Руки прошлого. Последняя игра

Лори проснулась от рези в животе. Бёдра сводило, в голове стучало. Очень хотелось пить, но первое же, что она сделала – сунула руку под задницу. Всё-таки чужой дом. На её счастье, покрывало было чистым, штаны ещё относительно сухими. Лори поморщилась, тронула лоб рукой. Горяченный; только сейчас девчонка поняла, что её знобит, и вовсе не от холода. - Вообще не вовремя, - она цокнула языком, достала из-под кровати рюкзак, покопалась, вытягивая последний чистый комплект белья; ещё папа учил маленькую Лори класть трусы и носочки поближе в одной кучке, теперь к ним прибавился мягкий топ без косточек. – А салфеток ни хрена. Вроде у Гордона там были влажные полотенца. О нет, только не это… Её непонятно почему ещё начало тошнить. Лори поспешно завязала свитер вокруг пояса, выглянула в коридор. Доктор вопросительно поднял взгляд от ноутбука, но, похоже, разглядел, что девчонка зажимает рот, и подхватил со стола пульт. В ванной включился свет. Конечно, умный дом – лучший друг человека с одной ногой. Лори влетела в спасительное помещение, сдёрнула штаны, уселась и тихо-тихо захныкала от боли: в животе скрутило так, что начали неметь пальцы. Не жалея потной и пыльной футболки, девчонка сорвала её с себя и ткнулась в мягкий, ласковый хлопок носом, вырывая. «Вид у меня сейчас, конечно, - жалобно подумала Лори, - сопли, рвота, кровь с ошмётками. Зато я теперь, кажется, понимаю, почему так каждый раз. Спасибо от всего сердца, мистер г...енетик!» В дверь уверенно постучали. Лори подобралась на унитазе, затаила дыхание, но послышался голос Марка. Отчего-то паника немного отступила. - Это я. Что у тебя произошло? Не задыхаешься? - Хотя бы не задыхаюсь, - сыронизировала Лори, вытирая переваренную пищу с подбородка. – Двадцать минут, и всё стабилизируется. Пожалуйста, не надо заходить. Несколько секунд никто не отвечал. Застучала, более явственно в ночной тишине, чем днём, трость Гордона по полу. Кажется, к лаборатории или к балкону. И хорошо. - Не буду, - неожиданно мягко ответил Хоффман. – Я понял, что случилось. Давай, говори смело, какой длины, толщины, сколько капель и нужны ли крылышки. Да, ещё. Должны чем-нибудь пахнуть? Лори до боли закусила палец. А бабушка всегда уверяла, что мужики блюют без всяких месячных от одного упоминания о прокладках. Даже, представь себе, внученька, хирурги и серийные убийцы. Может, дело не в стойкости вообще, а в… родстве? Их родстве, которое так и не уложилось в голове за несколько часов? - Самые длинные, самые впитывающие, тонкие, на крылья пофигу, - девчонка закивала сама себе. – Без отдушек. Разберёшься? - Механизмы сложнее, - без всякой иронии ответил Марк. – Что захочешь проглотить? Шоколад, пиво, печёные креветки? Что тебе помогает? - Просто минеральная вода с газом, любая, - Лори глупо заулыбалась. – А кто любил пиво, тётя? - Я себе, - наверняка Хоффман приподнял брови. – Если серьёзно, то наша мама. Тогда детям его продавали спокойно, и вот меня посылали. Прими душ, ложись. Поставлю пакет в спальне и уйду, но на связи останусь. Всё в порядке, Лоренсин. Ничего опасного. Слушай, и ещё, передай джинсы, выброшу, завтра съездим за новыми. Бывает, детка. Лори и так стаскивала прочь перепачканные бойфренды, любимые ещё десять минут назад, но теперь остановилась. Помяла ткань, собираясь с мыслями. От слов Марка стало так спокойно, даже, кажется, ослабла боль. Когда он врал, всякий раз Лори чувствовала угрозу. Выходит, вся эта забота по-настоящему? - Что бы папа сказал, застав меня так? – она просунула руку в дверь, придерживая аккуратно сложенные квадратиком джинсы. Вместо них ей тут же дали комбинезон, вполне чистый, если сравнивать. - Вряд ли ему было с кем попадать в подобную ситуацию. - Молча принёс бы тебе «пищу дьявола», - Хоффман ответил только убедившись, что девчонка закрылась снова. – Или пиццу с кучей сыра. Мы это обговорили ещё пока ты не ходила толком. Знаешь, давай последуем тактике? Кондитерская есть через пару улиц. - Ночь за окном, - подал голос доктор, - после бомбы из сахара и какао не уснуть. Тебе оно сейчас надо? Не проще подождать лучшего времени, утра? - Вообще-то есть три случая для шоколадного торта, док, - Лори повернула оба крана, настраивая для себя воду. – Когда день задался, когда нет… и когда очень захотелось.

