Мальчик из Питера

Ничего святого, твои глаза — озёра

Я буду героем, но буду арестован

День какой-то стремный от рождества Христова

Покидаю город, чтобы построить новый

Хмыров — Ничего святого.

— Что рисуешь? — спрашивает Олег, сбрасывая спортивную сумку на пол. Приходить в пыльную каморку под лестницей так плотно входит в привычку, что он даже прекращает заморачиваться с предлогом. — Тебя снова к директору вызывали, — игнорирует вопрос Сережа и, быстро захлопнув блокнот, уже запихивает его в рюкзак на полу. Спрашивать дальше бесполезно. За столько недель Разумовский ни разу не показывал, что так старательно выводит в блокноте карандашом, и Олег иногда думает, что если окажется, что там макет ядерной установки, то почти не удивится. Пару раз ему даже хотелось выхватить блокнот из рук Сережи и посмотреть, но мысли эти он моментально отбрасывал, как только встречался глазами с Сережей. Когда захочет — тогда и покажет. Если захочет. — Ага, — с обманчивой беззаботностью отвечает Олег и, помолчав, добавляет: — Адвокат звонил. Ничего нового, просто так звонил, чтобы я не психовал. — Как мама? — осторожно спрашивает Сережа и во взгляде скользит искреннее беспокойство. — Я с ней не говорил, — хмурится Олег. — После того раза… Ну, когда я… Сережа кивает, понимая без слов. Ебаная паническая атака. — В общем, я там отлетел. Наговорил всякого, — грустно и с долей вины в голосе говорит Олег. — И теперь она не звонит. Только через адвоката. — Чтобы не записали, — понимающе кивает Сережа. — Ага. Сережа печально смотрит куда-то в сторону, тонкие ресницы отбрасывают длинные тени на бледные, будто никогда не встречавшиеся с солнцем скулы. — Она, правда, не виновата, — напряженно произносит Олег. Почему-то ему важно, чтобы Сережа это понял. Сережа смотрит странно, будто бы, правда, понимающе, а потом немного скомканно, явно волнуясь, произносит: — Олег… Когда я тогда говорил про… Ну, про правосудие, я же это говорил про систему в вакууме. Я не имел в виду наш суд, и нашу тюрьму. — Она не должна быть там, — Олегу хочется сказать, что там должен быть он, но слишком страшно, что Сережа не поймет. Да и кто бы понял? — Ее оправдают, — мягко произносит Сережа. — Адвокат тоже так говорит, — с горечью отзывается Олег. — А перед этим говорил, что никакого суда не будет. А она теперь в СИЗО. Знаешь процент оправдательных приговоров? — Знаю, — тихо отзывается Сережа, осторожно кладет руку на его плечо и сжимает. — Гуглил. От того, что Сережа в теме, легче не становится. — А другие родственники у тебя есть? — осторожно спрашивает Разумовский. — Да, но… — Олег криво улыбается. — Это скорее папины родственники. Папа. Надо же, как трогательно звучит. Он должен что-то чувствовать, ведь так? Ведь не может же он не чувствовать совсем ничего? — А где твоя… — Олег замолкает, понимая, какой это будет тупой бестактный вопрос. Мама Сережи либо мертва, либо он ее никогда не знал, что просто разворачивает грудную клетку Олегу. Ведь, как можно бросить Сережу? Одного взгляда хватило бы, чтобы увидеть, какой он невозможный. Сережа руку убирает. — Она умерла, — спокойнее, чем можно говорить о таких вещах, отзывается он и подтягивает коленки к подбородку, обнимая их руками. — Когда мне было шесть. Я уже плохо ее помню. Только, что она была красивой. И доброй. Олег не сомневается, глядя на Сережу с его белой тонкой кожей, изломами бровей и глазами-озерами. Ведь откуда-то же все это должно было появиться? — Многие тут вообще не знали родителей, — быстро поясняет Сережа. — Никто их в жизни не любил, поэтому и озлобились. Мне, считай, повезло. Да уж, повезло, так повезло, — думает Олег. С шести лет жить в этих стенах, делить комнату с другими такими же везунчиками, не иметь никого, кого любишь ты и кто любит в ответ. — Мне говорили, что я на нее похож, — тихо добавляет Сережа. — В основном, потому что она была… странной. — Ты не странный, — легко улыбается Олег. — Может, не похожий на других, да, а это обычно всех бесит. Особенный ты. Сережа бросает на него странный взгляд и окончательно затихает Олег мысленно дает себе затрещину. В мыслях это звучало не так… Не так близко к коже, пусть даже это и правда. — А мне говорили, что я похож на отца, — криво улыбается Олег, чтобы как-то разбавить тишину. — В основном, когда хотели сказать, что я такой же мудак. — Не похож ты на мудака, — невесомо улыбается Сережа, опуская глаза, и у Олега что-то обрывается в душе. Бессмысленно было отрицать, что Сережа красивый, это было понятно всем, у кого есть глаза. Совсем другое, что Сережа еще и трогательный, притягательный, интересный. И совсем уж другое, что все это в Сереже заставляет чувствовать Олега. Олегу хочется себя чем-нибудь приложить, до того не к месту все эти чувства. Он ведь о маме должен думать, а уж точно не о том, какие у Сережи руки, глаза, волосы. И про шансы никакие он не должен думать, потому что их просто быть не может. Ведь совсем неважно, что говорят про ориентацию Серёжи, потому что всегда все об этом пиздят, особенно, когда хотят обидеть. Олег мрачно вспоминает улыбающееся лицо Гречкина, смешки Вадима, и от собственного бессилия хочется ударить в стену. Сережу обидеть хотят слишком многие. — Там снег первый выпал, — говорит Олег, не задумываясь. — Пошли в снежки играть, а? Сережа смотрит снисходительно и уверенно качает головой. — Разумовский, — закатывает глаза Олег. — Только не говори, что это ниже твоего интеллектуального уровня. — Тебе восемь? — невинно интересуется Сережа. — Поиграй с Гречкиным, у него интеллектуальный уровень точно позволит. — А с Гречкиным мне будет неинтересно. Да ладно тебе, — ноет Олег. — Тебе понравится, а то торчим в пыльной кладовке, как мыши. — Ну так не торчи, — бесстрастно пожимает плечами Сережа. — Кто тебя заставляет? Сережа и заставляет. Поймать его где-то в другом месте нереально, а поймать хочется. Нещадно хочется. — Может, ты — вампир? — уточняет Олег со смешком и в шутку кладет два пальца тому на шею, чтобы проверить пульс. Глаза Сережи удивленно распахиваются, Олег поспешно убирает руку. С друзьями Олег всегда был тактильным, не было ничего странного в том, чтобы обнять кого-то за шею, схватить под руки и кружить по коридору или шутливо чмокнуть в щеку. С Сережей же все становится каким-то скованным, нескладным. Будто он раз за разом нарушает внутренние границы Сережи, и это неприятно колет куда-то в груди. Потому что с Сережей не хочется никаких границ вовсе. — Серег, у тебя же так астма разовьется, — неловко отстраняясь, бормочет Олег. Сережа загадочно хмыкает, но ничего не отвечает. В тот вечер ему в очередной раз снится Сережа. Кроет его нещадно, хорошо хоть, что он в комнате один.

