Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
AU
Нецензурная лексика
Пропущенная сцена
AU: Другое знакомство
Обоснованный ООС
Отклонения от канона
Равные отношения
Второстепенные оригинальные персонажи
Смерть второстепенных персонажей
ОЖП
Fix-it
Нелинейное повествование
Воспоминания
Прошлое
Разговоры
Попаданцы: Из одного фандома в другой
Элементы гета
ПТСР
Инсценированная смерть персонажа
Темное прошлое
Множественные финалы
Рассказ в рассказе
Искусственные существа
Описание
Жила-была девочка Лори. Очень тосковала по папе, который пропал без вести одиннадцать лет назад и, вероятнее всего, погиб от рук самого Пилы, а может, его подельников — кто теперь скажет. Нашла она как-то в интернете новость: злодеяния Пилы превратили в музейную выставку и приглашают всех желающих посетить жуткий аттракцион. Там-то в качестве экспоната и обнаружился её папа. Вернее, папина правая рука. Что если отец ещё жив? Истинная его дочь, Лори немедленно полезла разбираться с этим...
Примечания
http://i99.fastpic.ru/big/2018/0116/ec/1495e0eb8b09e42b39f84df691a58aec.jpg - обложка от великолепной redkatherinee.
Как мы помним, "Нелинейное повествование" - канонный жанр самой серии фильмов Пила. Как и в фильмах, здесь события происходят вперемешку, и вам предстоит собрать их воедино по кусочку.
Подсказки:
Жирный шрифт - выделение голосом/эмоционально; дневниковые записи одного из персонажей.
Курсив - всё происходившее в прошлом, как в близком, так и давности нескольких десятилетий. Да.
Вычислите все действующие лица. Указаны те, кто больше всего влияет на сюжет, участие остальных вам предстоит понять по ходу действия.
В степени детский сад: некоторые потомки основных действующих лиц тоже оставят след в этой истории.
Игра началась.
Посвящение
Всем событиям и людям, приведшим меня в Пилу и заставившим туда вернуться после долгого перерыва.
Глава двадцать первая, в которой Хоффман боится собственного бессилия, но упивается чужим
01 декабря 2023, 07:19
Ублюдок Пол не был самым умелым из тех, с кем приходилось драться, но весил прилично. Голова всë ещë болела после удара о стену. Хоффман дождался, пока Джон не отвернëтся, только тогда скривился, потирая затылок. Хорошо ещë, что Логана тут нет. Сегодня Крамер оставил его за рулëм. От вида колючей проволоки у подельника краснела шея. Почему, интересно?
Жирный Лэйхи стоял на четвереньках без сознания, одна из проволочин проходила под нависшей грудью. Дозу Крамер подобрал правильную. Человек, только что резавший себя, не проснулся, хотя лезвия уже начали пороть его наверняка прямо под рëбрами. Пол напоминал дохлую свиную тушу. На мгновение Марк задумался: что с тобой, мужик? Что притупило твоë восприятие боли вот настолько? Может, ты вправду несчастен, вот и не боишься, когда стекло режет тебе плоть, и с кровоточащей рукой успешно отбивался целых полминуты…
- Не подумал бы, что почувствую раскаяние, - честно признался Хоффман, подходя к Джону. Тот, только что проверив работу потайного магнитофона, прикрыл дверь с вырезанным вручную продолговатым глазком.
- Это напрасно. Нельзя принимать близко к сердцу. Здесь ничего личного, ты должен научиться работать отстранëнно.
- Да, понимаю. Пошли.
- Нет-нет! – с трепетом в голосе возразил Крамер, поднимая взгляд. – Ещë не конец. Надо ведь тебе увидеть разницу между убийством и реабилитацией.
Он даже придержал Марка за локоть, пропуская к глазку. Хоффман послушно опустился на колени, чувствуя спиной, как Джон улыбается одними глазами.
Пол очнулся. Помотал головой, приходя в себя. Машинально как-то протëр под грудью, поднял руку, перепачканную кровью и потом, разглядел диктофон через несколько линий проволоки от себя. Заскрипел зубами…
- Есть детектив, которого тебе следует опасаться, - проговорил Марк; он хотел бы отвернуться, да не выходило. Пол, не понимающий спросонья, где он, полез вперëд, напоролся на первое заострëнное лезвие, втянул воздух, шипя от боли. Что с тобой, блять, дëргалось в уме у Марка, почему не кричишь?! – По фамилии Тэпп. Он подбирается всë ближе.
- Знаю такого, - кивнул Джон, глядя перед собою. – Ты правильно поступил, предупредив меня. Посодействуй же ещë. Сможешь навести его на ложный след?
- Чей?
- Врача, - Джон порылся в кармане плаща, вытаскивая антиотпечатковый пакет. Где только раздобыл? Пол за дверью дослушал правила, выругался и, должно быть, полез вперëд, проволока глухо зазвучала в самой глубине ловушки. – Иронично, но этот врач тоже нуждается в исцелении.
На бочку, шурша своей оболочкой, легла симпатичная ручка. Джон пощëлкал колпачком, в полутьме стал виден свет слабого фонарика.
- Да, пожалуй, - кивнул Марк. Предметец не давал ему покоя: Хоффману казалось, он видел уже такую ручку совсем недавно, а где, из головы вылетело. – Мы остаëмся здесь до конца испытания?
- Именно так, - Крамер устало опустился на стул. Болезнь оставляла ему всë меньше сил. Удивительно ли, что радетель ценности чужой жизни постоянно бегает из клиники, где пытаются спасти или продлить его собственную? В итоге не выживет никто, ни сам Джон, ни те, кого он коснëтся хоть вскользь. – Ты ведь взял отпуск на работе, так?
Не чтобы с тобой видеться, уëбок. Ну, не в первую очередь ради тебя. Марку хотелось думать, что это так.
- Всë верно, - Хоффман поджал рот: Пол наконец завопил в голос, напарываясь на проволоку боком и брюхом.
- Он настолько запустил себя, - Джон встал над Марком, прикрыл глаза рукой; в двери здесь была достаточно широкая трещина, но, возможно, Крамер всë досконально изучил, подготавливая, и мог ориентироваться по звукам снаружи. – Его плоть сейчас – помощник, а не враг, как можно подумать, ведь напомнит Полу о том, что пока ещë он жив. Чем больше места мы занимаем, тем больнее прикосновения со стороны. Запомни это, Марк.
- Прикосновения? Там лента от побега заключëнных, она не нежно поглаживает и не чуть задевает, чëрт возьми, - Хоффман поëжился. – Что за метафоры?