***

Спать и впрямь не получилось. Рассудив, что режим однозначно пошёл нахрен, Лори вытащила дневник из-под подушки и на секунду сжалась: последнюю страницу теперь украшало кровавое пятнышко. - Будем надеяться, что тебе всё ещё наплевать. Что тут дальше? Ух ты, позитивное! 23.10.05. Сегодня едем смотреть, кто б мог подумать, настоящий особняк. На днях Страм в очередной раз перелетел через своего добермана, пока вставал отлить. Решили, что к чёрту риск спотыкаться ещё и о ребёнка. Опять же, можно будет гадить на газоне, а не в углу (это претензии к мелкой псине, Гектор молодец). Заехать в банк! Посмотреть, на что хватит процентов со вклада. Купить те самые подгузники без оборочек. Вырвать бы руки дизайнерам, которые навяливают украшения ещё не говорящим девочкам (не пункт списка дел!). Проверить почту, ответить маме. - …поэтому столь впечатляющие дома продают так выгодно, - крохотная блондинка в строгом костюме поправила изящный платок на шее. – Будет интерес со стороны покупателей, найдут проектировщика на остаток работ. Честно говоря, доводить до ума здесь осталось совсем немного. Коммуникации проведут в течение пары месяцев ко второму и третьему сектору, например. Не хотите взглянуть на коттеджи там? - У нас не так много времени, чтобы заниматься проводкой самостоятельно, - Питер перехватил Лори покрепче, стряхивая с цветного капюшона крупные капли только что прошедшего октябрьского дождя. – В дальних секторах, к тому же, дома больше, чем нам нужно. Вот такого достаточно, он нам понравился ещё в каталоге. Пожалуйста, давай скорее, иначе мы зайдём без тебя! Льёт стеной! Отмахиваясь, мол, сейчас буду, Марк глотнул обжигающий кофе и высунулся наконец из машины. Горло не заныло. Привык или всё никак не проснётся? Пять часов грёбаного забытья, не больше. Хотя, вспоминая последние дни… годы, это целых пять часов. Признаться, план ему самому начинал нравиться. Они вдвоём быстро отыскали в новом загородном микрорайоне жилой комплекс, заложенный ещё лет восемь назад, заброшенный на какое-то время и снова взятый в оборот. Далеко от работы, пешком не добраться, ни магазинов пока, ни одного стоящего бара поблизости. Но зато по средствам и рядом с человеком, который не дал ему погрузиться в пиздец до уровня невозврата. Ещё, пожалуй, Марк понимал, что нашёл свой островок спокойствия и понемногу сам начинал грести к берегу. Во дворе симпатичного двухэтажного дома с кофе в руках, под проливным дождём, от которого Питер так старался спрятать весёлую малявку (она высунула язык, ловила капли и фыркала, тряся головой), можно было чуть расслабиться. Счастливые, нормальные люди так живут, верно? Готовятся съехаться. Приглашают риэлторов и консультантов. После просмотра крепко обнимаются, едут в любимую пекарню и мечтают о семейном быте, уже таком близком, осязаемом. Понимают, как хорошо быть вместе почаще. А он? Анжелина бы сказала: действуй, ты чего! Вспомнилось одно из последних её желаний, пока Хоффман, выбирая, где помельче лужи, шёл через будущий сад к двери. Вот здесь достаточно места, чтобы жарить на гриле стейки. Подальше, в углу забора, под уже широким клёном, неплохо бы врыть качели и навезти песка, чтоб дочь играла в безопасности. Со второго этажа как раз хорошо будет видно этот закуток. А что за стены без крыши... - Ах да, сэр, - угадала риэлторша, - будущий гараж. При покупке дома его обязательно достроят, установят выдвижной навес для машин гостей. А ещё, если вы закажете материалы для отделки комнат у наших партнёров, вам в подарок звукоизолируют любое помещение. Ну, зайдём наконец? Лори потянулась к Марку, почмокала губами и пнула сырым ботинком. Хоффман