Какая нить ведёт к тебе?

Дима не знает, сколько дней проходит, потому что все они превращаются в один сплошной день сурка. Август время от времени приходит, вытаскивает его из хранилища. Не всегда на ночь, иногда просто поесть или попить кофе. И, если честно, Дубин в какой-то момент начинает верить, что нашёл самого идеального мужчину в мире, потому что он относится к этому с пониманием, не раздражается. Просто проявляет заботу. В какой-то момент Дмитрий уже даже смиряется с тем, что с высочайшей долей вероятности их уже давным-давно заподозрили в отношениях все, кому не лень. Справедливости ради, к этому он относился более чем спокойно. Да, возможно, по большей части его коллеги убедились в том, что он состоит в отношениях с мужчиной, но ведь они не выпячивают это на всеобщее обозрение. Кто-то, разумеется, будет осуждать и обсуждать, но никто не имеет никакого права в это лезть. А если и полезет, Дима сумеет дать отпор, в этом он ни капельки не сомневался.  За время его практически безвылазных посиделок в хранилище улик происходит уйма вещей, о которых он узнаёт урывками. Но, естественно, не о всех. О том, что касается расследования, он расспрашивает коллег максимально подробно, пытаясь уловить важную информацию. Естественно, самым важным становится тот факт, что Юля выпустила своё расследование, где рассказала, кто на самом деле является тем самым загадочным подрывником. Это оказывается похоже на сюжет какого-то сериала, если уж совсем честно. Оказывается, лучший друг Разумовского — Олег Волков — не умер в Сирии несколько лет назад. Нет, он нашёл себя в работе наёмника, подстроил собственную псевдосмерть и исчез с радаров. Во всяком случае, о том, что он очень даже жив, знал лишь ограниченный круг людей. К примеру, Отряд мертвецов. Что-то в тысячу раз более пафосное, чем Отряд самоубийц из комиксов и кино, только без суперспособностей. Но определённо с тем же набором моральных качеств. Но зато теперь многое встаёт на свои места. Как Дима и ожидал, подрывник оказывается близким человеком Разумовского. И всё происходящее действительно можно было считать самым настоящим актом мести. Но, учитывая его опыт и умение заметать следы, не оставалось сомнений в том, что он искал что-то помимо взрывчатки. Дело точно не могло быть только в ней, потому что в противном случае он не мог бы действовать так небрежно. Оставалось понять, что именно он искал, и в этом, пожалуй, крылась главная проблема.  Пока другие ребята из их участка искали похожих на Волкова людей, опрашивали знакомых на предмет возможной встречи с ним, даже нашли предположительное бывшее убежище, где он прятался раньше. Правда, там была лишь разруха и, кажется, следы нападения. Особо позитивные сотрудники даже решили, что Волкова кто-то грохнул. К примеру, свои же ребята из Отряда мертвецов. Но Дубин, несмотря на обычно вполне себе позитивный настрой и отношение к жизни, подобной позиции не разделял. Потому что понимал, что, вероятнее всего, Призрак всё так же жив и здоров. После той информации, которую о нём удалось раскопать, было совершенно очевидно, что вот так просто убить себя он не даст. Скорее, не задумываясь грохнет любое количество людей, которое к нему придёт. Тем труднее была ситуация и тем больше зацепок было необходимо. И Дима правда старался их найти всё это время.  Отчего-то Дмитрию казалось, что прямо сейчас он нужнее здесь, в этом чёртовом подвале, где уже, если честно, было совершенно некомфортно находиться. Стены давили, а эти бумажки-вещи-улики он просто уже не мог видеть. Даже приходя сюда после непродолжительного, но всё же отдыха, Дубин чувствовал себя в западне. Но продолжал работать. Спокойно, размеренно, не суетясь, потому что от суеты и нервов одни проблемы. Это совсем не его стиль работы. Его стиль — это полная сосредоточенность, которую он и проявлял.  