Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
AU
Нецензурная лексика
Пропущенная сцена
AU: Другое знакомство
Обоснованный ООС
Отклонения от канона
Равные отношения
Второстепенные оригинальные персонажи
Смерть второстепенных персонажей
ОЖП
Fix-it
Нелинейное повествование
Воспоминания
Прошлое
Разговоры
Попаданцы: Из одного фандома в другой
Элементы гета
ПТСР
Инсценированная смерть персонажа
Темное прошлое
Множественные финалы
Рассказ в рассказе
Искусственные существа
Описание
Жила-была девочка Лори. Очень тосковала по папе, который пропал без вести одиннадцать лет назад и, вероятнее всего, погиб от рук самого Пилы, а может, его подельников — кто теперь скажет. Нашла она как-то в интернете новость: злодеяния Пилы превратили в музейную выставку и приглашают всех желающих посетить жуткий аттракцион. Там-то в качестве экспоната и обнаружился её папа. Вернее, папина правая рука. Что если отец ещё жив? Истинная его дочь, Лори немедленно полезла разбираться с этим...
Примечания
http://i99.fastpic.ru/big/2018/0116/ec/1495e0eb8b09e42b39f84df691a58aec.jpg - обложка от великолепной redkatherinee.
Как мы помним, "Нелинейное повествование" - канонный жанр самой серии фильмов Пила. Как и в фильмах, здесь события происходят вперемешку, и вам предстоит собрать их воедино по кусочку.
Подсказки:
Жирный шрифт - выделение голосом/эмоционально; дневниковые записи одного из персонажей.
Курсив - всё происходившее в прошлом, как в близком, так и давности нескольких десятилетий. Да.
Вычислите все действующие лица. Указаны те, кто больше всего влияет на сюжет, участие остальных вам предстоит понять по ходу действия.
В степени детский сад: некоторые потомки основных действующих лиц тоже оставят след в этой истории.
Игра началась.
Посвящение
Всем событиям и людям, приведшим меня в Пилу и заставившим туда вернуться после долгого перерыва.
Глава девятнадцатая, в которой Хоффману попадается слишком много мертвечины
06 ноября 2023, 08:22
В прошлой главе Лори заснула. Вспомним, сколько ночей без нормального сна ей пришлось выдержать на этой неделе, и дадим отдохнуть: в этой главе и нескольких следующих Лоренсин Вайс не появится. Почитайте как-нибудь без неë историю нашего прошлого. И не шумите. Девочка плохо себя чувствует, ей нужен покой. А если помешаете Лори спать - сами знаете, что может случиться... Самым чутким и добрым читателям, еë папа.
Хоффман пришëл в себя сидя; руки не слушались, попытка подвигать ими провалилась, в подбородок упиралось нечто холодное и, похоже, полое, так сильно давил ощутимый ободок. Молча ругая боль в затылке, Марк медленно открыл глаза. Не слишком много света, щуриться не пришлось, но видел он всë ещë плохо. Справа заговорили двое. - Приходит в себя? Как раз вовремя. Твои расчëты всегда точны. - Обойдëмся без лести. Проверь выходы, будь начеку. - Вырваться не попытается? - Он достаточно умëн, чтобы не делать этого. Да, будь добр, загляни в ящик стола. Там аргумент, который будет для него весомым. Принеси и жди следующих распоряжений. - Есть. Хоффман узнавал оба голоса, хоть и не понимал пока, плохо дела обстоят или очень плохо: собеседник, сказавший про аргумент, только что ехал с Хоффманом в лифте, второго же (первого?) он точно встречал раньше, но где, из головы вылетело. Подбородок заныл, Марк посмотрел вниз, стараясь не шевелить головой сильно, и похолодел. Воздуха в лëгких перестало хватать: прямо в челюсть ему направили дробовик, спусковой крючок которого был подвязан тоненькой бечëвкой. Напротив уселся старик из лифта. Сейчас, без костюма, не в очках, он всë равно выглядел интеллигентно и солидно. Добрый дед со сказками, мудрый преподаватель, внимательный вежливый сосед, вот кто. Лишь глаза, холодные, слегка