Фотография на память

      — Ну и, что это такое?       — Камера. Я же уже объяснял, вы не слушали?       — Будешь дерзить, вышвырну на улицу.       Се Лянь фыркает, закатывая глаза и недовольно складывая руки на груди. Нет, этот демон его доведёт, честное слово.       Прошло пять дней с момента, как Се Лянь попал в прошлое, и все эти дни ему запрещалось выходить из комнаты, – разве что можно было посещать купальни, но на этом всё. Хуа Чэн не хотел, чтобы он «шлялся по резиденции» и мешал слугам. Было бы кому мешать, этих слуг здесь раз, два и обчелся. Сидеть взаперти в четырех стенах было ужасно скучно, благо хоть удалось выпросить у Инь Юя пару книг, – и то Се Лянь не уверен, что демон перед этим не спросил позволения у Хуа Чэна.       Вообще, с этой вечной темнотой у Се Ляня сильно сбился режим: он уже не уверен, когда у нормальных людей день, а когда ночь, и только по уровню своей усталости мог хоть немного ориентироваться во времени, – часов он, к слову, не заметил ни у себя в комнате, ни в покоях Хуа Чэна. Се Лянь в принципе не уверен, как в этом отрезке прошлого определяли время, но если это делалось исходя из положения солнца на небе, то тут он в полном пролёте.       Но ни Хуа Чэна, ни кого бы то ни было ещё это совершенно не волновало, – они бодрствовали почти всё время, Се Лянь то и дело слышал редкие шаги служанок за дверью.       Но если с ужасным режимом дня и даже скукой Се Лянь смирился, то с невероятно упрямым нравом градоначальника – нет.       Хуа Чэн не был злым или жестоким, он просто...как будто всё время пытался оставить последнее слово за собой и не терпел, когда кто-то не мог выражаться прямо. Или когда отвечал на его вопросы так, как это делает Се Лянь. По правде говоря, он сам не знает, в какой момент чувство самосохранения помахало ему ручкой, что он начал отвечать градоначальнику смелее и даже с каким-то наездом, будто общается со старым другом, а не с, очевидно, могущественным демоном.       Иногда ему казалось, что упрямство Хуа Чэна граничит с капризностью, – в такие моменты он был похож на подростка в пубертатный период, который считал, что обязан дерзить на любое сказанное ему слово и каждую минуту раздражённо закатывать глаза. Интересная черта характера для такого мужчины, как он, даже если немного подбешивает.       Вот и сейчас он строит из себя непонятно что, пригласив Се Ляня в свой кабинет и крутя в руках его фотоаппарат с таким видом, будто ему не объясняли его принцип действия.       Ну, хотя бы камеру вернул, и на том спасибо.       — Как я уже говорил, господин, это устройство нужно, чтобы делать маленькие картинки в мгновение ока. Они называются «фотографиями», и после съемки их можно распе...перенести на бумагу. Я покажу, если позволите.       Се Лянь протягивает руки, намекая, чтобы ему передали фотоаппарат, и Хуа Чэн медлит несколько секунд, прежде чем отдать его. Несмотря на серьёзное выражение лица и холод в единственном глазу, довольно сильно заметно, что Хуа Чэну любопытно, даже если он прикладывает просто колоссальные усилия, чтобы скрыть это.       Как ребенок, честное слово.       Се Лянь лишь внутренне усмехается на чужое поведение и включает камеру, поднося её к лицу, чтобы сделать фото.       — Что ты делаешь?       — Чтобы сфотографировать что-то, нужно посмотреть в это окошко, – он показывает на видоискатель вверху камеры, – оно показывает рамки фотографии и помогает построить композицию. Проще говоря, то, что будет видно в этом окошке, будет и на снимке.       Се Лянь делает первую фотографию, запечатлевая на ней просторный кабинет градоначальника Призрачного города, и, удовлетворëнный результатом, показывает её Хуа Чэну. Демон скептически смотрит на неё, переводя взгляд на убранство своей комнаты, и обратно, а интерес в его глазу становится более очевидным.       — И что, так можно сфото...       — Сфотографировать, – подсказывает Се Лянь.       — Сфотографировать что угодно?       — Естественно, – он пожимает плечами, перелистывая уже отснятые снимки и поворачивая экран к демону. – Вот, смотрите, я снимал храм Уюна, в котором был до того, как попал к вам.       Фотографии довольно простые и немного скучные, но Хуа Чэн заинтересованно разглядывает их, прося Се Ляня перелистывать время от времени.       — Хм, он совсем не изменился за столько лет, – он прикладывает ладонь к подбородку, задумчиво глядя на снимки, а у Се Ляня просыпается научный интерес.       — Вы там были?       — Был, лет пятьсот назад.       Он говорит это так бездумно, но у Се Ляня едва глаза на лоб не лезут от этой информации.       — Сколько?!       — Пятьсот лет, может, чуть меньше. Ты чего так кричишь? — демон слегка выгибает бровь, удивлëнно глядя на человека, слегка наклонив голову. Его манера общения стала чуть попроще, что не может не радовать Се Ляня. Но это не значит, что он не в замешательстве.       — Вы живете уже так долго? Сколько вам лет? – у Се Ляня, на самом деле, ещё уйма вопросов касательно устройства этого мира, но он решил начать с малого.       — Чуть больше шестисот. Чем сильнее демон, тем выше продолжительность его жизни. С богами по-другому, но они тоже долгожители, – несмотря на довольно неприветливый характер, Хуа Чэну, казалось, нравилось что-то рассказывать Се Ляню. В особенности приятно было наблюдать, как у него загораются глаза от того, что демон считал столь обычным. Конечно, это работает и в обратную сторону, ведь ему всё ещё интересно, как устроен мир будущего, даже если он до него не доживёт. Точнее, поэтому и интересно. Несмотря на неутешительные новости касательно его будущего, любопытство никуда не исчезло, и Хуа Чэн не отказался от идеи расспросить Се Ляня обо всём. Только он всё же лучше контролирует свои эмоции, чем этот человек.       — Вы хотите сказать, что боги тоже существуют? – Се Лянь почти жалел, что у него нет диктофона или хотя бы записной книжки, – придётся держать в уме всë сказанное Хуа Чэном. Он чувствует себя журналистом, берущим шокирующее интервью у звезды.       — Естественно, – фыркает демон, пожимая плечами. – И они далеко не такие паиньки, какими их считают люди.       В его голосе слышалась открытая неприязнь и пренебрежение, словно одна мысль о небожителях вызывала у него головную боль.       — А расскажете поподробнее?       — Позже, – тормозит его Хуа Чэн, игнорируя направленный на него жалобный и полный надежды взгляд. – Сначала объясни всё до конца с этой штукой.       Он кивает на камеру, с которой, собственно, и началось их обсуждение, и Се Лянь вынужден сдаться на его милость, но обещание скорого разговора заставляет его сердце радостно сжиматься.       — Да я, в общем-то, всё уже объяснил, – он пожимает плечами, крутя в руках камеру и буквально чувствуя на себе взгляд Хуа Чэна, и просто ждет.       — Можно попробовать?       Не «дай» или «я хочу», а «можно». Се Лянь сдерживает рвущуюся на лицо улыбку, когда слышит плохо скрываемое любопытство в голосе демона, которому явно не терпится самому попробовать попользоваться неизвестным ему устройством. Он сейчас выглядит почти так же, как Се Лянь, когда тот слушает всё, что рассказывает ему Хуа Чэн.       — Поднесите камеру к лицу, да, вот так, и один глаз нужно...