Пять раз Роберта Штицхена

— Где Берт?

— Я ебу?

— Ок. Не буду мешать.

(с)

      

      Хаутдезерта пытались склеить даже на работе.       На днях Роб прознал, как всевозрастные дамы из бюро без конца шушукаются о «секси-докторе из судебной экспертизы». Объект их сексуальных мыслей, конечно, был и сам виноват. Жоповёрт тот ещё, всё вокруг способен превратить в балаган. Но, как известно, женщины в подобном деле дадут прикурить любому. Да и запали на Хаутдезерта далеко не все. Просто в глазах Роба тень позора упала сразу на всех.       Некоторые из работниц смотрели на Берта, как на божество. Улыбались, флиртовали, хихикали, какую бы херобору тот ни ляпнул. Эти женщины действительно не видели дальше пары сантиметров перед собственным носом? Иногда Роба подмывало распиздеть, каким жополюбивым был их кумир и чем почти ежепятнично со Штицхеном занимается. Однако это могли расценить как попытку приосаниться на чужом фоне или составить конкуренцию. А Робу хотелось просто немного подгадить.       Вниманием и любовью Хаутдезерт был заласкан неспроста. Насколько мог судить такой токсический натурал, как Штицхен, этот экземпляр хомо сапиенс являлся конвенционально привлекательным. Таким образом, учитывая свою красоту, наглость и популярность, Хаутдезерт мог относиться к той породе говнюков, которые крутят шашни даже на работе. Интересно, а к мужикам он тоже подкатывал? Вопрос, конечно, риторический. Такой безразборный палковводец своего не упустит.       При всём этом Хаутдезерт каким-то хреном умудрился сохранить в бюро безупречную репутацию. Образ отъявленного ходока странно переплетался в нём с милостью и простодушием. А как он взаимодействовал с людьми… По своему природному призванию Штицхен был слишком чёрствым, чтобы заметить, когда кто-то строит ему глазки. Но проигнорировать заигрывания Хаутдезерта — просто невозможно. Чуть позже Роб увидел, что Берт со всеми такой — жизнерадостная душа любой компании. Он всегда источал энергию дружелюбия, сверкал неутомимостью и оптимизмом, какими Роб не обладал даже в свои двадцать. Ну прямо душка! Неудивительно, что его все обожали.              

***

      Вторую неделю Роба добивала служба. Ненормированный график, хуева туча ежедневно прибавляющихся дел — после такого каждый уважающий себя человек обязан нажраться, как свинья, и выспаться, как хорёк.       Одним словом, на выходных Роб запланировал хорошенько расслабиться. Но главный расслабляльщик ожидаемо оказался занят дежурством. Когда-то же Штицхену должно было не повести. Впрочем, он не счёл это поводом отменить их с Хаутдезертом алкорасслабуху. Из-за загруженности работой Роб и так снял с коллеги наблюдение на целую неделю. К тому же, он просто не представлял, чем ещё заполнить вечер. Да, Роб мог использовать пятницу с пользой и привести в порядок накопившиеся по мелочи дела. Например, прикрутить полки, что ждали своего часа с прошлых выходных. Но это работы на двадцать минут. А дальше что? В хуй трубить? На душу Роберта тут же навернулась такая тоска…       Говоря начистоту, он хотел эту встречу с Хаутдезертом как никогда. Слишком запомнилась предыдущая. Порой, отдельные её фрагменты выстреливали в памяти словами, что были вне контекста совершенно безобидны…       Роберт даже начал подозревать, что питает к Хаутдезерту мазохическую привязанность. Причём такую сильную и необратимую, что уже даже не отказывался побыть его куклой с рукой в жопе. Роб страшно переживал, как бы это всё не вышло из-под контроля. То ли ему так нравилась компания Хаутдезерта, то ли то, чем они занимались? И как на это всё вместе посмотреть? Мысли в этой области выдолбили гетеросексуалу Штицхену все нервы.       