Пять раз Роберта Штицхена

      

Представь, как геи 69 делают.

Представил. Но зачем?

:)

:)

             В это трудно поверить, но уже через неделю Роберту приспичило одно дельце, которое без Хаутдезерта было не провернуть. Накануне Штицхен прикупил шибко дорогой граппа, и ему позарез требовался собутыльник.       Только и всего. Никакой пидорасни.       Но тут в пятницу наметились проводы детектива Стюарта на пенсию. За годы службы мужик заимел на работе настоящих друзей. Посему на корпоративе в парке развлечений собралась почти половина бюро.       После пары дежурно-торжественных тостов все принялись целенаправленно нажираться до зелёных чертей. Роберт даже не подозревал, сколько в их отделе любителей заложить за воротник.       Вскоре в ход пошли предоставляемые парком развлекухи. Средневозрастные работники бюро, за плечами которых опыт, звания, семьи и выводки детей, брали всё от этого праздника жизни. Как если бы эта гулянка была последней на их веку. Пострелять по уткам в тире — это нам надо. Мутузить на спор боксёрский мешок — кто, если не мы. Поблевать на аттракционе — вы не просили, мы сделали. Выпить после этого в баре всё, что горит — мы уже здесь.       Роб смотрел на это, отстранённо думая: вот поэтому Господь с нами разговаривать не хочет. Сам же он выпил ровно то, что требовала социально предписанная ситуация.       Вообще ему почти сразу захотелось свалить. Его удача, Хаутдезерт полностью разделил эту идею.       — Вот бы кто захватил бутылочку чего-нибудь и проводил меня домой, — помечтал он вслух с шутливой надеждой в голосе.       — Звучит, как отличный план свистнуть отсюда! — Роб моментально воспрянул духом. — К тебе, прямо сейчас, едем на моей. Я как раз заберу из машины свой граппа.       Хаутдезерт тоже на глазах приободрился. Не скрывая восхищения борзотой коллеги, оценил:       — Люблю конкретных мужчин.       Робу хватило ума притвориться великим глухим.       Совсем недавно он нехило так призадумался, а чего, собственно, Хаутдезерту от него надо? Может поначалу он рассчитывал снять пьяное тельце на вечерок. Но теперь, когда их телотрения затянулись, имел ли он на коллегу далеко идущие планы или логически понимал, что у них ничего не выгорит?       Конечно, после пары раз, когда Хаутдезерт погонял его лысого, махровые предрассудки Роба испарились. Сексуальная близость между мужчинами не всегда предполагает анальную дефлорацию — факт. Просто старая добрая дрочка, дух старшей школы. Как рукопожатие, только с пенисом. И всё же не зря Роб почти не пил в этот вечер. Пора на свежую голову прозондировать почву. Есть подозрение, что Роб не особо-то нуждается в той сделке, что между ними с Хаутдезертом происходит. И именно неумеренное употребление спиртных напитков делает гетеросексуала Штицхена таким похотливым.              