догадался: - Пахнет печеньем. Дай её мне. Нет, перебивать аппетит не буду, но я уже в грязи, двоим незачем пачкаться. Внутри было светло и просторно, свежо; Марк вдохнул поглубже, не ожидая такого лёгкого воздуха в доме без жильцов, без движения. Черновые работы, оказывается, почти закончили, недоставало только обоев или краски на стенах, хорошего (не чтобы ползающие и когтисто-царапающие создания разгромили за месяц!) напольного покрытия. Электричества. - …хотя бы какой-то мебели, - договорил Страм его мысль. Воздух ещё посвежел. – Окна огромные, мне нравится, лишь бы никто не выпрыгивал. - Поставить защиту недолго, - уверил его Марк. – Здесь три спальни, верно, мисс? - Всё так, - риэлторша доброжелательно улыбнулась. – Три комнаты на втором этаже под спальню или кабинет. Вы видели эркерное окно, когда подъезжали? Эта комната на восток. Лучшие рассветы гарантированы. Гостиная, два санузла, один как раз для восточной комнаты, второй вот, слева. Толкните дверь, и – пожалуйста. Посмотрите, как много места, хватит для самой роскошной ванны! Внизу подвал, туда два спуска… - Мисс пообещала нам звукоизоляцию. Давай в подвал и поставим? – фыркнул Хоффман. – Отнесёшь туда колонки и гитару, будет музыкальная студия. От наушников прессуется сера в слуховом проходе. Оглохнешь и совсем зафальшивеешь. - Потом, - очевидно, Страму идея пришлась по душе, но он уже поглядывал на лестницу. – Можно подниматься, закреплена? Хочу увидеть спальни. Эй, она сейчас тебя за ухо цапнет! - Придётся всё-таки спасаться печеньем, - Марк вовремя подхватил дочь под плечи и легонько потряс. – Не заводись, пищалка. Вырастешь, тоже будешь перехватывать куски. Особенно если устроишься в полицию. Пока нельзя. Комната в конце коридора казалась ещё светлее, чем будущая гостиная. Может, потому что её уже выкрасили, навесили оконную раму – белую с мраморными разводами, поставили в угол упаковку с плинтусами, может, базовыми, но уже кое-что. Риэлторша направилась к проходу в левой стене, с гордостью вытянула обе руки: - Как видите, отдельная ванная комната. Любой семье или паре нужно их две, чтобы никогда не ссориться. Есть также дома, где санузлов целых три, но, к сожалению, они все забронированы и почти все выкуплены. Не знаю, смогу ли я что-то сделать, если вам нужен такой. - Думаешь о том же, о чём и я? – Питер бережно взял дочь под попу и поднёс к окну. Девочка с интересом потянулась вперёд. – Марк, ты здесь? - Унитаз поменяем, однозначно большеват, - только и ответил Хоффман. – Да, улавливаю. Тебе нравится вид, малявка? Лори не реагировала: её внимание привлекли несколько птиц, спокойно гуляющих по траве. - Детская будет здесь, понимаю, замечательное решение, - сообразила, улыбаясь, риэлторша. – Две оставшиеся спальни с северными окнами; впрочем, некоторые жильцы оформляют кабинеты. Предлагаю осмотреть оставшиеся помещения и подумать. Наша компания никого не торопит, но, хочу сказать, клиенты обычно и так не медлят. Дождь прекратился. Питер высунулся из окна, с трудом провернув ручку, заметил около забора полуистлевшее бревно, прищурился. Риэлторша немедленно забеспокоилась: - Весь мусор обязательно вывезут! Не переживайте. Ах, вы хотите посидеть. В таком случае я останусь в доме и не буду мешать. Взвесьте всё, не спешите слишком. Вижу, мисс уже хочет здесь остаться, не так ли? Лори, судя по сомкнутым векам, хотела лишь одного – чтобы не болтали громко. Когда Марк, стряхивая капли с поваленного дерева, уселся с Питером рядом, девочка немедленно улеглась головой ему на колени и вытянулась во всю длину. - Замечательно, теперь ни ты, ни я не встанем, - в шутку проворчал Страм. – Что думаешь? Я бы ещё