Armies

Алекс замер, наблюдая за тем, как холодные воды Тихого океана омывают его лодыжки и устремляются вперёд, покрывая небольшую горку камней, служившую безымянной могилой его матери. Мэри Хэтфорд заслуживала большего, заслуживала достойного места упокоения в окружении семьи, с гробом и надгробием, дабы близкие могли навещать её годами, а вместо этого её полуобгоревшие останки были просто кинуты в сырую яму в земле, и никто и никогда не сможет её навестить. Пройдёт ещё несколько минут, и Алекс повернётся и уйдёт, избавится от своего нынешнего имени и навсегда оставит её позади. Возможно, скоро и он окажется в безымянной могиле — последняя жертва Мэри Хэтфорд окажется напрасной. Шесть лет в бегах ради ничего; вся боль и издевательства от рук Натана Веснински, — всё это ради ничего. И всё потому, что она отказалась отдать Алекса (Натаниэля) этим Морияма. Ему хотелось яростно кричать обо всех своих страданиях и смятении в ночное небо, чтобы заглушить шум бесконечных волн и крики чаек, пока он думал о том, в чём призналась ему мать, когда они бежали из Сиэтла, об отце и о том, что, как он думал, должно было остаться ещё одним проявлением ужасного насилия и кровавой мешанины. Вместо этого его отец нанёс смертельный удар матери Алекса — долгожданное возмездие за то, что она украла его сына, его сына и пять миллионов долларов… и лишь увеличила долг Мясника перед преступным синдикатом, которому он был обязан верой и правдой. Алекс знал, что его мать родилась в семье Хэтфордов, в какой-то криминальной империи Великобритании, но он считал, что у его отца был свой собственный бизнес, завязанный на смертях, наркотиках и держании Восточного побережья в страхе. Похоже, Натан Веснински был всего лишь подчинённым и обещал своего сына более могущественным боссам. Это означало, что в данный момент у Алекса было четыре выхода: он мог уйти в океан и покончить с этим прямо тут, мог закончить бежать раз и навсегда. Он чувствовал себя таким усталым, таким измотанным и побитым, и дело было не только в покрывавших его тело после стычки синяках. Однако он всё ещё слышал в голове слабый, хрипловатый голос матери, приказывавший ему бежать и никогда не останавливаться. Он мог бы послушаться её, как делал и всегда; мог бы забрать с пляжа свои пожитки и позабыть об «Алексе»; мог бы выбрать новую личность, найти один из их тайников и передохнуть в городе номер двадцать три какое-то время, а потом двинуться дальше. И дальше. И дальше… и так до тех пор, пока отец или Морияма не доберутся до него. Он мог бы сдаться Морияма и объяснить, что не знал правды. На мгновение он почувствовал слабый трепет при мысли о том, что снова будет играть в экси, будет на корте в замке Эвермор с Рико, Кевином и… Но ведь должна же быть причина, почему мать убежала вместе с ним, так ведь? Почему считала, что всё пережитое лучше, чем шанс, что он будет играть за одну из лучших экси команд. Или… или, как последний вариант, он мог бы достать телефон и позвонить дяде Стюарту; набрать номер, который должен был использоваться лишь как «последнее средство». Мать Алекса сделала всё возможное, чтобы держаться подальше от своей семьи после того, как они сразу же покинули Балтимор, не надеялась на их помощь и не собиралась возвращаться к той жизни… но в данный момент Алекс не видел никакого другого выбора. Либо он закончит как она, либо всё закончится в руках отца. Он ещё несколько секунд смотрел на приливающие волны, прежде чем повернуться и моргнуть, глядя на догорающий огонь, слабо мерцавший в металлическом каркасе того, что осталось от машины, и, спотыкаясь, направился к сумке. Он уже выбросил в океан все вещи матери, которые не сжёг, и почти избавился от собственного телефона, поскольку он был такой же дешёвой, одноразовой моделью, как у матери. Пару секунд он смотрел на телефон, прежде чем заставил себя включить его, а затем набрал давно запомнившийся номер, понимая, что в Лондоне сейчас раннее утро. — Кто это, блять, такой? — Стюарт ответил через несколько секунд, звуча хрипло ото сна. — Элли? Это один из твоих приколов? У Алекса сжалось горло от звука голоса дяди, от знакомого акцента.  — А… это… — он чуть было не сказал «Натаниэль», но тут же спохватился. — Это Абрам, — произнёс он, и собственный голос зазвучал с тем же акцентом, который он всегда использовал, когда находился рядом с матерью, представившись именем, которым мать всегда называла его. — Сын Мэри. — Мэри… блять, ребёнок, что происходит? Где твоя мама? — теперь Стюарт не казался таким сонным. — Где она? Алекс сдержал всхлип, падая на колени и раскачиваясь взад-вперёд. — Она… она не… я… твой номер. — Проклятье. Проклятье! — На другом конце трубки раздался звук чего-то громкого, что заставило Алекса вздрогнуть и чуть не выронить телефон. — Проклятье, Мэри! Я… стой, ты в порядке, ребёнок? Алекс покачал головой, прежде чем понял, что Стюарт не видел его.  — Я… — Ты в безопасности? Этот уёбок где-то поблизости? Ведь он это сделал, да? С Мэри. — Д-да… — Алекс заставил себя ответить, хоть и поёжился, слыша взрослого рассерженного мужчину. — Да, сэр. Он вспомнил грубоватого мужчину, что был выше его матери на несколько дюймов и старше на несколько лет, со светлыми волосами и серыми глазами, который всегда пытался подкупить его несладкими конфетами, чтобы он отошёл от Мэри, чтобы тот мог «взглянуть на него как следует». Стюарт не казался таким уж плохим тогда в Лондоне. — Блять, — Затем Стюарт медленно выдохнул. — Ладно. Ладно. Нужно сосредоточиться на тебе, Абрам, — сказал он более спокойным тоном. — Где ты? Ты же в норме? — Я в порядке, — сказал ему Алекс. — Эмм… Калифорния, у океана, на севере. — Он вздохнул с содроганием. — Я… я закопал её здесь. У воды. Сжёг машину. — Блять, — выдохнул Стюарт, когда раздался звук бьющегося стекла. — Проклятье. Поблизости есть город? — Мм… — Алекс потёр лицо, вспоминая путь из Сиэтла, слабый голос матери, её сверкающие глаза и тяжёлые слова, как трудно было отвести от неё взгляд, даже чтобы обращать внимание на дорогу, когда он понял, что что-то не так. — Эврика. Всего в нескольких милях к северу. — Сможешь добраться туда без проблем? — Ага. — Он привык ходить пешком, когда они не располагали машиной, когда нужно было скрыться в городе и сбить с хвоста преследователей среди кишащих людьми улиц. — Хорошо, тогда поезжай туда и найди какое-нибудь общественное место, где сможешь перекантоваться, пока я не пришлю кого-нибудь за тобой, ясно? Всего на пару часов, не больше, и потом тебя доставят в ближайший аэропорт, откуда можно улететь международным рейсом в Лондон. Я бы и сам прилетел за тобой, но так будет быстрее — я хочу, чтобы ты свалил из этой адской дыры, именующей себя страной, ещё до конца дня. — Окей. — Алекс тоже хотел свалить из Штатов; пока он здесь жил, с ним не происходило ничего хорошего. — Хороший мальчик. А теперь назови мне какое-нибудь безопасное слово, чтобы ты узнал человека, которого я пришлю за тобой. Алекс нахмурился, пытаясь придумать что-нибудь такое, о чём не догадались бы люди его отца; всё, что связано с экси, не было бы хорошей идеей.  — А… «маки», — произнёс он через пару секунд, глядя на всё ещё дымящиеся обломки машины. В груди защемило от мысли о том, как мало он знал о своей матери (вообще-то всё, что с ней связано, заставляло всё внутри ныть); но он помнил, как однажды, будучи в Великобритании, он поймал её с нежностью улыбающейся маленьким фальшивым цветам, везде развешанным в День памяти павших, и узнал, что маки были её любимым цветком. У неё никогда не будет нормальной могилы, никогда не будет места, где он мог бы оставлять букеты на её надгробии каждый год в честь её кончины, дня рождения или чего-то подобного — вот, что он понял. — «Маки», — Стюарт повторил, снова более мрачно, но не из-за сна; должно быть, тоже вспомнил нечто такое. — Иди, Абрам. Будь осторожен, позвони, как только доберёшься до города или если понадобится помощь. Скоро увидимся. Затем он повесил трубку. Алекс на мгновение задержал телефон в руке — пальцы были испещрены царапинами из-за копания в песке, — потом заставил себя положить телефон в сумку и достать чистую одежду, не пропахшую бензином, дымом и горелой плотью. Переодевшись, он бросил вторую пару в мерцающее пламя, когда проходил мимо останков автомобиля, и начал идти по направлению Эврики, не оглядываясь. ******* — Ты уверен в этом, Стю? Мириам сказала, что… — Я уверен, — в восьмой раз возразил Стюарт, когда брат прервал его, звуча немного раздражённо, но… в восьмой раз. Он знал, что Уилл хотел как лучше, что он был в стрессе и всё ещё переживал смерть сестры, но сейчас они должны были сосредоточиться на её сыне. — Дай мне побыть с ним день-другой, чтобы он освоился, а потом уже приезжайте с Мириам. Все те разы, что я говорил с ним, он был на взводе, и если он такой же, как Мэри, — проклятье, он ненавидел то, что едва мог произнести её имя, — то ты знаешь, чем всё закончится. — Да. — Уилл был так же подавлен: они должны были подготовиться к этому дню, они думали, что подготовились, но звонок Абрама всё равно ощутился для них словно удар под дых. Мэри пиздец как умна — была умна, блять, — по-своему сильнее всех из их троицы, но при этом чертовски упрямая и не желающая подчиняться. Стюарт был поражён тем, что она так долго продержалась в бегах, сумела освободить себя и сына от Морияма и этого уёбка Веснински, имея так мало ресурсов. Была. Проклятье, держи себя в руках, Хэтфорд. — Используй столько времени, сколько вам понадобится, чтобы устроить Абрама, и звони мне в случае чего, слышишь? — Уилл приказал, снова зазвучав сурово и требовательно. — Ради чего угодно, что понадобится мальчику. Мы скоро решим, что с ним делать, главное, что он теперь дома. — Хорошо, буду держать в курсе, — пообещал Стюарт брату и, закончив разговор, отправился налить себе ещё порцию кофе. День уже стал чертовски длинным, и Абрам должен был появиться с минуты на минуту, отчего Стюарту придётся разбираться с сыном-подростком Мэри. Мэри… красивая, упрямая, независимая Мэри, настолько уверенная в том, что всегда знает, что делает, что ей не нужно никого слушать, что люди пытаются её удержать, обращаются с ней как с ребёнком или не доверяют ей делать свой собственный выбор. Глупая, вспыльчивая Мэри, которая думала, что сможет добиться гораздо большего, чем её братья; которая прыгнула выше головы и вышла замуж за психопата, связанного с якудза. Стюарту больше хотелось виски, чем кофе, но он решил обойтись кофеином, потому что последнее, что нужно было бедному Абраму, — это попасть под опеку какого-то пьяного дядюшки, которого он едва знал, верно же? Спасибо на том, что Уилл всё ещё имел достаточное влияние на некоторые организации в Ванкувере, и Артур Бойлен смог отправить одного из своих людей через границу за Абрамом, доставить его в Сакраменто и сесть с ним на самолёт, чтобы доставить в Лондон в целости и сохранности. Кэла отправили