Право первой ночи

Нил Джостен настолько похож на лихорадочный сон, что, кажется, его вообще не должно существовать в реальности. Нил — что-то на языке вредных привычек. Его касания вызывают зависимость, а смех — привыкание. Он — наркотик с высочайшей степенью наркогенности. Запросто встроился в метаболизм, задействовал триггеры выработки эндорфина, а Эндрю слишком поздно понял, что что-то не так. Чувствительность циторецепторов снизилась, и теперь ему нужно больше, больше и больше. Нил изначально был слишком притягательным — сладкий запретный плод. В зрачках его холодных глаз время от времени скользила тьма, а в насмешливом изгибе губ прятались невысказанные секреты. Ну а Эндрю любил загадки. Когда Элисон, известная любительница попиздеть, рассказывает кому-то из своих подружек про «проблему Нила», и эта информация неизбежно докатывается до Эндрю, он не думает долго. Что плохого может случиться от парочки перепихонов по обоюдному, верно? Он просто совместит приятное с полезным: узнает, что такого интересного в этом Ниле, займется сексом с привлекательным парнем, да к тому же поможет этому несчастному. Сплошные плюсы. Нил Джостен затягивает петлю на шее Эндрю так медленно, что тот даже и не замечает. В какой-то момент их «потрахались и разбежались» превращается в просмотр тупых шоу по телеку и частые ночевки даже без намека на сексуальную близость. И все это, блять, инициатива Эндрю. Нил соглашается на все предложенное с легким пожатием плеч: «ага, ну давай». Ага, ну давай, Эндрю, я останусь у тебя на ночь, хоть ты не позволяешь спать в своей квартире даже Аарону. Ага, ну давай, Эндрю, я возьму твою одежду, хотя ты так трепетно относишься к своим вещам. Ага, ну давай, Эндрю, я почти перееду к тебе, и мы начнем делить все на двоих. Нил, словно послушный птенец, разевает рот и запросто сжирает любые подношения. Вот только они нахуй ему не сдались. Эндрю ни на что и не надеется — он к этому не привык. Аарон может сколько угодно огрызаться на Нила, сколько угодно заунывно брюзжать Эндрю, что Нил не стоит всего этого, что Эндрю просто зря тратит время. Эндрю не согласен — трахаться с Нилом правда классно. Все остальное выходит само собой. Он долго отгоняет от себя эти мысли. Чувства? Нет, этот рудимент Эндрю вытравил из себя еще давно. Слышали о кровопускании? Ну вот примерно с первым порезом на запястье. Нил медленно, но верно пускает свои корни по венам Эндрю. Нил медленно, но верно превращает квартиру Эндрю в ебаную кондитерскую, вплетая запах корицы в подушки и простыни. Нил медленно, но верно проникает куда-то под ребра и обосновывается так легко, будто это место всегда ему принадлежало. Когда Эндрю приходит в себя, выкорчовывать что-то становится поздно. Эндрю делает вид, что его это не ебет. Кажется, Рене называет такое смирением. Нилу нахуй не всрались его чувства. Эндрю, если честно, тоже. Ему плевать. Даже если под палящим солнцем волосы Нила превращаются в костер из осенних листьев. Даже если острыми краями его фраз можно проводить лоботомию. Даже если Нил осторожен в касаниях, словно вор. Эндрю это не ебет. До поры до времени. Но он — высохшие прерии без капли дождя. Нил устроил в них пожар. Или это сделал сам Эндрю, когда в очередной раз зарывался пальцами в чужие непослушные волосы — неловко взмахнул рукой, обронил крошечный уголек из пылающего костра осенних листьев, и все сгорело к хуям. Нил, этот ушлый воришка, явно что-то у Эндрю спиздил. Возможно, часть мозга. Лоботомия, чтоб ее. Зимой Эндрю серьезно думает над тем, чтоб порвать с ним. В первый раз. Нил в тот вечер остается у него на ночь. Тоже в первый раз. В своей голове Эндрю играет в Пакмана наоборот. Убегает от прожорливого шара мыслей, способного поглотить его за один укус. Эндрю, призрак в собственном сознании, ныкается от этих мыслей по углам, травит сигаретным дымом и по выходным старается утопить в виски. Пытается выискать в Сумерках симпатичного омегу, но, помимо высочайшего уровня наркогенности, Нил, судя по всему, обладает кучей побочек, как и подобает всему, от чего родители стараются уберечь свои чада. У Эндрю родителей не было. Так что первая побочка: эректильная дисфункция по отношению ко всем, кто не является Нилом Джостеном. В их договоренности не было пункта о том, что нельзя трахаться с другими людьми. Просто сначала Эндрю был слишком занят тем, что пытался изучить Нила. Или даже приручить — тот вел себя настороженно, точно дикий зверек на чужой территории. Они двигались медленно. Эндрю к этому не привык. Его любимый вариант — быстрая дрочка в туалете клуба или отсос в подсобке. С Нилом такое не прокатило бы. Возможно, это стало первой ошибкой Эндрю. Они вышли за рамки секса, даже в них не вступив. Но Нил был интересным и привлекательным, а Эндрю был любопытным и падким на симпатичных парней. Вторая ошибка Эндрю — излишняя внимательность к комфорту Нила во время секса. Для Нила все это было в новинку. Он не был клишированно-книжным девственником, смущенно заламывающим руки от слова «презерватив» и краснеющим до ушей при одном упоминании секса, но он был осторожен — по одному шагу за раз. Он медленно раздвигал границы, изучая, что ему нравится, и с каждым разом подпускал Эндрю ближе. А Эндрю все еще хотелось узнать его лучше. Ну и, что греха таить, все еще хотелось с ним потрахаться. Так что он взял в привычку следить за малейшими изменениями лица Нила, за его жестами и словами. Это привело к тому, что он знал, как распахиваются глаза Нила во время оргазма, как его рот складывается в удивленную «о», будто он до сих пор не уверен, что секс, та штука, которая ему не очень-то интересна, реально способна приносить удовольствие. Эндрю знал, что сделать, чтобы Нил закусил губу, чтобы закатил глаза от наслаждения, сжал простыни в пальцах или на плечах Эндрю. Он знал, как Нил выглядит в эти моменты. А выглядел Нил хорошо. Это должно было насторожить Эндрю — никто не выглядит хорошо во время оргазма. Разве что талантливые актеры порно, способные контролировать выражение лица. И Нил Джостен. Нил Джостен точно не был талантливым актером порно. Те не бьются головой о борт кровати, не разливают смазку на простыни неловкими руками и точно не ржут, делая минет. Эндрю должен бы догадаться, что Нил, вероятно, во время оргазма выглядит пиздецки тупо, но в глазах Эндрю он все равно оставался привлекательным. В тот вечер, когда Пакман нагоняет Эндрю, Нил нагибается, чтобы закинуть в тумбочку пачку презервативов, а Эндрю смотрит на его задницу. Задница у Нила трогательная. Не в том плане, что смотришь и хочется рыдать, а в том, что смотришь и хочется потрогать. Эндрю откладывает эту мысль на более поздний вечер. Нил выпрямляется, поворачивается к нему. — Только не бери эти, когда будешь трахаться с кем-то другим, — говорит Нил спокойно. — Я их купил для нас. Эндрю моргает. — Я не трахаюсь ни с кем, кроме тебя, — отвечает он. И это правда, хоть раньше он не особо над этим задумывался. Это все между ними длится уже несколько месяцев, первый из которых они почти полностью потратили на знакомство друг с другом. Для секса, как оказалось, Нилу нужно доверие. Нужно знать, в чьи руки он отдает свое тело, чтобы расслабиться. Эндрю нужно знать, что партнеру комфортно — он ни за что не стал бы трахаться с кем-то, кто не был уверен в решении. Еще несколько месяцев пролетели незаметно в поисках баланса, того, что нравится им обоим: позы, слова и прикосновения. Эндрю был слишком поглощен Нилом, чтобы тратить энергию еще на кого-то. Тем более теперь, когда он и сам доверял Нилу настолько, чтобы закрыть глаза, ощущая прикосновения его рук на своем теле. И сейчас он понимает, что Нил становится проблемой. Нил приподнимает брови, кажется, искренне пораженный. — Ну, ладно, — он пожимает плечами и зачем-то добавляет: — я тоже. Это кажется очевидным и не вызывает ни удивления, ни гордости. Нил доверяет ему, а значит, нет смысла искать кого-то другого. Эндрю ему удобен. У него есть квартира, куда Нил может завалиться в любой момент, тачка, на которой всегда можно забрать Нила из общаги, и свободное время, с такой легкостью отдаваемое одному-единственному парню. Это не в духе Нила — сближаться с кем-то и снова долго привыкать просто, чтобы иметь возможность