Капкан для лисьего духа

***

      Очередное утро, что Ван Чжи встретил в аптеке, разительно отличалось от того, когда по пробуждении на сердце было легко, и хотелось радоваться каждому мигу, проведённому здесь, — в этом месте, в этой обстановке, с этими горожанами, и… С этим одним, особенным человеком.       Этой ночью Ван Чжи долго ворочался, не в силах заснуть, и лишь под утро забылся беспокойным сном. Мысли всё никак не давали ему покоя, хоть он и поклялся сам себе держать себя в руках: сказать было проще, чем сделать.       Ван Чжи чувствовал вину перед императором и перед страной за то, что позволял себе отвлекаться на столь незначительные в глобальном масштабе вещи и поступать, таким образом, эгоистично. Ван Чжи чувствовал вину перед Дин Жуном, пусть ещё и злился, за то, что вчерашнее «открытие» теперь вполне могло бы помешать их расследованию и воспрепятствовать совместной работе.       Да, вчера под конец дня они более-менее выравняли ситуацию, но сейчас Ван Чжи понимал, что у него нет сил что-то обсуждать с Дин Жуном. Он понимал, что ничего в их отношениях уже не будет, как раньше: неловкость и недосказанность будут висеть между ними сгущающимися мрачными тучами.       Возможно, стоит просто переждать. Хотя бы немного. И взять некую паузу в их столь тесном взаимодействии, — ведь всё это время, после того, как началась кампания по поиску лисы, Ван Чжи и Дин Жун едва ли разлучались, и это неизбежно сближало.       Наверное, виновато это обстоятельство. Или же, виноват сам город, его дух свободы. Виновата новая роль Ван Чжи, в которую он погрузился с головой: но он был не обычным юношей, что по глупости влюбился в своего учителя. В их ситуации всё было гораздо сложнее.       И, хоть что-то Ван Чжи и подсказывало, что вряд ли весь этот сумбур в его душе можно объяснить таким нехитрым способом, он всё равно решил сделать хоть что-нибудь, чтобы разрешить затруднение. Ведь Ван Чжи по жизни привык видеть конкретные цели и конкретные средства их достижения.       — Возможно, стоит всё же немного побыть порознь, — ухватывается за эту мысль Ван Чжи, пока сам бесстыдно разглядывает своего спящего помощника.       Проснулся Ван Чжи сегодня очень рано, несмотря на то, что заснул под утро. Он даже встал раньше Дин Жуна, хотя тот обычно будил своего «ученика».       И вот теперь Ван Чжи лежит в постели, в подсобном помещении аптеки, что они обустроили для своих жизненных нужд, и оглядывает противоположную сторону комнатушки, где на другой кровати спит Дин Жун.       Ван Чжи понимал, что своими действиями не делает ничего хорошего и лишь усугубляет ситуацию, но не мог устоять. Тем более, об этом всё равно никто не узнает.       Дин Жун забавно хмурился во сне, одна ладонь его была скрыта под подушкой, другая же простиралась вдоль покрывала. Волосы, всё ещё собранные в пучок, за ночь серьёзно растрепались, и по сути, почти уже не держались в причёске. А когда Дин Жун, что-то пробормотав, повернулся, он и вовсе позволил им упасть на плечи волнистыми прядями.       Ван Чжи бросило в жар, и он отвернулся: нет, это бессовестно и непозволительно, а уж видеть Дин Жуна вот так, мало того, что спящим, так ещё и с распущенными волосами, он не имел никакого права. Это неуважительно и некрасиво по отношению к Дин Жуну.       — Порознь, — Ван Чжи возвращается к той спасительной мысли и, немного обдумав, приходит к решению.       Он тихонько поднимается с постели, чтобы не разбудить Дин Жуна, берёт кисть и бумагу, и начинает писать:       «Немного отложим совместное обсуждение дела. Нужно скорее попасть во дворец. Поэтому, я направился к Его Величеству. Жди меня обратно ближе к концу дня. Пока занимайся аптекой, собирай новые данные, и будь готов доложить свои мысли. Записку для безопасности сожги…»       Вдруг из-за резкого движения, мазок получился жирным и неровным.       