Забвение любви.

Едва ли существует какая-то деятельность, какое-то занятие, которое начиналось бы с таких огромных надежд и ожиданий и которое все же терпело бы крах с такой неизменностью, как любовь. Если бы это касалось какой-либо иной деятельности, люди сделали бы все возможное, чтобы понять причины неудачи, и научились бы поступать наилучшим для данного дела образом – или отказались бы от этой деятельности. Поскольку последнее в отношении любви невозможно, то единственно адекватный способ избежать неудачи в любви – исследовать причины этой неудачи и перейти к изучению смысла любви. Первый шаг, который необходимо сделать, это осознать, что любовь – это искусство, такое же, как искусство жить: если мы хотим научиться любить, мы должны поступать точно так же, как нам предстоит поступать, когда мы хотим научиться любому другому искусству, скажем, музыке, живописи, столярному делу, врачебному или инженерному искусству. Вопреки глубоко коренящейся жажде любви, почти все иное считается едва ли не более важным, чем любовь: успех, престиж, деньги, власть. Почти вся наша энергия употребляется на обучение достижению этих целей, и почти никакой – на обучение искусству любви. Эрих Фромм ---- Солнце проходило резкими линиями в промежутках между стенами и черными шторами. Яркие, выжигающие всполохи на полу, больше походили на лезвие катаны. Казалось, что если пройти мимо этих огненных линий, то можно ослепнуть, так как зрачок не успеет перестроиться с темноты. Он стоял на кухне и варил кофе. Свободные штаны и рубашка в азиатском стиле очень тонко обнажали его рельефный торс, да так, что это не казалось излишне вызывающим. Темные пряди волос спадали на черные как уголь глаза. Такой образ, как у какого-нибудь солиста южно-корейской группы, очень органично шел ему. Раньше он частенько возвращался к размышлениям, почему всегда закрывает панорамные окна плотными темными шторами, а весь интерьер его новой квартиры был полностью в темных оттенках с редким освещением. Но он просто так привык — жить в полной темноте, и эту привычку уже не убрать из его новой жизни, пусть даже прошло уже больше пяти лет, как он лишился магии. — Один капучино для леди и двойной эспрессо со стаканом воды для меня, — немного повысив голос, сказал он так, будто говорил сам с собой, но и чтобы его услышали. Она потянулась в кровати, обнаженная, нашла рядом халат и накинула на плечи уверенными движениями, как у себя дома. Ее длинные светлые волосы беспорядочно легли ей на плечи. В его квартире она была в первый раз. Они познакомились вчера на очередном благотворительном вечере, который устраивала компания Глеба. Она знала, что возможно их связь останется всего лишь одной ночью, но не могла не соблазниться постелью одного из самых завидных холостяков Москвы. При этом она была далеко не любитель одноразовых встреч, умна и красива, но давно знала, что его сердце как лед, и способа его растопить пока не нашла ни одна красотка. — Ты милая… — он осмотрел ее обворожительное лицо и точеную фигурку, — завтракай… и, только не пойми меня неправильно, но мне нужно побыть одному, — максимально мягко и бархатисто сказал Глеб. — Да, конечно, спасибо за вечер. Быстро собираюсь и оставлю телефон на столе, звони, если будет скучно или нужно будет кому-то выговориться, — немного подмигнув ему, сказала девушка. Он дернулся. Необычно слышать такое. Выговориться? Но он никогда не сможет рассказать все, что так болело в его сердце, обычному человеку. Психбольницы дело тонкое, раз туда попадешь и все, можно сказать никогда не отмоешься, если вообще выйдешь. Когда квартира наполнилась пустотой, он сел за свой рабочий стол. Сегодня был ее день рождения. И он так хотел этого никогда не вспоминать. Но сердце предательски ныло. — Таня, почему же ты как кинжал в моем сердце, который невозможно вытащить… — прошептал он. Прошло много времени, его взгляды сильно поменялись. Потеря всего самого важного в жизни одним разом: некромагии и любви, далась ему очень тяжело. Можно сказать, что Глеб потерял саму жизнь, у него не осталось ничего. Он больше не принадлежал миру магии, но и миру лопухоидов тоже не принадлежал. Первый год был адом. Несколько месяцев