***

      Распив стаканчик граппа, Роб сидел на диване в расслабленной позе и хранил видимое спокойствие. Хаутдезерт по-своему интерпретировал его поведение, решив, что дали зелёный свет. Он склонился над Робом, слегка раздвинул ему ноги коленом. В подобные моменты что-то вокруг менялось, в воздухе повисало волнующее предчувствие…       Роб ссадил с себя бесцеремонного коллегу и, чуть выждав, чтобы не выглядеть трусом, отодвинулся к краю. Шустрый Хаутдезерт сразу же нашёл новое местечко рядом. Он вытянулся на диване, положив голову Штицхену на колени. Роб натурально растерялся. Это была какая-то чересчур близкая интимность, какую разделяют бойфренды, не иначе. Он опять согнал с себя Хаутдезерта в надежде, что положит конец домогательствам. А хули толку? Тот резво подбоченился к нему снова.       Роб напрягся в волнении… В сладком ожидании продолжения. Он покачал кубики льда на дне бокала. Подумал, а не высыпать ли их себе в штаны — в качестве профилактической меры. Пальцами второй руки Роберт нервно тарабанил по подлокотнику. Хаутдезерт мягко перехватил их, погладил кисть, начав изучать, трогать каждый сустав.       — У тебя на обеих ладонях есть по мозоли, вот тут, над дистальной складкой. Словно обе руки рабочие.       — Так и есть. Я амбидекстр. И одинаково хорошо владею как правой, так и левой.       — Хм, — явно не поверили ему.       — Показать?       — Покажи! — Хаутдезерт как-то уж излишне воодушевился.       Вот не зря у Роба на всё деструктивная реакция. С этим типом надо оставаться начеку. Внешне Берт почти всегда невозмутим, но его слова… Вроде и говорит вполне безобидные вещи, а явно имеет в виду совершенно другое.       Роб покривил бровью так, чтобы его лицо выразило всю мощь возмущения, а не полнейшую растерянность.       — Чему именно ты лыбишься? Речь шла вообще о другом… И ради всего святого, сделай рывок в ту сторону! — он указал на кресло напротив. — И никто не пострадает. Особенно мои нервы.       — Ты хотел сказать, сядь ближе ко мне?       — Ты так считаешь? — сквозь зубы сыронизировал Роб.       Берт провёл рукой по его твёрдой сиське, задел вставший под тканью рубашки сосок.       — Я тебе не нравлюсь?       — Ты бы выбирал выражения!       — А то что?       — Тебе не понять, мне не объяснить, — без особого протеста снедовольничал Роб. Отмахнулся, но отталкивать Берта не стал.       — Мне просто интересно, почему? Чего во мне такого нет?       Голос Роба подскочил от резкого смешка:       — Вопрос как раз в том, что у тебя такого есть!       — Ц! Вот ты переборчивый хер, конечно.       Действительно! Всё Штицхену не то, да не это. Наличие у человека хуйца ему помешало, видите ли!       Хотя вопрос сам по себе хороший. Есть ли у Роберта Штицхена типаж? Определённо, ему нравились те, кто не боялся бросать вызов. Часто Роб замечал, что склад его тела, рост, привычка переть лосем и огрызаться внушали опасения людям. Но не этому чудику! Этот вообще ничего не боялся. С устремлённым на Роба взглядом Хаутдезерт отмачивал хуету и замирал. В любопытстве, испытывая, ожидая, во что это выльется. Он был языкастым, чрезмерно раскованным и экстраординарным, позволял себе провокации и откровенные подъёбы. При всём этом отчего-то никогда, никогда не действовал Робу на нервы. Прямо вселенский парадокс. Обычно общение с людьми приносило Робу мало удовольствия. Уж слишком скучное и предсказуемое общество его окружало. В Берте же отсутствовало то раздражающее и свойственное роду человеческому своенравие. Он был освежающе честен и не пытался никого из себя корчить.       Роб одеревенел, уловив неожиданный ход собственной мысли. Вообще-то сегодня он собирался прояснить ситуацию. Однако такая инициатива имела шансы подвергнуть опасности желаемый исход вечера. Да и огрызаться не хотелось. До дружбы с Хаутдезертом едва ли Роб задумывался, насколько грубо себя ведёт. Тем более — насколько гавканье не располагает к нему людей. Берт — другое дело. Порой Робу казалось, что тот относился к нему гораздо лучше, чем Штицхен на самом деле заслуживал. А Штицхен умел быть благодарным.       