Какая нить ведёт к тебе?

Если бы однажды кто-то предложил Диме составить десятку самых кошмарных своих дней, этот точно был бы в тройке лидеров. Полицию, кажется, в один момент просто парализовало вместе со всем остальным городом. На Фёдора Ивановича и вовсе было кошмарно смотреть, ведь он пытался не только оправдаться перед вышестоящим руководством, придумать, как действовать в этой ситуации, но и готовился к пресс-конференции, на которой ни в коем случае не должен был ударить в грязь лицом, но в то же время был почти уверен, что ударит. Журналисты Прокопенко никогда не жалели и задавали максимально животрепещущие вопросы. А он, в свою очередь, не мог ответить откровенно. Только теми словами, которыми можно и нужно отвечать, не более того. Потому и заклёвывали его журналисты каждый раз, ни капельки не жалея.  К сожалению, смотреть на несчастного Фёдора Ивановича, которому репортёры не дают толком и слова вставить, было не самым удручающим событием даже за вечер этого слишком уж богатого на такие события дня. По-настоящему плохое ждало Диму впереди. В тот момент, когда они с Юлей поехали к Игорю домой, чтобы там его дождаться, ведь он пропал и не выходил на связь, как оказалось, после другого, но уже локального взрыва, о котором поведала Пчёлкина. Гром, к счастью, был в относительном порядке, вот только легче от этого совершенно не стало, ведь он в очередной раз оттолкнул их обоих.Вот так с ходу расстался с Юлей, а ему снова попытался запретить заниматься наклёвывающимся делом со ссылкой на собственное звание, из-за которого Дубин должен был ему подчиняться.  В тот момент внутри словно что-то обрывается. Все эти месяцы попыток совладать с собой, стать более уверенным, ради чего? Ради того, чтобы Игорь опять попытался разрушить всё это, сдув как карточный домик? Ну уж нет. Дима определённо планирует держаться и дальше. Потому что позволить Грому призвать наружу своих демонов не может. И, чёрт, он пытается убеждать себя в том, что всё это в очередной раз в голове Игоря происходит совсем не так, как наяву. Тот снова старается действовать в интересах своих близких людей, хоть и забывая при этом об их чувствах. Равно как и о том, что они оба ни за что не отступят даже по его просьбе.  День, полный эмоциональных потрясений, несмотря на попытки оправдать Игоря, разрывает на кусочки. Но Дмитрий всё равно храбрится, старается этого не показать. Во всяком случае, пока находится рядом с Юлей. Она тоже не показывает, потому что показывать не привыкла, но Дубин знает наверняка: ей сейчас в тысячу раз хуже, чем ему. Просто она никогда не умела позволять себе раскисать. Потому, наверное, пытающегося помочь Дмитрия старательно отправляла домой. Или потому что понимала, что не только она с завтрашнего дня за это дело возьмётся, но и Дима, которому в принципе чуждо слово отдых. А отдых определённо необходим перед серьёзным расследованием.  Только вот, оказавшись дома, Дубин убеждается в своих опасениях о том, что ни о каком отдыхе не может идти и речи. Потому что, стоит ему попытаться устроиться на диване, как всё-таки происходит то, чего он так сильно боялся. Ведь с этим он так и не научился справляться. И где-то в глубине души надеялся, что уже навсегда избавился, оттого учиться и не потребуется. Как оказалось, просто переоценил собственные возможности, так что винить в этом мог только самого себя. Мог, но не винил, потому что к нынешнему моменту прекрасно осознавал, что любые не подавляемые чувства, ощущения, эмоции — совсем не то, за что стоит себя винить. Делать это совершенно ни к чему, даже когда хочется.  Попытка вдохнуть полной грудью не даёт ничего, кроме ощущения досады. Дрожь по телу мешает здраво мыслить, заставляя сосредоточиться на попытках её успокоить, потому что куда больше по силе это напоминает какие-то конвульсии. Потолок будто бы начинает трястись вместе с ним. Что-то подобное Дима испытывал когда-либо раньше только после того, как случайно напился на выпускном в первый раз в своей жизни. Примерно такие же ощущения возникают, когда после пьянки пытаешься куда-то лечь. Те самые так называемые вертолёты, на которых он определённо не хотел бы снова летать. Правда, сегодня в его крови не было и не могло быть ни единой капли алкоголя, так что скинуть на него даже при желании не получилось бы.  Мысль о том, как прийти в себя, приходит в голову сама собой. Потому что этот способ кажется самым безопасным и простым. Хотя, о его безопасности, учитывая его последний опыт связывания в попытках успокоиться, можно было бы поспорить. Даже теперь, когда следы уже давным-давно прошли, а внутренние, не только физические, раны затянулись. Но теперь-то он точно планирует быть предельно осторожным. И Дубин, естественно, берёт не абы что, а те самые верёвки, которые ему подарил Август. Потому что только от его верёвок веяло теми самыми чувствами, которыми Дмитрий наполнялся каждую их встречу: удовлетворённость, комфорт, тепло.  Процесс идёт довольно легко, вопреки тому, что Дима себя уже давненько не связывал, если подумать, то с тех самых пор, как перестал общаться с тогда ещё Тео. Потому что пытался по его наставлению перестать делать из верёвок успокоительное. А в сексуальном плане не слишком хотел себя так удовлетворять, потому что слишком уж тесно в его голове это, казалось бы, обыкновенное развлечение, пусть и иногда носящее эротический характер, ассоциировалось именно с одним конкретным человеком. Настолько, что даже делать это наедине с самим собой казалось чем-то совершенно неправильным.  Зато теперь, кажется, таких умозаключений совершенно не возникает. Потому что в экстренной ситуации подходят любые принятые меры. Остаётся надеяться, что эти самые меры способны принести свои плоды, потому что сейчас, когда хлопковая синяя верёвка так приятно облегает его запястья, Дубин не чувствует ни единой капли облегчения. На ум только одна за одной приходят мысли об Августе — том самом человеке, о котором он не должен был думать слишком много, потому что обычно это приводило к не самым лучшим последствиям. И в голову даже стреляет шальная идея о том, чтобы попробовать посильнее, но быстро отгоняется куда-то в сторону. Он не враг себе. Может, когда-то раньше и был, но не теперь. И доказательством тому служат всё же скинутые с его запястий на пол верёвки.  А ещё, кажется, руки начинают дрожать чуть меньше, когда он берёт телефон. И сам даже до конца не осознаёт зачем. Зато подсознание уже, кажется, в курсе. Потому что несколько секунд, и он открывает в сообщениях диалог с Августом. Тот, в котором пока ещё ничего нет. Но сейчас, кажется, всё-таки появится. Дима не пытается взвесить все за и против в таком состоянии, не пытается что-то проанализировать. Просто чувствует, что таким образом ему, возможно, станет немного легче. Чувствует, и потому готов проверить, потому что доверяет своим чувствам. Даже если в каких-то ситуациях здравый смысл совсем на другой стороне. Потому что здравый смысл Дубин ещё множество раз успеет послушать, в этом он даже и близко не сомневается. 

