучами летнего солнца.       — Всё равно спасибо.       Хуа Чэн не отвечает, но Се Лянь знает, что он его услышал. Этого более чем достаточно. Он понимает, что демону сложно выражать свои эмоции так же открыто, как это делает Се Лянь, поэтому не давит на него, позволяя дойти до всего самому. В конце концов, Хуа Чэн и так уже сильно изменился с их первой встречи, так что Се Ляню ничего не стоит подождать ещё немного.       В конце концов они спускаются с крыши, – не без помощи демона, который просто прижимает Се Ляня к себе за талию и спрыгивает на землю, – и прогулочным шагом направляются обратно в резиденцию, в последний раз пробегаясь глазами по невообразимому разнообразию Призрачного города. Се Лянь чувствует лёгкую усталость в ногах и даже пару раз зевает, но всё равно он безумно рад, что посетил улицы города именно сегодня. Такая красота действительно стоила того, чтобы подождать. Се Лянь понимает, почему Хуа Чэн не пускал его туда раньше – если бы он увидел, как город готовят к празднику, то его впечатление самим днём рождения было бы уже не таким сильным.       Они идут близко друг к другу, практически плечом к плечу, потому что улицы многолюдны, а демоны очень шумные и активные, и как-то не хочется всё время обходить их. Ладони слегка соприкасаются, Се Лянь чувствует прохладную кожу чужих рук, сильных рук, закалённых в боях и сохранивших на себе следы нелёгкой жизни: от маленьких шрамов, едва заметных по прошествии лет, до небольших мозолей на внутренней стороне от использования оружия и частых тренировок. Он чуть смелеет, не отводя взгляда от раскинувшейся перед ними улицы, и нарочно касается ладони Князя демонов, ненавязчиво прося о маленькой близости, и Хуа Чэн понимает его без слов, беря его за руку и слегка сжимая в своей. Он так же не смотрит на человека, но в очередной раз потакает ему в безобидной просьбе, на самом деле чувствуя необъяснимое волнение от того, что Се Лянь так близко, хотя они всего лишь держатся за руки. Но именно такое лёгкое и робкое прикосновение кажется ему во много раз интимней, чем любой поцелуй.       Се Лянь прячет застенчивую улыбку в уголках губ и встаёт ещё ближе, чтобы их плечи соприкасались при каждом шаге, и ликует, когда Хуа Чэн не отстраняется.       Но когда они подходят к поместью, с губ Се Ляня срывается расстроенный вздох.       — Что такое? – интересуется Хуа Чэн, глядя на своего спутника через плечо. Только что Се Лянь был полон энергии и светился от счастья едва ли не ярче, чем бумажные фонарики, развешанные вдоль улиц Призрачного города, а теперь с досадой смотрит на демона.       — Твой день рождения, Сань Лан. Я совсем забыл, что у меня даже нет подарка.       Демон фыркает, чуть улыбаясь.       — Се Лянь, мне не нужны подарки. У меня и так все есть.       Се Лянь на его слова лишь мотает головой.       — Подарки – это не только про вещи, Сань Лан. Это про внимание, заботу и…благодарность. Ты столько делаешь для меня, соглашаешься на все, чего бы я ни попросил, а мне даже нечем тебя поблагодарить.       Хуа Чэн замирает, не зная, как реагировать на чужие слова. Он действительно себя так ведет? Он всегда думал, что просто оказывает гостеприимство, но, оглядываясь назад, в каком-то смысле он действительно во всем потакает Се Ляню. Гуляет с ним по городу, рассказывает истории, когда Се Ляню стало интересно, как живут демоны и боги, разрешает фотографировать все, что тот пожелает, делая вид, будто не замечает, как Се Лянь украдкой направляет на него объектив камеры. Хуа Чэн даже отвёл его в храм, куда никого раньше не пускал. Потому что захотел поделиться чем-то важным для него, впервые за всю свою долгую жизнь захотел открыться другому человеку, потому что одобрение Се Ляня по какой-то причине было ему необходимо. И как же приятно оказалось видеть искреннюю реакцию Се Ляня на всё, что он ему показывал, видеть неподдельный интерес и восхищение ставшими обыденными для него вещами, но такими новыми и волшебными для человека из другого времени.       — Все в порядке. Мне вполне достаточно того, что тебе понравилось в городе. За все шестьсот лет я ни разу не праздновал свой день рождения, но я не жалею, что вышел из дома сегодня. Мне понравился этот вечер, а больше мне ничего и не нужно.       Это откровение, кажется, шокирует самого Хуа Чэна, который не ожидал от себя такой честности или по крайней мере того, что произнесет подобное вслух.       На щеках теплится мягкий румянец, и Се Лянь чувствует, как громко бьётся в груди его бедное сердце от чужих слов. Он не должен так реагировать на слова демона ради своего же блага, но ничего не может с собой поделать, сдаваясь под тяжестью эмоций, переполняющих его каждый раз, когда он смотрит на Хуа Чэна.       — Сань Лан, ты… Мне тоже понравился сегодняшний вечер. Я надолго его запомню.       Это обещание, которое он дает не столько себе, сколько Хуа Чэну. Обещание, что он будет его помнить, даже когда вернётся в свое время и расстанется с ним, отделенный от него веками истории.       Хуа Чэн, кажется, понимает, что он имеет в виду, и благодарно кивает, не отводя внимательного и тёплого взгляда от человека напротив.       Они поднимаются по лестнице молча, идя в комфортной тишине, которую каждый из них боится нарушить. Где-то за спиной ещё слышится шум ночного города, празднующего день рождения своего градоначальника, но с каждым шагом он становится всё тише, утопая в нежном шелесте листвы и редкой песне сверчков, словно маленьких звёздочек летающих меж деревьев и над самой травой. То тут, то там раздаётся мелодичный звон серебряных бабочек, что кружат по саду, обрамляющему вход в поместье. Они летают вокруг, кидая робкие заинтересованные взгляды на своего хозяина и его спутника, что неспешно прогуливаются тут же, вдоль усеянных цветами каменных дорожек. Иногда одна из них достаточно смелеет, чтобы подлететь к Се Ляню и сесть ему на макушку, бросая отблески серебра на русые волосы, пока другая её подруга удобно уместится на заботливо протянутой ладони, мягко ползая туда-сюда и щекоча кожу тонкими лапками.       Се Лянь улыбается, наблюдая за ними, за их игривым кружением вокруг него, не замечая направленный на него уязвимый, но бесконечно нежный и влюбленный взгляд. Хуа Чэн позволяет себе смотреть так, только когда Се Лянь не видит. Он не привык показывать собственные чувства, но перестает контролировать себя, если знает, что никто не станет свидетелем его сентиментальности. Ему дано не так много времени, чтобы насладиться чужой заботой и привязанностью, поэтому он не пытается убежать от себя, игнорируя то, что теплится на глубине его сердца, когда он смотрит на Се Ляня и ловит его улыбку, искрящуюся на дне золотистой радужки.       Через какое-то время он его забудет. Пройдет сто, двести, триста лет, но чужое лицо исчезнет из памяти, и даже такому сильному призраку, как он, не избежать этого. Всё рано или поздно уходит, хотим мы этого или нет. Хуа Чэн тоже когда-то уйдет. Се Лянь сказал, что записи о нем в какой-то момент обрываются, и нет упоминания о его второй, окончательной смерти. Но нет и о том, что он всё ещё существует.       Хуа Чэн уже умирал однажды и не боится пройти через это снова, но знать, что всё, чем ты когда-то жил, сотни, почти тысячи лет твоего существования закончатся и станут лишь страницами в книгах по истории…это почти как читать надпись на собственной могильной плите, похороненной где-то на заброшенном кладбище, за которым больше никто не ухаживает.       Это оказалось больнее, чем он думал.       Но даже так, даже если он бесследно исчезнет через несколько веков, он не хочет забывать. Не хочет забывать чужой улыбки и янтарных глаз, что смотрели на него с теплотой и заботой впервые за всю его долгую жизнь.       Ему нужно что-то ещё, кроме образа в его памяти.       Они заходят в поместье, проходя в комнаты Хуа Чэна, где их уже дожидается накрытый чайный столик, а в воздухе витает слабый аромат жасмина.       