****

Когда снег уже лежит плотным покрывалом, а солнце торопится закатится пораньше, Олег все-таки решает воплотить план в жизнь. Он настигает Сережу, когда тот вечером идет из компьютерного класса в жилой корпус. Снег чуть влажный, температура опять поднялась до нуля, лепить легко. В руках у Олега скомканный аккуратный снежок правильной формы, и с ним почти жаль расставаться. Когда снежок прилетает Сереже в спину, он резко оборачивается. На секунду мелькнувшее затравленное выражение сменяется облегчением, когда он видит Олега, а потом брови сходятся к переносице, он поджимает губы. — Очень смешно, Волков, — фыркает он. — Теперь ты счастлив? — Пока нет, — качает головой Олег и наклоняется, чтобы слепить следующий снежок, когда комок снега неожиданно пролетает в сантиметре от его макушки. Он удивленно поднимает голову. Сережа улыбается довольно. — А вот это было нечестно. — Правда? — хищно ухмыляется Сережа, а руки его уже тянутся к сугробу. — Покажи мне правила. Сам напросился, вот и получай. И Олег получает. Сережа, совершенно не блистающий на физкультуре, больше не промазывает, целится метко, только успевай уворачиваться. Снежки его — совсем не такие, как у Олега — ровные, аккуратные. Сережа лепит их как попало, отрывая от сугробов толстые корки льда, будто совершенно не заботясь о том, что небезопасно. Будто стараясь показать, как Олег с его дурацкими снежками его задолбал. Переходя в ближний бой, Олег перехватывает Сережу за плечи и толкает куда-то в снег, Сережа приглушенно ахает, изворачивается, стараясь запихнуть припасенный снежок Олегу за шиворот. Когда ему это удается, Олегу смешно, и, может быть, чуть-чуть холодно. — Как оцениваем победу? — выдыхает Сережа облачко пара ему в лицо. — Кто первый упал? — фыркает Олег и без предупреждений ставит подножку. Сережа со смехом хватается за его пуховик, тянет вниз за собой, каким-то чудом падая на него сверху. Раскрасневшийся, растрепанный, шапка сбилась набок, из-под нее торчат рыжие кончики волос, а на губах шальная улыбка, какой Олег еще не видел. Вот как, значит, Разумовский умеет. А говорил, что для восьмилетних. Между ними такое крошечное расстояние, что мысль прямо сейчас сократить его еще сильнее становится почти осязаемой, почти жжется на кончиках губ. Олегу поцеловать Сережу хочется, а потом будь, что будет. Если разозлится — сказать, что в шутку. А Сережа ведь, наверняка, разозлится, ведь не может же он… тоже. От идеи этой Олег мгновенно отказывается, когда замечается в тонких рыжих ресницах Сережи застрявшие снежинки. И так это трогательно, что у Олега сводит сердце. Разве можно с Сережей в шутку, ради прикола? Сережа, будто чувствуя смятение Олега, перекатывается набок и падает в снег без сил. — Волков, ты дебил, — тихо смеется он. — Дались тебе эти снежки. Нравится? — Ага, очень — потерянно отзывается Олег. Только не снежки, нравится ему Сережа.

