Руки прошлого. Последняя игра

Было около десяти вечера, когда раздался звонок в дверь. Гадая, кто мог явиться без предупреждения, Виктория нашарила тапочки под кроватью, сложила газету на столик, сверху – очки. Утром вызвала электрика, неужели он решил приехать сейчас? - Ещё бы в полночь, - пробурчала мисс Вайс, запахивая халат. Под руку попался медвежонок из бархатистой ткани, пришлось отложить его к подушкам. Виктория подарила мишку внучке на день рождения, но Лори почему-то не захотела забирать его домой. Ни одна догадка не подтвердилась. На пороге стоял Питер с дочерью в руках. Виктория спешно отошла, впуская их: Лори тёрла глаза кулачками и зевала. Мисс Вайс хотела было спросить, но сын поднял руку, бережно перекладывая ребёнка так, чтобы головка легла на плечо: - Прости, что не позвонил. Мне срочно нужно ехать по делам. Её не с кем оставить. Ты сможешь уложить Лори? Последний раз, когда я её вот так привожу, хорошо? Больше не буду вешать на тебя… - Глупости, - мисс Вайс улыбнулась, надеясь, что в полутьме коридора не будет видно дрожи подбородка. Питер выглядел напряжённым как никогда. Скажи слово, взорвётся. – Я всё понимаю, пусть погостит ещё немного. Зря вообще таскали её туда-сюда после твоего ранения. - Да, да, - Питер три раза попытался открыть сумку, но то мимо замка промахивался, то не мог найти застёжку молнии. – Ты права. Ты вообще очень во многом была права, мама. А я вёл себя как придурок. Сможешь меня простить? - Бог мой, что произошло? – Виктория похолодела. Давно она таким не видела своего любимого сыночка, уверенного в себе, счастливого и вечно собранного: в глазах Питера сейчас отражались растерянность пополам с гневом. – Не сердись на вопрос, зайчик, но что значит «не с кем оставить»? Как же… - До Ларри я не дозвонился, - перебил сын. – Больше не могу никому верить. Пообещай мне, что сегодня ночью вы посидите в квартире и не откроете, кто бы ни пришёл, пока не сообщу, что безопасно выходить. Обещаешь? - Если так нужно, милый, - как можно мягче согласилась мисс Вайс. – Это не моё дело, и всё-таки сейчас мне хочется знать. Вы что, поссорились с твоим… Марком? Питер разжал руку. По ковру покатилась полупустая стеклянная бутылка с газированной водой. - Я же говорю, - он сел на корточки, пытаясь ухватить скользкое горлышко. – Куча вещей, в которых была твоя правда. Ничего не спрашивай про Хоффмана, не сейчас. Я могу рассчитывать на тебя? - Вполне, поэтому отдай Лоренсин, - Виктория едва ли не силой вытянула девочку у Питера из рук: от перемены позы та недовольно завозилась во сне. – Расправь воротник. Всё, вот, хорошо, теперь ты аккуратный и готов к своему делу. Кстати, не хочешь поужинать перед выходом? - Спасибо, поем по дороге. Без укоров! – Питер немедленно выставил руку вперёд. – И без вопросов. Вообще. Да, точно, так будет проще. Всё в порядке, мам. Что пошло не туда, то я поверну в нужную сторону. Он порывисто поднялся, отряхивая колени джинсов, любовно обнял Викторию, прижимая к себе. Лори приоткрыла глаза, Питер осторожно взял её личико в руки и поцеловал в крыло носа. Лори поморщилась. Наверняка уколол щетиной. Совсем некогда привести себя в приличный вид. - Я так люблю тебя, солнечный лучик, - Питер наклонился, чтобы потереться щекой о щёку малышки. Лори немедленно поймала его за шею вновь. – Нет, пусти. Веди себя хорошо. Папа отправляется по делам. - Когда ты вернёшься? – сонно поинтересовалась Лори, но Питер уже открыл дверь, поправляя сумку на ходу, и ответил не поворачиваясь: - Когда сделаю что должен, крошка. Не скучай, слушайся бабушку. Душой я всегда рядом. - А папа? Тоже на работе? Он позвонит мне на ночь? Сын как-то очень тяжело шагнул в подъехавшую кабину. Не ответил. Загудел, застонал старый лифт. Виктория, переводя дух, заперла кое-как одной рукой дверь, перехватила внучку покрепче и прикрыла рот ладонью. Зевок не получился. Весь сон как рукой сняло, покой и леность вытеснила уже родная сердцу тревога. - Пора спать, зайка. Вы почистили зубы? Только не вздумай врать. Я специально купила тебе пасту со вкусом ежевики. Лишь бы малышка была и правда уставшей. Опять этого хочется, что она за бабушка такая. Виктория прикинула, высох ли самый удобный костюм после стирки, сунула руку в ящик с перчатками. Пистолет лежал там. Всё предусмотрено, всё готово. - Раз я была права, - проговорила мисс Вайс себе под нос, - то буду ещё раз, если не послушаюсь в ответ. Тебе точно нужна помощь, агент Страм, а малышу Питти тем более.