раз спустился в подвал, присмотреться, не течёт ли туда и как подводить электричество, остальное выглядит достойно. Выкроим время на ремонтную бригаду. Позвоню маме, чтобы взяла её на пару ночей, тогда сможем контролировать. - Бригаду маме? - Ребёнка, - Питер потянулся к его носу и укусил воздух. – Дела материальные понемногу решим. Скажи ещё раз. Ты готов жить вместе? Полноценно. Надеюсь, навсегда. Какой может ещё быть ответ, устало подумал Марк, опуская ладонь дочери на голову. Лори прижалась щекой, завозилась. Холодно, наверное… Он вспомнил, как перевозил к себе в квартиру, много лет назад снятую ещё для троих – его, мамы, Анжелины – вещи Темпер; другие девушки или сами не проявляли желания переезжать, или он их не звал. Должно быть, теперь что-то иначе. Больше не его квартира, не Питера. Общее жилище. В конце прошлого века он и мысли о покупке жилья с кем-то не допускал. - Первый взнос у нас есть, я проверял, - продолжал Питер; не искал аргументы, не убеждал, просто понимал, что Марку нужно время. – Если расплатимся по тарифу, который предлагает компания, сидеть по вечерам над хлопьями с водой не придётся. За десять лет рассчитаемся без проблем. Можно, конечно, оплатить в две части, не связываться с кредитом, если согласишься вскрыть запасной счёт. Правда, на том счету у нас деньги за… - …заработаем ещё, - перебил Хоффман, взглядом указывая на риэлторшу: случайно или нарочно она как раз вышла на террасу подышать. – Вдруг нам вообще повезёт, и его пристрелят, пока Лори не исполнилось шестнадцать? - Ты говоришь про моего друга. - Который содрал с тебя семь шкур. То есть, три с половиной и ещё на столько же точит зубы. - Странная идиома, - миролюбиво ответил Страм. – Давай решать, как мы поступим. Такого выгодного предложения мы можем не найти. Пока приводим дом в порядок, посёлок обрастёт всем нужным для жизни. Да, кстати, моря тут нет, но в пяти минутах несколько прудов и природное озеро. Раз вы никак не попадёте к тренеру по плаванию…

***

Лори рассмотрела под записью чей-то телефонный номер; его оставили карандашом неаккуратно, но надавливая, графит почти не стёрся. После нескольких цифр значилась фамилия: Вайс. Девчонка вспомнила, что видела ещё одну такую заметку на страницах раньше, пролистнула, находя. Оказывается, это был целый адрес, подписанный как «Фиск (новый)». - Не помню тебя, - сосредоточенно проговорила девочка, открывая навигатор. – Так-так. Да, жилой дом, многоэтажный, район хороший. Пожалуй, может пригодиться. Она нажала звёздочку, сохраняя адрес неизвестного Фиска, и задумалась: - Зачем-то ему понадобился номер бабушки. Судя по её словам, контры там были ещё до связи Марка с Крамером… фу, как грязно звучит. Бедное моё восприятие мужских взаимодействий. И всё-таки он здесь записан. Тогда ведь не было одного аккаунта на несколько устройств. Выбили телефон при задержании какого-то преступника – собирай по памяти телефонную книгу или бегай по коллегам, друзьям, родственникам, выпрашивай. Жуть. Вставать не хотелось. Лори повела плечами, потянулась. Усталость всё-таки сказывалась, интерес больше не перевешивал. Девчонка вытащила из пакета свежий плед (где он всё нужное достал за полчаса?!), накрылась до плеч, подобрала под ноги. Стало уютно. Будто обняли на ночь и поцеловали в лоб. Бабушка этого, кстати, не любила, могла лишь легонько пожать руку. - Бабуля Виктория, - сонно прошептала Лори, - ты меня, дочь противного тебе Хоффмана, вообще-то любишь? Или не дала мне сдохнуть в приюте из чувства долга? Выходные назад над этим вопросом она бы даже не задумалась. Больше того, и сейчас Лори не знала, что сказала бабушка в её адрес в первый раз.

