Skin Deep[На уровне кожи]

Нил

В течение двух недель после первого сеанса Нил уже писал новое письмо Эндрю, чтобы записаться на очередной прием. Он ушел с первой встречи в таком состоянии эйфорического спокойствия, что ему казалось, будто вода из кулера в тату-салоне была чем-то накачана. Вернувшись в свою маленькую квартиру на первом этаже, он рухнул на кровать и проспал почти 14 часов. Спад после этого выброса эндорфинов оставил его отдохнувшим, чем когда-либо, и на следующий день он чувствовал себя совершенно новым человеком, пока разворачивал и промывал свою татуировку. Он все еще осознавал перемены в своей внешности. Первый взгляд на татуировку показался ему пробуждением и разрушением одновременно. Это было началом процесса стирания шрамов, оставленных его отцом, как буквально, так и в переносном смысле. Теперь он уже не мог смотреть в зеркало и задумываться, примут ли его за Натана. Он окончательно отделился от своего отца, и это было похоже на падение, на полет, на ту свободу, которую он так долго искал. Его тело теперь принадлежало ему в той мере, в какой оно никогда не принадлежало раньше, и он не мог дождаться продолжения этого. Однако это также ощущалось как отказ от всего того, что мать вбивала ему в голову за годы бегства. Он заставлял себя стать Нилом Джостеном и стирал любую возможность стать кем-то другим. Татуировка была заметной, постоянной. Её было сложно скрыть, она позволяла людям узнавать его издалека. Она делала его заметным. Ему хотелось стереть её с кожи и исчезнуть. Он был напуган, но жив как никогда, и был готов покончить с бегством. Как только всё зажило, он захотел сделать татуировку на другой руке. Ему хотелось быть смелым, чтобы выходить из дома в одежде с короткими рукавами. Он хотел, чтобы татуировка стала реальной, чтобы её увидел кто-то, кроме Эндрю. Ему хотелось, чтобы люди видели перемены в нем, те, которые он ощущал с каждым взглядом на острые шипы, украшающие его кожу там, где когда-то были шрамы. Миньярд ответил ему в тот же день, задав несколько вопросов о процессе, поэтому Нил отправил ему фотографии осевших чернил, убедившись, что нет никаких признаков инфекции. Он заверил Эндрю, что усердно увлажняет кожу и избегает солнца, и был вознагражден встречей через две недели. Она прошла примерно так же, как и первая, только в этот раз Нил был полон нетерпения, а не тревоги. Он с интересом наблюдал за процессом, завороженный движением иглы по коже, и горел желанием задать ему миллион назойливых вопросов. Они болтали, подшучивали друг над другом и подначивали друг друга. Они установили неприятную связь — оказалось, что не только мизандрия их объединяет: знакомство с Кевином Деем и его строительной бригадой также связывало их красной нитью судьбы. Нил был в восторге, узнав, что Эндрю делил комнату с Кевином в универе, прежде чем бросить учебу и стать татуировщиком на полный рабочий день, и расспрашивал его о позорных историях, чтобы использовать их против него. Эндрю обнаружил, что Нил не боится угроз, и потому предавался им с особым рвением. Нил узнал, что у него слабость к сладкому, и решил принести ему шоколад на следующую встречу. Джостен уже строил планы на следующую татуировку, представляя, как искусство Эндрю будет ползти по его телу, словно живое, впитываясь в его кожу. Он думал о будущем с уверенностью, которую не мог себе позволить уже давно. Он знал, что будет жив через месяц, два месяца, полгода — достаточно долго, чтобы Эндрю покрыл каждую часть из его шрамов. Он начал представлять, как его татуировки будут выглядеть, выцветшие под солнцем через год, два, пять. Нил Джостен будет жив через пять лет и будет беспокоиться о том, чтобы закрыть все свои татуировки от солнца летом, и это было будущее, которое он ждал с нетерпением. Через месяц он почувствовал уверенности в процессе, чтобы задуматься о том, чтобы надеть одежду с короткими рукавами. На втором сеансе Эндрю дал Нилу свой номер, якобы для того, чтобы отслеживать процесс своих «шедевров». Изначально переписка была несколько натянутой, но они быстро нашли общий язык, жалуясь друг другу на Кевина, и вскоре Нил стал ежедневно писать ему о мелких несправедливостях, связанными с наличием друзей и необходимостью взаимодействовать с другими людьми. Это было приятно. По крайней мере, для Нила это стало неким ориентиром, маленьким моментом в его дне, который был отделен от суеты «Лис». Эндрю был сухим, забавным и последовательным — в отличие от большинства вещей в жизни Нила. Несмотря на все его угрозы и обещанную эксцентричность поведения (Кевин утверждал, что Эндрю ненормален), он был удивительно предсказуемым, приверженным рутине, частью которой вскоре стало и общение с Нилом.   