Потому обнаружить очень важную находку было, разумеется, очень приятно, но в то же время где-то в голове Дима понимал, что это вполне закономерно. Потому что его успех — не случайность и везение, а следствие предпринимаемых действий. Неизвестно, что именно на него так влияло и заставляло так думать, но это было неимоверно здорово. Может, следовало благодарить Фёдора Ивановича. Возможно, Юлю, которая тоже всегда в него верила. Или же Августа, который, может, и не был включён в его расследования, но всё равно оказывал на них огромное влияние своим присутствием. Но ещё Дубин чувствовал, что должен благодарить самого себя. В том числе и за то, что смог в себя поверить.  Но зазнаваться, естественно, нельзя. Потому что работы ещё предстоит непочатый край. Тайник от, очевидно, украденной Волковым флешки он нашёл, но теперь нужно было понять, что это вообще значит. И сделать это Дима планировал с Игорем. Пора уже зарыть их топор войны и снова работать вместе, потому что их работа эффективна.  Правда, едва покинув злосчастное хранилище, Дмитрий узнаёт кошмарную новость, от которой мороз бежит по коже. Волкова нашли. Нашли в заброшенном казино. Поехали туда, но вместо Призрака там оказался другой человек. Тот, кто точно не должен был там оказаться. Ушедший в вынужденную отставку Фёдор Иванович, которому в пору готовить к посадке грядки на даче, пить чай на веранде с тётей Леной. Вместо этого он оказался очередной пешкой в игре Волкова против Игоря.  — Дим, туда уже отправили сапёров, всё будет в порядке, посмотри на себя, тебе надо отдохнуть, хотя бы постараться, а потом уже ехать с холодной головой, — коллега Таня ловит его за предплечье, когда он уже выскакивает из участка, чтобы поехать туда, в казино. Где он сейчас, очевидно, нужнее, чем в треклятом участке.  — Со мной всё будет в порядке, я отдохну, обязательно отдохну, как только Волкова за решётку отправим, — отвечает полный решимости Дубин. Может, он не проявлял свою неприязнь и ненависть так же, как это делал Игорь, но сейчас всё это определённо испытывал так сильно, как никогда.  Дима даже никогда не думал, что способен на такую ярость и злость. Просто не видел в себе ничего подобного. Но обнаружил её в себе в тот момент, когда увидел Прокопенко на огромной куче, по-видимому, всего, что Волкову попалось под руку. Весь обвешанный проводами, с самодельной взрывчаткой на груди и рукой на кнопке, что должна была эту взрывчатку активировать.  Конечно, Дмитрий даже и представить себе не мог, что сейчас творилось в голове и душе Игоря, но и сам испытывал нечто неописуемо кошмарное. Такое, что ни с чем не сравнишь. Этот страх… нет, не страх, какой-то совершенно невероятный по силе ужас окружил его со всех сторон. Шага не позволил ступить ближе. Ни к Грому, ни к Фёдору Ивановичу, рядом с которым уже возились сапёры, пытающиеся обезвредить эту чёртову взрывчатку. А в голове отчего-то каждую секунду раздавался новый звук взрыва, как тот, который он услышал, когда стал случайным свидетелем расправы над начальником тюрьмы.  Как вдруг раздался телефонный звонок. Очевидно, от Волкова. Больного ублюдка, которому не только нравилось издеваться над Игорем, но и как вишенка на торте дарить зияющий страх всем жителям города. Напряжение нарастает с каждой секундой. А Дубин, никогда не веривший в Бога, начинает читать молитву про себя. Ту, которую обычно перед сном читала его бабушка, когда он приезжал к ним с дедулей в деревню на лето. Потому что никакой другой просто не знал. И в то же самое время не знал, на кого и что надеяться. Кажется, Прокопенко тоже молился и тоже про себя, не вслух. А ещё плакал, но улыбался сквозь слёзы. Встретившись с ним взглядом, Дима тоже попытался улыбнуться, но не вышло. Как будто бы он снова посмотрел на отца незадолго до его смерти.  