***

- Поверить не могу, тебя не будет целых шесть недель, - Линдси передала Питеру папку, придерживая листы. – Зажим работает плохо, я заменю. Ну, не так страшно, на самом деле. Надо привыкнуть работать без твоей поддержки. - Если случится что-то непонятное, опасное, мой личный номер у тебя есть, - Страм собирал вещи со стола в небольшую коробку. – Могу взять не сразу. Через час перевожу на беззвучный. - Улетаешь подальше от людей? - Нет, наоборот. Остаюсь дома. Честно говоря, как раз хотел с тобой поделиться, почему. Сохранишь секрет? Твоя очередь, напар… В кабинете, как всегда бесшумно открыв дверь, появился Эриксон. Невольно остальные напряглись и выпрямились: по боссу было видно, он не в духе. На папке с документами лежал лист бумаги, исписанный некоторое время назад и явно смятый. Питер присмотрелся, что там такое – с его высоты можно было даже вперёд не тянуться. Жилка на шее задёргалась, Линдси поджала рот. Прощай, спокойный остаток дня. - Как это понимать, шеф? – Страм явно пытался держать себя в руках из последних сил. Последние недели он в принципе выглядел очень-очень усталым, несколько раз забывал надеть галстук, а позавчера, немыслимо, пришёл с пятном на лацкане пиджака (правда, стёр как только заметил). – Почему у вас моё заявление на отпуск? - Это я хотел бы знать, как понимать, - Эриксон обошёл его, повернувшись задом (почему мужчин не учат так не делать, нервно подумала Линдси), положил едва живое заявление на стол, хлопнул по нему, словно собрался раздавить. – Ты готов пойти на такую чудовищную ложь, лишь бы увильнуть от своих обязанностей? - Я никогда не поступал так, как вы говорите, - Питер опёрся на стол, сжал столешницу. На покрытии показались первые трещинки. – Я подал заявление вообще в первый за четыре года раз. - В декретный отпуск? – Эриксон издевательски приподнял седеющие брови. Мелани из отдела лабораторных исследований медленно поправила очки на носу и покрепче вцепилась в свой кофе. Вовремя зашла, подумалось Линдси. – Ты не женат и не состоишь в гражданском союзе, Питер. Со своим графиком, с осознанием, как необходимо тебе быть здесь постоянно, решился стать отцом-одиночкой. Удивительно импульсивный поступок, в этом весь ты. Но, право, мне надоели твои спонтанные выходки. - Поэтому я оставил заявление в июле, - Страм, честь ему, пока не реагировал на провокацию так, как от него ожидали. – Там же, в бухгалтерии, копии всех документов: свидетельство о рождении, об удочерении, о постановке на медицинский учёт – и об отпусках, которые я не брал. В этот раз вы были предупреждены, шеф. - Полный абсурд, - покачал головой Эриксон. – Документы я видел, и, тем не менее, ты нужен мне здесь, будь у тебя хоть десять детей, чего, надеюсь, не произойдёт… В конце концов, Страм, ты не кассир в забегаловке, чтоб легко заменить тебя в один момент. Давай найдём компромисс. Хорошо? Любой человек, работающий под начальством, знает прекрасно, какие компромиссы оно предлагает. Или пойти в жопу, или лизнуть её от души, как шутил старичок-уборщик. - Обратись после рабочего дня в финансовый отдел, будь так добр, - Эриксон встал вполоборота, похлопал растерянного Страма по плечу, нащупал не глядя несчастную бумажку, смял опять и ловко запустил в мусорное ведро под столом. Питер не отрываясь следил за его рукой; трещинки на покрытии углубились. – Напиши ещё одно заявление. Пока ребёнка нельзя пристроить в специальное учреждение, расходы на социального работника тебе компенсируют. И добавил, стоя одной ногою уже за порогом: - Пойми, я бы без проблем отпустил женщину. А без отца дети вполне могут обойтись. Не надо так нахально пользоваться моей человечностью. Послезавтра