Какая нить ведёт к тебе?

Может, являться к Августу без приглашения — не самый правильный вариант, но Дима не может ждать слишком долго. Потому что кажется, что этот разговор должен состояться как можно скорее. Так что, даже во время поездки в такси, Дубина потряхивает. И, нет, точно не от нетерпения. Наверное, скорее, от нежелания знать правду. Скорее всего, даже нежелания знать то, что он уже узнал. С ужасом он ловит себя на мысли, что было бы стократ проще, если бы Игорь не завёл этот чертовски неприятный разговор. Да, тогда пришлось бы оставаться в неведении, но, кажется, это была именно та самая ситуация, где неведение — это благо.  Охрана у ворот уже даже не пытается обыскать. Кажется, запомнили. Неудивительно, в последнее время он стал частым гостем этого дома. Но, вероятнее всего, передали информацию Отто, иначе как объяснить то, что он встретил прямо на входе. Кажется, замечает нервозность, поэтому наблюдает пристально, а затем произносит что-то на нидерландском, судя по всему, уведомляя Августа о его приходе через коммуникатор.  — Mr. Holt is waiting for you in his office, Dmitry. I'll see you off, — отчеканивает он и, дождавшись, когда Дима отдаст свою ветровку горничной, провожает его сначала через гостиную на второй этаж и по коридору в противоположную от спален сторону. Чёрт ногу сломит. Все эти длинные коридоры сейчас невероятно раздражают. Настолько, что ноги не несут. Или просто ему не хочется сейчас попасть в кабинет Августа, начать этот разговор и, что ещё страшнее, закончить его.  Прежде чем войти, Дубин несколько раз вдыхает и выдыхает, чтобы хоть немного успокоиться, а затем стучит в дверь, не дожидаясь ответа, что, собственно, уничтожает всяческий смысл стука, но ведь Хольт уже был готов, что Дима придёт. В общем-то, так оно и оказывается, потому что, едва увидев его, Август поднимается из-за стола и направляется к нему, явно с целью обнять. И с первых же секунд становится очевидно, насколько всё плохо, потому что из объятий этих Дмитрий тут же освобождается, ведя плечом и отходя в сторону. Не потому что ему неприятно. Скорее, наоборот. Потому что даже от одного прикосновения становится неимоверно тепло. Так, как теперь уже никогда не должно быть.  — Что случилось, mijn liefje? — в полном недоумении задаёт вопрос Хольт, а Дима сглатывает ком в горле, потому что понимает, что этот вопрос возникает не просто так. Он ведь буквально пару часов назад писал Августу, что всё в порядке, что его уже вот-вот запустят в палату к Фёдору Ивановичу, что он очень соскучился, что любит. А теперь это всё как будто бы уже и никакого значения не имеет. Как там говорится в детской поговорке, которую, наверное, каждый слышал от родителей с малых лет? Тайное всегда становится явным.  — Ты причастен ко всем этим взрывам? — с ходу задаёт Дубин самый главный вопрос. Тон пока не звучит обвинительно, потому что он и сам не верит в это совершенно беспочвенное обвинение. Но, если честно, от того даже сильнее боится услышать ответ на свой вопрос, потому что, если это в самом деле так, всё закончится не только расставанием, но и чёртовым задержанием единственного человека, которого он когда-либо любил и, что ещё важнее, любит до сих пор.  — Что? Sunshine, послушай только, какую ерунду ты говоришь. Тебя укусил твой этот дружок Гром? — Август звучит искренне возмущённым. И Дмитрий даже поднимает на него внимательный взгляд, чтобы хотя бы использовать шанс узнать, играет он сейчас или говорит искренне. Впрочем, тот сразу же приводит вполне себе весомый аргумент: — Конечно же нет, God, я не имею ко всему этого никакого отношения. Ты правда хотя бы на секунду допускаешь, что я, зная, что еду в город, где ты работаешь полицейским, и в любой момент можешь даже случайно оказаться на месте теракта, стал бы подвергать тебя такой опасности? Дорогой, я не верю, что ты мог так подумать.  