Нил: Сегодня я выйду в коротких рукавах. Эндрю (Эден тату): Если забудешь про солнцезащитный крем, я их сниму. Нил: Что снимешь?? Эндрю (Эден тату): Татуировки, очевидно. Эндрю (Эден тату): Я давно не пользовался ножами, но уверен, что смогу с легкостью снять с тебя кожу. Нил: ... Нил: Я нанесу крем. Нил: Что бы ты вообще сделал с моей кожей? Она бы совсем не держала форму. Эндрю (Эден тату): Не знаю. Эндрю (Эден тату): Натянул бы на раму или что-то такое. Эндрю (Эден тату): Наслаждайся показом своих рук на свету. Если кто-то спросит, не давай им мою визитку. Эндрю (Эден тату): Люди, которые спрашивают на улице про татуировки, слишком надоедливые. Нил: Как ты вообще зарабатываешь деньги, для меня загадка. Эндрю (Эден тату): Ты моя дойная корова. Запишись еще раз, я уверен, что у тебя есть пулевые ранения или что-то, что нужно скрыть. Нил фыркнул. Эндрю не знал, насколько он был прав. Нил: Ты просто хочешь увидеть меня без рубашки. Нил: Кстати, как у тебя с доступными датами? Я бы не против записаться на следующий месяц. Что-то поменьше. Эндрю (Эден тату): booking/drewmin.eden.com Эндрю (Эден тату): Никаких сообщений по работе. Нил: Ты сам все время пишешь про работу! Нил отложил телефон и взглянул на свое отражение в зеркале. Перепалка с Миньярдом помогла снять часть напряжения в плечах, но он все еще чувствовал себя уязвимым и незащищенным, с чернилами, слишком темными на его бледной коже. Он выделялся. Он был заметен. Он густо намазал руки солнцезащитным кремом, выпрямил спину и отправился в продуктовый магазин. Как и ожидалось, кроме самого Нила, никто не удивился: ни один человек не взглянул на него второй раз. Он купил продукты в полузабытьи, с подозрением наблюдая за всеми вокруг в два раза более внимательно, чем обычно, и пришел домой, обнаружив, что забыл купить молоко, но купил три упаковки черничного йогурта вместо одной. Он задумался, не драматизирует ли он слишком. Его почти разочаровало то, что никто не выронил пакеты на улице, чтобы указать на его руки. Это только укрепило его решимость не надевать футболку на ужин с Мэттом, Дэн и их друзьями — Элисон и Рене (которая, что поразительно, была татуировщиком в салоне Эндрю. Нил не мог поверить, что мир так мал, иначе его бы уже нашли и убили к двенадцати годам). Они встречались в местной закусочной под названием «У Красотки», ретро-ресторанчике с красными виниловыми кабинками и липкими ламинированными меню. Нил, который вечно опаздывал на мероприятия, которые он не организовывал (что он делал крайне редко), оказался последним, кто пришел. Это позволило ему эффектно войти в зал, сжатыми в кулаки руками, сдерживаясь, чтобы не начать нервно тереть свои руки. — ЧУВАК! — взвизгнул Мэтт, слишком громко для такой маленькой закусочной. Несколько посетителей оглянулись, но быстро отвели взгляд, когда не увидели ни крови, ни чего-то подобного. Жителей Колумбии сложно было вывести из себя. — Где ты прятал ЭТО? — продолжил Мэтт, уже немного тише, после того как Дэн его ударила. — Они выглядят совсем свежими! — Это похоже на работу Эндрю, — заметила Рене, мягко улыбнувшись. Нил сел и, поддавшись искушению, несколько раз провел руками по рукам, ладони задели грубую ткань рубцов. — Да, они новые, и да, это работа Эндрю, — подтвердил Нил с кивком в сторону Рене. — Они такие крутые, чувак! Должно быть, пальцы сильно болели, да? — спросил Мэтт. Разговор быстро перешел в комплименты и обсуждение уровней боли при татуировке, что затем вылилось в спор, когда Элисон заявила, что женщины переносят боль от татуировки лучше, чем мужчины. Это, в свою очередь, стало темой для дальнейших споров, когда Рене указала, что трое из пяти человек за столом были татуированы Эндрю, Дэн призналась, что у нее тоже есть одна его работа, а Элисон решила записаться к нему, чтобы «закрыть круг». Что-то внутри Нила разжалось и отпустило. Никто не спросил, почему он раньше прятал свои руки. Никто не вглядывался в шрамы, скрытые под чернилами, и не просил потрогать татуировки. Его друзья приняли это раскрытие с привычным хаотичным одобрением, и на этом всё закончилось. Как только Нил вернулся домой, он заполнил форму для записи на следующий сеанс у Миньярда. Если он смог показать свои руки друзьям, то сможет показать ему торс. Всё будет в порядке. Когда Нил пришел в Эден на сонное субботнее утро несколько недель спустя, в салоне было тихо. Рене улыбнулась ему с ресепшена и сообщила, что Эндрю велел ему пройти прямо в кабинет, её мягкий голос был наполнен теплом. Нил скользнул за дверь с табличкой с именем Эндрю и остановился на пороге. Тот