Когда Дима видел его в последний раз, был ещё совсем ребёнком. Наверное, поэтому немного испугался этой картины. Тогда папа был после третьей химии и нескольких операций. Лысый, без бровей, совсем обессиленный. Он умирал дома, поэтому даже запах предстоящей смерти Дубин запомнил хорошо. Но, несмотря на адскую боль, отец улыбался тогда. И даже слушал его бессмысленные рассказы о новой прочитанной книжке про Шерлока Холмса. Тогда Дима сказал, что станет полицейским. И, может, вслух этого папа произнести не смог, но по взгляду было видно, что он верил. Теперь Дмитрий смотрел на второго своего отца, который тоже верил в него больше, чем кто-либо. И никак не мог даже допустить мысль о том, что лишится его. Лишится не только его поддержки, интересных бесед с ним, странных шуток. Даже поездок на дачу, где им в прошлом году пришлось копать несколько соток картошки и собирать овощи. На их нытьё, что, дескать, не хочется заниматься этим в выходные, Прокопенко только добродушно отвечал, что зато зимой будут закатки. Так оно и вышло, вон, несколько банок до сих пор дома лежало. Всё это казалось таким пустяком тогда, но таким важным теперь. Тем, за что цепляться всеми конечностями хочется, лишь бы не потерять.  Но вдруг поток его мыслей прерывает голос Игоря. Его громкий душераздирающий крик, за которым следует… ничего.  — Получилось, — вдруг шепчет, словно не до конца веря в собственные слова, один из сапёров, который будто уже и сам был готов умереть вместе с Фёдором Ивановичем, кажется, потерявшим сознание.  Лишь теперь Дмитрий бросается к нему. Пытается понять, в порядке ли, но слишком близко его не пускают, пока не проверят, нет ли другой взрывчатки, и действительно ли эта не рванёт. В процессе аккуратно спускают Прокопенко вниз, и Дубин сжимает его руку, бормочет, что они обязательно поймают Волкова, как будто бы тот его слышит. Самое главное, что он жив, что он дышит. Пара минут на проверку, действительно ли взрывчатка деактивирована, и в помещение наконец-то впускают врачей, которые суетятся вокруг Фёдора Ивановича. А Дима, кажется, и не видит этого, потому что перед глазами всё плывёт, слышит только, что Прокопенко просто потерял сознание от перенапряжения. Он кое-как подходит к Игорю, примостившемуся прямо на полу и садится на корточки с ним рядом. С полным пониманием того, что они срочно во что бы то ни стало должны поймать этого урода, и не позволить ему больше угрожать ни одному человеку, будь этот человек хорошим или плохим — не суть. Ни один человек не заслуживал пережить того, что пережил начальник тюрьмы или же Фёдор Иванович. Едва ли у кого-то повернулся бы язык с этим поспорить.  — Я знаю, кто за всем этим стоит, — выдаёт Дима, прислоняясь лбом к чужому виску. Знает, что тот в шоке и в невероятной ярости, направленной к Волкову. Потому что тот действительно был готов и глазом не моргнув убить Фёдора Ивановича, если бы не вовремя подоспевшие сапёры, рискнувшие собственной жизнью ради его спасения.  И Дубин где-то в глубине души понимает, что не совсем правильно сейчас пускать находящегося в состоянии аффекта Игоря к Разумовскому, который напрямую связан со злодеяниями Волкова, но в то же время как никто другой осознаёт, что другого времени не будет. Что произойдёт завтра? Этот урод схватит Юлю и будет пытаться убить её? А что, если в этот раз у него получится? Сегодня стало совершенно очевидно, что Волков — самый настоящий псих, который способен на всё. Чего ради? Чтобы Игоря наказать? Судя по тому, как ужасно Гром выглядел сейчас, наказан он был более чем достаточно. Причём, в том числе и самим собой, как это и происходило обычно.  — Что ты узнал? — хриплым голосом задаёт вопрос Игорь, не отрывая от него взгляда. Взгляда такого сумасшедшего, что Дима вдруг на секунду всё же жалеет о том, что начал этот разговор. Потому что, кажется, даже на него Гром мог в любую секунду броситься с тем же остервенением и агрессией, что могли бы быть направлены на Волкова.  — Он был в хранилище вещдоков в день нападения на тюрьму. Взял взрывчатку Разумовского и какую-то флешку, которая была спрятана в тайник. О ней явно мог знать только Разумовский, так что всё это, скорее всего, его рук дело, Игорь, — выдыхает Дубин, сжимая руку на плече Грома, будто бы это могло хотя бы немного помочь ему успокоиться. Но, очевидно, не могло.  