***

01.12.06. Как же он орал, ёбаный кусок говна. Каждую секунду, каждый взмах маятника я кричал вместе с ним, изнутри. От облегчения, от счастья, можно сказать. Не хуже, чем когда кончаешь, или когда долго не мог перекурить. Только сильнее удовольствие в тысячу раз. Не ожидал от себя. Его внутренности пахнут гнилью, хоть совсем свежие, и травой – не забивкой, газоном. В газету он писал, что хочет стать теперь вегетарианцем, может, поэтому? Правда, не думал, что может быть так приятно смотреть на чьи-нибудь кишки. Впрочем, разрез получился аккуратным, словно окорочок. Питер на днях заказал такой с фермы и запёк. Вспоминаю, как мы ездили на барбекю. Думаю, Энжи понравился бы вид, сделай я фото и не скажи, что на нём женишок несчастный. У Бакстера столько мяса. Даже после остановки маятника выглядит живым, верхняя половина так точно, пни и разбудишь. Надо подождать дней десять, если не начнут искать, то можно будет навести. Место я выбрал хорошо, сразу никто не сунется. Если не шутить, почему человеческие мышцы так эстетичны? Когда на вид ещё полны сил, но не могут сокращаться? Всё же это была необходимость, не больше. Форд начал пердеть на старте. Что ж, теперь есть время отвезти в сервис. Столько лет ни проблемы. Или металла ему оказалось многовато? Хэффнер сказал утром, что его помощничек приходит на работу поёбанным. Не в смысле «довольным», а наоборот. Я его ещё ни разу, кстати, не видел в лицо целиком, всё боком или в маске, но и мне кажется, что мужик не высыпается. Продаёт потихоньку органы тех, кто к нам попал не из-за наркоты? Мутный какой-то, надо почитать его дело. Две недели не видел Лори больше чем полчаса подряд. Честно говоря, соскучился. Питер не возражает, взял всё на себя, стоило заикнуться, что хочу побыть один. Он купил ей новый комбинезончик, прислал несколько фото. Точно скучаю. Пора ехать домой. В квартире всё воняет ржавкой, а я туда ничего из материалов не заносил… На что изнутри похож Питер? Должно быть, ещё красивее, чем уёбок Сет. 02.12.06. Лори не стала обнимать при встрече. Питер сказал, что устала. Вдруг что-то чувствует? Без неё действительно уже всё не так. Здесь, дома, я понемногу выдохну, наверное. Задолбался оборачиваться на каждый шорох. В выходные надо выбраться куда-нибудь втроём. Дыши жопой, Хоффман, ты не сделал ничего хуже, чем Бакстер. Рассказать Питеру?.. - И ты не стал, - Лори поняла: кусает губы так, что кожа остаëтся во рту. – Вот что папа бы сделал, решись ты? Обнял и разрешил бы в куртку порыдать? Порвал с тобой? По…бил бы? Пришлось потереть предплечья. Мурашки побежали очень уж неприятные. Лори отчего-то больно стало представлять, как папа кого-нибудь бьëт: бабушка рассказывала, что делал он это с особой жестокостью, так, чтобы нейтрализовать поскорее. Противника, правда. Не любимого человека. За своих, говорили все вокруг, папа всегда был горой. - Осталось около двух лет до папиной смерти, - прошептала девчонка, находя плед и комкая в ладони. – Хоффман ещё не тот, кто хотел устранить именно папу. Просто убийца. Она царапнула ладони ногтями, сжимая руки в замок. Просто?.. Лори вдохнула поглубже. Вспомнила, как приблизительно выглядела на фотографиях с сайта ловушка Бакстера. Отбросить, что маятник казнил человека в том случае, так вполне занимательная вещица. Туда, сюда, вперëд, назад, посмотри полминуты и залипнешь. Вроде качелей. Если разогнаться, ловить и бесстыдно пинать ветер, хочется кричать во всë горло от ощущения свободы. Полëта. - Направо живые, - рассуждала Лори, не замечая, что и сама покачивается на кровати, как частенько в момент стресса. – Карьера, имидж, образ скорби и невинности, в принципе. Налево смерть и месть. Наказать, воздать должное. Это только кажется, что остановить механизм легко. Те же качели схвати, когда разогнались, по лбу получишь сиденьем. Страшно же. Но если не слезать, продолжать раскачиваться, может закружиться голова. Вырвешь. Вылетишь и разобьëшь себе башку. Беспощадная физика. Ты же в ней разбирался, ну. Выходит, знания так легко задвинуть эмоциями. Страхом или восторгом – корень у них один. Прежде Лори не замечала за собой тяги к философии и печально рассмеялась над своими мыслями. Всë давно свершилось… но не для неë, верно? Глупый Марк, он опять выбрал бегать от разговоров. Теперь она сама сделает выводы. Как папа когда-то…