кхм, впрочем, и так сойдет.       Се Лянь стремительно краснеет и едва не бьёт себя по лбу за такую глупую оплошность, но демон, кажется, не заметил его промаха или просто проигнорировал то, что вполне мог счесть за грубость.       Так что Се Лянь решает помолчать и просто передаёт ему камеру, объясняя, куда нажимать, а какие кнопки лучше не трогать. И теперь уже он прилагает колоссальные усилия, но только чтобы не засмеяться: демон с технологиями двадцать первого века выглядит как пожилой человек, которого пытаются научить пользоваться смартфоном, – так же странно и немного комично. Но, к его чести, он выглядит сосредоточенным и довольно быстро разбирается, как пользоваться фотоаппаратом, делая пару снимков собственного кабинета, даже каким-то образом поняв, как приближать и отдалять камеру.       — У вас хорошо получается, – искренне хвалит его Се Лянь, листая отснятые кадры. Самые первые снимки были немного смазаны из-за того, что у демона, возможно, слегка тряслись руки, но все остальные были довольно четкие. Несмотря на огромную разницу в технологическом прогрессе, демон на удивление быстро учится пользоваться благами цивилизации двадцать первого века.       И его похвала не остаётся незамеченной, – демон хмыкает, едва заметно ухмыляясь уголком губ, будто даже не сомневался, что у него получится разобраться с неизвестной ему техникой, и Се Ляню остаётся только улыбаться на чужое поведение. Хуа Чэн сейчас похож на ученика, которого хвалит учитель за выполнение сложного задания, и Се Лянь не собирается лишать его маленькой радости победы.       — А людей тоже можно фотографировать? – вдруг спрашивает демон, и человек согласно кивает.       — Конечно, я же говорил, можно снимать что угодно, – конечно, есть этические рамки того, что фотографировать не стоит, но Се Лянь не видит смысла объяснять это демону.       Он ожидает, что Хуа Чэн попросит заснять его, но демон поступает наоборот.       — Сядь ровно, – он забирает камеру и наводит объектив на Се Ляня, прикидывая, как лучше сфотографировать.       Се Лянь удивлëнно вскидывает брови, тушуясь, когда понимает намерения демона. Честно говоря, он не очень любит фотографироваться, но так и быть, немного подыграет Хуа Чэну.       Так что он делает то, о чем его просят, и слегка выпрямляется, приглаживая распущенные волосы и укладывая их в более или менее аккуратную прическу. Он поправляет складки ханьфу, – Се Лянь всё же научился надевать его правильно, у него была уйма времени, чтобы практиковаться, – и складывает руки на столике, глядя в камеру и слегка улыбаясь.       Пару секунд Хуа Чэн настраивает объектив, после чего слышится щелчок затвора, и демон убирает камеру от лица, разглядывая получившееся фото.       — Неплохо, – констатирует он, поворачивая фотоаппарат к Се Ляню и показывая результат.       И Се Лянь с ним полностью согласен, разве что ему на мгновение кажется, что он не в резиденции демона, а в студии с очень качественными декорациями, – во всяком случае так подумает любой, кто увидит это фото. Ну, это и к лучшему.       — Господин, вы разрешите мне поснимать ваше поместье? Я бы хотел всё сфотографировать, пока зарядка не села.       — Что это значит? – Хуа Чэн, кажется, всё время так реагирует на незнакомые ему слова или явления.       — Вот, смотрите, – он указывает в уголок экрана на маленькую иконку батарейки. – Это индикатор заряда камеры. Когда он окажется на нуле, она выключится и больше не будет работать.       — Вообще? Хочешь сказать, её после этого можно будет выкидывать? – какое бесполезное изобретение, если им можно пользоваться такое малое количество времени.       — Нет, господин, – Се Лянь чуть посмеивается, мягко улыбаясь, – её просто нужно зарядить, но я не смогу сделать этого здесь.       Как ни печально, в этом времени не было всего того, к чему привык Се Лянь и чем он ежедневно пользовался. Только оказавшись на несколько веков в прошлом он понял, насколько современные люди зависимы от телефонов или любых других гаджетов. Конечно, нет ничего плохого в том, что они пользуются тем, что создали для своего же удобства, но этот факт поражает, и не в хорошем смысле.       — То есть, эта полоска должна быть полной, чтобы камера работала? – не совсем так, но Се Лянь согласно кивает, не видя смысла вдаваться в подробности. Главное, что демон понял принцип.       Хуа Чэн замолкает, задумчиво глядя на устройство в своих руках и немного неуверенно поджимая губы, будто о чём-то размышляя. В конце концов он осторожно подносит ладонь к экрану, касаясь его самыми кончиками пальцев, под которыми начинает искриться уже знакомыми всполохами красная магия. Се Лянь немного напряженно наблюдает, как демон колдует над его камерой, едва сдерживая себя, чтобы не забрать устройство из чужих бледных рук. Как-то не хочется, чтобы фотоаппарат сломали. Он даже толком ничего не успел заснять!       Но вскоре Хуа Чэн прекращает свое маленькое шоу, отдавая камеру обратно Се Ляню, и тот облегчённо (и слишком заметно) выдыхает, на секунду прикрывая глаза.       — Держи. Можешь каждый уголок в резиденции сфотографировать – она не выключится.       Се Лянь удивлённо смотрит на камеру, и действительно: заряд, который был истрачен на четверть, теперь снова полон.       И он даже не пытается сдержать улыбку, просящуюся на лицо.       — Спасибо большое, господин Хуа! – он счастливо переводит взгляд с фотоаппарата на демона, радуясь, что тот не только пошел ему навстречу, но и зарядил его камеру. Просто так, Се Лянь даже не просил его об этом!       В груди разливается приятное тепло от чужой внимательности и понимания, на которые Се Лянь, честно говоря, не особенно рассчитывал, но которым приятно удивлён и бесконечно благодарен. Демон подарил ему уникальную возможность: своими руками запечатлеть историю прошлого во всей её красе, и не что-нибудь, а настоящий город демонов! И пусть Хуа Чэн пока дал разрешение только на съëмку поместья, Се Лянь уверен, что сможет уговорить устроить ему экскурсию по городу, – он просто не может упустить такой шанс.       А Хуа Чэн смотрит на него с плохо скрываемой усмешкой, но в ней нет ни капли презрения, а лишь лёгкое веселье. Как мало кому-то, оказывается, нужно для счастья.       Он и сам не знает, что подтолкнуло его на такой шаг, – вроде бы, ничего серьёзного, но Хуа Чэн никогда не оказывал кому-то милость просто так. Он не из тех сердобольных и щедрых людей, которые готовы поделиться последней каплей воды со случайным прохожим, но и такие порывы ему не свойственны. Возможно, ему просто было интересно посмотреть, как поведёт себя Се Лянь, – он на всё реагировал так живо и открыто, что Хуа Чэну на мгновение стало любопытно, как он отреагирует, если демон сделает для него что-то просто так.       И результат был именно такой, как ожидал Хуа Чэн: Се Лянь едва не светился от счастья, когда ему не только разрешили фотографировать всё, что его душе угодно, но даже зарядили камеру. И видеть такую реакцию было приятно.       