- Пол долго находился в комфорте и стал оттого толстокожим, - пояснил Крамер, опуская руку Марку на плечо. – Ему перестало хватать внимания и заботы, он попытался сделать вид, что страдает, дабы получить ещë. Опасно. Неправильно. Так можно развить у себя зависимость от чужого присутствия и повиснуть мëртвым грузом на шеях своих родных. Порой стоит умерить аппетиты, иначе ты пропустишь момент, когда перестанешь ценить помощь. Знакомо, верно? Воспринимать как должное то, с чем просто повезло.
Пол, надрываясь, кричал. Поник головой – его стошнило от боли, рвота стекала по лезвиям проволоки, не задерживаясь долго, просачиваясь вниз. Марк сложил руки пониже груди, прикрывая от подсознательной, незримой какой-то опасности собственный живот. Много Пила понимает. Сам-то тоньше фонарного столба, с течением болезни всë тает и тает. Потому и гонит тех, кому небезразличен? Или презирает?
- А может, он любит тебя таким? – усмехнулся Джон, устраивая на плече Хоффмана и вторую руку. – Ослабшим, размазанным по поверхности. Какого наверняка и встретил, видел ежедневно.
В вообще-то тëплой подсобке воздух заледенел от этих слов. Марк попытался двинуться в сторону, сделать вид, что ноги затекли, но его не отпустили.
- Страшно не верить в свою мужественность, в контроль над хоть какой-то из сфер жизни, - Крамер милостиво разрешил ему сесть на пятки, надавил на плечи, вжимая в пол. Дышать в неудобной позе стало ещë тяжелее. – Человек ищет деструктивных партнëров. Придумывает себе, что должен их спасать, хотя, право, всë у них в порядке. Когда не стало Анжелины, как часто ты просыпался у него на руках? Он мог бы отвезти тебя в клинику трезвости на следующий же день, через неделю, месяц, поняв, что пить не прекратишь, но поступил иначе, верно? Комфортное утро каждый раз после ночи забытья. Тебе не было стимула выпутываться из сетей зависимости. Он видел это. И поддерживал.
- Ты наверняка сам ни капли в рот в жизни не брал, - злобно ухмыльнулся Марк. Что-то в душе болезненно заскребло прямо над ширинкой, надавившей на кожу под задранной курткой. Тоже зацепило, как молния волоски.
- Почему же, все мы были молоды, - хват ослаб, Джон отсел к столу, хватаясь за ножку неожиданно неверной рукой, - все совершали ошибки. Я завязал даже с игристыми винами, когда встретил свою жену. Мы хотели ребëнка… думаю, я даже больше жаждал подарить миру новую жизнь. Всегда кому-то одному чуть больше нужно. Правило любых отношений.
Пол рыдал, продираясь, захлëбываясь слезами с насморком. Хоффман сосредоточился на уродливом носу пленника. Его трясло, как в лихорадке. Крамер если и не видел это – чувствовал, его слова бьют в цель. И пленник взаправду чувствовал себя сейчас живым, и сам Хоффман будто просыпался. Пробуждение заставляло голову ныть хуже чем с похмелья.
- Но речь не обо мне, - он дотянулся до бутылки с водой. Несколько раз морщинистая рука соскользнула с крышки, будто сил не хватало, а может, так и было. Джон был могущественнее многих, но не физически. – Что сделать с мужчиной, чтобы подавить его волю, подмять под себя? Да ничего, если он разрушает своими руками здоровье тела и души. Ждать, на грани смерти подавая полотенца, таблетки, горячий суп. Так и привыкнет видеть рядом в любом горе. В немощи. Клятва ещë предполагает "в радости", но радости куда-то исчезают, остаëтся облегчение после беды.
- Ты не знаешь всего, - как-то тихо прозвучали эти слова. Хоффман, конечно, знатно заебался за последнюю неделю, но не потому не мог разлепить рта. Крамер проговаривал чëтко, спокойно, уверенно мысли, терзавшие его самого с начала нового века в глубине подсознания. – Ты вообще бросил женщину, которую любил, оставил еë справляться в одиночку. По-твоему, такова здоровая любовь?
- Я не бросал Джилл, - покачал головой Джон. – Я знал, что наврежу ей ещë сильнее в дни еë боли и скорби, и всего лишь оградил от своего влияния. Ты видел Джилл несколько раз. Она пережила. Выдерживать грань, когда забота становится удавкой, долг того, кто заботится. Впрочем, в твоëм случае могут и не этого хотеть. Нет, подогревать вечную мерзлоту в собственном сердце жертвенным костром. Подумай, разве ты годишься для принесения в жертву? Больше того, что случится, если человек, которого ты любишь, сам будет не в состоянии поднять руку, перевернуться, самостоятельно сделать глоток, как поступишь ты?
- Не допущу этого, - решительно ответил Марк, поднимаясь. Куртка перепачкалась, края по нижнюю пуговицу пахли дешëвым вискарëм, какого он сам не пил. Это Пол забрызгал, а потом ещë и проблевался выпитым для храбрости. Джон смотрел Хоффману в спину, в одну точку.
- Посмотрим.
- Не прикасайся к нему, - не оборачиваясь, на одном дыхании выпалил Хоффман. Пол за стеной, должно быть, повис на достаточно тугом, чтобы задержать такого силача, клубке проволоки, и хрипел влажно, непрерывно, вместо крика. – Я здесь. Я делаю что ты говоришь по первому требованию. Оставь в покое мою семью.
- Разумеется, - с участием во взгляде кивнул Крамер. На дне бутылки ничего не осталось. – Всë пойдëт своим чередом, если я правильно оценил… ошибок не бывает, когда знаешь людей достаточно хорошо.
