Капкан для лисьего духа

***

      Вернувшись со своего обеденного перерыва, сытые и довольные, Ван Чжи и Дин Жун вновь открыли аптеку и теперь ожидали новых посетителей.       Ван Чжи с успехом зазывал клиентов, да вот только теперь, видимо, «учителю и его ученику» нужно было расплачиваться за случайную удачу, что настигла их в начале, или же за то, что они позволили себе немного разбавить рабочую обстановку, отобедав вместе в ресторанчике.       До окончания дня клиенты не желали особо заговаривать о сторонних делах: кто-то очень спешил, кто-то правда чувствовал себя плохо, а кто-то сам по себе был хмурым, настолько, что даже природное обаяние Ван Чжи не работало.       Ван Чжи уж было подумал, что госпожа Фан и её показания станут единственным их «уловом» за сегодня, как вдруг, уже поздним вечером, к ним заглянула одна выделяющаяся среди других клиентка: молодая девушка, одетая богато, но, наверное, слишком вычурно. Её руки, словно веточки, в ушах висят массивные серьги, а на волосах, в сложном плетении — множество шпилек, инкрустированных цветами. Зашла она в аптеку, точно лебедь проплыла по озеру, но в глазах её читалось что-то яростное, как у тигра.       У Ван Чжи сразу же сложилась догадка, откуда эта девушка пришла, и какое именно средство ей нужно.       — Наколдуйте мне средство для выкидыша, — довольно развязно начала она.       Ван Чжи не удивился, прочитав всё это в её манере и облике, а вот Дин Жун, кажется, слегка смутился:       — Барышня, может, вы ещё обдумаете свой поступок? — Дин Жун бросил короткий раскаивающийся взгляд куда-то на платье девушки, — я предпочитаю спасать жизни, а не губить их.       Девушка презрительно фыркнула, а Ван Чжи, признаться, восхитился Дин Жуном и его словами: это прозвучало правильно и достойно. Ван Чжи тоже так думает, и пусть в гареме такие пакости, как подстроить сопернице выкидыш, — обычное дело, сам он, будучи доверенным евнухом драгоценной супруги Вань, этим никогда не занимался. И после таких слов, он теперь уверен, что Дин Жун тоже.       К тому же, Дин Жун как-то рассказывал, что родные сами продали его во дворец ещё совсем в юном возрасте, в отличие от Ван Чжи, который был «трофеем» империи, взятым у побеждённых мятежников. Но даже это, выходит, не озлобило Дин Жуна до такой степени, чтобы считать, что «лучше бы дети не рождались, если их ждёт участь, подобная моей».       — Мне же нужно как-то работать, — девушка призывно склонилась над прилавком, опираясь грудью о деревянную поверхность, — а это небольшое недоразумение мне мешает. Не нужно мне читать нотации. Выполняйте свою работу.       После такой отповеди, им действительно не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Дин Жун, явно расстроенный, начал смешивать какие-то травы, а Ван Чжи решил попробовать разговорить эту дерзкую прелестницу.       — Что же вы, госпожа, думаете, что приключившееся с вами — недоразумение? Может, это ваш путь к спасению, — Ван Чжи посмотрел на девушку так же вызывающе нагло, как смотрела на своих собеседников она: иначе с этой энергией не справиться, и разговор в нужную сторону не переломить.       — Что ты имеешь в виду, мальчик? — Ван Чжи с трудом заставил гордость замолчать и проглотил пренебрежение, прозвучавшее в слове «мальчик». И в этот раз слово это звучало совсем иначе, нежели чем, когда «мальчиками» их называла госпожа Фан.       — Вам бы обратиться к своему кавалеру, — намекнул Ван Чжи, — разъяснить ситуацию. Может, он выкупит вас из публичного дома.       В ответ на эту идею девушка громко расхохоталась, даже не утруждая себя, как наказывают приличия, прикрыть рот рукой.       