Бей, беги

Могильный воздух остужал ее пылящие щеки, а чем глубже вдыхала замерзший кислород, тем проще легким становилось работать. Виду она не показывала никогда, потому что с отвращением отвергала и стыдилась выказывать эмоции, но на душе, словно прошлось ураганом. Тяжелым и бешеным. Отец не умел контролировать собственную ярость, а потому срывался на всех кого видел, в частности на Дану. Повторять ошибки собственного родителя, девушка не была намерена, а может просто не имела столько сил и храбрости. Иногда она и вправду задумывалась над словами таких парней, как Бабурин: «Ее место на кухне, сидеть и молча ждать, когда позовут, когда дадут разрешение!». Но в то же время оглушительно спорила с любым, кто пытался подобное доказать ей. Что-то щелкнуло в голове, ровно в ту же секунду, когда сорвался хруст где-то в глубине чащи. Девушка обернувшись на звук, как загипнотизированная не сводила взгляда с леса. «Может птица?», — дал подсказку головной мозг. Но чувства внутри рвало и метало, словно небольшие хлопушки взрывались, подкидывая новые идеи. Может просто прохожий, или Ромка с Бяшей придумали какую-то фигню, а может и во все дикий зверь. Каждая мысль отражалась тревожной паникой, создавая все новые пугающие концовки. Тут же вспотела спина, передернуло от мимолетного ужаса. Испуг почти сразу прошел, но мучительно засосало под ложечкой. Кто бы или что там не было, оно точно смотрело в ответ. От внезапного испуга сердцебиение Утесовой ускоряется, дыхание становится прерывистым и загнанным. Но тут же через мгновение сердце в ее груди словно превратилось в льдину, а внутренности в желе. На фоне ослепительного белого покрова на земле и ветках, чаща казалась гуще и темнее. Укрытые небеса темно-серыми тучами, скрыли за собой любое светлое пятнышко. Героини виделись картинки, как зловещие сучья тянулись к ней своими тоненькими лапищами, как деревья вытаскивали тяжелые корни из-под земли и бежали за ней. Как тьма сгущалась над ней, завлекая все дальше от деревушки, где была может гнилая и скучная жизнь. Но главное жизнь. Когда хруст повторился вновь, уже где-то позади Даны, она рванула со всех ног. Не оборачиваясь с единственной мыслью: «Беги, дура, беги!». Рычание выбило из колеи сильнее любого хруста, и девушка чувствовала собственной шкурой, как до этого еле перебирающие ноги, вязшие постоянно в сугробах, теперь казалось летели над землей. Она не чувствовала ни боли, ни тяжелого дыхания, да и мысли бросили ее где-то на пути. Но страх, страх все еще сидел внутри нее, будто клещами прикреплен к ее сердцу. Она не знала, что или кто преследует ее, но чувствовала, что это нечто злое и опасное. Решение было принято быстро и четко не останавливаться, не смотреть назад, пока не окажется в безопасности. Снег завывал ветром, затрудняя ее движение, но она не сдавалась. Ее ноги двигались автоматически, словно принимая решения за нее. Она пробежала мимо деревьев, которые казались ей живыми и враждебными. Их ветки скребли ее лицо, оставляя кровавые следы, но она не обращала на это внимания. Когда показалось ее покосившаяся деревушка, облечения Утесовой не было предела. Рванув с самых последних сил, она тут же взлетела вверх по ступенькам, громко хлопнув за собой дверью и заперев ее на щеколду. Вдох. Выдох. Свист вылетел из груди, когда ноги подкашиваясь от нагрузки гудели. — Я тебе сколько раз говорил дверью не хлопать! — Взревевший голос отца донесся с кухни, тут же стукнула металлическая рюмка по столу. Облегчение пропало, за ним только мольба и тихонькая ругань за такую оплошность. — Мне из школы звонили! Красная морда отца показалась из-за дверного проема, при виде него героиня лопатками сжалась в деревянную дверцу, за которой скрывалась еще какая-то нечисть. И ты посмотри кто страшнее: дикий зверь или набуханный папаша? — Сказали ты подралась! — Мужчина помрачнел еще больше, параллельно и страх Даны усилился. Она знала, что ничего не сможет объяснить своему отцу, что он всегда будет видеть только плохое в ней. Она сглотнула ком в горле и смело подняла глаза на него. — Да, подралась, — прошептала она, стараясь привести свой голос в порядок. — Но они начали первые, я просто защищалась. Отцовская ярость только усилилась. Он шагнул вперед, стоял перед ней, словно грозный воин. — Ты всегда находишь способы попасть в неприятности, — прошипел он, поднимая руку. — Я устал от тебя, Дана! Она закрыла глаза, зажмурясь. Удар жестко и четко прошелся по левой щеке, до этого полученные царапины, только сильнее загудели. Дана сжала зубы, сдерживая слезы и боль. Она знала, что отец никогда не прекратит свои обвинения и насилие. Он был всегда таким — агрессивным, нетерпимым и несправедливым. Был ли у нее выбор? Продолжить терпеть, сбежать или пытаться себя защитить? От мысли о побеге ей стало смешно, грустная улыбка охватила лицо, и она поздно сообразила, что до сих пор стоит перед отцом. — Тебе смешно, сука! Кулак пролетел в ухо, ей удалось увернуться, но новая доза тумаков — мужчина верил, что только так научит девочку слушать — прилетела сразу же по другой стороне. Не удержав равновесие, она грохнулась на пол, больно ударившись затылком об дверную ручку. — Смешно все еще?! — заорал отец, наклонившись над ней. Она попыталась подняться, но ноги не слушались, ее тело было охвачено болью. Она с трудом открыла глаза и увидела, как отец насмехается над ней. Ее сердце сжалось от отчаяния и страха. Она поняла, что необходимо принять решение и прямо сейчас. С трудом собравшись с силами, Дана поднялась на колени и смотрела прямо в глаза отца. Ее голос дрожал, но решимость была видна в ее глазах. — Прости, — Струсила. Испугалась. Сильная девчушка в школе, не сильно отражается сейчас, всего лишь девчонка. — Я больше не буду влезать в драки, честно. — Свали с моих глаз. — Последний крик отразился где-то на кухне, когда она уже подлетела к лестнице, ведущая на второй этаж. Уже успела забыть о ноющем теле. Рывком закрыла дверь, тут же пододвинув тумбу на всякий случай. Вдруг еще захочет, или напьется еще больше. А он то напьется. Точно напьется. Она знала, что временное убежище в комнате не сможет ей долго помочь, но оно хотя бы давало некоторую физическую защиту. Сердце бешено колотилось в груди, а глаза наполнились слезами. Она уже не раз испытывала на себе отцовскую ярость, но каждый раз это было так же травмирующее и обескураживающе. Дойти не было сил до кровати, и медленно скатившись по стене девушка облегченно выдохнула. Лицо горело. Больное ухо пульсировало. Царапины отражались острой болью, каждый раз когда она касалась ран на своем теле. Она с трудом открыла глаза, глядя на потолок, и попыталась вспомнить, что же произошло. Ее сердце было полно смешанных чувств — страха, грусти, решимости и надежды. Дышать было тяжело, голова мало соображала, а веки слипались, словно их налили свинцом или еще чем потяжелее. Уснув прямо на полу, она все еще вздрагивала от громкой ругани отца и посуды, которую он крушил внизу.