насмешливые, напоминали Хоффману: он тут не в гостях. Ах да, ещë ствол, целящий в мозг. - Догадываетесь, где вы? – почти заботливо спросил похититель. Хоффман не ответил, он пытался угомонить мечущиеся мысли. Так вот каков ты, Пила, думал он, совсем не страшный на вид; что это за место; далеко ли дом, работа, ищут ли его уже – во всëм этом можно было завязнуть и со страху сделать что-нибудь идиотское. – Говорят, подражание – высшая форма лести. Лично на мой взгляд, отвратительно, когда мне приписывают чужую работу. Он поднялся, обошëл Марка сзади, на миг задерживаясь, специально или нарочно так, чтобы Хоффман вынужден был смотреть в пах. Воздуха не хватало, но, не зная, чего ожидать, глубокие вдохи Марк не делал, чтобы не двинуть лишнего даже плечами. - Особенно работу дилетанта, - о, пытается быть презрительным. На миг стало ещë страшнее, затем страх отступил, откуда-то из самых глубин души сверкнуло самодовольство, совершенно сейчас неуместное, и Хоффман поспешно его проглотил. Удалось задеть самого Пилу. Чем это для него обернëтся? – С другой стороны, я знаю, каково это – потерять семью. Пила отошëл к своему стульчику, встал к пленнику задницей. Ещë один латентный, подумалось Хоффману? Идиотизм, зачем он вообще берëт в голову такое, рискуя в любой момент остаться без башки?! - Не защитить тех, кто тебе дорог, - старик не оборачивался. Он был на вид ещë не хрупок, но, пожалуй, если выгадать момент… Хоффман попробовал поднять руку, косясь на курок. Бечëвка натянулась, Пила немедленно повернул голову в его сторону и сокрушëнно покачал головой. Жилистые белые руки взялись за рамы высокого зеркала, не замеченного Хоффманом ранее, легко подняли, развернули. – А этого я бы делать не стал. Видите, Марк? Здесь курок. Объяснять полицейскому устройство огнестрельного оружия. Этот тип любит поиздеваться. Вот чего недоставало. - Что ещë вы видите? Кого? Месть может открыть в человеке самое неожиданное, нежелательное, - теперь в глазах Пилы была заинтересованность, немного оттеснившая снисходительность. – Только я, в отличие от вас, никого не убивал. Вы читали заведëнные дела, я знаю, и не могли не заметить, я всегда давал шанс выжить. - Какой же это шанс? – не выдержал Хоффман. Впервые за много дней раздражение в нëм боролось со страхом и, сука, перевешивало. - У вас есть возможность убедиться на своëм примере в моей искренности, - кивнул старик, отходя, чтобы не мешать обзору. – Игра продолжается. - Я в вашей игре? – что же, ведëт себя с пойманным как с придурком, надо попытаться поддержать тон разговора, а пока… игра идëт, разобраться с происходящим. Жертва, ставшая наблюдателем, имеет угол обзора шире, чем просто бесящаяся, верно? – Так хорошо знаете меня? - О да, достаточно, - господи, до чего хотелось перемешать проклятую усмешку этого человека с его же носом и зубами. – Я следил за вами. Больше чем в две пары глаз, Марк – впрочем, как и вы за мной, потому я вас знаю. Я видел ваши промахи и триумфы, ваш гнев, вашу тоску. Я знаю о вашей сестре. О том, как она была вам дорога, как вы еë любили. Во рту пересохло. Напряжëнные руки обмякли сами, ремни перестали давить их, но Хоффман и так бы не почувствовал. Тонкая корка на старой ране медленно расползалась от слов, что старик говорил ему сейчас. - У вас никого не было кроме неë, вот что знают все вокруг, - продолжал Пила, не отводя глаз. Марк не выдержал, сам посмотрел вбок. – Оставшись без неë навсегда, вы сидели в баре до закрытия, вливая в себя литры пойла, чтобы уснуть, ковыляли к машине, шатаясь, падая, пачкаясь в грязи и дерьме. Стыдно мужчине так себя вести. Особенно потому что отмыть вас, переодеть, избавить от головной боли, как оказалось, было кому. Дверь