***
Сегодня у Питера был выходной, Марк точно это знал, но какого-то чëрта Страм уже торчал кверху задом из стиралки в половине седьмого утра. Совсем как в дешëвых порнороликах. У мужика с такими плечами, зачем-то подумал Марк, есть реальный шанс там на самом деле застрять. Чем дальше Хоффман пялился, словно замкнувший визор, в точку на позвоночнике Страма выше прикрытой полотенцем задницы, тем более яркие образы подсовывало подсознание. Вот безобидный барабан обрастает клинками, ювелирно ровно срезает Питеру голову с плеч, превращает в кровавый фарш, вот отверстия в металле стягивают кожу с рук и засасывают внутрь, а следом и мясо, оставляя голые кости и жилы. Как бывает после оглушения писк в ушах, так завис на одной ноте крик безысходности, отчаяния и боли. Его крик, человека, которого Хоффман так старался прикрыть от всего вплоть до навязчивых мыслей. Не выдерживая, Марк оказался сзади, втискиваясь между Питером и раковиной, вжался пахом ниже бëдер. Оказывается, в машинке ничего себе эхо: застонал Страм довольно объëмно. - Что это у нас, утренний стояк? - Почему ты сразу про это? – язвить не хотелось, но и тревоги выдать было нельзя. – Вылезай оттуда, сам заброшу. - Нет, теперь ни за что не вылезу, - фыркнул Питер, сам подаваясь бëдрами назад. Марк болезненно сощурился. Тело предавало разум, бëдра свело судорогой. – Сделай что-нибудь грязное, давай. Ты в последние дни так поздно приходишь, я соскучился. Не хотелось целовать его, прикасаться, рассматривать. Возбуждение накрывало от желания совсем иного: вытащить из машины за волосы – как раз отросли, наделяя какой-то первобытной привлекательностью вечно выглаженного, подстриженного Страма – и от всей души приложить носом о плитку на стене. Как развернëтся, дать под дых, чтобы сравнять нехватку воздуха для них обоих. Не давать выскользнуть из захвата, бить и придушивать, пока не обмякнет. На полке за бритвами лежит в футляре опасная, такими, Марк уже знал, получается снимать кожу, можно сказать, изящно, искусно, тонкими полосами. Откуда угодно, с мощных грудных мышц, со спины, с крутого загривка прямо над позвоночником. Из-под век, но глаза не задевать, до конца смотреть в них, налитые кровью от страха и боли. С рëбер, чтобы стекало в пах, с самого низа живота, не касаясь тëмных, жëстких волосков, в которые можно зарыться носом, вдыхать обострившийся на грани жизни и смерти аромат мужского полнокровного тела. Между плечом и шеей; порой, подминая Питера под себя или седлая его, Марк наклонялся, цеплял зубами кожу. А если вместо кожи будет голая мышца? Он старался дышать носом, но гнать мысли прочь – нет: чем больнее было в них человеку, чьи бëдра Хоффман подпирал сейчас, тем крепче он давил ему членом прямо в зад, вот-вот свалилось бы полотенце. Он хотел ранить, хотел слышать крики. Или нет, громкость ниже. Целовать и душить, притираясь головкой, стволом к открытой ране, а может, распороть мясо на всю длину бритвы, например, под ребром, и войти, сбиваясь с ритма, прямо под кость, в пульсирующую глубину, влажную, горячую. Что тогда сказал Нельсон, не ломает ли он Питеру бëдра? Сделать это нарочно, сев с размаху, отпуская вечный контроль над собою; кажется, когда не сдерживаешься, можно испытать самые яркие ощущения. Чтоб не делся никуда, не мог двинуться, позволил трахнуть себя в каждую клетку тела. Питер просто огромный. Сколько надрезов получится, если уложить на спину и распять по постели! Смазка пачкала уже резинку трусов, яйца ныли, будто кожу натянуло что-то нарочно, насильно. Ногти надавили, должно быть, сильно на… ещë целую?! кожу страмовой задницы, он коротко застонал от боли, всей грудью. Это проломило последнее самообладание. Закусывая рот, чтобы не взвыть от возбуждения, удовлетворëнного жëстко, моментально, Марк спустил ему на спину, не удерживая равновесия, плюхнулся, отбивая о напряжëнный чужой зад себе живот, но кое-как поднялся, с трудом, поджимаясь всем телом (немедленно вспомнился Пол, сдохший, как и ожидалось, в проволочных витках), выбрался из ванной. Вздохнуть себе так и не позволил: он чувствовал растерянный взгляд между лопаток. Слова Крамера не давали покоя, занимали все мысли. Не может старый придурок быть прав. Не должен. - Смотрю, и ты стосковался за ночь? – Питер почесал в затылке. Толкнул вентиль вверх, вытер смоченным полотенцем над крестцом, швырнул его, испорченное, в машинку до кучи. – Пойдëм в спальню. Или нет, я не дойду, ноги не слушаются… Он отдëрнулся, словно укушенный, когда Хоффман сбросил с плеча его руку. - Не понял, Марк. Ты просто воняешь похотью. - Подбирай слова, я человек, а не хер с ногами, - уклончиво зачем-то ответил Хоффман. Всë-таки подтянул табурет, уселся. – Сам заметил, что я перегрузился. Чего пристаëшь? - Я? – искренне удивился Страм, выныривая из машинки окончательно. – Ещë скажи, провоцирую. Или чего я не понял? Может, тебе пойти поспать? - Это ты просыпайся, - прошипел Марк, сжимая колени пальцами до боли. И точно, ногти отрасли достаточно, всë не было времени привести в порядок. Наверняка Питеру досталось. Понравилось?.. – Заебал, честное слово. Я могу просто за щëткой зайти, чтобы ты меня в стену не втиснул? Откуда у тебя взялось право делать со мной что в голову взбредëт, а? С какой радости? - Я ничего не делал, ты сам ко… - Всë, нахер тебя, - перебил Марк. – Не прикасайся ко мне, понял? Пойду, в самом деле, спать. И завтрак на меня не рассчитывай. Следующие три дня буду только… хотя твоë ли это дело. Разберусь сам, я взрослый мужик. Отверженный, Питер только и смог что новое полотенце достать. Достаточно длинное, чтобы обернуться, но узкое, неспособное скрыть его собственный стояк, тоже довольно крепкий. Марку стало противно и неловко сразу. Он дал себе мысленно по щекам. Руки у Страма на месте. Пусть решает проблему без него. - Лори сегодня надо забрать от мамы в десять, - лучшего времени вспомнить об этом не нашлось, блять. К горлу подкатила тошнота. - Хорошо, я съезжу сам. - К маме? – осторожно переспросил Питер. – Ты уверен? Марк выразительно закатил глаза, свернул к лестнице, хотя только что планировал достать банку арахисовой пасты с кухни. Прошагал до площадки, не выдержал, обернулся. На него так и смотрел, не двигаясь, мужчина, без которого Хоффман вправду не представлял