***

- То есть, это правда? – Питер отставил кофе поближе к середине стола. – Действительно он там лежал, когда вы приехали? - Многовато вопросов для партнëра, - усмехнулся Марк; ему было похер, когда с воплями о Бакстере приставали журналисты, когда коллеги в отделении едва не окружили его, расспрашивая, чего сейчас-то затрясло, словно наступила настоящая зима? Потому что Питер сидел напротив, а не безразличные чужие люди? – Чувствую интерес специального агента, а его я удовлетворяю только по предписанию. Да, Пила свершил суд над Сетом. Что я чувствую? Сожаление. Страм прокашлялся, многозначительно уставился на него. - Не арендовал заранее тачку потяжелее, не подловил первым и не переехал его сам, - пояснил Хоффман, поднимая брови. Врать глядя в глаза – важный навык в работе, только сейчас он не то чтобы и врал, не переехал же. – Мою сестру не вернуть к жизни, это единственное, что имеет значение. - Не знаю, верить ли телевидению, а тебя обещал не доставать, - Питер вздохнул, скрещивая над столом прямые ладони. – Но, кажется, у маньяка, который проворачивает такое, что-то в голове сломалось. Надо же было додуматься, сконструировать, протащить, чтобы ничего никто не увидел и не услышал. Не оставить следов. Кто бы ни скрывался за этим прозвищем, он достаточно умëн, чтобы… - А мне показалось, механизм несложный, - Хоффман выплюнул эти слова, будто окурок в урну. – Людям вокруг на всë наплевать, пока не коснëтся их лично, вот никто и не обратил внимания на ебанутого собирателя мусора. Каждый, кто собирал что-то сложнее Лего в жизни, мог бы… по ночам или в укромном месте… Он пытался захлопнуться, почувствовал, как заболели дëсны. Тоска, досада, страх от того, насколько, в самом деле, просто во всех смыслах убивать человека, если желание перевесит все принципы, рвались наружу. Хоффман не узнавал себя сейчас. Столько лет никому не доверил бы не то что убийство вне протокола – собственную расчëску от волос почистить. А сейчас? Почему ему хочется говорить? Потому что хорошо знал, кто он для Страма. Тот поднял руку, повернул ладонью к нему, подался вперëд. Взгляд его ничего не выражал. - Нет, что ты. Надо быть на всю голову отбитым, чтобы вот так запариться. Разговариваешь с умным, интересным кем-то, а у него при виде тебя в башке варианты твоей мучительной смерти. Ну к чëрту, хватает поводов нервничать. Хочется сказать, что никого нельзя пытать, но речь о Бакстере, и я что-то… у тебя болит спина? Напряжëнный. Размять? - Как раз только отпустило, - честно сказал Марк, ставя носки тапок на пол. – Ты прав. Надеюсь, другие любители помахать ножами и кулаками теперь подумают дважды, прежде чем драться. Журналисты растащат эту дрянь на кучу заголовков, и впервые я их работой буду почти доволен. Дальше разговор не клеился. Наблюдая попытки Питера выбрать, как относиться к произошедшему, Марк поëжился. От окна тянуло холодом, правда зимним, не характерным декабрю до середины. Здесь, за чертой основной части города, снег будет таять не сразу. Спрячутся следы, замëрзнут последние ростки сомнений. Речь ведь о Бакстере, даже Питер так сказал. Может, если дослушает, не поменяет мнения? - Послушай, я хотел… - Хоффман обернулся к столу, но больше за ним никто не сидел. Шаги по лестнице вверх, торопливые, громкие, привели Марка в чувство. Не время. Лори, наверное, позвала, а он не услышал. Так не пойдëт. Нельзя отрешаться. Уже отомстил.

***

10.12.06. Он словно где-то рядом. Не могу отвлечься, всë время кажется, что за мной следят. Я не знаю, что делать. Я правда не понимаю, что мне предпринять. Честно сказать, мне по-настоящему страшно. Ещë несколько раз ночевал в старой квартире. Хочу еë сдать, теперь невозможно находиться там. Стены, воздух, всë внутри напоминает о маятнике. Дело сделано. Пора начинать жить заново. Давно ничего не писал. Попробую отвлечься и перечислить. Фиск вернулся на работу окончательно. Дело Бакстера ведëт вместе с Керри. Шеф извинялся с размахиванием рук, что не может назначить меня, как бы хотел пренебречь правилами, отставить в сторону этику, но, ах, не в силах сделать это. Завидую Питеру. Его начальник тот ещë хмырь, но не рассыпается в пафосных речах. Раздражают такие руководители, врагу бы не пожелал. Приезжал Д. Настаивает, чтобы Лоренсин в детский сад мы не отдавали: у воспитанников берут анализы крови при поступлении. Питер пытался втолковать ему, что исключительно ради проверки здоровья детей, но Д. опасается, что вскроется родство с нами обоими. Обсудили официальную версию на этот случай. Мне она не нравится, но делать нечего. Кажется, стоило наплевать на условия Д. и самому удочерить мелкую, чтобы не было вопросов. Хотя, в принципе, меня никто ещë не просил показать доверенность, когда мы вместе в машине или детском кафе. А вот Питера постоянно доëбывают, приходится носить с собой все свидетельства. Ездили в торговый центр. Представительница очередной не прикрытой вовремя секты шипела на нас, закрывала глаза своему нахально жующему сопли сынку и убеждала, что мы страшные люди. Да, особенно Страм, который набрал четверть телеги одиноких бананов. Ему их жалко (!), поэтому предстоит две недели есть банановый хлеб, банановые пироги, коктейли для мелкой (не возражает, особенно если в составе печенье). Пирог буду жрать так, чтобы видел Мэттьюз. Раздражает. Кричал на сына в трубку – мол, информатор видел, как он ночевал у каких-то пидарасов. Или он ещë к кому вписался, или не сдаëт нас. В любом случае молодец. На днях, может, завтра, однозначно заберу нужное из квартиры и вернусь туда только для расторжения договора. Нашëл несколько общих старых фото, ещë с Анжелиной, положил в машину. Надо будет купить хорошие рамки, поставить, чтоб больше не потерять. Я сделал это не ради себя. Или мне кажется? 11.12.06. Страм простыл так, что пьëт на унитазе (из бутылки), на два действия сразу не хватает сил. Вызывал ветеринарную бригаду, пришлось держать его на себе, пока грузили и увозили собак — хотел посмотреть на них в последний раз. Трогать запретили. На самом деле то, что он дрожит всем телом, даже хорошо. Не заметит моего тремора. Он меня нашëл. Как же мне сейчас похуй на собак. Он знает, где я живу. Нужно быть готовым ко всему. Убить ещë раз. Впрочем, кому я сделаю хуже, если до этого дойдëт? Питер пытается шутить по-идиотски. Понимаю, ему плохо, но бесит. Сказать? Или не добавлять нервов? Выглядит таким уязвимым. Чëрт, это даже заводит обычно, но не сейчас. Я готов предложить ему отправить Лоренсин куда угодно прочь из дома. Но если жилище Виктории, например, уже тоже не секрет? Насколько проще было бы одно- Лори сглотнула. Страница кончилась переносом, но девушка не переворачивала. Завернулась в плед, прекрасно понимая, что вспотеет моментально. Холодно не было, и всë же чувствовала она себя так, будто снег набился в носки, щëки раскраснелись, по спине стекают отдельные капли, заставляющие кожу зудеть. Странный контраст ног с головой и остального тела. - Так… куда же вы делись, хорошие мальчики? Умерли, но как, почему? - Лори прикрыла глаза. Нет, не заболело внутри. Зато жалость, что собак она не помнит толком, прочно уселась в сознании. Лори зевнула пару раз. – В первый раз вижу, чтобы Хоффман писал в такой панике. Судя по всему, тут и начинаются беспокойные дни. Как скоро в записях появится Пила? Она подумала и легла на бок, обнимая руками живот. Представила, как кружатся по ветру снежинки, как падают в ладони, моментально тая. Улыбнулась глупой мысли их посчитать, вздохнула поглубже и сомкнула веки. Ноющая боль понемногу отпускала. Чего это ей каждый раз, как попадается страшное, сразу охота спать?

