Капкан для лисьего духа

***

      Ван Чжи говорит чётко, с расстановкой, источая резонную убеждённость и глубокое понимание своих слов.       Чжу Цзяньшэнь слушает его с интересом и вниманием, время от времени кивая в такт и постукивая длинными пальцами по подлокотнику трона.       Лицо императора выражает крайнюю озабоченность: хотя, если подумать, эту самую озабоченность Ван Чжи наблюдал на лице повелителя в течение всего месяца, что последовал за дерзким покушением.       Но теперь в глазах венценосца виднелись ещё и редкие, но яркие проблески надежды.       Небесам одним известно, как Ван Чжи сумел добиться такого эффекта: но, так или иначе, из всех его отчётов перед императором, из всех его советов, эта речь о «лисьем» деле была самой претендующей на право считаться мнением, имеющим значительный вес.       Ван Чжи, конечно, очень сильно переживал в глубине души, пока держал ответ перед своим господином. Но он сумел собрать волю в кулак, не позволив себе даже намёка на дрожь в голосе. Ван Чжи старался говорить так, будто бы всю свою жизнь занимался именно расследованиями государственных преступлений, а не прислуживал в императорском гареме.       Закончив, он вновь склонился перед императором в поклоне до земли, готовясь слушать окончательный вердикт.       — Ван Чжи… Я доволен твоими размышлениями, — Чжу Цзяньшэнь взмахивает рукавами золотого халата.       — Этот подданный недостоин…       — Ты вырос, Ван Чжи. Очень вырос, — и почему-то Ван Чжи кажется, что в этой интонации звучит что-то похожее на гордость и даже ностальгию, — но мы пока не можем принимать опрометчивых решений. Я подумаю, как поступить с твоими предложениями…       Ван Чжи уже хочет вновь поблагодарить императора и, как постанавливают приличия, покинуть торжественную залу, как вдруг где-то у самого входа в помещение раздаётся настойчивый, нетерпеливый шум.       Ван Чжи машинально оборачивается на звук, но тут же одёргивает себя, вновь склоняясь перед императором. Одним беглым взглядом Ван Чжи успевает поймать в глазах повелителя недовольное выражение.       — Кто там ещё? — Чжу Цзяньшэнь подходит ближе к нарушителю спокойствия, что топчется где-то в коридорах, — у меня аудиенция. Я сейчас занят и просил никого не впускать.       — Ваше Величество! — Ван Чжи слышит, как вошедший евнух падает ниц. Его голос кажется настолько встревоженным, что даже срывается на конце фразы.       — Что-то случилось? — осторожно вопрошает Чжу Цзяньшэнь.       — Случилось, Ваше Величество! Кое-что очень срочное!       Император тяжело вздыхает: «кое-что очень срочное» явно не входило в его планы. Он приказывает евнуху подняться и пропускает его внутрь.       — Докладывай, — повелевает он.       Евнух прокашливается, тщетно пытаясь вернуть своему голосу хоть какое-то подобие твёрдости, и начинает, очевидно, неприятный рассказ.       Ван Чжи же весь обращается в слух.       — Поступило донесение о преступлении, Ваше Величество. В усадьбе зажиточного купца Чжао Линъаня произошло массовое убийство.       — Что-то известно о деталях?       Быстро взглянув на правителя, Ван Чжи подмечает, что вены на лбу Чжу Цзяньшэня вздуваются.       — Императорская Стража уже выехала на место. Но пока ничего обнаружить не удалось.       Ван Чжи кожей чувствует повисшее в воздухе напряжение: он наверняка знает, что император не просто выжидающе смотрит на несчастного евнуха, а прожигает его яростным взглядом насквозь.       Посланец явно что-то недоговаривает.       — Ничего обнаружить не получилось. Только… — евнух на миг прерывается, точно собираясь с духом, — только лисью шкурку в постели рядом с телом убитого главы семьи.       Чжу Цзяньшэнь резко поворачивается и в гневе возвращается обратно на трон.       — Прочь! — безжалостно командует он, и евнух в страхе покидает залу.       — Слушаюсь! — лишь только и слышен жалостливый возглас.       Ван Чжи, всё так же молча, склоняется ещё ниже.       Проходят несколько долгих мгновений, пока Ван Чжи ощущает, как что-то похожее на страх всё же колотится в грудной клетке. Тем не менее, он говорит то, что должен говорить, когда его господин злится:       — Ваше Величество, не гневайтесь. Подумайте о своём здоровье.       Чжу Цзяньшэнь как-то обессиленно вздыхает:       — Встань и разведи мне тушь, Ван Чжи.       — Слушаюсь, — Ван Чжи резко поднимается с пола: от долгого пребывания в неудобной позе поясницу простреливает вспышка боли, но он не позволяет себе хоть как-то выдать это выражением лица.       Ван Чжи начинает выполнять поручение, пока император продолжает:       — За целый месяц они так ничего и не нашли! Целый месяц впустую, а теперь они допустили ещё и это! — император вдруг прерывается, и, точно обычный человек в момент отчаяния, потирает виски пальцами, зажмурив глаза, — дело о лисе… Не сдвинулось ни на цунь, Ван Чжи. Скажи мне… Разве… Восточная Ограда, Императорская Стража… Эти службы… Они ещё верны мне?       