Да и, справедливости ради, сам Дима тоже не мог оставаться спокойным в такой ситуации, как бы ни хотел. Потому что всё произошедшее как будто бы немного надломило внутри. Всё это с первых же секунд казалось личной трагедией, общей проблемой. Но теперь это стало ещё более очевидно, чем раньше. Сейчас это было чем-то в тысячу раз более личным. Не только для Игоря, против которого была эта война, но и против каждого, кто знал и любил Фёдора Ивановича, а таких людей было очень много. Потому что это буквально был самый светлый человек из всех, которых Дубин когда-либо знал.  — Убью, тварь, — едва не рычит Гром, и теперь Дима сжимает уже оба его плеча, не позволяет встать, хоть и понимает, что физически тот сильнее и, если вдруг захочет, сможет подняться. Но сейчас это не столь важно. Самое главное — донести до него, что угрожать жизни Разумовского они не станут.  — Игорь, я знаю твои методы работы, но ты не должен терять голову. Успокойся. Не ради Разумовского или тем более Волкова. Ради Фёдора Ивановича, он такое точно не одобрит, — и они, очевидно, оба это знают. Прокопенко уж точно не хочет увидеть своего названого сына на скамье подсудимых. Не хочет узнать, что тот вдруг перешёл черту, а сейчас это было более чем реально, учитывая все последние события.  — Поехали, — рявкает Гром, и становится очевидно, что его слова он вряд ли хоть как-то воспринял. Что в общем-то было не в первый раз, но сейчас проблема стояла наиболее остро. Но не поехать с ним Дима не может. Потому что точно знает, что один Игорь там точно слетит с катушек и убьёт Разумовского. И, даже если предположить, что тот признается, для чего эта чёртова флешка, после этого Волкова уже будет не остановить.  Их отношения с Сергеем Дубин не понимал. Вроде как, Волков без раздумий сыграл в воображаемый ящик, и позволил Разумовскому думать, что мёртв, но в то же время, едва узнав, что Сергей в лечебнице, условия в которой были похуже, чем в тюрьме, тут же прискакал помогать ему. Но, даже исходя из имеющихся вводных данных, было совершенно ясно, что, если вдруг с Разумовским что-то случится, Волков с огромным удовольствием запустит в воздух вообще весь Питер, а этот вариант, очевидно, не нравился никому, включая взбешённого Игоря.  Плывут в лечебницу они в полной тишине. И, если честно, Диме кажется, что, если вдруг он прервёт это молчание, Игорь собственными руками выкинет его за борт. Это кажется всё более вероятным с каждым взглядом, кинутым на него. Дубин буквально всем своим нутром чувствует, что Гром зол на него. Не из-за происходящего сейчас. Может, до него дошли слухи по поводу его отношений с Августом. И, возможно, даже к лучшему, что он сейчас не в состоянии это обсуждать. В идеале хотелось бы, чтобы они обсудили это только после того, как всё закончится. К этому моменту будет ясно, что Хольт не причастен к взрывам, и проблема будет только одна — любовь Дмитрия к мужчинам. Но это сейчас кажется крайне незначительным.  И становится всё менее значительным с каждой минутой их нахождения в больнице. Здесь Диме бывать не приходилось, он только слышал, что место просто кошмарное, но сейчас в этом убедился. Почему вообще надзорные органы позволяли кому-то держать людей в таких условиях? Особенно учитывая, что здесь над ними, вероятно, проводились опыты. И Дубин был готов поспорить, что жертвой таких опытов стал и Разумовский. Тот выглядел совершенно уничтоженным. Казалось, что он в действительности ничего не знает и не понимает, но Дмитрий понятия не имел, как убедиться в этом наверняка. А затем всё окончательно вышло из-под контроля.  Таким Грома ему видеть ещё не приходилось. Кажется, он и не был таким никогда. Жестоким, лишённым всяческой жалости. А вот у самого Димы сердце сжималось от каждого крика, что издавал Сергей. Потому что теперь-то он был почти уверен в том, что Разумовский не причастен к происходящему. И не знал, что происходит. А вот Игорь не верил в это. Или не хотел верить, ослеплённый яростью, потому что кто-то посмел угрожать близкому для него человеку. И Дубин видел, чувствовал, что он убьёт Сергея сейчас. Даже глазом не моргнёт. Поэтому выбора просто не остаётся.  