И, нет, в самом деле, Дима так и не думал. Конечно же, он с самого начала понимал, что вряд ли Август к этому причастен. Ни в коем случае не хотел даже допускать такой вариант. В общем-то и не допускал особо. Хотя, тот факт, что в качестве аргумента он приводит его безопасность, а не безопасность сотен людей, которых могли покалечить или вовсе убить эти чёртовы развлечения Волкова, несколько пугает. С другой стороны, едва ли, если бы Хольт привёл в качестве аргумента жизни других людей, это могло бы быть достаточным, учитывая, что Дубин в принципе пришёл к нему с целью задать подобный вопрос.  — Для чего ты тогда отправлял своих людей к Волкову? Не для того ли, чтобы замести следы? — Дима давит. Понимает, что давит, и даже чувствует себя виноватым за это, но ведёт себя так, как должен сотрудник полиции. Потому что сейчас перед ним не только его бойфренд, но и человек, преступивший закон.  — Так ты поэтому задал этот вопрос? — ван дер Хольт вдруг ухмыляется, пытается сделать вид, будто бы всё это какой-то пустяк, хотя Дмитрий тут же замечает, как с его пальцев слетают небольшие искры. И, кажется, даже от позвоночника доносится неприятный треск. Значит, нервничает. Эта ситуация, очевидно, волнует его больше, чем он хочет показать. — Кто же виноват, что мои люди нашли Волкова раньше, чем полиция. Я решил воспользоваться моментом, отправил их разобраться с ним, но оказалось, что на меня работают совершенно никчёмные идиоты.  От этих слов становится слегка не по себе. То есть, Августа волнует не тот факт, что он потерял этих людей. Его волнует, что они не смогли совершить задуманное в итоге. Более того, говорит об этом он так, будто бы совершенно не понимает, в чём здесь проблема, и этот факт даже вгоняет в некоторый ступор. Настолько, что, прежде чем что-то ответить, Дима мерит шагами комнату и шумно выдыхает, пытаясь собраться с мыслями.  — Почему ты вообще сделал это, Август? Я не понимаю, какой смысл тебе был лезть в это дело, если тебя ничего не связывало с Волковым? — пытается не поддаваться эмоциям Дубин, продолжая хотя бы сколько-то конструктивный разговор. Хотя в голове столько всяких неприятных мыслей, что они ужасно давят на виски.  — Потому что тебя что-то связывает с Волковым, — пожимает плечами Хольт, и снова предпринимает попытку подойти ближе, но Дима дёргается и отходит снова, застывая у панорамного окна и глядя в него. Или, точнее, сквозь тот вид, который есть за ним, потому что, естественно, пйзажи сейчас интересуют его в самую последнюю очередь, — думаешь, мне нравится, что ты рискуешь собой, расследуя это дело Волкова? Конечно, нет. Но просить тебя уволиться из полиции было бы бесполезно, так что я решил помочь.  — Ты издеваешься? — срывается Дубин, разворачиваясь к нему лицом. Потому что Август и правда считает, что таким образом, нарушив кучу законов, просто помогал ему. Это казалось бредом, абсурдом, но ван дер Хольт действительно в это верил. — Ты понимаешь, что это преступление?  — И что теперь? Арестуете меня, my little officer, — произносит Август даже с какой-то ноткой задора в голосе, который был совершенно неуместен. Был бы неуместен, если бы Хольт и правда осознавал, что сделал что-то неправильно. Ему же казалось, что они обсуждают что-то не слишком значительное. — Ты хотел узнать, не причастен ли я к взрывам, конечно, нет. Всё ведь в порядке, верно?  — Не паясничай, Август. Это очень серьёзно, ты не понимаешь. Как я могу дальше тебе доверять, если ты будешь и дальше делать такие вещи, а потом скрывать их от меня? И как я могу быть с тобой, если ты считаешь совершённые тобой же преступления пустяками, над которыми можно шутить? — после этих слов взгляд Хольта тускнеет, а на его лице вдруг появляется растерянность. И от этого вида внутри что-то болезненно сжимается. Август кажется таким беззащитным сейчас.  — Ты прав, — вдруг произносит он будто бы и вовсе не своим голосом. Так, будто бы намеренно пытается сделать его, свой взгляд, даже свои повадки отстранёнными, формальными. Кажется, что, если вдруг сейчас Дима подойдёт к нему, это он оттолкнёт, вывернется из объятий, отойдёт. — Не можешь. И не должен, и ты волен уйти, когда захочешь.  