Хуа Чэн не сразу понял, что так отличало этого человека от всех остальных, – он был открытым и честным, и, кажется, совсем не боялся демона. Он не пытался угодить Хуа Чэну, не старался подлизаться к нему и не искал какой-то выгоды, – разве что попросил вернуть его домой, но демон не видит в этом ничего такого. Это вполне логичная просьба, да и Се Лянь заикнулся об этом всего лишь однажды, не напоминая об этом каждый божий день и не раздражая Хуа Чэна своими приставаниями. Он не боялся отвечать дерзко и высказывать своё мнение, даже если демон замечал, насколько непривычно для Се Ляня разговаривать в столь уважительном тоне и как он каждый раз будто напоминает себе обращаться к Хуа Чэну на «вы». Это забавляло, но совершенно не раздражало.       Но больше всего удивляло то, насколько разговаривать с Се Лянем было легко. Он, очевидно, не имел ни малейшего представления о том, кто такой Хуа Чэн, поэтому и вел себя столь беспечно, но это было...неплохо. Хуа Чэн уже не помнил, когда последний раз говорил с кем-то на равных. Ну или почти. И ему это нравилось.       Несмотря на тщательно выстраиваемую репутацию среди людей, демонов и даже богов, несмотря на то, что демон не терпел неуважения к своей персоне, тот факт, что Се Лянь не боялся его и не видел в нём кого-то страшного и опасного, почему-то очень радовал.       Это выглядело как если бы у Хуа Чэна был друг или близкий товарищ. Но друзей у него никогда не было, даже в детстве. Может, поэтому общение с Се Лянем казалось ему столь интересным. По правде говоря, Хуа Чэну не терпится расспросить его о будущем, но он видит, что Се Лянь прилагает просто невероятные усилия, чтобы формально закончить разговор и не унестись со своим фотоаппаратом куда-нибудь на улицу, поэтому он решает оставить этот разговор на потом и отпускает Се Ляня.       И, как он и предполагал, Се Лянь ещё раз благодарит его и сматывается из комнаты, счастливо улыбаясь. Он ведет себя так спокойно и беспечно, что Хуа Чэн не поверил бы в его сказки о прошлом и будущем, если бы не другой язык и совершенно неизвестное устройство, аналогов которому Хуа Чэн не видел ни разу за всю свою жизнь. Так что демон просто списывает подобное поведение на характер самого Се Ляня, такой же лёгкий и беззаботный, как он сам.       Хуа Чэн провожает взглядом фигуру в белом, усмехаясь про себя и возвращаясь к работе.       А Се Лянь, тем временем, просит бабочку вывести его на улицу, прикидывая, откуда лучше начать. Понятно, что за сегодня он не успеет обойти всё поместье целиком, – банально устанет, – но всё равно хочет увидеть как можно больше. Хуа Чэн был очень милостив к нему, и такую возможность нельзя упускать.       В итоге он решает первым делом прогуляться по тому небольшому саду, что виден у него из окна. По дороге туда он проходит несколько открытых галерей, по бокам которых на большом расстоянии друг от друга стоят каменные статуи различных мифических и обычных животных, по всему периметру развешаны бумажные фонари, отбрасывающие оранжевые и желтые тени, где-то даже висят маленькие колокольчики-обереги, которых явно не ожидаешь встретить в поместье демона. Всё вокруг создаёт свой особенный уют и атмосферу, присущую только этому месту, и Се Лянь не теряет времени зря, снимая всё хотя бы немного необычное и красивое, что только попадается ему на глаза. По правде говоря, Се Лянь уверен, что в лучах солнца это место было бы ещё прекраснее и уж точно напоминало бы настоящий дворец, а не мрачную резиденцию, но и так, в ночной темноте и тёплом свете фонарей оно выглядит великолепно.       В конце концов бабочка приводит его в тот самый сад, и Се Лянь тут же фотографирует его с разных ракурсов, делая пару снимков самой беседки крупным планом. В какой-то момент бабочка, заинтересованная его действиями, садится на маленькие колокольчики, подвешенные над входом в беседку, и Се Лянь осторожно наводит на неё камеру, чтобы только не спугнуть, и делает пару снимков, удовлетворённо улыбаясь. Бабочке, кажется, понравилось быть моделью, – она летает вокруг человека, будто бы заглядывая в экран фотоаппарата и пытаясь разглядеть получившиеся снимки, на что Се Лянь лишь весело смеётся, действительно показывая их ей.       — Вот, смотри, какая ты красивая, – задорно произносит он, глядя, как бабочка радостно летает вокруг, очевидно, оставшись довольной своими фотографиями и чужими комплиментами.       Се Лянь ещё раз фотографирует маленький сад, кивая самому себе, когда решает, что сделал достаточно, и присаживается на корточки, чтобы сделать пару снимков разноцветных карпов, что плещутся в маленьком искусственном пруду. Они подплывают к нему в ожидании угощения, но у Се Ляня, к сожалению, с собой ничего нет, поэтому рыбки вскоре уплывают, расстроенные таким отношением. Се Лянь обещает сам себе, что в следующий раз обязательно что-нибудь им принесёт.       Он просит бабочку показать ему ещё что-нибудь «на свой вкус», и она ведёт его куда-то вглубь территории поместья, петляя по галереям и облетая какие-то павильоны, вынужденно останавливаясь и ожидая Се Ляня, когда тот решает сделать пару снимков буквально всего, что видит. Он почти уверен, что она устало вздохнула бы, уже пожалев о том, что ей выпала роль сопровождающей, если бы могла. Так что Се Лянь даже извиняется перед ней, догоняя её и продолжая путь.       И вскоре она заворачивает за угол, приводя Се Ляня в ещё один сад, и у него перехватывает дыхание. Этот сад, – нет, целая аллея, – намного больше, чем тот, что расположен под его окнами. Он буквально мерцает в темноте от десятков маленьких серебряных бабочек, что лениво кружат то тут, то там, путаясь в ветвях деревьев и сонно раскачиваясь на цветах, потревоженных лёгким ночным ветерком. Белые и желтые светлячки составляют им сверкающую компанию, перелетая от цветка к цветку, переговариваясь друг с другом тихим стрекотом.       Се Лянь завороженно оглядывается по сторонам, медленно идя по каменной дорожке, что ведёт куда-то вглубь, по обеим сторонам растут белые маленькие цветы, путаясь меж зеленой травы, а картину завершают два ряда магнолий и глициний, что стоят бок о бок вдоль всей дорожки, подсвеченные призрачными бабочками и какими-то маленькими огоньками, напоминающими светлячков, только эти кажутся эфемерными и полупрозрачными. Их яркий, но мягкий свет придаёт этому месту поистине волшебный окрас, создавая атмосферу таинственности и сказочности, словно оказываешься в каком-то параллельном, выдуманном искусным художником или писателем мире, таком удивительном и великолепном, словно застывшем в одном мгновении.       До Се Ляня в какой-то момент доходит, что это самое сердце поместья, самый прекрасный его уголок и самый сокровенный. Он на секунду мешкает, задаваясь вопросом, можно ли ему тут находиться, но, решает он, раз бабочка привела его сюда сама, значит, можно.       С губ срывается потрясенный вздох, и Се Лянь едва не забывает, зачем сюда пришел, вспоминая про камеру в своих руках и делая несколько снимков. Он боится потревожить летающих здесь малышек-бабочек звуком затвора, но они словно не обращают на него внимания, так же медленно и сонно раскачиваясь на белых бутонах.       