потрахаться с другим человеком. Позже этим вечером они занимаются сексом. Эндрю вжимает Нила в матрас, одной рукой вдавливая его скрещенные запястья в подушку, а второй — стискивая задницу, как и хотел. Тело Нила, будто с эффектом памяти, идеально подстраивается под каждое действие, замирает и приходит в движение точно, когда нужно. Его ноги цепляются за пояс Эндрю, голова откидывается, когда Нил стонет, и шея, его блядская шея… Эндрю отпускает его запястья, больше не в силах смотреть на выступающий кадык, на напряженные под кожей мышцы; хватает Нила за подбородок, утягивая в поцелуй. Нил зажмуривается, выдыхает ему в губы. Его освободившиеся руки тут же цепляются за плечи Эндрю — теплые ладони, холодные кончики пальцев. У Нила нет сил на поцелуи, он шумно дышит ему в рот, едва смыкая губы, пока Эндрю ведет языком по его зубам и нёбу. Они набирают темп, и Нил стонет, сука, как же он стонет. Одна рука исчезает с плеч Эндрю, пока он сам отчаянно пихает язык Нилу в рот — если тот не прекратит издавать такие звуки, их секс закончится постыдно быстро. Но для Нила это явно не проблема — он уже слишком близко, его рука уже смыкается на члене, задевая пальцами живот Эндрю. Нил закусывает губу, раздраженно шипит, когда не получается найти ритм. — Эндрю… И это звучит так надрывно, как просьба и нужда. — Сука, — шепчет Эндрю, и обхватывает его руку, холодные пальцы и узловатые костяшки со старыми шрамами. И, конечно — конечно, — Нил кончает через десяток секунд, будто сам не справляется, будто только Эндрю может творить с ним это чудо из чудес — какой-то несчастный оргазм. Нил распахивает глаза, его брови приподнимаются и приоткрывается рот. В этот момент Нил настоящий, он не прячется за бесконечными масками и лукавыми усмешками. Он откидывает голову, и взгляд блаженно-пустой, пока его ногти впиваются в спину Эндрю до царапин. И Эндрю смотрит на него, смотрит на его лицо, на трепещущие ресницы, на красные от поцелуев губы. И кончает правда постыдно быстро. Это тоже проблема. Они курят на балконе. Нил, теплый и разморенный, кутается в толстовку и зевает, переступая с ноги на ногу. Конечно, он выперся зимой на балкон босым. Эндрю отстраненно размышляет над тем, чтобы постелить ковер. Идет снег. Нил снова зевает. От него пахнет корицей чуть сильнее, чем обычно, как и всегда после секса. Этим запахом давно пропиталась спальня. — Нужно собираться, — тихо говорит Нил, — пока еще больше не насыпало. Эндрю думает над тем, чтобы его подвезти. Переодеться, спуститься, прогреть машину, отвезти Нила, заправиться, поехать обратно. Ему не хочется покидать квартиру, но Нил в своих тупых старых кроссовках, которые наверняка вымокнут через пару минут. — Останься на ночь, — предлагает он. Это подписанный кровью договор на столе у дьявола. Никто не спит в его квартире. Но и никто не трахается в его постели. Кроме Нила. Как всегда, исключительный. Он смотрит на Эндрю в течение долгой минуты — хер знает, что пытается найти в этом покер фейсе, но он находит. Или не находит — в зависимости от того, что искал. Пожимает плечами и, как всегда, потому что это Нил: — Ладно. Ладно. Дьявол ставит на договор свою печать. Нил спит на самом краю. Лицо расслабленно — нет привычной морщинки между бровями, как у человека, который всегда ищет подвох. Одна его рука спрятана под подушкой. Кто-то посчитал бы этот жест по-детски невинным, Эндрю же считает его по-взрослому беспощадным. Привычка выживания — раньше Нил прятал под подушкой пистолет. Наблюдать за ним спящим тоже ошибка. Одна из целого вороха. Будто Эндрю играет в сапера, щелкая по клеткам не глядя, не стараясь просчитать шаги, и просто ждет, когда его там наконец подорвет на мине. Именно в этот момент он впервые думает о том, чтобы порвать с Нилом. О том, что это зашло слишком далеко. Что, пожалуй, не стоило и вовсе начинать. Не с тем, в ком Эндрю был заранее заинтересован, не с тем, кому нужно было для начала его узнать. Потому что Эндрю и сам его узнал. Забавно размышлять об этом — он ведь изначально к этому и стремился. Понять, откуда у Нила этот загнанный взгляд, привычка вечно оглядываться и набор шрамов на любой вкус. И вот к чему это привело. Нил просыпается. Ничто не говорит об этом. Его глаза закрыты, а дыхание все такое же глубокое, но он будто становится напряженнее. Эндрю прекрасно знает, каково это — проснуться и, не размыкая глаз, понять, что в комнате есть кто-то еще. Рука Нила чуть заметно движется под подушкой. Ищет оружие. — Нил, — тихо зовет Эндрю, — это я. Нил замирает, а потом расслабляется и приоткрывает глаза. — Это ты, — бормочет он едва слышно, зарывается носом в подушку и снова проваливается в сон. Эндрю хочется курить. Он знает, что нужно закончить, что эта ночевка и шепот Нила вбивают гвозди в крышку его гроба, но в ту ночь Эндрю впервые выбирает Нила, потому что думает, что так выбирает себя. Позже он поймет, что ошибался. Холодные пальцы Нила, путы его пространных разговоров и мимолетных однобоких улыбок — дьявольские силки. Всего между ними неизбежно становится больше. И хоть они оба не из тех, кто плывет по течению, обманчиво-спокойные воды их связи затягивают слишком незаметно. В ванной появляется вторая щетка и вырвиглазно-оранжевого цвета полотенце. В начале весны они второй раз проводят вместе течку Нила. Это уже не так странно и непонятно, как в первый раз, но все равно непривычно. Особенно учитывая, что в этот раз они в квартире Эндрю. До этого Нил снимал номер в специализированном отеле. Нила хуевит, когда течка только нарастает, но еще не вступает в полную силу. Он спит, свернувшись калачиком на краю постели, и его бросает то в холод, то в жар. Эндрю открывает все окна, но дышит все равно через рот, настолько все вокруг пахнет Нилом, Нилом, Нилом. Эндрю прикладывает к его пылающему лбу влажное полотенце, обхватывает дрожащие пальцы Нила, который с трудом удерживает стакан, когда запивает жаропонижающее. Эндрю ведет его в душ, помогает раздеться, хоть Нил, конечно, и бормочет едва слышно, что «в порядке», а после обессиленно роняет голову ему на плечо, пока прохладные капли разбиваются об обнаженную спину. Позднее Нил снова засыпает, ворочается на постели, а Эндрю смотрит на его силуэт сквозь балконное окно, путаясь босыми ступнями в длинном ворсе ковра. Выкуривает сигарету, но не спешит возвращаться внутрь. В первый раз запах Нила не влиял на него так сильно. Сейчас звериная сущность внутри мечется и скребется о грудную клетку. Чешутся десны. Он не будет кусать Нила. Не так, чтобы была хоть малейшая вероятность оставить даже временную метку. Это становится настоящим испытанием, когда спустя пару часов Нил прогибается в пояснице и шире расставляет колени на простынях. Естественная смазка стекает по его бедрам, руки цепляются за борт кровати так сильно, что Эндрю ясно видит проступающие сквозь кожу кости на тыльных сторонах ладоней. Он безотчетно проводит пальцами по чужой спине, наблюдая, как вслед за прикосновением рассыпаются мурашки. Нил поворачивает голову и бросает на него недовольный взгляд. Его чуть вьющиеся волосы разметались по подушке, открывая вид на затылок и выступающие шейные позвонки. Эндрю очень хочет его укусить. И вообще, Нилу обязательно выглядеть так сексуально с нелепо оттопыренной задницей? — Ты там медитируешь, что ли? — бубнит Нил в простыни. Эндрю приподнимает бровь, проводит ладонью по внутренней стороне его бедер, заставляя вздрогнуть, а после подносит руку к своему лицу, специально, чтобы Нил видел как нити вязкой смазки провисают между пальцами. — Это твоя поза больше подходит для йоги, — невозмутимо замечает Эндрю, чуть надавливая на его поясницу. Нил послушно прогибается еще больше. — Почти что собака мордой вниз. Нил фыркает. — Я думал, она больше подходит для ебли. Шлепок по заднице заставляет его зашипеть. Это неплохо — заниматься сексом с Нилом, когда они в такой позе. Это дает ему возможность оттягивать Нила за волосы или крепко сжимать его бедра. На его плечах россыпь бледных веснушек и несколько старых шрамов. В ложбинку позвоночника скатывается капелька пота, мышцы напрягаются, лопатки проступают сквозь кожу, и Нил весь вылеплен из мягкого, податливого воска, каждый сантиметр его теплого тела, каждая родинка, каждый