свернулся в одном из кожаных кресел для консультаций, планшет лежал на коленях, пока он рисовал. Его светлые кудри сияли, словно белое золото, в мягком утреннем свете, а резкие черты лица смягчались от раннего часа, и его лицо расслабилось в легкой хмурости от сосредоточенности. Нил на мгновение замер, захваченный открытым выражением лица другого человека. Затем Эндрю повернулся на шум от входа Нила, солнечный свет очертил изгиб его челюсти, и его лицо разгладилось, а в уголках глаз появились морщинки. Нил улыбнулся. Студия и присутствие Эндрю стали для Нила гораздо более комфортными, чем он мог себе представить, и остатки тревоги начали отступать. Он уже видел его руки. Торс не будет чем-то значительно большим. Он пересек студию легкими шагами и опустился в кожаное кресло напротив него. — Доброе утро. Я и не думал, что ты существуешь до полудня. Я предполагал, что это место просто появляется в каком-то темном переулке около пяти вечера, — поддразнил Нил, жестом указывая на черную одежду Эндрю: брюки карго и футболку. Губы Эндрю сжались в презрительной усмешке. — Наш второй сеанс начался в 16:00. Твое предположение неверно, — заявил Эндрю с самодовольным тоном. — Ты все равно никогда не пишешь мне до полудня, — защищался Джостен. — Я просто удивлен, что ты способен на сознательную мысль в 11 утра. — Я выпил много кофе, — с важным видом ответил Эндрю. Он выглядел как кот, свернувшийся в клубок с надменным выражением лица. Нил с трудом сдерживал улыбку. Тот медленно развернулся, ноги коснулись пола студии, планшет оказался брошенным на кофейный столик между ними, его экран уже потемнел. Он широко зевнул, прежде чем внимательно взглянуть на Нила, его взгляд был проницательным. — Итак, сегодня торс? Нил заерзал, потянулся к рукавам, прежде чем понял, что его руки уже открыты. Оголенная кожа укрепила его решимость, и он встретил взгляд Эндрю резким кивком. Миньярд просто смотрел на него. Нил почувствовал себя так, словно был оголен, словно его разобрали на части, ужасаясь уязвимости, но всё равно надеясь. Ему казалось, что он открыт под золотым взглядом, слишком живой в утреннем свете, словно бабочка, приколотая к бархату. Как часто бывало в последнее время, Эндрю заметил это. Он, похоже, прочитал волнение Нила по движению его глаз. — Я покажу тебе свои, если ты покажешь свои, — тихо предложил он, словно правда за правду, попытка уравнять положение. Нил был ошеломлен этим предложением. С тех пор, что тот знал о нём, его инстинкт заключался в том, чтобы отталкивать, скрывать всё настоящее под толстой оболочкой сарказма и плохого отношения. Такой обмен казался чем-то ценным. — Хорошо, — тихо ответил Нил, под стать его тону, его голос почти утонул в открытом пространстве студии. Эндрю поднялся с кресла и подошел, чтобы сесть на кофейный столик напротив Нила, их колени почти соприкасались. Нил чувствовал его тепло, запах ментоловых сигарет. Близость была чуждой без звука машинки или прохлады маркера между ними, но Нилу это не было неприятно. Эндрю протянул руку ладонью вверх, как на их первой встрече. Нил вложил свою руку в его, и тот перевернул их соединенные ладони, проведя пальцами Нила по внутренней стороне своего левого предплечья, по черным полосам кожи, идущим от запястья до локтя. Пальцы Нила напряглись, замерли при первом прикосновении к рубцовой ткани, а затем освободились из руки Эндрю, чтобы аккуратно провести по поврежденной коже. Под чернилами предплечья Эндрю были больше покрыты шрамами, чем кожей, аккуратные линии располагались меньше чем в четверти дюйма друг от друга. Его глаза, когда Нил взглянул на его лицо, были прикованы к татуированным пальцам Нила, скользящим по его коже. Миньярд слегка сгорбился, подняв правую руку, чтобы положить ее рядом с левой на колени, как будто он закрывался от удара или создавал пузырь, в котором были только они двое и их шрамы. Нил прижал ладони к предплечьям Эндрю, его руки бледные и испещренные чернилами на фоне темной кожи. Он сделал паузу, чтобы вдохнуть, почувствовал пульс под своей кожей и заставил свой внутренний гнев утихнуть. Тот, кто причинил Эндрю такую боль, давно исчез, и это была не его битва. Подняв руки, Нил потянулся к подолу своей футболки и одним плавным движением стянул её, позволив упасть на пол. Его глаза нашли лицо Эндрю, и он наблюдал за любым намеком на отвращение или жалость. Лицо Миньярда стало совершенно пустым, все следы уязвимости стерлись. Его руки подергивались на коленях, конвульсивно сжимались в кулаки и тут же расслаблялись. — Можно дотронуться? — спросил он. Его голос был хриплым, выдавая подавленные эмоции, которые не проявлялись на