за бедным ребёнком и привезли в дом Стюарта, поскольку они не хотели, чтобы тот факт, что сын Мэри Хэтфорд покинул США и вернулся к семье, стал очень уж очевидным. Нет, чем меньше Морияма знают о местонахождении Абрама, тем лучше. Стюарт знал, что Мэри не хотела вовлекать сына в «семейный» бизнес, поэтому и не осталась с ними после того, как наконец одумалась и ушла от Натана Веснински. Это означало, что им с Уиллом нужно было решить, что делать с Абрамом, какую жизнь они могут ему предложить. Он уже пил вторую чашку кофе, когда наконец появился Кэл с уставшим и настороженным Абрамом на буксире; Кэл болтал о том, что возьмёт парня с собой в Ковент-Гарден к маленьким воришкам, а Абрам вошёл в дом, словно ожидая, что в любой момент на него накричат (или ещё чего похуже), весь в готовности обороняться, со сгорбленными плечами. — А вот и он! Твой дядюшка Стюарт, во плоти. Я оставлю вас двоих наедине, хорошо? — Кэл кивнул Стюарту, а затем улыбнулся Абраму: — Приятно было познакомиться, малыш. Дай мне знать, если тебе станет скучно и ты захочешь потусоваться. Абрам слегка кивнул охраннику, но ничего не сказал. Его внимание было сосредоточено на Стюарте и таунхаусе, и Стюарт понял, что тот старается оценить все потенциальные угрозы — в том числе и его самого. Стюарт не стал подходить слишком близко, оценивая ситуацию. Сын Мэри, очевидно, унаследовал гены Хэтфордов, когда дело дошло до роста или его отсутствия, поскольку рост парня (ему было не меньше шестнадцати, если Стюарт правильно помнил) составлял около ста шестидесяти сантиметров. Ещё он был пиздец каким тощим, чему не способствовали огромные лохмотья, в которые он был одет: бледно-голубые джинсы и бледно-серая толстовка, видавшая свои лучшие дни слишком давно. Медные волосы, которые Стюарт помнил по фотографиям, присланным Мэри, исчезли; их заменяла, как он подозревал, тёмно-коричневая краска (во время их визита несколько лет назад оттенок был светлее), и в глазах паренька были коричневые контактные линзы. В лице ребёнка можно было разглядеть черты этого ублюдка Веснински, можно было сказать, что они родственники, но щеки Абрама были острее, лицо тоньше и утончённее, и в нём также имелись и частички Мэри (тонкие брови, губы). Стюарт смотрел на своего племянника, ощущая боль от тёмных теней вокруг спрятанных глаз, от плотно сжатого рта, от разрыва лет между тем ребёнком, который стоял перед ним в прошлый раз и сейчас. Ему пришло в голову, что он никогда не видел Абрама смеющимся — ни на одной из фотографий, присланных Мэри, ни в ту неделю, когда она привезла его сюда, — никогда. Он также редко видел детскую улыбку, да и та всегда была сдержанной или фальшивой для камеры. — Итак, эмм, привет, — обратился он к племяннику, внезапно потеряв дар речи. Ему хотелось обнять ребёнка Мэри и прижать к себе, разделить с ним горе, но он знал, что Абрам слишком напряжён для этого, слишком насторожен. Абрам вздрогнул от звука его голоса.  — А, привет. — Он приподнял сумку, висевшую на левом плече, чуть выше. — Спасибо, — произнёс он голосом, огрубевшим от усталости и напряжения. — За… это. — Он слегка взмахнул правой рукой. — Я могу… Я могу уехать через… — Ты останешься здесь, — огрызнулся Стюарт, приходя в ярость от мысли, что Абрам исчезнет так же, как и Мэри, что он потеряет последнюю частичку своей сестры, и медленно выдохнул, уловив, как Абрам вздрогнул. — Я тебя ни к чему не принуждаю, но ты позвонил мне, попросил о помощи, и семья готова помочь тебе, ребёнок. Не беги, потому что думаешь, что должен, хорошо? Отдохни немного, мы поможем тебе во всём разобраться. Здесь ты в безопасности. — Он подождал, пока