***

Днëм прошëл первый снег, немного, но земля остыла достаточно, чтобы он задержался на ночь. Фонари на гараже, на заборе работали исправно, поэтому Хоффман лишь изредка смотрел в окно, на Лори и собак, носящихся по присыпанному снегом двору. Пару раз дочка запнулась, падая в посеревший газон набок, как они с Питером и учили – Гектор неизменно оказывался рядом, дëргал еë за воротник и, припадая на передние лапы, вновь звал догонять. Помпон перепачкал затылок землëй или листьями, потому его было хорошо видно, а главное, слышно, так весело, задорно бишон лаял, наверняка на весь посëлок. Прикидывая, как скоро Питер освободит ванную, Марк стянул с полки в шкафу полотенце, собрался было спуститься и подождать внизу, но что-то за оконной рамой привлекло его внимание. Тëмный силуэт скользнул через дорогу от дома напротив. Некто рослый, широкий, с руками в карманах уверенно шëл вдоль их забора. Хоффман не узнавал этого человека. Он загодя навëл справки обо всех соседях, убедился в благонадëжности полутора десятков семей и парочек, вздохнул спокойно – но ни на кого из жильцов комплекса не походил этот, очевидно, мужчина, одетый, вдобавок, так, чтобы и не узнали сразу. Высокий воротник, шарф по самые уши, плотные перчатки на руках, шапка, капюшон длинной куртки. На улице не было настолько холодно… - Лоренсин, в дом! – рявкнул Марк, свешиваясь из окна. Полотенце выпало из рук, соскользнуло вниз, зависая на крыше террасы. Собаки не отреагировали, двинули по очереди в угол забора, к детской площадке. Лори опешила, но послушалась, заковыляла к двери, постоянно тормозя: по промëршей траве, если в тебе три с половиной фута роста, ещë попробуй пройти быстро. «Она так увязнет», - нервно подумал Хоффман. Кобура никак не хотела отцепляться с пояса брюк. Обругав себя за потраченное зря время, Марк выдернул пистолет, взвëл курок, уже спускаясь по лестнице, и чуть не споткнулся в коридоре о Лори, отряхивающую левый сапог от грязи со снегом пополам. - Ты почему… - девочка перепугалась, кажется, именно сейчас, заметив оружие. – Мы в опасности? - Там был незнакомец, - выдыхая, Хоффман взял дочь за плечи, опустился на корточки, чтобы быть на одном уровне. – Не подходил? Ничего не делал? Лори растерянно помотала головой. Щëлкнул замок ванной, Питер показался по шею, совершенно сырой и раздражëнный, но, заметив Лори, выдохнул пару раз, потянулся за висящим снаружи халатом. - Ты кричал? Никак было без этого не обойтись? - Кто бы говорил, - закатил глаза Марк. – Какой-то придурок шатался за забором. Я велел ей идти домой. В гости сюда обычно ездят на машинах. Кто знает, вдруг он вор или наркокурьер? Педофил? - Верно, - сосредотачиваясь, кивнул Страм. – Дорогая, снимай куртку и иди греться, хватит на сегодня беготни. Да и не только тебе. Где там мальчишки? Хоффман вышел на террасу, осмотрелся. Что-то царапнуло изнутри: ни добермана, ни бишона видно не было. Уловивший его тревогу Страм сейчас же вырос за спиной. От влажных волос пошëл пар. - Где собаки? – повторил он тише. Марк знал, такой полушëпот всегда сдерживает (из последних сил) настоящий панический вопль. – Пропусти. Гектор, ко мне! Помпон! - Вытри башку, - то ли раздражëнно, то ли обеспокоенно потребовал Хоффман, оттесняя его обратно в комнату. – Сам найду, тебе нечего делать на х… Словно в ответ раздался высокий, жалобный скулëж, потом хриплый кашель, клокочущий, не похожий на человеческий. Питер, разумеется, не дослушал: проскользнул под марковой рукой и бросился, подбирая под завязки на ходу полы халата, по газону в угол, где покачивались заснеженные качели. Звуки доносились именно оттуда. Марк, ругаясь от всего сердца, пошëл следом в буквальном смысле, наступая на отпечатки босых ног отсыревшими моментально тапками. Когда ему удалось нагнать Страма, от увиденного заложило уши, остался где-то на краю сознания только хруст по снегу тяжëлой обуви вроде рабочих или милитари-ботинок влево от дома, в сторону, где хуже работали уличные фонари. Помпон лежал на припорошенном песке кверху брюхом. Из потемневшей распахнутой пасти вылетали бордовые капли, топящие снег там, куда попадали; глаза собаки запали так, что стало видно внутреннее веко, тоже мутно-красное. Гектор, скуля, поднялся со своего места. Его вырвало, кровь со слюной, зависая на собачьей мощной челюсти, сделали пса на миг жутким – и тотчас же он бессильно рухнул, согнулись, будто подрубленные, тëмные лапы. Забывая о страхе, Марк коснулся белого живота бишона – того трясло, словно в лихорадке, Помпон дëрнулся всей тушкой и выблевал вместе