И, смотря на это «представление», Ван Чжи начал что-то понимать. В какой-то мере он даже посочувствовал клиентке, ведь причина её вызывающего поведения — постоянное насилие и строгие правила, предписывающие ей вести себя всегда идеально, покорно, пока она ублажает совсем не приятных ей людей.       А здесь она, в этой аптеке, видимо, отводила душу, срывая зло на Ван Чжи и Дин Жуне.       — Этот кавалер был причиной подобного, как мы это назвали… — девушка задумалась, — точно! Причиной подобного «недоразумения», не только у меня, но и у многих моих сестричек. И много ли кого он выкупил или забрал? Пёкся о своей репутации, семьянин недоделанный, а то как бы он так же легко управлял всеми в гильдии купцов, если бы считался развратником? А он таковым и был, жену свою не любил совсем, даже не спал с ней, зато целые дни проводил у нас в «Персиковом Источнике».       Девушка со злостью сплюнула:       — Небеса всё видят. Я считаю, что дух покарал его именно за это.       Ван Чжи сразу же навострился, заслышав о духе:       — Госпожа имеет в виду Чжао Линъаня?       — Ну а кого же ещё, кроме как не этого старого извращенца, — слова девушки сочились ядом, — все в городе знают, что его погубил лисий дух. Поговаривают, всё из-за того, что он не берёгся, как должно. Но брехня всё это!       — А в чём же настоящая причина, по мнению госпожи? — Ван Чжи чувствовал, что девушку переполняли эмоции, и сейчас она, вместе со своей злостью, выкладывала всё, что считала правдой, и это очень могло помочь расследованию.       — Его распущенность! Он обещал и мне, и многим моим сестрицам, помощь, а оставил нас ни с чем! Даже отвар этот паршивый, — она указала тонким пальцем на склянку, что Дин Жун держал в руках, — нам не оплатил. Богач города, тоже мне! Скупердяй он, вот кто! Самый настоящий!       Девушка взяла короткую передышку, перевела дух, и теперь снова продолжила гневаться:       — А теперь, представляете, ходят слухи, что перед тем, как дух на него напал, Чжао Линъань подобрал какую-то девку, нищенку, гуль знает, как оказавшуюся в столице, прямо у себя у дома! Она там паслась, просила помощи, — девушка состроила жалостливую гримасу, явно пародируя ту нищенку, — и был он, говорят, так ей очарован, что она даже у него поселилась. И он вроде как хотел ей полные права на усадьбу Чжао предоставить, даже развод со своей женой хотел оформлять, но не успел. Это потому, что он обижает женщин! И император! На императора напали по той же причине.       Услышав такую претензию в сторону самого Сына Неба, Ван Чжи почувствовал, как по коже пробежал холодок, а в сердце начал разгораться огонь досады: за империю и Его Величество Ван Чжи был готов положить жизнь, и он знал совершенно точно, что Его Величество не притесняет ни одну женщину в гареме.       Только вот Ван Чжи не мог ничего противопоставить этой куртизанке, ведь откуда всё это мог знать простой ученик аптекаря из столицы?       — Вполне логично, что император — первый, кто пострадал от духа, ведь у кого ещё столько женщин есть под боком? Ни один мужчина в Поднебесной не обманывает и не истязает столько женщин, как он, — закончила свою обвинительную речь девушка.       Ван Чжи стиснул зубы:       — Вам бы, госпожа, быть осторожнее со словами. Всё же, это звучит уже почти как призыв к мятежу, — предупредил он.       В ответ на это, куртизанка опять разразилась нахальным хохотом:       — И кто на меня донесёт? Ты, что ли, сопляк? Да и плевать мне, моя жизнь всё равно гадостная. Пусть хоть в тюрьму сажают, пусть казнят! Всё одно! — кажется, в уголках глаз девушки собралась влага, но она тут же смахнула слезинки уверенным движением, и приняла воинственный вид.       — Где мой отвар? Почему так долго? — предъявила она претензию Дин Жуну.       — Простите за ожидание. Прошу, госпожа, — Дин Жун протянул ей склянку.       — Спасибо, — она взяла сосуд в руки и, сняв крышечку, принюхалась, — вкусно пахнет! Обычно гадость несусветная. Что ты туда положил, лекарь…       — Вэй. Лекарь Вэй, Вэй Линь, — представился Дин Жун, — а это — мой ученик Юн Гуан.       Девушка слегка кивнула, точно показывая, что приняла информацию к сведению, и продолжила:       — Так что ты там всё-таки намешал, лекарь Вэй? Не яд ли? — она бросила в Дин Жуна острый взгляд.       — Обижаете, госпожа. Я постарался смешать в отваре полезные травы, что впоследствии поддержали бы вашу иньскую энергию. А приятный вкус идёт просто в дополнение, чтобы принимать отвар было не так затруднительно.       Куртизанка что-то согласно промычала, и, вроде как даже… Смутилась?       Должно быть, она вправду оценила такой маленький, но весомый жест добра.       — Вот как. Ясно, — девушка постаралась изобразить полнейшее равнодушие, — ну, если это ваше зелье сработает на «отлично» и здоровье поправит, буду рекомендовать вашу лавчонку сестричкам.       — Благодарим, госпожа…       — Цю. Цю Лань, — девушка еле заметно улыбнулась.       — Желаем вам здоровья, госпожа Цю! — в напутствие, пожелал Ван Чжи, провожая посетительницу.       — И вам не хворать. До свидания, — забрав свою покупку с собой, девушка вышла наружу.       Ван Чжи же почти следом пошёл за ней, чтобы снова закрыть их лавку на перерыв.       — Можешь, наверное, уже закрывать на сегодня вообще, Ван Чжи, — посоветовал Дин Жун, — время уже очень позднее.       — Ты прав, — согласился Ван Чжи, запер помещение, немного постоял у входа, приводя мысли в порядок, и лишь потом вернулся назад к Дин Жуну.       — Ты в порядке, Ван Чжи? — Дин Жун сразу обратил внимание на то, что Ван Чжи казался озабоченным и был каким-то притихшим.       — Да, просто… Задумался кое о чём. Но это неважно, — махнул Ван Чжи рукой.       По правде говоря, им нужно было обсуждать расследование и пытаться составить полную картину из того, что им рассказала Цю Лань, но размышления Ван Чжи почему-то упорно стремились совсем в иную сторону.       — Почему же неважно, Ван Чжи? — теперь они вдвоём сидели за прилавком, и Ван Чжи слегка облокотился о плечо Дин Жуна.       — Потому что это не имеет отношения к делу, — пробурчал Ван Чжи.       — Иногда нужно обговорить и то, что не имеет отношения к делу, — начал убеждать Ван Чжи Дин Жун, — ведь иначе эта мысль будет тебя тревожить, и ты не сможешь сконцентрироваться на расследовании. Если ты можешь… Если я… Если я подхожу для того, чтобы со мной поделиться, я буду рад тебя выслушать, Ван Чжи.       От таких слов Ван Чжи почувствовал в груди какое-то странное волнение: разговор явно становился откровенным, а Ван Чжи не привык говорить по душам. Но, может… Стоит хоть раз попробовать?       — Слова этой девушки… — начал Ван Чжи резко, точно боясь передумать, — о Его Величестве. Я знаю, что Его Величество любит мою госпожу, драгоценную супругу Вань, и для меня их любовь всегда была идеалом и абсолютом, но… У Его Величества и правда ведь есть гарем, тогда получается…       Дин Жун тихонько усмехнулся:       — Его Величество — император. Правителя нельзя судить по общим меркам. Так принято, Ван Чжи. И то, что у него есть гарем, не значит, что Его Величество не любит драгоценную супругу Вань, — Дин Жун посмотрел на Ван Чжи успокаивающе и чуть придвинулся ближе, — даже моя госпожа, говоря по секрету, мне рассказывала, когда я ещё прислуживал ей, что никого дороже драгоценной супруги Вань у Его Величества нет. И если бы он мог, то распустил бы свой гарем ради неё. Так Его Величество сказал.       — О, — Ван Чжи не ожидал такое услышать, и теперь даже не знал, что ответить.       — Я думаю, Ван Чжи, всё зависит от обстоятельств. Любовь — она может быть разной, но только настоящая любовь выстоит все испытания. Так и драгоценная супруга Вань и Его Величество. Они любят друг друга, пусть им и приходится иногда считаться своими личными интересами, — сделал вывод Дин Жун.       