Се Лянь не видит смысла спрашивать, как слуги узнали, что они возвращаются, и успели приготовить всё к их приходу, и устраивается на подушках напротив демона, делая глоток душистого чая и расслабленно вздыхая.       — Я даже не думал, что так устал, – со смешком произносит он, глядя на Хуа Чэна. Ноги кажутся тяжёлыми после долгой ходьбы, и, честно говоря, он был бы не прочь принять ванну, но это может подождать.       — Тебе стоит отдохнуть, ты весь день был на ногах.       — Может быть, но я не хочу. Не люблю, когда день заканчивается. У меня есть дурная привычка ложиться так поздно, как только смогу, потому что не хочу начинать завтрашний день. Особенно сейчас, – к концу фразы его улыбка померкла, и Се Лянь опустил глаза, разглядывая свое отражение на водной глади, и Хуа Чэн догадывается, о чём он думает, но ничего не говорит, потому что не нужно слов, чтобы понять, что на душе у этого человека.       Они сидят в тишине какое-то время, когда демон подает голос.       — Се Лянь, можно твой фотоаппарат?       Мужчина выныривает из своих мыслей, удивлённо приподнимая бровь и без слов передавая Хуа Чэну камеру. Ему всё ещё кажется, что демон выглядит довольно забавно, держа ее в руках.       Некоторое время Хуа Чэн листает отснятые фотографии, – их оказалось больше, чем он думал, – на секунду останавливаясь на тех, где изображён он сам, пока не находит единственную, с которой на него смотрит Се Лянь.       — Что ты собираешься делать? – интересуется он, глядя, как по щелчку пальцев в чужой ладони материализуется лист бумаги.       — Немного поколдую, – задумчиво произносит Хуа Чэн, побуждая Се Ляня сесть ближе.       Он держит фотоаппарат, кончиками пальцев прикасаясь к экрану, осторожно, боясь не рассчитать силу и сломать устройство, и Се Лянь наблюдает, как магия едва заметно искрится под его пальцами, а снимок на экране медленно тускнеет, красками перетекая на чистый лист, беспорядочно окрашивая его разноцветьем и сливаясь в цельную картинку.       — Ты хотел мне что-то подарить, верно? Вот. Это будет моим подарком, – Хуа Чэн чувствует себя немного неловко, говоря это, но не пытается забрать свои слова назад.       Се Лянь удивлённо смотрит на свою фотографию в чужих руках, даже не пытаясь спрашивать, как Хуа Чэн вообще перенёс изображение с камеры на лист бумаги, но когда до него доходит смысл чужих слов, на скулы ложится легкий румянец.       — Моя фотография? – неуверенно спрашивает Се Лянь, на что Хуа Чэн лишь коротко кивает. – Но зачем она тебе?       Демон отводит взгляд, глядя на изображение человека, сидящего перед ним, и неопределенно пожимает плечами, а в его голосе мелькает оттенок грусти.       — Воспоминания. Не важно, сколько лет ещё проживу я или этот город, пока однажды это всё не канет в Лету, но до того момента я хочу сохранить память об этих днях. О тебе и…. – он замолкает, поджимая губы и отказываясь смотреть на Се Ляня. – Ничего, забудь. Можешь считать меня сентиментальным, но я не хочу, чтобы это…приключение просто прошло мимо. Пусть даже я буду единственным, кто помнит о нём. Вряд ли я встречу тебя в будущем, так что пусть у меня будет хотя бы эта фотография.       Хуа Чэн молчит, разглядывая аккуратные, но уже ставшие привычными черты лица на снимке, и убирает его в рукав ханьфу, пряча ото всех как личное сокровище и горькое, но дорогое сердцу воспоминание.       Он поднимает взгляд, сталкиваясь с тёплыми глазами цвета янтаря, что смотрят на него с нескрываемой нежностью и грустью. Се Лянь не знает, но демон часто чувствовал на себе этот взгляд, всегда мягкий, но такой печальный. Раньше бы он разозлился, если бы кто-то посмел смотреть на него с жалостью, но Се Лянь…он позволяет ему это. Почему-то это приятно, когда исходит от него. С ним Хуа Чэн не чувствует, что его жалеют, но сочувствуют, переживают за него. Эта простая, безмолвная поддержка, в которой Хуа Чэн не думал, что нуждается, но распробовав, не может от нее отказаться.       — Мы можем сделать ещё, если хочешь, – робко предлагает Се Лянь, чувствуя необъяснимое тепло в душе от того, что его фотография стала для Хуа Чэна чем-то действительно важным.       