с кровью куски, напоминающие внутренности, то ли собственные, то ли сожранные. Питер принялся рыться в блевоте, поднял кусок вверх, к фонарю. Свет упал и на его лицо, тоже бледное, под стать запорошенной земле. - Я сейчас, - невпопад пообещал Хоффман. Страм уставился на него; в глазах читался немой отчаянный вопрос. – Я позвоню в неотложку. Иди в дом, ты сейчас заледенеешь, и… - Не доедут, - Питер отвëл взгляд. На голой шее напряглись жилы. – Я, кажется, узнаю эту херню, Марк. У бульмастифа или дога, если проглотит кусочек, минуты три в запасе. А им дали на двоих целую банку. Посмотри, ни капли не осталось на снегу. Слопали подчистую. Он сел задницей прямо в неглубокий сугроб, подпëр голову руками. Верный Гектор снова попытался встать, но лишь голову смог повернуть, чтобы уронить хозяину на колено. В последний раз: шоколадный нос перестал сокращаться, втягивая воздух. Хоффман понимал, нужно действовать хоть как-нибудь, но оцепенел, будто это он сам вышел на мороз после горячего душа. Питер смотрел куда-то в пустоту, механически гладя собачье горло. Пальцы, перепачканные кровью добермана, дрожали, когда Страм вытер ими веки по очереди; кровь осталась на щеках, скулах, на запястье, которым он прикрыл глаза. Питер сгорбился, плечи его тряхнуло несколько раз. От холода, наверное, тоже. - Дай мне, - только и сказал он, когда Марк потянулся к нему. – Дай маленького. Уходи в дом. Мне надо побыть с ними наедине, иначе… - Вот ещë, - встряхнулся Хоффман. – Хочешь отправиться вслед за псами? Будь благоразумен, вставай с земли немедленно. Как бы эта дрянь не попала в глаза тебе самому ещë… промыть, срочно. Я помогу. Потом позвоню всë-таки врачам, и… - На кой хер? – Страм медленно поднял голову, задержал руку на груди Гектора; ярости в его взгляде хватило бы растопить снег вокруг, кровавые разводы вдоль от век отлично подходили настроению, добавляли жути. Хоффман без особого недоумения поймал себя на том, что… любуется. – Мальчишкам дали «Бычью казнь». Отраву, которая запрещена в тридцати штатах. Опасно дышать рядом с открытой банкой, не то что взять в пасть. Быстрая, мучительная смерть. Им уже не помочь, ты понимаешь? Не дождавшись ответа через секунду, он рывком поднялся, шатаясь, словно пьяный, прорычал не хуже настоящего бойцовского пса: - Понимаешь, мать твою?! Загрохотала цепь: несчастные качели врезались в дерево, так сильно Страм, вцепившись в сиденье, толкнул их от себя прочь. Снег с верхушки упал ему на загривок, но Питера это лишь сильнее раззадорило: в порыве бешенства он двинул по стволу дерева кулаком, сбивая о замëрзшую кору костяшки. Хоффман подался назад и молча, не уверенный, что слова сейчас не сделают хуже, наблюдал. Ещë удар, ещë один. Питер вцепился в ствол пальцами, рванул кору, наверняка засаживая под ногти кучу мëрзлых заноз: он наконец-то сам, в тон ещë тëплым питомцам, заскулил от боли и встряхнул руками. - Что? – прошипел Питер, мотнув головой в сторону Марка. – Может, вызовешь бригаду тогда мне? Давай, где все эти бесценные советы? «Тише», «остынь», «угомонись». Оно же всё пиздец помогает, верно? Какого ты хрена молчишь?! - Пойдëм в дом, - остальные слова пришлось проглотить, горло, как назло, заныло, сузилось. – Мне кажется, ты тоже надышался этой отравой. Я не готов остаться без тебя. Как ни странно, последняя фраза немного отрезвила Страма; он затих, подошёл, пошатываясь, позволил закинуть руку на плечо, попытался волочить ногами сам, но, горестно вздохнув, в паре метров от двери почти повис на Хоффмане. Марк скрипнул зубами, надеясь, что его не услышали, втащил Питера в тëплый дом, усадил на диван, едва держа деревянными от мороза пальцами. Сырые волосы Страма затвердели, собравшись в прядки; будь на пару градусов ниже, он напоминал бы заправского панка. «Так долго отмывался понапрасну, - подумалось Хоффману, - опять измазан в крови, в отрыжке. Всю жизнь у тебя так. Не потому ли чистишься постоянно…» - Я ему до одного зубы изо рта достану, если найду, - Питер затряс головой, откашлялся, плюнул, может, в первый раз за всё их знакомство, на пол. – Подонок, настоящий подонок. Скажи мне, зачем так поступать? Они ведь не были даже бродячими, хотя и бездомных нельзя никогда… кха! Он зашëлся хриплым кашлем снова, надолго, роняя голову на руки. Через пальцы просочилась кровь, потекла по запястьям вниз. Марку вспомнились окровавленные кисти Бакстера, безжизненно повисшие с лежака в разные стороны, он внимательно всмотрелся в заметные сейчас вены, в дрожащие пальцы, костяшки, побелевшие от натуги, так сильно организм