Какое-то время Хаутдезерт просто держал руку на груди Роба. Большой палец прижимался к соску через ткань рубашки. Пару раз он как бы случайно соскальзывал, потирая вокруг ореолы. Немного погодя Хаутдезерт начал гладить Роба по сильным рукам, животу, бёдрам. Робу становилось тяжело. Берт лапал его, безотрывно разглядывал — с вызовом, весёлым любопытством. И Роб никак не мог понять, что за игру тот затеял. Что-то не то… Он было рыпнулся, но сделал это как-то странно, оставшись при этом на месте. Попытки сдержать свои границы не выходили должным образом. Мало-помалу Роб терял понимание реальности.       Так, сейчас он всё-всё прояснит!       …       Ну или что-то вроде того.       — Что ни говори, а брюнеты красиво краснеют…       — Ich werde dir die Kehle durchschneiden, Knirps! — зарычал Роберт. — Думаешь, на мне сработает твой подхалимаж?       — Мне даже обидно, что ты спросил, — сообщил Хаутдезерт уже его шее. — Я знаю, что ты способен на большее… Да, есть те, кому ни на что не хватает авантюризма, а есть те, кто посмелее.       — Пть! Давно замечено, что люди делятся на две категории: одни и другие. К чему ты это сейчас вкатил?       Ладонь накрыла пах Роба, прижалась к плотной ткани брюк. Жест оставил впечатление крепкого, мужского, уверенного… И это оказалось приятным.       — Человек чаще всего знает, что ему надо. Но почему-то не переходит от понимания к действию. Для этого ему нужен план. А у большинства нет плана. Это первая категория людей. Вторая — ровная противоположность. Я считаю, ты относишься к ней, просто почему-то мимикрируешь под первую.       Роб поразмыслил, стоит ли оскорбляться. Он уже было открыл рот, чтобы выдать пачку отборных ругательств. Но к этому моменту Берт нащупал застёжку его брюк.       — Мне так интересно, что у тебя в голове, — с претензией на сарказм произнёс Хаутдезерт. — О чём ты думаешь?       О, сейчас Роб мало о чём думал. Его хер, этот подлый предатель, увесисто пульсировал в чужой руке, и это вот вообще не давало шанса здравому смыслу. Что Роб понял точно, так это причину своего странного ощущения: вечер развивался нетипично быстро. Сегодня Хаутдезерт как-то уж слишком резво полез Робу в штаны. Роберт чувствовал, как его подкожные сомнения только укрепляют чужую решительность. В прошлый раз всё происходило как бы мимоходом. Они трепались о мечтах, молодости, работе… Долго лапали друг друга, были расслаблены, игривы и не концентрировались на своих интимных игрищах как на результате. Такая непринуждённость являлась своего рода залогом того, во что верил натурал Штицхен — он перепил, и его под шумок совратили. Но сегодня же он почти ни херашеньки не пил! А развивалось всё крайне демонстративно. Робу буквально на пальцах (точнее, на кулаке) объясняли, чего от него хотят. Хаутдезерту осталось разве что табличку вывесить: «Внимание, сейчас будет секс!». Он словно бы выдавал их с Робом строго охраняемый секрет, который они негласно договорились не обсуждать.       Пальцы взялись за пояс брюк на Штицхене, слегка подёргали…       — Приподнимись.       Берту пришлось ещё раз повторить свои слова, прежде чем до Роба дошло. Приподняться. Приподнять задницу.       Штицхен ощутил себя так, точно ему сделали самое непристойное предложение в жизни. Да, он был согласен расколоться чуть позже и снизойти до дрочки. Но только после битвы не хуже, чем у Давида и Голиафа. А не так! Отчего-то до смерти захотелось курить.       — Зачем? — Роб нервно поиграл подтаявшими льдинками в бокале. Кто бы ещё догнал его гениальную аллегорию.       Берт ответил долгим прямым взглядом.       