С другой стороны, ну а чего? Всё лучше, чем самому в кулак шоркать. Свидания с женщинами Роба интересовали сейчас в последнюю очередь. А другие варианты для перепиха без обязательств у Штицхена в данный момент отсутствовали.       В конце концов, обусловленная зудом в предстательной железе охота определённого толка сделала выбор в тот вечер заранее предрешённым. Торчать в судмедотделе с Бертом Хаутдезертом, вместо того, чтобы лишние пару часов посвятить себя дому, который Роб видит теперь только по ночам? Конечно! Почему бы и нет? Вряд ли в ближайшее время кто-либо или что-либо превзойдёт Хаутдезерта по накалу. Он давал Штицхену эмоции, на которых тот мог прокатиться целую неделю, а то и больше. Роб подсел. И оттого шёл за новой серотониновой дозой, как ослик за морковкой.       Получасом ранее он купил еды на вынос и дал себе железное слово — никакого алкоголя и гейства. Затем взмыленным конём примчался на четвёртый этаж бюро. Роб догадывался, как его жопотрения здесь воспринимаются. Такими встречами один на один он подавал смешанные сигналы, наводящие на определённые представления о его чувствах. А уж Штицхену вот вообще нежелательно вводить Берта в заблуждение — пока тот ненароком не ввёл кое-что в него.       — Привет, — с чувством собственной важности Роб вошёл в помещение.       — Ну привет, — стоя у стеллажа, Хаутдезерт что-то изучал в увесистом медицинском атласе. Роб на секунду засомневался, не злоупотребляет ли чужим временем. — Ты по делу или как?       — Или как.       — Не это ли дело так вкусно пахнет из пакета?       — В том числе.       — Ты сегодня добрый полицейский? Злой мне тоже нравился, — вычитав что-то на страницах, Берт наконец захлопнул книгу и вернул её на полку. — Хочешь войти?       — Уже вошёл.       Улыбнувшись, Хаутдезерт слегка откинул голову на стеллаж. Взгляд его теперь был направлен на Роба сверху вниз.       — Я имел в виду, хочешь остаться ненадолго? Если нет планов на вечер.       Как подумаю, чем бы я мог заниматься вместо этого. Вешать икеевские полки, посматривая тупые телешоу, попивать пиво из горлышка. М-м-м…       — Не скажу, что привык проводить время подобным образом…       — Это проводить нерабочие часы на работе ты не привык? Ха!       — В любом случае, Му Шу в моём пакете хватит на двоих.       Использовать хавку в роли троянского коня — вот это ты отчаялся, Штицхен!       Хаутдезерт так обрадовался этому решению, что если у Роба ещё и остались сомнения, то они тут же исчезли.       Роберт побродил по кабинету, не зная куда податься. Затем бросил пиджак и пакет на стол. Вышло чуть агрессивнее, чем он хотел, и Хаутдезерт поспешил заметить:       — Мне стоит об этом спрашивать?       — Как хочешь. Scheissegal.       — Плохой денёк?       — Плохая неделя.       — Сегодня вообще задница какая-то. Знаешь, сколько я на ДНК отправил? Охренительно много, — Берт сел и, скинув обувь, вытянул ноги на соседнем стуле. — А что по поводу той официантки в чемодане?       — Это дело не моё. Но слыхал, что наши долбозвоны опросили только её коллег из занюханной забегаловки.       Наступила благословенная тишина. Роб замялся. Хаутдезерт занял оба свободных стула, не оставив места, чтобы приткнуться. Тогда Роб бесцеремонно приподнял чужие ноги и, сев на освобождённое сиденье, умастил их себе на колени. Большие ладони сжали твёрдую сухожилистую стопу, слегка потянули за неё. Роб не особо старался, сразу поняв, что не мастер в этом. Чего уж он не понял, так это причину столь спонтанного порыва.       — Что с ней? — Роб кивнул на обвязанную эластичным бинтом щиколотку.       — Вывихнул.       — Как тебя угораздило? Уносил ноги от поклонниц?       — Типа того. На лестнице чуть не наебнулся. Свет отключился, а генератор сработал спустя пять секунд. Фигня. Вправляешь обратно и идёшь дальше по своим делам.       — Сам вправлял? Только не говори своё «Я же врач».       — Это легко. Лодыжку поставить на место можно на раз-два. Плечо немного сложнее, но тоже реально.       Роб надавил кулаком на свод здоровой ноги и крепко до хруста сжал его в ладонях.       — С-с, — Хаутдезерт напрягался всем телом. Сидя словно на иголках, он всё пытался расслабиться, но хмурился, опасался то боли, то неожиданной щекотки. Робу стало смешно. Всяко приятно поменяться ролями и взять контроль в собственные руки. Наверное, именно так чувствует себя Берт, когда лезет Штицхену в штаны.       — Ну и каким образом ты обычно проводишь свои дежурства?       — Хочешь посмотреть, где я сплю втихаря?       Разве это так прозвучало?       — Обойдусь.       — Моя подсобная комната очень уютная. И чистая даже для такой хозяйственной истерички, как ты. Теперь хочешь взглянуть?       — Когда это случится, я тебе сообщу, — сыронизировал Роб.       — Жаль. Кстати, раз уж мы пережили настолько тяжёлую неделю… Что ты думаешь о том, чтобы прийти ко мне — скажем, завтра — и кое на чём посидеть?       Роб был в курсе, что подразумевалось. И всё же…       — Ты хоть представляешь, как это прозвучало?       Конечно же мудила знал, как это звучало.       — Я просто предлагаю посидеть на некоторых не слишком одобренных полицией растениях, — невинно разъяснил Берт. — С тебя — лишь присутствие, с меня — всё остальное.       — А, так тебе неизвестно о моём отношении к наркоте. К траве, в том числе.       — Понял. Предложение аннулировано.       Роб отчего-то взгрустнул. Он всё выискивал во внешнем виде Хаутдезерта признаки усталости, на которую тот пожаловался. Странно, что даже после многонедельной нагрузки Берт выглядел не хуже модели из рекламы парфюма. Может поэтому все западали на говнюка?       Хаутдезерт уставился в ответ. До сих пор Робу удавалось не смотреть на него дольше, чем требовали обстоятельства. И ещё ни разу его не ловили с поличным.       — Что?       — Ты просто никогда прежде не дотрагивался до меня первым.       Штицхен не подхватил его игривое настроение. Всё самолюбие и вредность вдруг восстали против. Он поднялся, сбросив с себя чужие конечности.       — Пойду покурю.       У лестничного марша Роб вынул губами сигарету из пачки, мечтая наконец-таки в несколько затяжек её высмолить. Попытался открыть окно. Заколочено. Как и соседнее. С потолка мигала красным лампочка противопожарки. Дерьмо собачье!       Ещё спиной Роберт ощутил близость чужой руки, однако его так и не коснулись.       — Идём уже, — распорядился Хаутдезерт, стоило Робу обернулся, — покуришь у меня в подсобке. Там лучшие вытяжки.       — Чем больше ты рассказываешь о своей подсобке, тем меньше мне хочется туда идти.       — Там и диван имеется.       — Ой, как удобно, — прошипел Роб, едва не поперхнувшись слюной от возмущения. — На что ты намекаешь?       Не дав себе времени передумать, он последовал за Хаутдезертом в подсобную комнату. Взор детектива сразу отметил, насколько изолированным было помещение. Слишком интимное пространство. Слишком местечковая типичная ситуация. И слишком угрожающе бодро выглядел Хаутдезерт после 12-ти часовой смены! Роберт здесь, как в Форт Ноксе. Естественно, Хаутдезерт попытается его совратить. Для этого всё и затеяно. Но не долго размышляя, Роб предпочёл остаться один на один с таким риском. У него есть воля и принципы. Он мужик с яйцами. Так что максимум — пободаются с Хаутдезертом языками. Но это позже. Сейчас Роб нуждался в дозе никотина.       Вытяжка действительно справлялась с дымом сразу от двух сигарет. Губы Берта обхватывали фильтр плотно и ловко. Воспоминание во всех подробностях оформилась перед глазами Роберта. Мозг вообще любил продуцировать всякую похабщину в самый неподходящий момент, когда от фантазий лучше воздержаться.       — Покуриваешь? — сквозь гул вытяжки громко произнёс Роб.       — Иногда. Просто теперь люблю этот запах.       Это действительно прозвучало так любовно или у Штицхена уже вообще чердак потёк?       Роб раздавил окурок в рукомойнике и осмотрелся по сторонам. Шкаф для верхней одежды, маленький монитор на стене, старая кофеварка на угловом столике… Вот и диван. Стоило штицхенскому заду царственно сесть, как Берт тут же возник над Робертом. Он просунул ногу между его бёдрами, надавил коленом на промежность, демонстрируя незавидное положение Штицхена.       Это плохо кончится.       Роберт начал сомневаться, правильно ли оценил ситуацию, всеми чреслами чуя, что первоначальный план даёт трещину. Что теперь? Можно, конечно, попробовать притвориться раздатчиком листовок. Тогда Берт его точно не заметит…       Откуда эта херня вообще у него в голове?       Штицхен механически развернул носок ботинка и коснулся чужой ноги. В районе паха сразу же запекло. Прошлая их с Хаутдезертом встреча вместе с её финалом были ещё слишком свежи в памяти.       — У меня тут водился хороший арманьяк.       — Тебе нельзя бухать, ты на работе.       — Тебе же можно.       Вообще Роб не отказался бы сейчас быть в лёгком подпитии. Немного алкоголя развяжет ему язык. А, чего уж там, Роберт любил и просто попиздеть с Хаутдезертом. Внутряковые шутки и здоровый сарказм всегда делали их разговор увлекающим. Но стоило заглянуть в лицо напротив, как стало понятно, насколько далеки от переговоров мысли Берта. В его компании Роберт не привык к такой проблеме, как подбор темы, поэтому пауза затянулась.       — Ладно, гони уже сюда свой арманьяк.       Пока Берт искал расхваленное пойло, Роб использовал выигранное время, чтобы подумать. Значит. Он здесь, потому что что-то пошло не так. Намеренно остался с Хаутдезертом наедине в их особенный день, пятницу, когда они по пьяной лавочке любили щупаться. Припёрся сюда именно сегодня, чем поддержал эту долгоиграющую схему. Этот порочный круг! С одной стороны, Роб ведь пообещал себе: никакого гейского околосекса. С другой: для такого херового стратега, как он, именно этим всё должно и кончиться.       Берт подал порцию арманьяка в бумажном стаканчике.       — На этот раз точно ничего себе не поранишь.       — Смешно, — Роб залпом прикончил содержимое стакана и смял его в кулаке.       Что ж, дело пошло веселее.       Хаутдезерт сел рядом, закинув руку на спинку дивана, словно приобнимая. Насторожённый этим жестом, Роб повернул голову в его сторону. Едва взгляд задержался на Берте дольше обычного, как тот сдвинул пальцы, чтобы коснуться лежащей рядом руки Роба. Несговорчивый Штицхен тут же сунул ладони под мышки, хотя это и не принесло бы результата. Хаутдезерт всё равно залезет куда ему надо.       А вот и хуюшки!       Воля и принципы!       Роб слегка покачал согнутой коленкой. С ленивой уверенностью всеобщего любимца Берт начал её поглаживать. К возмущённому молчанию Роберта прибавился свист носа.       — На что уставился?       — Проблемы?       — Ты что-то замышляешь?       — А смысл?       — Это я у тебя спрашиваю!       — В чём интерес?       — Хватит разводить викторину!       Воля и принципы!       — Что это на моей коленке?       Пальцы, наглаживающие ногу Роба, замерли.       — Моя рука.       У Штицхена задёргалось веко.       — О чём бы ты там ни думал сейчас — даже не думай!       — Хорошо, — лицо же Хаутдезерта лучилось наглостью и похуизмом.       — И хватит уже пялиться на меня!       — Ты красивый мужик, я и смотрю.       Роб треснул ладонью по деревянному подлокотнику. Порой Хаутдезерт обсуждал со Штицхеном больше, чем тот способен переварить.       — Да ёб твою мать!       — Я говорю, что вижу. Почему бы мне говорить что-то иное? — исчерпывающе заявил Берт.       — Что случилось с твоим правилом никому свои предпочтения не навязывать? У меня молоко дольше хранится, чем твои обещания.       — Всё ты помнишь, Роберт Штицхен, — улыбаясь, Хаутдезерт поиграл бровями. — В нашей ситуации уже поздно беспокоиться об этом, нет?       — Наша! Блядь! Ситуация?! — закипел Роб и лязгнул зубами. — На что это ты намекаешь?       — Наша ситуация — это когда ты сначала говоришь, что не интересуешься всем этим, а потом моё кресло после тебя остаётся таким липким, что приходится заказывать химчистку, — похохатывая, Берт мягко поцеловал взбешённого Роба в уголок рта. — О этот взгляд! Так смотрят, прежде чем достать пистолет.       — Я не пойму всё, Хаутдезерт. Ты чё, бессмертный?!       — А вот и злой полицейский явился. Я же шучу, — быстрыми толчками языка Берт принялся ввинчиваться Роберту в рот. На поцелуи Штицхен всегда отвечал моментально и с охотой. Эта неожиданная мысль показалась ему тревожной, и он тут же отстранился.       — Между прочим, ты близок к самой нелепой смерти.       — Иди уже сюда.       — Абсолютно исключено! Я не…       — Всё сохнешь над этим? Я помню, что ты «не», расслабься.       Значит, Берт просёк, на чём нельзя акцентировать внимание, иначе Роб из вредности начинал выбрыкиваться.       В порыве нового поцелуя Хаутдезерт крепко прижался к Робу. Ребро ладони Штицхена случайно мазнуло по чужой ширинке и наткнулось на приветственный маяк. Прежде Роб никогда не сталкивался с обстоятельствами, где бы от его присутствия затвердел чей-то член. В смешанных чувствах Роберт-на-что-это-ты-намекаешь-Штицхен подвинулся правее. Там его уже подстерегала вторая рука. Мухлёр всё предусмотрел. Его пальцы подлезли под гетеросексуальную ягодицу и от души пожмакали её.       Поначалу Хаутдезерт действовал медленно, проверяя чужие лимиты. И лишь прощупав штицхенский настрой, начал целовать сильнее и напористее. Он гладил Роба по натянутой бугром ширинке, зная, что это ослабит его. И да, жидким Терминатором Штицхен стал подтекать к шустрым ручкам. Чужой запах уму непостижимым образом кружил голову. Член под слоями ткани едва не задымился.       Воля и принципы держались на последнем издыхании.       Почему Роберт всё ещё здесь, будто его задница заговорена оберегающими молитвами? Избежать этой мозгоразжижающей ситуации очень легко. Её просто нужно обходить по широкой дуге. И пусть сегодня Роб залетел на неё случайным сквозняком, всё ещё можно исправить.       Просто свали уже куда подальше. Ты человек слова. И слово это не долбаёб.       Однако уходить Роб не спешил. Стоячка была уже хоть по лбу стучи, хоть дрова коли. Не съёбывать же наутёк с хуем наперевес. Как-то уж несолидно. Вдобавок о Роба тёрлось долбанное совершенство, которое не так-то просто оттолкнуть. Особенно, если оно такое настырное и так откровенно тебя хочет. Хочет не просто спустить с твоей помощью, а именно тебя. Странная тяга к личности коллеги и их времяпровождение переплавились в какую-то необузданную первобытную страсть, что превосходила по мощи всё, что Роб прежде испытывал. Бежать бесполезно — нужно изучить это чудище Франкенштейна изнутри.       При таком раскладе, Штицхен, ты скоро и на хуй сядешь.       Помешкав только мгновение, Роб импульсивно распустил руки.       Воля и принципы.       Принципы и воля.       Роб уже и не сказать, что помнил о них. Хаутдезерт крутил ими, как булавами.       — Сюда могут войти, — Штицхен позволил своим пальцам проскользнуть под медицинскую рубашку.       — А не всё ли равно?       — Посмотрят, как ты тут дежурство проводишь.       — Может я хочу, чтобы они смотрели. Где твой авантюризм, Роберт Штицхен?       — Блядь! — Роб вспылил, уже просто не выдержав этого подъёба. — У меня в заднице!       Он привык к озвученному выражению и иногда без тени раскаяния озадачивал им людей. Но сейчас оно сформулировалось крайне неоднозначно.       — Я проверю?       — А в табло?       — Понял, — Хаутдезерт уставился на него своим фирменным подонским взглядом. — Хватит уже портить всё своими нравоучениями. И ломаться, кстати.       — Ломаться? — Роб вспыхнул. — Сейчас глянем, как у тебя ломается физиономия!       Как и обычно, угрозу он в исполнение не привёл. Потому Хаутдезерт с полным спокойствием полез ему в штаны. Щёлкнула пряжка ремня, и Роберт инстинктивно задержал дыхание. Берт будто бы уже воспринимал доступ к этой его части тела как форму собственности. Губы Штицхена приоткрылись в тихом стоне. И Берт тут же проникнул в образовавшееся отверстие языком.       — Тебе незачем нервничать. Никто сюда не зайдёт.       — Ты в этом так уверен?       — Зачем им это? Знаешь ли, морг рядом, это не то место, в которое любят наведываться без надобности. Только ты тут шоблаешься с делом и без дела.       — Увидишь, твоя статистика именно сегодня даст маху. И всем от тебя срочно что-то понадобится.       — Я и не утверждаю, что никому сегодня не понадоблюсь. Ага, только подумай об этом, как уже везут… Я лишь пытаюсь сказать, что никто просто так не зайдёт. Сначала сюда позвонят. Верь мне, я знаю, как тут всё работает.       — Да смотрю, ты спец по данному вопросу. Так часто жмёшься тут со своими фанатками?       — И не говори! — Берт послал ему фальшиво пристыженную улыбку.       — Ха! А я всем всё расскажу! Репутацию тебе обеспечу! Напишу в туалете номер твоего телефона и всё такое… О тебе такие слухи пойдут!       — Задница ты… Отличная задница.       Роб знал, его просто драконят. Иногда шутки Хаутдезерта легко игнорировались. Но иногда те звучали так конкретно и персонально, что Роб просто зверел. А порой — заводился. Мужчина приметил самую уязвимую часть тела Штицхена. Это должно было Роба всерьёз встревожить. Но хоть бы хны! Ну а чего ты хотел? Форшмак уже вместо мозгов!       Буквально через минуту хуй Роберта Штицхена торчал из своего укрытия. Между делом Роб расстегнул кобуру, снял с плеч её ремни и распахнул полы рубашки.       — Опять хочу переспать с тобой здесь.       Член в предвкушении дёрнулся на этих словах. И Робу очень не понравилось, что Берт это увидел.       — Можно подумать, ты это уже делал.       — Нет. Но уже хотел.       А вот это интересно. Как давно Хаутдезерт думал о нём в таком ключе? Когда впервые оценил его в качестве сексуального объекта?       — Ты чёт разговорился опять, трепло.       — А ты душнила.       Глаза Хаутдезерта натурально потемнели, улыбка на лице стала почти зловещей, и всё вместе это смотрелось убийственно жутко. Со страху Роб упёрся в его грудную клетку кулаком: не отталкивая, но придерживая на некотором расстоянии. Ему показалось, прямо сейчас он не смог бы обратиться к Хаутдезерту даже по самому невинному поводу. Точно любое его слово дало бы Берту разрешение делать с ним всё, что заблагорассудится. Не то чтобы Роба интересовало, что с ним сделают, дай он только волю. Просто любопытство, не имеющее под собой намерения это проверить.       Не переставая ему дрочить, Берт целовал линию челюсти Роберта от подбородка до мочки уха. Он знал, как функционирует тело Штицхена. Куда надо нажать, где погладить, укусить и полизать. Что сказать и как именно. Влажное чмокание от поцелуев звучало неожиданно красиво, а сопротивляться Хаутдезерту становилось невозможно. Даже притормаживать его оказалось делом чрезвычайно энергозаёмным.       Выламываясь в спине, подаваясь навстречу, Роб схватился за чужой воротник. Берт опустил руку поверх хватки и, переплетя пальцы, повёл их вниз, направляя себе под рубашку.       — Приподнимись.       У Роба заныли яйца от ощущения дежавю. Спасибо за напоминание. Время снова пытаться выкинуть эту сцену из головы.       