лице. Нил кивнул, чувствуя, как его живот сжимается от волнения. Теплые пальцы коснулись шрама на его плече, лицо Миньярда было сосредоточенным и почти слишком близким. Его рука скользнула вниз, находя грубый шрам от пулевого ранения с видимыми швами, которые срослись неаккуратно. — Я не шутил, когда писал тебе про пулевые ранения, — сухо заметил он, его пальцы нащупали длинный участок кожи, содранной с Нила при столкновении с асфальтом, и провели его от плеча до бедра. — От чего этот шрам? — Выпрыгнул из движущейся машины, — ответил Нил. Он указал на другое пулевое ранение на животе. — Это с того же дня. Лицо Эндрю дернулось, его самообладание на мгновение сорвалось, и выражение исказилось чем-то уродливым, прежде чем снова разгладиться. У Нила в животе сначала всё успокоилось, а потом закружилось снова, но по другой причине — он узнал в этой вспышке ярость, которую чувствовал и сам. — Это... не слишком? — с неуверенностью спросил Нил, нуждаясь в подтверждении, нуждаясь, чтобы Эндрю посмотрел на него. — Для меня нет ничего слишком. Не беспокойся, маленький кролик. Я отмечу тебя, — сквозь зубы выговорил тот, его глаза потемнели, в них боролись ярость и жажда. Напряжение спало, когда Эндрю с облегчением откинулся назад, его пальцы покинули кожу Нила, потянувшись за планшетом. — Здесь много места для работы. Я полагаю, твоя спина тоже выглядит так, словно её пропустили через мясорубку? — спросил Эндрю, критически приподняв бровь. Нил кивнул и повернулся в кресле, кожаная обивка заскрипела о его потертые джинсы. Его позвоночник хрустнул при движении, а пальцы Эндрю скользнули по спине, касаясь пулевого ранения на плече, прерванных ножевых ран, и выбоин, оставленных осколками стекла и гравием от разных падений. — Я нарисую эскиз твоего торса. Проще покрывать такую площадь со временем, если есть референс, — пояснил тот. Он попросил Нила повернуться, набросал его переднюю часть быстрыми штрихами на планшете, затем попросил его сесть на кофейный столик спиной к нему, который двигался туда-сюда, добавляя шрамы вдоль рёбер и бёдер. Через несколько минут они начали обсуждать, какие татуировки можно использовать для того, чтобы покрыть различные шрамы. Нил снова попытался передать контроль Эндрю, но тот был настроен иначе и решительно настаивал на том, чтобы Нил тоже вносил свой вклад в такой большой проект. — Ты не можешь быть настолько равнодушен к тысячам долларов и десяткам часов под иглой, — упрекнул он. — Я не равнодушен! Я просто тебе доверяю, — возразил Нил. — Я ненавижу тебя, — сообщил тот. — Можешь ненавидеть сколько хочешь, но мы оба знаем, что ты всё равно возьмёшь мои деньги. Тот фыркнул. — Ты глуп и раздражаешь меня. Я набью тебе члены по всей спине. — Без проблем, — легко согласился Нил. — Это ни к чему не приведет. Исчезни с моих глаз. Иди к стене с эскизами. Выбери четыре или пять, которые тебе нравятся, и возвращайся, — приказал Миньярд. Он отвернулся к своему планшету, явно намереваясь игнорировать Нила, пока тот не выполнит его указание. Джостен, всё ещё без рубашки, поднялся и отправился исследовать. Через десять минут блуждания по стенам Нил почувствовал на себе взгляд. Одним из преимуществ того, что он был в бегах, было умение чувствовать чужие взгляды. Он позволил ему смотреть, потянувшись, чтобы снять со стены большой эскиз змеи, добавив его к двум другим листкам в своих руках. Сделав два круга по комнате, Нил вернулся к Эндрю и положил стопку эскизов перед ним. На верхнем листе были изображены тени, размытые чернильные создания, которые отращивали шипы и напоминали что-то из ночного кошмара маленького ребенка. Под ним был ворон, выполненный четкими линиями, с полурасправленными крыльями, готовый взлететь. Затем журавль, его перья были черными и серыми с потрясающим всплеском красного цвета, а под ним змея, свернувшаяся в кольцо и выглядела опасной, несмотря на своё неподвижное состояние как рисунок на листке бумаги. Последний эскиз, который Нил выбрал, и первый, что он увидел на стене, был лисой. Лиса была изображена со спины, как будто уходила от Нила, но ее голова была повернута назад, и на морде застыла злобная ухмылка, обнажающая острые зубы. Эндрю пролистал страницы. — Ты хочешь целый чертов зверинец? Будешь выглядеть как экспонат зоопарка, — сказал Эндрю. Он уже разложил рисунки на кофейном столике и открыл новый файл на своем планшете. — Иди за кофе, или едой, или еще чем-то. Исчезни как минимум на час. Может, купи книгу. Это займет время, — сообщил тот, снова свернувшись в кресле в почти той же позе, в которой был, когда Нил пришел. Нил подобрал свою брошенную футболку и пошел выполнять приказ.