****

Невысказанное вслух обещание директрисе не высовываться и не влипать в неприятности моментально вылетает из головы Олега, когда он видит в конце коридора сидящего на полу Серёжу, судорожно собирающего разбросанные вещи в рюкзак, и Кирилла с Вадимом, стоящих над ним. Что именно произошло, Олега уже не заботит, явно что-то не самое приятное, раздражение поднимается к горлу, и ладони сами собой сжимаются в кулаки. Он ускоряет шаг. Когда Кирилл поднимает с пола какую-то тетрадь и начинает листать, Олег окликает его: — Гречкин! Три головы синхронно поворачиваются к нему, Сережа ощутимо вздрагивает, взгляд его мечется к Олегу и сразу куда-то под ноги, а потом он вдруг резко рвётся вперёд и вырывает свою тетрадь из рук Кирилла. С этого расстояния Олегу уже понятно, что не тетрадь, а скетчбук. От мысли, что тот самый скетчбук, который так бережно Сережа скрывал от всех, оказался в липких пальцах Гречкина, Олега берет злость. Да какого же хера? Вадим оценивающе скользит по нему взглядом и насмешливо тянет: — Во-о-олков, так вот кого надо было отправлять в стекляшку. — Сгоняешь, может? — вальяжно предлагает Кирилл. Интонации протяжные, ехидные бесят Олега невероятно. Да и сам Кирилл, как и Вадим, бесят. Серёжа неловко запихивает блокнот в рюкзак и прижимает его к себе, враждебно бубня под нос: — Волков, иди куда шёл. Олег мрачно хмыкает. Ничего нового, Разумовский, будто помешанный на своей автономности, предпочитает скорее отхватить по роже, чем позволить Олегу вмешаться. Только вот он не учитывает, что разрешение Олегу больше не нужно. — Разумовский, а ты чего это раскомандовался? — улыбается Вадим и неожиданно делает выпад вперёд, хватая Серёжу за подбородок и приподнимая его лицо к своему так, чтобы глаза на уровне глаз. — Может, Олеже с нами интересно. Вадим и Серёжа теперь сверлят друг друга глазами: один с явной насмешкой, а второй — с пылающей ненавистью. Первым взгляд отводит Сережа. Он нервно сглатывает, кадык на шее судорожно дергается. Мотнув головой, он мягко высвобождается и прячет лицо за волосами, будто сдаваясь окончательно. Что-то во всем этом больно царапает Олега по горлу, тошноту вызывает. — Руки убери от него, — тем не менее спокойно говорит он. Намного спокойнее, чем чувствует на самом деле. Серёжа еле заметно качает головой и бросает на него всего один затравленный, умоляющий взгляд. Руки Олега лишь сильнее сжимаются в кулаки. С Сережей нельзя так. — Че сказал? — вальяжно вставляет Кирилл. — Руки, говорю, убрал. Уебок, — мысленно добавляет Олег и скалится с очевидной угрозой. Ему уже не хочется, чтобы все решилось мирно. Внутри все уже пылает в предвкушении сладкого возмездия. — Ого, Разумовский защитничка завёл? — понимающе хмыкает Вадим и делает шаг по направлению к Олегу. — Что, так понравился наш мальчик? — Знаешь, Вадимка, — невозмутимо усмехается Олег, а у самого на душе клокочет пожар. — У тебя какая-то нездоровая фиксация на Разумовском. — Да, в рот я ебал твоего Разумовского, — лениво выдыхает Вадим и ухмыляется многозначительно, красноречиво. Кирилл давится смехом. Как же они Олега заебали. — Олег, не надо, — снова надломленно чеканит Сережа. Он по-прежнему сидит на полу, прижимая к себе рюкзак, а лицо — белее мела. Олегу его хочется поднять с пола и встряхнуть за плечи: да какого хрена ты позволяешь им так над собой издеваться? Они же ничего тебе не сделают, ведь я же с тобой! — Олег, не надо, — насмешливо передразнивает его Вадим. — Я прямо вижу, как ты это говоришь, когда… Закончить он не успевает, Олег бросается на него и с наслаждением впечатывает его головой в стену. Вадим шипит, выворачивается уж как-то слишком легко, а в бок Олегу уже прилетает костлявый кулак Гречкина. Олег быстро разворачивается, но Гречкин отскакивает на два шага, на пальцах остаётся лишь прикосновение к чужой толстовке. Взгляд у него горит затравленной злобой. — Охуел? — с каким-то нелепым для ситуации восторгом вырывается у Вадима. На щеке и виске у него следы побелки. — А ты? — сухо бросает Олег и сбрасывает с плеча полупустой рюкзак. Желание разбить ухмыляющееся лицо Вадима становится едва ли выносимым.