рубец. Он что-то выдыхает между быстрыми, отрывистыми толчками, стонет, подается бедрами назад, и Эндрю нужно, нужно увидеть его лицо, нужно знать, как изгибаются губы, как затуманиваются в предоргазменной дымке глаза. — Руку, — почти рявкает он. Нил мгновенно протягивает ему ладонь, и Эндрю крепкой хваткой сжимает его предплечье, резко тянет на себя. Это заставляет Нила почти повиснуть, его пальцы цепляются, скользят по повязке, ногти царапают локоть. Пару прядей падают на лицо. Нил смотрит на него с закушенной губой этим своим невозможным взглядом, с влажными глазами и изломом бровей. Это длится всего долю секунды, момент от толчка до толчка, а потом угол меняется, и Нил зажмуривается, стонет коротко и гортанно. Вторая его рука соскальзывает с бортика, стискивает подушку, он хватает ртом воздух, и задыхается, и, сука, он должен, должен выглядеть тупо с этим выражением лица и разомкнутыми губами, но это Нил, и он до одури красивый, когда кончает, едва Эндрю прикасается к его члену; когда обессиленно падает, будто из его тела разом вынули кости; когда его потряхивает от оргазма, и он шумно дышит, пытаясь прийти в себя с закрытыми глазами. Эндрю дрочит себе в руку, глядя на его вздымающуюся спину, на капельки пота между лопатками, на кудри, закрывающие лицо. И ему точно нужно делать что-то со своей выдержкой, если Нил не перестанет быть Нилом. И он, наверное, должен был предвидеть, как на его организм повлияет близость течного омеги, учитывая, что в последний раз гон у него был, когда они с Нилом начали общаться, но еще не трахались. Почти полгода назад. Когда течка заканчивается, и они наконец высыпаются, Эндрю подвозит Нила до общаги. Их запахи перемешались в салоне машины, в квартире, на них самих — древесный аромат, сладкий и терпкий, он забивается в ноздри, вплетается в одежду, оседает на коже. Нил расслабленно смотрит в окно, откинувшись на сидении, и Эндрю периодически бросает на него взгляды в зеркало заднего вида. Нил спокоен и доволен, на его горле алеют засосы, а под одеждой их еще больше. На ключицах, на животе и бедрах. Они останавливаются у общежития. Там гуляют парочки, компании спортсменов в университетских бомберах, девушки и парни. У Нила только что закончилась течка. Он ярко и приятно пахнет. Снаружи бродят чужаки. — Спасибо, что подвез, — говорит Нил и протягивает ладонь к ручке двери. Эндрю хватает его за предплечье и сам не понимает зачем. — Стой. Нил поворачивается к нему, хмурится. — Что такое? Эндрю нагибается к его горлу, и Нил, кажется, инстинктивно, хоть и настороженно, откидывает голову. Эндрю делает глубокий вдох рядом с напряженной шеей. На Ниле его толстовка, великоватая в плечах и пропитанная его запахом. Нил сам пропитан его запахом. Любой, кто подойдет к нему, поймет, что Нил не свободен. Это тупые мысли. Нил свободен, и волен делать что хочет и с кем хочет, но звериная, первобытная сущность внутри Эндрю с этим несогласна. И тогда он понимает, что к чему. — Иди, — Эндрю перегибается через него и сам открывает машину. Ему нужно вернуться в квартиру и выпить блокаторы. И отпустить Нила, пока не накрыло окончательно. Нил смотрит на него долгую секунду и, как всегда: — Ладно. Пока. Эндрю знает, что должен ехать прямо сейчас, но упрямо ждет, пока силуэт Нила скроется в дверях. Потом — пока зажжется свет в его комнате. Третий этаж, пятое окно слева. И только после этого заводит машину. Первый вечер он проводит, закинувшись таблетками, и это терпимо, несмотря на зуд в деснах и повышенную температуру. Остается перетерпеть еще дня три. На второй день его колотит от ярости — основная эмоция во время гона. Блокаторы помогают слабо. Не когда квартира насквозь провоняла корицей. Он думает о Ниле. Конечно, он думает о Ниле. Сущность внутри требует его рядом: удостовериться, что с ним все в порядке, что больше никто не посмел пометить Нила своим запахом, что он в безопасности, и ему ничто не угрожает. Рациональная, человеческая часть мозга понимает, насколько это по-идиотски, но инстинкты затапливают разум, словно стремительный прилив. От жаропонижающих тоже практически нет толку. На третий день у него срывает крышу. Он сверлит взглядом телефон. Нил не пишет. Он почти никогда не пишет первым, никогда не инициирует общение, если ему вдруг не нужна какая-то помощь; не просит встреч. Тем более он не сделает этого после течки, когда натрахался так, что неделю даже не подумает о подобном. Сам секс ему нужен исключительно во время течки, чтобы облегчить симптомы. Если бы в это время рядом не было Эндрю, он бы, скорее всего, просто валялся в постели и мучился от боли, как и было раньше. Но когда они вместе, Нил дает немного свободы своей омежьей сущности, чтобы было проще справляться. Это единственный период, когда он может сам пойти на контакт и предложить секс. В остальное время Нилу это не чтоб прямо неинтересно, но он легко обходится без физической разрядки. Как-то Эндрю спросил, почему он в таком случае делает это вне течек. — Не знаю, — Нил пожал плечами и стряхнул с сигареты пепел. — Мне нравится заниматься с тобой сексом. Нравится, когда ты прикасаешься ко мне так, когда целуешь. И я начинаю хотеть этого. Мне просто хорошо с тобой, и из-за этого я легко возбуждаюсь. С кем-то другим бы так не вышло. Нил не фильтрует свою речь, и тогда тоже просто говорил, что думал. Словно не было ничего такого в том, что человек, который не интересовался сексом девятнадцать лет своей жизни, сказал «я хочу делать это, но только с тобой». Может, в этом и не было ничего такого. Кто разберет этого Нила Джостена. Парня, увешенного замками и проглотившего каждый ключ. Эндрю упрямо ломает о них отмычки. Он сдается. Хватает телефон и пишет Нилу. Его не должно так ломать — они виделись позавчера, но все вокруг пахнет корицей, сколько бы он не держал окна открытыми, а в его ванной еще одна зубная щетка, еще один шампунь и еще одно полотенце. В его кухонном ящике слишком много тарелок для одного, а в холодильнике молочный стаут, который Эндрю бы в жизни не стал пить. Незримое присутствие Нила давит, словно валун. Нил не отвечает, даже не читает сообщения. В другой день Эндрю забил бы на это, но сегодня его контролирует сущность, живущая под ребрами. С сущностью этой что-то происходит. Будто она видит в Ниле нечто большее, чем несколько встреч в неделю и проведенная совместно течка. Будто альфа внутри решил, что Нил — его. Это подливает масло в пламя ярости, дарованное гоном. Эндрю пытается отвлечься физическими нагрузками, насколько это возможно дома, параллельно слушает тру-крайм подкаст про омегу-серийного отравителя, принимает холодный душ, дрочит, снова принимает душ. Он набирает Нила, как в пьяном бреду. «Только чтобы удостовериться, что он не попал под машину», и сам знает, что это ложь. Гудки прогрызают тишину, словно оголодавшие крысы. Коротко трещит соединение. — Привет, — искажение связи делает голос Нила чуть выше, чем он есть на самом деле. Уязвимым и будто более пустым. В жизни он другой — полный борьбы и язвительности, с острыми краями слов и тонким послевкусием иронии. Не такой… мягкий. На фоне слышен нескладный, клишированно-преувеличенный закадровый смех. Нила не сбила машина, так что Эндрю от него ничего не нужно, но: — Приедешь? — спрашивает не он, а эта сущность, которой он, блять, не давал права голоса. Побочка Нила Джостена номер два: синдром патологического влечения. По ту сторону не то чтобы тишина: шуршание, бубнеж фильма и голос Элисон, недовольно тянущей что-то о пропущенной шутке. — Я сегодня занят, — говорит Нил в конце концов. — Могу завтра. Наверное. Ты поможешь мне с литературой? — Да. Приезжай к вечеру, — его голос ровный и спокойный, а что-то внутри натягивает ребра, как струны, грозит вырваться наружу. — Окей, до завтра. Что там за шутка? — слышит Эндрю перед тем, как связь обрывается. В тот вечер он во второй раз серьезно задумывается о том, чтобы порвать с Нилом. О том, что если его звериная суть принимает Нила, как своего, то тут уже пиши пропало. Что нужно выдирать его из себя с корнями прямо сейчас, даже если слишком поздно, если Нил нырнул в его нутро так глубоко, что вырывать его придется с частью самого себя. Нил будто в состоянии суперпозиции — вроде он в жизни Эндрю