Мальчик из Питера

Испарился, как дым, никому не помог Оставив лишь грязь от не вытертых ног Хулиган, что звонит в соседский звонок И за дверью из картона Где давно никого нет дома Кто то печально смотрит в глазок.

Ploho — Я буду жить для тебя.

Как мало вещей можно собрать, когда спешишь. Вся жизнь, оказывается, помещается в спортивную сумку и рюкзак. Сосновый бор, семьдесят километров от Петербурга. Детский дом «Радуга». Директриса, Марина Владимировна, сквозь толстые стекла очков в роговой оправе смотрит оценивающе, профессионально. Должно быть, выводы уже сделала. Ее работа и заключается ведь в том, чтобы делать выводы о таких, как Олег. — Понятно, — сухо говорит она после небольшой паузы. — Переодеться есть во что? Олег рассеянно опускает глаза на залитую кровью рубашку, на которой не хватает пуговиц, а потом на спортивную кожаную сумку в руках. Он равнодушно пожимает плечами. — Контингент тут сомнительный, сам понимаешь, — сообщает она. — Заводить друзей не советую, но и идти против коллектива идея — так себе. Будут доставать — отсидись. Полная, лицо усеяно мелкими морщинками. Темные волосы затянуты в тугой пучок на затылке. Так и не скажешь, что они с мамой одногодки, за одной партой сидели, и был у них какой-нибудь один мир на двоих. Осознание этого больно царапает в груди. Слишком не похожа эта грузная суровая женщина на тонкую, звонкую маму. Олег рассеянно смотрит на директрису, и губы трогает кривая улыбка. Мама сейчас далеко, а он — здесь, и это теперь его реальность. — Твое нахождение здесь — полностью под моей ответственностью. И если вдруг тебя решат все-таки дернуть на допрос, то постарайся уж выглядеть… прилично. Никаких больше драк, понял меня? Улыбка становится шире, и он тотчас морщится. Затянувшаяся недавно губа снова трескается, а во рту — соль. Никаких драк, а что она еще могла сказать? Правда, с тем же успехом, она могла отчитывать Нейта Диаза прямо на ринге. — Телефон с собой? Выключен, надеюсь? — она закатывает глаза, когда Олег кивает. — Давай сюда. Олег протягивает смартфон и только сейчас замечает, как дрожат его руки. Директриса тоже замечает и мягче добавляет: — Утром уже подселим тебя в какую-нибудь комнату. Сегодня уже… — она смотрит на часы и качает головой. — Сегодня уже поздно ребят беспокоить. Кажется, из четвертой кто-то выпустился в прошлом году… Я попрошу, чтобы тебе накапали чего-нибудь. Отоспишься в изоляторе — как новенький будешь. Олег сильно сомневается, что волшебные капли помогут ему выглядеть лучше. Что вообще что-то может улучшиться в его жизни. Он ждет, когда директриса закончит с его телефоном, но она неожиданно кладет его в верхний ящик стола и запирает на ключ. — Не вернете? — чуть хрипло спрашивает Олег. — У меня пока полежит. — А если мне позвонить надо будет? — цепляется за эту мысль Олег, как за спасительную соломинку. Знает ведь, что нельзя ему звонить с этого номера, и включать телефон тоже нельзя, но возможность-то быть должна. Если вдруг… Если вдруг что-то случится. — Придешь и позвонишь от меня, — невозмутимо отвечает Марина Владимировна. — В разумное для звонков время. — Думаете, я здесь телефон не найду? — фыркает Олег. — Это что, колония? — Не колония, — пригвождает его тяжелым взглядом директриса. — Но не санаторий. И если не совсем идиот, то не станешь. Кому ты звонить собрался? Девушке? Потерпишь! — Маме, — глухо отзывается Олег, и сердце тяжело колотит об грудную клетку. — Мне надо с ней поговорить. — Она сама тебе позвонит, когда все прояснится, — уже мягче говорит директриса. — Сейчас твоя основная задача — не путаться под ногами взрослых. Успокойся. — Я и сам взрослый, — глухо говорит Олег. — А теперь послушай меня, — Марина Владимировна снимает очки и потирает переносицу. — Внимательно. Мне наплевать на твои «хочу», «думаю», и на тебя, кстати, тоже. У меня таких, как ты взрослых, здесь целый вагон. Но я твоей матери обещала о тебе позаботиться. И я позабочусь вне зависимости от того, хочешь ты этого или нет. И если ты матери хочешь помочь, то делай, что тебе говорят. Она разберется. Олег шумно выдыхает. Да как она разберется? Она ведь… такая потерянная, переломанная.