Абрам постепенно расслабится и кивнёт. — Чего ты хочешь прямо сейчас? Поесть? Поспать? Парень выглядел готовым потерять сознание. — Эм… кровать было бы неплохо, — признался Абрам тихо, невнятно, потирая глаза рукой, которая почему-то была вся в царапинах. — Это можно устроить, — сказал Стюарт, осторожно обходя племянника и ведя его по лестнице в спальню, которую он подготовил ещё днем. Абрам старался держаться на расстоянии вытянутой руки, чтобы постоянно держать его в поле зрения, и, оправившись от шока, вызванного комнатой с большой кроватью и ванной, закрыл за Стюартом дверь. Кажется, через минуту послышался скрежет стула или чего-то такого, придвинутого к двери, когда Стюарт завис на лестничной площадке. Мэри явно воспитывала не наивного ребёнка, и Стюарту, похоже, придётся потрудиться, чтобы завоевать доверие Абрама. Стюарт старался не думать о том, какой, должно быть, была жизнь Абрама все эти годы в бегах. И он точно не хотел думать о том, каково это было в доме Натана Веснински. Он разогрел последнюю порцию еды на вынос, позвонил Уиллу, чтобы сообщить о приезде Абрама, и провёл некоторое время, беседуя с братом; Мириам была занята поисками школы для их племянника, вероятно, частной, где он мог бы оставаться под псевдонимом. Часть Стюарта не хотела даже думать о том, чтобы упустить Абрама из виду, отпустить сына Мэри после того, как они вернули его… Но так будет лучше для мальчика. Он сделал ещё несколько звонков, чтобы убедиться, что работа не сорвётся из-за того, что он останется дома на пару дней, — Генри более чем способен его подменить (хороший опыт для юноши), — и в конце концов поддался порыву взять бутылку виски, прежде чем устроиться в единственном удобном кресле в гостиной со старым фотоальбомом. Они никогда не знали, было ли это преднамеренно или нет — их родители ждали достаточно долго, чтобы завести Стюарта и Мэри после Уилла, — Уильям был старше Стюарта на десять лет, а Мэри — ещё почти на четыре. Разница в возрасте между Уиллом и Стюартом была не такой уж и большой, но, опять же, они были братьями — он всегда равнялся на Уилла, видел в нём наставника, пример и своего рода героя, того, кому можно подражать. Несколько лет он немного раздражал Уилла своим постоянным присутствием в доме, но Уилл всегда серьёзно относился к своим обязанностям в семье, заботился о Стюарте и находил время, чтобы показать ему, что нужно делать, как драться и всё остальное, что он считал долгом старшего брата. Между Стюартом и Мэри была не такая большая разница, поэтому они лучше ладили, понимали друг друга и ощущали, что именно они были против своих родителей и остальной семейки, так как они были «младшими». Но всё же Мэри была «малышкой», единственной дочерью и, казалось, колебалась между состоянием, пока её избаловывали/заботились и опекали; первое она использовала в своих интересах, второе же — ненавидела. Стюарт смотрел на фотографию своей сестры — вероятно, ей было не больше девяти или десяти, волосы собраны назад и завиты, а одета она была в какой-то ужасный наряд с рюшками — и смотрела в камеру, сжав руки в кулаки на бёдрах; он припоминал какую-то вечеринку, устроенную матерью, где она хотела, чтобы Мэри превратилась в «правильную» маленькую леди. Вечеринка, на которой Стюарт и Уилл, разумеется, не присутствовали, что только подлило масла в гнев Мэри. Она могла устроить чертовски грозную сцену, его сестра. Он улыбнулся этому воспоминанию, прежде чем вспомнил, что этот внутренний огонь погас навсегда, погас из-за какого-то американского придурка, который годами причинял ей боль. Причинял боль ей и Абраму, а Стюарт ничего не мог с