приоткрылась. Неизвестный в толстовке без рукавов, но с капюшоном передал старику папку. Хоффман сглотнул, рассматривая предплечья, ладони человека – сильные, гладкие, без шрамов, точек от торчева, без даже малюсеньких татуировок. Пила кивнул ему и спросил тихо, но чтобы Хоффман слышал: - Очень хорошо. Хочешь остаться? - Постою здесь, - человек занял место в углу, не позволяя себе и прислониться, не то что присесть на достаточно крепкий ящик. – Вдруг он в меня плюнет, и я тоже стану дырявым. «Вот бы оно так и работало, - злорадно подумал Марк. – Я бы вас обоих обхаркал и оставил предаваться утехам. К этому, похоже, все предпосылки как раз есть». - Мы не оскорбляем тех, кому помогаем, - вдруг достаточно сухо ответил Пила. И так прямой как палка неизвестный вытянулся ещë, будто его ударили в спину. – Так вот, Марк, потом я узнал, чем вы увлечëнно занимаетесь за спиной у… - Не увлечëнно, - перебил Хоффман. – Этот ублюдок отнял жизнь невинного человека! Нельзя сравнивать меня и его! - Правда? – на лице старика показалось настоящее удивление. – Есть разница? Каждый из вас убийца. Безжалостный. Любой человек заслуживает шанса на искупление. - Человек да, а он просто бешеный ублюдок, - хотелось плюнуть в самом деле, хоть на пол, но во рту не было ни капли слюны, всë ссохлось. – Для меня нет никакого удовольствия убивать просто так, и… - Я-то думал, неуравновешенные мужчины, наоборот, привлекают вас, - улыбка старика теперь была вроде как… участливой. – Например, ваш многолетний партнëр прочно занял место в вашем разуме и сердце именно своей страстью. Столько места, что у вас двоих появился, несмотря на его вспыльчивость, ребëнок, поразительно на вас обоих похожий. Пила раскрыл папку, только локтем повëл в сторону помощника – тот уже вскочил с места, подхватывая еë. Бережно, тремя пальцами старик достал из папки рамку с фотографией, и Хоффман немедленно узнал свою пропажу. - У него, я вижу, растут зубы, - указательный палец коснулся нескольких закусов на рамке, подцепил прозрачную пластмассовую защиту. Помнится, в тот день Марк забыл альбом Лори дома, а пока бегал в обед за новым, дочь, должно быть, со скуки решила пожевать и ничего лучше рамки не нашла. – Есть дети, у которых не суждено вырасти ни одному. Ты не понимаешь, верно, о чëм забыл, гонясь за местью? Что отставил подальше, отодвинул в угол? Ребëнка, который хотел бы прожить с тобой вечера, отданные подготовке к убийству. Или она привыкла, что отец не бывает дома, пренебрегает ею? Или девочке даже спокойнее без тебя, скажи мне? Нет ничего страшнее пьяного отца для его детей. Сажает перед собою за стол, заставляет слушать хмельной угар под страхом наказания. Ты поступал так, Марк? - Никогда, - решительно поднял глаза Марк. Это было чистой правдой. Наутро следующего дня после первой его пьяной скорби Питер не уехал на работу, а дождался, пока проснëтся, сел рядом и потребовал как только ему под силу было убедительно двух вещей. Каждый раз Хоффман вспоминал словно хорошие манеры или, может быть, закон: не лезь ебаться, когда пьян, получишь в глаз; не приставай к ребëнку, когда пьян, получишь в глаз ещë раз. Не со зла. Марк был согласен, что близкие не должны страдать ещë и от его состояния, поэтому ни одного фингала не получил. - Пожалуй, это на тебя не похоже, - коротко кивнул старик. – Неважно. Она всë видела, хоть и была совсем ещë несмышлëной, твоя единственная дочь. И человек, который взял на себя неблагодарный труд спасать пьянь, запомнил тебя таким. И спасал, давал тебе шанс раз за разом. Как ты думаешь, сам он не чувствовал в жизни лишений? Не делал того, о чëм жалел спустя мгновение? Ответа от Марка не ждали. Он поджал рот. - Я ведь могу поискать, - Пила наконец повернулся