пытался избавиться от мокроты. Питер был жив… живее всех, напомнил себе Марк. Он прошëл к двери боком, закрыл на два оборота, подвинул коврик. Подумать только. Не придëтся теперь с этого коврика никого сгонять. - Их бы… похоронить, - чуть слышно проговорил Страм. И так хрипловатый голос осип окончательно, ответа на свой вопрос он, должно быть, не ждал. – Сейчас согреюсь, оденусь. Успокой Лори, если она слышала. - До завтра, всë до завтра, - Хоффман укрыл ему ноги, вытянул ещë плед из шкафа – когда под грëбаные пледы они успели отвести целый отсек, в котором уже места хватать переставало?! – С собаками ничего не случится. Раньше утра температура не поднимется – на улице, а у тебя явно начала расти сейчас. Да, точно, лоб горит. Попробуй расслабиться, подремать. Я займусь всем. На всякий случай так, чтобы Питер не видел, Марк завязал нижнее покрывало вокруг его ног. Чтобы если попытается встать – свалился. Как нежная диснеевская русалочка. Иногда ходить – себе во вред, как и ей было. Принëс влажное полотенце, бережно отëр лицо от кровавых разводов, осторожно нажал под нижним веком каждого глаза – не покраснели больше нужного, это хорошо. Ещë раз приложил ко лбу Страма ладонь, посмотрел в кухню: умница Лори нашла бумагу с карандашами, уселась за стол и рисовала, время от времени поглядывая в проëм. Хоффман поднëс палец к губам, кивнул дочери, получил ответный кивок и вдохнул поглубже. Раз, два. Вспомнилось вдруг, как мама проверяла температуру у них с сестрой в детстве. Однажды вышло так, что поймали вирус оба сразу: Анжелина на прогулке в парке, он в школе от несчастного отличника, для чьих родителей причиной не учиться могла быть лишь смерть. Убеждаясь, что Питер лежит более-менее спокойно, не возится, не порывается преследовать убийцу своих животных, только трясëтся не хуже листьев в осеннюю бурю, Марк подошëл сзади, обнял за плечи, скрещивая руки на чужой груди, пониже шеи. Наклонился, коротко поцеловал в лоб. Дрожь утихла – на мгновение. Конечно, на что можно было рассчитывать? Срабатывает только с малышами. Придëтся искать аптечку, если они вообще заводили взрослую домой. Марк рассмотрел контейнер с таблетками в ванной, на ящике для полотенец, отметил себе, направился к выходу, притормозил у двери. Разумно всë-таки переобуться и взять перчатки. Хотя бы сейчас. Он осмотрел внимательно, оттащив в сторону оба собачьих трупа (неожиданно на душе стало чуть-чуть тоскливо от понимания, что больше ни один из псов не встанет лапами ему на колено), место их гибели. Собрал немного рвоты в прочный пакет от завтрака, завалявшийся в кармане куртки, остальное выбросил в мусорный ящик у входа. Зачесался нос. Марк помедлил, вспоминая, на что, по словам Питера, способна даже капля ядовитого дерьма, потëрся ноздрями о воротник. На глаза попался почтовый ящик. Флажок торчал вверх. Поëжившись, Хоффман щëлкнул по заслонке, порылся в ящике и вытянул крохотную металлическую капсулу. Вспомнил: такие иногда вешают питомцам на ошейники, а внутрь кладут записку с адресом, телефоном, кличкой кота или пса. На морозе половинки поддались не с первого раза, резьбу словно нарочно закрутили слишком плотно, но вот на ладонь выпала, покаталась туда-сюда и застряла в шерстинках перчатки свëрнутая в трубочку бумажная полоска. Хоффман развернул еë, прочитал и осознал, что не ëжится больше от пришедших вопреки прогнозу холодов. Его бросило в жар, желудок поджался; успей он поужинать, нарвал бы рядом с собаками. Послание гласило: «Маятник вправо, душа прочь. Маятник влево, другой не помочь. Хочешь проверить, кто следующий? Подтяни-ка ошейник покрепче» Прикусывая губу до крови, Марк посмотрел отчего-то в небо. Города огней обычно не дают увидеть звëздного света за бесконечными диодными вывесками, фонарями и прожекторами. Но сегодня небо над новеньким, пока не до рези в глазах освещëнным посëлком было, как назло, беззвëздным, однотонным, тëмным. Давящим. Пришлось считать в уме, чтоб начать дышать заново. Втягивая воздух сильнее обычного, Марк узнал вдруг знакомый запах. Им пропиталась записка, им тянуло от злосчастного угла. Убийца Гектора и Помпона пах самшитом, пихтой и любимыми сигаретами Страма, с древесным ароматом. - Да какого хрена ты до этого додумался, - проговорил Хоффман. Записка вспыхнула над зажигалкой, сгорела, оставляя лишь краешек, который полетел в мусорный бак. Попал. – Вот потому они тебя подпустили. Съели из твоих рук. Что взять с глупых псин… но я-то человек, и я сам тебя найду, ублюдок, пусть ты первым меня нашëл. Порядок не всегда даëт фору.