Демон мягко улыбается, покачивая головой, и Се Лянь не может оторвать глаз от этой улыбки.       — Не нужно, спасибо. Одной будет достаточно.       — Ну, тогда я рад, что у Сань Лана будет небольшой сувенир из будущего, – непринужденно отзывается Се Лянь, стараясь скрыть за беспечностью собственное волнение.       Хуа Чэн фыркает, бросая на человека быстрый взгляд, и достает что-то из рукава ханьфу.       — У меня тоже есть кое-что для тебя, – произносит Хуа Чэн и видит, как с интересом загораются чужие глаза.       — То, что взял в качестве выигрыша у того демона? Можно посмотреть?       — Не торопись, – мягко осаждает его Хуа Чэн, делая легкий жест ладонью, и в его руке появляется резной гребень. – Сядь ко мне спиной.       Се Лянь уже примерно понимает, что задумал демон, но послушно садится, чувствуя беспричинный азарт и лёгкий трепет.       По коже бегут мурашки, когда чужая рука мягко развязывает ленту, удерживающую его хвост, и волосы шёлком рассыпаются по плечам. Се Лянь чувствует, как на скулы ложится тёплый румянец, когда демон перебирает его волосы, пропуская пряди меж пальцев, и аккуратно касается гребнем затылка, медленно и методично расчëсывая длинные волосы. От этих действий Се Лянь быстро расслабляется, прикрывая глаза и позволяя лёгкой улыбке коснуться губ. Движения Хуа Чэна неспешные и успокаивающие, его прикосновения – мягкие и осторожные, почти трепетные, словно он касается хрупкого хрусталя, и Се Лянь не может не замечать, как сильно демон отличается от себя прошлого, когда они только встретились. Тогда он относился к нему холодно и подозрительно – оно и понятно, но сейчас…где-то внутри сердце быстро-быстро бьётся от мыслей о том, как поменялся рядом с ним Хуа Чэн. Как легко оказалось найти в нем эту заботу и ласку, которую он запер внутри, никому не показывая, отказываясь верить, что способен на искренние чувства.       За этими мыслями он не замечает, как демон заканчивает колдовать над его волосами, собирая их в незамысловатую, но аккуратную прическу, закрепляя боковые локоны на затылке заколкой-шпилькой.       — Можешь смотреть, – произносит Хуа Чэн, придерживая два зеркала, чтобы Се Лянь смог оценить его работу.       С губ срывается удивлённый вздох, когда Се Лянь смотрит на себя в отражении. Он никогда не носил ничего подобного, поэтому с замиранием сердца разглядывает заколку из белого нефрита с золотым цветком на вершине, с которого, нанизанные на тонкие нити, свисают белые и розовые бусины, словно застывшие на ветру лепестки роз.       На губах расцветает счастливая улыбка, когда он оборачивается, чтобы посмотреть на Хуа Чэна.       — Это прекрасно, Сань Лан, спасибо. Я обязательно буду хранить ее.       — Я надеюсь на это, – шепотом, на грани слышимости произносит Хуа Чэн, глядя на чужую улыбку, что кажется ему ярче полуденного солнца.       В конце концов Се Лянь удаляется в свою комнату, пожелав Хуа Чэну спокойной ночи, даже если уже знает, что демон наверняка просидит с книгами до самого утра. Се Ляню бы хотелось, чтобы он хоть немного отдохнул, пусть Хуа Чэн и заверял его, что сон ему не нужен.       Проходя мимо галереи, выходящей наружу, Се Лянь останавливается, глядя на чарующей красоты сад, всё ещё удивляясь, что такое прекрасное место могло быть создано демоном.       Он устал, но всё же недостаточно, чтобы сразу идти в кровать, так что решает прогуляться немного перед сном. Кто знает, как долго ему ещё будет позволено лицезреть эту красоту: ряды глициний и магнолий вдоль дорожки, цветущие круглый год, бабочки, что отливают серебром, удобно расположившиеся на травинках и белых цветах, призрачные огни, что освещают сад, словно сотни светлячков. Се Лянь не может сдержать изумлённого вздоха каждый раз, как приходит сюда. Это место достойно называться королевским садом, но в реальности им владеет один лишь демон, создавший в центре шумного города-призрака сверкающую цветочную оранжерею.       Кстати, о цветах.       