Ван Чжи тут же склоняется в поклоне, чуть было не опрокинув тушечницу:       — Власть Вашего Величества нерушима, и…       — Но с такими нелояльными подданными, вряд ли получится чего-то добиться, — Чжу Цзяньшэнь легонько бьёт кулаком по столу.       Ван Чжи всё ещё не понимает, что хочет сделать его господин, но потом тот берёт кисть и пишет:       «Сим указом повелеваю прекратить расследование по делу Чжао Линъаня. Дело беру под свой личный контроль», — и на этом император ставит свою печать.       Ван Чжи краем глаза прочитывает послание и не удерживает вспышку недоумения в глазах.       — Займись этим, Ван Чжи. Я больше не верю им… Но верю тебе, — Чжу Цзяньшэнь оборачивается на своего доверенного евнуха: он отдаёт приказ серьёзно, но, в то же время, на губах его играет едва заметная улыбка.       Услышав такое, Ван Чжи снова падает ниц.       — Этот подданный… Не посрамит ожиданий Вашего Величества! — Ван Чжи отбивает поклон.       — Я знаю, — и в спокойном голосе правителя звучит самая большая уверенность, — в этом указе твоего имени я не раскрываю для твоей же безопасности. Будешь проводить расследование инкогнито, и чтобы другие ведомства тебе не мешали.       — Слушаюсь, — отзывается Ван Чжи.       — Будешь действовать от моего лица, — продолжает наставлять Чжу Цзяньшэнь, — единственное, что… Одному тебе будет справиться сложно. Скажи, есть ли у тебя люди, которым ты доверяешь, и которые могли бы посодействовать тебе в расследовании?       Ван Чжи задумывается, но ненадолго: таких людей у него попросту нет.       Ван Чжи по натуре одиночка, к тому же, обстоятельства его взросления в дворцовом окружении лишь посодействовали его скрытности.       У Ван Чжи есть Вань-гуйфэй. У Ван Чжи есть император. У Ван Чжи есть Великая Мин. И этого ему более, чем достаточно. Это — благословение самих Небес.       У Ван Чжи нет настоящих друзей, и даже те, с кем он поддерживает так или иначе ровные отношения, — не больше, чем обычные знакомые, с кем можно поболтать, выполняя очередное поручение госпожи.       Тем не менее, расследование — это не дружеские посиделки за вином. Ван Чжи должен выбрать себе в партнёры компетентного специалиста, а не закадычного друга.       Ван Чжи начинает мысленно перебирать варианты: слуги из гарема? Мало того, что они неблагонадёжны, так они ещё и не обладают нужными знаниями, чтобы помочь ему в таком серьёзном деле. Они даже не обладают природной интуицией и смекалкой, будучи похожими на сяо Ли, которая свято верит в существование лисы.       Императорская Стража, Восточная Ограда, которые за целый месяц ничего не добились? Они исключаются из расследования, поскольку могут быть потенциальными подозреваемыми, замешанными в деле. Можно было бы выбрать кого-то из министров, судебных или других чиновников, но и их причастность тоже полностью исключать нельзя, пока Ван Чжи крайне мало знает о ситуации.       Гиблое дело.       Таким образом, Ван Чжи приходит к ещё одной простой истине: чтобы точно не упасть в грязь лицом, лучше взять всю ответственность на себя и выполнить всё самому.       — Таких людей нет, Ваше Величество. Да и этот подданный смеет предположить, что управится сам, — Ван Чжи, пусть и не может делать это прямо, не имеет права давить на самого императора, старается убедить его манерой подачи и весомыми аргументами, — чем меньше людей знают об этом тайном расследовании, тем безопаснее для Вашего Величества. Безопасность со своей стороны этот подданный может гарантировать, но не может отвечать за кого бы то ни было…       — Нет, Ван Чжи. Это — приказ, — Чжу Цзяньшэнь непреклонен, — кто-то должен тебя поддерживать. Я не могу отпустить тебя одного на такое опасное предприятие.       — Слушаюсь, — сдаётся Ван Чжи: выбора не остаётся, и приходится повиноваться.        — В идеале, найди себе двух помощников, но с твоей, — Чжу Цзяньшэнь как-то хитро улыбается, точно подбирая нужное слово, — исключительной избирательностью, выбери хотя бы одного. Завтра доложишь мне о результатах своей выборочной кампании.       — Ваше Величество! Дайте этому подданному больше времени! — Ван Чжи, заслышав о таких сжатых сроках, снова падает вниз, — нужно же проверить их биографию, их навыки, их…       — Можешь заниматься этим в течение большего времени, — показательно легко качает головой Чжу Цзяньшэнь, — но пока не найдёшь себе помощника, не приступишь к расследованию.       «И всё это время Его Величество будет в опасности!», — пробегает у Ван Чжи ужасающая мысль.       И тогда он понимает, что выбрать помощника — это первостепенная задача, с которой нужно разобраться срочно, здесь и сейчас.       Но Ван Чжи полностью растерян, а потому решает сделать то, что обычно делает в такие моменты: посоветоваться с самой дорогой и важной женщиной в его мире, — с его госпожой.