этим поделать. Теперь Стюарт взялся за выпивку всерьёз. Должно быть, в какой-то момент он заснул, потому что всё, что он понял, — это то, что у него болела шея, голова, а в доме стоял странный шум. Ругаясь под нос, он поднялся на ноги и, спотыкаясь, направился по направлению к нему, нащупывая оружие, которым оказалась почти пустая бутылка, лежавшая у него на коленях, и ошарашенно огляделся, обнаружив на кухне лишь с широко раскрытыми глазами Абрама со стаканом воды в дрожащих руках. — А… мне… я могу… — Абрам с трудом опустил стакан, упершись спиной в стойку. — Нет, нет, просто… просто забыл, что ты здесь, — попытался объяснить Стюарт, откладывая бутылку в сторону. — Который час? — спросил он, потирая заслезившиеся глаза. — А... шесть утра? — Голос Абрама прозвучал извиняющимся, несмотря на то, что он хорошо выспался после приезда накануне вечером. — Точно. — Стюарт посмотрел на своего племянника, который всё ещё выглядел усталым и был одет в ещё один непомерно большой наряд, висящий на его слишком худой фигуре. — Когда ты в последний раз ел?  Абрам молчал, потягивая воду, глядя вниз.  — В самолете была еда. И это не было ответом.  — Чай или кофе? — Стюарт подошёл к кофейнику, чтобы сварить себе кофе, стараясь не подходить слишком близко к испуганному ребёнку. — А, что бы ты ни приготовил, — тихо сказал Абрам, глядя на Стюарта из-под своей длинной чёлки; Мириам придётся отвести его подстричься, а также купить приличную одежду. Мэри всегда предпочитала по утрам чай, поэтому Стюарт наполнил электрический чайник и достал несколько пакетиков чая, заметив, как напряжение в узких плечах Абрама немного спало.  — Ладно, завтрак или типа того. — Блять, он был так занят вывозом Абрама из Штатов, что не подумал о еде, верно? Он подошёл к холодильнику и нахмурился, проверяя его содержимое. — Не такой уж  и завтрак, а? Но поесть всё равно надо, — успокоил он племянника, доставая сыр и масло. — Сэндвичи с жареным сыром подойдут? К его удивлению, Абрам одарил его лёгкой грустной улыбкой — первой улыбкой, которую Стюарт увидел с момента приезда.  — Да, подойдут. Мама бы… ну, их легко приготовить где угодно, — закончил он слабым голосом, словно сомневаясь, что ему стоит это говорить. Стюарт приостановился, беря буханку хлеба, и вспомнил, как в детстве сидел рядом с ухмыляющейся Мэри, когда они боролись за последний бутерброд с жареным сыром.  — Она любила их в детстве, — сказал он племяннику и почувствовал, как у него защемило в груди от явного удивления Абрама. «Какого хера, Мэри, — подумал он про себя, — Абрам не знает такой простой вещи о собственной матери». Абрам слишком внимательно следил за тем, как Стюарт готовил сэндвичи: кружка с чаем была забыта в его руках, пока Стюарт орудовал ножом, нарезая хлеб и сыр, и не успокоился, пока всё не было выброшено в раковину. В голове Стюарта заплясали миллионы вопросов: чем, черт подери, занимались пацан и Мэри последние несколько лет, что они делали в Сиэтле, почему она так долго не звонила… Но он знал, что лучше не давить так сразу. Абрам был своенравным, как обиженная дикая кошка, недоверчивая к людям, и это было вполне оправданно после всего, что ему пришлось пережить с родителями. Главное, что он наконец-то вернулся домой, вернулся к Хэтфордам. В нём текла их кровь, и он был там, где ему и место, где он будет в безопасности — Стюарт и Уилл позаботятся об этом. Пусть они потеряли Мэри, но Абрама они не потеряют, поклялся себе Стюарт, ставя бутерброды перед почти что голодающим юношей, который ощущал себя вынужденным сидеть на противоположном от него конце островка. Он не собирался подводить Абрама. *******