Хуа Чэн как-то обмолвился, что у многих демонов и небожителей есть своего рода прозвища, которые настолько прицепились к ним, что многие люди даже не знают их настоящих имён. И, конечно, Се Лянь был просто обязан выпытать у демона, какое прозвище было дано ему. Хуа Чэн долго отнекивался, переводил тему, лишь бы только человек забыл об этом факте. Как бы не так. Се Лянь не прекратил свои попытки узнать, как же люди окрестили Князя демонов, и, в конце концов, Хуа Чэн сдался.       Собиратель цветов под кровавым дождём.       Се Ляню это прозвище показалось ужасно поэтичным и красивым, хотя Хуа Чэну, кажется, было неловко его упоминать. Он считал, что оно слишком вычурное и сентиментальное, даже если случай, из-за которого он и получил это имя, действительно произошёл. Демон говорил об этом с некоторой долей пренебрежения, будто не хотел акцентировать на нём внимание, однако Се Лянь мысленно восхитился людской фантазией. Подобное прозвище было таким же изысканным и утончённым, как и сам Хуа Чэн, даже если он отказывался в это верить.       Сейчас же Се Лянь медленно гуляет по саду, касаясь цветов глициний, что под собственной тяжестью тянутся к земле, вдыхает их аромат и слабо улыбается. Всё вокруг кажется эфемерным, волшебным, словно страна грёз, которую так не хочется покидать. В конце концов, у него не так много времени здесь, – пусть он и не знает, когда сможет вернуться домой, – но он всё равно хочет увидеть как можно больше, запомнить как можно больше, чтобы хранить в воспоминаниях красоту ушедших дней. За такой короткий срок Се Лянь влюбился в этот город, в его жителей, пускай странных и чудаковатых, но по-своему милых и забавных, когда речь идет об их градоначальнике, которого они уважают и защищают. Он влюбился в это место, в этот дом – такой прекрасный, но слишком большой для одного Хуа Чэна, – в эти сады, в стрекот светлячков и мерцание серебряных бабочек.       Он влюбился в хозяина этого места, такого же восхитительного и удивительного, как и всё вокруг. Этот город – его детище, пристанище для тех, кто чувствует себя таким же одиноким, как он когда-то. Этот дом – настоящее произведение архитектурного искусства, раскрывающего его многогранную натуру и чувство прекрасного. Этот сад с призрачными бабочками – символ его любви и веры, что прочнее алмаза и сильнее любой стихии. Это всё – Хуа Чэн, его отражение и внутренний мир. Находясь сейчас здесь, гуляя по шумным ярким улочкам города-призрака, сидя в доме в чужих комнатах, Се Лянь чувствует, что с каждым разом всё глубже заглядывает в чужую душу, испытывая настоящий восторг от того, что ему это позволяют.

homura – LiSA

      Тишину и размеренные мысли нарушает тихий перезвон цепочек на чужих сапогах, и Се Лянь не упускает из внимания, как его сердце сжимается от этого звука, и он поворачивается, замечая Хуа Чэна, медленно идущего к нему расслабленной походкой.       — Не спится? – интересуется он, подойдя ближе.       — Я даже не дошёл до своей комнаты, когда решил прогуляться. Тут так красиво, Сань Лан.       Демон слегка улыбается, окидывая взглядом цветущие глицинии и магнолии.       — Рад, что тебе нравится, – полушёпотом произносит он, наблюдая за искренними эмоциями на чужом лице.       — Разве мне может не нравиться, Сань Лан? – спрашивает Се Лянь, словно это само собой разумеющееся. – Ты создал прекрасное место, я никогда его не забуду.       Хуа Чэн молчит, поджимая губы и отводя взгляд. Он совершенно не хочет об этом думать, но каждый их разговор волей-неволей приходит к этой теме. Как будто они стараются всё время напоминать друг другу, что придётся расстаться, что это неизбежно, что бесполезно строить планы и мечтать об ином будущем, причиняя друг другу боль.       — Се Лянь.       — М?       — Что, если…что, если ты не сможешь вернуться обратно? – спрашивает Хуа Чэн, запинаясь и отказываясь смотреть Се Ляню в глаза. – В смысле, я сделаю всё от меня зависящее, как и обещал, но что, если этого будет недостаточно? Ты…останешься здесь? – «со мной?» – не произносит, боится дать волю чувствам. В его голосе звучит робкая, неуверенная надежда, но он не позволяет этому задержаться. – Или будешь путешествовать, исследовать этот мир?       