Дубин не знает, что сказать. Только коротко кивает, хотя в самом деле хочется кричать, потому что внутри появляется ощущение, будто бы прямо сейчас он падает в пропасть. И ведь это именно то, что он планировал сделать — расстаться с Августом. Тот, казалось бы, упростил ситуацию, сделал её чуть менее тяжёлой. То есть, так должно было быть. На деле, проще ни на секунду не становится. Почему он поступил так? Почему сказал эти слова? Хоть он и пытался казаться таким отстранённым, Дима всё равно видел, что ему это даётся тяжело, слышал это по усилившемуся акценту, который моментами и вовсе было не разобрать. Но, какой бы ни была причина, конечный итог был верным. Они определённо не могут быть вместе.  — Прощай, Август, — кидает Дмитрий, прежде чем, не глядя на него, пересекает кабинет. До сих пор не понимает, что это было. Такое резкое изменение, будто бы Хольта переклинило. Или он понял, что им и правда не стоит быть вместе. Кажется, сегодня они оба это поняли.  Когда он окончательно потерял лучшего друга, стоя у больницы, казалось, что этот день уже попросту не может стать хуже. К сожалению, очень даже смог. Лишь оказавшись на улице, Дима позволяет себе расплакаться. Нет, буквально разреветься. Так сильно, будто бы он маленький ребёнок, и ему в действительности это можно. Эмоции не утихают даже к вечеру, но зато помогают уснуть, потому что сил просто не остаётся.  Взять себя в руки на работе оказывается очень трудно. Диме всегда казалось, что, когда человек взрослеет, расставание для него становится чем-то незначительным. Потому что, помимо собственной жизни и её сюрпризов появляется ещё и то, чему приходится отдавать очень много сил, включаться в это даже больше, чем в ту же учёбу. Нет, это оказывается совершенно бездоказательным бредом, которым он лишь пытался тешить себя. Потому что в самом деле просто абстрагироваться от собственных чувств не выходит даже на следующий день.  Тем более, что именно сегодня происходит презентация дронов, так что Дубину приходится натурально прятаться, чтобы не встречаться с Августом. Впрочем, оказывается, тот и не ищет с ним встречи. И в голову сами собой приходят мысли о том, что, возможно, для него это всё не имело такого уж большого значения. Приходится буквально заставить самого себя перестать думать об этом, потому что Дмитрий прекрасно понимает, что мысли эти продиктованы совершенно неправильной обидой на то, что Хольт недостаточно расстроен из-за их расставания. Причём продиктованные только тем, что на публике он держится отлично, что ровным счётом ничего не значит. Сам Дима ведь тоже не показывает собственного расстройства и старается, пускай и не всегда получается, вести себя как ни в чём не бывало.  К вечеру Дубин всё же не выдерживает и принимает решение поехать к Юле. Потому что, судя по всему, только она может помочь разобраться со всем этим кавардаком в голове. А, даже если нет, с ней всегда становится немного комфортнее, чем одному. Да и, если честно, Диме кажется, что ей нужна поддержка ничуть не меньше, учитывая их щепетильную ситуацию с Игорем. Они ведь до сих пор так и не поговорили. Хотя, учитывая все последние разговоры, которые он сам провёл с лучшим другом, это даже к лучшему, ведь разговор мог привести к совершенно непоправимым последствиям. — Димка, привет, — Юля встречает его объятиями прямо на входе, даже не давая разуться и раздеться, и ровно в этот момент Дубин облегчённо выдыхает. Есть одна до одури пафосная фраза о том, что дом там, где близкие люди. И вот рядом с Пчёлкиной он определённо чувствовал себя как дома. — Как будто бы вечность тебя не видела из-за всей этой суеты. Как ты, а?  Наконец-то она отходит в сторону, позволяя ему войти и наконец-то раздеться, а Дмитрий, в свою очередь, её взглядом окидывает, будто бы пытается понять, насколько она сама в порядке. Потому что, если даже он вопрос задаст, вряд ли честно ответит. Да и сам отвечает уклончиво, потому что не время сейчас откровенничать. Тем более, что первым делом они обсуждают Фёдора Ивановича. Юля рассказывает, как ходила к нему в больницу с тётей Леной сегодня, и Дима даже вполне искренне смеётся, когда оказывается, что Прокопенко, словно маленький ребёнок, упрашивал супругу забрать его домой. Сказал, мол, отказ от госпитализации уже подписал, за что, естественно, получил от тёти Лены по пятое число. Хоть и фигурально, конечно. Вроде как, что-то совершенно обычное и привычное, но от этого отчего-то особенно сильно веет теплом. Как от чего-то далёкого, из того нормального мира, в котором они все жили ещё совсем недавно.  