Пережить эту ночь оказывается в сотню раз тяжелее, чем одну из тех бессонных, проведённых за работой. Или даже чем одну из ночей, когда его мучили панические атаки. Потому что сейчас его мучает нечто куда страшнее — совесть. Она заставляет думать о том, правильно ли он поступил, когда рассказал Игорю про флешку, когда поехал с ним к Разумовскому, когда стоял и смотрел, как Гром вымещает свою злость на Волкова на беззащитном человеке. То, что Сергей ничего не знал, стало очевидно почти сразу, но Игорь, кажется, даже не хотел этого осознавать. Поэтому Дима прекрасно понимал, что сделал: он сделал то, что должен был, когда вколол Грому это чёртово снотворное.  Несмотря на его содействие, санитары оказались к нему не слишком позитивно настроены, и не позволили остаться с Игорем, выставили из лечебницы. Естественно, Дубин настойчиво пытался проникнуть обратно, потому что не хотел уходить, пока лучший друг не оправится. Тогда его ждал короткий разговор с самим Вениамином Самуиловичем Рубинштейном. Молва о нём шла отнюдь не самая лучшая, но вёл он себя, как любой кинозлодей: максимально приветливо и по-доброму. Пообещал, что Диме не о чем беспокоиться, и с Игорем всё будет в порядке, максимум завтра днём его отправят домой. Бдительность это не успокоило, поэтому Дима пригрозил, что вернётся к завтрашнему вечеру, если вдруг Игоря ещё не будет дома.  Утро тоже пережить оказывается трудно, но уже совсем по другой причине. Часам к девяти он уже стоял у дверей больницы, куда положили Фёдора Ивановича, но, как оказалось, посещение посетителей начиналось строго с полудня. Дожидаться Дубин решил прямо так, чем, кажется, сильно раздражал медсестру приёмного покоя. Потому что как минимум двоих человек она пропустила до полудня, а его заставила сидеть и ждать до официального начала посещения.  Лежал Прокопенко в терапевтическом отделении, что радовало. Во всяком случае, это значило, что за эту ночь не произошло ничего плохого. Потому что пожилому человеку, пережившему такой стресс, могли грозить совершенно разные проблемы, в том числе и с сердцем. Но, кто бы сомневался, держался тот бодрячком. Это Дмитрий заметил сразу, оказавшись в палате.  — Фёдор Иванович, здравствуйте, — улыбается Дима, входя внутрь, и ставя на тумбочку рядом с кроватью пакет с фруктами и всякими сладостями к чаю. Помимо Прокопенко в палате больше никого не оказывается, хотя рассчитана она на двоих. Даже странно. Хотя, возможно, с учётом произошедшего, Архипова подсуетилась. — Как Вы тут?  — Да как я? Как видишь, вот, лежу тут один, скучаю, — голос звучит очень слабо, но Дубин видит, как Фёдор Иванович бодриться пытается. Как обычно, не показывает, что ему тяжело. Даже несмотря на все детали произошедшего, после которых, казалось бы, кто угодно взвоет. — Раньше, знаешь, в больницу ляжешь, человек восемь в палате, у кого шахматы, у кого карты, у кого домино. Всегда заняться есть чем, а тут одна брехня по телевизору.  Дмитрий усаживается на соседнюю койку и облегчённо выдыхает. Кажется, всё и правда в относительном порядке, потому что, будь это не так, Прокопенко вряд ли ворчать стал. И, если уж совсем честно, именно такой скуки Дима ему и желал. Главное, чтобы без таких же неординарных событий, подобно вчерашнему. И всё же, спрашивать о том, как Фёдор Иванович вообще Волкову попался, не рискует. Понимает, что его и так вопросами уже замучали и замучают после. Равно как и понимает, что Волков вряд ли настолько глуп, что держал Прокопенко в сознании, пока свой план возмездия реализовывал. Знал же, что Фёдор Иванович попытается сбежать. И, до того момента, пока это не стало смертельно опасным, он бы обязательно попытался.  — А самочувствие-то как? Что врачи говорят? — всё же не успокаивается Дубин, на всякий случай повнимательнее глядя на него, будто бы пытаясь найти признаки недомогания. Потому что, сколько бы тот ни храбрился, поводов переживать от этого меньше не становится.  — Да что ж ты будешь делать, а? — отмахивается Фёдор Иванович, заставляя Диму нервно усмехнуться. Да уж, кажется, он пытался делать вид, что живее всех живых, так что вопросы о самочувствии оскорбляли его до глубины души. — Ленка, вон, всю плешь проела, теперь ты. Сейчас ещё Игорь… кстати, а где Игорь-то?  — Да он… я думаю, зайдёт попозже, — не отвечает напрямую. Потому что не знает, что сказать. Прокопенко явно не обрадует, что Гром в этот раз натворил. Каждый раз, когда Фёдор Иванович видел, что Игорь поступает не лучшим образом, он жутко расстраивался. Да, вида не подавал, отшучивался даже, но переживал. Вероятно, переживал о том, что закончить он может так же как отец. Да и о том, что неправильное что-то в него вложил, когда воспитывал. Не говорил прямо, но Дима даже на семейных посиделках (на которые он почему-то всегда тоже приглашался, что, если честно, очень грело) это замечал, когда Гром с гордостью рассказывал о том, как очередному преступнику лицо хорошенько расквасил.  — Вы с ним не ладите сейчас, да? — зрит в корень Прокопенко и, если честно, даже не по себе от его вопроса становится. Да, не ладят, но Диме до сих пор не хотелось говорить об этом вслух, потому что скажет — и это уже точно правдой окажется. А пока что, вроде как, такая, полуправда. — Ты, Димка, только не бросай его. Знаю, как это трудно. По себе знаю. Ты даже не представляешь, какие ссоры у нас с его батей были, о-о-о. Тот тоже без тормозов был. А Игорёк местами даже труднее будет. Но ты ему очень нужен, даже если он пытается сделать вид, что это не так. — Спасибо, — в этот раз улыбку из себя приходится выдавить. Потому что Дмитрий понимает прекрасно, что с Громом у них сейчас полоса такая… не самая приятная. И пройдут ли её они? Хотелось бы верить, что да. Только вот пока что ставить на это даже рубль в казино он точно не стал бы.  А Фёдор Иванович, как обычно, понимает, что тема, вроде как, щекотливая оказывается, потому на продолжении её обсуждения не настаивает. Сам переводит. И от этого становится немного легче. Во всяком случае, ровно до того момента, когда прямо у входа в больницу Дубин вдруг Игоря встречает. И с одной стороны это облегчение вызывает, а с другой заставляет нервничать, потому что, завидев его, тот начинает хмуриться сильнее, чем обычно.  — Игорь, я рад, что ты в порядке, — отчеканивает Дима, а тот будто бы мимо пройти намеривается, но останавливается. И теперь начинает казаться, что попытка заговорить с ним прямо сейчас — не такая уж и хорошая идея. Потому что он явно злится. За вчерашнее или за что-то ещё, чёрт его знает. Самое главное, что злится, поэтому приходится за пару мгновений подготовиться к очередному серьёзному разговору. — Вся эта херня, которую я слышал про тебя и Хольта теперь обретает смысл, — Дубин выдыхает, позволяя Игорю выговориться, потому что понимает, что, если полезет прямо сейчас, ситуацию это не спасёт. Тот в любом случае выйдет из себя. Уже вышел. — На чьей ты вообще стороне? Я думал, что на правильной, пока ты не кинулся на меня с грёбаным шприцом и не впустил охрану.  — Игорь, — глядя сейчас на Грома, Дима не может сопоставить этот образ с человеком, которого знал, которого считал одним из самых близких. Это будто бы загнанный зверь. — Ты ведь сам понимаешь, что Разумовский ничего не знал. Ты бы убил его. То, что ты делал, было неправильно.  — А то, что ты якшаешься с Хольтом, который во всём этом виноват — охренительно правильно, да? — Игорь ухмыляется и подходит к нему ближе, останавливается напротив, смотрит сверху вниз, но и Дмитрий взгляда не отрывает, в случае чего готовый отстаивать себя и, естественно, Августа тоже. — Нет, я понимаю, он запудрил тебе мозги и всё такое, через тебя поближе к полиции подобраться хотел, а ты добрый малый — повёлся, но ты же не тупой, Дим. Ты должен был понять, что этот клоун тебя использует.  Гром как-то как будто бы даже по-отечески кладёт руку на его плечо, а сам Дубин тем временем поверить не может в то, что всё это выслушивает. Игорь, кажется, вполне искренне считает, что общение с Хольтом — не выбор Димы. Не его осознанное решение. Как будто бы он малый ребёнок, который сам не может решить, с кем ему общаться и строить отношения. Но вопрос этого, кажется, Гром намеренно обходит.  — Откуда ты вообще всё это взял? Игорь, мы с ним встречаемся. И знакомы ещё до того, как начались все эти взрывы. И, если уж на то пошло, в начале он совсем ничего не знал о моей работе, а потом я просто не рассказывал ему ничего лишнего, я же не идиот, — выпаливает он, понимая, что все эти слова — та же красная тряпка для быка. Потому что это именно то, чего Гром совершенно не хочет слышать. Та самая неудобная правда, существование которой он обычно предпочитает не признавать.  — Какие отношения? Димон, я тебя знаю, ты же не пидор, — и вот, тот самый взгляд, который Дубин так сильно не хотел увидеть со стороны лучшего друга. Кто бы ни смотрел на него так, ещё ни разу это так сильно не ранило. Игорь смотрел на него как на прокажённого, кричал что-то, жестикулировал, будто бы пытался вдолбить, что ему, чёрт возьми, виднее. Дима даже не слышал и не слушал. Потому что сейчас перед его глазами происходило именно то, чего он так боялся — рушился образ героя. Того самого, в которого он верил чуть ли не больше, чем в самого себя. А Гром всё не унимался: — … я же реально думал, что ты нормальный.  — Нормальный? В чём заключается нормальность? Кто тебе сказал, что она именно в том, чтобы любить людей противоположного пола? То, что меня привлекают мужчины — не проблема и не болезнь, но, если даже ты воспринимаешь это так… всё то время, пока мы дружили, моя ориентация была такой же, как и сейчас, что изменилось? — кажется, что слова, призванные успокоить Грома, только раздражают его ещё больше. Он снимает с себя кепку, взъерошивает волосы, будто бы хоть как-то пытается занять руки, при этом ещё и шагая вокруг, словно заведённый.  — Да как ты не понимаешь? Всё изменилось! Я тебе руку жал, обнимал тебя, а ты… — снова остановившись напротив, Игорь вдруг сплёвывает прямо ему под ноги, демонстрируя своё пренебрежение. И Дима понимает, что это всё на эмоциях, что потом Гром пожалеет о своих импульсивных поступках, возможно даже смягчится, но сейчас это кажется какой-то абсолютной катастрофой. Пускай и пустяковой на фоне всего происходящего. — Валил бы ты в Европу с Хольтом и его вонючими дронами. Пусть там теракты устраивает. Волкова тоже можете с собой забрать. — С чего ты решил, что это он? — понимает, что нет ни малейшего смысла в попытках убедить Игоря в том, что их отношения — это нормально, что ничего в сущности не поменялось, потому что он тот же самый человек, которого Гром знал всё это время (чего не скажешь о нём самом). Потому что это не имеет смысла сейчас. Возможно, когда-то придёт время, и они смогут поговорить нормально, без конфликтов. Но это время точно наступит не сейчас, когда эмоции в самом деле зашкаливают у обоих. — Кроме того, что ему это выгодно, есть какие-то улики? Игорь, ты не можешь обвинять человека просто так.  — Ты вообще в курсе, что нашли в прошлом убежище Волкова? — на вопрос Дима не отвечает, потому что в самом деле не в курсе. Нет, он прекрасно знал, что ещё пару дней назад было найдено место, где тот долгое время скрывался, но к собственному стыду не знал никаких деталей о вылазке туда, кроме того, что самого Волкова там не было. От него осталось только множество разрушений и вероятные жертвы, от которых он избавился, потому что тела не были обнаружены, только кровь и следы борьбы. — В обломках нашли фрагменты костюмов Хольта. Знаешь, что это значит?  Тело на несколько мгновений цепенеет. И, кажется, даже Игорь понимает по его лицу, что эту информацию Дима не слышал ранее. Даже слегка смягчается, но только на пару секунд. Затем как будто бы вспоминает, что перед ним стоит «пидор», которого жалеть не стоит. Несмотря на то, что это, вроде как, твой лучший друг. Наверное. Во всяком случае, был таковым до недавнего времени. Иронично, как легко одной фразой можно было такую дружбу убить.  — Это значит, что твой этот дружок пытался замести следы, но только у него это не до конца получилось, — Дубин не хотел слышать эту фразу. Правда, искренне не хотел. Потому что и мысль такую был не готов допускать. Но не мог не признать, что этот вариант казался слишком уж логичным. Настолько, что даже от самого этого факта было страшновато.  