Дмитрий Дубин: Привет, Август! 

Это Дима. Ну, тот, которому ты прислал цветы и оставил свой номер телефона. 

Кстати, спасибо за цветы. Это мои любимые. 

Такая глупая попытка поддержать никому из них не нужный разговор. Дмитрий даже чувствует себя немного неловко. Но как ещё начать? Просто с ходу вывалить свои проблемы? Звучит не слишком хорошо и ужасно эгоистично. Дубин уж точно не хотел, чтобы Август считал себя использованным. Потому что по себе знал, что чувство не слишком приятное.

Август ван дер Хольт: Здравствуй, Димочка! 

Я очень рад, что ты мне всё-таки написал. Думал, что будет не совсем правильно пытаться найти твой номер, но после этого взрыва на Дворцовой чуть было не сдался. Я переживал за тебя. Ты в порядке?

Очевидно, Хольт волнуется о нём, и от мысли об этом правда становится немного лучше. Как и от информации о том, что в этот раз он действительно пытался сделать всё правильно. Без столь грубого нарушения личного пространства, в которое вторгся несколько месяцев назад. Теперь же ни о чём подобном речи не шло. Только вот Дима подумывал о том, как будет неловко ненароком влезть в его личное пространство. Или, точнее, приехать к нему сейчас. 

