Отблески

      Открывать глаза оказалось непривычно больно. Белоснежные стены, ярко отражающие солнечный свет из окна, заставили недовольно прикрыть глаза руками. Голова была готова расколоться от медленно нарастающего давления. Мозг сжался, как туго скрученный клубок, а нейроны, будто слипшиеся, излучали пульсирующую боль, сосредоточенную в одной точке. В теле и мышцах чувствовались слабость и жжение, как если бы невидимая сила, незаметная глазу, бродила под кожей, причиняя боль, смешанную с удивительным ощущением невесомости.       С каждым новым вдохом казалось, что воздуха в помещении не хватает. А когда тело начало бросать в мелкую дрожь, противный пищащий звук прямо над головой заставил прикрыть ладонями чувствительный вестибулярный аппарат, оставляя глаза беззащитными перед яркостью света.       Из уст вырывались болезненные стоны, когда в помещении раздался шум — кто-то отреагировал и быстро подошёл, делая что-то, что вскоре остановило этот невыносимый звук. Но облегчения не наступило. Кто-то, всё ещё с холодными пальцами, осторожно открыл измученные глаза и направил в них яркий свет, прямо в зрачок. Мысли в голове не укладывались, а силы не хватало даже для того, чтобы приоткрыть губы и попросить прекратить это. Пришлось безвольно терпеть, ощущая, как сознание снова и снова уходит в темноту. Это была женщина — аромат её присутствия сладковато витал в воздухе, сочетая запах этанола с лёгкой лавандой. Её голос звучал мягко, но слова были слишком далеки и неясны для рассеянного разума. Мозг не пытался их понять, зато тело, словно отзываясь на скрытые импульсы, почувствовало пульсацию в груди — не звуковую, а ту, что исходит изнутри, словно сама жизнь передаёт свои ритмы в каждую клетку.       Боль продолжалась несколько минут, а потом, постепенно ослабевая, превращалась в нечто более терпимое. С ней исчезли и судороги тела, а за ними пришла спокойная дрема, медленно поглощавшая остатки сознания, унося их в туманный водоворот.       В водовороте быстро сменяющихся картин, не оставлявших после себя почти никакого следа, наступило новое пробуждение. Всё было знакомо, но без того раздражающего яркого света, который в прошлом безжалостно бил по роговице, заставляя её щуриться. Теперь открыть веки оказалось легко. Перед глазами расплывалась однотонная серая пустота, лишь тёмные тени от окна нарушали монотонность. С левой стороны кровати стояла капельница с прозрачным раствором, а с правой — пустая белая тумбочка. В отличие от остального, окно не напрягало глаз. Через него виднелись медленно покачивающиеся на ветру ветви дерева с насыщенно зелёными листьями, их движение словно убаюкивало, умиротворяя взгляд.       Только спустя несколько минут созерцания, когда глаза успокоились, мозг начал ловить отголоски внешнего мира: гул вечерней улицы, щебетание птиц и приближающиеся шаги. Звук, казалось, на мгновение стих, уступив место шорохам, и вот в помещение вошла женщина средних лет, в белом медицинском халате, с кипой бумаг в руках. Как только она переступила порог, её лицо на секунду отразило удивление, и она сразу же вышла, только чтобы вернуться обратно через минуту.       Без лишних движений она поставила бумаги на тумбочку и, словно по привычке, начала повторять те же действия, что и при первом осмотре: включила маленький фонарик, осветив глаза, проверила пульс, что-то записала и, вдруг, её руки — как бы невзначай — начали светиться. Тело, словно реагируя на скрытую угрозу, автоматически дернулось в сторону, когда её руки, наполненные мягким светом, приблизились.       — Не бойся, это всего лишь осмотр, — мягко произнесла женщина, когда волны, исходящие от её ладоней, исчезли, как будто растворились в воздухе, едва коснувшись рассеянного взгляда. Убедившись, что всё в порядке, она повторила этот невероятный фокус, и на мгновение разум пациентки отвлёкся, поймав себя на мысли: «Что это было?» Но ни глаза, ни тело не успели отреагировать, и медсестра, не спеша, поднесла руки снова. На удивление, ощущения не вызвали ни малейшего дискомфорта — лишь прохлада лучей, мягко касающихся кожи, и отклик этой прохлады в месте соприкосновения.       — Как самочувствие? — женщина отстранилась, убирая свои белые руки.       — Голова болит, — ответила пациентка, её голос звучал тяжело и сипло, каждое слово давалось с трудом, и она часто прикрывала глаза, будто чтобы укрыться от яркого света. Голос казался ей громким, но одновременно приглушённым, как будто он выходил издалека, из какого-то вакуума. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы собрать мысли и точно выразить свою боль. — От света ещё хуже.       — Чувствительность — это нормально. Но ты помнишь, как и почему оказалась здесь? — спросила женщина, её голос оставался ровным, но вопрос явно озадачил пациентку.       Она молчала долго, пытаясь собрать хоть какие-то обрывки воспоминаний. В голове было пусто, только белые стены, лицо медсестры, что расспрашивала её, и нескончаемая боль. Попытка проникнуть глубже в сознание сопровождалась резким и мучительным потоком раздражений. В памяти не было ничего, что объясняло её присутствие здесь, её боль, её собственную личность. Всё было как в тумане. Потому ответ был тихим и твёрдым.       — Нет.       — А своё имя? — не сдавалась медсестра, на что снова последовал тот же невнятный ответ.       — Ясно. Возможно, память восстановится постепенно. После полудня снова проверю. Если что-то вспомнишь, скажешь. А пока отдыхай, — добавила она, и суетливо покинула палату.       Ошарашенная ситуацией, пациентка с трудом уселась на кровати, поправив подушку так, чтобы она поддерживала спину. Снова, почти механически, она попыталась вспомнить хоть что-то, но мозг упорно молчал, как будто знал, что воспоминания — это что-то чуждое и ненужное. Пальцами она тянулась к вискам, надеясь на массаж, чтобы хотя бы немного снять боль, но эффект был нулевым. В отчаянных попытках исследовать своё тело, её руки осторожно скользнули по затылку, затем по волосам — очень коротким, доходящим только до шеи. Она не могла их ни потянуть, ни взять в руки, и тем более увидеть их глазами.       Затем она начала исследовать себя через больничную одежду и лишь тогда поняла, что она из женского пола. В этом было немного сомнении, поскольку тело выглядело женственно — хрупкое, стройное, но в нем была скрыта какая-то странная, нелогичная сила, не соответствующая таким тонким конечностям. Тело подростка. Это ощущение привело к очередному открытию — воспоминания должны быть где-то рядом, на границе реальности, их можно было разыскать через вещи и людей, которые с ними связаны. Поэтому девушка, с усилием поднявшись, осторожно свесила ноги с кровати, крепко держась за тумбочку. Её правая рука отозвалась болезненным нытьём, и она поспешно избавилась от почти вырвавшейся из кожи иглы капельницы.       Хождение не вызывало особых трудностей, только тупая боль в голове усилилась, а перед глазами на мгновение потемнело, словно давление в глазах стало невыносимым. Ноги двигались, но ощущение было такое, будто она тонет в хаосе, вместе с помещением, и потому ей пришлось идти, волоча ноги. Дойти до небольшой уборной, находящейся всего в нескольких метрах от кровати, заняло целую вечность. Подойдя вплотную к зеркалу, девушка несмело подняла взгляд, который тут же стал рассеянным. В собственном отражении было что-то отталкивающее, неясное, и от этого незнания её охватила паника. Страшило не только собственное лицо, но и выражение шока на нем, растерянность, которая вдруг стала её частью.       