тебе… Договорить ему не дали. Загудел на весь кабинет аппарат экстренного вызова. Кажется, приём нажала Мелани, остальные, даром что учились действовать моментально, на секунду замкнули. От резкой перемены обстановки, должно быть. - Отряд быстрого реагирования на четырнадцатую улицу, - отчеканил из динамика диспетчер. – Обнаружены бандиты из группировки «Кожаная Петля». Подозреваем нахождение босса… - Вот, вот оно, - в глазах Эриксона отразился блеск азарта. – Выезжайте сейчас же. Обещаю премию сверх уже назначенной, если накроете. Мы ловим эту тварь дольше, чем твоя дочь живёт на свете. Питер, работа никогда не заканчивается, особенно у нас. Она поймёт и примет всё, если папаша будет её баловать и не слишком лезть в её жизнь. Ты ведь едешь? Мгновение в кабинете не раздавалось ни звука, кроме помех из динамика. Меньше всего Линдси ожидала услышать совершенно спокойное, не усталое, а именно трезвое, холодное: - Выезжаю, шеф. Сообщайте координаты, дежурный.

***

Переваривая всё, что успело произойти за полчаса, Марк притормозил на выходе из машины. Подумал и всё-таки достал сигареты. Руки можно протереть, когда закончит, ничего не случится. Лори лежала в переноске, смотрела в потолок машины, фыркала, надувая губы. Только теперь Хоффман позволил себе подумать, не зря ли забрал её с собой, отпустив няню. С другой стороны, как долго он тут пробудет? Миссис Валентина не нанималась к ним с ночёвками – хоть и уверяла, что проводить время с детьми ей в радость, даже с доплатой заставлять ждать хоть сколько-то лишнего неправильно. В первую очередь за Лоренсин отвечают они вдвоём. - К кому вы? – остановила очередная дежурная, сонная девушка с ярким маникюром и в крупных серьгах. – Бог мой, у вас ребёнок. А если начнёт орать? Некоторых здесь спать уложить – сама уснёшь! - Она орёт только от страха, поэтому просто не лезьте в лицо, - огрызнулся Хоффман. Девица вклинилась со своим нытьём очень невовремя. – В какой палате Питер Страм? - В двухсотой, но туда кому попало нельзя! – симпатичное лицо возмущённо вытянулось. – У человека серьёзное ранение, вы с маленьким только… Пришлось порыться в сумке в поисках удостоверения. Надо бы купить и пришить чехол для него, чтоб не терять среди вещей. Девушка недоверчиво посмотрела на полицейский жетон, но отмахнулась. Хоффман заглянул за стойку. На крошечном экране, уступая место мыльной опере, как раз закончилась реклама. Как легко переключить бравых стражей порядка! Проще чем телеканал. Судя по голосам изнутри, в палате у Страма уже кто-то был, и этого человека вообще не заботила сохранность рассудка раненого. Гость в открытую распекал Питера, словно школьника, разбившего окно нарочно. Хоффмана это разозлило окончательно, он без стука толкнул дверь, придерживая Лори голову – девочка откинула её, высунула язык. Пыталась, наверное, лизнуть нос. Питер немедленно повернулся к ним, будто почувствовал, кто пришёл. Дымка напряжения в палате чуть-чуть рассеялась. Впрочем, Марку было впору своего привнести: по питеровой ключице, под плотной перевязью, расползлось небольшое тёмно-бордовое пятно, голову перемотали так, что ни один волосок не торчал, ноги укрыли двумя одеялами, больничным и специальным, повышенной теплоизоляции. Страм был бледен, цвет понемногу возвращался к его лицу, плечам, видным из-под одеяла. Хоффман готов был поклясться, что их с Лори появление ускорило этот процесс. Под сердцем заныло, как после пробежки. - Что? – раздражённо выплюнул гость Страма, оборачиваясь. Хоффман узнал десять раз посыпанного заочно хуями «босса», «шефа», «сраную усатую медведку». – Сэр, зачем вы здесь? Кто вызвал полицию? - Я, - усмехнулся Питер так злобно, что