есть: футболка на спинке стула, тетрадь в ящике письменного стола, мотки ярких тейпов, брошенных на простынь перед пробежкой. А вроде Нила и нет: остывшая сторона кровати, молчание в окне диалога, пустой соседний стул в университетской столовой. Существует ли Луна, когда на нее никто не смотрит? Существует ли Нил за пределами его квартиры, за пределами стен аудиторий и заполненных коридоров кампуса? Перестанет ли он существовать, если выдворить его из жизни, или продолжит преследовать Эндрю призраком напоминаний о проведенном вместе времени? Будет ли он думать о Ниле, заходя в кондитерскую или оставляя в пепельнице тлеть недокуренные сигареты? Будет ли вспоминать о нем, занимаясь сексом с другими? О его теплых ладонях и холодных пальцах, о неровностях шрамов под руками, о блеске глаз в сумеречном свете опускающегося вечера? Глупо считать, что он сможет так легко избавиться от Нила. Вырвать его из своей жизни будет просто, да. Нилу не нужно от него ничего, кроме секса, так что он скажет что-то типа «бля, жаль, ну ладно» и просто продолжит здороваться с ним в коридоре, а Элисон найдет ему еще кого-то для ебли. Выбросить же Нила из головы, когда Эндрю думает о нем перманентно, когда он, даже выпив, не смотрит в баре на других парней? Ну, задача со звездочкой. Размером с Бетельгейзе. Сложно понять, когда что-то пошло не так и еще сложнее понять, почему. Вот Эндрю смотрит на торнадо, и оно далеко, оно не двигается. Вот Эндрю моргает, и его сносит к хуям. Его прикосновения к Нилу становятся дольше, желание видеть его возникает чаще, а их разговоры затягиваются на часы. Это просто… происходит. Неминуемо, словно стихийное бедствие. С Нилом спокойно. Он быстро понимает, когда сказать хуйню, когда говорить стоит серьезно, а когда лучше промолчать. Эндрю Нилу не интересен за пределами постели или попыток вдвоем убить время, поэтому с ним комфортно. Он всегда оставляет пространство, никогда не лезет первым и будто вовсе забывает об Эндрю, пока тот о себе не напомнит. А еще с Нилом у Эндрю лучший секс. Он старается не думать о том, что это связано с чем-то большим, чем физическая тяга или даже доверие. Так если с Нилом ему хорошо, почему он должен добровольно отказываться? Это бритва Оккама — не нужно множить сущее без необходимости. Иначе: самый простой ответ, зачастую, самый верный. Он сможет заткнуть эгостичного альфу внутри себя и оставить все, как есть. Оставить связь между ними хорошим сексом и приятным времяпрепровождением. Как друзья с привилегиями, но привилегия не секс, а все, что находится за его пределами. Так что он снова выбирает Нила, потому что так выбирает себя. Би была бы горда, если бы узнала. Если не брать в расчет, что он лжет самому себе. Нил — энтропия. Неизбежное стремление к хаосу, когда Эндрю пытается хоть где-то соблюдать порядок. У Нила полный кавардак в голове и ненормальная повернутость на истинности вследствие детской травмы. — То есть, — спрашивает Эндрю, — ты заведешь отношения только с истинным, или что? Нил кривится, и около носа появляются тонкие морщинки. С его мокрых волос капает на подушку. Энтропия. — Надеюсь, блять, я этого человека вообще не встречу. Мне не нужна вся эта хуйня с отношениями. Эндрю не говорит о том, на что похожа их связь. Но точно не на секс без обязательств. Нил молчит какое-то время. Его волосы после душа завиваются кольцами, и от него пахнет корицей и гелем для душа, который принадлежит Эндрю. Воротник футболки опускается и приподнимается, открывая засос на ключице, когда Нил пожимает плечами. — Я большую часть жизни не имел ничего своего. Я не мог позволить себе привязаться к чему-то или кому-то, потому что в любой момент мы могли сорваться и сбежать. Так что, наверное, я просто к этому привык. У меня все еще ничего нет. Это не хорошо и не плохо, это просто так и есть. И меня это устраивает, так зачем что-то менять? Забавно, как по-разному они мыслят. У Эндрю тоже никогда не было ничего своего, и сейчас он это восполняет. Если невозможность что-то иметь заставила Нила от всего отказаться, то Эндрю, наоборот, тащит в свою жизнь вещи, которые наконец будут принадлежать только ему. Это еще одна причина, почему между ними не может быть ничего большего. Пока Эндрю эгоистично хочет Нила себе, Нил отчаянно желает ничего не иметь. — А Элисон? — интересуется Эндрю. Его рука почти против воли тянется, чтобы убрать с лица Нила влажную прядь и так и остается на щеке. Нил не сопротивляется. Кажется, даже не замечает, насмешливо фыркает в ответ. — Я не хотел заводить с ней дружбу. Она сама. — И что, в этом есть что-то плохое? В том, что она есть в твоей жизни. Нил снова молчит, перебирает завязки на худи. — Нет. Но когда-то она исчезнет, — он поднимает на Эндрю глаза. — Рано или поздно все хорошее заканчивается. Я уберегаю себя от последствий. Эндрю знает, о чем он. Вернее, о ком. Единственное относительно хорошее, что было в жизни Нила — мать. И ее забрали. Нил резко встает с постели. Рука Эндрю соскальзывает с его щеки. — Мне, наверное, пора. Эндрю не пытается его остановить. Наверняка Нилу после его признаний, после воспоминаний о матери, нужно либо побегать, чтобы выветрить из головы все мысли, либо увидеться с Элисон и удостовериться, что она никуда не делась. Он бросает только: — Волосы хоть высуши. Нил показательно накидывает капюшон. Эндрю лениво отмахивается. — Не приходи ко мне, когда заболеешь. Я не собираюсь тебя лечить. Нил закатывает глаза. — Не помню, чтобы я хоть раз умер от простуды. Действительно. Будто можно напугать соплями человека, который выпрыгнул из тачки на полном ходу. Дверь за Нилом захлопывается. Эндрю смотрит в потолок, думая о его словах. Рано или поздно все хорошее заканчивается. Можно ли назвать Нила чем-то хорошим? Нила с багажом травм, привычкой сбегать от малейших проблем, ночными кошмарами и таким страхом потери, что проще вовсе ничего не иметь? Точно нет. Нил не что-то хорошее, как и Эндрю никогда не был и не будет. Они оба. Но именно это делает Нила кем-то, кто ему подходит. Вот только самому Нилу этого не нужно. На следующий день Эндрю смотрит на него в столовой, подбрасывая в руке яблоко. Нил обедает с Элисон. Она сегодня постаралась над его внешним видом. Эндрю уже привык видеть его другим: с растрепанными волосами, в мятых футболках и с заебанным от недосыпа взглядом. Домашним. Или иным: запыхавшимся и обнаженным, с влажными от поцелуев губами и раскрасневшейся кожей. Но иногда Элисон наряжает его, словно играет в стилиста. Волосы Нила уложены, и на нем в кои-то веки одежда по размеру. В этих брюках его задница смотрится так хорошо, что Эндрю даже не уверен, хочет ли он их снять или посмотреть еще немного. Так, для эстетического удовольствия. Эндрю, конечно, не один на него смотрит. Нил привлекателен, несмотря на все его шрамы. И тот парень периодически бросает на него длинные, тяжелые взгляды еще с начала года. Сейчас он выглядит так, будто собирается подойти к Нилу — уже повернулся всем торсом, вытянув непомерно длинные ноги в проход. Нил сегодня в хорошем настроении. Он роется в своей тарелке, болтает с Элисон и улыбается. Не той однобокой гаденькой ухмылочкой, как когда говорит любую хуйню, которая приходит в голову просто, чтобы разозлить Аарона. Это настоящая улыбка, редкая и открытая, которую вызвать у Нила, обычно полностью погруженного в самого себя, довольно сложно. Парень, бесстыдно пялящийся на Нила, уже опирается на стол, чтобы встать. Эндрю оказывается быстрее. Он винит в своем поступке недавний гон, все еще примешивающий в кровь остатки яростного собственничества. Он подходит к столу Нила и боковым зрением замечает, как тот придурок, уже успевший встать, садится обратно, видимо, чтобы подождать, пока Эндрю уйдет. — О, привет, — говорит Нил. На его губах еще теплится тень улыбки, и это делает черты лица более мягкими и плавными. Он протягивает Эндрю шоколадный батончик: — Это тебе. Эндрю засовывает его в карман и передает Нилу яблоко. Это их обычный обмен. Нил не любит шоколад, но Мэтт, словно амбассадор кариеса, все время пытается накормить его сахаром. — Я тебя сейчас поцелую, — предупреждает Эндрю. — Хочу кое-кого побесить. Нил косится куда-то ему за спину. Наверняка на столик Эндрю. — Что он сделал? — интересуется