****

Дверей в кабинках душевых нет, но к этому он привык и в спортзале. Сложнее привыкнуть к тому, что домой он сегодня не вернется, и дома у него может больше и нет. Он упирается лбом в голубой кафель. Может, это все не с ним происходит, и не было ничего: сломанных лестничных перил, лужи крови на светлом паркете, разбитого носа, дрожащих рук мамы, впивающихся до побеления пальцев в телефон; и он уже в следующую секунду проснется от будильника в своей кровати, чтобы поехать на дачу к Филу. Но вода почти ледяная, а кафель уже неприятно холодит лоб. Мама сейчас меньше чем в ста километрах, решает проблему, в которую их обоих втянул Олег. Олег, важнее тебя у меня — ничего, а они же… они же не поймут… ты должен уехать. Ради меня! Пожалуйста, Олеж! — стучат в голове слова мамы, и Олег с силой бьет кулаком в кафель, хуже уже все равно не будет. А она же такая… Такая хрупкая, тревожная. Как она справится? И все из-за него. А он уехал. Как последний трус сбежал, оставил маму совсем одну. Потому что проблемный. Потому что нос разбит, а костяшки пальцев сбиты от свежих ударов. Потому что никто не поверит, что Олег с ростом под метр девяносто и вторым разрядом по боксу просто защищал маму. Полотенца на крючке нет, это же не санаторий, и Олег машинально берет рубашку и надевает на мокрое тело. Придурок, не додумался взять в душ и сменную футболку. Капли с мокрых волос неприятно ползут по шее, падают на плечи. Он с трудом засовывает ноги в кроссовки и выходит в темный коридор. Распахнувшаяся слишком сильно дверь врезается в кого-то, тот резко отшатывается в сторону, прижимая ко лбу руки. Олег несколько заторможенно рассматривает незнакомца и думает о том, что нужно бы извиниться, но после горькой настойки, что ему дала медсестра, все кажется таким неважным, несущественным, приглушенным. И вдруг этот парень взрывается всеми цветами радуги так, что даже смотреть на него больно. Ярко-рыжие, медные волосы, подстриженные в каре, огромная фиолетовая футболка, через плечо переброшенное зеленое полотенце, а на ногах синие резиновые тапочки. На фоне темного коридора, выцветших от течения времени стен, Олега затягивает в водоворот красок. Рыжий ошарашенно смотрит на Олега несколько секунд и, не сказав ни слова, разворачивается и быстро идет по коридору. Почти бежит. Олег опускает глаза на мокрую залитую кровью рубашку, и губы снова трогает кривая улыбка. Видок у него так себе. В изоляторе его ждет только кровать и крошечная тумбочка. Здесь же не санаторий, — повторяет про себя Олег отстраненно. Олег сворачивает испорченную рубашку, чтобы запихнуть подальше, на дно сумки, и взгляд притягивает прозрачный пакетик с голубыми таблетками, которые завтра так будут ждать на даче у Фила. Он бесшумно выдыхает. Поразительно, как может измениться жизнь за один вечер.