Марк едва-едва сдержал желание выкрикнуть чушь вроде «это мой мужик, все видели?». – О, вы даже вместе. Закрой зайчонку глаза, папа сейчас такой страшный, она заплачет. Персонал будет ругаться, мне и так этого хватило. - Господи, что за идиотизм! – не выдержал Эриксон. – Да неважно, в самом деле. Объясни мне, Питер, ещё раз внятно: чего ради ты это сделал? Ребята из отряда мне сказали: на базе было где укрыться, хватало обломков от производства. Почему ты не стрелял из-за угла или не взял себе, наконец, какой-никакой щит? Лори попыталась повернуться на бок. Не давало одеяльце… вместе с этим завертелись шестерёнки у Марка в голове. Страм час назад сделал что? - Любой первокурсник тебе скажет, нельзя выходить на открытое пространство при перестрелке! – возмущался когда-то явно рыжий «шеф». – Вот, ты получил пулю, ещё и так по-дурацки, словно не учился много лет, а пристроился к отряду после парочки боевиков по телевизору. Что скажет тв… мисс Вайс, когда узнает? Доволен собою? Питер не ответил. Марку и так было видно: он буквально светится. Бессильная ярость начальника его, похоже, заводила. Ух ты, время ревновать? - Полтора месяца стационара. Какой кош… немыслимо, - осёкся Эриксон. – Зачем, скажи мне, ты так рисковал? Тебе могло разнести по кускам тот самый орган, который вперёд мозгов… и вот она осталась бы совсем без тебя. Он мотнул головой в сторону Марка. Лори захныкала. Хоффман даже успокаивать её не стал: недоброе торжество передалось ему по воздуху словно на световой скорости. Он-то догадался. Сочувствие, страх, досада отошли на второй план, их оттеснила ненормальная гордость. И что-то ещё, чувство, которое Марк избегал называть хотя бы мысленно. Сейчас Хоффман всем сердцем, всеми нервами любил человека, раненого, слава богу, повыше сердца. - Теперь останется со мной, - расслабленно протянул Питер. – Я подал заявление на домашний стационар, его подпишут завтра утром, уже пообещали. После восстановления ещё раз обращусь за своим отпуском. Наверное, лучше за подписью уже вашего руководства… шеф? Эриксон не отвечал. Он подвинул больничный стул, сел как на коня и подпёр голову кончиками пальцев. Питер смотрел на него почти снисходительно. Дай все высшие силы, пожелал Хоффман, дожить тоже до столь сладкого момента с любезным начальством. - Так сильно хочешь нашей ссоры, Питер? – надо было отдать должное, собрался глава отдела почти моментально. – Взрослый, разумный человек. Ты тоже должен понимать меня. - Чего я правда хочу, так быть со своим ребёнком рядом, - Страм выждал несколько секунд, убеждаясь, что не перебьёт. – Любой ценой, мистер Эриксон. Вы её назначили, я оплатил. - С каким, все на свете дьяволы, ребёнком?.. – неожиданно тоненько среди мужских тембров прозвучало от двери. Хоффман прокусил щёку, язык тронула капля крови: восторженные мурашки быстро, ощутимо превратились в тревожные, совсем как в юности после серьёзного нарушения порядка дома или в школе. Держась за ручку двери, на пороге стояла Виктория. - Здравствуй, Вик, - очень по-простому обратился к ней Эриксон. Поднимаясь, выгнулся как кобра перед броском, бережно взял мисс Вайс за локоть и, проводив, усадил на собственный стул. – Знаешь, я оставлю вас. Работа, - выделил, едва не выплюнул тощим ртом, - она ведь не ждёт. - Бог мой, и без вас не обошлось, - мисс Вайс покосилась на Марка с таким видом, будто он стоял посреди палаты весь в говне. – А кто у вас на руках? Покажите, будьте добры! Добром от этого требования и не пахло. Хоффман проводил взглядом отвратительного Эриксона, выразительно посмотрел на Питера. Тот, кажется, совершенно не расстроился и уверенно кивнул. - Дай маме. Вот так знакомство