Мальчик из Питера

Каждый, кто сделал тебе больно — покойник

Укрою тебя пледом, посажу на подоконник

Залезу под свитер, в самое сердце

Ты — холодный Питер, но в тебе можно согреться

Каждый шрамом на запястье остался

Я убью всех тех, кто посмел тебя касаться

Лерочка, Забей. Каждый кто делал тебе больно.

В конце января в детдом возвращается Кирилл. На шее у него гибкий воротник, а рука загипсована по локоть. Когда он хромая заходит в столовку, на секунду воцаряется тишина, а потом от синхронного скрипа отодвигаемых стульев Олегу хочется прикрыть уши. Кирилла быстро окружает галдящая толпа, всем хочется узнать подробности из первых уст, потрогать вернувшегося с того света приятеля. Олег внимательно смотрит на Сережу, сидящего через два стола и вяло ковыряющего манную кашу. Даже сейчас красивый. Сережа вдруг бросает на Олега злой, взбешенный взгляд и поднимается с места. На подносе — недоеденный завтрак. Олег ловит его за плечо, но тот быстро вырывает руку и уходит из столовой. — Что это с ним? — хмыкает Рита. — Сейчас узнаю, — слабо улыбается Олег и встает вслед за ним. Сережа несется по лестнице, и Олегу приходится перескакивать через ступеньки, чтобы догнать. — Серый, эй! Сережа быстро разворачивает и тычет Олегу пальцем в грудь. — Прекрати это. — Что? — растерянно спрашивает Олег. — Вести себя, будто школьный психолог. — Серьезно? — фыркает Олег. — Да что я сделал-то опять? — Носишься со мной, как курица с яйцом, будто я больной какой-то. Хватит! — Да я же ничего… — Ты смотрел! — Что, на тебя теперь и смотреть нельзя? — неуверенно улыбается Олег. Сережа вновь отправляет ему свой коронный убийственный взгляд, и Олег сдается. — Ладно. Да, я хотел узнать, в порядке ли ты. Гречкин… — Мы с Гречкиным под одной крышей последние лет десять, и я был в порядке. Нет никаких оснований предполагать, что что-то изменилось. Олег мрачнеет. — Я не травмированный, — со злостью цедит Сережа, будто читая его мысли. — Нет никакой травмы. Слышишь? Олег закусывает щеку изнутри, чтобы сдержаться. Мама говорила точно также. От этого больно сжимается сердце. — Он ничего мне не сделал, понимаешь? — надломленным шепотом говорит Сережа. — Вадим. Шантажировал, да. Но это ничего… ничего мне не сделало, у него не… не получилось. Я не сломанный, как ты думаешь… Я… Олег поспешно делает шаг навстречу, и Сережа порывисто утыкается ему в плечо, его отчетливо трясет. В медвежьих объятиях Олега Сережа ощущается еще более хрупким, чем обычно. — Я здесь, — вырывается у Олега то, о чем он думает теперь постоянно. — Я никому не позволю… Никакому Кириллу, никакому Вадиму, никому… Олег бережно обнимает и гладит Сережу по спине, когда слышит шаги на лестнице. Ему все равно, Сережу он сейчас не готов отпустить. В пролете появляется светловолосая макушка Риты. Она замечает Олега и замирает, не дойдя до них половину пролета. — Олег… — она неуверенно зовет его и замолкает. Ну, почему? Ну почему их никак не могут оставить в покое? Сережа окончательно затихает, сдерживая судорожный вздох, и медленно отпускает Олега, с явным усилием расслабляя пальцы, сжимающие чужую футболку. Олег не размыкает объятий, только устало поворачивает голову. Во взгляде Риты отчетливо читается смущение и интерес, но Олегу все равно, как она все поймет. Даже, если она и расскажет всей школе, ему плевать. — Ну, что? — резче, чем ожидал, спрашивает Олег. Рита напряженно сводит брови к переносице. — Там тебя зовут… К директору. Сережа все-таки медленно отстраняется, отворачиваясь, чтобы спрятать лицо от Риты, и коротко говорит: — Иди. — Я… — Олег нервно сглатывает. Ему не хочется оставлять такого Сережу, но если это что-то важное? — Это что-то про маму, может быть. — Я понял, — уголками губ улыбается Сережа. — Я, правда, в порядке. Сейчас, да. Иди уже. Олег летит по лестнице, едва не сбивая каких-то девчонок, влетает в кабинет без стука. Трубка лежит на столе, и Олег без предисловий хватает ее и прижимает к уху. — Максим Константинович? — Олеж, — через помехи раздается знакомый женский голос, который Олег не слышал почти полгода. Родной. — Мам? — голос его предательски подводит, он сипит в трубку, пытается откашляться. — Мама, как?.. — Все закончилось. Все хорошо.