Ван Чжи удивлённо взглянул на Дин Жуна: он и представить не мог, что его всегда спокойный и, казалось бы, заинтересованный лишь в науке помощник имеет такие ясные мысли о любви. Ван Чжи вот вообще никаких мыслей о любви не имеет, кроме тех, что он обязан любить лишь империю, а союз Его Величества и Вань-гуйфэй — это единственная романтическая любовь, что так или иначе его касается.       Но, слушая сейчас всё это, Ван Чжи задумывается: быть может, он где-то заблуждался?       — А у Чжао Линъаня…       — Чжао Линъань, я думаю, никого не любил из тех, с кем был рядом. Возможно, только к этой своей последней пассии он почувствовал нечто особенное, — закончил тихо Дин Жун.       — Точно, Дин Жун… — слегка отрешённо отозвался Ван Чжи, — вот у нас есть два примера: Его Величество и Чжао Линъань. Один подтверждает существование любви, даже вопреки обстоятельствам, а другой существование любви опровергает, в пользу плотских удовольствий.       — Получается, так.       Ван Чжи резво приподнимается, заглядывая Дин Жуну в глаза, и вопрос слетает с губ сам собой:       — А ты вот, Дин Жун… Веришь или нет, что такая… Ну такая, — неожиданно красноречие подвело Ван Чжи, и он просто не смог заставить себя выдавить слово «романтическая», — любовь существует?       — Я верю, — легко ответил Дин Жун, даже не задумываясь, — даже не так. Я точно знаю, что она существует, Ван Чжи.       И прозвучало это так искренне, так даже в какой-то мере мечтательно, что теперь сомнений у Ван Чжи не оставалось: у Дин Жуна есть любимый человек.       Помнится, ещё вчера Ван Чжи хотел проверить свои подозрения на этот счёт, и вот так вот неожиданно у него это получилось.       Мигом перед глазами Ван Чжи пронеслись самые разные лица и сценарии: кто бы это мог быть? Служанки, другие евнухи, подчинённые Дин Жуна в ведомстве, чиновники, а то и сами наложницы императора: вариантов было множество, но все они заставляли Ван Чжи чувствовать злость, обиду и ощущать себя так, словно… Его предали.       Осознание простой, но едва ли возможной для восприятия Ван Чжи истины ударяет его, точно под дых. И теперь все его действия, в которых он не отдавал себе отчёта или же для которых придумывал «объективные» причины, дабы не позволить себе достичь правды, становились легко объяснимы.       Ван Чжи тут же вскакивает на ноги, отворачиваясь от Дин Жуна.       — Тебе нехорошо, Ван Чжи? — взволнованно спрашивает Дин Жун.       — Всё в порядке, — Ван Чжи никак не выдаёт своего смятения: наоборот, в голосе его опять звучит отчуждение, и Ван Чжи видит, как Дин Жун падает духом от таких интонаций, но ничего не может с собой поделать.       Ван Чжи злится на себя, за то, что вообще допустил нечто столь неподобающее, да ещё и во время такой важной государственной миссии. Ван Чжи злится на Дин Жуна, за то, что тот его обманывал, даря ложную надежду: спрашивается, зачем заботился, зачем заваривал чай, зачем водил гулять по городу, если… Если у него уже кто-то был? Хотел добиться расположения Ван Чжи для продвижения по службе? А Ван Чжи так хотелось верить, что всё это было по-настоящему…       Но больше всего Ван Чжи злится на своё глупое сердце, которое, оказывается, способно на такие чувства. Которое посмело задуматься о том, что Ван Чжи имеет право на что-то личное, своё, неприкосновенное.       А ведь они, как слуги императора, на это самое сокровенное никакого права не имеют. Их сердца принадлежат лишь империи и только ей. А Дин Жун, получается, нарушил это правило ради себя и своего счастья. Смело.       И дело даже не в том, что они — евнухи. Ван Чжи, признаться, читал несколько трактатов о любовном искусстве, на случай, если империи понадобится его тело, потому знал, что может делать, как, и даже с помощью чего.       