Се Лянь молчит какое-то время, и эти секунды кажутся Хуа Чэну часами. Он знает, что это неприятная тема для Се Ляня, но он не мог не спросить. Хуа Чэн прекрасно понимает, что Се Лянь волнуется за тех, кого оставил в том времени, что он скучает по ним, и демон уверен, что чувствовал бы то же самое на его месте, но здесь и сейчас, если ничего не выйдет, если Се Лянь застрял здесь с ним, захочет ли он остаться? Не надоест ли ему общество Хуа Чэна? Не захочет ли он сбежать от него, оставив снова одного?       Хуа Чэн отказывается признаваться самому себе, что не хочет, чтобы Се Лянь уходил. Куда угодно. А если уйдет, он хочет пойти с ним.       — Если я не вернусь… – тихо повторяет Се Лянь, с досадой сжимая кулаки, стараясь заглушить в себе страх того, что он больше никогда не сможет увидеть своих близких. Что они так никогда и не узнают, что с ним стало. Это пугает его больше всего. Он бы смог пережить то, что не встретился бы с ними больше никогда в этой жизни, но ему страшно и горько от мысли, что они будут искать его, искать долго и безрезультатно, будут до конца жизни гадать, куда он пропал, представлять самое худшее, не зная, что он жив и здоров, но так далеко от них, что трудно представить.       Се Лянь безумно боится этого. Он не хочет причинять им боль.       Но если это все-таки произойдет… Се Лянь скашивает взгляд, боковым зрением замечая высокую фигуру в красном, что терпеливо ждёт его ответа, хотя Се Лянь чувствует его нервозность. Если это всё-таки произойдет, он хочет остаться с ним. Куда ему еще идти? Он ничего не знает об этом мире и его законах, он до этого времени о богах и демонах-то думал, как о простых легендах. Но вот он здесь, стоит в резиденции настоящего демона, управляющего городом, полном такой же нечисти и прочих тварей, вокруг летают призрачные бабочки, созданные этим же демоном, а сам Хуа Чэн…       Он прекрасен, кто бы что ни говорил.       В отличие от прочих демонов, населяющих город, Хуа Чэн наиболее всего похож на человека. Не только внешне. Его чувства, его эмоции и переживания намного глубже, чем у любого другого здесь. Он кажется холодным и отстранённым, но тает от улыбки и незатейливой ласки. Се Лянь в очередной раз невольно сравнивает его с диким котёнком, никогда не знавшим любви, но тянущимся к ней, как цветы к солнцу, что расцветают прекрасными душистыми бутонами. Достаточно лишь немного нежности, искренней заботы и внимания, и он замурлычет, как прирученный хищник.       Се Лянь слегка улыбается подобному сравнению, в конце концов поворачиваясь к Хуа Чэну. Бусины на заколке тихо звенят от движения.       — Если я не вернусь, то да, пожалуй. Я хочу увидеть этот мир, но один я не пойду. Сань Лан, – он приподнимает голову, сталкиваясь с чужим взглядом, где искрится надежда. – Ты покажешь мне его?       — Каждый его уголок, – уверенно отвечает Хуа Чэн, не сдерживая улыбки.       Се Лянь не может не улыбнуться в ответ, хоть и чувствует необъяснимую боль в груди. Как будто они прощаются. Как будто, давая это обещание, они оба знают, что этому не суждено сбыться. Он не хочет этого, он не хочет покидать Хуа Чэна, не тогда, когда он впервые что-то чувствует к другому человеку. Но и остаться он не может. Если портал всё же откроется, ему придётся вернуться.       В какой-то степени, эгоистичной частью своей души, Се Лянь не хочет возвращаться. Это нечестно, просто нечестно ставить его перед таким выбором, когда чаши весов одинаково тяжелые, и он не может склониться в чью-то пользу, не чувствуя себя виноватым после. Если он останется здесь, то обречёт своих друзей и брата на пожизненные поиски, догадки и надежды, бессмысленные и бесцельные. Но если он уйдет, то потеряет Хуа Чэна. Даже больше – он оставит его одного, среди тысяч людей и демонов он снова будет один. Се Ляню останется только надеяться, что он сможет найти кого-то, кто будет видеть в нем не только демона, но и доброго, нежного и любящего человека. Преданного и верного.       