****

Когда Олег залетает в каморку, где его уже ждет Сережа. Взгляд напряженный. Беспокоится. От благодарной нежности так сжимается сердце, что он без лишних слов походит и сгребает его в охапку. Сережа в ответ обнимает его отчаянно. — Все хорошо, — выдавливает наконец Олег. Только это он и может сейчас сказать. Безграничное счастье топит Олега. Все закончилось. Маму отпустят, никакой Вадим больше Сережу не тронет и Сережа здесь… Сережа! — Ага, — выдыхает Сережа наконец и с улыбкой отстраняется. — Все хорошо.

****

Новость, о том, что Олег покидает детдом, разносится быстро. Он видит, как Сережа, активно жестикулируя, разговаривает с Кириллом, и хочет уже подойти но, заметив Олега, Сережа сам быстро отходит от Кирилла. Уши у него горят, а Кирилл смеется вслед. — Что за дела? — Олег хмуро бросает взгляд на Гречкина. — Да там… — Сережа неопределенно водит плечами. — Забей. — Если он снова… — с тяжестью на сердце начинает Олег. Если Кирилл снова достает Сережу, Олег не посмотрит, что Кирилл еле ходит. — Олег, — слегка надменно перебивает Сережа. — Ты вообще его видел? Его же пятиклашка побьет, расслабься уже. Тревога немного отпускает, но ответов не прибавляется. Сережа демонстративно садится к нему за стол. — Ты же всегда один ешь, — ехидно хмыкает Олег. — Я же тебе аппетит порчу. — Сегодня не испортишь, — выразительно смотрит на манную кашу Сережа. — Нечего портить. Да и ты сегодня уезжаешь, так что… Сережа неловко пожимает плечами, давит улыбку, но во всем чувствуется почти осязаемая печаль. Олег уже хочет сказать, что ничего его отъезд не изменит, что телефон у Сережи есть, и они будут созваниваться хоть каждый день, но хохот с другого конца столовки перебивает его, он оглядывается. Кирилл с пацанами что-то старательно вырисовывает на клочке бумаги. — Что это они? — настороженно хмурится Олег. — Да забей, — легкомысленно отмахивается Сережа. — Опять нашли в учебнике по биологии голого австралопитека. — Ну да, — неуверенно отзывается Олег. — Оставишь мне что-нибудь на память? — забавно морщится Сережа. — Это традиция такая, если что. — Оставлять тебе что-нибудь? — усмехается Олег. — Хорошая традиция. А что хочешь? По правде говоря, оставлять ничего не хочется. Это будто бы означает остаться в жизни Сережи только воспоминанием, а хочется-то просто остаться. — Толстовку, — коротко отвечает Сережа, будто уже давно присматривался к вещам Олега. — Черную. Олег представляет, как Сережа тонет в огромной толстовке с огромным белым крестом на всю спину, и улыбается. Может, и неплохая идея. Было в этом что-то волнующее. — Придешь под лестницу? — вдруг спрашивает Сережа, поднимаясь с места. — Конечно, — кивает Олег. У них впереди только сдвоенная физкультура, что само по себе преступление после обеда. — Доедай и приходи. Олег смотрит на прямую, будто бы несгибаемую спину Сережи, провожая того взглядом до самых дверей, а потом опускает глаза в тарелку. Четыре месяца и Сережа тоже покинет эти стены, и что тогда? Он ковыряет вилкой уже привычную резиновую котлету, а сердце сковывает тоска. Конечно, все изменится. Как бы хреново не было в детдоме, Сережа был рядом каждый день. И теперь это закончилось. Он отодвигает от себя поднос. Так какого черта он вообще все еще сидит в столовой, даже на физру собирался идти, когда Сережа ждет его под лестницей? Он поднимается с места. — Э, — свистит ему кто-то с другого конца столовой. Олег поворачивается на звук и снова сталкивается глазами с Гречкиным. — Волков, — обнажает зубы он. — У нас тут подарок. На прощание. Олег идет к столу, пряча улыбку. Сегодня даже кретин Гречкин не способен испортить ему настроение. Гречкин протягивает ему вырванный клочок из блокнота. В руках у него рисунок. Его собственный карандашный портрет, а вокруг — подрисованные шариковой ручкой схематичные члены. Композиция достойная выставки современного искусства. Он вопросительно приподнимает брови: — Откуда? — А то ты не знаешь, — довольно ухмыляется Кирилл. — У своей Ариэль спроси. Она нарисовала. Сережа, — с теплотой вспыхивает в голове у Олега. Вечно что-то рисовал, не показывал, а оказалось, что Олега. Ариэль. Интересно, обидится, если его так назвать? И тотчас Олег мрачнеет. Наверняка, его так Гречкин уже называл. Сколько же слов они так для Сережи испортили? Олег умиротворенно улыбается. Складывает рисунок в задний карман джинсов. Берет тарелку и выливает манную кашу Гречкину на голову.