Он помедлил, принимая решение. И вот привычные условности — забыты, а брюки с бельём стянуты под задницу. Хуй торчком снова всё сказал за Роберта Штицхена. Так бесхитростно Хаутдезерт раз за разом являл на свет его непреложную тайну. Находчивый и хитроумный мудила всегда добивался своего. И получалось у него это просто прелестно. Настолько, что Роб едва ли знал, почему терпит такое обращение. Где-то в глубине души ему даже нравилось, что такие хорошие в общем понимании парни, всеобщие любимчики, играют настолько грязно.       Тыльная сторона ладони скользнула вниз и задевала что-то твёрдое, тёплое, влажноватое. Ничего не подозревающий Роб посмотрел в этом направлении. От возмущения и шока он булькнул, увидев, как Хаутдезерт вынул свой прибор и наяривает его, настраивая для дальнейших оперативных действий.       — А? — затем Роб горласто доложил всё, что думал по этому поводу: — А-А!       Сорвавшись едва ли не на визг, словно ему прищемило дверью пальцы, Роб до усрачки растерялся, загремел:       — Что это за хуйня?!       На языке Хаутдезерта явно вертелись пояснения, что это за хуйня такая. Но он лишь сказал:       — А на что, по-твоему, это похоже?       Юмор ситуации портила воистину устрашающая картина: в направлении гетеросексуала Штицхена, точно издевательское приглашение, указывал настоящий боевой таран.       Роб в бешенстве вращал глазами, соображая. Если он сейчас же не свистнет с дивана, его на нём же и уработают. Однако Роберту очень хотелось сохранить перед Хаутдезертом внешнее достоинство, а не удирать и отбиваться от того, как от кобеля, захотевшего случку. Уж явно Хаутдезерт не придёт в восторг, возьми Роб сейчас и ускачи отсюда, сверкая пятками.       И тут Роб понял: именно этого он и хочет! Чтобы Хаутдезерт был от него в восторге. Что бы это ни значило!       Понаблюдав за чужими мучениями, Берт прижался к Робу и осторожно ткнулся ему в руку. Роб астматически закашлялся, мечтая о смерти. Приступ получился бы более эффектным, призови он на помощь все свои актёрские таланты. Но Роб знал, ему не нужно демонстративно шарахаться, чтобы уберечься от гомосексуального сношения. Стоит лишь попытаться сбить с Берта пыл, и тот отступит. А зачем это Робу? В данный момент он тоже крепко и влажно заинтересованная сторона и не хочет всё продолбать. Даром, что заладил одну и ту же песню: «Ах жопа, моя жопа, куда ж тебя спрятать».       В самом деле, Штицхен! Не так ебут, как орёшь.       — Поцелуемся? — глаза пиздливые и искрящиеся глянули прямо на Штицхена.       В этом случае уговоры не потребовались. С большим энтузиазмом Роб пропихнул язык в чужой рот. В порыве Берт снова проехался своим кожаным движком по руке Штицхена, показывая, чтобы та послужила ему подольше. Роберт гадал, почему его собственный член ещё не скуксился. Если уж не от отвращения, то от несоответствия внешней картинки со штицхенскими установками и представлениями о себе. Ответ Роб так и не нашёл. И потому всё никак не выходило определиться с эмоцией, которую стоило испытывать в этот момент. Утихомирив на минуту собственное либидо, он не придумал ничего лучше: принюхался к себе, чтобы проинспектировать исходящий от своего тела запах.       — Мне нужен душ, — завыёбывался Роб. Эта и ещё миллион фуфловых причин крутились в голове.       — Забей.       — Это был не вопрос!       Берт поцеловал его, на подступе заткнув сердитый бубнёж.       Роб не столько собирался намываться, сколько нуждался в передышке. Ведь он начинал предательски сдавать. То, какой эффект производил на его гетеро чресла находящийся рядом мужчина, не поддавался здравому смыслу.       — Не порти момент всякой ерундой, — сказал Берт. — Уверяю тебя, ситуация мне приятна, а твоё участие в ней делает её ещё лучше.       Участие… Прежде чем до Роба медленно допёрло, Хаутдезерт произнёс:       — Не хочешь ли прикоснуться ко мне?       