****

Вадим методично шаркает ногой по линолеуму. Подошва кроссовка скрипит и оставляет чёрные полоски. Звук раздражает уже с первой секунды, но, кажется, что кроме Олега никто его и не замечает. Директриса окидывает четверых взглядом, полным разочарования, и отклоняется на спинку кресла. — Я разочарована, — сухо сообщает она, обводя всех этим горьким взглядом, прицельно останавливаясь на Олеге. Будто говоря, что больше всех разочарована именно в нем. Олег еле заметно пожимает плечами: да, сорвался. Да, придурок. Повторил бы он все снова? Разумеется. Он осторожно косится на Сережу, тот по-прежнему бледный и притихший, отрешенно смотрит строго перед собой. — Кто начал драку? — сурово спрашивает Марина Владимировна. — Ну? Кирилл пальцами осторожно трогает губу, бросая на Олега неприязненные взгляды. Олег же плотно смыкает зубы под требовательным взглядом директрисы. Это только между ними, вмешивать сюда кого-то еще кажется абсолютным нонсенсом. Судя по монотонному шарканью ногой, Вадим придерживается такого же мнения. — Волков, — сухо цедит она. — Ты язык проглотил? Олег безразлично пожимает плечами. На скорую руку заклеенная пластырем рассеченная бровь саднит с каждой минутой все сильнее, и Олегу хочется поскорее свалить из кабинета, чтобы упасть лицом в какой-нибудь сугроб, раз уж в медпункте не нашлось даже льда, замороженного в медицинской перчатке. — Все вместе туалеты будете драить после школы, понятно? — рявкает она с неожиданной яростью. — Что устроили! Прямо в школе! Позорище! Уголовники несчастные! Вот так, значит, нравится, чтобы с вами разговаривали? Другого языка не понимаете? Да вы у меня до конца года по струнке ходить будете, никого не выпущу больше в город… — Волков, — неуверенно перебивает Кирилл и втягивает голову в плечи. Гречкину в город — надо позарез. — Гречкин, тебе слова не давали, — шипит Марина Владимировна и тычет в него указательным пальцем. Глаза ее метают молнии. — Я спрашивала у Олега. И если он так и будет молчать… Кирилл бросает затравленный взгляд на Вадима, но тот лишь кривится и небрежно ведет плечом, явно что-то напряженно обдумывая. — …то никто, понятно вам? Никто в город больше не пойдет. Вам же браслеты на лодыжки всем надо повесить, вы же… — Спросите у Разумовского, — ровным голосом предлагает Вадим, глядя куда-то вбок. — Он же хороший мальчик, он не соврёт. Директриса смотрит на Вадима со смесью раздражения и удивления. Олег быстро переводит взгляд на Серёжу. Больные глаза так и уставлены в пустоту перед собой, губы — алые, искусанные, а пальцы так впиваются в запястья, что наверняка оставят синяки. Да, что с ним происходит? Желание подойти и встряхнуть Сережу за плечи навязчиво жжет на кончиках пальцев. Олег переводит взгляд на Вадима. Тот на Олега подчеркнуто не смотрит, а лишь с еле заметной наглостью улыбается в пустоту. — Серёжа, — устало обращается Марина Владимировна, очевидно сдаваясь. — Ты можешь что-то прояснить в этой ситуации? Серёжа поднимает на нее безжизненные глаза. — Олег. — Олег — что? — непонимающе хмурится директриса. — Олег начал драку, — механическим голосом повторяет Серёжа. Олег чувствует на себе торжествующий взгляд Вадима.