лицом. Оставил фото на какой-то поверхности. – Знаю только, что при всех его выходках я не найду там столь позорного саморазрушения. - Найдëшь, - отозвался от стены помощник. – Этот человек пидор и утянул в своë болото… - Закрой рот, - прошипел Марк. Кулаки сжались сами собой, бечëвка натянулась не хуже гитарных струн. Пила немедленно разогнулся, поднял руку и… покачал пальцем? Погрозил своему подпевале, как маленькому?! - Мы не осуждаем людей ни за что, кроме убийства и насилия. Запомни раз и навсегда. Повтори. Человек у стены молчал, излучая напряжение. Старик расправил плечи, наморщил лоб. Он злился. - Повтори, - приказ прозвучал довольно жëстко. Сработало, помощник прокашлялся и прохрипел: - Ни за что, кроме убийства и насилия. Прости. - Превосходно. Больше, пожалуйста, не влезай в разговор. Так вот, Марк, твоя… да, так. Твоя ошибка в том, что ты не дал возможности осознать ценность жизни в последний момент. Ещë, пожалуй, в качестве металла на маятнике. Он был достаточно туп, чтобы ты не смог стереть все отпечатки пальцев с режущей поверхности. Хочешь, чтобы лезвие оставалось надолго острым и гладким – используй закалëнную сталь. Ты же не бросишь свои дела после нашего разговора, детектив? - Двадцать лет детектив, ясно тебе? – Хоффман был слишком измотан, чтобы сносить насмешки дальше. Сберечь бы силы на спасение, с него хватит. В руках старика появилась бритва, опасная, старая ещë, он надавил кнопку, обнажая лезвие. - Пожалуй, - Пила опять обошëл зеркало стороной. Помощник его молчал, повинуясь. – Тогда следующие данные нам обоим известны, детектив. Ты знаешь, что шестьдесят семь процентов преступников возвращаются в тюрьму в течение трëх лет, нарушив закон вновь? Знаешь и то, что, разделавшись с Сетом, оказал услугу обществу. Вроде бы паззл сложился в твою пользу… - Какого хрена ты от меня хочешь? – Хоффман дëрнулся к своему мучителю всем телом вместе со стулом. – Ты не видел крови моей сестры. Бакстер не заслужил никаких шансов, он настоящий монстр! - Каждый заслуживает шанса! – старик подался ему навстречу, раскрывая бритву так, чтобы лезвие смотрело прямо в шею. – Ничего отвратительнее убийства нет на свете! Для меня… а ты смотри на себя. Гляди! Что видишь? Большой палец лëг на курок. Крупная дрожь, будто он на улице, пробрала всë тело Марка; перед глазами скакали пятна, воздух, не достигая нужной глубины, рвался наружу. - Чего ты хочешь? – прошипел он, неотрывно глядя в зеркало. Что там старый ублюдок говорил про пьянство? Сейчас Хоффман казался себе ещë более жалким, чем после пары бутылок крепкого виски. Перед кем ещë, чëрт побери – тварью, которая запомнит это, использует? Против самого Хоффмана или ещë кого-нибудь связанного с ним? Чего ожидать? - Понять, как сильна воля к жизни, - Пила смотрел ему в подбородок. Да, подумалось в отчаянии, привык ты, тряпка, в таком состоянии ждать безусловной поддержки. Размяк. Стыдно, стрëмно. Десять раз будь проклято, что Страм ни разу не оставил его бухого валяться где упал. Было бы полезнее. – Есть метод куда эффективнее. Видишь? Он надавил. Щëлк. Выстрела не последовало. Осознавая, что ещë дышит, потеет, трясëтся, Хоффман шумно выдохнул, со звуком. На кого он похож! - Пошëл ты, - простонал Марк, оборачиваясь к Пиле. Горло саднило, казалось, подступила мгновенно ангина на всю слизистую, неизлечимая, смертельная (бывает она такой?). Старик не показывал ни волнения, ни гнева, ни довольства. Он спокойно пояснил: - Мой метод работает для кого угодно так. Выжив в моëм испытании, он или она обретает новую жизнь, становится другим человеком. Ты знаешь, на что был похож мой дорогой друг до того как пройти курс реабилитации? Его жизнь шла под откос семимильными шагами. Ошибка