По следам снов

Реальность обрушилась на него утренней суматохой лагеря. Тихое конское ржание огласило пространство за пределами шатра; металлический лязг хопешей оповестил о начале тренировки. Амен разлепил веки, чувствую себя куда лучше, чем накануне. Яркий солнечный блик слепил глаза; очертания, поначалу нечеткие, стали обретать форму и цвет. Ослабленный, измученный недавней лихорадкой, он предпринял тщетную попытку подняться, тут же рухнув на кушетку. До скрежета стиснул зубы. Тело отозвалось пронзительной болью; в нос ударил резкий травянистый запах целебных трав. Амен бросил взгляд вбок — на низком столе глиняная миска и пара повязок. В голове туман, пустота. Проведя ладонью по взмокшему от пота лицу, он стряхнул с себя остатки сна, пытаясь припомнить хоть что-то. Словно в тумане, перед ним стремительно проносились разрозненные моменты произошедшего: битва, ранение отравленным клинком, мерзкая усмешка черномага, слова о скорой гибели. И забвение… Позднее ему в дрожащем пламени свечи привиделся темный силуэт, а затем таинственный смех звонким эхом разнесся по шатру. Разум медленно возвращался к ночному визиту незваной гостьи, цепляясь за него неосознанно. Было то обычным сном или обманом помутившегося рассудка? Может и вовсе враг пробрался в лагерь, пока он пребывал в беспамятстве? Амен не знал. Его, не привыкшего зацикливаться на подобном, одолевал ворох мыслей, столь неуместных и ненужных. Человек порядка, привыкший внимать голосу разума, он не сомневался — сны имеют силу, но никогда не доверял им, чтобы те не пророчили. Вот только обычным сном он не мог назвать случившееся, как не получалось сослаться на лихорадочный бред. Амен понимал — все куда сложнее и позже непременно разберется с этим. Найдя надежную опору, он поднялся, превозмогая слабость тела, и настороженно прислушался. Около входа послышалось нерешительное шарканье сандалий. «Тизиан… Через сколько прошли вместе, что уже давно стал верным товарищем. А ведет себя по-прежнему так, словно впервые к Фараону на аудиенцию попал». — Амен усмехнулся, окликнув младшего командира: — Входи уже. Что на пороге топчешься? Откинув полог, Тизиан прошел внутрь, сжимая в руке позолоченный футляр со свитком — послание от Фараона — его бы Амен ни с чем не спутал. Значит, в скором времени отряд отбудет в столицу. — Надо же, очнулся! Рад видеть тебя в добром здравии. Боги точно тебя оберегают, — похлопав Амена по плечу и протянув свиток, Тизиан сел на стул. — Ночью кто дежурил? Посторонних не было? — Амен развернул послание, внимательно вчитываясь. Припоминая каждый момент, Тизиан серьезно нахмурился, после отчитался : — В дозоре Азибо был. Я его на рассвете расспрашивал — никого. Если наставник с щенком не одни промышляли, остальные на выручку не пришли. В лагере только лекарь был. В поселении его отыскать не удалось, Ёран за ним отправился в город, кажется, там тот старик из таверны его отыскать помог. — Тизиан рассмеялся тихо и сдержанно — Прыткий он, однако, для почтенного возраста. Когда лекарь упираться и противиться начал, мол — до наступления рассвета никуда не поедет, тот его из дому за шкирку вытащил. — С допросом что? — на мгновение оторвавшись от свитка, Амен выжидающе посмотрел на него. — Наставник сдал одного. Реммао того зовут, он знал пару старших и когда-то вел промысел в Мемфисе, потом стремительно покинул столицу. С жрецом повздорил, кажется и осел в Гермопольском храме Тота. Удивленный новой информацией, Амен задумчиво хмыкнул.