Эндрю

Эндрю был рад тишине в студии после того, как Нил ушёл, забрав с собой свой приятно мускулистый торс и шрамы. Тот позволил себе вдохнуть эту тишину, разложив все свои сложные чувства по полкам в своей голове, чтобы они покрылись пылью до дня его смерти. Ему не было нужно рисовать торс Нила. Его память хранила каждую выпуклость мускулов и каждый виток рубцов. Он поставил ручку на планшет и начал рисовать. Прошло довольно много времени с тех пор, как он брался за такой крупный проект. Змея и ворон будут гоняться друг за другом по груди и животу Нила, змея будет извиваться вдоль ножевых ран на его прессе и готовиться к атаке на ворона, чьи крылья покроют шрамы от аварии. Цапля и лиса займут его спину и плечи. Ему нравилась поэзия в том, что его коварная лиса теперь будет прикрывать спину Нила, её хвост изогнётся вверх и перекинется через правое плечо, закрывая шрам от железа, что лежит там. Чёрные терновые ветви заполнят всё пространство между ними. Миньярд подозревал, что потребуется не меньше полугода, а скорее всего и больше, чтобы закончить. Учитывая работу Нила, проект мог занять ещё дольше. Ему доставляло удовольствие думать о том, что Нил останется рядом так долго, чтобы он мог оставлять на нём свои метки. Когда работа будет закончена, кожа Нил станет его собственностью, каждый след от прошлой жизни в бегах исчезнет под иглой. Следы всего того, что пыталось убить Нила, но не смогло, заставляли зубы Эндрю стискиваться и снова ныть. Он заставил себя расслабить челюсть и продолжил рисовать, решив оставить свою метку на коже Нила, разбить его, чтобы он мог правильно исцелиться, как в искусстве кинцуги. Спустя несколько часов, когда Нил вернулся с сахарным кофе и шоколадным круассаном для него, после того как они вместе изучили эскизы, и Эндрю напечатал и наложил первый трафарет змеи на живот Нила, когда Нил лёг на стол, а тот поставил иглу на кожу, что-то внутри Эндрю, наконец, расслабилось. Нил был под его иглой, позволял ему запечатлеть и преобразить его шрамы, и всё было так, как должно быть. Когда гул машинки стал привычным ритмом, а Нил преодолел начальный дискомфорт от татуировки, он заговорил. Эндрю не был уверен, что побудило Нила начать, он был доволен молчанием, за исключением редких подшучиваний, но Нил, казалось, задумал другое. История сорвалась с его губ сначала медленно, а потом отчаянно, как приливная волна, как исповедь. Отец — босс мафии, мать, которая любила кулаками и своим умением держать Нила в живых. Два десятка разных городов в нескольких странах. Бегство, всегда бегство, ноги вперёд, глаза назад, чтобы видеть пистолеты в зеркале заднего вида, никогда не достаточно далеко. Нил рассказывал о каждом шраме, о том, как со временем начал ненавидеть тело, которое говорило о жизни, которой ему не позволили жить, о детстве, которое он пережил. Для таких, как Эндрю и Нил, детство — это то, что нужно пережить и не оглядываться. Миньярд чувствовал боль, и желание, и пытался не ненавидеть себя за это желание. Он тихо отвечал, чтобы показать, что слушает, но в остальном позволял Нилу говорить. Когда тот замолчал, Эндрю поднял взгляд, ожидая новых слов. Тот бросил на него саркастичную полуухмылку. — Остальное получишь в следующий раз. Надо ведь сохранять какие-то секреты, иначе моя таинственная аура улетучится, и ты перестанешь мне писать, — сообщил Нил. Миньярд фыркнул. — Ты такой же таинственный, как книжка про Дика и Джейн. Меня интересует только твой кошелёк, и даже не вздумай думать иначе. Он вернулся к змее, и если его прикосновения чуть дольше задерживались на каждом ножевом ранении и шрамах от пуль, это было только его делом. Они закончили контур змеи, прежде чем Эндрю объявил перерыв на день. Хвост змеи начинался на левом бедре Нила, а голова располагалась на правой стороне его рёбер, толстые кольца чешуи покрывали большую часть кожи между ними. Солнце только что скрылось за горизонтом, но свет всё ещё был в вечернем небе. Эндрю устало потянулся. Его позвоночник чувствовал себя так, будто сросся в С-образную форму. Он наложил на живот Нила защитную плёнку, довольный тем, что татуировка находилась в месте, где её можно было использовать. Тот не возражал против использования ленты и пластиковой плёнки, но чувствовал, что защитная плёнка обеспечивала более равномерное и беспроблемное заживление. Нил выглядел так же обессиленным и расслабленным, как всегда после работы, его глаза были затуманены, а мышцы дрожали. Это было неприлично, на самом деле, и просто нелепый способ закончить такой эмоционально насыщенный день. Эндрю хотел лизнуть его ключицы. — Надень чёртову рубашку, меня уже тошнит смотреть на тебя, — рявкнул Эндрю, бросив Нилу его футболку. Нил, мерзавец, каким он был, ухмыльнулся. Он смотрел на Миньярда несколько секунд, прежде чем натянуть футболку. В подоле была дыра. Он ненавидел её, ненавидел Нила, просто ненавидел. — Мне нужен бургер. Если бы я пил, я бы сказал, что ещё мне нужно пиво. Знаешь поблизости место, где это можно найти? — Ирландский паб через дорогу и квартал вниз. Там хорошие картофельные дольки, — ответил он, заняв руки очисткой и подготовкой своего рабочего места. — Хочешь пойти со мной? В таком состоянии я, наверное, заблужусь, пройдя целый квартал, — предложил Нил, голос был лёгким, а выражение лица — нейтральным. Миньярд не стал