Дмитрий Дубин: Да, я в порядке. В смысле, не пострадал.

Тебе не о чем переживать. Но морально не совсем в порядке.

Я могу к тебе приехать сейчас?

Вдруг вспоминаются те слова Августа о том, что он может писать в любой момент, когда станет плохо. И Дима пишет, даже если не слишком надеется на ответ. Даже неловко себя практически не чувствует. Это ведь нельзя считать нарушением личного пространства если, в конце концов, Хольт сам оставил ему свой адрес. 

Август ван дер Хольт: Конечно же, в любой момент, дорогой.

Хочешь, я отправлю за тобой машину? Где ты сейчас находишься?

Забавно, но Дубин даже не против сказать ему свой адрес в ответ, хоть и не планировал делать это изначально. Но не говорит, и прислать водителя не просит. Потому что неловко напрягать и, что ещё важнее, хочется поскорее оказаться там, где наконец-то будет хотя бы какая-то надежда на то, что наконец получится вдохнуть полной грудью. И, возможно, даже успокоить остаточную мелкую дрожь во всём теле. Так что, нет, Дима даже не задумывается по поводу машины Августа, вместо этого вызывает такси, особенно не глядя на его стоимость. Сейчас этот всё ещё важный нюанс не имеет никакого значения. Даже если потом он всё же пожалеет, что использовал свою заначку непонятно на что.  В дороге Дубин прокручивает в голове мысли о том, что это всё чертовски странно. Их последний (и, в каком-то смысле в принципе первый) диалог закончился совсем не на той ноте, чтобы после него вот так ехать к Хольту среди ночи. Потому что едва ли этот визит мог привести к тому, чего они оба хотели добиться разными путями. Нет, им обоим ещё требовалось время. И, положа руку на сердце, Дима хотел знать, что, если вдруг он вступит в отношения с Августом, тот больше не будет пытаться узнать о нём какую-либо информацию не из его уст. Ну, или, если вдруг очень захочет, из уст его друзей в некоторых ситуациях, но это уже нюансы. Кроме того, он и сам со своей стороны готов пообещать больше не сбегать вот так, даже не попытавшись обсудить вещи, доставляющие ему дискомфорт. Главное, чтобы сам Хольт был готов к подобному обсуждению, а не к очередной попытке откупиться чем-нибудь.  Возможно, при всех этих условиях ехать к Августу сейчас было очень эгоистичным поступком с Диминой стороны. И, как ни удивительно, Дмитрий самого себя не узнаёт, но не осуждает себя за этот эгоизм. Вероятно, потому что где-то в глубине души понимает, что они оба хотят друг друга увидеть, вне зависимости от того, к чему в итоге может привести эта встреча. Более того, очевидно, Хольт переживал за него и, скорее всего, был совсем не против поучаствовать в стабилизации его состояния, как это делал раньше. Когда Дубин засыпал под его голос.  Дом, где остановился Август, оказывается ничуть не менее впечатляющим, чем он сам со своей явной любовью к демонстративному поведению (чего стоило только его поведение на полигоне). Во всяком случае, для Димы, который вырос в комнате размером в десять квадратных метров. И то, не один, приходилось делить её с сестрой. Охрана была настолько серьёзной, что такси на территорию не запустили. Дубин, если честно, тоже слегка побаивается, что его не пропустят.  Благо, эти страхи оказываются беспочвенными, ведь его не только пропускают, но и уже ждут. Крепкий высокий седовласый мужчина, которого он уже видел сегодня на полигоне. Может, телохранитель Августа или что-то вроде того. Но однозначно кто-то к нему приближённый, потому что, Диму только-только собираются обыскать на входе, как вдруг он разгоняет охрану одним единственным махом руки.  — Dmitry, Mr. Holt is already waiting for you, — мужчина коротко кивает ему и Дубин кивает в ответ, будто бы забыв все слова на английском языке. Впрочем, ответа тот и не ждёт, только жестом указывает, куда идти, а сам направляется следом, словно охраняя. Хотя, вопреки очень значительной разнице в размерах, охрана Дмитрию определённо не требуется. Внутри дом оказывается ещё более будоражащим, чем снаружи. Обставленный со вкусом, без каких-либо кричащих деталей, но кажущийся слишком огромным. Один холл размером, кажется, со всю его квартиру. А ещё эти высоченные потолки… создаётся впечатление, будто бы это не дом, а какой-то музей, не меньше. Правда, холл они быстро минуют, а затем проходят длинный коридор и гостиную. Пока Дима ловит себя на мысли о том, что здесь можно заблудиться, мужчина провожает его в не менее просторную столовую, где его и дожидается Август.  — Димочка, наконец-то, — Хольт улыбается и раскидывает руки так, будто бы планирует обнять, но на деле просто обходит его и отодвигает стул, предлагая сесть. И забавно, как резко меняется тон Августа, когда он обращается к своим подчинённым: — All away. And order dinner to be served. Даже когда Хольт говорил с ним строго, это ни в какое сравнение не шло с тем, как он общался с этими людьми. Впрочем, такой его тон с нотками металла казался ничуть не менее будоражащим. В голову даже ненароком приходят пикантные мысли, связанные с этим его тоном, но Дубин гонит их прочь. Уж точно не сейчас следует об этом задумываться.  — Надеюсь, ты голоден, mijn ziel, — продолжает он уже совсем иным, тем самым своим бархатным голосом, а от былой строгости не остаётся даже следа. А Дима только диву даётся, как это у него только получается меняться в одну секунду. До тех пор, пока Август не принимается поглаживать его по плечу, стоя позади, потому что это, кажется, ненадолго лишает всяческой возможности думать. Только его одного, потому что Хольт продолжает говорить: — Я попросил своих поваров приготовить для тебя что-нибудь быстрое, но особенное.  — Как я могу отказаться, если готовили для меня? — посмеивается Дубин, ощущая, как впервые после его тщетной попытки уснуть мышцы расслабляются под ладонью Августа, которая даже не массирует, а только гладит. И Дима прикрывает глаза, позволяя себе насладиться этим приятным моментом. Пока сердце непроизвольно начинает биться немного быстрее. Но не так громко, как в моменты панических атак. Его биение не отдаётся набатом в виски. — Извини, что я так заявился, как снег на голову.  — Как… снег? — Дмитрий не смотрит на Хольта, но даже по голосу различает, что он морщится, очевидно, пытаясь разобрать, что именно имел в виду Дубин. Несмотря на отличное знание русского языка, не удивительно, что ему не были слишком уж хорошо знакомы их иногда причудливые фразеологизмы.  — В смысле, неожиданно. Это такое устойчивое выражение, — посмеивается Дима, торопясь заставить Августа перестать искать логическую цепочку там, где её в общем-то нет.  — Совсем не неожиданно, щеночек. Наоборот, я надеялся, что ты захочешь приехать. Особенно когда узнал, про этот теракт, и подумал, что у тебя могут быть, мм… — Хольт на несколько мгновений тормозит задумавшись. И в этот момент сжимает его плечи, будто бы пытаясь окончательно расслабить. Дима бы соврал, сказав, что у него это нисколько не получается. — Трудности с тем, чтобы уснуть. Я рад, что ты решил написать мне вместо того, чтобы снова воспользоваться верёвками.  — Нет, я попытался в начале, — сконфуженно отзывается Дима и приподнимает рукава своей рубашки, показывая едва заметные, но явно весьма свежие следы на запястьях. Скрывать их нет никакого смысла, тем более, учитывая тот факт, что он планирует попросить Августа сделать то же самое, так что, если согласится, он в любом случае заметит, — просто слишком много всего навалилось, и это не помогло.  — Я ведь просил в таких случаях сразу писать мне, дорогой, — выдыхает Хольт и опускается ниже, прижимаясь губами к его макушке, отчего Димино дыхание, на удивление ровное, перехватывает. Да, пожалуй, именно этого ему и не хватало в их онлайн-встречах. Он миллион раз представлял себе, как Тео касается его, но даже не думал, насколько это приятнее, чем в фантазиях.  — Это было до того, как мы прекратили… общение, — Дубин запинается на полуслове, не зная, как обозвать их взаимоотношения. Они и сейчас не имели особого статуса, но раньше в принципе представляли собой нечто весьма непонятное. Особенно учитывая, что они изначально были исключительно на финансовой основе. Ну, так, во всяком случае, планировалось.  — Но сейчас ведь мы снова общаемся, — Август, кажется, передразнивает его, потому что слишком уж подозрительно выделяет это слово. А затем начинает неторопливо разминать его плечи, заставляя Диму прикрыть глаза и выдохнуть. — Поэтому ты можешь в любой момент обратиться ко мне, sunshine. Я хотел бы помогать тебе, когда это потребуется.  — Хорошо, — легко соглашается Дмитрий, кивая, но тормозит, прежде чем выдать свою просьбу. Потому что не знает, как это озвучить. Становится чертовски неловко. Через экран было как-то легче. Кроме того, теперь это было связано совсем не с сексом. — Тогда… ты мог бы связать меня сегодня? Думаю, что это может помочь.  — Я мог бы, но это совершенно ни к чему сейчас. Я уверен, что ты можешь отлично справиться и без верёвок, малыш, — негромко отзывается Август, продолжая массировать его плечи. Дима не спорит, хоть и очень сильно в этом сомневается. А вот Хольт пытается донести собственную мысль: — Дело ведь не в самих верёвках, а в том, что таким образом ты пытаешься почувствовать, что находишься под контролем. И тебе не нужно прикладывать для этого контроля уйму усилий.  — Допустим, — соглашается Дубин, хоть и с некоторой долей скепсиса. В целом, Август, естественно, прав, просто удивительно, как он умудрился сформулировать то, что раньше не до конца укладывалось в голове. — Но если так, каким образом тогда я справлюсь без верёвок?  — Так же, как справлялся, когда засыпал во время наших встреч. Тогда ты передавал контроль над собой мне, и чувствовал себя лучше, — он отвечает совершенно будничным тоном, а на Диминых щеках вспыхивает румянец. Потому что такие темы всё ещё кажутся совершенно неподходящими для обсуждения. — И сейчас ты сделаешь то же самое, и тебе станет спокойнее.  Здесь Дима уже не сдерживается и доверчиво кивает. Потому что мысль о том, чтобы передать контроль Хольту кажется какой-то совершенно логичной. И даже приятной. Ведь он снова чувствует себя так же безопасно, как до всех тех событий, которые сейчас вспоминать совсем не хотелось. Нет, естественно, он вспомнит об этом чуть позже, особенно если вдруг захочет начать отношения с Августом, так и не дождавшись их беседы. Но сейчас хочется довериться. Хотя бы на остаток этого отвратительного вечера. Потому что рядом с Хольтом он становится куда менее отвратительным.  — Вот и умница, я тобой горжусь, — снова этот бархатный обволакивающий тон… он заставляет Дмитрия окончательно убедиться в том, что это правильное решение. Какого чёрта? Почему он не может поддаться своим собственным чувствам? Особенно сейчас, когда по-настоящему в этом нуждается.  — Спасибо, — почти шёпотом произносит Дубин, будто бы боится спугнуть собственное состояние эмоциональной стабильности, которое появляется снова. То ли помогают слова Августа, то ли его волшебные руки. Но совершенно очевиден всего один факт: помогает именно Август. Даже сейчас, когда сам себе он помочь так и не смог.  Двери в столовую открываются совершенно не вовремя, заставляя Диму вздрогнуть и обернуться. Молодой человек, который привёз им еду, извиняется на английском и входит внутрь со своей тележкой. А Дмитрий тем временем ловит себя на мысли о том, что одна рубашка его наверняка стоит дороже, чем всё, что надето на нём самом. Но Августа отчего-то интересует именно он, а не этот более чем смазливый парень. Впрочем, когда они познакомились, на Дубине одежды и вовсе не было, так что едва ли дело было в цене его рубашки.  Сам Хольт тем временем отпускает его плечи и подходит к тележке, на которой стоят накрытые круглыми крышками подносы с блюдами. Август приоткрывает один из них, явно решив посмотреть, что им принесли, а затем довольно хлопает в ладоши и берёт со стола бутылку красного вина, видимо, удостоверившись, что оно подойдёт к этому блюду.  — Steak au Poivre, Bien, — мурлычет он на французском, и это звучит даже красивее, чем русский или английский из его уст. На пару мгновений даже возникает стойкое желание выучить этот язык, чтобы говорить с Хольтом именно на нём. — Надеюсь, ты любишь мясо. Тебе непременно понравится.  Парень, что принёс им еду тем временем открывает одну из крышек и ставит перед ним большую тарелку, на которой по-ресторанному выложен стейк с соусом сверху, рядом выложен печёный картофель, а с другой стороны свежие овощи. Выглядит и правда аппетитно. Так что Дима практически не сомневается, что ему понравится. Официант же открывает второй поднос и уже хочет отнести блюдо на другой край стола, но Август тут же тормозит его, приказывая поставить по соседству, оставляя Дубина сидеть во главе стола и усаживаясь по правую руку от него, что даже забавно.  Ужин проходит на удивление отлично. Они снова, будто бы и не было этих месяцев разлуки и прочих неприятных событий, разговаривают о всякой всячине. Правда, теперь круг обсуждений заметно расширяется, ведь они могут обсудить то, что раньше было слишком личной информацией, которую не следует разглашать. Затем Август приказывает горничной подготовить для Дмитрия полотенце и халат и ведёт его в одну из спален, предлагая принять душ. И сейчас это оказывается как нельзя кстати, потому что его начинает клонить в сон, а ложиться грязным категорически не хочется.  Судя по ванной, в которой стоят различные средства гигиены, висит пара халатов, и даже где-то запрятаны (хоть и не слишком, учитывая, что Дима увидел их невооружённым взглядом) ароматические свечи, Август привёл его в личную спальню. По ней, кстати, понять, что здесь кто-то живёт, было несколько труднее. Слишком уж идеально всё было убрано. Хотя, вероятно, там регулярно наводили идеальный порядок горничные. Судя по всему, Хольт был любителем минимализма. Наверняка, сошёл бы с ума от культурного шока, оказавшись в его квартире, где Дима предпочитал прятать ужасно древний ремонт и создавать уют с помощью кучи всяких интерьерных безделушек. Самых разных, помимо фотографий, что висели на его стене. Тоже всякие разные маленькие свечки, цветастые салфетки на кухонном столе, куча совершенно разномастных магнитов на холодильнике. Едва ли это всё можно было назвать стильным и удачным интерьерным решением.  После душа Дубин вытирается приятным на ощупь полотенцем и надевает ничуть не менее приятный махровый халат. Настолько комфортный, что появляется ощущение, будто бы он укутался в самое настоящее облако. Правда, это облако подходило по размеру скорее Августу, а потому укутанный в него Дима смотрелся слегка нелепо. Но какая разница? Ему ведь в этом чудесном одеянии не на работу идти и не гостей встречать, а просто ложиться спать.  В спальне он обнаруживает Хольта уже тоже, судя по всему, готового ко сну. Во всяком случае, облачённого в такой же халат. Который, к слову, в отличие от диминого, завязан совсем не слишком туго. И отчего-то Дмитрию кажется, что он намеренно демонстрирует свою грудь, чертовски красивые ключицы. А даже если нет, соблазн прямо сейчас сесть и начать его рисовать прямо с натуры появляется нешуточный.  — Давай, ложись, дорогой, — Август кивает ему на свою постель, которую, кажется, успели застелить свежим бельём за время его нахождения в душе, а после откидывает одеяло. И не даёт устроившемуся на постели Дубину ни единого шанса укрыться самому, вместо этого укутывает его словно малое дитя, разве что, одеяло не подтыкает. — Я ещё немного побуду здесь.  — А ты не будешь ложиться? — тихо уточняет Дима, пытаясь удобно устроиться. Что, как ни парадоксально, оказывается особенно сложно на этой огромной постели. Просто непривычно спать не на своём диване. Даже если его, в отличие от кровати Августа, комфортным совсем не назовёшь.  — Нет, sunshine, я посижу с тобой, пока ты не уснёшь, а потом пойду в другую спальню, эта полностью в твоём распоряжении, не переживай, — Хольт усаживается рядом, но на самый край постели. Так что между ними больше метра расстояния. Даже и рукой толком дотянуться не может при желании.  Хочется возразить, попросить его лечь рядом, но Дубин отчего-то колеблется. Понимает, что это не совсем правильно, учитывая, что он сам принял решение повременить с отношениями, пока Август не будет готов поговорить с ним. С другой стороны, это ведь он был совсем недавно готов к сессии ради того, чтобы прийти в себя, и просил ван дер Хольта хотя бы связать себя. Кроме того, он ведь уже не единожды засыпал рядом с Юлей. Так в чём же разница? Разве что, в том, что Юля — не парень, от которого он без ума. Но это уже детали.  — Почему? — вырывается у Дмитрия прежде, чем он успевает передумать. Он чуть приподнимается на подушке, перемещаясь в полусидячее положение и сокращая расстояние между ними так, чтобы при желании можно было коснуться.  — А ты бы хотел, чтобы я остался? — голос Августа звучит взволнованно и даже, кажется, слегка нервно. Это настораживает, потому что Диме начинает казаться, будто бы у этого вопроса есть какой-то определённый правильный ответ, и есть вероятность, что он ненароком может назвать неправильный.  — Да, мне бы однозначно хотелось уснуть с тобой и проснуться тоже с тобой, — и не столь важно, правильный этот ответ или нет. Ключевое здесь, что Дубин действительно по-настоящему хочет этого. А вопрос был сформулирован именно относительно его желаний.  Август мнётся, Дима это видит. А для того, чтобы сделать вывод о том, что он переживает, достаточно просто прислушаться к треску его позвоночника. Негромкому, но заставляющему нервничать тоже. Казалось бы, абсолютно элементарная просьба, и совершенно несоизмеримая ей реакция. Поэтому, спустя чуть ли не минуту гробового молчания под треск электричества, приходится всё же реабилитироваться.  — Это не обязательно, если тебе некомфортно. Ты ведь спросил, хочу ли я. Но это должно быть обоюдное желание, — теперь уже Дмитрий чувствует себя человеком, который пытается втемяшить кому-то совершенно очевидные мысли, потому что это кажется чем-то, что лежит на поверхности. Для него, но не для Хольта, который ведёт себя предельно странно.  — Я никогда ни с кем не спал раньше, — эти слова вгоняют в лёгкий ступор. У Августа определённо было множество партнёров, и ни разу не происходило такого, что они бы засыпали вместе? Нет, разумеется, есть люди, которые очень и очень ценят своё личное пространство, и ван дер Хольт вполне себе походит на такого человека, но кто бы мог подумать, что до такой степени. Яснее становится только когда тот наконец-то находит в себе силы продолжить: — Есть одна особенность, о которой мало кто знает. Когда я ложусь спать, мой позвоночник перестаёт вырабатывать электричество. Следовательно, просыпаюсь я тем, кем не стал когда-то из-за этого самого позвоночника.  Объяснение звучит крайне витиевато, но Дима не просит сказать яснее. Видит, что Август избегает конкретики. Которая, впрочем, ясна: это диковинное устройство помогает ему поддерживать нормальную и полноценную жизнь, но, как только оно перестаёт работать, не давая импульс мышцам, он теряет возможность двигаться. И боится, что Дубин увидит его таким — немощным, не способным на какие-то элементарные действия. И это кажется таким неимоверно глупым. Потому что Дима не видит в этом ни единой капли того, чего следовало бы стыдиться.  — Это не должно тебя тревожить, Август. Это ведь не твоя слабость, а наоборот. Те усилия, которые тебе приходится прилагать для того, чтобы просто встать утром, делает тебя в тысячу раз сильнее других людей. Я правда восхищаюсь тем, как много всего ты делаешь, несмотря на свою особенность, поэтому не хочу, чтобы ты скрывал что-то из этого от меня, — в голову отчего-то приходит мысль о том, что будь здесь Игорь, он непременно сказал бы, что все эти речи ни к чему, но Дмитрию почему-то казалось, что Хольт должен это услышать. Может, он не поймёт это сейчас. Возможно, ему придётся потратить время на то, чтобы обдумать его слова, как предстояло обдумать и содержание их будущего разговора, но со временем он наверняка дойдёт до того, как для Дубина это ценно. — Тебе не обязательно делать это прямо сейчас, я не настаиваю. Но точно хотел бы, чтобы ты ты когда-нибудь доверился мне.  