себе уже жизни. Перевозбуждëнный, покрасневший, лохматый. Всë ещë желанный – бëдра потягивало, груди немедленно требовалось соприкоснуться с другой, крепкой, заросшей тëмной, словно у дикого зверя, шерстью. Но это же ненормально. Он, Марк Хоффман, полноценный отдельный человек. И ни разу так ни в кого не влипал. И потому, прикинув, что испытывает, понял – ëбаную панику. Ведь теперь неадекватные мясничьи фантазии о Страме не просто преследовали его. Они сплелись с нормальным желанием трахаться, вцепились в мозг не хуже проволоки. «Интересно, мы в эту игру… да чтоб тебя… играем вдвоëм? Он обойдëтся легко, если я порву всë? Не его, в смысле. Нас. Или срослись и без боли не разомкнëмся? Блять, как псы. Ничего человеческого, ничего здорового. Ладно, попробую разбить сцеп… даже называть неохота. Чистых трусов больше нет». - Я тебе изменяю, - вырвалось само собой. – С середины декабря. Сразу с двумя мужиками, а может, будут и ещë. Мы делаем по-настоящему грязные вещи втроëм, и я в восторге, понял? И сейчас я думал о них. Ты не при чëм. - А-а, - Питер несколько секунд стоял с открытым ртом, потом… облегчëнно выдохнул. – Хорошо, что не с женщинами. Вот это был бы полный пиздец. - Ты что, мать твою? – оскалился Марк. Злость заставила покрепче вцепиться в перила. – Ты слышал, что я тебе сказал, придурок? - Слышал, смешная шутка, - закивал Страм. – Ты сам говорил, что хочешь не мужчин, а меня, много раз, поэтому никого у тебя нет. Может, без этих глупостей объяснишь, что произошло и чем я тебя так задел? Я всë выслушаю спокойно, обещаю. «Спокойно, да-да, два раза. И про механизмы, и про кучу дохлых, за которую меня у тебя заберут на десять пожизненных. Нет, я не готов сейчас получить по морде. И потерять тебя не готов всë-таки». Вслух Хоффман ничего не ответил. Облокотился на перила, утыкаясь в пол. Питер прокашлялся, отошëл из поля зрения, поправил на стене синюю гирлянду в виде перевëрнутых свечек. Лампочки замигали чуть различимо в свете пасмурного, но всë-таки утра, и Марка будто булавкой кольнуло. - Что ты подарил своему Ларри на день рождения? – спросил он, яростно расчëсывая под коленом. - Ферментатор и набор сырого чая, - донеслось уже из кухни. – Раз любит создавать чудо с нуля, пусть развлекается. А что, тебе тоже вопреки всем привычкам захотелось чаю? - Нет, - на выдохе проговорил Марк. – Наконец-то ты не угадал. Скажи, что ты чувствовал, когда я… был нетрезвый? Не одним днëм. Долго. Ты понял, про какой я год. - Честно? – Питер очевидно насторожился. – Хорошо, что в этот раз ты спросил. Раздражение. Этого ответа Марк не ожидал. Его будто заставили вспотеть всем телом, а потом лишь в лицо брызнули ледяной водой. - Нет, первое время сочувствовал, но за полгода надоело порядком, только я не говорил, - загремела металлическая кастрюля. – Ты один хрен не понял бы, пока путался в ногах и не различал пальцы на руке. Послушай, если опять собираешься в запой, давай лучше я тебя всë-таки выслушаю, а потом вместе подумаем, что с этим делать. Есть специальные процедуры, чтобы, знаешь, бухло не лезло в глотку. Жëстко, не спорю. Но у меня зубы скрипят, как вспомню, на что ты, здоровый, сильный, красивый мужчина, был похож. Я рос с пьющим отцом, ненавидел его и боялся. Эти проклятые бухие разговоры о жизни, когда тебя сажают в кухне напротив, и сбежать нельзя, не то покалечат. Крики, заблëванный пол, оскорбления – странно, что он не назвал меня ни разу пидором, остальные не сбылись, но я помню их, каждое слово. Радоваться, когда он уже пришëл домой и вырубился, желательно в постели – если на полу, то тебе его и тащить, и не всегда получалось не разбудить в процессе, разбудишь – получаешь по затылку. Прятать его пойло, выливать, но чтобы не почувствовал, а нюх у него был острый, или опять по затылку… Марк, я не хочу проходить через это снова. Ты себя так не вëл, но бухие вообще-то непредсказуемы, и мне попросту стрëмно думать, что я люблю человека, способного однажды превратиться в моего отца. Марк свесился через перила, чтобы видеть Питера, его глаза; дверной проëм давал рассмотреть только до переносицы, но сжатого гневно рта было достаточно, чтобы скрутило под сердцем. Питер повторял слово в слово сказанное Марку Джоном в день знакомства. Мужчина, готовый защищать всех и всë, что ему дорого, вырос из перепуганного, уставшего и слабого мальчишки, не имевшего возможности спасти даже себя. Дело в этом. Пусть он двадцать раз обсессор, но разве это несëт хоть минимальную угрозу? Хоффман понимал, сам он страшнее в тысячу раз. - Что угодно, только не опять пить, - это прозвучало абсолютно несчастно и беззащитно. – Мне отец по пьяни не оставил ни шрама, ни перелома каким-то образом. Синяки зажили, но только на коже. Под нею – нет, всë осталось. Я никому не позволю оставить такие следы в душе моего ребëнка, как бы ни был мне дорог человек. Знаю, ты любишь Лори и желаешь ей добра. Не заставляй еë, пожалуйста, тебя бояться, а меня опять справляться с этим. Я не выдержу в третий раз. Хоть и должен был закалить характер, меня воротит от такого. Меня столько раз уже преда… неважно, что было, сейчас речь о настоящем, о тебе. Не поступай так со мной. Хоффман затряс головой, словно мог так выгнать прочь грëбаный довольный покой, наполнивший душу. Он буквально видел, как Страм протягивает ему собственное сердце с истончавшими покровами, живое, нормальное человеческое. Надави и лопнет. Лëгкого нажима хватит, чтобы уничтожить. Биение его, выдуманного, так и манило взять обеими ладонями, сомкнуть их. У плоти такой приятный звук, когда нарушаешь еë целостность. Маятник махнул влево. - Нет, я этого не сделаю, - ответил скорее себе самому Марк. – Поехали за Лори вместе, ладно? У меня сейчас будут заняты все вечера, если что. Надо хоть немного времени провести втроëм. - Говоришь так, будто у нас его не осталось, - хмыкнул Питер. Нет, правда, он не выдержит, не сейчас. По одной ране сегодня потоптались. Хватит с него. – Пугаешь, если честно. Что происходит, Марк? Не надо намëков, говори прямо. Что ты испытываешь? - Острую потребность в остром соусе, - кивнул сам себе Хоффман. – К острым крыльям и салату чили. Чтоб жопе стало потеплее. Замëрзла. - Тогда я могу на этот раз сзади постоять, - Питеру ответ явно не понравился, но, как всегда, он выбрал воодушевлять вместо того чтобы настоять. - Всего не охватишь. - Постараюсь. Как можно было не любить его такого? Не растворяться в нëм? Мысленно послав Крамера на хуй, неважно, чей, лишь бы от его, типа спасаемого пиздежом и чужой кровью, головы подальше, Марк пошëл по лестнице всë равно вверх. Хоть переодеться стоит. Иначе кто-нибудь здесь кого-нибудь трахнет по-настоящему, а значит, опоздают за Лори.***