Когда вопрос заходит об Игоре и его состоянии, Дубин из контекста понимает, что Юлю он так и избегал. Хотя, казалось бы, сейчас ему однозначно нужен был хотя бы один близкий человек, если уж с Димой он был в таких контрах. И сама Пчёлкина тоже лезть не пыталась. Была мудрой, давала ему время. Наверное, с каким-то другим человеком Гром бы ни за что не смог отношения строить, потому что любой другой человек взвыл бы от закидонов Игоря просто моментально. Юля же даже после их расставания принимала его таким, какой он есть.  — А что у тебя с этим твоим Хольтом? — в лоб задаёт вопрос она, всё же не вытерпев. Дима рассказывал ей, что они начали встречаться, но в подробности не вдавался — им обоим сейчас было не до того. В сегодняшней же их беседе, кажется, вдруг появился негласный запрет на обсуждение взрывов и их расследования, так что разговор никак не мог не зайти в это русло. Особенно когда изначально предложенный Пчёлкиной чай вдруг сменился вином. В небольших количествах, но всё же. — Знаешь, милый, когда ты мне рассказывал про богатого дрочера в интернете, я ожидала, что это будет стрёмный богатый дрочер в интернете, а не грёбаный плейбой. Серьёзно, ты должен скинуть мне этот сайт! Не мне, а так… для подружки.  В ответ на её шутку Дубин пытается усмехнуться, но получается слишком уж грустно и растерянно, так что Станиславский бы точно не поверил. Не верит и Юля, так что двигается к нему ближе на диване, упираясь коленом в его бедро, и плечо пальцами сжимает. Не давит, ждёт, когда начнёт рассказывать сам — знает же, что для Димы это обычно довольно сложный процесс. Даже не сам разговор, а его начало.  — Мы, вроде как, расстались, — пожимает плечами Дмитрий. И не понимает, зачем вставил это неопределённое «вроде как». Наверное, потому что где-то в глубине души хочется верить, что это не насовсем. Хоть это и, совершенно очевидно, неправильно. — В общем, Игорь думал, что он причастен к взрывам. Я ему не поверил, но пошёл разбираться с Августом на этот счёт.  — Погоди, а он не причастен? Если честно, я удивлена, зная репутацию его отца. Знаешь, сколько всего я о нём прочитала, — хмыкает Пчёлкина, кажется, даже не удивлённая тем, что его, вроде как, бойфренд мог взрывать достопримечательности ради собственной выгоды, наплевав на любые моральные принципы. Хотел бы Дима относиться к этому так же просто. Впрочем, нет. Не хотел бы. Да и не смог, если уж говорить совсем честно.  — Нет, но дело не в этом. Оказалось, что он сам пытался расправиться с Волковым. Отправил за ним своих людей. Мотивировал это тем, что пытался защитить меня, — выдыхает Дубин, делая глоток вина и морща лицо. Нет, определённо не его напиток. Или просто сейчас такое ощущение, что в горло вовсе ничего не лезет.  — И это плохо, потому что… — а Юля, кажется, и вовсе не понимает, в чём проблема. Наверное, потому что и сама время от времени действовала не совсем законно ради своих расследований. Но это ведь были совершенно разные грани допустимого. Или, скорее, недопустимого. Всё то, что делала она, можно было смело окрестить мелочами.  — Хотя бы потому что он знал о местонахождении самого опасного преступника в городе, но не сказал об этом полиции, хотел совершить над ним самосуд, и подверг совершенно неоправданной опасности людей, которые там погибли?! — восклицает Дима. Не потому что злится на Юлю, а потому что понимает, что эти вещи совершенно очевидны, и их просто невозможно не понять.  — Димась, ты говоришь как блюститель закона. Я знаю, что ты и есть блюститель закона, но сейчас это как будто бы твоя основная проблема, — пожимает плечами Пчёлкина, вдруг зарывшись пальцами в его волосы и взъерошив их ещё сильнее, чем они были взъерошены до этого, — А если посмотреть на это если не с его точки зрения, то хотя бы с точки зрения его парня, как думаешь? Он хотел обезвредить преступника, которого бы мог пойти обезвреживать ты, и точно так же погибнуть, как эти его люди. Поэтому, ясное дело, он не слишком уж хотел говорить тебе о том, где находится Волков, потому что прекрасно понимал, что ты чуть ли не в одиночку туда сунешься. Ты бы сунулся, Дубин, точно говорю.  — Ну, может быть, но это не оправдывает того, что он нарушил закон, понимаешь? — звучит уже менее уверенно, и Диме кажется, что, будь у него возможность отрепетировать, он смог бы сказать это лучше. А ещё кажется, что неуверенность рождается из того, что он тоже хотел бы Августа оправдать. Даже если понятия не имел, каким образом.  — Может ты, конечно, удивишься, Димка, но его за это точно не посадят, так что для него этот факт не был важен. Это плохо, это ужасно, это отвратительно, он не законопослушный гражданин, я понимаю. А ещё он любит тебя, и поэтому хотел защитить куда больше, чем остаться в твоих глазах законопослушным гражданином, — пожимает плечами Пчёлкина, и теперь уже она выглядит так, как будто бы говорит совершенно очевидные вещи. А Дубин, если честно, даже и не понимает толком: то ли он хочет очень сильно возмутиться, то ли согласиться, то ли каким-то образом сделать и то, и другое. — А те ребята, думаю, были достаточно обучены и им платили огромные бабки за то, что они рисковали своей жизнью. Да, это грустно, что не свезло, но это не твой Август рисковал их жизнями, а они своими, когда решили пойти на работу, где риск для жизни — буквально первая должностная обязанность.  — Но он не говорил мне об этом даже после того, как это произошло. И как я могу доверять ему, если он будет скрывать от меня такие важные вещи? — не сдаётся Дмитрий, будто бы уже из принципа пытаясь найти вопрос, на который Юля всё же не сможет найти такого складного ответа. Ответа, который вдруг ломает абсолютно все моральные устои, каких придерживается Дима. Как будто бы кроет их чем-то более неоспоримым. Даже если это неоспоримое — крайне спорное суждение.  — Милый, ты себя видел? Ты выглядишь так, как будто бы не спал год, я бы тоже не хотела тебе рассказывать что-то, что тебя встревожит. От того, что ты узнал об этой вылазке, которая не принесла никаких результатов, твоя вера в то, что вы поймаете Волкова, повысилась? Я, если честно, очень в этом сомневаюсь, извини, — тут же, даже не задумавшись, отвечает она, и снова взъерошивает его волосы, то ли пытаясь взбодрить, то ли заставить смешно поморщиться, потому что, когда он делает это, посмеивается. Впрочем, уже мгновение спустя вдруг становится значительно серьёзнее, так, будто бы её только что подменили: — Дим, вы с ним очень-очень разные. У вас разное понимание того, что такое хорошо, а что такое плохо. И в своей голове он поступил правильно. Точно так же он думал, когда, помнишь, нашёл тебя и прислал тот букет. Ему это казалось романтическим жестом. Я не говорю, что нужно делать так, как делает он. Но вам нужно обсудить рамки дозволенного. И, даже если вы обсудите их все, несмотря на это останется что-то, из-за чего у вас будут возникать разногласия. Расставаться после каждого или пытаться искать компромисс — твой выбор. Я правда не знаю, как для тебя будет правильно. Но вижу, что с ним тебе лучше, чем без него. Может, это самое важное, как думаешь?  Дима набирает полные лёгкие воздуха, чтобы ответить, и ему даже кажется, будто бы у него в самом деле есть какой-то ответ, но это не так. В действительности он так и не находит, что сказать и как возразить. Потому что в его голове как будто бы вдруг разом начинает рушиться всё то, во что он так долго верил. Как минимум, философские вопросы о том, что есть добро, а что есть зло. И это зло будто бы и правда оказывается относительным. Потому что теперь Дубин уж точно не может назвать поступок Августа злом. И добром, естественно, тоже. Так, возможно, это всё-таки было что-то посередине? То, в существование которого он верил только в рамках классической литературы, где обычно поднимались такие вопросы.  