Штицхен без колебаний дотронулся до чужого плеча.       — Роб. Я верю, ты не настолько не догоняешь, — в качестве ультиматума Берт сместил ладонь Робу на бедро. И Роб тут же содрогнулся от потери.       Что ж. Не думал же он в самом деле, что фронт его работ так навсегда и ограничится пассивным согласием? Тем более, обострённое чувство справедливости напомнило о себе ещё в прошлый раз.       В конце концов, волосы на ладонях от этого не вырастут. Итак. Потрогать. Это оказалось гораздо большим соблазном, чем Роберт подозревал. Открытый и готовый принять новый опыт, который бы ещё несколько часов назад сразу бы отверг, он обхватил пальцами чужой член и тут же отпустил. Эта чёртова просьба или вопрос: «Не хочет ли Роб коснуться его» сбивала с толку. Потому что… что, если он действительно хочет?       — Это не взрывчатка. Не надо быть настолько осторожным, — Берт сам потянул его руку к месту приложения сил.       Трудность состояла в том, что Роб совершенно не представлял, как поступить. И дело совсем не в брезгливости или отсутствии нужных навыков. Роб помнил: ему срать на геев, натуралов и прочие промежуточные варианты. Дрочка мужику его не определит ни к одному из лагерей. И всё же он и в лучших обстоятельствах не славился самообладанием, а сейчас и подавно от того ничего не осталось. Роб просто не знал, чего от себя ожидать дальше. И потому не был уверен, что всё проконтролирует. Мозг замлел, точно Роб махнул целую бутылку шнапса. Во рту скопилась слюна. Сердце тарабанило в рёберной клетке, а по спине гарцевали мурашки. Что-то незнакомое и волнующее затягивалось тугим узлом в солнечном сплетении.        И тогда Роберт Штицхен всё решил. Прямо сейчас. Решил однозначно и окончательно. Без желания что-либо поменять и отказаться.       Чужой член будто сам запрыгнул ему в ладонь и улёгся в ней, как если бы там и родился. Скользкий, точно дельфин, он насадился на крепко сомкнутый кулак. Высвободился, прицелился и снова толкнулся. Роб прикинул чужие габариты зрительным хреномером и оценил их по достоинству. Крепкий, шелковисто-упругий орган мог бы заинтересовать какого-то ненатурала. Только в рабочем положении было неясно, отсутствует ли крайняя плоть. Но если бы Робу пришлось решать, он бы сделал ставку именно на её отсутствие. В принципе, всё как он и предполагал… Не то чтобы Роб слишком много думал об этом. Так… Всплывало в голове…       Он задвигал рукой в такт толчкам Берта, заработав его одобрительное мычание и откровенный клокочущий звук из горла. Поначалу Роб планировал быстро ему трухнуть. Но любопытство и сперма вместо мозгов подстегнули сделать больше. Роберт крутил кистью, гладил большим пальцем самую вершинку, создавал в кулаке тугую, горячую, мокрую тесноту. Берт задрожал, зажмурился, сводя брови к переносице. Похожий на красивого эльфа, он заставил Штицхена залюбоваться. Затем Роб вгляделся в размытые очертания картинки перед собой: чужой налитой кровью половой орган ходил в кольце его пальцев, то показываясь, то погружаясь внутрь.       Наконец обволакивающая крепкая рука Берта вернулась к Робу и задвигалась сразу в ускоренном темпе. Точно заранее знала, чего от неё захотят. Распахнув глаза, Берт внимательно посмотрел на Роба и сбивчиво выдохнул:       — Я сейчас кончу.       Смущение на лице закалённого детектива было редким зрелищем. Но момент стал для него настолько интимным и охренительно горячим, что Роб поплыл и не сдержался. С глухим стоном он спустил в чужой кулак, последовав сразу за Бертом.       Духота в тесной комнате. Приятно гудящая пустота в яйцах. Возобновлённое желание курить… Роб ощутил всё и сразу.       — Поедим? — предложил Хаутдезерт, напомнив Роберту ещё и о страшно обострившемся голоде.       Подостывший Му Шу показался ему манной небесной.