****

— На, — вручает ему Олег листок. — Забрал у Гречкина. — А, да, — рассеянно отзывается Серёжа, бросая на испорченный рисунок слегка озадаченный взгляд. — Спасибо. — Че не говорил? — Олег присаживается рядом и напрямую рассматривает Сережу. — О чем? Олег выразительно молчит. — Тебе неприятно? — уточняет Сережа с деланным равнодушием. — Неприятно? — передразнивает Олег. — Конечно, мне неприятно, что мой портрет был у Кирилла, а не у меня. Члены, кстати, не я пририсовал, если тебе интересно. Сережа закусывает губу, чтобы не улыбаться, по-прежнему пытается держать серьезную мину. — Когда собирался рассказать об этом? — О том, что Кирилл его забрал или о том, что я тебя рисую? — невинно спрашивает Серёжа и выдыхает обреченно: — Примерно никогда? А нафига, Олег? — Сереж, ну мы же друзья. Что происходит? Серёжа решительно захлопывает блокнот и смотрит с таким отчаянием, что хочется биться головой об стену. Будто бы есть что-то, о чем Олег должен бы знать и не задавать тупых вопросов. Олег растерянно пожимает плечами. Сережа шумно выдыхает. — Проблема в том, что никакие мы не друзья, — чеканит слова Сережа безжалостно, резко, а у Олега будто мир сужается до одного сидящего напротив Сережи с его яркими рыжими прядями у лица, тонкими пальцами и бледной, почти прозрачной кожей. — С моей стороны точно нет, — продолжает Сережа и смотрит с вызовом. — Не уверен, что у тебя вообще был шанс остаться мне другом. Осознание, что Сережа его не простил и никогда не простит, бьет неожиданно, выбивая почву из-под ног. Даже если Олег и делал все для Серёжи, слишком больно это было. — Это… — голос подводит, он откашливается. — Из-за того, что я тогда… с ними, да? Из-за Вадима? Сережа растерянно смотрит на Олега, и, наконец, сдаётся, замечая, его выражение лица. Прямая спина сгибается, черты лица смягчаются, а сам он весь как-то сникает. — Олег, блин, — шепчет Серёжа сдавленно, пряча лицо в ладонях и шумно выдыхая, — ну, не тупи. Олег открывает рот, но не вырывается ни звука. А что тут можно сказать? Сережа явно дал понять, что они не друзья и друзьями не были. И совершенно неважно, что Сережа за последние полгода стал для Олега всем. — Ты мне… — приглушенно шепчет Сережа так тихо, что Олегу приходится придвинуться ближе. — Нравишься. Слишком нравишься. Теперь я могу это сказать, потому что раньше мне было, что терять, а теперь, когда ты уез… Серёжа не успевает закончить, чувствует прикосновение губ к виску и застывает. Олег обнимает его за плечи, мягко притягивает к себе. Облегчение накатывает на него теплой волной, а потом его топит эйфория. — Охуеть, Разумовский, — зажмурившись, выдыхает Олег ошеломленно, с трепетом зарываясь пальцами в длинные рыжие волосы. — Ты вообще не мастер формулировок, знаешь? Сережа поднимает голову, встречаясь с ним глазами. Взгляд у него напряженный, испуганный. — Ты, наверное, не понял, — глухо произносит Сережа. — Ты мне нравишься. — Это я понял, — слабо улыбается Олег. — Можно тебя теперь поцеловать? Сережа смотрит пристально, недоверчиво, а потом, прикрывает глаза и осторожно сам тянется к губам Олега. От нежной беззащитности рвется сердце, когда Олег мягко отзывается на робкое прикосновение чужих губ. Воздуха