Он рассматривает получившийся результат, и даже на фотографии деревья будто мерцают в темноте. Се Лянь проходит вглубь аллеи, ступая почти бесшумно, словно боится спугнуть царящий тут покой своим присутствием. Его бабочка-провожатый присоединяется к своим блестящим подругам, летая вокруг них и тоже присаживаясь на цветок, предоставляя Се Ляня самому себе, но он и не жалуется, прогуливаясь по саду и вдыхая мягкий цветочный запах.       Кажется невероятным, что такое место находится в самом центре демонической резиденции. Оно словно отражает душу Хуа Чэна, скрытую за холодным образом и маской правителя. Человек с чёрным сердцем никогда бы не смог создать что-то столь прекрасное.       И словно в подтверждение этих мыслей за спиной раздаётся уже знакомый звон колокольчиков на чужих сапогах, и Се Лянь невольно задерживает дыхание, когда оборачивается и видит хозяина этого места, что неспешным прогулочным шагом идет прямо к нему. С его приходом сад немного оживляется, и некоторые бабочки подлетают поприветствовать демона, кружа вокруг него и осмеливаясь даже сесть ему на плечо. Хуа Чэн лениво прослеживает за ними взглядом единственного тёмного глаза, в котором отражаются сотни белых огней, и позволяет им это, не замедляя шага.       В какой-то момент Се Ляню кажется, что его сейчас отругают за то, что он пришел сюда, но, с другой стороны, демон ведь сам разрешил ему гулять по поместью. Но это место кажется столь сокровенным, что даже случайное вторжение сюда ощущается, как настоящее преступление.       — Не ожидал увидеть тебя здесь, – первым заговаривает Хуа Чэн, но в его голосе не слышно раздражения, лишь лёгкое удивление.       — Ваша бабочка привела меня сюда, господин. Если мне нельзя здесь находиться...       — Всё в порядке, – осекает его демон, слегка приподнимая руку, – если бы я был против того, чтобы ты сюда приходил, ты бы даже не узнал об этом месте.       К счастью, как Се Лянь и предполагал, демон не злится, так что он позволяет себе расслабиться.       — У вас здесь невероятно красиво, господин Хуа, – искренне произносит Се Лянь, возвращая свой привычный беззаботный тон. – Мне очень нравится ваш дом.       — Не дом, а резиденция, – поправляет его Хуа Чэн, вставая сбоку от него и продолжая их небольшую прогулку.       — А есть разница? – недоумённо спрашивает Се Лянь, удивлённый такой конкретикой.       — Дома тебя ждёт семья. Место, где ты живешь один, домом не зовётся.       Очень интересное замечание для человека, что уже шестьсот лет живет в одиночестве. По такой логике, у Се Ляня тоже нет своего дома, только квартира, в которой он просто существует и удовлетворяет ежедневные потребности, но в которой его никто не ждёт.       Это угнетает, даже несмотря на то, что ему нравится поэтичный подход Хуа Чэна.       — Тогда я надеюсь, что однажды он станет им для вас, – легко отвечает Се Лянь, скрывая за беззаботной улыбкой собственные тревоги.       Хуа Чэн смотрит на него в замешательстве, не зная, как реагировать на подобное пожелание, и лишь коротко кивает, не желая оставлять его совсем без ответа.       — Ты скучаешь по дому? – в какой-то момент спрашивает демон, когда они проходят чуть дальше вглубь аллеи. Се Ляню на мгновение кажется, что она бесконечная.       Вопрос Хуа Чэна не застаёт его врасплох, но тревожит ту часть его памяти, которую он старался игнорировать. Он не сдерживает тяжелого вздоха, опуская взгляд и прослеживая за бабочками, что лениво летают вокруг. Они напоминают ему одну большую семью, и от этой мысли ему становится тепло и грустно одновременно.       — Скучаю, конечно, – честно отвечает Се Лянь, впервые за пять дней позволяя себе подумать о доме, – у меня там остались друзья и младший брат.       — А родители?       — Они погибли в автокатастрофе, когда мне было девятнадцать, а брату шестнадцать. С тех пор мы живем одни.       Хуа Чэн не спрашивает, что такое автокатастрофа, а Се Лянь не спешит объяснять. Интуитивно понятно, что это что-то плохое, может быть, несчастный случай, а может и нет, важен лишь сам факт смерти, и демон это понимает. Он не собирается расспрашивать Се Ляня о его родителях или о том, что он испытывал, когда потерял их, – не чувствует, что у него есть право на такие личные вопросы. Он не привык лезть в чужую жизнь, и если Се Лянь захочет рассказать сам, он выслушает, но настаивать не будет.       Но даже если бы он спросил, Се Лянь бы ответил. Уже тринадцать лет прошло со дня их смерти, и нет больше той боли, что раньше сковывала сердце от одной мысли о них. Сейчас остались лишь приятные воспоминания, которые Се Лянь хранит с улыбкой. Он больше не боится того одиночества, что привнесла в его жизнь их гибель, – Се Лянь научился принимать его и радоваться тому, что у него остался Ши Цинсюань. И этого ему более чем достаточно.       — Но брат будет меня искать, – в какой-то момент подаёт голос Се Лянь, нарушая установившуюся тишину. – Ох, какая же поднимется шумиха...       Он посмеивается, почесывая затылок и чувствуя небольшую неловкость. Однако Хуа Чэн, кажется, не совсем его понимает. Не в первый раз, но что уж тут.       — Почему?       — Ну, представьте: человек бесследно исчезает во время раскопок старого города, никто его не видел, нет никаких следов, словно он просто испарился. Это место точно посчитают проклятым.       Се Лянь хихикает, уже представляя себе заголовки новых документальных передач с ним в главной роли, и это немного отвлекает его от неутешительных мыслей о том, что он, возможно, больше никогда не увидит близких ему людей.       Хуа Чэн фыркает, слегка качая головой.       — Любите же вы, люди, всё преувеличивать.       — Есть такое, – Се Лянь согласно кивает, но его голос едва слышен даже в почти полной тишине сада. – Господин Хуа, вы точно сможете вернуть меня домой?       Прошло уже пять дней, но демон ничего не сказал ему о том, как продвигаются его исследования, и продвигаются ли вообще. Не сказать, что он избегает этого разговора, но как будто не видит в нем необходимости, и Се Ляня это немного беспокоит.       — Я обещаю не вернуть тебя домой, но сделать всё возможное для этого, - медленно начинает Хуа Чэн, тщательно подбирая слова. – Я изучил это явление, и, насколько я понял, это побочный эффект открытия горы Тунлу. В это время происходит мощный всплеск энергии, который может вызвать различного рода аномалии, вроде той, что забросила тебя сюда. В моих силах лишь отслеживать, когда подобное произойдет снова, и следить, чтобы другие демоны не совали в это дело свои носы.       Хуа Чэн заканчивает свою маленькую лекцию, чуть поворачивая голову, чтобы посмотреть на реакцию Се Ляня, но сталкивается с ничего не понимающим взглядом карих глаз, что смотрят на него столь озадаченно, как будто Хуа Чэн говорит на другом языке.       Нет, он, конечно, говорит, вот только Се Лянь его понимает, благодаря заклинанию.       — Что?       — Что значит «открытие горы Тунлу»? – конечно, даже без этого знаменателя Се Лянь уловил суть, что ему надо просто сидеть и ждать, но сказанное демоном звучало настолько странно, что он не мог не спросить.       — И ты ещё называешь себя историком? Ты же ничего не знаешь, – фыркает Хуа Чэн, закатывая глаз.       — Во-первых, я не историк, а археолог – это немного разные вещи. А во-вторых, оскорблять меня не надо. Свою специальность я знаю хорошо, а всякие сказки не мой профиль.       