Она поспешно отвернулась, тяжело задыхаясь, и выбежала из палаты в коридор, где не было ни души. Испуганно оглядевшись, она не колеблясь направилась к приглушённым голосам. После нескольких поворотов, ведомая адреналином, ей удалось встретить женщину, которая шла навстречу. Судя по её одежде, она не была медсестрой. Девушка, не обращая внимания на её пристальный взгляд, собиралась пройти мимо, но та ловко схватила её за локоть и крепко задержала на месте.             — Стоять! Куда это ты собралась? — женщина взглянула на неё с каким-то странным прищуром. Её голос был так грозен для молодой женщины, что вызвал у неё неприятное чувство настороженности и заставил скривиться от громкости.       — Мне нужен, — в отличие от неё, голос девушки вышел хриплым, слабым и медленным, — мой лечащий врач.       — Так ты его помнишь? — женщина хмыкнула, отпустив её локоть, но взгляда не отвела. Девушка покачала головой настолько медленно, что даже не была уверена, заметила ли она это. Она собиралась продолжать двигаться вперёд, игнорируя её, но последующие слова женщины остановили её на месте.       — Я и есть твой врач. Пройдём в палату, там и скажешь, зачем я тебе понадобилась, — с этим она бросила строгий взгляд и направилась в противоположную сторону. Пациентка, поначалу не уверенная, что стоит идти за ней, поняла, что если бы та не была её врачом, едва ли смогла бы найти дорогу так быстро. Это был целый лабиринт.       С каждым шагом её тело всё больше тянуло к полу, и хотя желание просто опуститься на плитки становилось почти невыносимым, сильнее всего хотелось бы сунуть руку прямо в голову и вырвать пульсирующую часть мозга, которая так невыносимо болела.       Босые ноги замерзали от холодных плиток, и время от времени она спотыкалась, запутываясь в собственных конечностях. Обратный путь тянулся бесконечно и был изнуряющим — её держал на ногах лишь адреналин, выброшенный в ответ на переизбыток чувств и паники. Девушка цеплялась за стены, их белёсые поверхности только путали рассеянный взгляд.       Через некоторое время женщина, её врач, остановилась у двери палаты, которая была расположена в самом конце коридора, отделённая от всех остальных. Девушка прочитала название палаты: цифра «три» и один кандзи «особый». Войдя внутрь, она сразу села на кровать и укрыла замёрзшие ноги остывшим больничным одеялом. Врач, не теряя времени, села рядом на стул и повторила действия медсестры: её ладони, мягко светящиеся зелёным светом, прошлись по лбу пациентки, создавая эффект лёгкости и умиротворения.       — Ты до сих пор ничего не вспомнила? — женщина смотрела на неё с явным интересом, почти с нетерпением, убирая руки.       — Нет, в голове пусто. И боль не уходит. Я знаю, что я — пациентка, что нахожусь в больнице, в палате номер три, но не помню себя! Как это возможно?! — голос девушки сорвался, и последние слова прозвучали с паникой.       — Потеря памяти, особенно отдельных фрагментов жизни, при сохранении общего восприятия — это нередкое явление при психологической травме, — ответила женщина с профессиональным спокойствием, но её голос заметно дрожал, а выражение лица становилось всё более тревожным. — Ты поступила сюда из-за физического истощения. При обследовании травм головы не было обнаружено.       Девушка не смогла утешиться её объяснением. Тон, с которым это было сказано, казался недостаточно уверенным, а слова — не совсем правдоподобными.       — Что теперь со мной будет? — пациентка ждала ответа, но женщина вдруг стала какой-то рассеянной. Девушка сомневалась, что она вообще услышала её. Через мгновение врач собралась, словно пришла в себя, и поспешно вышла из палаты. Пациентка даже не успела удивиться или возмутиться, как боль вернулась, нахлынув в лобную долю мозга с новым, ещё более сильным потоком. Это было настолько мучительное давление, что девушка почти уверилась, что вот-вот ослепнет или потеряет слух. Минутами она не могла ни о чем думать, лишь сжимая голову и корчась от болей.       