так мало, воздух кончается слишком быстро, а от такого первого поцелуя кружится голова. Он нравится Сереже. Сереже! От того, что это не очередной тупой сон, хочется смеяться, ведь в реальности все ощущается острее, сильнее. Сережа смотрит немного испуганно, будто сам не до конца верит, что это реально. Олегу до одури хочется податься вперед, уложить Сережу на матрас и целовать, целовать, целовать. Он сдерживается. Не размыкая объятия, он прислоняется к стене, а Сережа осторожно устраивает голову на его плече. — Я тебе нравлюсь? — будто между делом, на всякий случай уточняет Сережа и затихает в ожидании. — Заметил все-таки, — бесконтрольная улыбка гуляет по губам Олега, он находит ладонь Сережи и переплетает его тонкие длинные пальцы со своими. От того, что теперь можно делать это без тревожных мыслей о том, что правильно, а что нет, немного кружится голова. — И никакого внутреннего кризиса? — мягко уточняет Сережа. — Гей-паники, экзистенциальных вопросов, может? — Неа, — невозмутимо отзывается Олег и со всей серьезностью добавляет: — Ты мне нравишься. Очень. И я не представляю, как ты можешь не нравиться. Серёжу, кажется, такой ответ устраивает, он сжимает его ладонь, но вопросительно приподнимает голову, замечая сбитые костяшки. — Ну, мне же теперь можно влипать в неприятности, — беззаботно отзывается Олег. — Гречкин? — понимающе хмыкает Сережа. — Придурок. — Там не совсем Гречкин, но около того, — отзывается Олег и целует Сережу в подбородок. — Ты же сам сказал, что бить его сейчас не комильфо. Кто бы мог подумать, что говоря про Гречкина он сможет целовать Серёжу. Серёжу теперь можно целовать, обнимать, касаться. — У меня есть для тебя подарок, — внезапно говорит Серёжа, отворачиваясь и пряча за волосами покрасневшие скулы. — Не рисунок. Другой. Он быстро поднимает с пола рюкзак, роется в нем и достает связанный оранжевыми нитками браслет. — Опять завалялась? — улыбается Олег и протягивает запястье, на котором уже висит неаккуратно сшитая черными нитками фенечка. — Нет, это для тебя, — тоже с улыбкой отзывается Серёжа и смущенно прячет глаза. — И прошлая тоже была для тебя. У Олега сжимается сердце, и он старательно глушит рвущуюся наружу нежность. Невыносимо хочется сгрести Серёжу в объятия и быть ближе, ещё ближе, но Сережа такой хрупкий, такой уязвимый, что Олегу страшно, что такие его такие сильные чувства будут для Сережи чересчур. — Загадал? — уточняет Сережа, завязав узел. Вместо ответа Олег обвивает сережину талию и все-таки падает на пыльный матрас, сжимая его в осторожных объятиях. — Четыре, — шепчет ему в шею Олег, целует горячую кожу под ухом и даже с закрытыми глазами чувствует, что Сережа старается не улыбаться, подставляясь под непривычную ласку. Олег приподнимается на локтях и смотрит на Сережу влюбленными глазами. Рыжие волосы разметались по матрасу, губы припухшие, в глазах — восторг и нежность. — Четыре месяца, — с важностью говорит Олег. — И ты тоже отсюда уедешь. — И что? — улыбка все же против воли расползается на лице Серёжи. Радость подкатывает к горлу от того, какой он яркий, искрящийся. — Встретимся? В Питере? — В Питере, — беззаботно соглашается Олег, касаясь губами его виска. — Да где угодно.