Нил, конечно, сразу подумав про Аарона. — Просто раздражает. Ну так что? — Я всегда рад его позлить, ты же знаешь, — отвечает Нил. Тогда Эндрю кладет руку на его щеку и нагибается, чтобы поцеловать. Губы у Нила теплые и чуть сладковатые от апельсинового сока. Это не похоже на их обычные жадные поцелуи, когда они вгрызаются друг в друга, соревнуясь, кто кому засунет язык глубже в глотку. Больше похоже на ленивые касания губ после секса или утром, когда Нил еще тихий, расслабленный ото сна, не переполненный своей бесконечной энергией, заставляющей его беспрерывно двигаться. Эндрю отрывается от него первым, заправляет Нилу за ухо выбившуюся прядь. Еще секунду Нил держит глаза закрытыми, обманчиво доверчивый в его руках, с приоткрытыми губами и дрожащими тенями ресниц на щеках. Вид такого Нила — что-то личное и интимное, что-то, что не должны видеть другие, так что Эндрю щелкает его по лбу, и Нил недовольно цокает, открывая глаза. — Нельзя же так прерывать, — жалуется он на немецком. — Я только вошел во вкус. Из-за того, что он говорит на другом языке, Эндрю вспоминает о присутствии Элисон. Та ловит его взгляд, приподнимает бровь и слегка склоняет голову в ту сторону, где находится неудачливый поклонник Нила. Весь ее вид говорит «ты не такой уж скрытный», и, стоит признать, она не так глупа, как Эндрю предпочел бы считать. Это напоминает ему об одном из их разговоров осенью. Грубо говоря, это благодаря ей — или из-за нее, как посмотреть, — у них с Нилом есть то, что есть. Эндрю был знаком с Элисон скорее заочно, пару раз пересекался, а потом через длинную цепочку, состоявшую из Кевина, Мэтта и Дэн, передал ей, что не прочь помочь Нилу с тем, что она называет «проблемой». Элисон назначила встречу на тусовке, куда она «скорее всего, сможет его затащить». Это была первая горсть земли, брошенная в могилу Эндрю. Он знал, что Элисон ни на что не рассчитывала — слышал, как она жаловалась, что Нил упрямо отшивает каждого альфу, находя новые и новые причины, хотя «ради всего святого, Дэн, это же просто секс!». Так что Эндрю решил зайти с другой стороны — предложил им с Нилом узнать друг друга получше. Было несложно понять ее защитный жест, когда она через несколько недель перехватила их на парковке. Они курили, и Нил спрашивал про доебистого препода, который в прошлом году уже вел у Эндрю какую-то дисциплину, когда подплыла Элисон и приобняла Нила за плечи. — Детка, — протянула она жалостливо, и Эндрю ни разу ей не поверил, — можешь заскочить мне за кофе? Мне кажется, у меня сейчас из-за этих туфлей ноги отвалятся. Нил закатил глаза. — Человечество изобрело кроссовки больше века назад. Попробуй как-нибудь. — Сразу после того, как ты научишься завязывать галстук без помощи гугла. Сходишь? Нил вздохнул и повернулся к Эндрю. — Будешь что-нибудь? Он отрицательно качнул головой, и Нил поплелся в сторону кофейни. Эндрю проводил его взглядом. Задница Нила, обтянутая узкими джинсами, станет отличной фантазией для самозабвенной вечерней дрочки. Он посмотрел на Элисон, прекрасно понимая, почему она разыграла спектакль и отослала Нила подальше. Та окинула его внимательным взглядом, а после вырвала сигарету из пальцев Эндрю, затянулась, не поморщившись, и бросила на землю, безжалостно затушив каблуком. Это не стало для Эндрю сюрпризом — Нил был не таким простым, как прикидывался, и вряд ли его подружка сильно отличалась, иначе они бы не спелись. — Послушай-ка, — сказала она, и от прежнего меда в голосе не осталось и следа. — Я знаю, что Нил прекрасно может постоять за себя, и он так и сделает. Но я хочу, чтобы ты понял: он вполне может сначала согласиться переспать с тобой, а потом передумать. В любой момент. И если ты хоть пальцем тронешь его против воли, если попробуешь придавить запахом или сделаешь любую другую хуйню, я даже киллера нанимать не стану. Самолично рассую тебя по пакетам. И не думай, что это пустая угроза. Эндрю не впечатлился. Прикурил еще одну сигарету и медленно затянулся. — Не волнуйся так, Рейнольдс. Говорят, вредно для кожи. Меня не интересует ебля без согласия. — Зачем тебе это? — продолжила наступать она. — Ты не похож на благодетеля, трахающегося с омегами, чтобы бедняжки не мучились от боли. — И мне, и Нилу нужен секс, но не нужны сложности. И Нил привлекательный. — Хочешь сказать, это все? Это не все, но Эндрю больше ничего ей не сказал и затянулся сигаретой. Какое-то время она просто смотрела на него, а потом заключила: — Я не знаю, что он в тебе видит, но мне ты не нравишься. Эндрю хмыкнул. — Да мне поебать. Они продолжали сверлить друг друга взглядами, пока подошедший Нил не сунул в руки Элисон стаканчик кофе. — Пиздец, — заключил он, зарываясь носом в рукав куртки. — Окей, я понял: не оставлять вас наедине. Вы здесь все провоняли. Сейчас, спустя полгода, Элисон научилась мириться с присутствием Эндрю в жизни Нила, но они не контактируют друг с другом без крайней необходимости. Он еще раз целует Нила, на этот раз коротко — обычное прикосновение губ. Элисон на это представление демонстративно закатывает глаза. Эндрю возвращается к своему столику, и Аарон молча пытается продырявить его мрачным взглядом. Парень, который таращился на Нила, больше на него не смотрит. И хорошо. Его тупые подкаты наверняка испортили бы Нилу настроение на весь оставшийся день. Конец весны проходит в суматошной подготовке к экзаменам. Эндрю с его идеальной памятью как бы похуй, но безмолвного волнения Нила хватило бы на добрую половину кампуса. Он все больше времени проводит в квартире Эндрю, предпочитая зубрежку в спокойной тишине бесконечному гулу общаги. Эндрю, кажется, и сам почти успевает выучить испанский, пока слушает нескончаемое бормотание Нила, закрепляющего грамматику. В конце июня общежитие закрывают почти на месяц. Это практически совпадает с тем временем, когда Эндрю и Аарон улетят в Германию навестить Ники. — Вы с Элисон снимете квартиру? — интересуется Эндрю, выпуская облачко дыма прямо в лицо Нилу. Тот даже не морщится — делает глубокий вдох, задерживает его в легких, а с выдохом из его носа вырываются едва заметные завитки. — Я один. Элисон уезжает с Сетом в дорожное путешествие. Эндрю хмыкает. — Не думал, что вы можете так долго функционировать отдельно друг от друга. — Она предлагала поехать с ними, — кривится в ответ Нил. — Я отказался. Не вытерплю с этим придурком в замкнутом пространстве и часа. Кто-то из нас точно умрет. Что же, это здраво. Нил из тех, кто случайно вырвет чеку гранаты, когда будет проверять, насколько крепко она держится. Он из раза в раз проделывает это с Аароном, выводя того на новые уровни бешенства. С Сетом было бы то же самое. В обеих схватках Эндрю поставил бы на Нила. — Антагонист, — заключает он. Нил в ответ закатывает глаза. — У меня есть имя. — У тебя имен больше, чем пар носков. Просто добавляю еще одно. — Я уже не бегу, — напоминает Нил. Эндрю в ответ приподнимает бровь. — Ты говоришь это мне или себе? Нил упрямо молчит. Выглядывает из открытого окна балкона, свесившись едва ли не наполовину, стучит ногой. Беспокойной энергии в нем столько, что, кажется, Нил сейчас взорвется и сколлапсирует в крошечную нейтронную звезду. Таким он бывает почти всегда, если пропускает утреннюю пробежку. Нил говорит, что больше не бежит, но это ложь, неважно, понимает он это сам или нет. Нил учится больше не бежать, но именно жажда побега течет у него по артериям и заставляет биться сердце. Нил уходит от неудобных вопросов так умело, что собеседник не замечает смены темы, уклоняется от приглашений знакомств, как от пуль, и находит самые правдоподобные отговорки, чтобы слиться со встреч. Нил — рисунок на песке, который вот-вот смоет волной. Его движения точные и резкие, но всегда чуть размыты, словно он в любой момент готов сменить курс, запросто раствориться в воздухе. Предугадать его мысли и действия сложно, и пусть Эндрю овладел этим искусством почти мастерски, он не уверен, какой будет реакция Нила, когда берет его за руку и вкладывает в ладонь ключ. Металл теплый, нагретый в кармане джинс. Эндрю оборачивает вокруг него пальцы Нила и отпускает чужую руку. Тот хмурится, глядя на свой сжатый кулак. — От чего он? — Тебе не обязательно снимать квартиру, — говорит Эндрю вместо