A Long and Slow Recovery

Он просыпается в ящике. Нет. Вокруг совершенно темно. Воздух кажется спертым, и его атрофированные легкие не могут вдохнуть даже немного кислорода из-за деревянного кола, вбитого между ними. Нет, нет, нет. У него болят концы конечностей. Там должны были находиться пальцы, но они стерлись об крышку ящика после его трагически пустых попыток выбраться наружу. Нет, здесь лишь кости и остатки плоти, что стремительно угасают, превращаясь в бессвязную, бесчеловечную массу. Нет, изо рта пытается вырваться рыдание, но рубец, сформировавшийся на месте его губ, не раскрывается. Он покрылся коркой из древней крови. Грудную клетку сводит в судорогах от одной лишь мысли о дыхании. С каждой маленькой попыткой сделать толчок его сердце врезается в кол все сильнее. Вокруг темно. Сознание массы выплывает наружу только затем, чтобы, захлебываясь, вновь погрузиться на дно. У массы появилась внезапная, впечатляющая возможность закричать. Она извивается, но необычайно податливые стенки ящика цепляются за ее конечности и замедляют движения. Используя новообретенный голос, задыхающейся в рыданиях массе удается произнести почти что-то связное. – Хуа Чэн! Воздух кажется открытым и свежим. Масса захлебывается им. Что-то касается лица массы. Руки. Что-то держит ее лицо обеими руками. – Ваше Высочество, – выдыхает знакомый, бархатный, опустошенный голос, – Я здесь. Я здесь. Все в порядке. Дыши медленно. Одеяла. Податливыми стенками оказались шелковые простыни, в которых Се Лянь запутался ногами. Он борется с ними, одновременно поворачиваясь лицом в сторону голоса Хуа Чэна. Спокойный, золотистый свет. Яркий красный. Фигуры, которые, он знает, должны соединяться в единый образ, но у него не получается в них разобраться. Тем не менее, он понимает, что красная фигура находится на расстоянии вытянутой руки. Ничто не давит на его грудь. Ничто не протыкает его. Ни одно острие больше не коснется его. Он дышит непреднамеренно, быстро и прерывисто, и чувствует, как жгучая влага обжигает его виски и щеки. – Тсс, — произносит Хуа Чэн невозможно мягко. Большими пальцами он поглаживает скулы Се Ляня. – Медленнее, Ваше Высочество. Все в порядке. Теперь ты в безопасности. Се Лянь задыхается и икает. Это больно; его ребра недостаточно сильны для этого. Он сгибает руки, ставшие сильнее после месяцев восстановления, и берет Хуа Чэна за запястья со всей силой, которую только может приложить. – Хуа Чэн, – умоляет он снова. Даже он замечает, насколько разбитым звучит. – Это я, – терпеливо бормочет Хуа Чэн. – Дыши. Се Лянь вздрагивает. Используя оставшиеся доли здравого рассудка, ему удается сделать один дрожащий вдох. Хуа Чэн шепчет ему одобрительно, и Се Лянь выдыхает и затем снова вдыхает. – Хорошо. Все в порядке, Ваше Высочество. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты в безопасности. Продолжай дышать. У тебя так хорошо получается. Се Лянь дышит. Он плачет. Он бесстыдно цепляется за Хуа Чэна. – Не отпускай меня, — просит он. – Пожалуйста, не отпускай меня. Не в постели. Не лежа. Простыни плавно сползают в сторону, и Се Лянь оказывается подхвачен под ноги и спину. Он старается управлять своими руками так хорошо, как только может, и у него получается обхватить плечи Хуа Чэна, когда тот притягивает его к себе на колени. Хуа Чэн прижимает его к своей груди, обнимая так крепко, как только смеет, и Се Лянь рыдает в изгиб его шеи. Хуа Чэн приятно пахнет. Се Лянь вдыхает запах, все еще дрожа, но теперь уже меньше. Сидя, он ощущает себя устойчивее и снаружи ящика, во внешнем мире. – Все хорошо, – продолжает шептать Хуа Чэн. Осторожно, почти незаметно, он раскачивает их взад и вперед, тем самым успокаивая нервную систему Се Ляня. – Все хорошо. Я держу тебя. Все в порядке. Се Лянь жалок. Он такой беспомощно нуждающийся и зависимый. Насколько он это ненавидит, настолько же и любит иметь кого-то, кому он может в этом плане довериться. Он придумывает себе оправдания и эгоистично просит самые нелепые утешения. Он так устал. Он так напуган. Лишь на мгновение, он хочет сделать шаг назад. – Помоги, – с трудом произносит Се Лянь. – Пожалуйста. Помоги мне дышать. Он чувствует, что Хуа Чэн застыл