Ради службы, если бы был такой приказ, Ван Чжи бы с лёгкостью соблазнил какого-нибудь вельможу, а то и генерала, отдав не только душу, но и тело, на благо державы.       Но здесь всё усложнялось тем, что никаких приказов не поступало. Здесь всё усложнялось тем, что даже не в чувственных наслаждениях было дело: а в чём-то другом, гораздо более возвышенном и важном.       Хотелось больше времени проводить вместе, и не только для расследования, а вот как тогда, когда они вдвоём так беззаботно ели боярышник.       И отчего-то так больно было слышать, как Дин Жун говорит о ком-то другом с такой… Щемящей нежностью.       — Мне нужно на воздух, — бросает Ван Чжи, так и не взглянув на Дин Жуна, и скорым шагом выходит наружу.       Вечерняя прохлада обдаёт зябким ветерком разгорячённую, как теперь Ван Чжи понял, кожу.       Он несколько раз бьёт ладонями по лицу, пока разум продолжает, путаясь, импульсивно обрабатывать информацию.       И в итоге Ван Чжи приходит к тому, что он должен собрать волю в кулак и подавить в себе эти совершенно не вовремя возникшие чувства: он справится, ведь столько лет жил одиночкой и даже мысли не мог допустить, что с ним может произойти нечто подобное.       Он не должен был позволить всему этому помешать их делу.       — Ван Чжи! — Дин Жун тоже выбегает из лавочки вслед за Ван Чжи: наверное, он пропадал слишком долго, — что случилось?       — Ничего не случилось, Дин Жун, — Ван Чжи напускает на себя холодность и даже некую надменность, продолжая то ли намеренно, то ли нет, ранить Дин Жуна, — просто подумал, что все эти размышления — пустые и бессмысленные.       — Какие размышления? — осторожно спросил Дин Жун.       — Про любовь. Ты веришь… А я — нет, — вопреки своим же чувствам, служившим лучшим доказательством, отрезал Ван Чжи, — в её существование.       После такого заявления, Дин Жун явно растерялся:       — Я…       — Не нужно мне ничего объяснять, Дин Жун, — Ван Чжи не хочет слушать разъяснения Дин Жуна: большой риск сорваться и оступиться, а то и выдать себя, а этого Ван Чжи не допустит, Дин Жун вовек не узнает, — мы должны вернуться к расследованию.       — Да… Да, конечно, — Дин Жун всё ещё кажется обескураженным и шокированным такой быстрой сменой настроения.       — Сегодня был сложный день. И сил что-то обсуждать у меня уже нет. Пойдём спать, — командует Ван Чжи, — завтра с утра… Проанализируем данные, полученные от госпожи Цю. Потом я попаду во дворец, пока ты будешь присматривать за аптекой. Мы давно не отчитывались перед Его Величеством.       — Слушаюсь, — видимо, на автомате вырвалось у Дин Жуна.       И это резануло Ван Чжи слух. Пусть он не имел права на большее, потому что не мог предать империю, потому что у Дин Жуна был другой человек в душе, мог ли он оставить себе хотя бы то дружеское, что между ними было? Мог ли он поверить, что оно было неподдельным?       Всё же, Ван Чжи верит Дин Жуну. И потому позволит себе маленькую вольность. Но не более того. Он не перейдёт грань.       — Не надо переходить на официальный язык, Дин Жун, — улыбнулся Ван Чжи, — мы разве не условились? Перестань это.       — Хорошо… Хорошо, Ван Чжи, — Дин Жун послал ответную улыбку, — я просто оговорился.       — Всё нормально. Возвращаемся? — Ван Чжи кивнул в сторону лавки, — а то уже темно, да и холодает…       — Да, конечно, заходим скорее! Ещё простыть не хватало… Какие же мы после этого аптекари, раз сами самых простых правил не соблюдаем? — Дин Жун осторожно подтолкнул Ван Чжи внутрь.       Ван Чжи рассмеялся:       — Это точно.       И от этого незамысловатого обмена репликами Ван Чжи стало легче: он постарается, чтобы так оно и было. А его чувства… Они не станут помехой.