- Сегодня их трое, - Джон подержал конверты несколько секунд, прикидываясь, будто не знает, кому вручить, и положил на стол перед собою. – Всё готово. Ваша задача – привезти сюда этих людей как можно скорее. После девяти часов они, как всегда, должны собраться в одном месте, вот здесь, - бледный палец постучал по точке на карте. – Один владеет заведением, двое там напиваются. - Облегчая нам задачу, - Логан умно выждал, чтобы не перебить. Джон довольно кивнул ему. - Постарайтесь сделать всё быстро и без лишнего переполоха… кх, - закрылся рукавом, махнул в сторону помощников: дальше знаете сами, разбирайтесь. В открытую створку окна ворвался ветер, качнул потолочную лампу. Логан тотчас же обеспокоился: - Закрыть? Тебе не холодно? - Ближе к делу, - покачал головой Крамер. Хоффман перехватил конверты, смерив подельника презрительным взглядом: одно очко в его пользу. Логан же своë потерял. Какая ирония. – Я хочу, чтобы всё прошло гладко, поэтому вы едете вдвоём. Вокруг них будет много людей. Разделите работу. Встречаемся здесь через полтора часа. Логан послушно закивал ему. Марк надорвал конверты по очереди, вытянул фотографии. Женщина, тощая и жилистая, молодой и средних лет мужчины; один курит у служебного входа, второй, озираясь, вылезает с заднего сидения довольно дорогой тачки, третья сидит, согнувшись, на скамье в парке с отсутствующим взглядом. За наверняка ярким макияжем не было понятно, сколько женщине лет. - Она сегодня будет делать выбор, - Крамер не глядя понял, чьё фото больше прочих заинтересовало помощников. – Жизнь остальных в её руках. Отправляйтесь прямо сейчас, мне надо отладить все механизмы. Логан дёрнул рукой. Словно честь хотел отдать, но вовремя остановился и только затряс головой. Марку без всяких приказов хотелось выбраться отсюда побыстрее. «Для чего он мне его навязал? – с досадой подумал Хоффман, дёргая ручку задней двери. Не поддалась. – Чёрт, придётся опять садиться рядом. Я бы справился без помощи. Готов поспорить, мысли у нас сейчас совершенно одинаковые…» На улице стемнело. Вспоминая, слышал ли раньше название забегаловки, Хоффман прикинул, что ехать минут десять, не больше, облегчённо выдохнул. - Дерьмом воняет, - спокойно прокомментировал Логан, круто сворачивая. – Как поступим? Девчонка и парень дрищеватые, как раз по весу примерно как третий мужик. Давай я их возьму на себя, а ты тогда… - Знаешь, я каждый день трогаю толстое мужское тело, - Марк уставился на него, подался немного вперëд. – Одеваю, отмываю. Вытираю с подбородка соус или глазурь. Чешу между складками, замазываю раны и заклеиваю царапины. Когда надолго остаюсь один, беру жирный такой хер и… - Никак без этого нельзя? – Логан сделал вид, будто блюëт. – Ты саботируешь работу. - Какой нежный, - цокнул языком Марк. – А говорил, не боишься тел. - Если они дохлые, не боюсь. - Профдеформация? – Хоффман всë-таки отодвинулся прочь. Человека за рулëм лучше не смущать лишний раз, не то въедет стороной, с которой сидит пассажир, в бетонную стену, а Джону скажет, что случайно и вообще так и было. – Или я путаю причину со следствием, и ты в морге потому что привык к мертвецам? А что, они не болтают. Не сопротивляются. - До этого не дойдëт, я спокойно переношу одиночество. На мужиков от тоски не вешаюсь. Машина остановилась на парковке напротив небольшого бара, мест на двадцать. Вывеска не работала, протянутые по периметру окон линии подсветки полосили и мигали, изнутри раздавались то крики, то громкий и дружный ржач. Кто-то вывалился наружу, пошатываясь, едва не упал на проезжую часть, прямо под колëса встречной оглушительно загудевшей тачки. - Не повезло, - Логан прищурился, рассматривая пьяницу. – Не кто-то из нужных. Как в итоге будем работать? - По одному, это лучший способ, - поморщился Хоффман. – Тебе не приходилось раньше влезать в такие места под прикрытием, верно? Логан молча задрал рукава куртки. Выше запястья, перемотанного бинтом, шли несколько дорожек уколов и целая эстакада порезов. Неглубоких, не бритвенными лезвиями. Заживут. Всë свежее, но в темноте, вполне возможно, никто не заметит обмана. - Есть прикрытие. Ты зато весь ухоженный, даже побритый. Подожди, в бардачке тут у меня… Он протянул бутылку с остатками отвратительно пахнущего коньяка, замасленную, жирные пятна поблëскивали даже в самом пойле. Марк подумал секунду, перехватив двумя пальцами, но отхлебнуть не решился. - Ты что, парень, начал пить? – неуверенно (пиздец, самое время) поинтересовался он. – И продолжаешь в морге ещë работать. Где столько времени находишь на всë? Кстати, от дешманского бухла голова по утрам ещë сильнее гудит. Лучше брать подороже, пусть и меньше. - Нет, это не… - Логан неожиданно отвëл взгляд. – Не внутрь. Да какое тебе дело? Сам-то глотал что попало, когда дерьмо случилось. Давай, сейчас тоже трудности предстоят, особенно если не поторопимся. Джон сказал, ему очень нужны эти люди. Пить не хотелось, особенно из его рук. Марк, подумав, плеснул на ладонь, протëр подбородок, шею и скулы. Недавно выбритые щëки неприятно защипало. - Пойдëм. Хлопнув дверью тачки и повернув ключ, Логан разложил на багажнике конверты. Марк взял два, с молодым мужчиной и женщиной. Сунул в куртку, в широкий потайной карман. И вонючий же коньяк. С рубашкой можно попрощаться, воротник наверняка пропитался. - Три торчка. Мисс Янг, мистер Греко и мистер Пир. На кого ставишь? – как бы между прочим поинтересовался Нельсон. Ключи он прицепил к ремню тремя карабинами сразу. Хоффман задумался, царапнул бумагу под тканью подкладки. - Знаешь, что за игра? Шансы у каждого или у одного против двоих? - Джон не сказал. Предположим, останется один. - Баба, - Хоффман ему даже договорить не дал. – Они самые живучие. Темпер дошла до финала, среди прошлых выживших тоже есть девушка. Лэйхи и мой тëзка, который носился по стеклу, сдохли. Противники у неë один рыхлый, один, судя по роже, последний слюнтяй. Джон вроде бы говорил, что она делает выбор, только какой – при мне не обмолвился. Поэтому я за неë. - Спора не выйдет, - Логан с досадой щëлкнул языком. – Я тоже считаю, что эта… Аманда обставит мужиков. Ну, удачи? Марк пожал плечами и прошëл внутрь. Спиной, с удовольствием слушая, как подельник скрипнул зубами прямо у него над ухом.***