Разумеется, Роб угадал траекторию чужих намерений. Сегодня Хаутдезерт вёл себя не просто настойчиво. Он производил впечатление двенадцатибалльного шторма. Вот-вот бросится на Роба, едва тот шевельнёт хотя бы бровью в знак согласия.       — Не хочу хвастаться, но я в этом хорош… Могу даже заставить тебя кричать.       Роб резко втянул воздух раздутыми ноздрями.       — На кой хрен мне эта информация?! Пиздец тебе, Хаутдезерт! Вообще контроля за языком нет?       — А ты думал, я обыкновенный толкочлен, эгоистичный к желаниям партнёра?       — Тебя занесло. Не выводи себя из меня!       Да бл…       — Не выводи меня из себя! — исправился Роб, пока Хаутдезерт не начал отмачивать свои смехуёчки.       — Знаешь, в мире нет ничего такого, что может происходить между двумя взрослыми людьми, и что бы я счёл неприемлемым. Секс — это единственная сфера, над обсуждением которой я не задумываюсь.       — Вот это вообще не новость, — съязвил Роберт. Безусловно, это снова был кивок в сторону его переборчивости.       Вновь Хаутдезерт заговорил и заработал рукой когда решил, что Роб готов продолжить:       — Приподнимись.       — Да, именно так я и сделаю!       Роба успокаивающе погладили по ляжке. Только тогда он заметил, что выбивает ногой нетерпеливый ритм.       Берт сел перед ним на пол по-турецки и выжидательно посмотрел. Что ж. Роберту Штицхену давали время задействовать дедуктивные способности и смекнуть, на какие свои таланты намекал Хаутдезерт. А о чём тут ещё думать? Любой человек с минимальной мозговой активностью догадался бы. И всё же Роб низвёл себя до клинического идиота и сделал вид, будто никак не сообразит, зачем с него пытаются спустить штаны. В виду характера трудовой деятельности он всегда оставался на стрёме. И сейчас профессиональная бдительность подсказывала: перспективка вырисовывается неоднозначная. Хаутдезерт не из тех, кто берёт только то, что дают. И на то, что не дают, он тоже позарится.       — Роб.       Блядь, и что теперь делать? Отказаться от отсоса ради принципа? Кому он на хер сдался? Принцип. Не отсос, разумеется. Отсос очень даже Робу сдался. Было мало хорошего в том, чтобы так страстно хотеть чего-либо и отказывать себе в этом. С другой стороны, сдвигаться с этого места значило признать некие факты о себе.       Ногти царапнули диванную обивку, рука до хруста сжалась в кулак. Однако дискомфорт возник почему-то в другой ладони… Роб покосился на сомкнутые вокруг бокала пальцы… Мозг наконец-то среагировал и боль дошла до сознания.       Хаутдезерт отстранился, возвращая Робу пространство и свободу.       — Осторожно положи стекло на стол и иди за мной.       Без лишних колебаний Роб осознал обе просьбы и исполнил.       В ванной он промыл рану водой и антисептиком. Несколько минут красные струйки убегали в сток раковины, но уже совсем скоро кровь остановилась.       — Дай взгляну, не осталось ли осколков.       — Забей, ерунда.       С докторским сердоболием Хаутдезерт настоял на осмотре пореза и принял в свои руки новую причину для заботы.       — Порядок. Идём, аптечка в комнате.       Роб последовал за ним. Хаутдезерт покопался в переносном ящике с лекарствами. Вскоре наложил на пострадавшую ладонь самоклеящийся бинт.       — Благодарю.       — Всегда к твоим услугам, — оценив оказанное ему доверие, Хаутдезерт разулыбался.       За короткую передышку Роб восстановил самообладание. В голове как-то сразу прояснилось, словно спал настоящий дурман.       — Да уж. Вот это взрыв. Стаканы у меня ещё не лопались.       — Ну, я когда рядом с тобой, тоже думаю, что вот-вот взорвусь или лопну.       Происшествие имело шансы ослабить градус вечера. Всё же и момент упущен, и боевой настрой дал вялого. Однако прошло всего-ничего, а Хаутдезерт говорил грязными намёками. По прошествии ещё совсем небольшого времени подлипала снова начал льнуть к Робу. Какое-то мгновение, и манжеты на нём были расстёгнуты, рубашка — распахнута, молния на брюках — вниз. Атака шла по всем фронтам. На Штицхене так сосредоточились, что становилось даже неловко. Чувство принадлежности моменту оказалось пиздецки возбуждающим. Роб не помнил, когда так сильно хотел в последний раз. Странная смесь злого возбуждения и уязвимости заставляла трястись поджилки.       