Юля не заставляет его поверить во что-то прямо сейчас. Вместо этого она, увидев, что процесс запущен, снова переводит тему, заставляя хотя бы ненадолго отвлечься. Хотя, полностью, конечно же, не выходит. Потому что всё это уж точно должно уложиться в голове. Даже если не сегодня, и не сейчас. Но отчего-то начинает казаться, что он всё-таки совершил ошибку. Правда, пока не знал, хочет ли её исправить.  Следующий день на работе начинается примерно так же, как и все предыдущие в последнее время. Снова поиски Волкова, снова моральное напряжение в участке. Кажется, даже воздух уже дошёл до той самой консистенции, когда его можно легко разрезать ножом. Дроны работают отлично, но и они не всесильны. Призрак, очевидно, делает всё возможное, чтобы никто так и не смог его обнаружить. Кажется, будто бы он и вовсе уже сбежал, уехал из города, но отчего-то Диме, да и всем остальным тоже кажется, что это не так. Потому что Разумовский всё ещё в больнице, покалеченный, но живой. А Игорь, хоть и выглядел так, будто бы уже заведомо проиграл в этой их игре, которую какого-то чёрта устроил против него Волков, всё ещё не был побеждён до конца. А Этому уроду, очевидно, была нужна полная капитуляция. Причём, кажется, не только Грома, но и всего города, который он уже запугал и едва ли не поставил на колени. Один, безо всякой помощи. Что, если честно, чертовски пугало и сбивало с толку. Потому что казалось совершенно невозможным. Где-то к полудню атмосфера становится столь давящей и тяжёлой, что Дубин вдруг понимает, что ему срочно нужно выйти и проветриться. Потому что, кажется, дело не только в атмосфере, но и в нём самом: в какой-то момент Дмитрий начинает давить сам на себя, будто бы он может исправить ситуацию самостоятельно прямо сию секунду. Даже если в самом деле это вряд ли сможет сделать весь отдел, который с головой целиком и полностью погружён в это дело. И от этого, очевидно, следует отвлечься. Но не помогает ни кофе, ни ободряющая улыбка девушки-бариста, которая в этот раз всё же не пишет на его стакане свой номер. То ли из-за того, что уже даже не думает, что он может ей позвонить, то ли из-за того, что просто не хочет этого звонка. Если честно, он бы сейчас и сам был бы не слишком рад звонку от кого-то столь же измученного. Разве что, если это будет не Август, который теперь в принципе вряд ли ему позвонит. Если честно, прямо сейчас, всё, что мог с полной уверенностью заявить Дима, и это — то единственное, в чём он в принципе мог быть уверен — это тот факт, что он зверски устал. Настолько, насколько это в принципе возможно. Никогда в жизни не уставал так раньше. Не только из-за Августа, Игоря, Волкова и иже с ними. Нет, основная проблема была в том, что ни на одну секунду бодрствования его не отпускали все эти чёртовы мысли. Одна противоречила другой, за ней следовала третья, которая противоречила им обеим. И это буквально раскалывало голову на части. Даже в те редкие моменты, когда ему удавалось забыться в неглубоком беспокойном сне, весь этот ворох мыслей продолжал своё преследование.  Наверное, сейчас был не самый подходящий момент, чтобы расставлять всё по своим местам, чтобы отвлекаться от расследования, чтобы хотя бы на шаг сбиваться с собственного выстроенного и выверенного пути. Только вот он уже сотню раз говорил себе об этом, и каждый раз основная проблема была в том, что думать он не прекращал, как бы ни пытался себя заставить. Потому теперь, сидя на набережной прямо у воды, Дмитрий кутается в свой плащ и смотрит куда-то вдаль.  