Лучшая точка наблюдения – у стойки в углу. Там ты незаметен, а сам держишь в поле зрения процентов восемьдесят помещения. Марк взял у забитой по уши партаками барвумен лист крепкого алкоголя, но даже не глянул туда, попросил пива. Девушка сочувствующе закивала. Клиенты, что так поступают, обычно приходят с печалью на душе, повышают градус медленно, но верно. Хоффман тоже хорошо это знал. Убедился, что барвумен отошла к другой стороне стойки протирать подвядшие лимоны в сетке, и сверился с часами. Девять пятнадцать. Дверь распахнулась. Ввалилась уже хорошенько взгретая компания в кожанках и блестящих плащах, оккупировала стол на шесть мест, дальний от двери. К бару подошëл самый, наверное, трезвый человек из кучки. Стащил тонкую шапку, встряхивая светлыми вихрами – замялись, должно быть. - Привет, милашка! Нам как обычно, но один мятный или ещë какой травяной. Марк чуть подался вперëд. Молодой мужчина заметил его и подмигнул. Синие глаза засияли, подсвеченные длинной лавовой лампой на стойке. - О, папочка. Тухлый вечер? Познакомимся? Я как этот бокал пива, дешëвый, но сделаю приятно твоим рукам, рту и шум в голове устрою. - Дай отмокнуть старичку, Джим, - шикнула на него барвумен. Марк поëрзал на барном стуле. Неужели он так хреново выглядит? – Человек серьëзный, по глазам вижу. Захочет, сам тебя позовëт. Правда, сэр? Не дождавшись ответа, вихрастый пошëл к столу, нарочито виляя задом. Снял свой плащ, стянул джемпер, оставаясь в борцовке с пайетками и белоснежных брюках. В такое-то время года. Хоффман сел прямее, тронул ещë раз конверт, словно тот помог бы ему сосредоточиться. Руки Джима от предплечий до кистей были, как и у барвумен, размечены татуировками, почти ни одного участка чистой кожи не осталось. Рисунки залезали на шею, виднелись над ключицами. От холода соски Джима затвердели и обозначились под борцовкой, стали видны два колечка в них, соединëнные цепью. «Надо же, ещë один решил, что раз тело – храм, то надо расписать и понавешать всякого, как у ортодоксов», - усмехнулся про себя Марк. Джим не обращал больше на него внимания. Вместо этого он поймал за капюшон девчонку, склонившуюся над столом, сдëрнул его прочь. Каштановые волосы рассыпались по плечам, девица выпрямилась, схватила его руку, с силой стиснула: Джим заскулил. - Нюхай жопу! Мне надо отойти! Ты гнал как самоубийца! Я чуть не заблевала себе колени! Марк нашëл в кармане салфетку и смял еë. В глазах девушки теперь горела ярость, и всë равно Хоффман моментально узнал Аманду Янг, на фото совсем не такую гневную. Джим зря решил над нею подшутить: Аманда, казалось, готова выдернуть ему все пальцы. - Ладно тебе, Мэнди, сейчас принесëм что-нибудь с ментолом, - Джим поднял руки, капитулируя. Справа от бара остановилась на красном светофоре машина, свет фар упал на руку Джима, подсвечивая нижнюю сторону. Ниже запястья красовалась груша, атакованная тремя червями с головками члена на концах тушек. У Марка зачесалось собственное запястье; как только он коснулся, зуд прошëл. Хоффман помнил, так выражают себя внезапные озарения. «Груша? – соображал он, всë равно расчëсывая руку до кусочков кожи под ногтями. Царапина останется, но плевать, надо собраться, сосредоточиться. – Обычно на запястья бьют что-то важное. Груша, груша, груша. Пир? Точно. Как я сразу его не узнал, та же самая слащавая морда. Ах да, на фото ты совсем свеженький, только едешь пить и веселиться. Итак, оба здесь. Как бы вас незаметно отделить от остальных. Аманда едва сидит, а этот ещë ничего, держится. Ему нужно будет вколоть побольше. Или всë-таки ей? У Джима руки совсем как плети. Логан наверняка уже нашëл хозяина бара, уложил, ждëт меня в машине и сочиняет колкости. Пошло оно всë нахер…» - Джимми, крошка, ты клеил того мужика у бара? – томно простонала ещë какая-то девица, блондинка с каре, подколотым невидимками. – Зачем? Я думала, тебе есть у кого брать в рот. Или задумал интрижку завести? - Никого у меня больше нет, - Джим надул розовые губы, влажные, как у слюнявого младенца. – Я достоин лучшего мужчины на свете, а кто приказывает мне отдать назад кредитку всего-то за разбитое зеркало на тачке, никакой не лучший. Я его послал и снова свободен. Вдобавок, ему не нравилась моя компания. Видимо, потому что я не звал его с нами. Ну разве семидесятилетний старик выдержит сто шестьдесят в час с открытым куполом? - Нет, - простонала Аманда, закрывая рот рукой. – Даже для меня перебор. Не гони так больше. - Я люблю скорость! - Джим упрямо хлопнул ладонью по столу. Ногти, выкрашенные неаккуратно голографическим лаком, царапнули полиэтиленовую подстилку. – Только когда человек близок к смерти, он начинает жить! «Тебе понравится в гостях у Пилы, - Марк встряхнул стакан. Остатки пива переливались на дне. Допивать ни к чему: хреновое. – Говоришь его словами. Логана у машины не видать, это хорошо. Давай, Джим, затыкайся наконец, тебя ждут». - Я это ещë давно понял, в девяносто восьмом, - Джим наклонился, задирая брючину, вытащил из носка завëрнутую в плëнку самокрутку. Показалась ещë татуировка: две волнистые линии, сходящиеся в угол. По форме напоминало перец чили, только исчерченный точками и чешуйками, как спаржевый стебель. Чудо селекции, только наркоману в голову бы и пришло. – Когда катался с тогдашним парнем на его байке и держал за талию со всех сил. Порой мне хотелось пустить руку ему в джинсы, пошалить, но он не разрешал, даже по пальцам хлопнуть мог. Он вëл уверенно, не только байк, отношения тоже, вот только я немножечко наебнулся оттуда. Думал, нашëл свободу рядом с человеком. Фига с два, он оказался совсем не папочкой, а паранойным папашей. Ещë хуже, чем последний мой мужик, этот хоть за руку не хватал, когда я сваливал из дома. Ну чего, силы не те. С девяносто восьмого и до нового века меня ебало такое тело, господи, я до сих пор дрочу на его пресс порой, когда накроет… Марк