Роб собрал вместе колени, только сейчас осознав, как широко раскрыл рогатку перед тем, кого по идее боялся к ней подпустить. Закрытый на сотню заслонов, он вписался испуганной задницей в сиденье поглубже. Улыбка-вызов взыграла на лице Хаутдезерта. Он положил руки на бёдра Роба и начал описывать круги большими пальцами, то мягко поглаживая, а то надавливая.       — Приподнимешься?       — Ты там в глухой шапочке или что?.. Я не из твоих.       — Моих?       Издевался! Насмешливое дружелюбие, притворная лояльность и никакой серьёзности.       — Я играю в другой лиге.       — Ах вот оно что. В самом деле?       — Ты допиздишься у меня!       Угрозы впрок не пошли. Им явно не хватало вескости. Роб обещал разделаться с Хаутдезертом по семь раз на дню.       — Вот тупой нож в меня вворачиваешь! Я-то считал, ты любишь меня, как кошка. А ты из другой лиги…       Вот же хуй стоптанный!       — Ты родной язык не ферштейн?! Я, кажется, велел тебе следить за словами и кончать уже причислять меня к гомосексуалистам!       — Да как скажешь, — согласился Хаутдезерт, продолжая неторопливо дрочить. Подлец брал измором. Роба уже откровенно пугало такое поведение. Берт был одновременно пренебрежительным и требовательным. Чем несговорчивее и вреднее становился Роб, тем больше это нравилось Хаутдезерту. А уж гордое согласное бездействие Штицхена его прямо будоражило.       Что, если следовало действовать ровно наоборот? Раз уж Роб сопротивлялся, то выходит, тем самым начинал играть с ним?       — О чём ты думаешь, когда произносишь это слово?       — Какое?       — Гомосексуалист, — на штицхенский манер гаркнул Берт. — Никак не пойму, что шокирует меня больше: то, как ты в это вцепился, или то, что ты выражаешься, будто чья-то бабушка.       Роб слышал, в вопросе нет ничего серьёзного. Глаза Хаутдезерта гадко улыбались.       — Что бы ты там ни фантазировал, я не гомофоб. Иногда я использую лексику, которая может звучать оскорбительно. Но мы просто так говорим.       Берт сделал лицо полное внимание и терпения. Немного задетый его замечанием, Роб пояснил:       — Люди часто говорят что-то, чего на самом деле не подразумевают. Так, например, говорят о немецкой точности, хотя это миф. Поезда в Германии никогда не приходят вовремя, госучреждения работают не по расписанию, а в четыре часа все там бросают свои дела, чтобы выпить кофе с пирожным… Иногда я говорю, что люди — пидорасы, а на самом деле подразумеваю просто очень плохих и раздражающих людей. Ещё я всегда говорю, что вырос в очень консервативной семье, при этом моя мать знала, что я курю с пятнадцати лет, но ни разу даже не пикнула об этом.       — Ц-ц! Какой ты бунтарь!       — Куда там! Вся моя семья дымит как не в себя.       — Ты чувствовал себя менее бунтарски, раз твои родители тоже курили?       — Сложно сказать. Но получалось дешевле, это точно.       Рука перехватила член, вторая сдвинула бельё ниже. Роб уже было собрался ввалить Хаутдезерту хорошую трёпку. Но кулаки не поднимались. Центр тяжести его тела поменялся — вся кровь утекла в пах, — поэтому получилось только замахнуться и вцепиться Берту в плечи.       — Роб, ну хватит уже драться, — ласково, совсем как ребёнка, попросил он. — Ты сражаешься не на той стороне.       — На что это ты намекаешь мне тут?!       Штицхен понимал, что выглядит глупо. Но изнывая от неизвестности, он лишь пытался контролировать ситуацию. Если знать о намерениях или хотя бы предугадать их, то получаешь над ними контроль. Вместе с тем Роберт уже начинал сомневаться, что эти сведения ему как-либо помогут.       — Сколько можно быть таким бухтильником? Я знаю, что ты на самом деле думаешь обо мне, Роберт Штицхен.       Берт не сказал, но Роб услышал: «Я знаю, когда ты притворяешься».       «Я знаю, что ты ничего мне не сделаешь, потому что хочешь этого не меньше, чем я».       — У меня нет времени на эту чушь! — уже с чувством припечатал Роб. — Чухня собачья, да сколько повторять?! Я оторву тебе голову, если не начнёшь следить за базаром!       Вот так! Герои не носят плащи. У героев свинцовые яйца, воля и принципы. И хуй голове не указка!       — Тогда я лучше захлопнусь. Мне ещё нужна моя голова. Пожалуй, найду ей достойное применение, — Берт указал на брюки Роба, — но тогда мне нужно снять с тебя это.       — То есть? Как это связано?       Физиономия Хаутдезерта лоснилась от удовольствия, природу которого Роб совсем не понимал. Вот что чудику с того? Прёт так, будто ему с этого какой-то толк.       Роб прочистил горло. Сказал с трудом выровненным голосом:       — Чего ты хочешь?       О! Откройте кто-нибудь окно!       — Ты знаешь.       — Я… не нуждаюсь в этом!       Вносите Оскар! Стояк был таких размеров, что заимел своё гравитационное поле, искажающее видимое пространство.       — В чём ты не нуждаешься? — самым подлым образом уточнил Хаутдезерт. — Ну скажи это уже!       Почуяв, что из его рта вылетит исключительно дегенеративный ответ, Роб промолчал.       — Мне перестать? — Берт внимательно наблюдал за сменой эмоций на лице Штицхена. — Или продолжать?       Роб и это оставил без комментария. Лишь поцокал, но так, чтобы было не понятно, что он этим хотел сказать.       — Руку тоже убрать?       — Издеваешься?!       — Предлагаю варианты. Тебе решать, захочешь ли ты использовать один из них.       Характерной чертой Хаутдезерта было бесконечное терпение. Как говорится, тише лезешь — дальше сунешь. Он просто продолжал преодолевать внутреннее сопротивление Роба, ожидая, когда тот примет свою судьбу.       — Штицхен… Два метра брони… Ты мне не веришь, что ли?       Роб издал сухой нервный смешок.       — Блядь! Вообще-то нет!       Пидора ответ.       — Правильно. Блюдитель правопорядка должен всегда сохранять здоровый скептицизм.       К отрицательному ответу Хаутдезерт отнёсся спокойно и доброжелательно. Но взгляд его остался мутным и весёлым.       «Ну раз нет, хера ты тогда сидишь тут с ширинкой нараспашку? Честное слово, Штицхен, волоки уже свою задницу домой!» — сам с собой поговорил Роб.       Загвоздка состояла в том, что ситуация сделала Роберта отзывчивым. Слишком отзывчивым. Охуеть каким отзывчивым. С точностью до последнего миллиметра он знал, чего на самом деле хочет в эту самую минуту. Нужда в продолжении уже валила через край. Все силы уходили на поиск смелости сделать то, что необходимо. А именно — положить конец фарсу. Пока получалось положить конец только в чужой кулак.       В какой-то момент Роб поймал Берта за руки, уводя те с линии огня. Хаутдезерт погладил его через бинт на одной ладони. Нащупал небольшую мозоль на второй.       — Где твой авантюризм, Румпельштильцхен?       Роб враждебно прищурился. Кое-кто тут давно напрашивался на хорошую выволочку! Пора бы уже понять, что если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт на хуй.       — Давай, — с видом безобидного циркового зазывалы Хаутдезерт показал, что Робу осталось лишь привстать. — Иди сюда.       — Зачем?       — Кое-что спрошу.       Ага. Сейчас. Дураков нет.       — Я ничего не знаю.       — Роб, — Берт засмеялся, глянув на него с немым обожанием.       Хер с тобой! Так его раз этак! Мёртвого заебёт. Оторвавшись от диванной спинки, Роб снисходительно позволил спустить со своих плеч рубашку. Его галстук кручёным мотком Хаутдезерт зачем-то прибрал себе в карман.       — Тебе не нужно свыкаться с этой мыслью. Просто скажи «нет».       