Он видел разных шезму — все как один, трусливые, точно крысы, они, не гнушаясь, подставляли собратьев. Вот только подобной болтливости ранее за ними не наблюдалось. Могли длиться долгие часы пыток, прежде чем удавалось выбить даже незначительные сведения. Реммао нажил немало врагов, да не только в кругу жрецов. Видимо, по собственной глупости перешедшей дорогу кому-то из старших тот подался в бега. Интересно… Амен для себя твердо решил — после возвращения из похода он отыщет его. Фараон приказал явиться в столицу для подавления восстания: его приказ не требовал отлагательств. Сосредоточенно вертя в руках свиток Амен прикинул — разумнее всего будет отправить в Гермополь кого-то из своих людей. Пусть те разузнают о Реммао как можно больше. Оповестив Тизиана о приказе царя и велев сразу же после казни собирать лагерь, Амен встал. Пропитавшуюся кровью повязку сменил на новую, потуже затянув, для надежности. Ранение вновь дало о себе знать режущей болью, жар возвращался. По-хорошему ему следовало отлежаться, но долг требовал исполнения. Выйдя из шатра, он накинул на голову капюшон, скрываясь от палящего зноя, тяжелой поступью направился вглубь простирающейся вокруг пустыни, где собралась часть его людей. Связанных по рукам и ногам черномагов вывели на середину пустыни. Они ни молвили не слова, покорно принимая свою участь, но в их глазах отчетливо виднелся дикий страх и жгучая ненависть. Их подтолкнули ближе, к разрытым ямам. Амен вынес приговор. Отрешенный, безразличный ко всему происходящему, он наблюдал, как наставника и его молодого ученика закопали по голову в песок. Но главную часть казни предстояло выполнить ему. Твердо убежденный, что после того дня, когда почти вест его отряд пал от его рук черномагов он сам будет не только выносить, но исполнять приговор, Амен взял зажженный факел, поднося его к гнездам ядовитых муравьев — их укусы болезненны, но сам яд действует быстро. Не самая ужасная казнь в его жизни. Он абсолютно спокоен, поступая хладнокровно. В нем нет жалости, но подобное не доставляет ему удовольствия — все лишь вынужденная необходимость. Когда расползающаяся колонна муравьев жалила приговоренных, он смотрел прямо, запрещая себе отвести взгляд. Скольких они уже извели, а что толку? До старших добраться не удалось — пока живы они, черная магия будет распространяться подобно болезни. Отрубишь Лернейской гидре голову, и на ее месте появится две новые, а разить надо в самое сердце.

***

Крепкие, не знающие усталости кони резво мчались по раскаленному солнцем песку, столпы пыли взметались ввысь под тяжелыми копытами. Два долгих изнурительных дня пути минули, позади остались высокие песчаные барханы, впереди, в свете закатного солнца виднелись массивные каменные ворота. Уставший, измотанный долгой дорогой отряд возвращался в столицу. Едва солнце скрылось, они въехали в Мемфис. Огромный густонаселенный мегаполис, являлся средоточием,как несметных богатств,так самой вопиющей бедности. В тени его колоссальных роскошных, сложенных из известняковых блоков дворцов приютились маленькие глинобитные, кирпичные домики. Привычный в своем шуме и суете, он встретил их волнением простого люда. Столпившись на улице, бедные и более зажиточные горожане обсуждали нависшую опасность. Новость о начавшемся в окрестностях бунте разнеслась быстро, став главной темой пересудов. Все как один, бедные и богатые были всполошены подобной вестью. Общая беда сблизила разные сословия. Если восстание настигнет столицу — богатые купцы лишатся своих лавок, а значит, заработка. Бедняки из трущоб и того рисковали лишиться жилища и скотины, что кормила их. Амен знал: хозяйство последних было скудным: небольшой огород, ослица или коза, что давала молоко. Не зря же ходила поговорка: бесчестным считался человек, что у бедного сироты отберет ослицу. И только среди всех старики оставались спокойны. Многие из них помнили о тяжелых временах, когда власть захватили Персы. Амен спешился. Черногривого жеребца передал в руки слуг и двинулся в сторону дворца. Широкие быстрые шаги гулким эхом отбивались от мраморного пола, минуя длинные коридоры, в которых с непривычки любой мог заплутать, он направлялся к тронному залу. У массивных позолоченных дверей аудиенции ожидали знатные вельможи и доблестные полководцы, за плечами которых была не одна одержанная в битвах победа. Фараон собрал большую часть своих подданных. Серьезные проблемы требовали серьезных мер. Амен скользнул внимательным взором, пытаясь разглядеть среди собравшихся хоть одно знакомое