Се Лянь не хочет оставлять его. Он чувствует себя предателем, даже если ничего и не сделал, даже если сам Хуа Чэн обещал вернуть его домой.       Демон, кажется, чувствует его настроение, подходя чуть ближе и робко, почти невесомо касаясь его щеки, оглаживая её легко, будто боясь причинить боль, идёт выше, заправляя непослушную прядь за ухо. Се Лянь чувствует, как от чужих касаний нагревается кожа, как на щеках расцветает румянец, но не стыдится этого, с замиранием сердца глядя на Хуа Чэна. Он видит неуверенность в его взгляде, трепет, с которым он прикасается к нему, и не может не чувствовать щемящую нежность к этому человеку.       Сейчас действия Хуа Чэна осторожные и бережные, – ничего общего с тем, как он касался его тогда на террасе, – и Се Лянь кротко вздыхает, тёплое ощущение предвкушения разливается по его телу, приятно согревая.       Поэтому, когда Хуа Чэн приподнимает его голову, удерживая за подбородок, он не сопротивляется. Когда он наклоняется ближе, останавливаясь в миллиметре от его губ, Се Лянь не хочет убежать.       Оттолкни меня – молит Хуа Чэн, вдыхая запах чужого тела так близко. – Не делай больно нам обоим, не иди у меня на поводу, прошу тебя.       Но Се Лянь не слышит его внутренней борьбы и подаётся вперед, прикрывая глаза и сокращая крохотное расстояние между ними, робко касаясь его губ. Хуа Чэн шумно выдыхает, сдаваясь ему на милость, и приоткрывает рот, мягко целуя, пробуя на вкус чужие чувства и отдавая взамен свои. Широкая ладонь скользит по талии, обнимая и притягивая ближе, успокаивающе поглаживая вдоль позвоночника, удерживает крепко, но мягко. На его плечи слегка неуверенно ложатся чужие руки, обнимая за шею и зарываясь пальцами в чернильный шёлк волос.       Се Лянь никогда не целовался и представить себе не мог, что свой первый поцелуй подарит демону из далекого прошлого.       Хуа Чэн никогда не целовался и не думал, что это может быть так приятно, когда ты влюблён.       Он чуть поворачивает его голову вбок, мягко сминая чужие губы, вкладывая в это все эмоции, все чувства, что не может выразить словами. Всю боль от скорого расставания. Се Лянь повторяет за ним, чувствуя горячий румянец на щеках от такой близости, от интимности прикосновений, от одного дыхания на двоих.       Хуа Чэн на мгновение отстраняется, поглаживая тёплое от смущения лицо большими пальцами, только чтобы на секунду встретиться с выразительным взглядом медовых глаз, подёрнутых лёгкой дымкой, и снова приникает к его губам, нежно целуя без возможности хоть когда-нибудь этим насытиться.       Се Ляню всегда было интересно, на что будет похож его первый поцелуй. Будет ли он неуклюжим и робким, будет ли ярким и пылким, страстным и глубоким. Не пожалеет ли он о нём потом, или наоборот, будет расстроен, что упустил шанс. Будучи одиноким человеком, Се Лянь часто фантазировал. Говоря всем, что ему не нужны отношения, втайне, одинокими пустыми вечерами, он представлял себе, что дома его кто-то ждёт. Что кто-то улыбается ему по утрам, готовит завтрак, целует на прощание. Что кто-то обнимает его, когда ему грустно и одиноко, помогает, когда он не может справиться сам. Каждый день дарит улыбку и говорит, как он прекрасен.       Что кто-то просто всегда рядом, безмолвно поддерживая и любя его просто за то, какой он есть.       В реальности же не было никого. Были друзья, был младший брат, которого он безумно любил, но прекрасно понимал, что это совсем не то, другая форма любви. Он просто хотел быть кому-то нужным, чтобы однажды кто-то по своей воле выбрал его.       И сейчас, впервые сблизившись с кем-то, сам того не ожидая, впервые позволив кому-то лучше узнать себя, он понимает, что его фантазии кардинально отличаются от реальности.       