за ошибкой, одна из них – возможно, смертельная для человека, который свою жизнь ценит высоко. Сейчас он перестал ошибаться. У него есть цель. Говоря по совести, да и по долгу твоей службы, ты должен бы арестовать меня… так? Вы в полиции зовëте меня Пилой. Маньяком. Только вот и я знаю, что скрываешь ты. Бритва полоснула по бечëвке. Хоффман, наконец втягивая воздух поглубже, спросил: - Так это шантаж? - Что ты, нет-нет, - старик завëл руки под крепление механизма на груди Марка, надавил, снял. – Я даю тебе выбор. Арестуешь меня – жизнь твоя будет кончена, знаешь сам. Возможно, переживëшь тюрьму, возможно, вообще избежишь строгого заключения или большого срока. Заслуг у тебя хватает, чтобы простить грехи. Законы и правила несовершенны. Он вложил, освобождая от ремня, в руку Хоффмана рамку. Показалось, потерянный ботиночек Лори прилетел в лоб, так заныл мозг от нехватки кислорода. - Жаль, что Питер тебя не простит, ведь его правила строги, - Пила отставил в сторону хитроумное устройство, занялся вторым ремнëм. – Ты не сможешь больше пользоваться его ранами, чтобы зашиваться в них от ударов судьбы. Не возьмëшь его за руку, не встретишься взглядом. - Фу, блять, - прошептал тихонько помощник. Старик не отреагировал. - Не увидишь свою дочь, которую, как и сестру когда-то, хотел бы от всех невзгод уберечь, - продолжал он, нарочно долго возясь с пряжкой. – Потому что понимаешь: самый страшный человек в еë жизни – ты и есть. Или можешь восстановиться, как сумел когда-то мой друг, и будешь спокойно спать по ночам. Не травмируешь того, кто все силы бросил на твою защиту. Благодарность. Он этого заслужил, верно? Не взваливать на себя всю твою мерзость. Он сам готов перегрузиться ради того, чтобы ты оставался в порядке, и в какой-то момент это раздавит его. На последних словах Пила заулыбался. Сел напротив. Хоффман, растирая больное запястье, проговорил, соображая: - Или убить тебя? Человек в углу не поменял позы, но запахло от него иначе. Он был готов атаковать. Дикий, но приручëнный, натасканный пëс. - Какой из тебя убийца, - хмыкнул Пила. – Материалы твоего дела надëжно защищены. Меня не станет – погибнешь и ты. - Кто тебе поверит, - Хоффман поднялся, взял бритву, зачем-то держа лезвие одной рукой, футляр другой. - Рискни, если готов, - старик даже не смотрел в его сторону, сидя спиной. – Ты на перепутье, детектив, и условия тебе известны. Решайся. Марк остановился на месте, лихорадочно раздумывая. Он потерял много сил, паралитик ещë не отпустил до конца. Даже если Пила блефует, в комнате его сообщник, очевидно моложе, однозначно сильнее самого маньяка. Психологически готов убить, может быть. С двумя Марк не справится. Ему даже сдохнуть, если ошибëтся в расчëтах и будет повержен, спокойно не дадут. - Не уважал воров никогда, но искусных… им можно сделать исключение. И всем, кто не отмщëн ими. Условное, конечно. Дать шанс. Тебе нужен шанс? Хоффман уронил бритву на стол. Уронил и голову, кивая. Показалось, где-то лопнула верëвка. Ещë одна. - Мы имеем дело с сообразительным человеком, - довольно отметил старик. – Невежливо, никто из нас не представился. Самое время. Меня зовут Джон, Джон Крамер. Логан, проводи его, сделай что хотел. На сегодня закончим. Помощник… Крамера подошëл к ним. Стала видна из-под ткани нижняя часть лица, такие же полные, как у самого Марка, губы, презрительно наморщенный нос. Капюшон слетел, открывая и вторую половину его облика, уже знакомую, много раз виденную до того. Паззл сложился: Хоффман осознал, что перед ним нерадивый интерн давнего коллеги и друга, старины Хэффнера.***