Ещё совсем недавно всё было так легко: Дубин мог с полной уверенностью сказать, кто хороший человек, а кто не слишком. К примеру, одним из самых лучших людей, несмотря на явные минусы, с самого начала бросавшиеся в глаза, он считал Игоря. Надёжного, доброго, несмотря на представляемую миру браваду, весёлого, горящего своим делом парня. Отличного полицейского. Теперь же всё видится совершенно иначе. Так, будто бы всё это время он смотрел на мутное отражение с водной глади, а теперь поднял глаза, увидев человека. Живого, из плоти и крови. Не непоколебимого героя, коим Дима и сам, пожалуй, хотел его представлять. Простого человека с такой кучей пороков, что теперь язык не повернётся назвать его хорошим. Даже вопреки призме дружбы, через которую он раньше смотрел на Грома. Он был совершенно неуправляем. Любую вещь, что говорило ему начальство, он делил на десять, а затем, так и не принимая к сведению, выбрасывал в помойку. Но, естественно, это не было основной проблемой. Куда важнее, что, при этом, он оказывался прав даже не в половине случаев. И, как правило, ему везло оставаться правым именно в тех ситуациях, из которых ему везло выходить сухим из воды. Потому что победителей в громких делах не судят, даже если они не подчиняются приказам.  Он был вспыльчив. Ровно настолько, что такой человек никак не мог работать в полиции. Непонятно, как это в принципе могло случиться, но, даже если это всё же случилось, у него всё ещё не было и не должно было быть права поддаваться собственным эмоциям. Он не должен был избивать других людей, не должен был иначе измываться над ними, Не должен был срываться на близких людях, которые его любили и всегда хотели помочь. Он был совершенно нетерпим. Нет, ни в коем случае, Дима не хотел, чтобы Игорь вот так в секунду поменял своё мировоззрение, но он должен был понимать, какие вещи следует говорить близким, а какие всё же не стоит. Он был слишком самоуверен. Нет, уверенность в себе, естественно, был просто отличным качеством, и Дубин прекрасно знал, что именно её ему так сильно не хватало. Но уверенность Грома в собственной работе и эффективности её методов была деструктивной. Он мог сколько угодно думать, что цели оправдывают средства, но это не так. И в действительности никогда не было так. Жаль только, что Дима пришёл к этому выводу несколько позже, чем хотелось бы.  А ещё был Август. Забавно, как сильно они с Игорем друг друга недолюбливали с учётом того, насколько они были похожи в основных установках. Тот ведь тоже считал, что цели оправдывают средства. Если цель благородна, если он хочет защитить любимого человека — он поступает так, как должен. И, даже если этот поступок буквально нарушает закон страны, где он находится, да и в общем-то любой другой страны, это не имеет значения, он всё равно в своём праве сделать это. Хольт ведь действительно был удивлён тому, что Дубину этот его поступок показался хотя бы сколько-то неправильным. Вероятно, похожей ситуация была и в тот момент, когда он, не спросив разрешения, начал искать о нём конфиденциальную информацию. Его целью в тот момент было найти Диму, и неважно, насколько самому Диме от этого было дискомфортно.  В то же время, несмотря на то, что это всё казалось ему совершенно обыденным и нормальным, Август всё равно был готов меняться. Он был неимоверно заботливым, способным на по-настоящему серьёзные чувства. Может, даже и сам их боялся, потому что вряд ли раньше когда-либо испытывал. А ещё он действительно был способен изменить мир к лучшему. Дмитрий абсолютно искренне верил в это и, более того, ни на секунду не сомневался, что рано или поздно так и произойдёт. Младший ван дер Хольт был именно тем человеком, который сможет подарить империи, созданной его отцом, новую славу, если не пойдёт по его стопам.  И, разумеется, был Дима. Тот самый, привыкший делить мир, людей вокруг, самого себя — абсолютно всё — на чёрное и белое. До сих пор он не видел никаких оттенков, словно бы их не существовало. Совершив не самый лучший и морально одобряемый поступок, Дубин сразу же решил линчевать себя. Потому что так правильно. Потому что, если человек совершает плохие поступки, он автоматически становится плохим. Но так ли это? Был ли плохим он, Игорь, Август? Кажется, абсолютно никто из них не мог называться таковым. Только почему всё это время ему было проще поверить в то, что другие люди действительно по-своему хорошие, а в том, что он не так уж и плох, постоянно возникали дополнительные сомнения?  