В реальности он краснеет. Он чувствует приятную тяжесть чужой руки на талии и широкую грудь напротив своей. Чувствует, как осторожно его удерживают рядом, медленно и трепетно прикасаются, будто все еще спрашивая разрешения. Такое невозможно представить. Это всегда больше, чем просто фантазия и желание быть ближе с кем-то. Это прикосновения, это робкие, осторожные взгляды, полные надежды на взаимность; это яркие и счастливые улыбки, которые ощущаются, словно награда за долгое ожидание; это чувственные и нежные поцелуи, сбитое дыхание, молчаливое доверие и согласие быть ближе, заглянуть глубже в чужую душу, чтобы увидеть там собственное отражение.       Это восхитительно. Се Лянь поражён даже не самим поцелуем, а чувствами, которые он приносит. Радостью, что клубится в сердце и распускается в нём подобно цветку; смущением от столь близкого контакта и самого факта, что кто-то его поцеловал, что он подпустил этого человека к себе. Удивлением и восторгом, что переполнили его в тот момент, когда Хуа Чэн решился на это; наслаждением, потому что целоваться с демоном приятно, до зажмуренных глаз и тяжёлого дыхания.       Он отвечает Хуа Чэну, учится вместе с ним, открывая для себя новые ощущения и эмоции, удовольствие от близости с другим человеком, от чужих рук на своём теле и мягких губ на своих собственных. Се Лянь прерывисто вздыхает, когда демон на мгновение отстраняется, и едва не мурлычет, когда он нежно оглаживает его щёки, а после снова целует, выбивая воздух из лёгких и почву из-под ног. Сердце заходится в бешеном, счастливом ритме, и Се Лянь не хочет отпускать Хуа Чэна никогда. Хочет забыть о том, где находится и что ему нужно будет вернуться, хочет позволить себе подумать о будущем, в котором один демон будет занимать не последнее место в его жизни. Он просто не хочет уходить сейчас.       Если бы это произошло раньше, до того, как они перешли черту, Се Ляню не было бы так больно, потому что их бы не связывали никакие отношения, кроме дружеских.       Но сейчас он хочет плакать от того, что ему придётся с Хуа Чэном расстаться. Он смаргивает подступившие к глазам слёзы и разрывает поцелуй, утыкаясь лицом в чужое крепкое плечо и сжимая демона в объятиях, чувствуя запах свежести и дикого леса с его кожи, пугаясь, когда не слышит сердцебиения, но заставляет себя вспомнить, что Хуа Чэн уже мёртв и сердце у него не бьётся.       Его щёки очаровательно краснеют, стоит почувствовать, как его целуют в макушку и висок, успокаивающе поглаживая по спине. Чужие пальцы зарываются в его волосы, мягко перебирая прядки, аккуратно, чтобы не испортить только что сделанную причёску, и поглаживают по голове, побуждая Се Ляня подставиться под столь приятную ласку.       Хуа Чэн держит его так близко, силясь справиться с собственными эмоциями и не представляя, что делать дальше. Он действительно сделал это, действительно поцеловал его, перешагнув ту грань, что не осмелился в прошлый раз. Часть его жалеет, что он позволил себе столь необдуманный поступок, но другая – ликует, потому что ему ответили, потому что его чувства приняли. Он чувствует, как счастье вперемешку с тревогой и волнением терзают его душу, заставляя сомневаться в правильности своих действий и том, что им следует сделать теперь.       — Сань Лан, – тихий от смущения голос зовёт его, и Хуа Чэн опускает голову, любуясь чужими красными щеками и слегка опухшими губами. От его поцелуя.       — М?       Се Лянь мнётся, сжимая одежду на спине демона и заставляя себя не отводить взгляда. В его душе крепнет решимость, даже если он взволнован тем, чего хочет его сердце.       — Я…я не хочу, чтобы между нами был только поцелуй, – он выбирает витиеватую формулировку, чтобы не произносить вслух того, что должен был сказать на самом деле, но Хуа Чэн его понимает, удивлённо распахивая глаз, а с тонких губ срывается сбивчивый вздох.       Он чувствует, как напряжение сковывает всё его тело, как разум мечется в поисках верного решения, не находя ничего, кроме искреннего хочу.       Хуа Чэн наклоняется, накрывая мягкие губы поцелуем, и подбрасывает кости, открывая двери в свои покои.