на месте. Се Лянь почти готов забрать свои слова обратно, но Хуа Чэн отмирает и с совершенным изяществом продолжает двигаться дальше. Он как следует усаживает Се Ляня к себе на колени, убирает свою руку у него из-под ног и взамен опускает ее на подбородок Се Ляня. Под мягким давлением Се Лянь поворачивает голову, совершенно податливый, и его губы приоткрыты и ресницы опущены, когда Хуа Чэн накрывает его рот своим. Прохладный, свежий воздух наполняет его легкие. Призракам не нужно дышать, и Се Лянь понимает, что Хуа Чэн просто выступает для него в роли насоса, но за всю свою жизнь он не чувствовал ничего столь же утешительного и успокаивающего. Даже руки собственной матери никогда не ощущались так же безопасно. Се Лянь вспомнил, как не дышать носом без помощи рук, поэтому теперь он может свободно обхватить ими шею Хуа Чэна и крепко сжать их вместе. После каждого выдоха рот Хуа Чэна покидает его, чтобы вдохнуть очередную порцию свежего воздуха, и Се Лянь просто расслабляет грудную клетку, чтобы старый воздух покинул легкие. Затем Хуа Чэн вновь соединяет их губы вместе, наклоняет голову, прижимаясь максимально крепко, и передает Се Ляню очередной глоток кислорода. Это не совсем поцелуй. Эта мысль приходит в голову Се Ляня в самом разгаре, когда он замечает ускоренный стук собственного сердца и тепло, разлившееся по щекам. Даже когда он издает небольшой звук удовольствия, стоит их губам встретиться. Даже когда рука Хуа Чэна скользит с подбородка и полностью обхватывает челюсть и щеку Се Ляня, другая рука гладит его волосы на затылке. Даже когда руки Се Ляня путаются в распущенных волосах и тонких шелковых одеждах в районе лопаток Хуа Чэна и когда их губы начинают задерживаться вместе все дольше и соединяться быстрее каждый раз, стоит им расстаться. Это не совсем поцелуй. Это просто процедура. Конечно, это просто процедура. Нелепо, что Се Лянь мог даже усомниться в этом. Кажется, что они занимаются этим несколько дней – вероятно всего лишь минуты, но ощущение времени Се Ляня немного исказилось – прежде чем Хуа Чэн отстранился и и не наклонился вновь. Он дрожит, его дыхание все еще тихое и поверхностное, и Се Лянь понимает, что он сам находится ровно в таком же состоянии. Он чувствует себя пьяным. Незаметно, Хуа Чэн опускает свою руку обратно на колени Се Ляня, чтобы изменить его позицию на своих ногах, отодвинув его слегка подальше. – Тебе нужно еще, Ваше Высочество? – спрашивает Хуа Чэн слабо. – Или этого было достаточно? Хуа Чэн проводит большим пальцем вдоль нижних ресниц Се Ляня, там, где его лицо все еще заплакано. Словно по щелчку Се Лянь чувствует, будто он заново проснулся. Он плакал всего несколько дней или минут назад. Хуа Чэн утешил его. Дыша за него. Се Лянь не может представить себе более интимного действия между двумя людьми. Испытав внезапный, мощный приступ стыда, Се Лянь засомневался, не воспользовался ли он только что преданностью Хуа Чэна. – Я… – Голос Се Ляня дрожит. Он останавливается и сглатывает. – Этого было достаточно. Спасибо. С тобой все в порядке? Хуа Чэн усмехнулся. Низко и выразительно. Се Лянь не понимает, почему от этого у него выделилась слюна. – Конечно, – бормочет Хуа Чэн. – Со мной все в порядке. Как ты себя чувствуешь? – Лучше. – Се Лянь не знает, как объяснить происходящее. Состояние паники прошло, и теперь ему лучше. – Хуа Чэн, я… я надеюсь, что… прося подобное… Мне жаль, если я перешел черту. Я знаю, это–это ненормально, просить кого-то о подобном. Хуа Чэн снова смеется, беззвучно и хрипло. Его руки обхватывают колено и талию Се Ляня, крепко поддерживая его. – Ты никогда не перейдешь черту со мной. Для меня честь предоставить тебе все, что пожелаешь. – Хуа Чэн замолкает, задумываясь. – Тебе не стоит просить никого другого об этом. Се Лянь испытывает отвращение от одной только мысли, чтобы попросить кого-то еще. Никто другой ни в одном из трех миров не мог бы относиться к нему так же хорошо, как Хуа Чэн. – Не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом, — смеется Се Лянь с необычной для него застенчивостью. Он кашляет и отворачивается, испытав резкое желание сдвинуться с места, и, опустив руку, перебирает свисающее с шеи