лицо, половина — по долгу службы отсутствовали в столице добрую часть времени и припомнить кого – либо не удавалось. Другая же часть давно сменилась. Завидев среди всей этой толпы знакомое лицо, под приветствия и разного рода взгляды он подошел к плечистому мужчине почетного возраста, который толковал со жрецом. — Рад видеть тебя в добром здравии, наставник Кеймнеби, — в его мерном голосе не было намека на лесть, лишь уважение. — Амен, мой воспитанник, давно не виделись. Надо же, как возмужал! — мужчина по-отечески тепло улыбнулся. Строгий, волевой наставник, один из опытных полководцев, некогда Кеймнеби обучал его военному ремеслу, вложив в его голову множество знаний о тактике боя. Охраняющие покой Фараона Меджаи, распахнули тяжелые двери, пропуская. Широкая процессия сановников ровным строем двинулась вперед, меж собой тихо переговариваясь. Амен прошел внутрь, становясь поодаль. Менес Второй, наместник Богов, земное воплощение Гора, восседал на золотом троне, цепким взором оглядывая подданных. Сжатые в кулак ладони разместились на подлокотниках со львиными головами. Прямой решительный взор говорил красноречивее любых слов, обещая скорую расправу: вскоре, подобно этим львам, головы предателей будут украшать ворота города. Своими руками или нет, разница не столь велика. Царь начал свою речь, оповещая о том, что уже было известно. Сановников, военачальников он призвал для подавления восстания. В рядах его подданных произошел раскол. Одержимые непомерной жаждой власти и наживы, некоторые из старых полководцев осмелились внести свое влияние в соседних городах, воюя меж собой и подрывая власть Фараона. Обратив на него беглый взгляд, царь мерно произнес. — Верховный эпистат, призвал тебя для того, чтобы ты вместе с отрядом Кеймнвати отправился в окрестности Та – Сенет. — Да, Государь — Амен склонил голову, отвечая, как полагается. Когда аудиенция завершилась, Амен не пошел к конюшням, как планировал изначально. Длительная дорога и еще не зажившее ранение дали знать о себе резко навалившейся усталостью. Поразмыслив, что разумнее будет остаться в покоях при дворе, а отца навестить уже завтра, он по коридору направился в свое временное пристанище. Войдя в покои и заперев за собой дверь, он осмотрелся: с последнего визита ничего не переменилось: многочисленные папирусы в безукоризненном порядке лежали на полках, как он и оставил. Впрочем, если изменилось, он того не заметил. Внимательный, но абсолютно не привязанный к каким-либо вещам, он порой мог что-то упустить из виду. Сняв пропитанную дорожной пылью и потом накидку, он отложил её в сторону. Следовало омыться и сменить бинты. Покинув купальню и поменяв повязку, он сел за рабочий стол, перебирая документы. Сперва написал отчет о недавней казни, затем взялся за свиток с тактикой боя, что перед уходом ему вручил наставник. Нужно было ознакомиться с ним и внести свои правки, если понадобится. Амен не успел выполнить и половины от задуманного, как тяжелые веки начали слипаться, навивая скорый сон. Проведя по лицу ладонью, стряхивая дремоту, он вновь взялся за работу. Не обращая внимания на то, как прохладный ночной ветер развевал занавеску, и та шуршала по полу. Вскоре в царившей вокруг тишине раздался звонкий мелодичный голос, насквозь пропитанный упреком. — Чего же ты, господин, сразу в наемники не подался, раз не терпится распрощаться с жизнью? Следом хрупкая нежная ладонь опустилась на плечо. Ведомый выработанными за годы тренировок и службы инстинктами, он перехватывает руку выше, сковывает тонкое запястье в крепкой хватке. Резче, чем хотел, дернув незнакомку на себя и опешившая, та оказалась у него на коленях. Растерянная, сбитая с толку, она пыталась вырваться, отскочила в сторону. Амен поднялся со стула, подходя ближе, пока та пятилась к столу, упираясь в него. Он намеревался добиться ответов, что в прошлый раз так и не получил. Насмехаясь над ним, она испарилась в ночной мгле. Теперь Амен, рассудок которого был абсолютно чист, окончательно убедился, что, то