Во взгляде Августа читается искреннее недоумение, отчего сердце ненароком болезненно сжимается. Потому что кажется, как будто бы раньше ему таких слов никто не говорил. Даже самые близкие люди, которые должны быть его поддержкой и опорой. Особенно с учётом ситуации, в которой он оказался. И из-за этого поддержать его самому хочется ещё больше, потому Дима не находит ничего лучше, чтобы придвинуться ближе и накрыть тыльную сторону ладони, которая упёрлась в матрас под мягким одеялом, собственной ладонью.  — Хорошо, — сдаётся Хольт, опуская взгляд на его ладонь. И появляется стойкое ощущение, будто бы именно это, а не одна из их онлайн-встреч, самый интимный момент, который между ними был. Впрочем, Дмитрий ощущает, будто бы в его жизни и вовсе не было ни одного такого же интимного момента ни с одним человеком из тех, с кем он когда-либо пытался строить отношения. — Если ты правда хочешь, я останусь, Димочка.  Август почти шепчет эти слова, и Дубин снова умирает. Кажется, раньше он никогда не слышал столь же вкрадчивого шёпота, пробирающего до мурашек. Голоса Хольта с самого начала было более чем достаточно, чтобы влюбиться, но сейчас можно было с полной уверенностью заявить, что для этого хватило бы даже его шёпота. И теперь Дима тоже искренне верит, что ему ни капельки не нужны верёвки для того, чтобы спокойно уснуть.  — Спасибо, — отзывается так же тихо Дмитрий, чтобы не испортить волшебство этого момента. Потому что не хочется вдруг разбить его и оказаться в той самой реальности, где кто-то имеет наглость взрывать достопримечательности в центре Питера. В той, где его лучший друг из-за появления какого-то преступника готов расстаться со своей девушкой и в очередной раз оттолкнуть его от себя. Где его шаткую эмоциональную стабильность хочется снова поддержать верёвками, но не выходит. Всё это там, за дверью этой спальни, а здесь… — скажи, если тебе будет не слишком удобно, искорка.  Да, Августу определённо идеально подходит это прозвище. Уж точно ничуть не меньше, чем ему это очаровательное «щеночек», присвоенное Хольтом. И сейчас Дима планирует ему это доказать, потому что крутого Августа ван дер Хольта вряд ли кто-то может потянуть на себя за руку, заставляя упасть на кровать и уложить голову себе на грудь. Никто не будет украдкой, надеясь, что он не почувствует, целовать его в макушку. Совсем невесомо. И осознавать, что план совершенно провалился, в тот момент, когда тот на несколько мгновений задержит дыхание от переизбытка эмоций.  — Я… — Хольт хочет что-то сказать, но тормозит себя на полуслове. А Дубин не переспрашивает. Потому что в очередной раз даёт ему время. Время прийти ко всему в собственном темпе. Тем более, что, то доверие, с коим Август льнёт к нему сейчас, тот трепет, с которым он приобнимает, и без слов говорят об очень многом. О большем, чем в принципе могут сказать какие-либо слова. Даже если они самые откровенные из всех возможных. — Спокойной ночи, щеночек.  И Дима засыпает практически моментально, только устроив голову на удобной подушке. Засыпает безо всяких вспомогательных средств. Оно и неудивительно, ведь крепкие руки Августа в сотню раз сильнее опутывают, чем любая, даже самая прочная верёвка. И даже самая отвратительная неприятность ни за что не сможет испортить этот момент. Как хорошо, что на эту ночь все неприятности отступают, позволяя ему немного побыть по-настоящему счастливым человеком. А ещё, возможно, чем чёрт не шутит, сделать совсем немного счастливее ещё одного человека.