указывать на то, что обычно Нил садился за руль после их сеансов. — Ты платишь, — сообщил ему тот. — Очевидно. Ты же хочешь меня только из-за кошелька, помнишь? — ответил Нил, устроившись наблюдать, пока Эндрю заканчивал уборку. Вечерний воздух был свежим и прохладным, с примесью запаха бензина и суеты большого города. Миньярд тихо выдохнул первый глоток дыма ментоловой сигареты, никотин пронёсся по его венам, унося боль с затылка. Нил шёл рядом, устойчивое присутствие, пока они пересекали улицу и заходили в паб — шумное скопление света и звуков, полное обычной толпы, которую можно встретить в баре в субботний вечер. Эндрю направился к столику, спрятанному в углу возле входа на кухню, откуда открывался хороший вид на вход, и оба могли сесть спиной к стене. Старые привычки умирают с трудом. Миньярд думал, что даже в 90 лет Нил продолжит сохранять привычки беглеца, оценивая дома престарелых на предмет удобных выходов и пряча под матрасом ножи для масла. Эндрю толкнул Нила в кресло с чувством собственничества и исчез в толпе, чтобы взять меню у бара. Он прихватил виски и газировку от своего постоянного бармена и с лёгкостью вернулся через толпу. Нил сидел там же, где тот его оставил, уткнувшись в телефон с морщинкой между бровей. Эндрю захотел провести большим пальцем по ней, впустить пальцы в мягкие каштановые кудри Нила и потянуть. Нил поднял взгляд, когда Эндрю бросил меню на стол, напитки последовали чуть более мягко. Морщинка разгладилась, когда тот увидел его. Эндрю захотел что-нибудь поджечь. Оба заказали бургеры и жирную картошку фри, убивая время в ожидании еды, придумывая замысловатые и часто маловероятные преступные биографии для окружающих их людей. Истории Нила склонялись к криминалу, Эндрю — к извращённым сексуальным девиациям. Он задумался, что это говорит об их пережитых травмах. К счастью, несмотря на порочные сюжеты, Нил едва не плакал от смеха из-за невозмутимой подачи Эндрю, а Эндрю находил беседу интересной с точки зрения того, что она рассказывала о специфическом чёрном юморе Нила. Редко Эндрю проводил так много времени, просто разговаривая с кем-то. Единственным другим человеком, с которым он мог легко говорить в последнее время, была Рене, и даже с ней это было иначе. С Нилом чувствовалась искра. Миньярд подавил желание вздрогнуть от этой ужасно банальной мысли. Искра, чёрт возьми. Он становился жалким и мягким, и Аарон, вероятно бы вырвал, если бы они разделяли хотя бы малейший намёк на телепатию близнецов. После жирных бургеров и ещё более жирной картошки фри прохладный ночной воздух был лёгким облегчением для горячей кожи. В его руках уже была очередная сигарета, прежде чем он осознал, что хочет её, а зажигалка искрилась в его пальцах. Он позволил себе эту рутину, выдыхая дым и замечая, что Нил смотрит на него. — Хочешь? — спросил он, помахав пачкой. Зелёная фольга блеснула в свете неоновой вывески, пока Миньярд вёл их обратно по улице к Эдему. Нил покачал головой и пошёл рядом с Эндрю, прислонившись к кирпичной стене рядом с ним, когда они достигли магазина. — Я не курю. Просто нравится запах. Напоминает о моей матери. Тот ответил, выдув облако дыма в лицо Нила. Он уловил край улыбки сквозь дымку. — Тебе лучше убраться отсюда, маленький кролик. Татуировки лучше заживают после хорошего сна. Постарайся не попасть на стройплощадку и не повредить мою работу в ближайшие недели, — сказал Эндрю, глядя на улицу. — А через месяц или два, значит, уже можно? — спросил Нил, выпрямляясь и легко принимая это прощание. — Если испортишь моё искусство из-за производственной травмы, я найду твой труп и сдеру с него кожу. Нил рассмеялся и отдал ему нахальный салют, прежде чем исчезнуть в ночи. Миньярд злобно затушил сигарету о кирпич рядом с собой и откинул голову к стене с вздохом. Чувства — такая чертовски утомительная штука. Эндрю всё ещё жил в доме, который принадлежал Ники, хотя он и выкупил его у кузена, когда тот вышел замуж за Эрика и переехал в Германию насовсем. Аарон проходил ординатуру в Атланте и жил с Кейтлин, что было нормально. Это был рост, по словам Би. Миньярд подавлял ненависть к разделению и раз в месяц совершал поездку, чтобы убедиться, что его брат цел и невредим. Дом был тёмным, когда тот вернулся, тише, чем когда он делил его с Ники и Аароном, но не безмолвным. Нет, не безмолвным. Как только его ключи заскрежетали в замке, он услышал хор жалобных мяуканий из глубины дома, быстро нарастающий по мере того, как пушистые лапы забарабанили по деревянному полу. Его атаковали, как только он переступил порог, два его драматичных кота с яростью сообщали, что он никогда больше не должен их бросать умирать, и разве он не знал, что они умирали с голоду в его отсутствие? — Да, да, Аарон, я здесь. Нет, Мачете, не кусай меня. Дайте снять ботинки, тише, я вас обоих покормлю, — пробормотал Эндрю, пытаясь не споткнуться о бурлящую массу шерсти и негодования, которая занимала прихожую. Он продолжал что-то бормотать котам, пока шёл на кухню, чтобы пополнить миски, обе из которых были далеко не пусты. Глупые избалованные коты. Он налил себе второй стакан виски за вечер и уселся за стол в гостиной, чтобы доработать эскизы татуировок на спине Нила. Коты устроились на его коленях и ногах. Это было просто. Это было знакомо. Эндрю погрузился в искусство и позволил разуму успокоиться.