****

Утром его переселяют в комнату, где стоит еще одна пустая кровать. Замка на двери предсказуемо нет. За окном унылый пейзаж: деревья, высокий забор и одинокая панелька через дорогу. И школа, и жилой комплекс на одной территории, а значит свалить по пути в школу никак не выйдет. Идти ни в какую школу Олегу не хочется, но что делать еще, кроме как изводить себя мыслями о маме, он не знает, а расписание уже лежит на его столе. Он пропускает первые два урока, тупо пялясь в потолок в желтых разводах, а потом начинает неловко собираться. Он не уверен, насколько вообще это рядовая ситуация для детдома, когда в середине сентября появляется кто-то новый. Но люди ведь постоянно умирают, наверняка, у многих остаются дети, иногда даже такие взрослые. На улице рядом с выходом, на крошечной спортивной площадке курят трое парней. Один из них сидит на турнике и пристально смотрит на Олега. — Привет. А где учебный корпус? — кивает он парню с турника. — Так, вот он какой, — ухмыляется тот. У него светлые волосы и зеленая олимпийка. — Мальчик из Питера. Курить будешь? — Не курю, — коротко отзывается Олег. — Домашний мальчик, — фыркает тощий по правую руку от блондина. — Ну, мы с этим еще поработаем, — миролюбиво отзывается новый знакомый. — Меня Вадим зовут. Это Пашка, а этот — Кирюха. Тот, кого Вадим назвал Пашкой мрачно кивает, а Кирюха скалится, и улыбка обнажает ряд кривых зубов. Олег медленно отводит глаза. Толстый и тонкий не представляют интереса, они явно, так… На подсосе. А вот Вадим… — Олег, — коротко отзывается Олег. — Так где учебный корпус? Вадим неопределенно кивает куда-то налево. — Спасибо, — сухо благодарит Олег и идет в направлении, куда указал новый знакомый. До конца Олег не уверен, что это не какой-то прикол, чтобы развести новенького на обзорную прогулку по территории, поэтому, когда упирается в трехэтажное здание с потертой надписью «ГОУ СОШ», он даже немного удивлен. Может, все его выводы про это место просто клише, а сам он просто насмотревшийся фильмов идиот. — Свободно? — спрашивает без интереса Олег у девчонки со второй парты. Та в кабинета одна, и поднимает глаза она на него задумчиво, томно, глядя из-под полуопущенных длинных ресниц. — Свободно, — коротко кивает она и кокетливо улыбается. — Катя. — Олег, — кивает он в ответ и со скукой рассматривает класс. До чего же все-таки убого. Ему бы расспросить эту Катю, как тут все утроено, но уже в следующую секунду дверь открывается, и в кабинет заходит сначала еще одна девушка, а потом и парень. Олег узнает его моментально. Рыжий. — … потому что если посадят одного невиновного, пострадает один человек, а если не посадят одного, скажем, педофила, то пострадают десятки. Десятки, блин, невинных… Рыжий замирает, очевидно, тоже узнав Олега. Смотрит напряженно оценивающе, будто прикидывая, стоит ли ждать от него неприятностей. Светловолосая девушка замирает вместе с ним, переводит взгляд с Олега на его соседку, а потом обратно на Олега. — Серёж, — слегка нахмуривается она. — Можно я с тобой сяду? Мое место, кажется, отжали. Олег с нехорошей догадкой косится на свою соседку, та лишь загадочно улыбается. — Падай, — равнодушно отзывается тот, Сережа, отводит наконец взгляд от Олега и бросает рюкзак на пол. На Олега больше оба подчеркнуто не смотрят. Олег вопросительно смотрит на свою соседку, пытаясь вспомнить ее имя. Катя. Точно ведь Катя. Но та лишь с улыбкой разводит руками: — Это Разумовский. И Ритка. Не обращай внимания. — Ладно, — понизив голос, говорит Рита, продолжая их спор, — а что насчет близких невиновного? Они же тоже пострадают. — Ну, — равнодушно хмыкает Сережа. — Всегда кто-то страдает. У пострадавших тоже есть семьи. А если будем оценивать степень страдания, то так мы вообще далеко не уедем. — Тебе, Разумовский, лишь бы про страдания, — хмыкает Катя и вновь бросает кокетливый взгляд на Олега. — Лучше бы Ритку в кино сводил. Тот даже не поворачивает головы в ее сторону, а Рита еле заметно краснеет. — Я, кстати, тоже кино люблю, — бросает в никуда Катя. Даже если бы Олег и мог выйти с территории, вести Катю в кино ему не хочется, поэтому он неопределенно пожимает плечами. — Браво, Лебядкина, — внезапно подает голос Сережа. — Такими темпами ты и до книжек доберешься. Можешь начать с комиксов, там и картинки цветные, прям как в кино. Катя снова бросает на Олега странный, почти вопросительный взгляд, но тот лишь снова пожимает плечами и давит внезапную улыбку. Вот ведь язва этот Сережа. Катя скептически поджимает губы. Когда класс заполняется людьми, Олег чувствует на себе их заинтересованные взгляды, но спросить напрямую никто не решается. Катя бросает на всех многозначительные взгляды, будто бы ей известно больше, чем другим, и настроение совсем уходит в минус. Под конец в классе появляются и трое со спортивной площадки. Вадим и Паша сразу идут назад, а Кирилл вдруг останавливается у парты Разумовского и Риты. — Опа, а че за перестановки, — улыбается он и садится на парту перед Олегом и пинает лежащий в проходе рюкзак Сережи. — Че, Рит, все за Разумовским бегаешь? Он же за другую команду играет. Хотя никто на Кирилла больше не смотрит, Олег краем глаза наблюдает за представлением. Ему-то действительно любопытно. Рыжие волосы притягивают взгляд. — Отвали, Гречкин, — с неприязнью цедит Рита, а у Сережи вспыхивают кончики ушей. — Что тебе? — Да расслабься, Синичкина, я сегодня не к тебе, — ободряюще улыбается ей Кирилл, а она брезгливо отодвигается. — Разумовский, физику сделал? Сережа равнодушно кивает и тянется к рюкзаку, но Кирилл вдруг наступает на него и добавляет: — И матешу. Там че-то было задано вроде. — Вы вообще ничего не делаете? — вмешивается Рита с неприязнью. — А нафига? — пожимает плечами Кирилл. — Разумовский же сделал. Сережа резко выдергивает рюкзак из-под ноги Кирилла и с ожесточением роется в нем, пока не вытаскивает две толстых тетрадки. Кирилл выхватывает их и спрыгивает с парты, идет назад к Вадиму и Паше. Олегу становится немного досадно, и он ловит негодующий взгляд Риты. Она что-то шепчет на ухо Сереже, но он лишь морщится и качает головой. Олегу интересно, Разумовский только девчонок засаживать может?