Дешёвая проверка и провокация. Что Роб вообще мог сказать, когда его стояк до потолка уже всё сказал за него?       — Я сделал это уже несколько раз. Повторить?       — Нет, не сделал. Ты всё твердишь, что ты «не такой». Слова «нет» я ещё не слышал.       Бляздец… А трепло прав…       — Скажи «нет» и прекрати уже страдать. Никому неинтересно навязывать тебе то, чего ты не хочешь.       Обнадёживало бы куда больше, если бы Хаутдезерт, произнося эту выспоренную речь, вытащил руку из штанов Штицхена. Да ни в хуй он не ставил его мнение! Нагнал самородного первобытного страха на гетеросексуала и прёт своё.       — Кому ты чешешь? Думаешь, я ничего не знаю?       — А что тут знать?       — Что кое-кто здесь всё не теряет надежды пристроиться и укатать меня по полной программе.       — Да? Каким, интересно, образом?       — Ты уверен, что хочешь услышать в моём исполнении историю про то, как тебе подобные проскакивают куда им нужно.       — Кто тебе эту чушь в уши надул? Проскочить туда не так уж и легко, чтобы ты знал.       — Именно в этом меня бы и постарались убедить, прежде чем оприходовать! Знаю, только расслабь жопу, как туда присунут до щелчка.       — Так вот кто придумывает все эти криповые подписи для порно-роликов, — Хаутдезерт от души рассмеялся, запрокинув голову. — Да ты же просто обожаешь себя! Очаровательно! «О, я такой секси. Все ко мне клеятся, все хотят мне засадить. А этот вообще мечтает сделать из меня себе подобного»… Да, Румпельштильцхен, это как раз то самое, что я делаю со всеми — создаю момент, чтобы облапошить.       — Ой, типа это не так!       — Роб, не нужна мне твоя жопа, успокойся.       А вот сейчас обидно было… Его дивный зад! И вдруг никому не упал?! Роб мысленно треснул себя по башке.       — Да? Но что-то ты всё равно продолжаешь дуть в свою трубку.       — Я не говорил, что не хочу. Я сказал, что не претендую. Пока что ты только набросал дерьма на вентилятор.       Конечно, Роб и сам видел, что Хаутдезерт кто угодно, но не гений-наёбщик. Такие, как Берт, шли напролом по жизни, выдвигая требования до тех пор, пока не получали их удовлетворения. Или же резкий отказ. И Роб не хотел бы потушить это пламя. Оно являлось частью этого человека, отличающей его от остальных. Но и из доверчивых Роб тоже не был. Вот ты просто разрешишь снять с себя штаны, а вот тебя уже прут в…       — Долго ты собираешься не дышать?       Неодобрительно разглядывая Хаутдезерта, Роб подумал в последний раз.       По хе рам.       В конце концов, получить что хотел — лучший способ понять, что это не для тебя.       Финальный ли довод стал решающим, или же у Штицхена окончательно отказали тормоза, но он наконец приподнял таз. Берт подбодрил его кивком и, не отрывая от него взгляда, приспустил брюки вместе с бельём.       Всё. Посыпался.       Роберту Штицхену необходимо перетерпеть этот позор.       Ему нужна пауза и маленький самоанализ.       Впервые он снимал трусы перед мужиком. Не в счёт общие душевые в академии и тому подобные бытовые ситуации. Никогда ещё нагота перед мужчиной не имела сексуальный контекст.       — Его ляжки хотели все, но они принадлежали только ему, — Берт погладил Роба по бёдрам. — Ты явно не пропускаешь день ног.       — Что?       — Проехали.              — Ну конечно…       Роб с особой остротой ощутил подушки дивана голой спиной и задницей. Грань предвкушения и дискомфорта заставляла всё внутри бушевать. Тонкая черта. Золотая середина. Выдержанный баланс, от которого поджимались пальцы и ягодицы.       — Роб, не дыши так!       — Так дышать или не дышать?!       — Ты гипервентилируешь лёгкие, это может довести до отключки. Откинься назад. Освободи диафрагму.       — Может, мне ещё и раздеться до конца, ты, специалист?!       — Вообще-то при определённых критических ситуациях желательно расстегнуть одежду на пострадавшем, чтобы обеспечить приток свежего воздуха в том числе и через кожу. Верь мне, я врач.       — Да ты заебал уже всё этим объяснять!       Не решаясь взглянуть на то, что с ним собрались вытворять, Роб запрокинул тяжёлую голову. Зачем ему смотреть? Ясно же, что увидит. Довольного собой достигатора Берта Хаутдезерта. Да и Роберт не железный. Его так раздрочили, что вот-вот повалит пар из ушей. Любой визуальный триггер мог активировать режим скорострела.       Следующее мгновение поделило жизнь Штицхена на чёткое до и после.       Что Роб понял совершенно точно: Хаутдезерт заглатывает до самого, мать его, горла. Свободно пропуская в себя свисток, толкал дальше и дальше, а затем вытягивал обратно. Он создавал горловые вибрации, усиливая тем самым стимуляцию. А когда шёл вверх, то увеличивал давление. Ебать его разъебать! Засранец делал долбанные твисты языком и даже ту самую пресловутую спираль, о которой ходили легенды! Это была не просто двигающаяся вверх-вниз башка. Сильная мышца рта безостановочно работала, словно какой-то грёбаный механизм для идеального отсоса. Словно откуда-то знала, как Робу больше всего нравится.       Штицхен подсматривал за ним сквозь ресницы. Отстранившись, Берт плюнул ему на член, поводил кулаком. Что-то его не устраивало.       — Только не паникуй, — он придвинул к себе брошенную на полу аптечку.       Запаниковал Роб моментально. Что такого страшного можно достать из домашней аптечки? Мозг стремительно перебрал миллионы вариантов. И тут как гром среди явного неба: Хаутдезерт нашёл какой-то тюбик и выдавил гелеобразную субстанцию себе в ладонь. В воздухе запахло ягодным. И прежде чем Роб сопоставил причинно-следственные связи, Берт перенёс лубрикант с ладони на его член.       Смысл этой нелогичной операции дошёл до Роба как только ему принялись снова сосать. Выяснилось, что слюна не была и в половину такой вязкой. Лубрикант добавил необходимой влажности и скольжения.       — Охренеть, — Роб надеялся, что сказал это достаточно тихо.       В тот момент он с неоспоримой уверенностью осознал: женщины, которые у него были, не умели этого делать совершенно. Весь словарный запас Штицхена сузился до междометий и пары матерных слов. Как там говорят — с каждым бранным словом Вы всё дальше от Бога. Враки! Сейчас Роберт Штицхен знал точно, что приближается к раю всё ближе и ближе.       Эта была какая-то долбанная страсть — горячая, неуправляемая, злая. Рука сама потянулась к чёрным волосам. Берт на секунду выпустил Роба изо рта.       — Можешь направить меня.       Это лишнее. Тащить за щеку этот человек определённо умел и без подсказок.       Знакомое чувство разрядки родилось у основания позвоночника. Стреляющее в яйца, пронизывающее до костей, оно заставило Роба задрожать. Крупно, некрасиво — от сверхчувствительности и затянувшейся прелюдии. Берт поднял голову и заработал ладонью. Роба скрутило, бёдра дёрнулись… Даблядьда!       Тело понемногу расслаблялось. Лицо горело красным знаменем — теперь, когда всё позади, Роберт это чувствовал особенно сильно. Сперма расплескалась по всему торсу и даже достала до подбородка. Роб был уверен, засранец сделал это нарочно, чтобы продемонстрировать, как перевозбуждённый Штицхен забрызгает всё вокруг в радиусе метра.       Отдышавшись, Роб тупо уставился перед собой. Берт смотрел на него глубоким насыщенным взглядом. Между тёмной радужкой и чёрным зрачком затерялась граница. В остальном Хаутдезерт неплохо себя контролировал.       Неожиданно для себя Роберт задумался, а не правильнее ли отблагодарить Хаутдезерта за приятные моменты, имевшие место произойти между ними? Штицхен умел быть благодарным. И полагал, что Берту это тоже вполне понятно. Он давно уже мог бы пожаловаться на не обоюдную расстановку их взаимодействий. Ультиматум поставить. Справедливую претензию выкатить. Роб не дурак. За бесплатно теперь и на хуй не пошлют. Но не самому же предлагать такую благодарность. Слишком уж это по-гейски.