прямого ответа. — Я все равно уезжаю. Моя будет простаивать. И вот сейчас он не знает, чего ожидать. Нил может сказать: «о, ладно, круто». Или сигануть в окно. Ключ — еще один повод остаться, и неясно, не включатся ли в голове у Нила сирены, визжащие, что этого слишком много, что нужно делать ноги, пока он не привязался, пока он не начал по-настоящему иметь что-то, что могут отнять. Нил долго смотрит на кулак, а после раскрывает ладонь так медленно, будто думает, что ключ от одного неосторожного движения выпорхнет из его руки, точно бабочка. Неровный ряд бороздок оставил на мягкой коже красные отпечатки. Нил поднимает на него взгляд и выглядит так растерянно, будто Эндрю сунул ему в руку не ключ, а свой член. — Это… точно нормально? Хер знает, что конкретно он имеет в виду: нормально ли жить в квартире в отсутствие хозяина или нормально ли это для их отношений, но Эндрю отвечает на оба вопроса разом: — Я предпочел бы не оставлять жилье без присмотра на такой срок, а тебе все равно негде жить, — и добавляет, замечая, что Нил все еще сомневается: — Успокойся. Это всего лишь ключ от квартиры, а не ебаное предложение руки и сердца. Губы Нила приподнимаются в улыбке. — Да, но это ключ от места, которое ты зовешь домом. И вот оно. Дом. То, чего они оба никогда не имели. То, что получил Эндрю, подписав договор долгосрочной аренды. То, от чего отказался Нил, заселившись в общежитие. Он отмахивается от слов Нила, будто они ничего не значат. — За неимением лучшего. И кто-то должен поливать цветы. Хоть, Эндрю уверен, Рене бы справилась с этим куда лучше Нила. К большому неудовольствию Аарона, Нил едет с ними в аэропорт и занимает пассажирское сиденье. Более того, увязывается следом в зону ожидания. Эндрю уверен — просто для того, чтобы еще немного позлить его брата. Хотя, стоит признать, ненавязчивая болтовня Нила немного отвлекает от неприятных мыслей о предстоящем полете с длительной пересадкой. — Странно быть в одном и том же аэропорту во второй раз, — тихо делится Нил. — А еще более странно не волноваться на проверке документов, потому что теперь они настоящие. — Ищешь пути к отступлению? — спрашивает Эндрю. Нил фыркает. — Ты от меня так просто не отделаешься. И, ох, как же он прав. Если бы от Нила было легко отделаться, Эндрю бы не стоял здесь, передавая ему ключи от своей машины якобы, чтобы не платить за парковку. Он мог просто вызвать такси. Все эти вещи — квартира, тачка — попытка гарантировать присутствие Нила в его жизни, когда Эндрю вернется. Это пиздецки тупо, и он отгоняет мысли подальше. Аарон, стоящий в паре метров, недобро косится на них, когда видит, как ключи от машины перекочевывают из руки Эндрю в карман Нила, но молчит, хотя наверняка припомнит при первой же стычке. Объявляют о завершении регистрации на их рейс, и Нил бросает быстрый взгляд в сторону Аарона. — Позлим его? — лукаво шепчет он. И, само собой, Нил предлагает Эндрю поцелуй не потому, что они не увидятся месяц, а чтобы побесить Аарона напоследок. Но почему Эндрю должен отказываться, верно? Он хватает Нила за воротник футболки. — Подстрекатель. Тот насмешливо фыркает. — Я все жду, когда ты выучишь мое имя. — Зачем, если отзываешься почти на любое? — замечает Эндрю. Губы Нила медленно растягиваются в ухмылке. — Потому что для тебя я готов быть кем угодно. Поцелуешь меня? — Да, только больше не пробуй со мной флиртовать. Это выглядит просто жалко. Нил поджимает губы, явно сдерживая смех. — Так вот каково это, когда тебя умоляют? — Если бы мы были в постели, у меня бы упал, — осведомляет Эндрю и затыкает Нила поцелуем, чтобы он не спизданул еще какой-то херни. Когда они отрываются друг от друга, Нил едва слышно шепчет: — Во время взлета думай о том, что ты хотел бы услышать от меня в постели. И поделись наработками. Секунду Эндрю просто смотрит на него. То есть, Нил пришел сюда для того, чтобы отвлечь его от полета, а не чтобы действовать Аарону на нервы? И пока Эндрю пытается переварить эту мысль, Нил отступает и бросает Аарону: — Эй, я пожелаю тебе хорошего полета, но только потому, что с тобой в одном самолете будет Эндрю. — Иди на хуй, Джостен, — лениво огрызается тот. Нил кивает. — Как только твой брат вернется, не сомневайся, я так и сделаю. — Фу, блять, держите меня подальше от вашей ебли, — кривится Аарон. — Это не я сказал слово «хуй», — невинно замечает Нил. Эндрю не утруждает себя даже закатыванием глаз. Неясно, почему Аарон снова и снова ведется на эти провокации. Нил ест таких, как он, на завтрак, и если сам Нил для Аарона — кость в горле, не дающая сделать вдох, то Аарон для Нила — проблема не серьезнее утреннего стояка. Да, немного раздражает, но ничего особенного. А если чуть поднапрячься, то можно даже получить удовольствие. Нил и получает — довольно ухмыляется, пока Аарон имитирует рвотные позывы, и поворачивается к Эндрю. — Напиши, как долетишь, ладно? Эндрю приподнимает бровь. Это звучит как одна из тех фраз, которые Нил слышит в фильмах и потом использует в жизни, чтобы казаться более нормальным, чем он есть на самом деле. Нил, не дождавшись ответа, пожимает плечами. — Должен же я как-то узнать, что ты не убил стюардессу во время турбулентности. Напиши, хорошо? — он ненадолго замолкает. — И вообще… пиши мне. Если захочешь. И прежде, чем Эндрю успевает задать хоть один из десятка вопросов, возникших в его голове после этой просьбы, Нил дарит ему скупую улыбку, разворачивается и спустя пару секунд исчезает в толпе. Эндрю смотрит ему вслед, даже когда невысокая фигура теряется среди людей. Это — все это — не похоже на Нила. С другой стороны, через неделю-другую у него должна начаться течка, так что излишнюю сентиментальность вполне можно списать на это. — Ты в него так влюблен, что это просто мерзко, — подает голос Аарон. — Пойдем уже, скоро начнется посадка. — Не говори хуйни, — отмахивается Эндрю. — Видел бы ты, как на него смотришь. Если думаешь, что он не понимает этого, ты ошибаешься. Уверен, этот ублюдок просто тобой пользуется. — Да, Аарон, — соглашается Эндрю. — Этим мы, блять, и занимаемся. Пользуемся друг другом, чтобы потрахаться. В этом весь смысл. Тоже попробуй с кем-нибудь. Тот бросает на него плоский взгляд. — Не пытайся меня наебать. — Не пытайся высказывать свое мнение, когда не просят. — А меня не надо просить. Бесплатный братский совет: закончи это, пока не стало хуже. В результате все равно пострадаешь только ты. Блять, понимаешь, войну ты уже проиграл, но можешь уменьшить потери. Вы не увидитесь месяц, он не будет мозолить тебе глаза. Не знаю, попробуй отвлечься на кого-нибудь. Эндрю ничего не отвечает, молча направляется к терминалу, ведущему в сторону гейтов. Все это он знает и так. Сейчас самое время. Они с Нилом практически не будут общаться. Это прекрасная возможность познакомиться с кем-то, вспомнить, каково это — полностью забирать контроль, а не делить его на двоих. Вспомнить как ощущаются на губах другие губы, каково прикасаться к телу без шрамов, узнать, как звучат другие голоса. Не Нила. Может ли Эндрю это сделать? Да. Сможет ли он не представлять на месте этих парней Нила? Другой вопрос. Более того, это прекрасная возможность познакомиться с кем-то не только для Эндрю. Для Нила тоже. У него впереди течка, так захочет ли он проводить ее в одиночестве, если теперь знает, насколько легче она переносится с альфой? А попробовав, не решит ли, что их с Эндрю ебля как-то подзатянулась? Что пора что-то менять, пока он, Нил, не привык окончательно и пока это что-то между ними не начало значить слишком много. Отчасти, рискованный трюк с ключом от квартиры — мелочный расчет. Гарантия, что Нил будет там и уменьшение вероятности, что он станет искать кого-то, когда смешанный запах, пропитавший комнаты, будет напоминать Нилу об Эндрю и, вероятно, даже поможет в течку — обычно омегам куда спокойнее, если в это время их окружают запахи людей, которым они доверяют. Он пишет Нилу после приземления, поймав вай-фай в аэропорту. Тот отвечает почти сразу: «Могу ли я надеяться, что кресло Аарона вырвало к херам во время полета через океан, и он приземлился где-то на необитаемом острове?». Эндрю пишет на это: «Ты знаешь как работает разгерметизация?» и получает в ответ короткое «Дай помечтать». Как ни странно, они