он почти не выходил из маленькой съемной квартиры, почти не спал, и не мог поверить, что его жизнь так изменилась. В тот момент к нему приехала Жанна и вернула его в чувства одной простой фразой: — Глеб, ты дуак? Твоя жинь еще не окоена, поа что... а скольо раз быа на граи. Для чео-то это нуо? – сказала как всегда теряя согласные, омраченная представившейся ей картиной, но до сих пор любящая его девушка. Сначала он искал способы вернуть магию, потом пил и лез в драки. Так он видимо учился общаться с обычными людьми, но без применения силы это не удавалось. Он привык брать то, что хочет, но быстро понял, что если не иметь деньги или власть, то в мире лопохуидов тебя быстро заставят подчиняться. После полугода такого дна, он понял, что нужно стать владельцем хотя бы кое-какого состояния, и получить ту самую власть. В этом мире нужно уметь играть по совсем другим правилам. Так он и открыл свое дело, получив хорошенькую сумму от друга по виски, с которым они стали если не друзьями, то очень близки. По крайней мере так считал этот «друг», а Глеб просто умел хорошо слушать и молчать, изредка вставляя весьма ценные комментарии. Дальше все закрутилось. Не вылезая из работы, в которой он топил все обжигающие мысли, Глеб не заметил как прошли эти 5 лет. И только несколько месяцев назад он выстроил все так, что мог не появляться в компании. Его знали многие в Москве. Рассвет его ай-ти стартапа начался всего после года тестов. А уже на третий он заработал целое состояние. Глеб не был хорошим руководителем. Он так и остался властным одиночкой, тихим и мрачным. Но его характер и воля позволили ему собрать команду, которая могла дополнить все его недостатки. Многие боялись его холодного взгляда, а другие восхищались редкой полуулыбкой — в этот момент он был максимально человечен и привлекателен. — Таня… — сказал он так тихо, что никто бы кроме него не услышал даже в пустой квартире. Когда ему исполнилось 30, он понял очень многое из прошлого. Понял свою больную одержимость рыжей волшебницей, что поступал так, что ни одна здоровая женщина не смогла бы быть с ним, что отношения — это работа для двоих. Можно пройти лишь первую половину моста, но вторую должен пройти другой человек. Он долго злился на Таню, но в какой-то момент понял, что это злость на самого себя. Его страсть к ней была одержимостью его видений и рисунков. Он с самого детства знал, что в его сердце может быть только она. Больше никто. А юношеский максимализм заставлял его играть по крупному, играть в заведомо проигранную партию. Только сейчас он понял, что всецело достичь обладания можно только предметом, но не человеком. И он воспринимал ее также, как предмет, не как личность. Ему хотелось владеть ей без остатка, всецело. И ее мнение или желание ничего не значили. Но в этом случае она бы не отличалась ни от одной из женщин на одну ночь, которых он приглашал в свою постель. Для него они были лишь предметом удовлетворения физических желаний. А его сердце было ранено… Только теперь еще сильнее. Ведь он теперь понимал. Понимал, насколько действительно любил ее, но уже взрослой любовью. Он восхищался ее стойкостью, смелостью, верностью, находчивостью, красотой… Глеб понимал, что все что он делал просто показывало его как недостойного. Но тогда он не мог иначе. А теперь им никогда не быть вместе, ведь их разделили миры и ее любовь к этому маечнику. Он сам виноват, что она выбрала его. И сейчас даже поддерживал этот выбор, ведь ему было противно от самого себя. «Как я дошел до самокопаний? Некромаг, называется» — переодически корил он себя. Но может быть именно мир лопохуидов так повлиял на его убеждения. Жизнь среди людей, без власти магии, заставляла учиться разбираться в отношениях. Иначе он не смог бы здесь выжить. Или так повлияло отсутствие некромагии в нем. Он не знал. Но точно знал, что боль внутри слишком сильна, чтобы с ней справиться. Боль из смеси стыда, любви, страха и бессилия… — Глеб, мне нужна твоя помощь, вопрос жизни и смерти, — раздался знакомый голос, неуверенный и решительный одновременно. Глеб сразу ответил на звонок, ведь звонила Жанна. Но этот голос, такой знакомый и… так больно. Это был голос Тани Гроттер.