кольцо с бриллиантом. – Ваше Высочество? — тихо спрашивает Хуа Чэн. – Я голоден, – выпаливает Се Лянь. Се Лянь больше не просит Хуа Чэна дышать за него, и Хуа Чэн не обращает на это никакого внимания. Они ведут себя так, будто ничего не произошло. Это не значит, что Се Лянь может перестать думать об этом, и каждое из чувств, что он испытывает по этому поводу, окрашено ощущением вины. Это был не поцелуй, напоминает он себе и чувствует себя сумасшедшим из-за того, что ему вообще приходится напоминать об этом. Когда Се Лянь вообще задумывался о том, чтобы поцеловать кого-нибудь? Обычно он просто не занимается подобным. Это не входит в его образ жизни, основанный на целомудрии. А Хуа Чэн? Он никогда и ни в чем не откажет Се Ляню. Было бы ужасно легко злоупотребить его преданностью. Он фанатик, и иногда Се Лянь не знает, что с ним делать, но целовать его было бы безответственно. Се Ляню снятся кошмары. Хуа Чэн не отпускает его и позволяет Се Ляню выплакаться. В третий раз, когда Се Лянь просыпается в слезах и с гипервентиляцией, Хуа Чэн предлагает Се Ляню попробовать поспать на боку — возможно, снов получится избежать, если не спать на спине. Поначалу это помогает, но Се Лянь продолжает переворачиваться на спину снова. Поэтому Хуа Чэн делает разумную вещь и заваливает кровать дополнительными подушками. И теперь Се Лянь может расположить их так, как ему будет удобнее. Благодаря этому Се Лянь стал спать лучше. Се Лянь стал чаще сидеть. Прошло несколько недель с тех пор, как он снова начал есть, и его бессмертное тело хорошо относится к этому. Он самостоятельно делает много растяжек – поднимает руки над головой, вытягивает ноги, касается ступней и тому подобное – и наслаждается независимостью. Он начал сидеть самостоятельно, свесив ноги с края кровати, и ставить ступни на пол, постепенно перенося на них большую часть своего веса. В конце концов он встает без посторонней помощи. Хуа Чэн сидит рядом, наблюдает, не задерживаясь взглядом, и продолжает непринужденную беседу. Он дает Се Ляню возможность делать некоторые вещи самостоятельно. И все же Се Лянь прекрасно понимает, что стоит ему хотя бы немного оступиться, и Хуа Чэн поймает его прежде, чем он успеет моргнуть. Тем не менее, Хуа Чэн позволяет Се Ляню пошатываться в безопасных для него пределах, и благодаря этому Се Лянь обретает уверенность в себе. В ванне по большей части Се Лянь может сидеть и мыться сам. Он не утонет, если останется без присмотра. Хуа Чэну все еще приходится помогать ему раздеваться, заходить в ванну, выходить из нее и снова одеваться, но и это уже огромный прогресс. Однако, оставшись наедине с собой в ванне, рядом с разделительной перегородкой из белого-и-других-цветов блоков Се Лянь осмеливается изучить свое тело снова. Он проводит кончиками пальцев по лицу и ниже и уже не чувствует себя таким изможденным. Его ладони скользят по плечам, рукам, бокам и бедрам, и он чувствует, что уже не такой костлявый. Линии его тела стали немного полнее и мягче, как у живого человека. Он все еще слишком худой. Это все еще не его тело. Се Ляню нужны вес и крепкие мышцы. Он не чувствует себя сильным, и он не чувствует себя красивым. До сих пор ему не приходило в голову, что раньше он мог быть тщеславным. Неприятно осознавать, но всю свою жизнь он воспринимал свою красоту как нечто само собой разумеющееся. Неважно, как бы низко ни ставила его жизнь и как бы скромно он ни одевался, он всегда утешался знанием, что красив от природы, но сейчас? Он чувствует себя слабым. Он чувствует себя посредственным. Он чувствует себя непривлекательным. Он ненавидит это. Его тело все еще остается сильным в своей основе. Благодаря Хуа Чэну на ребрах Се Ляня появилась тонкая жировая прослойка, но он был найден в настолько жалком состоянии, что даже сейчас его грудную клетку можно без труда прощупать легким касанием руки. Когда он проводит рукой по груди, пальцы больше не стучат по ребрам словно по стиральной доске, но они выпирают все еще слишком сильно. Он чувствует, как его позвонки спускаются по спине, словно горный хребет. Это не похоже на тело, которое кто-то хотел бы поцеловать. На секунду Се Ляню захотелось швырнуть что-нибудь в стену.