вовсе не сон. Он перевел взор на нее. Пара зеленых глаз, таких ярких, напоминающих оазис в пустыне, взирали на него со страхом и отвращением. Он спешно отпрянул, соблюдая допустимое расстояние. «Совсем еще юная, немудрено, что подобный напор ее напугал, сея в разуме самые дурные помыслы». — Думалось ему. К подобным взглядам он привык, но ее реакция сбивала с толку. Прибитый к полу ее взглядом, он на миг поник. Его можно было назвать жестоким, но чтобы прослыть насильником, способным навредить женщине — подобного за ним точно не водилось. Резкая догадка пронзила его подобно стреле: «Дело не в нем». Вернее, не только в нем. Видно, кто-то пытался ее обидеть, и теперь Неферут относилась ко всем с опаской. В груди болезненно кольнула вина и нечто ему непонятное. Отчего-то не хотелось, чтобы она его боялась. Кто угодно, только не она. Сбитый с толку, он со строгостью произнес: — Больше не смей подкрадываться. Наврежу ненароком. — В низком гортанном голосе отчетливо послышалось предупреждение, но никак не угроза. Осмелев, она посмотрела на него со всей серьезностью, произнося: — Не станешь, господин. Привыкший не поддаваться эмоциям, он грозно свел брови к переносице, следя за каждым ее жестом: — Верно…не стану. Но испытывать терпение не советую. Кто ты? Зачем в сон проникла? Развернувшись к нему спиной, Неферут прошлась по его покоям с видом хозяйки, внимательно рассматривая каждую деталь. Амен усмехнулся, подмечая: упрямая, пыталась храбриться перед ним, показав, что он ее не страшит. Не обращая на него внимания, она уселась на кровать и, зацепившись взором за стоявшую в углу вазу, поинтересовалась: — Я думала, воины живут куда скромнее. Фараон поднял жалование? Или ты, господин, не обычный воин? Хитрый взор с кошачьим прищуром прошелся по нему, наблюдая. Амен давно разгадал ее тактику — так она пыталась вывести его на эмоции и получше все о нем разузнать. Он остался серьезен, невозмутим, не поддаваясь уловкам, только тяжело вздохнул, подходя к рабочему столу. — Много смотрю о жизни воинов знаешь, — он оглядел её внимательным прямым взором: в первую их встречу, ее, скрытую тьмой ночи, ему не удалось разглядеть. Она была хороша, словно только распустившийся цветок: тонкая гибкая, словно кипарис, фигура, скрытая черным калазирисом, длинные, струящиеся по плечам волосы и бронзовая кожа. Явно мягкая на ощупь. Все в ней говорило: перед ним не простая горожанка, а знатная девушка. Возможно, дочь полководца или сановника. Видно, в черномаги не по нужде подалась: отцу решила перечить, Амен знал о подобных случаях. Даже промелькнула мысль, что это дочь кого-то из прибывших, но он быстро ее откинул. Кроме него во дворце никто не остался, да с семьей тоже не приезжал — Значит… знатная госпожа. В черномаги пошла, для чего? Отцу наперекор? Если так — очень зря. Себе хуже делаешь. Отвечай! Она рассмеялась громко, заливисто: — Сам в сон ко мне являешься, а черномагом меня зовешь? Не сходится что-то, — язвит она, — не знаю, как тут очутилась. Доволен ответом? — Ситуация начинала ее злить, и Эва резко взмахнула руками. — И кто же ты тогда? — Чуть спокойнее спросил он. — Эвтида. Так нарекли, — произнесла она уверенно, смотря прямо в глаза. — Эвтида… Дарующая жизнь, значит. — Задумчиво протянул про себя, подмечая. «Обычное совпадение или все же нет?» Амен тренировался с кинжалом в саду, когда до слуха долетел интересный разговор между родителями. Вернувшись однажды со службы, и пребывая в добром расположении духа, отец с широкой улыбкой поведал: в семье его боевого товарища случилась радость. Дочь у того родилась, и нарек он ее Эвтидой. В шутку или нет, отец потом не раз говорил, мол — для него, Амена, невеста растет. Вот только позднее их дружба слишком резко прекратилась, и о причинах Амен не знал. Уловив перемену на его лице, Эвтида окинула его прямым взглядом и с легким волнением в голосе произнесла: — Нечестно получается, господин. Ты мое имя знаешь, а я твое нет. — Амен, — бросил он отрешенно и резко замолчал.