***

Их следующая сессия прошла так же, как предыдущая. Нил устроился под иглой Эндрю и продолжил вываливать свою изломанную исповедь о жизни, начиная с того места, на котором остановился в прошлый раз. Миньярд следовал за трафаретом, вёл иглу по коже, слушая, как голос Нила дрожал, произнося имя его матери. Змея обретала чешую, пока Нил описывал, как пытался снять её окровавленное тело с винилового сиденья машины, как, в конце концов, залил всё бензином — её и все их жалкие пожитки, как похоронил её кости у моря. Когда Нил рассказывал о часах и днях после её смерти, о бесконечном, безнадёжном одиночестве, пальцы Эндрю, лежащие на его животе, чувствовали учащённое дыхание.  

Нил

Нил рассказал ФБР и Стюарту Хэтфорду о смерти своей матери, только самые основные детали: где и как это произошло. Но он никогда не делился тем, что было после, о длинных пустых часах на песчаных дюнах, о болезни горя, бушующего внутри него. Он никогда не рассказывал о чувстве полного одиночества — словно он одинокая свеча, пытающаяся не погаснуть под хлещущим прибрежным ветром. Он никогда не говорил вслух о мучительном облегчении, которое почувствовал, когда его мать сделала последний, захлёбывающийся выдох, о чувстве, что он впервые за свои короткие семнадцать лет контролировал свою жизнь. Он никогда не выражал словами эту дихотомию боли и эйфории, чувство свободы и падения в пропасть, которое её смерть принесла, осознание того, что теперь, если он захочет, он может перестать бежать. Он мог бы сдаться и умереть, и не подвести никого. Конечно, Нил этого не сделал, но сама возможность этого была заманчивой. И вот Нил лежал на столе у Эндрю, выплёскивая самое худшее из себя, свои самые мрачные и уродливые воспоминания. Он чувствовал, как снова возвращается на тот пляж, ощущая жжение едкого дыма в горле и шершавый песок под ногтями. Он снова чувствовал запах бензина и горящей плоти. Он был охотящейся добычей, и он был одинок. Следующее касание тату-машинки Эндрю пришлось на центр одного из его шрамов от пули, который всё ещё оставался болезненным спустя столько лет, и внезапно это стало слишком. Нил сжался вперёд с приглушённым звуком, срываясь с сидения и отдёргивая руки от игл, руки инстинктивно метнулись к животу, дыхание сбилось в прерывистых всхлипах. Эндрю среагировал быстрее, чем Нил успел понять, бросив машинку на стол и перехватив запястья Нила прежде, чем тот успел коснуться свежей татуировки и занести в неё инфекцию. Глаза Нила метнулись к Эндрю, сердце бешено стучало в груди, дыхание рвалось на короткие, сдавленные вдохи. Эндрю изменил хватку, сжав его запястья одной рукой, а другой зубами стянув латексную перчатку. Он прижал свою обнажённую ладонь к шее Нила, сжав её и притянув его к себе, пока ноги не свесились с края стола, позволяя ему расположить его голову между его собственных ног. — Дыши, — потребовал он, голос не оставлял Нилу места для возражений. Нил вдохнул, позволив хватке Эндрю на его запястьях и шее заземлить его, вернуть в реальность. Через несколько мгновений дыхание выровнялось, и паника отступила. Эндрю отпустил его запястья и усадил его, обрабатывая татуировку антисептиком, пока Нил приходил в себя. — На сегодня всё, — сообщил Миньярд, доставая специальную плёнку для татуировок, чтобы покрыть ту область, над которой он работал последние пару часов. — Нет, Эндрю, со мной всё в порядке, прости, давай просто продолжим, — запротестовал Нил, голос выдавал предательскую хрипоту. — Пожалуйста? Эндрю замер. — Я ненавижу это слово, — прошипел он внезапно с яростью. Затем добавил: — С тобой не всё в порядке. Я сказал, что мы закончили, и мне не нравится повторяться. Нил быстро отступил, почувствовав границу, которую не следовало пересекать. Он кивнул и снова лёг, позволяя Эндрю прикрыть татуировку плёнкой, пальцы Эндрю были тёплыми и быстрыми. Он всё ещё чувствовал себя потрясённым и выбитым из колеи, его кожа зудела, словно была натянута слишком туго. Он давно не переживал приступ паники в присутствии другого человека. Он скучал по своей матери, ненавидел её и своего отца за то, что они превратили его в это испуганное, раненое существо. Пальцы Эндрю, щёлкнувшие перед его носом, вернули его в реальность. Рука Миньярда была протянута, ожидая чего-то, и Нил безразлично смотрел на неё. — Ключи, — нетерпеливо сказал Эндрю. Раздражение Эндрю его немного успокоило. Это раздражение было постоянным фоном, и если бы он вдруг сдвинулся к жалости или доброте в ответ на боль Нила, Нил бы уже вышел за дверь. Он отдал ключи, не спрашивая, куда они направляются, просто позволив Эндрю дать ему рубашку и куртку и повести его к выходу из студии. Дэнис было последнее место, где он ожидал