Ван Чжи выругался про себя и принялся скорее спасать своё послание. А ведь всё из-за того, что он позволил себе задуматься о том, как лучше ему подписаться.       Просто «Ван Чжи»? Или же использовать псевдоним? Пожелать «хорошего дня», или вроде того? Попросить «беречь себя»? Нет, это уж слишком заботливо… Или вообще не подписываться никак?       В итоге, разозлившись на самого себя за то, что тратит время непонятно на что, Ван Чжи просто оставил своё имя. И иероглиф «Ван» теперь действительно оправдывал свою природу. Благодаря смачному пятну, почти слившему несколько черт в одну.       Но переписывать времени не было, да и показалось глупым. К тому же, Дин Жун мог вот-вот проснуться, а Ван Чжи пока не хотел с ним объясняться. Ему нужно было немного остыть и привести мысли в порядок: потому он отправится во дворец, в привычную себе обстановку, что точно холодной стужей должна была остудить его разгорячённое сердце.       Собственно, дворец и встречает Ван Чжи примерно таким настроением. Здесь, как обычно, монументальность и величие отдавали важностью, торжественностью, но и неким холодом и безразличием: ни тебе горлопанящих торговцев на улицах, ни гомонящей толпы, ни шума дорог, ни сводящей с ума смеси самых разных ароматов, — от приправ до косметических средств.       Все запахи здесь усиленно перебиваются благородными благовониями из курильниц. Чиновники спешат с докладами, но выглядят с иголочки, а пара десятков склонившихся в поклоне до земли евнухов стоят, точно обездвиженные статуи, по краям лестницы, пока Ван Чжи поднимается по ней выше.       Направляясь на приём к императору, Ван Чжи решил хоть немного проанализировать то, что им рассказала вчера госпожа Цю.       — Любовь к женщинам действительно могла загубить Чжао Линъаня. Как бы то ни было, это важный элемент расследования, что помог составить образ его характера, — начал мысленно рассуждать Ван Чжи, — и совершенно точно не зря появилась та девушка у его дома прямо накануне нападения… Может ли быть, что она — даос, из секты Белого Лотоса? Обладающий достаточно тонкими умениями в сфере боевых искусств, а потому умело расправившийся с жертвами… Ведь нападавший на Его Величество тоже был искусным воином, а такие общества, как Белый Лотос, как раз зачастую практикуют подобные техники. Но среди подозреваемых есть ещё и купец из гильдии, что подарил Чжао Линъаню курильницы… Может, он тоже член Белого Лотоса?       Ван Чжи даже на миг остановился, пытаясь прийти к какому-то логическому заключению, но так и не сумел привести все факты к единой черте:       — Нет, всё-таки, нам нужно выйти на эту даосскую группировку и получить у них благовония, или что там ещё они предлагают. Без этого мы не сделаем шаг дальше. Возможно, у Дин Жуна получится сегодня что-то понять и обнаружить…       Вспомнив о Дин Жуне, Ван Чжи вдруг почувствовал что-то похожее на укол совести: какой-то странный трепет смешивался то ли с обидой, то ли с отчаянием. Правильно ли сделал Ван Чжи, что ушёл вот так, перекроив их планы самолично, без ведома своего помощника? Вдруг Дин Жун будет волноваться?       А… Будет ли?       Ван Чжи чуть вслух не простонал оттого, что даже во дворце не мог выкинуть всю эту ерунду из головы.       В конце концов, он — руководитель операции, и не обязан отчитываться перед своим подчинённым и согласовывать все действия с ним. Именно это напоминал себе Ван Чжи, пока сердитым шагом следовал к месту назначения. Но, стоило ему добраться до зала и увидеть Его Величество, Ван Чжи тут же сумел включить холодную голову: благоговение перед императором действовало как всегда безотказно, и Ван Чжи не мог позволить себе упасть в грязь лицом.       — Отличные результаты, Ван Чжи, — похвалил своего доверенного евнуха Чжу Цзяньшэнь, когда тот закончил доклад, — вы с Дин Жуном за столь короткое время узнали гораздо больше, чем Восточная Ограда и Императорская Стража за месяц расследования. Это очень достойно. Я знал, что не ошибся, когда выбрал тебя, Ван Чжи.       После таких слов признания, Ван Чжи не мог не почувствовать сладкое удовлетворение от проделанной работы.       Вдруг Чжу Цзяньшэнь спросил:       — И ты, надеюсь, не разочаровался в своём помощнике? Работать вдвоём ведь легче, правда?       Услышав такой вопрос от императора, Ван Чжи сильнее прижался к полу, ещё больше скрывая лицо: вроде бы, вопрос без подтекста, но Ван Чжи почему-то показалось, что он обличающий, — в предательстве интересов империи, в недостаточной компетентности, в том, что допустил прореху в стойкости… Быть может, даже что-то в его манере поведения поменялось, после того, как он подпустил кого-то к себе так близко, и император это заметил? Недопустимо!       — Этот подданный… Да… Мудрость Вашего Величества безгранична. Спасибо, что настояли на помощнике, — справляясь с бешено колотящимся сердцем, поблагодарил Ван Чжи: он, как слуга, не мог не прославлять действия своего господина.       Чжу Цзяньшэнь довольно хмыкнул:       — Это хорошо. Больше не нужны помощники для расследования?       — Нет, — слишком уж резко для подданного ответил Ван Чжи, и тут же осёкся: почему-то он не мог представить, что в их расследовании появится кто-то ещё, — этот подданный… Просит прощения за дерзость. Работа уже налажена, Ваше Величество, и лишние личности могут только затруднить её. Не стоит больше никого посвящать в тайны операции.       — Я понял, Ван Чжи, — как-то загадочно улыбнулся император, — помнится, я тогда сказал вам, что вы можете обращаться ко мне за любой помощью. И вы обращаетесь. Но я очень хочу ещё как-то посодействовать. Что ещё я могу сделать для дела?       — Эти подданные недостойны, — Ван Чжи склонился ещё ниже, — благодаря Вашему Величеству, они и так уже организовали аптеку. К тому же, эти подданные могут тайно и оперативно перемещаться по городу, попадать в те места, в которые необходимо. Милость Вашего Величества безгранична!       — Что же… — задумчиво протянул Чжу Цзяньшэнь, — но если вдруг нужно будет моё прямое участие… Если будет нужен финальный удар, я буду готов его нанести, Ван Чжи.       Такое громкое заявление от императора одновременно и взволновало Ван Чжи, и восхитило, и испугало:       — Этой подданный не посмеет даже помыслить о том, чтобы ставить под угрозу Ваше Величество! — отчеканил Ван Чжи.       Чжу Цзяньшэнь как-то удручённо усмехнулся:       — Какой же я правитель своей страны, Ван Чжи, если буду отсиживаться втихую и существовать за счёт своих подданных? — он подошёл к своему доверенному евнуху и слегка наклонился, — поднимайся, Ван Чжи.       — Слушаюсь, — выпрямился Ван Чжи.       Император же продолжил, смотря решительно на своего слугу:       — Как настоящий правитель, я должен защитить своих подданных, а не прятаться за их спинами, — он кивнул, точно подтверждая сказанное для самого себя, — поэтому, если нужно, Ван Чжи, можешь рассчитывать на моё прямое участие.       Снова убедившись в содействии императора, которое только углубилось, Ван Чжи со всеми почестями поблагодарил правителя и вышел из залы для аудиенций.       По идее, ему пора было бы возвращаться в город, но он не мог не зайти к ещё одному важному человеку, по которому неимоверно соскучился, — к Вань-гуйфэй.       — Как почтительный слуга, я должен справиться о здоровье своей драгоценной госпожи, — так рассудил Ван Чжи, и отправился в Восточный Дворец.