Машина остановилась у крепкой деревенской постройки, должно быть, комплексной – для амбара или мельницы была великовата, это всë, что мог сказать Марк, уверенный городской житель. Логан вышел первым и сам открыл ему дверь, улыбаясь, будто поел говна и старался скрыть это. - Ухаживаешь? – Хоффман вернул ему улыбку, приподнял брови. – Спасибо, я не изменяю, да и выглядишь ты как последний натурал. Не в моëм вкусе. - Следи за словами, если хочешь жить, - отлично, он повëлся на провокацию, которую сам же и начал. Пока ехали, Марк прикидывал, где могут быть слабые места у физически отлично развитого человека, и, кажется, нашëл. - Твой босс не велел меня убивать, - напомнил Хоффман, всë-таки выбираясь наружу. Ботинки погрузились по самые шнурки, хотелось надеяться, в грязь. – Кстати, тебя-то нет. Не боишься оставаться со мной наедине, мальчик? - Мне двадцать восемь. - Пиздюк, - согласился сам с собой Марк. - А ты типичный педрила. Как с гейского журнала для престарелых слез, - не остался всë же в долгу Логан. – Можешь не говорить, что нюхаешь жопы по утрам, твой рот красноречив молча. - Не то чтобы твой был хуже, - Хоффман догнал его у двери, встал сзади, не вплотную, но близко. Поймал недовольный взгляд и демонстративно облизнулся. – Двадцать восемь лет, говоришь. В семьдесят восьмом моя мать как раз делала аборт. Может, недоделала? - Кто теперь скажет, - Логан снял тяжëлый навесной замок, толкнул дверь внутрь. – Давай, иди спереди. Мать Лоренсин вот лучше бы доделала. Это же пиздец куда попал ребëнок, ею брошенный, лучше две смерти подряд. Они прошли мимо тонкой металлической стены. В щелях параллельно полу были закреплены на осях неподвижные сейчас дисковые пилы. - Твой босс далеко отсюда, - лучшего ответа Марку в голову не пришло. – Не забывай, парень, печень у тебя одна, а я здесь только потому что защищал своих близких, и… - А у тебя еë хорошо если половина, - проклятый Логан где-то научился соображать быстро. – Завязывал бы бухать, иначе тебя скоро с мешком на голове никто не захочет. Твой мужик вообще не боится, что ты бëдра ему сломаешь, если сядешь мимо хуя? - Вот это познания в гомосексуальности, - Хоффману стало отчего-то смешно. – Всем известно, самые ярые гомофобы – геи высшего разряда. В крайнем случае ищут верхнюю с хуепоясом. К чему мы должны дойти, наконец? Здесь всë в говне. - Привычный тебе запах, - вот и его подъëб не удался. Похоже, Логан тоже успел сегодня устать, он даже отмахнулся, едва не попадая Марку по носу. – Хуйло. - И ты. - Сработаемся. Проходи сюда. В помещении, куда Логан привëл его, сена и зерна было поменьше, лишь посередине высились две кучи. Хоффман не удивился, разглядев в полутьме, что из каждой торчит по паре ног. Недвижимых и уже высохших. Вот так мистер Крамер презирает убийц. Логан присел возле одного трупа, отодвинул солому с, как ожидалось, лица, положил голову умерше…й набок, направил фонарь пониже лба, чтобы Марк разглядел черты. - Узнаëшь? Потребовалось всего несколько мгновений. Хоффман отлично помнил это выражение лица: с таким на него ругались за не все купленные по списку продукты, с таким принимали его подарки. С таким же, должно быть, от него ушли. Он тогда смотрел на бутылку. Смешно. - О, Темпер, - скучающе протянул Хоффман. – За что? - Женщина, которую ты когда-то любил… - Давным-давно стало похуй. Так за что? - Не перебивай, - разозлился Логан. – Удушила ребëнка, обвинила мужа. И так будет с каждым, кто тебе дорог, если нарушишь правила, понял? - Вы бы ещë нашли моего преподавателя спортивной гимнастики из университета, - цокнул языком Марк. – Всех таксистов, которые меня увозили из баров пьяного. Я не запоминаю людей в большинстве случаев и не привязываюсь к ним. - Ты не понял, - Логан без лишней осторожности пнул сено ногой пару раз, засыпая лицо Анны назад. – Самодовольный петух. Рад, наверное, что