***

Кое-чему болезнь Питера даже поспособствовала: Марк, сопоставив риски, уговорил его позвонить Виктории. Мисс Вайс приехала без дополнительных просьб, одной рукой подхватила детский рюкзак, второй – ручонку поникшей Лори, и покачала головой, глядя на серого пополам от тоски с болезнью сына. - Как уж всë оно сразу, дорогой. Не вздумай мне звонить, пока не поправишься полноценно, ясно? Мы с малышкой найдëм чем заняться. Верно, Лоренсин? Дочку передëрнуло от полного имени, но она послушно закивала, покрепче взяла Викторию за руку и состроила рожицу, на которой читалась отчаянная решимость. Что в ней точно удалось воспитать уже сейчас, подумал Хоффман, так сострадание к близким (к счастью, пока без дурацкой жертвенности, но впереди детский сад, социализация – сколько раз пришлось обратно переубеждать Анжелину, что двинуть обидчику в ответ всë-таки можно, пусть ты и в платье). Очень вовремя, очень на руку. - Надеюсь, ты справишься сам, - мисс Вайс вроде хотела подойти, положить, может, руку сыну на плечо, погладить, но остановилась, даже не шагнув. – Нет-нет, мне нельзя заболевать. Кто тогда займëтся ребëнком? Поправляйся, зайчик. Марк не мог сказать точно, есть ли бог, но поблагодарил его, что не оставил Страму сил спорить с матерью. Самого Хоффмана мало беспокоили попытки мисс Вайс продемонстрировать, как она его не замечает. Опыт показал: иногда оставаться в тени полезнее. Умеешь так делать, занимая два человеческих места жопой сразу – красавчик, не пропадёшь. - Чего-нибудь хочешь? – он сел на корточки около дивана, тронул руку Питера – тот моментально отдëрнул еë, собрать очередной приступ кашля в кулак. – Давай закажу тебе острой лапши и чего-нибудь с малиной и мëдом. Мне помогает прийти в себя. И не вставай готовить, хорошо? Нет аппетита сейчас, напиши в любой момент. Доставят или сам привезу. - Хочу, чтобы сегодня ты тоже переночевал не здесь, - Страма было едва слышно, и Хоффман подсел поближе к его голове, переступая на корточках с видом хорошо подготовленной к Дню Благодарения индюшки. – Во-первых, я точно буду что-нибудь бить, если смогу подняться. Ты вчера видел, так себе зрелище. Оставь меня с этим одного. Мне нужно выплеснуть. - Выплеснуть? Вопрос пары минут, - усмехнулся Марк, наклоняясь, но ему в грудь упëрлась ладонь, дрожащая и всë ещë очень сильная. Закусывая губу, Хоффман провëл по ней языком: как хорош даже сейчас. - Не в этом смысле, говнюк, - показалось, что Питер слегка улыбнулся. – Нет, если тебе интересно попробовать, чтобы мужчина под тобой заснул в процессе и ещë отсыпал симптомов, давай. Смазаться можно соплями. - Спасибо, больше не хочу, - Хоффман состроил нарочито отвращëнное лицо. – Хорошо, сделаю как скажешь. В обед и вечером позвоню. Не убирай мобильник далеко. Кстати, бутылки из-под газировки, когда выпьешь, тоже. Нет чувства хуже, чем не успеть в толчок. - Есть, - цокнул языком Страм. – Не иметь возможности дать тебе поджопник. Ноги не слушаются. С одной стороны, Хоффман хорошо понимал, насколько теплее на душе от добрых подъëбов, которыми они обменивались уже… почти семь лет, будет в этом году, совсем скоро. С другой – не мог забыть ни на миг: в любой момент отопление теперь грозят отключить навсегда. Нужно было немедленно что-то предпринять.

***

На ближайший час срочных дел не было, и Хоффман, узнав, что старина Хэффнер приедет на работу совсем скоро, решил в ожидании навести на полках порядок. Протëр кружки, рамку с дипломом, вынул из сумки несколько фотографий, заранее оправленных в багетной, со вздохом поставил одну на свободное место. Анжелина улыбалась совсем как живая. Кажется, моргни, услышишь еë лëгкий смех, почувствуешь, как обнимает сзади, утыкается носом в затылок. Марка повело в сторону, он ухватился за полки, выровнялся, чудом не уронив ничего, кроме рамки. Поднял, отряхнул, хоть пыли за две секунды набраться не успело, и не раздумывая поцеловал сестру в лоб через стекло. - Прости, ангелочек, - прошептал он, гладя рамку. – Я случайно. Давай к остальным, в компании тебе будет веселее. Минуту, куда делась… Фотографии, где у Лори слетел ботинок, а Страм пытался его поймать, на полке не хватало. Помнится, как раз Анжелина их тогда и поймала в объектив, а сама в кадре не оказалась. - На полу нет, – недоуменно протянул Хоффман. – В стол не убирал. Завалилась за шкаф, может быть? Чëрт возьми, я туда не пролезу. Придëтся просить Лоренсин в следующий раз. Проверить свою теорию он не успел: на экране мобильника высветилась фамилия Хэффнера. К нему у Марка был вопрос более неотложный, и Хоффман решительно надел куртку, едва не теряя достаточно потрëпанный шарф. Край шарфа лëг на стол, сдвигая несколько черновиков, подготовленных для Лори на следующий приезд сюда. Из-под них выглянул край конверта; бумага была дорогой, качественной, плотной, в отделе такой не водилось, да и отправления извне обычно выглядели проще. Марк легко отогнул верх – конверт передали не заклееным. В письме, выпавшем на стол, было лишь несколько слов, но от них адресата бросило в дрожь. «Я знаю, кто ты».