****

В столовую Олег приходит уже ближе к концу обеда, места свободные есть, но нет ни одного полностью свободного стола. Лебядкина проплывает мимо него с пустым подносом и все также томно произносит: — Приятного аппетита, Олеж. — Спасибо, — сухо бросает Олег и направляется за ближайший стол, где пылает знакомая рыжая макушка. Лишь бы не стоять в проходе, как дебил. — Я подсяду? — уточняет он без особого интереса. — Ты уже, — в тон ему бесцветно отвечает Сережа, не поднимая головы. — А ты против? — равнодушно уточняет Олег. Сережа поднимает голову и смотрит на него как на дебила. Олег пожимает плечами. Вроде нормальный же вопрос. — Предпочитаю есть один. — Аппетит тебе порчу? — понимающе хмыкает Олег. На свою кривую рожу он еще утром насмотрелся. Фингал будет багроветь еще недели две, хорошо хоть нос, кажется, не сломан. Если уж, конечно, искать что-то хорошее в ситуации Олега. Внезапным порывом он тянет через стол руку. — Меня Олег вообще зовут. Сережа смотрит на протянутую руку недоверчиво, будто на ней вот-вот возникнет тарантул, но все же через секунду неуверенно протягивает свою, неловко пожимает и говорит то, что Олег уже и так знает: — Сережа. Рука у него прохладная, тонкая, в широкой ладони Олега выглядит даже слишком изящной. На запястье под рукавом рубашки завязаны много-много разноцветных фенечек. Олег опускает глаза на свой поднос: две бежевые куриные котлеты и гречка с луком. — Так и что там… с невиновными? — неуверенно нарушает тишину Олег. — Что? — непонимающе хмурится Сережа, отвлекаясь от ковыряния резиновой котлеты. — Ну, вы говорили… — говорит Олег неловко. Криповый, получается, какой-то диалог. — Про невиновных и виновных. Которых посадили и которых… Олег и представить не мог, что у него такие проблемы с формулировками, но Сережа неожиданно понимает. — Да это с общаги. Ты пропустил. Говорили про смертную казнь в основном, а потом и в целом. — И ты за смертную казнь? Сережа тяжело вздыхает и откладывает вилку. — Это сложно. И мы говорим про правосудие в вакууме, без учета судебных ошибок и сфабрикованных улик. — Убийца должен сидеть в тюрьме, — криво ухмыляется Олег. Он сам до конца не понимает, почему ему так нужно сейчас узнать, что думает Сережа. Но у Сережи тонкие губы и чистые голубые глаза, с такими глазами только и говорить о правосудии. — Убийцу должны судить, — коротко поправляет Сережа, и хочет сказать что-то еще, но из другого конца столовки его перебивает приглушенное ржание. Олег оборачивается и видит, как Кирилл пытается поймать ртом кусок котлеты, а та не долетает и, попрыгав по столу, падает на пол. Сережа, сжав губы в тонкую линию, со вздохом берет поднос с недоеденной гречкой и выходит из столовой.