избавился от надоевшей суки, но не зарывайся. Никто не безгрешен, в том числе твой, как там его… - Выходит, ты понимаешь, что твой босс ебанутый? – приподнял брови Марк. Нельзя было показать, что задрожали руки, он словно невзначай убрал их за спину. – И всë равно служишь. Почему? Ты как минимум моложе, судя по фигуре – не торчок, сил хватит его… - Он не босс, - перебил Логан, отряхивая руки. Взгляд его потемнел. – Он мой наставник, благодаря ему я наконец понял, чего заслуживаю и что должен делать для этого. Если бы не Джон, от моей жизни осталось бы лишь несколько жалких кусков, а он собрал их, сшил воедино. Ты не видел смерти. Достаточно смерти, - немедленно поправился он, замечая, что Хоффман готов побагроветь, - чтобы понять, как бесценна жизнь. Тебе этого и не выдержать. Хмырь лощëный. Только под хуй таким, как ты, и лезть. - А ты-то где в свои шесть с половиной лет понюхал дохлятины? – искренне удивился Марк. – Или так нервируют трупы? Поэтому не ходишь на работу? Логан помолчал. Раздумывал, но не ответил, просто мотнул головой. - Тебя ебать не должно. Посмотрел на свою Анну, запомнил? - Она не моя. - Тогда поехали. И не подумай выëбываться, Джон знает о тебе достаточно. Столько матершины, подумал Хоффман, невольно морщась. Что с тобой случилось, парень, чем тебя покорёжило? - Ты один помогаешь ему? – зашëл с другой стороны Марк, садясь в машину и не пристëгиваясь на всякий случай. - Нет. Больше никто из них не проронил ни слова. Показался хозяйственный магазин, до коттеджного посëлка было ещë поворота три, но Марк уверенно потребовал: - Высади здесь. - Что ты задумал? – тут же напрягся Логан. – Ты живëшь дальше. Вокруг трасса и поля, бежать некуда. Я стреляю достаточно точно, наверняка лучше твоего. - Ослабь напор, - устало протянул Хоффман. – Питер не поймëт, почему меня привëз молодой симпатичный мужчина. А, кстати, можем и доехать. Если ты хотел бы увидеть его в гневе и без рубашки. Вкусно. Может быть, поменяешь отношение с негативного на прямое. Со мной так и сработало, если что. Утром он позовёт, а может, и отнесёт тебя в душ, закажет на завтрак пиццу, и тогда уж точно… - Ясно, пошëл нахуй, - немедленно попался на провокацию верный помощник Пилы. – Вали, давай. Ещë раз попытаешься намекать на еблю в зад или шутить про такое – прист… придумаю, что сделать. Нечего ржать! Не был бы ты так нужен Джону… - Не ревнуй, - Марк состроил сочувствующую рожу, фыркнул и с удовольствием хлопнул дверью, выбираясь на свежий воздух. Фары мелькнули в темноте в обратную сторону. Никого больше рядом, только ночь, холод… …и осознание, что, вообще-то, произошло. Марк сделал пару шагов вперëд, остановился, нашëл в кармане, не глядя, полупустую пачку сигарет. Курить не хотелось. Его отпустил подсознательный страх, заработал, наконец, мозг, воспалëнный и больной. Почему он не дал в нос зомбированному засранцу, пока они были наедине? Стоило хоть попытаться. Неужели совсем растерял хватку? - Хера с два у кого получится действовать по уму в такой ситуации, - безуспешно успокаивал себя Хоффман, пиная гравий. Помогало, руки перестали чесаться. – Только бы Питер ещë не спал. По крайней мере, сейчас он не в лучшей форме и не въебëт, если расскажу. Захочет уйти? Откуда ты знаешь, старый уëбок, что ему дороже? Я. Разумеется, я. И Анжелину он любил, ценил, желал ей лишь лучшего. Психанëт и обязательно поймёт… Убедить себя не получалось. Сердце колола противная мысль: а если нет? Если риск окажется неоправданным? За невесëлыми рассуждениями Хоффман не заметил въездных ворот и с размаху ударился носом о дурацкую кованую решëтку. Машинально вытер кровь из-под ноздрей. - Что бы Питер ни решил, его не оставят в покое, - проговорил Марк. На