Что, если это правда? Если всё это время Август вёл двойную игру. Нет, разумеется, Дмитрий никак не сомневался в том, что Хольт его не использовал. Верить в такое было бы крайне нелепо. Но вот в то, что, приехав в Питер, он решил совместить приятное с полезным… нет, всё равно не верил. Но, как грамотная ищейка, а ведь именно так его назвал Фёдор Иванович, должен был допускать все возможные варианты. Даже если для него самого они были неприятными и травмирующими. Дело ведь не в нём. Не в нём, а в том, что рядом с ним мог быть человек, который причастен ко всему происходящему. Но что-то внутри отвергало эту версию. И не беспочвенно, оно ведь даже взывало к здравому смыслу.  — Даже если так, — признать тот факт, что Август узнал, где находится Волков, но не сказал об этом полиции, вместо этого отправил разбираться своих людей, оказывается куда проще. Даже если своего рода это тоже предательство и, что ещё важнее, преступление закона. Но даже не близкое к пособничеству терроризму. А вот вариант, что кто-то другой купил костюм Хольта и пошёл разбираться с чёртовым Призраком казался куда менее реалистичным. Слишком уж много совпадений. — Он не стал бы работать с Волковым, зная, что мне может грозить опасность. Я в любой момент мог оказаться там, на месте взрыва. Ты бы стал так рисковать Юлей когда-нибудь?  — Ещё раз сравнишь мои отношения с Юлей с вашим пидорством, я не посмотрю, что ты… — и Дубин знает прекрасно, что именно в этот момент Гром сказать хочет. Хочет, но не может. Потому что язык не поворачивается больше назвать человека, к которому он вдруг из ничего выдумал себе неприязнь, своим другом. Это даже забавно, учитывая, что сам Дима всё равно продолжает его считать таковым. Или, впрочем, нет. Не забавно, обидно скорее, потому что теперь это как будто бы и не имеет отношения ни к какой дружбе. Потому что друзья принимают друг друга такими, какие они есть. Он ведь принимал Игоря безусловно, со всеми его недостатками, коих было множество. — Короче, не сравнивай.  Как обычно, Грому оказывается крайне важно оставить последнее слово за собой, и он уходит. Уходит, ещё раз кинув осуждающий взгляд на Дмитрия, который остаётся стоять здесь. Наедине с собственными растрёпанными чувствами. И пониманием того, что откладывать разговор с Августом он больше не сможет. Долгое время Дубин убеждал себя в том, что не должен сейчас размениваться на пустяки. Не должен отвлекаться от самого главного, но что в итоге ему удалось выяснить? Он понятия не имел, что именно находится на той флешке, которую украл Волков. Не знал, где находится Волков, не знал, каким будет его следующий шаг. И, что не менее важно, не знал, причастен ли человек, которого он любит, к событиям, которые перевернули жизнь города с ног на голову.  Что же, зато теперь он знал точно, что Хольт скрывал от него что-то. Будь то причастность к терактам или попытка совершить самосуд над Волковым. Да, это были очень разные по своей сути и масштабу события, но в то же время похожие между собой. Ещё с самого начала, боясь вступать в отношения с Августом, Дима боялся довериться ему. Потому что понимал прекрасно, что высока вероятность, что его доверие могут обмануть. Точно так же он доверился обещанию Хольта не нарушать его анонимность когда-то. Но к чему это привело? И теперь ничего не изменилось. Только на кону теперь стояло куда больше, чем информация, которую можно нарыть о нём в интернете. Теперь на кону почти всё, что для Дубина было ценно. Но насколько важным это считал Август? Разумеется, Дубин прекрасно знал, что должен сделать сейчас: вызвать такси, поехать к Августу, расставить все точки. Только вот теперь разговора боялся уже он. Потому что знал, что должен прекратить эти отношения. А ещё знал, что, по-хорошему, должен выполнить свои должностные обязанности и задержать Августа ван дер Хольта, вне зависимости от того, большее или меньшее преступление он совершил. Только знал, что сделать этого не может. И, кажется, нашёл ответ на вопрос о том, хороший ли он человек.