иногда переписываются. Зачастую, первым пишет Нил — спрашивает, может ли взять что-то из вещей или прокатиться на машине до магазина. Сетует на стиралку, которая опять отъехала от стены и каким-то образом, кажется, сожрала его носок. Интересуется, что делать, если робот-пылесос застрял под кроватью. Тем не менее, пытаться развить переписку с ним все равно, что пытаться подрочить насухую: нужно слишком сильно изъебываться, чтобы это возымело смысл. В клубе шумно. Воняет смешанными запахами людей, сидящих за соседними столиками, алкоголем и потом, когда взмыленные Аарон, Ники и Эрик возвращаются с танцпола. Разноцветные огни стробоскопов бросают на их лица длинные, яркие тени. Ники откидывает со лба влажную прядь и, приземлившись на стул, шумно втягивает ярко-синий коктейль через трубочку. Это уже пятый. Эрик осторожно придерживает его за руку, когда Ники, покачиваясь, перегибается через столик к Эндрю и практически орет, пытаясь перекричать громкую музыку: — Ты пиздец унылый. Мы же приехали сюда веселиться! Эндрю указывает пальцем на свое равнодушное лицо. — По-твоему, мне не весело? Ники прыскает в кулак, а затем толкает Эрика в плечо. — Смотри, он учится шутить. Но, правда, Эндрю, иди развейся. Знаешь сколько там симпатичных омег? Больше тебе скажу — это прекрасная возможность попрактиковать язык, — и сам смеется своим словам. — Да, Эндрю, — внезапно подает голос Аарон, — почему бы и нет? Раньше ты всегда так делал. Что-то изменилось? Эндрю смотрит на него. Сейчас Аарон как никогда похож на отражение в зеркале — мрачный взгляд, поджатые губы. Эндрю игнорирует брошенный близнецом вызов и лжет: — Ничего не изменилось. Может, позже. Когда он выпьет еще немного. Третья побочка Нила Джостена: абстинентый синдром. Проще говоря, ломка. Они не виделись всего неделю, а Эндрю уже хочет услышать его голос, почувствовать его тело под своими руками. Дело даже не в обычном желании удовлетворить физические потребности и заняться сексом. Дело в ебаном Ниле Джостене. На этот раз странную тягу пришить Нила к себе, сплестись с ним воедино где-то на квантовом уровне, чтобы ничего больше не смогло оторвать их друг от друга, не получится списать на гон и феромоны. Эндрю хочет его рядом так сильно, что, сука, сводит зубы и выворачивает кости. Это какая-то ненормальная хуйня, но он понимает, что дикое чувство не пройдет, пока они не увидятся. Пока Нил снова не окажется на расстоянии вытянутой руки, или на расстоянии вдоха, или без сантиметра пространства между ними. И в тот вечер, забирая заказ с барной стойки, встречаясь глазами с темноволосым улыбчивым парнем, ждущим свой коктейль, Эндрю в третий раз серьезно задумывается над тем, чтобы порвать с Нилом. У него еще три с лишним недели до возвращения. Можно начать с малого — затащить того паренька в туалет, например, и узнать, как ощущается поцелуй, если у партнера пирсинг губы. Это колечко точно не позволит думать о Ниле. Потом можно понемногу ограничивать общение с Нилом. Не писать ему самому, отвечать только в случае крайней необходимости. План отдать Нилу ключи от квартиры и машины теперь кажется глупым. С другой стороны, он не рассчитывал, что на расстоянии все будет настолько плохо. Он не рассчитывал, что через несколько дней после прилета, будет смотреть билеты на ближайшие обратные рейсы. Как и подобает наркотику с высочайшей степенью наркогенности, от Нила Джостена можно избавиться только заехав в рехаб. Снизить дозу, прокапаться чем-нибудь. Заменить нахуй мозг и вывернуть наизнанку каждый нанограмм вазопрессина, пропитанный им насквозь. Выжечь из себя дофамин. Что-нибудь, блять, уже сделать с этим. Только есть ли вероятность, что не случится рецидива? Есть ли вероятность, что хоть одна капля крови не заражена Нилом? Это не было бы чем-то плохим, если бы им с Нилом нужно было одно и то же. Если бы Нила ломало точно так же от невозможности увидеться, если бы Нил не был ебаным трусом, страшащимся привязываться к людям. Если бы они чувствовали одно и то же. Они настолько подходят друг другу, разъебанные этой жизнью и знающие только о плохом, что это бы сработало. Они уже научились быть вместе, уже знали, когда и где можно прикоснуться, когда и что нужно сказать. Это глупо, но, кажется, ни Нил, ни сам Эндрю не смогли бы настолько сойтись с кем-то еще. Будто больше никто не смог бы так понять их. Нила никогда не бывает много, никогда не бывает мало. У него теплое тело и холодные руки. У него острые слова и мягкие улыбки. Он будто всегда где-то посередине — гребаная Зона Златовласки, почти идеальное место для жизни где-то на орбите единственной звезды на световые тысячелетия в этом забытом богом рукаве галактики на окраине вселенной. Будь Нил числом, это было бы 42. Неясный ответ на ворох туманных, но пиздецки важных вопросов. Тем не менее, эта демоверсия потери Нила ясно показывает, что неизбежный конец их этого не принесет Эндрю ничего хорошего. А это закончится — не может не. Рано или поздно, но один из них разорвет связь. И сейчас самое время. Эндрю выпивает шот. Думает о парне у барной стойки. Тот еще стоит там, один, болтает с барменом. Почему нет, верно? Телефон Эндрю тренькает уведомлением. Еще одним. И еще. Он знает, что это Нил. Рене обычно укладывает все мысли в одно сообщение. Нил же иногда слишком спешит, и его пальцы не поспевают за разумом. Он не должен брать телефон, он знает. Но все равно берет. Это правда Нил. В первом сообщении — косая фотка мультиварки. Во втором вопрос: «Как работает эта херь?», а в третьем: «Нихуя не могу понять». Эндрю мотает головой. «Погугли, придурок, существуют мануалки». Нил пишет: «Думаешь, я не пробовал?», а следом: «Слишком много всего», и потом: «Зачем там вообще столько кнопок?». — Это он? — спрашивает Аарон почти ревниво. — Кто — он? — тут же оживляется Ники. — Что такое? Эндрю не обращает на них внимания. «Блять, Нил, прекрати насиловать кухню и закажи что-нибудь». Нил пишет: «Просто пытаюсь занять себя чем-то», а затем внезапно: «Я, кажется, отвык быть один». Эндрю смотрит на сообщение, на это неожиданное признание. Что-то происходит с Нилом. Что-то не очень хорошее. Элисон уехала, уехал и Эндрю, и Нил сейчас один на один с самим собой. С пониманием, что стал полагаться на других людей, что ему не хватает общения, что он привязался к кому-то, а теперь его оставили. И кто знает, до какой степени он себя накрутит? Эндрю встает. — Ты в туалет? — тут же спрашивает Ники. — Я с тобой. А то, может, один я не дойду. — Нет, — отмахивается Эндрю, соображая, где здесь найти место потише и чтобы ловил вай-фай. Крепче сжимает в руке телефон. — Эндрю, это он? — снова спрашивает Аарон. — Что ты собираешься делать? Пойти с ним болтать? Опять, блять, ему что-то нужно, а ты и рад прислужить? — Кто «он»? — требует Ники, пьяно взмахивая руками. Эрик, не успевающий за их разговором на английском, говорит ему что-то так тихо, что Эндрю не может расслышать. — Не-не-не, — Ники мотает головой. — Эндрю, у тебя что, появился парень? Это тот, которого я разбудил, когда звонил тебе? — Разбудил? — переспрашивает Аарон, и из его горла рвется смешок. — Он, блять, что, спит у тебя? Охуеть, ты даже мне не разрешаешь ночевать у себя! Даже, сука, когда мне нужно выспаться перед экзаменом! Телефон снова тренькает сообщением. Это все мешает, блять, думать. Возле бара тише точно не будет, а на улице скорее всего не ловит сеть. — Так это он? — оживляется Ники. — Расскажи о нем, Эндрю. О, Аарон, это было мило. Я тогда звонил по видеосвязи, и они оба были такие сонные. Эндрю потрепал его по волосам и сказал, чтобы он еще поспал, потому что рано. Скажи же, мило? Так это он, да? Как его зовут? Эрик одергивает Ники, а тот снова качает головой. Эндрю разворачивается, чтобы уйти, но Аарон тянет его за запястье. — Сколько раз он ночевал у тебя? Пять? Десять? Больше? Эндрю молча вырывает руку из его хватки. — Или, — Аарон нервно смеется, — может, он вообще к тебе переедет? Это же будет так удобно, да? А что, ты уже дал ему ключ от машины. Какой же ты долбоеб! Он просто, сука, тобой пользуется, а ты и рад. — Эй, — супится Ники, — почему ты такой грубый? — Это не твое дело, — говорит Эндрю Аарону. — Не лезь. Он уходит. Позади слышится шум. Наверняка Аарон хочет пойти за ним, а Эрик, единственный человек с мозгом, не пропитанным алкоголем, пытается его остановить. По итогу он сворачивает к туалетам. От Нила еще одно сообщение: «Так что делать с этой штукой, чтобы она работала?». Эндрю жмет на кнопку звонка в правом верхнем углу экрана. Нил берет почти сразу. Его голос звучит удивленно. — Я думал, ты объяснишь мне по смс. — Прекрати сходить с ума, — говорит Эндрю в ответ, уверенный, что Нил поймет. В трубке гремит посуда, слышится вздох. — Я забыл, каково это. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Когда-то я мог быть один месяцами, и… все было в порядке. Сейчас прошла только неделя, а я уже не знаю, куда себя деть. Эндрю хмыкает. — Ну, поздравляю, Пиноккио. Ты стал настоящим мальчиком. Нил невесело фыркает. — Фальшивым быть проще. — Так и есть. Подумай о том, что получил. Думаешь, оно того не стоит? Нил долго молчит. — Если бы мама… — Ты больше не бежишь, — перебивает его Эндрю. — Ты имеешь право заводить друзей, Нил. Иметь людей, которые тебе дороги. — И все равно я один, — замечает он. — Не разводи драму. Элисон предлагала тебе поехать. Из трубки слышится шорох открываемой двери. Чирканье зажигалки. — Знаешь, что худшее? — спрашивает Нил. Эндрю не отвечает. Голос Нила звучит чуть глубже, чем обычно — как и всегда, когда он пускает в легкие сигаретный дым. — Спать без тебя в твоей постели. Блять… в общаге все всегда было нормально, но здесь? Мне просто тебя не хватает. Тебя, Элисон, кого-то рядом. Эндрю прижимает телефон ближе к уху. Словно, если он ослабит хватку, Нил куда-то исчезнет. — Она вернется, — напоминает он. — И я тоже. — Да знаю я, — слова Нила полны горечи. — Три недели, и все станет как раньше. Просто… это сложнее, чем я думал. Не ты один, размышляет Эндрю. — Рене в городе, — вспоминает он. — И Кевин тоже. Нил задумчиво мычит. — А это нормально? Ну, они же твои друзья, не мои. — Рене любит компанию, а Кевин ненавидит бегать один. Я могу написать им. Они с тобой свяжутся. Нил молчит какое-то время. — Да, давай. Эндрю… спасибо. Какое-то время они оба молчат, пока Эндрю не решается: — Позвони мне, когда будешь ложиться спать. — Зачем? — осторожно интересуется Нил. — У нас разница шесть часов. У тебя будет утро. — Мы в клубе. Все равно вернемся нескоро. По голосу понятно, что Нил улыбается. — Хочешь почитать мне лекции по уголовному праву? Эндрю не отрицает. — Может быть, — и если бы не пара шотов, Эндрю бы никогда не сказал следующей фразы. — Я никуда не денусь. Нил выдыхает. Помехи трещат статикой, щекочут Эндрю ухо. — Я тоже, — говорит Нил в конце концов. — Буду здесь, когда ты вернешься. И Эндрю кажется, что Германии с него хватит. Хватит бесконечной болтовни Ники, хватит немецких речей Эрика, которые Эндрю не всегда понимает, хватит вечного недовольства Аарона. Он готов сесть в самолет прямо сейчас. Даже с длинными полетами, турбулентностью и пересадками. С отвратительными сэндвичами, холодным кофе и очередями к терминалу. Он хочет оказаться рядом с Нилом. Это — бессловесная присяга на верность. Это — молчаливое признание самому себе. К концу разговора Нил решает, что не так уж и хочет готовить. Спрашивает телефон любимой доставки Эндрю. Спустя несколько бесконечных часов, наполненных разговорами Ники и Эрика и молчанием Аарона, они возвращаются домой. Нил звонит ему. Голос сонный, тихий. Они говорят ни о чем, просто рассказы из универа и кусочки жизни. В ту ночь, неспешно перетекающую в утро, Эндрю снова выбирает Нила, когда тот громко зевает в трубку. Он выбирает Нила, потому что, кажется, Нил тоже выбирает его в этих тихих признаниях: мне тебя не хватает. И: мне сложно без тебя уснуть. Эндрю думает, что, может, для Нила эта связь между ними тоже значит больше, чем физическое влечение. Что, может, Нил тоже это чувствует. Что, может, если Эндрю просто будет рядом, Нил решит остаться. Он знает, что эта тропа опасна — минное поле без опознавательных знаков. Каждый шаг грозит оторванной конечностью. Но, тем не менее, они переписываются. Они созваниваются. Нил рассказывает о кино, на которое они ходили с Рене, жалуется на Кевина, бесконечно болтающего о том, что Нилу нужно вступить в какую-то там спортивную команду. Эндрю говорит меньше, но делится обрывками скомканных дней: о музеях Мерседес и Порш, которые они посещают, о мороженом «Спагетти» и торте «Укус пчелы», что они пробуют на улицах и в кафе. Несколько раз они даже секстятся во время течки Нила. И почему-то Эндрю нравится осознание того, что Нил не нашел никого на это время. И может быть, только может быть, эта поездка совсем незначительно что-то меняет между ними. Долгие недели спустя Нил встречает их в аэропорту. У него отросли волосы и лезут в глаза. Нил смахивает их нетерпеливым движением. Он загорел. На плечах свободно висит одна из футболок Эндрю, а джинсовые шорты раньше наверняка были штанами, на которых обтрепался низ, и Нил просто их обрезал вместо того, чтобы выбросить. Он выглядит как придурок. Он и есть придурок, раз уж на то пошло. У Нила под глазами залегли темные круги — мрачные отголоски бессонных ночей. Он, как всегда беспокойный, перебирает в руках связку ключей. Эндрю даже с расстояния в пару метров безошибочно узнает в одном из них свой. — Привет, — говорит Нил. И пусть Эндрю переступит порог своей квартиры в лучшем случае через час, голос Нила, не расколотый стрекотом телефонных помех, почти возвращает его домой. Эндрю, утомленный перелетом, позволяет ему сесть за руль. Нил закидывает руку на подголовник его сидения и оглядывается, чтобы вырулить с парковки. Близко, но недостаточно. Его губы чуть приоткрыты, взгляд сосредоточен, пока он маневрирует между чужими машинами на выезде. Общежитие открыли позавчера, но никто из них не говорит ни слова, когда Аарон выходит из притормозившей тачки, а Нил остается на месте. Они едут домой все так же в тишине, разбавленной лишь тихим жужжанием кондиционера и шорохом шин. Тени деревьев скользят по салону, закатное солнце бросает блики в боковое зеркало. Стучит поворотник. Пальцы Нила в такт барабанят по рулю, но выглядит он спокойным, будто напряжение покинуло его тело вместе с тихим приветствием, что он выдохнул в аэропорту. Нил поправляет солнцезащитный козырек, и образовавшаяся тень мажет темной полосой его скулы. Пахнет корицей. — Хочешь что-то в магазине? — интересуется Нил. Его пальцы ложатся на рычаг скоростей, скрипят кожей руля. Эндрю ловит его взгляд в зеркале заднего вида. Они поворачивают на светофоре. Теперь солнце светит в боковое окно, разбрасывая по волосам Нила всполохи ржавых нитей. Будто кто-то вывалил ему на голову целую катушку медной проволоки. — Я хочу в душ, поесть и спать, — отвечает Эндрю. Нил дергает плечом. — Я заказал ужин к восьми. Взял тебе как обычно. Нет ничего удивительного в том, что Нил знает его привычный заказ. Эндрю тоже знает, что выбрал бы Нил — ничего острого и поменьше овощей. И все равно это кажется странным. Слишком личным для рамок отношений, в которые они себя загнали. В квартире прохладно после липкой жары улицы и застоявшейся духоты подъезда. Нил уже собрал свои вещи — рюкзак с ноутом и спортивная сумка, набитая так, что выпирают бока, стоят в коридоре, но Эндрю знает, что Нил останется еще на одну ночь, пусть это не обсуждалось. Может, даже на две, пока не вернется Элисон. Вечер проходит спокойно. Будто присутствие Нила расставляет по местам каждую фигуру на шахматной доске существования Эндрю. Будто все просто так, как оно и должно быть. Они рано ложатся спать, слишком измотанные для чего-то серьезнее поцелуев, и когда Эндрю притягивает Нила ближе: кладет руку на его живот под футболкой, утыкается носом в шею, пахнущую так знакомо и привычно, в этом нет никакого сексуального подтекста. Это не дикая потребность, не изнуряющая нужда, это обычное желание. Что-то приятное и хорошее, будто теплый душ и чашка горячего чая после обжигающе-холодного ливня, вымочившего до нитки. Это как проснуться поздним утром субботы после длинной учебной недели. Как обнаружить под диваном последний кусочек пазла. Нил — случайно найденный макгаффин, о котором Эндрю не подозревал. Разве вообще возможно теперь позволить этому ускользнуть? И Эндрю засыпает с пониманием, что хочет его сохранить.