не понимал, что испытывает, почему прислушивается, пока Джим не подкрутил штанину ещë немного, чтобы почесать икру. Две линии оказались хвостом грубо нанесëнной рептилии, то ли ящерицы, то ли гадюки какой-нибудь; чешуйчатое тело заканчивалось светлой, даже пунктиром едва-едва подчëркнутой башкой. Левее татуировки виднелся давно заживший белый шрам, длинный, вверх к колену. Марк навалился на стойку всем телом. Воздух из спëртого стремительно становился аноксичным, перед глазами заскакали пятна. Что с его здоровьем происходит, блять?! «Только не это, - билось в голове. – Ты Джим. Тебе сейчас лет тридцать, ты торч и у тебя эта проклятая змея. И ещë мотоцикл… ты-то влез бы на заднее, чучело в блëстках. Не говори больше ничего, придурок, или…» - Джим, милый, а где ты? Джим, возьми куртку, там дождь! Джим, пожалуйста, поешь, я запëк перчики! – мерзким голосом продолжил, разумеется, Пир, передразнивая своего бывшего. Марка затошнило, будто это он миг назад слез с мотоцикла. – Звони, если задержался, не пей столько водки, не будем трахаться, если закинешься, почему взял машину без спроса… пиздец! И это всë ведь не сразу произошло. Когда я подошëл к нему в «Гонщике», помурлыкал на ушко грустному, мы отлично провели ночь в комнатке с гирляндами наверху – ну, парни знают, там матрас как из бетона. Жëсткая кровать и жëсткий ëбарь, вот это я люблю! Впервые в жизни захотелось замуж! Компания слушала разинув рты. Только Аманда поднялась, качаясь вперëд-назад, полезла через чужие ноги. Не желала, должно быть, блевать на пол. - Я едва встал, даже закурить не мог, рот не закрывался, - вещал Джим. – Надо было так и оставить. Видеться иногда. Нет, я решил ответить на звонок, поехать к нему, поговорить, выпить нормального, как он сказал, вина. А мне морщит рожу даже от полусладкого. Вот коктейли или хорошее шампанское, настоящее, с исторической родины – это дело. Кстати! Нам несут! Барвумен поставила на столик поднос – пять бокалов неонового пойла и один стакан прозрачного. Химозы и сахара там было достаточно, чтобы и Хоффману немедленно захотелось помыть рот. Единственный стакан с, видимо, анисовкой никто не тронул. Значит, для Аманды, которой сейчас было не до выпивки: совсем позеленевшая, она по стенке пробиралась к туалету. Джим вскинул руки над головой, чудом не проливая свой алкоголь. - Мне, друзья, хватило любви к себе, чтобы вовремя послать его нахуй. Под Рождество, детки. Джеймс Пир – бес, а не ангел Сочельника! Редкое сокровище! Кто хочет купить и посадить на золотую цепь, пусть куëт еë из чистого золота. У этого зануды денег хватало, но заëбов тоже, а их мне никто не компенсировал. Так выпьем за то, чтоб в жизни всегда держался баланс! - И хуй в жопе! – добавил другой парень, на фоне Джима блëклый, неприметный. Его слова сработали как спусковой крючок: компания завопила дикими голосами, чокаясь и пачкаясь в роме с сиропами. Хоффман медленно разжал руку. Фотография в конверте, попавшая в хват, была безнадëжно смята, но зато в голове наконец оформился план. Он поманил барвумен, уже ждущую за стойкой новых заказов, и чуть слышно поинтересовался: - Что предпочитает блондинчик? - Решился, - усмехнулась девушка. – Пинаколаду. С двойным ромом будет вернее. Гондоны есть или закажешь у меня их тоже? Готова поспорить, у Джима самая грязная жопка в штате. Но зато вертлявая и узкая, все знают. - Только выпивку, - Хоффман медленно кивнул, не отводя взгляда от компании. – Какой чек у ребят, больше двухсот? - Шестьдесят два бакса всего-навсего, - пожала плечами барвумен. – У нас недорого. Марк оставил сотню на столе, накрыв листом меню, чтобы не снесло ветром, и добавил: - Отнесите ему. Скажите ребятам, чек закрыт. Я буду ждать в курилке. Целая ночь впереди… Попадаться на глаза всей тусовке было опасно. Пусть и пьяные, могут запомнить, это ни к чему.***
В одной из кабинок, стоя на коленях, блевала мисс Янг. Марк сочувственно покосился на дверь, вздрогнул: снаружи опять раздались крики и аплодисменты. Голос Джима выбился из общего гомона: - Целая ночь? Этот папочка умеет брать от жизни всë! Где он, Барбара? Аманда села прямо на пол в своей кабинке. На пол упали несколько обрывков бумаги. Марк присмотрелся. Упаковка от шприца, от бинта, кусок сигаретного коробка. Девчонка решила сделать себе ещë хуже. Может, стоило поставить всë-таки на Джима? Как только он подумал о Пире, дверь приоткрылась. Запястья коснулась жилистая рука, по пальцам вились линии ещë одной татуировки, розового осьминога. Слава небесам, со щупальцами, а не с хуями. Многовато их на сегодня. - Привет, красавчик, - Джим обошëл Хоффмана, останавливаясь лицом к лицу; парень был повыше Марка, но просëк это и сократил разницу, нагнулся. – Хочешь начать прямо здесь или поедем к тебе? - Покажи всë, на что готов, - Марк взял его за волосы на затылке. Тоненькие, мягкие. – Никаких поцелуев, понял? - М-м, ты знаешь правила, - заурчал Джим, наклоняя голову. – Шлюх не целуют. Или ты пожелаешь, чтобы я был для тебя хорошим? Он сам толкнул туалетную дверь, сел на унитаз и призывно раздвинул ноги. Хоффман поблагодарил своë утреннее решение не надевать галстук. Обязательно схватил бы за него, и всë, в мусорку. Клишейный, мерзкий. Как Джим вообще-то умудрился понравиться?.. - У тебя не получится, - Марк взял его под плечи, потянул на себя, поднимая. – Лучше будь искренним, будь собой. Смотрю, любишь помаду? - Она с красным апельсином, - Джим выразительно облизнул смазанный блеском рот. Очевидно, он подвëл губы только что, направляясь в туалет. – Оставить у тебя под губой немного? Или под воротником? Потянулся к шее, словно вампир из низкосортного мюзикла, обнажая зубы. Его ужимки не вызывали никакого желания, кроме разве что окунуть головой в раковину, смыть запах курева, дешëвого бухла и такой же некачественной косметики. Позволяя мазнуть губами над ключицей, Марк прикинул размеры раковины. Детские руки еле поместятся. Зато на унитазах экономить хозяин не стал, поставил широкие чаши. - Сел сейчас же, - он с огромным облегчением отпихнул от себя Джима, но парень, влетая задом в бачок, лишь грязно заулыбался. Предстояло подыграть. – Твоему лицу не хватает красок. Блеск для подростков, а ты сука со стажем, так не прикидывайся. - Может, сам покажешь, что хочешь смазать