Лишь теперь Дмитрий начинает понимать, что никогда не заслуживал осуждения со своей же собственной стороны. Потому что, даже совершая промахи, он старался оставаться хорошим человеком и действовать в соответствии с тем, что считал хорошим. Жаль, что для того, чтобы понять это, ему потребовалось так много времени и множество набитых шишек. Каждый человек должен уметь рефлексировать, обдумывать свои поступки, но гнобить себя за них неправильно. Теперь ему предстояло учиться относиться проще к самому себе. И к другим, кажется, тоже. А ещё понять, что нет безусловно плохих и безусловно хороших людей. Равно как и безусловного добра с безусловным злом. —Юноша, Вы здесь, наверное, девушку ждёте, да? — вдруг отрывает от мыслей голос пожилой женщины, остановившейся рядом с ним с корзиной небольших букетов. Естественно, не по составу, цветы в этом букете были явно куда более скромными, но оттого не менее красивыми.  — Я? Нет, не девушку, — отрицательно качает головой Дима, вымученно улыбнувшись, и переводит взгляд на старушку. На общем фоне катастрофы она выглядит как будто бы частью какого-то другого мира. Того, который всё ещё существовал, но в самом деле существующим не воспринимался. — Просто так сижу.  — Простите. А я Вас заприметила: такой симпатичный молодой человек, думала, точно на свидание пришли, хотела предложить букет для дамы, — бегло бормочет она и указывает на корзинку в своих руках, и Дубин снова невольно опускает взгляд на цветы. — Они по пятьсот. Дешевле не найдёте, это свои. У меня тепличка есть, я там выращиваю, а в магазине они сейчас дорогущие и не стоят толком.  А он в общем-то и не слушает толком. Будто бы и вовсе ощущение реальности теряет, погружаясь в воспоминания о тех временах, когда всё было совсем по-другому. Когда он раз за разом проверял телефон в ожидании сообщения Августа, с нетерпением ждал новой встречи, когда уже точно знал, что влюблён, и единственным, что его тревожило, был этот факт. Как же всё было просто тогда, как же всё тяжело теперь.  — Дайте мне, пожалуйста, один. Сдачи не нужно, — выдыхает Дмитрий, протягивая женщине тысячную купюру и принимая упакованный в прозрачную плёнку букет. Та ещё с минуту благодарит, а Дима понимает, что и больше бы дал, если бы было больше.  Ведь эта старушка, сама того не ведая, заставила его сделать то, что он должен был сделать ещё вчера, после разговора с Юлей. Потому что она была права. В начале отношений не всегда бывает всё гладко. И, если не бороться за собственные чувства, не будет ни единого шанса остаться вместе. Всегда появится что-то, будь то нечто глобальное или же пустяковое, что станет преградой. Не бывает людей подходящих друг другу идеально. И тот факт, что они с Августом не были одинаковыми, не являлся секретом для них обоих с самого начала. То, на что был способен Хольт, пугало. И не меньше пугало то, что сам Дубин был готов смириться с этим. Но и это не делало его плохим человеком. Всего лишь любящим. Наверное, именно поэтому Дима набирает сообщение, не задумавшись о том, насколько это будет правильно, ни на секунду. Дмитрий Дубин: Как только всё это закончится, мы обязательно встретимся и поговорим о том, как быть дальше. Прости, если я был слишком резок. Я не хочу расставаться с тобой и люблю тебя.  И, стоит Диме преступить порог участка, становится совершенно очевидно, что развязка уже близка: на большом экране он видит лицо Волкова, забаррикадировавшегося в студии местного телеканала. Только вот отнюдь не ясно, какой именно будет эта самая развязка. Пожалуй, именно поэтому на несколько секунд повисает мёртвая тишина. В голову каждого из присутствующих в один момент приходит мысль о том, что в этот раз на кон поставлено слишком много. Даже больше, чем в момент бесчинств Чумного Доктора.  — Найди Грома, — вдруг командует Архипова, обращаясь конкретно к нему. Дубин уже сейчас точно знает, где его искать и, кажется, что делать дальше. Особенно когда смотрит на экран и, среди кодов видит то самое роковое: «Black Margot». Может, пока никто не уверен в том, что всё даже гипотетически может сложиться в их пользу, но он сделает всё возможное, чтобы так оно и было. Не один, со своими друзьями. Ну, или кем там их теперь считал Игорь.