Немного позже, как по волшебству, облегчение пришло так же внезапно, как и сам приступ. Что-то прохладное коснулось её головы, расслабляя, распутывая словно невидимые путы, стягивавшие её клетки. Она оставалась в сознании, слух постепенно возвращался, но сил открыть глаза не было. Когда боль отступила, нежная ладонь женщины исчезла, а вместо неё на голове почувствовалась грубая мужская рука.       Не совсем ясно было, что именно он делает, но казалось, что именно в этой больнице лечат не привычными медицинскими методами, не приборами и лекарствами, а чем-то гораздо более странным — лучами и, возможно, ментальной связью. Он долго, очень долго проводил неясную процедуру, едва касаясь её головы. Девушка уже начала засыпать, когда мужчина, наконец, убрал руку, и, судя по звукам, поднялся с места.       — Ты права, хокаге-сама. Это печать. Но не обычная, а та, о которой я и подозревал. Боюсь, снять её, не рискуя жизнью девушки, невозможно, — произнёс он, покачивая головой. Девушка не поняла ни слова из его речи. В её голове мелькали совершенно незнакомые термины, а смысл уходил куда-то вдаль. Одно было ясно — восстановить память ей не суждено. Но сейчас она не хотела думать об этом — все её мысли занимала лишь недавняя вспышка боли.       К удивлению, не сама пациентка, а её врач отреагировала на это с гораздо большими эмоциями. Женщина в ярости стукнула по стене и начала требовать объяснений у мужчины, кто мог наложить на девушку такую древнюю, как само время, печать. И главное, зачем. Она настаивала, что только вчера её не было, и была уверена, что всё это произошло не так давно.       — Появление сайдзюнь не обязательно означает, что его кто-то наложил намеренно. Это может случиться и по воле хозяина тела, если тот пережил серьёзную психологическую травму. Правда, такие случаи крайне редки, ведь не каждый умеет пользоваться техникой такого уровня, а даже те, кто овладел ею, редко удачно её применяют, если верить историческим записям. Мне нужно ещё немного времени, чтобы изучить их.       — То есть, ты утверждаешь, что она сама закрыла свою память?       — Это один из вариантов, но не единственный. Скорее всего, самый крайний. Узнать это от неё мы, увы, уже не сможем, — мужчина слегка повернул голову и кинул быстрый взгляд на девушку.       — Поняла, — женщина кивнула сама себе, и тяжело вздохнув, прикрыла глаза. — Можешь идти, Иноичи-сан. Как только найдёшь что-то новое, сообщи мне, — немного успокоилась она.       — Мне всё ещё больно, — пациентка едва не всхлипнула, сжимая зубы. Безызвестность, её состояние, повреждённая память не имели значения, пока боль продолжала держать её в своих жёстких объятиях, не собираясь утихать.       — С этим я ничего не могу сделать. Это следствие печати, велика вероятность, что со временем боль уйдёт, — мужчина лишь жалостливо кивнул и вышел за дверь.       — Что теперь со мной будет? — снова спросила она, голос дрожал от бессилия. Женщина посмотрела на неё рассеянно, словно только сейчас осознав, что она не одна здесь.       — Нужно просто понаблюдать за твоим состоянием, — устало ответила она. — А с твоим сознанием, мне жаль… Сакура, — её слова звучали искренне, но голос и выражение лица оставались холодными и сдержанными.       — Сакура? Разве это... — девушка замолчала, внезапно осознав, что такое имя и вправду существует. Однако, несмотря на его звучность и красоту, оно не вызывало у неё никаких откликов. Внутри было пусто, ни сердце, ни мозг не реагировали на это. Она повторяла своё имя про себя, стараясь запечатлеть его в памяти, но так и не заметила, как женщина тихо вышла из палаты, оставив её задумчиво смотреть в пустоту.