глаза попалась одна из кучек снега, не сошедшего после потепления, о снег он и вытер обагрëнную руку. – Он не знает, каков Пила, на что способен. Новости читает, но не видел же лично. Если я останусь рядом с ним – смогу оберегать. Прогонит – не послушает точно. Нельзя говорить, не сейчас. Просчитать всë. Блять, Хэффнер, знали бы вы, что с работой не просто не помогают – добавляют еë! Психика не выдерживала. Он расхохотался так, что от ближайшего леса поднялась стая каркающих воронов; размах крыльев птиц поражал, казалось, будь их раза в два больше, небо могло оглохнуть от темноты. Под носом теперь раздражающе чесалось, и Хоффман поспешил домой, зачем-то держась посередине дороги, подальше от соседских заборов. В гостиной свет не горел, даже вечно ломающийся ночник, оставляемый для Лори, никто не включил. Казалось бы, смысл, если ребëнка нет дома, но Хоффман напрягся. Открыл дверь, прошëл внутрь, не отряхивая ботинок от грязи, похлопал по стене, чтоб найти выключатель. Клац, клац. Ни одна из пяти ламп под корпусом плоской матовой люстры не сработала. Понимая, что начинает считать вдохи, Марк стащил ботинки наступая на них, выловил (с первого раза, надо же!) фонарик в кармане портфеля, надавил кнопку. Скоро менять батарейку, свет он давал едва-едва. А сраный Крамер уверен в себе, оказывается, не забрал ничего ни из портфеля, ни из пальто. Фонарик осветил диван посередине гостиной. Бельë постелили и разобрали, словно спящий решил встать ненадолго. Хоффман потянулся к подушке, ощупал. Остыла. Тапок в ногах недоставало, да и рядом они не валялись, значит, ушёл, скорее всего, сам, а не отбиваясь от похитителей. Стало немного спокойнее, но пот со лба утирать всë равно пришлось. Дверь в кухню скрипнула. Зачем вообще настоял еë навесить, Страм же говорил, неудобно, проще без – так и оказалось, ещë и этот противный звук, сколько ни смазывай. Во всëм доме скрипели всего две двери, эта и в детскую. Отгоняя лишние мысли, Хоффман по стенке, с пистолетом наизготовку, прошëл в кухню и остановился в проходе. Со стола, подхваченные ветром из приоткрытого окна, спланировали к его ногам несколько окровавленных листов кулинарной бумаги. Свернулись в трубки, заламываясь там, где пропиталось сильнее. Пнув их подальше, Марк в два шага оказался у стола и вцепился в столешницу, краем сознания понимая, что пальцам больно: на крупной разделочной доске он рассмотрел, подсвечивая, свежие крупные лёгкие, держащиеся на трахее. Кровью потянуло от раковины – там лежали ещë одни, маленькие, аккуратные, бережно вымытые, даже плëнку сняли, и она валялась на сушилке для посуды, поблëскивая в свете фонарей снаружи. Помнится, в первые выезды на опознание в юности Хоффмана так не тошнило от потрохов. Зажимая рукой рот, он не заметил, что нос опять кровоточит. Пальцы ослабли, фонарик едва не выпал, стукнул по столу краем; Марк перехватил его в последний момент. Голос не слушался, когда, оборачиваясь к двери, он попытался позвать: - Эй. Ты дома? Никто не откликался. Соображая, что надышаться кровью только помешает остаткам концентрации, Марк вывалился в гостиную. Стопам было невероятно холодно. - Питер, где ты? Лоренсин? Тошнота тряхнула его, заставляя прислониться к стене. Казалось, железистый запах пропитал всë вокруг, силуэты предметов в темноте медленно краснели следом. Прокашлявшись до рези в глотке, Хоффман из последних сил простонал: - Пожалуйста… пожалуйста, ответь мне. Ты жив, чëрт возьми? Не оставляй… меня, только не так. Ай, мать твою! В лицо ему ударил резкий холодный свет, чьи-то руки стиснули под грудью, останавливая падение. Больше Марк ничего не запомнил: второй раз за сутки глухая темнота обняла его, отключила уставший, едва функционирующий разум.