***

- Собственно, что я нашëл, - Хэффнер, похоже, не замечал, как нервничает, поглядывая на дверь, его гость. – Простой изониазид, который легко продаëтся в аптеке. Крысиный яд, судя по фракции, достаточно густо заготовленный. Чего-то одного из двух хватило бы для мучительной гибели собаки. Говоришь, обе подохли сразу? Значит, убийца действовал наверняка, и в составе есть ещë смертоносные вещества. Если хочешь проверить подробнее – тебе не ко мне, Марк, а в лабораторию. Мне, право, очень жаль бедных животных, но аппаратура нужна помощнее моей. Да и дел полно, одному не разобраться быстро. Просил же… Хоффман толком не слушал. За мутным стеклом двери показалась невыразительная тень. Кто-то высокий, в принципе немаленький, замер не рядом с кабинетом – около поворота вправо, к моргу. - Просил же своего интерна прийти на час раньше, открыться, отметить, что прибыл, и кое-какую работу сделать в одного, - сокрушался Хэффнер. Он даже виски тронул; человеку без нормального сна немудрено ходить с больной головой. – Вместо того безалаберный юноша ещё опаздывает на полтора часа рабочего времени! Тень шевельнулась влево; оказалось, неизвестный крепче, чем выглядел сперва, четверть его тела до того скрывалась за углом. Хоффман, глядя прямо в дверь, спросил: - Он вроде не подросток? Мне казалось, достаточно зрелый мужик. - Для моих лет ещë юноша, - устало отмахнулся Хэффнер. – Однозначно, придëт, разговор у нас будет серьëзный и неприятный. Кто хочет проходить практику в полиции, обязан быть собраннее. Ты знаешь, Марк, я добряк. Мне не хотелось бы его увольнения, у парня без того тяжëлая жизнь, но разве не надо и ко мне, к моему времени, к моим годам относиться с пониманием? Ох, боже. Да и тебе не до меня, вижу, дружище, и понимаю. Послушай, разве же это были твои собаки? Мне-то сдавалось, ты боишься со… - Хорошего друга, очень близкого человека, - перебил Хоффман; тень не пошевелилась. – Это неважно. Невиновные не должны погибать так мучительно. - А хантер был аккуратен, ни отпечатка, - вздохнул патологоанатом. – Ты сегодня куда после работы? Передай своему другу мои соболезнования. Как хозяин старой-старой морды с усами я ему сочувствую всем сердцем. Из-за коллеги не успею привезти теперь Лысому любимых хрустиков. Магазин закрывается в семь, я до семи не закончу. Как бы на всю ночь не остаться… - Напишите, как называется печенье, я куплю и привезу вам завтра утром, - решительно предложил Марк. – Сегодня удачно не выезжаю из города. Вы ведь тоже потратили на меня время. Тень за дверью отступила, беззвучно, словно растаяла густая туча. Скрытности неизвестному было не занимать. - Слушай, кого ты там заметил? – Хэффнер поднялся со стула, поправляя остатки волос на голове. – Вдруг он явился наконец? Так, Марк, прости, но оставь-ка меня. Буду подбирать слова повежливее. Мне отправить запрос в лабораторию? Хоффман покачал головой. Открыл дверь, высунул голову в проëм, прошëл закуток между кабинетом и коридором. До самой входной двери – никого. «Я начинаю сходить с ума, - проговорил он сам себе. – Наверное, правда интерн приходил, но всë услышал и смутился. Надо оставить их наедине, пусть разбираются. Итак, препарат от туберкулëза и простая отрава для грызунов, ничего специфического. Порой чем проще, тем надëжнее, верно, тварь?» В таких мыслях, тревожных, мешающих собраться, Марк досидел в кабинете день. Пролистал порученные дела, поискал фотографию, но безуспешно, спрятал в портфель пугающий конверт. Вспомнил, когда подошло девять, что не успел за собачьими лакомствами, велел себе встать утром раньше на полчаса, заехать и купить – расстраивать Хэффнера не хотелось. Около многоэтажного дома машины были припаркованы как всегда, в привычном порядке. Но слева от растоптанного газона, ближе к трансформаторной будке примостилась незнакомая, никому из мерзких соседей не принадлежащая тачка, вроде чëрная; номера еë прикрыли бумагой. Хоффман нащупал конверт в кармане, коснулся трепещущего на ветру листка. Похожая. Даже плотности примерно одной. Он проверил пистолет, зашëл в подъезд, порылся для видимости в почтовом ящике, зная, что писем нет. В квартире рядом с лифтом завозились, дверь распахнулась. Огромная мохнатая тварь, чуть не срываясь с поводка, залаяла на Марка, попыталась встать передними лапами на ноги; от страха Хоффман не опустил пистолет, так и целясь собаке в череп. - Нельзя! Придурок, опусти ствол! Не провоцируй его! – вякнула хозяйка, маленькая и круглая, едва удерживающая псину. – Нельзя! Придурок… Пойдëм, Писун! Глядя, как она тащит на поводке собаку наверняка в половину себя весом, Хоффман с опозданием подвинулся в сторону, пропустив поджавшую губы пожилую леди и ещë несколько человек из лифта на улицу. В кабине остался лишь седоволосый мужчина в очках и строгом костюме. Не очень-то похож на местных. К кому он тут может ехать? - Вам наверх? - Да, заходите. Лифт тронулся. Загорались светодиоды, второй, третий этажи остались позади. Хоффман понял вдруг, что вдавлена только одна кнопка – его этажа. Посмотрел через плечо. Его попутчик крепко сжимал кулак. В перчатке. Потребовалось бы всего три секунды, чтоб вооружиться и выстрелить, но надо было ещë выгадать их. Не оборачиваясь, Хоффман начал: - Какой вам э… Не договорил. С неожиданной силой интеллигентный старичок явно меньшей массы прижал его к стенке лифта, занëс руку, метя в шею огромным шприцом, воткнул, нажал. Чувствуя, как слабеют мышцы даже лица, сморщенного от боли, Хоффман успел лишь пожалеть, что поздно спохватился – тьма поглотила его, не осталось ни запахов, ни полутонов, ни звуков.

***

Лори, вздрогнув во сне, повернулась набок. Рука соскользнула с раскрытого дневника. Одна страница, повинуясь ветру, влетевшему в окно, поднялась, пару раз дрогнула и перевернулась к прочитанным. Показалась надпись, единственная на странице, оставленная почти ровно посередине: му 12.12.06. Он нашëл меня, поймал. Мне страшно: урод залез так глубоко, в самое сокровенное. Я не знаю, как теперь поступать. К тому же, он работает не самостоятельно, есть минимум один миньон. Неужели мы все обречены?