Се Лянь чувствует себя очень уверенно, поучая демона. Вот ещё, как будто он позволит Хуа Чэну насмехаться над собой.       — Сказки?! – ошеломлённо произносит демон, неосознанно повышая голос и привлекая внимание Се Ляня, который явно не ожидал столь бурной реакции. – Ты как раз находишься в этой сказке, если не забыл, – едко цедит Хуа Чэн, до глубины души пораженный сказанным этим человеком. – Оглянись вокруг! Здесь одни демоны, и ты говоришь с одним из них.       Он потрясённо вздыхает, неверяще качая головой, а Се Лянь пристыженно молчит, удивленный тем, как легко вывел Хуа Чэна на эмоции. Кажется, демона слишком сильно задели его слова, произнесенные так необдуманно, и теперь Се Ляню стыдно. Он не собирался оскорблять Хуа Чэна или принижать значимость его существования, – Се Лянь и понятия не имел, что он так отреагирует.       — Простите, господин Хуа, я не это имел в виду, – тихо начинает он, надеясь вернуть расположение демона. – Просто, как я уже говорил, в моём времени всё...по-другому, и мне немного трудно принять, что то, что я считал сказкой, оказалось реальностью. Поймите меня, пожалуйста, я ни в коем случае не хотел оскорблять вас.       Се Лянь говорит мягко, не извиняется, падая на колени и вымаливая прощение, а аккуратно убеждает, что был неправ и искренне сожалеет об этом. И такой подход работает: плечи демона, до этого напряженные, слегка расслабляются, а взгляд единственного глаза уже не кажется столь холодным.       — Не важно. Моя оплошность – я забыл, откуда ты и что из себя представляет твой мир, где демонам нет места, – его голос немного жёсткий, но уже не такой раздаженный, как раньше, что не может не радовать.       На несколько секунд повисает неловкое молчание, прежде чем Се Лянь всё же осмеливается его нарушить.       — Так вы расскажете?       Демон обречённо вздыхает, понимая, на что подписался.       — В моём времени гора Тунлу – это место со своей собственной магией, где раз в несколько сотен лет собираются тысячи демонов, чтобы пройти жестокие испытания и выжить, и только один из них сможет добраться до Медной печи, – это сам вулкан, – и выйти из неё, получив огромную силу и статус Князя демонов, – рассказ Хуа Чэна звучит ужасно странно для человека из двадцать первого века, и Се Лянь бы ни за что ему не поверил, если бы не видел всего собственными глазами. – Конечно, это не значит, что каждый раз появляется демон такого высокого ранга – в большинстве случаев либо никто не доходит до печи, либо умирает прямо в ней, не выдержав испытаний.       — И много этих Князей демонов? – Се Лянь никогда бы не подумал, что спросит нечто подобное. Сейчас он чувствует себя на уроке истории и внимает каждому слову своего лектора.       — Всего двое. Правда, один уже мёртв. Его звали Бай Усянь, и он принёс слишком много бед всем трём царствам, поэтому его смерти радуются даже другие демоны.       Ничего необычного. Когда кто-то слишком жесток, – все рады от него избавиться, даже если сами стоят всего на ступень ниже от уровня его злодеяний. Всегда и везде есть неписанные границы того, как не стоит поступать, и тех, кто их переходит, не любит никто.       — А кто тогда второй? – невинно спрашивает Се Лянь, на что Хуа Чэн лишь усмехается.       — Ты на него смотришь.       Рот Се Ляня комично приоткрывается, и демона забавляет его реакция.       — Вы Князь демонов?!       Нет, он, конечно, подозревал, что говорит с далеко не слабым демоном, раз уж он управляет целым городом, но чтобы Хуа Чэн был сильнейшим из всех существующих демонов? Это совсем другое дело. Се Лянь не настолько невежественный и кое-что когда-то читал о всякой нечисти и богах, когда был помладше, и помнил, что с Князьями демонов считались даже небожители. Значит ли это, что Хуа Чэн силён настолько, что может сразиться с богом и выйти победителем?       Теперь образ Хуа Чэна предстаёт в совершенно ином свете. С каждой крупицей информации, что Се Лянь получает об этом мире, он выстраивает для себя полную картину, а облик демона становится всё более удивительным и многогранным, словно закрытый бутон, у которого Се Лянь раз за разом открывает по одному лепестку, в надежде дойти до золотой сердцевины.       — Именно, – коротко отвечает Хуа Чэн без тени самодовольства. – Теперь ты понимаешь, насколько беспечно ведёшь себя? Будь на моём месте кто-то другой, ты, скорее всего, был бы уже мёртв.       — Тогда мне повезло, что я встретил именно вас, – несмотря на то, что тон демона был поучительным, Се Лянь, кажется, вовсе не волновался насчёт того, что жив лишь из-за благосклонности и понимания Хуа Чэна, а не из-за собственного везения.       — Ты неисправим, ты знаешь это? – немного обречённо интересуется демон, на что Се Лянь лишь смеётся, весело кивая. Общаться с Хуа Чэном становится всё легче и легче, и Се Лянь этому несказанно рад. Не то чтобы его так сильно раздражал официальный тон и манера речи, всё же было намного приятнее разговаривать, когда ни один из собеседников не был стеснён жёсткими рамками приличия, пускай он всё ещё обращался к демону на «вы».       За разговором Се Лянь не замечает, как они доходят до конца аллеи, и, к его удивлению, она выводит не к ещё одному павильону, а к ограждению, за которым как на ладони простирается во всей своей красе Призрачный город, и Се Лянь только сейчас может по-настоящему оценить его размер, – он намного, намного больше, чем он себе представлял. Се Лянь может видеть, где он заканчивается, лишь благодаря бумажным фонарям, мерцающим в темноте. Да уж, такими темпами, если бы Инь Юй его не поймал, ему бы пришлось бегать ещё не меньше часа, чтобы добраться до городских ворот.       Вокруг, насколько хватает взгляда, разливается тёплый свет фонарей, из-за чего город словно сияет в ночи, выглядя не так, словно его населяют тысячи призраков, а как большой парад или фестиваль, с множеством традиционных украшений и разнообразных лавок со сладостями или сувенирами. В городе, полном демонов, всё время кипит жизнь, как бы противоречиво это ни звучало, и Се Лянь на мгновение оказывается совершенно очарован его необыкновенной красотой. Он делает несколько фотографий, стараясь как можно лучше запечатлеть необычный город прошлого, и безмерно благодарен своей удаче за такую возможность.       Хуа Чэн молча стоит рядом, прислонившись спиной к деревянному забору, окрашенному в темно-алый, и оперевшись на него локтями. Он не смотрит на человека, – его взгляд устремлён куда-то вдаль, за границы города, а мысли, – и того дальше, и как бы Се Лянь не пытался разгадать, о чём он думает, у него не выходит.       Поэтому он не спрашивает, что на душе у Хуа Чэна, вместо этого разглядывая город и замечая похожее на поместье демона здание: такое же большое и богато украшенное, ярко выделяющееся на фоне остального города.       — А что это за здание? Это ещё одна ваша резиденция? – интересуется Се Лянь, замечая, как взгляд Хуа Чэна становится более осознанным, а мысли возвращаются в настоящее. Он смотрит в ту сторону, куда указывает Се Лянь, и отрицательно мотает головой.       — Нет, это Игорный дом.       — Как казино?       — Игорный дом, – упрямо повторяет Хуа Чэн, и Се Лянь тихо смеётся.       — Я понял, у нас это выражение тоже используется, но реже. В принципе, суть та же: ставки, игра на деньги в карты и так далее.       — Не совсем, – вдруг вставляет демон, несогласный с таким описанием. – Здесь играют не только в карты, но и в кости, в основном, на большее-меньшее, а ставкой может быть всё, что угодно: можно поставить руку или ногу, годы жизни, – свои или чужие, – свою удачу или брак. Деньги здесь никому не нужны.       — Но как это возможно? – ошеломлённо спрашивает Се Лянь, глядя на градоначальника.       — Очень просто, здесь работает чистая удача. Чем выше ставка, тем больше цена, и порой деньгами ограничиться довольно трудно. Иногда я бываю там, и многие люди не прочь сыграть со мной.       — Но если они попросят что-то плохое? – Се Лянь не на шутку пугается, не понимая, как Хуа Чэн позволяет такой жестокости твориться прямо у него под носом. – Если человек попросит взамен кого-то убить? Вы это исполните?       Хуа Чэн мгновение молчит, словно подтверждая опасения Се Ляня, после чего всё же нехотя объясняет.       — Если я сам играю с ними, то могу немного смухлевать, специально выиграв или проиграв, чтобы чужая жадность не навредила другим людям, – признаётся демон, замечая, как страх в глазах Се Ляня сменяется облегчением. – Если оба варианта плохие, я выбираю меньшее из двух зол и позволяю этому случиться.       Не то чтобы Хуа Чэна действительно волновала судьба посторонних людей, но и допустить бессмысленную жестокость он не мог. Он считал, что в случае проигрыша игрок должен расплачиваться сам, а не подвергать опасности кого-то другого. Хуа Чэн понимал, что даже если бы демоны узнали, что он может намеренно поддаться, чтобы никто не пострадал, то они бы не только не осудили своего градоначальника за мошенничество, а наоборот, восхваляли бы его милосердие и справедливость, но предпочитал молчать. Почему он рассказал Се Ляню? Может, потому что тот всё равно никому не разболтает, а может потому, что не хотел, чтобы человек думал о нём плохо. Се Лянь единственный из людей не боялся его, и Хуа Чэн по какой-то причине не хотел обманывать его ожидания.       — Я знал, что вы всё же хороший человек, господин Хуа, – уверенность в чужом голосе вызывает невольную усмешку, и Хуа Чэн качает головой.       — Ты многого обо мне не знаешь.       — Я знаю достаточно, чтобы не считать вас плохим человеком, – Се Лянь стоит на своём, как будто даже собираясь начать доказывать свою правоту, если Хуа Чэн решит с ним поспорить.       Но Хуа Чэн и не думает опровергать его слова, – просто не видит в этом смысла, – и лишь тихо смеётся, отворачиваясь от него и не замечая, с каким восхищением Се Лянь смотрит на его улыбку. Она словно делает черты его лица мягче, а образ более приземлённым, несмотря на дорогие изящные одежды и статную фигуру.       И такой Хуа Чэн нравится ему намного больше.       — Кстати, господин Хуа, – вдруг, словно опомнившись, заговаривает Се Лянь, и Хуа Чэн слегка поворачивает к нему голову, давая понять, что слушает. – Вы сказали, что в Игорном доме бывают люди. То есть, это нормально, что они приходят в город, полный призраков?       — Абсолютно. Это не только город, в котором живут демоны, но и крупная точка торговли, где можно найти всё, что пожелаешь. Поэтому людям тоже можно приходить сюда, главное, чтобы соблюдали правила, – Хуа Чэн вдруг усмехается, недобро прищурив глаз. – Я тебе больше скажу: сюда приходят даже боги.       И да, это та информация, которая заставляет Се Ляня по полной включиться в разговор. Он уже достаточно услышал о демонах, но о небожителях Хуа Чэн почти не заикался, поэтому теперь Се Ляню не терпелось побольше узнать о них.       — А разве так можно? Я всегда думал, что боги и демоны ненавидят друг друга.       — Так и есть. Но мало кто из них может устоять перед азартом, – ухмылка демона становится совсем уж недоброй, и Се Ляню становится интересно, о чём он думает. – Кто-то приходит сюда за товаром, который больше нигде не достанешь, кому-то не терпится попытать удачи в карточной игре с мёртвыми. У всех свои причины, но, в отличие от людей, они вынуждены скрывать свои личности, потому что демоны их терпеть не могут.       Судя по интонации, Хуа Чэн бы предпочел их вообще не видеть в своём городе, но и просто так выгнать их тоже не может, пока они следуют установленным правилам. К тому же, это позволяет ему собирать компромат на каждого небожителя, что проходит через ворота Призрачного города. Так что, пока они не устраивают беспорядки, он закрывает глаза на их присутствие.       Се Лянь вздыхает, пытаясь разложить по полочкам новую информацию, и чувствует лёгкую усталость от её количества. Всё вокруг так ново и необычно, что ему каждый раз приходится напоминать себе, что это не вымысел, а реальность, которая настолько далека от того, что он знал, что сложно представить. Он не понимает, как всё это могло исчезнуть и стать тем, к чему он привык за свою жизнь. И от этого становится тоскливо на душе.       Когда Се Лянь вернётся, этот город и его жители будут уже мертвы. Он сделает лишь шаг между прошлым и будущим, а для них пройдут века. В одно мгновение исчезнет целый пласт культуры и истории, превратившись в чистый вымысел.       Хуа Чэн умрёт в ту же секунду, как Се Лянь вернётся в своё время. Это неправильно, так несправедливо, но он ничего не может с этим поделать. Тяжело осознавать, что человек, который стоит прямо перед тобой, с которым ты разговариваешь прямо сейчас, на самом деле уже умер. И речь сейчас не о той смерти, благодаря которой Хуа Чэн стал демоном, а о той, что сотрёт его с лица земли уже навсегда.       Се Лянь знает Хуа Чэна всего ничего, но уже скорбит о нём.       И демон, кажется, замечает его подавленное состояние и внезапно затянувшуюся тишину, даже если не знает его причины. Он слегка наклоняет голову, наблюдая за выражением тоски на красивом лице, за невольно сжатыми в кулаки ладонями и напряжённой спиной, и слегка подталкивает его локтем, вырывая из печальных мыслей. Се Лянь удивлённо вскидывает голову, сталкиваясь с чужим хмурым взглядом.       — Господин?       — О чем задумался? Выглядишь скверно, – грубее, чем он рассчитывал, и Хуа Чэн едва не одергивает себя, раздражаясь на самого себя из-за того, что не может даже нормально поговорить с другим человеком, без едких замечаний и подколов. Он так давно ни с кем не общался вот так легко, что сейчас привыкнуть к этому оказалось сложнее, чем он ожидал.       Се Лянь лишь усмехается на его комментарий, пропуская грубость мимо ушей.       — Ни о чём таком, господин Хуа, не берите в голову, – он ни за что не скажет, о чём на самом деле думал, только не Хуа Чэну. Это будет слишком неправильно.       Демон пожимает плечами и отворачивается, не пытаясь развить диалог и выпытать, что у него на душе, и Се Лянь благодарен ему за это. Он не хочет врать Хуа Чэну, но и сказать о своих тревогах тоже не может.       Чтобы немного отвлечься, Се Лянь бросает взгляд на мерцающие в ночи улицы, как будто с такой высоты у него получится хоть что-то разглядеть. Эх, вот бы Хуа Чэн позволил ему погулять в городе, – он так хочет всё рассмотреть поближе!       