с моего лица, м? – Джим подмигнул, устраиваясь щекой в марковой ладони. Повëл кончиком носа по большому пальцу. – Алый. Или запёкшаяся кровь, это мне идëт. - Точно, - хмыкнул Марк, снова беря его за волосы. – Отражает твою натуру. Не договаривая фразу до конца, он сдëрнул Пира с унитаза, продолжая держать за вихор, и от всего сердца припечатал носом о бачок. Джим только рот открыл, чтобы закричать, как прилетел следующий удар, ботинком и прямо в нос. Прикрывая лицо, Джим не защитил вовремя живот и через мгновение, схватившись за него, катался по полу, хрипя. Хоффман демонстративно смахнул подсохшую грязь с ботинка ему в лицо и пнул ещë раз, рассчитывая так, чтобы по почкам или рядом. Джим попытался отползти, но тщетно, тяжëлая подошва придавила ему пальцы, щëки сжали под скулами, не давая орать. Пока парень тряс рукой, Марк зарядил ему под рëбра, сжимая зубы: отдалось в ногу, тощий, сука, никакой амортизации. Знакомого злого торжества не было. Одно омерзение. - Поверхность жëсткая, - Хоффман наклонился над Джимом, поставил ногу ему на грудь и надавил со всей силы, натягивая чëртову цепочку. – Скажи-ка, я не слишком добр к тебе? Добавить? - Конченый, - просипел Джим. – Мои друзья придут и… - Там как минимум две тощие девчонки, да и парни такие же, - Марк покачал головой. Под подошвой затрещало. – Им плевать на тебя, нужны только деньги, высосанные с богатеньких седеющих трахеров. Как перестанешь угощать, имени твоего не вспомнят. Тем более лица. Ты ведь довольно стрëмный на него, Джеймс Пир. Вот так лучше… Хоффман со всей силы наступил пяткой между зубов Пира. Несколько сломались под напором, но Джим даже выплюнуть осколки не мог, только давился и краснел, пытаясь вдохнуть. Тщетно. - Ценил бы тех, для кого что-то значишь, - Марк нагнулся ещë ниже. Джим всë-таки вывернулся, плюнул, оставляя на щеке противника кусочек зуба и кровавый потëк, но Хоффман и не подумал стирать кровь. – Или был благодарен за прошедшее, закрыл свой гнилой рот на эту тему навсегда. Раз не уважаешь никого, даже себя и своë уродливое тельце, пора преподать урок. Маленьких мальчиков, а ты строишь из себя мальчика, нужно воспитывать. Порой жëстко. Чтобы не охеревали. Он отошëл в сторону, ничего больше не предпринимая. Джим, сбитый этим с толку, попытался сесть, подняться, лапая стену за собою, грязную от брызг крови и застарелой мочи, кое-как выровнялся, вязко плюнул на пол. В глазах его горела ярость. - Да что ты знаешь обо мне? Жизни моей? Сам, наверное, охуенно устроился и пытаешься судить тех, кому не повезло? Я ебал в рот быть умницей, слышал? Сейчас позвоню в одно место… - Не тому ли старичку, которого бросил? – Марк притиснул его к стене, запустил руку в карман чужих брюк, теперь тоже вымазанных ссаниной, пеплом и кровью, вытащил мобильник-раскладушку и, отбросив пару раз целую руку Джима прочь, сломал его пополам – свернул панель с экраном словно куриную голову. – Ты один, Джеймс Пир. Всем похуй, переживëшь ли ты ночь. А вот мне дело есть. - Пошëл ты… - простонал парень. Замахнулся, словно хотел дать пощëчину. Хоффман перехватил его руку, поцеловал запястье и вывернул его назад. Джим взвыл от боли, Марк сплюнул в его открытый рот, вытер собственный; на щеке осталась кровавая полоса. – Чего ты доебался? Отпусти меня. П-пожалуйста. Чем я тебя так задел? Сколько ты хочешь? У меня наличка в с-салоне… Голос его сорвался, но раскаяния в глазах Хоффман не видел. - Ты ничего не стоишь, не надейся, - Марк толкнул его на колени. Одна плитка на полу задребезжала: похоже, кто-то из них еë сбил. – Кто подносит себя на блюдечке, остаëтся по кускам… запомни напоследок. Джим взмахнул руками, теряя равновесие. Кровь из сломанного носа теперь текла непрерывной струëй. Марк стащил с бачка крышку, сдëрнул предохранитель, запоздало соображая, что рискует не успеть поставить назад, но махнул рукой. Потоп ему сейчас даже на пользу. Пир проскулил что-то ему в спину от боли. Хоффман тронул согнутым пальцем смятое крыло носа Джима. - Что, уëбок? Промыть? Сейчас организую. Джим уже не сопротивлялся, когда Хоффман подтянул его к чаше вплотную, затащил на неë и оставил висеть лицом над водой в унитазе. Парень стремительно терял сознание. Прошептал, откашливая ещë крови с соплями – в воде пятно узорчато расплылось: - От какого торчева становятся такими жирными и злыми? - Я чист, - прошептал Марк ему на ухо. Приладил на место крышку. – Портить себе восприятие вообще идиотская затея. Не сможешь оценить, какие вкусные перчики тебе запекли… Джим вскинул голову, поморщился. Кажется, он сообразил, но дорого заплатил за это: мозг почти перестал работать от боли. - Его надо было любить, крошка Джимми, - Марк почти ласково улыбнулся Пиру. – Спасибо, что дал мне такую возможность. Пора в эйфорию, тебя там заждались… Он дëрнул смыв одной рукой, другой – Джима за слипшиеся от крови вихры и держал долго, секунд сорок, пока парень не прекратил трепыхаться. Оттащил, бросил на пол, поднëс глянцевитую зажигалку к ноздрям, проверяя дыхание. Из носа Джима стекала, минуя губы, последняя тонкая алая струйка. Пиру и впрямь подходил этот цвет. Пока он ещë существовал. А в толчок так никто и не вошëл. Зашевелилась через стенку Аманда. Заскулила: приход отпускал, Хоффман читал, что может после удовольствия ныть всë тело. Требовать ещë и ещë. «Лучше умереть в ловушке сразу, чем так жить, - пришло почему-то в голову. – У всех свои зависимости. Моя… мои две хоть кости мне не ломят. Надо торопиться, пока к торчухе не вернулись силы. Логан там успел бородой обрасти. Пищать ещë будет…» Аманда, кажется, заметила кровоподтëки. Шагнула в угол, собралась с духом и пнула дверь своей кабинки. Сильно: щеколда вылетела из дешëвой, но всë-таки фанерки, запрыгала по полу в сторону входа. - Эй! Что там у вас творится? Марк опустил Джима на пол. Отыскал в кармане шприц, стащил колпачок с иглы, зажал. Потянул влево задвижку, вставая за дверью, напялил как попало маску. Аманда шагнула внутрь, побледнела, хотя и так была белее снега, то ли после дозы, то ли из-за рвоты. - Пир? Кто тебя так… твою мать. Ребята, сю… Игла вошла над жилкой в шее. Мисс Янг свалилась на своего дохлого товарища. Хорошо, что не на плитку, здешней можно влëгкую голову разбить. Планы и без того ушли нахуй очень далеко.