оказаться, совершенно пустое в 4 часа дня во вторник. Эндрю забрал оба меню, которые принес уставший официант, явно не доверяя Нилу заказать подходящую еду. Нил положил голову на руки, позволяя кому-то другому принимать решения, и смотрел сквозь полуприкрытые глаза, как Эндрю заказывает неприличное количество еды для двоих. Когда официант ушёл, Миньярд взял пригоршню сахарных пакетиков из сахарницы на их столе и методично начал рвать их и высыпать на стол в нескольких дюймах перед скрещёнными запястьями Нила. Это показалось Нилу каким-то подростковым поступком, маленьким беспорядочным бунтом против принятых норм поведения. Ему показалось, что в этот момент Эндрю выглядел моложе, его лицо было освещено мягким солнечным светом, а рот слегка поджат, когда он наводил беспорядок из кристаллов сахарозы, обдумывая, что сказать. Он не смотрел на Нила, когда начал говорить, водя пальцем по сахару, создавая вихревые узоры. — Я вырос в приёмных семьях, — начал он, затем замолчал, вздохнул и встретился с глазами Нила, бросив ему вызов своим взглядом. — Ты рассказал мне много правды. Я собираюсь рассказать тебе кое-что из своей. Не задавай никаких вопросов и не заставляй меня повторяться. Нил сел и наклонился ближе, кивнув. Эндрю наблюдал за ним ещё какое-то время, а затем, удовлетворённый увиденным, продолжил. Когда Эндрю закончил, Нил вонзил ногти в ладони так сильно, что оставил маленькие кровавые полумесяцы, стараясь сохранить на лице спокойствие. Вся его предыдущая эмоция сменилась горячей яростью, осевшей в его животе и давившей на зубы. Если бы большинство людей из истории Эндрю уже не были мертвы, Нил подумал, что он бы пожертвовал анонимностью, чтобы проверить, пригодятся ли ему уроки Натана и Лолы. К счастью, в этот момент официант появился с тарелками с блинами, сосисками, беконом, двумя молочными коктейлями и очень большим шоколадным брауни, покрытым взбитыми сливками и шоколадным соусом. Именно это последнее блюдо Эндрю притянул к себе и с сосредоточенным усердием начал есть, игнорируя остальную еду. Нил обдумывал возможные ответы на историю Эндрю. Наконец, когда молчание затянулось, он потянул к себе один из молочных коктейлей, сделал длинный глоток через соломинку и с нарочитым спокойствием сказал: — Это очень плохо. Эндрю наконец снова встретился с ним взглядом. Он кинул шарик взбитых сливок Нилу в лицо и сказал: — Идиот. Кожа вокруг его глаз расслабилась. Они не съели даже половины еды, но Нил забрал остатки в коробку на вынос, слишком неприхотливый, чтобы отказываться от бесплатного обеда на следующий день на работе. Эндрю не вернул ему ключи, поэтому Нил снова сел на пассажирское сиденье и ввёл свой домашний адрес в старенький GPS, встроенный в приборную панель. Они болтали в первые несколько минут поездки, но вскоре погрузились в лёгкое молчание. Нила убаюкивало знакомое ощущение движущейся машины под ним. Иногда он скучал по тому, чтобы быть пассажиром. Лоб прижался к прохладному стеклу пассажирского окна, ремень безопасности комфортно врезался в шею, а Эндрю тихо напевал что-то вместе с радио. Нил задремал. Когда он проснулся, медленно, а затем резко, машина стояла на месте, и Эндрю смотрел на него. Нил моргнул, стряхивая остатки сна, широко зевнул и с любопытством посмотрел на Эндрю. Лицо Миньярда было нахмуренным, лоб морщился, а рот был сжат. Он выглядел разочарованным, возможно, злым? Нил был не уверен. Столько эмоций на его обычно спокойном лице должно было бы быть чем-то примечательным, но Нил всё ещё был полусонным и опустошённым после эмоционального дня. — Спасибо, что подвёз. Как ты собираешься вернуться домой? — спросил он, снова зевая. Он не стал извиняться за то, что уснул. Он подозревал, что Эндрю бы это не оценил. — Такси, — коротко ответил тот и вышел из машины. Нил пожал плечами и сделал то же самое. Он не пригласил Эндрю зайти внутрь. Вместо этого они облокотились на багажник машины Нила на подъездной дорожке и ждали такси, пока Эндрю курил. Несмотря на напряжение, ещё оставшееся в плечах Миньярда, было легко и уютно в этом молчании, что для Нила было редкостью. Эндрю не был похож на кого-либо ещё. Нил знал это, но сегодня это ощущалось особенно важно, как будто за один день между ними что-то изменилось. Он вспомнил тёплые пальцы Эндрю на своей шее, удерживавшие его. Вспомнил отстранённую пустоту в голосе, когда он описывал ужасы, через которые прошёл. Нил задумался, кем бы он стал, если бы не смог сбежать, если бы его удерживали семейные обязанности, младшие приёмные братья и сёстры, принудительное неправильное лечение. Когда Эндрю отвернулся и сел в такси, Нил смотрел на его плечи, на его бицепсы, обтянутые чёрной футболкой, и думал.