Но пока ему остаётся довольствоваться малым, наблюдая за кипящей жизнью местной нечисти с высоты резиденции Хуа Чэна, чем он и занимается, пока взгляд не выхватывает едва заметные огоньки за городом на небольшом возвышении, но отсюда у него нет ни малейшей возможности разглядеть их.       — Господин Хуа, а что это там вдалеке?       Демон поворачивается, глядя в указанном направлении, и коротко отвечает.       — Храм.       Брови Се Ляня слегка приподнимаются от услышанной информации. Серьёзно, храм?       — Кто в здравом уме будет строить храм божеству так близко к городу демонов? – искренне недоумевает он, поражённо качая головой.       — Я, – безэмоционально отвечает Хуа Чэн, даже не глядя на него.       — Ах... – Се Лянь чувствует себя немного неуютно из-за собственной бестактности и спешит реабилитироваться. – А какому богу он посвящён?       — Богу, в стране которого я родился, за которого сражался и умер, – голос Хуа Чэна пуст и холоден, но Се Лянь улавливает в нём нотку ностальгии и печали о событиях ушедших дней. – Я хотел найти его после, когда стал демоном, но опоздал. Я построил храм уже после его смерти.       Се Лянь не спрашивает, как умер этот бог. Не спрашивает, как его звали и что он был за человек. Молчит даже о том, как у бога может быть собственная страна – это всё сейчас совсем не важно. Всё, что осталось, – это воспоминания, бережно хранимые одним единственным демоном.       И Се Лянь не может не видеть в этом не только что-то поэтичное, но и ужасно, ужасно печальное и такое одинокое.       — Но зачем строить храм богу после его смерти? – это не любопытство и не интерес, а попытка узнать этого необычного демона чуть лучше.       — Это моё напоминание себе, – безучастно произносит Хуа Чэн. – О том, кем я был и кем стал в итоге.       Попытка, которая с треском проваливается, потому что демон избегает прямого ответа на вопрос, а Се Лянь не видит больше смысла бередить старые раны. Хуа Чэн и так рассказал о себе больше, чем Се Лянь надеялся услышать, так что пытаться вывести его на ещё один, судя по всему, неприятный разговор, Се Лянь не станет. Он не хочет рушить то хрупкое доверие, которое мало-помалу начинает складываться между ними, и поэтому, как бы ему ни было интересно, он больше не говорит ни слова, оставляя демона наедине со своими мыслями.       Проходит какое-то время, за которое ни один из них не произносит ни слова, прежде чем одиноко мерцающая бабочка не привлекает его внимание, и Се Лянь прослеживает траекторию её полёта, наблюдая, как она плавно кружит вокруг своего хозяина. Хуа Чэн поднимает ладонь, – и она садится на неё, медленно махая крылышками. Её бледное мягкое сияние нежным блеском ложится на точёные скулы и чёрные, как сама ночь, волосы, подсвечивая их серебром.       Прекрасная в своём очаровании картина, дополненная природной красотой Хуа Чэна.       Демон с мягкой улыбкой наблюдает, как бабочка ползает по его пальцам, довольная благосклонностью своего хозяина, что уже отбросил свои тяжёлые мысли, а Се Ляня интересует кое-что другое. Сейчас, не скрытая за волосами, становится видна чёрная кожаная повязка, что ещё в самую первую встречу привлекла внимание Се Ляня, но теперь к ней появилось только больше вопросов.       Если Хуа Чэн – сильнейший из демонов, то кто нанёс ему такую рану?       — Господин, могу я кое-что спросить?       Хуа Чэн бросает на него быстрый взгляд, возвращая всё своё внимание бабочке.       — Ты уже спрашиваешь.       — Просто я боюсь, что это может быть слишком личное, – после той оплошности с храмом он больше не хочет спрашивать о чём попало так необдуманно.       — Ты спроси, а я подумаю, отвечать тебе или нет, – предлагает демон, немного более заинтересованный вопросом человека, чем раньше.       Се Лянь мешкает, думая, имеет ли он на это право, но потом всё же решается.       — Как вы потеряли глаз?       Хуа Чэн и так стоял неподвижно, и если бы Се Лянь не смотрел на него столь внимательно, то не заметил бы, как демон на мгновение замер, удивленный тем, что Се Ляня интересует именно это. Он слегка напрягается, поджимая губы и раздумывая над ответом.       Никому и никогда он не рассказывал, как потерял правый глаз. Более того, он устроил всё так, что эта история считается байкой, и никто доподлинно не знает, действительно ли у него нет одного глаза. Хуа Чэн почти никогда не появлялся на публике в своём истинном облике, – том, в котором он предстал перед Се Лянем, – из-за чего те немногие, что видели его в таком образе, считали, что это лишь очередная маска, вдохновлённая слухами и сделанная забавы ради.       Никому неизвестно, как он выглядит на самом деле, кроме Инь Юя. И Се Ляня, который понятия не имеет об этом.       Но даже Инь Юй не всё знает о его истинном облике. Он далеко не дурак и, возможно, уже давно догадался, но тактично молчит, зная своё место.       — Если это было лишнее, господин, я... – тут же исправляется Се Лянь, истолковав молчание демона по-своему, но Хуа Чэн не даёт ему договорить.       — Всё в порядке, я просто думал, – неоднозначный ответ, но этого достаточно, чтобы успокоить собеседника.       — О чём?       — Стоит ли тебе рассказывать.       — И что решили? – осторожно спрашивает Се Лянь, наблюдая за тенью эмоций на чужом лице.       Хуа Чэн тихо вздыхает, опуская руку, из-за чего бабочка взлетает, немного кружа вокруг и в итоге садясь на ограждение между человеком и демоном, хлопая прозрачными крылышками и ползая туда-сюда.       — Что ничего не изменится, если я тебе расскажу, потому что ты не имеешь никакого отношения к моему миру, – в конце концов заключает Хуа Чэн, а Се Лянь не может понять, почему от этой фразы стало горько на душе. – Ну, если хочешь знать: я вырвал его сам.       — Ого, это...подождите, что?!       Он ожидал, что Хуа Чэн скажет, что потерял его в пылу сражения с другим демоном или, на крайний случай, с богом, но никак не то, что он вырвал его себе сам. Какой человек в здравом уме сам себя лишит глаза?! Се Лянь боится даже представить, какую боль испытывал Хуа Чэн в тот момент. Нужно нечто большее, чем просто смелость, чтобы сделать такое с собой.       Замешательство и шок на его лице столь очевидны, что Хуа Чэну нет нужды спрашивать, что он об этом думает.       — Я вырвал его сам, – медленно повторяет демон, дожидаясь, пока человек переварит эту информацию. Он не винит его в нерасторопности – понятно, что Се Лянь не такого ответа ожидал, когда задавал свой вопрос.       — Но зачем?...       — Мне нужно было оружие, когда я был на горе Тунлу, – просто объясняет Хуа Чэн, как будто от этого стало хоть немного понятней. Он видит, что чужое выражение лица ни капли не изменилось, и обреченно вздыхает. Се Лянь безнадёжен. – Самое сильное оружие можно выковать только через жертвоприношение. На тот момент я был недостаточно силён, чтобы одолеть других демонов, и мне нужен был меч. В тот раз, – я не знаю, почему, – на горе Тунлу оказалась группа людей, и передо мной стоял выбор: убить их и сделать себе оружие или умереть прямо там. Я не смог заставить себя их убить.       Это удивительно милосердный поступок для демона, но и Се Лянь уже убедился, что у Хуа Чэна далеко не такой характер, который ожидаешь увидеть у существа вроде него.       — И поэтому вы вырвали собственный глаз?       — Да. Этого оказалось более чем достаточно, чтобы создать невероятно сильное оружие. Не думаю, что из душ тех людей вышло бы лучше. Сейчас Эмина боятся даже небожители.       В голосе демона сквозит чувство гордости и самоуверенности, что, в общем-то, неудивительно, но Се Ляня интересует другое.       — Эмина?       — Это его имя. Каждый хозяин должен дать своему оружию имя, которое привяжет его к владельцу и определит цель, с которой он был создан.       С этими словами он слегка взмахивает рукой, и в его ладонь ложится длинная изогнутая сабля, эфес которой украшен искусными узорами из серебра, а на рукояти блестит красный глаз, заинтересованно моргающий и разглядывающий человека.       Се Лянь ошеломлённо распахивает глаза, смотря на живую саблю, и неловко улыбается.       — Привет, Эмин.       Кажется, даже Хуа Чэн удивлен тем, что Се Лянь поздоровался с его саблей, но сам Эмин в полном восторге: он щурится, довольно глядя на человека, и издает забавный звук, отдалённо похожий на мурчание.       И вот это смертоносное оружие, которого боятся даже боги? Да он же само очарование!       — Он похож на щеночка, – хихикает Се Лянь, протягивая руку, чтобы погладить саблю по рукояти, и Эмин только сильнее урчит, радостно глядя на него.       Хуа Чэн пялится на эту идиллию в полном замешательстве, едва не открыв рот от удивления.       — Ты меня поражаешь. Он даже Инь Юю не даёт к себе прикасаться.       Голос демона звучит столь обречённо и забавно, что Се Лянь не сдерживается и смеётся, прикрывая рот рукой. Хуа Чэн выглядит так, словно его предали, и Се Лянь находит это бесконечно забавным.       — Может, я ему просто понравился, – он беспечно пожимает плечами, как будто это может хоть немного разрешить ситуацию.       — Но в том то и дело, что ему никогда никто не нравился!       Хуа Чэн выглядит до того комично, что Се Лянь не может не смеяться с его поведения. У него даже слегка краснеют щёки от того, как ему весело наблюдать за непониманием в чужом взгляде.       Духовное оружие не просто так носит такое название: оно напрямую связано с душой своего владельца и отражает его эмоции и чувства по отношению ко всем вокруг.       Но Хуа Чэн напрочь забывает об этом факте, а Се Лянь не знает о нём вовсе.       Поэтому сейчас он просто забавляется, наблюдая за реакцией демона на поведение своего оружия.       — Кстати, а почему он красный? – вдруг интересуется Се Лянь, поборов свой приступ смеха и уже спокойно разглядывая необычную саблю.       Хуа Чэн тоже серьёзнеет, откашливаясь и возвращая своё привычное выражение лица.       — Потому что он таким и был.       — У вас была гетерохромия? – любопытствует Се Лянь, но встречается с ничего не понимающим взглядом. – Гетерохромией называют врождённую особенность, когда у человека глаза разного цвета.       — Значит, была, – равнодушно пожимает плечами Хуа Чэн. – В любом случае, я рад, что избавился от неё.       — Но почему? Это же красиво, – был момент в его жизни, когда Се Лянь завидовал людям с гетерохромией, потому что ему слишком нравилось, как необычно они выглядят, пока не принял свою внешность.       — Для кого-то – может быть, но ты не думаешь о красоте, когда из-за этого тебя всё детство называют монстром и чудовищем.       Голос Хуа Чэна жёсткий, – ему явно не нравится вспоминать об этом даже спустя шесть сотен лет, – но он всё равно почему-то делится этим с Се Лянем, который представить себе не может, как маленького ребёнка могут обзывать такими словами. Нет, он понимает конечно, что раньше всё, что выглядело не так, как у всех, всё, что хоть немного отличалось и выделялось на общем фоне, считали уродством и колдовством, но говорить такие вещи маленькому ребёнку? Се Лянь чувствует злость, кипящую в груди от такой несправедливости.       — Полная чушь, – упрямо заявляет он, привлекая к себе внимание Хуа Чэна. – Никто не заслуживает того, чтобы его так называли только из-за цвета глаз.       Он недовольно складывает руки на груди, хмурясь и не замечая направленного на него поражённого и столь уязвимого взгляда, что даже если бы Се Лянь его увидел бы, – ни за что бы не догадался, что так взволновало Князя демонов.       Се Лянь крупно вздрагивает, резко поднимая голову на Хуа Чэна, когда тот неожиданно хватает его за плечи, наклоняясь почти к самому лицу и вынуждая смотреть на себя. Се Лянь, сбитый с толку и в полном замешательстве, всё же находит в себе силы выдержать испытующий взгляд чёрного глаза, в котором сейчас мерцает столько эмоций, что все не счесть.       — Господин, я сказал что-то не то? – осторожно спрашивает он, произнося слова почти шепотом, словно боясь спугнуть столь волнующий момент. Лицо Хуа Чэна так близко, что он мог бы почувствовать его дыхание, если бы демонам нужно было дышать.       Но всё исчезает, стоит Хуа Чэну глубоко вздохнуть и прикрыть глаз, отстраняясь и отпуская чужие плечи, на которых, несмотря на прохладную кожу демона, всё ещё ощущаются его тёплые прикосновения.       — Не обращай внимания. Я позволил себе лишнего, больше не повторится, – его голос жёсткий, напряжённый, словно он корит себя за то, что дал слабину, показал человеку то, что не должен был, и как бы Се Ляню ни было интересно, что послужило причиной такой реакции, он не станет спрашивать.       И поэтому он не узнает, что подобные слова Хуа Чэну уже говорил его бог много лет назад, когда тот был ещё ребенком. Не узнает, что демон на мгновение увидел в нём отражение своего божества, что погибло сотни лет назад, оставив своего единственного последователя.       Не узнает, что своими словами ещё больше расположил к себе Хуа Чэна, который никогда раньше не позволял другим людям подобраться к себе так близко.       Ему и не нужно знать, – решает для себя Хуа Чэн, убирая притихшего Эмина в ножны и выпрямляясь, собираясь вернуться в поместье.       — У меня ещё остались дела. Не задерживайся и не заставляй служанок искать тебя по всей резиденции, – с этими словами он уходит, не дожидаясь ответа.       Се Лянь коротко кивает, несмотря на то, что этого всё равно никто не замечает, и устало вздыхает, прикрывая глаза. Слишком много информации, слишком много эмоций и непрошеных воспоминаний, которые он затронул так неосторожно.       У Хуа Чэна так много секретов внутри, которые он боится открывать другим людям. По правде говоря, Се Лянь не уверен, что демон вообще хоть раз говорил о произошедшем с кем-то ещё. Это видно по его неуверенности и резкости, с которой он отвечал на вопросы Се Ляня. Но ведь отвечал, что интересно, даже если это приносило ему видимый дискомфорт. Се Лянь не знает причин подобного поведения Хуа Чэна и не хочет гадать.       Всё, что он видит сейчас – это одинокого демона с целым грузом невысказанных эмоций на душе, который делает всё, чтобы держать их внутри и никому не показывать, но не справляется с этим.       Се Лянь делает глубокий вздох, понимая, что все откровения ещё впереди. Он бросает последний взгляд на цветущий в ночи сад и идёт за своей бабочкой, заканчивая прогулку, что длилась слишком долго.