получилось, крошка. Смотри, твоя ба… - Не надо мне давать, - Виктория отдёрнулась от люльки как от нападающего зомбака. Хоффман этого ожидал и с огромной жалостью наблюдал, как уголки губ Страма поползли вниз. – Не выношу младенцев в принципе. Может быть, вы с нею вообще-то выйдете? Я пришла к своему ребёнку. - Тогда и мой не помешает, - теперь голос Питера звучал жёстко, совсем как на работе. – Садись ко мне, пожалуйста, день был тяжёлый, знаю. Мисс Вайс горделиво подняла подбородок, начала было вставать со стула, но дорогой сынок добавил, похлопав по простыне слева от себя: - Не ты, мам. - Пускай Лоренсин сядет. Ляжет, - без тени улыбки предложил Марк. Как бы ни хотелось немедленно плюхнуться к Питеру, он лишь поставил переноску и остановился у кровати. – Теперь на пять килограммов легче, спасибо. Виктория вспыхнула. Пальцы в тонких перчатках задрожали, она подалась вперёд, отыскивая в сумочке, должно быть, очки. Прикусила губу на манер строгой учительницы. Вопреки всем принципам и пристрастиям заглянула всё-таки между свежих кружев, выбеленных миссис Валентиной, посерела, как при сильном испуге. Лори недовольно пискнула, ощущая непрошенное внимание, наморщила лицо. Всегда такая рожица, когда хочет в туалет, невесело подумал Хоффман. - Зайчик, - ни капли ласки, что за противоречивый человек мисс Вайс. – Я всё правильно поняла? Этот человек кого-то тр… нашёл на стороне и принёс тебе результат? И ты это проглотил? - Всё не так, - бравада Страма куда-то подевалась. Виктория очевидно знала, в какой нерв бить. – Мама, я всё… - Именно, - перебила его мисс Вайс. – «Всё» написано на мордашке. Бог мой, во что ты превращаешься, милый? Когда Эриксон позвонил, я сперва, разумеется, не поверила. Чтобы ты вставал под пулю нарочно, не за напарника, не за заложника – да никогда, так я ему и сказала. Ошибаюсь, да? Идёшь на глупости ради бесполезных для тебя людей? - Не говори таких слов, - попросил сын. – Это Лори, наша дочь. Мам, в конце концов, когда я был маленьким… - Ребёнок вместе с другим мужиком! – Виктория поднялась со своего места, резко, будто бы её толкнули. – Чего ещё от тебя ожидать? Взрослые люди пусть извращаются как хотят, я обещала ничего не говорить – не говорю, держу слово. О девочке ты подумал? Каково ей будет жить с двумя… я даже это произнести не могу, не проси. Питер, что это, зачем? - Ты всегда мне сама напоминала, что матери у меня две, - глухо ответил ей Страм. Очевидно, никакого диалога мисс Вайс не хотела: слишком разозлилась, чтобы услышать слова сына. – Я родился у отца и матери. Кто лучше тебя помнит, чем могла закончиться моя жизнь? - Это ведь совсем другое! – воскликнула женщина, нависая над койкой. – Как ты смеешь сравнивать! Говорить такие вещи мне, человеку, растившему тебя в одиночку, всё сердце отдавшему! Бог мой, вот она, благодарность. Не потрудился подобрать для меня даже слов. Она перевела дух. Лори высвободила правую ручонку, потянула в её сторону кулачок. Мисс Вайс, конечно, этого не заметила; совсем взмыленная, обернулась вдруг к Марку. Он никак не реагировал на пронизывающий взгляд, и Виктория с досадой вздохнула. - Что ваша мать бы сказала, мистер Хоффман? Если, разумеется, ей есть дело до вас. Должно быть, она или воспитывала вас как попало, или давно разочаровалась в своих трудах. - Мама, так нельзя, - вот теперь Питер, похоже, готов был забыть о вежливости; в его голосе Марк расслышал настоящее раздражение, искреннюю обиду. За себя стерпел, но за другого… – Я тебя очень прошу, извинись и не надо кричать. Ты пугаешь малышку. - Перед этим куском дерьма? – Виктория отшатнулась, едва удержала равновесие, вовремя, со скрипом цепляясь за стену. – Просишь меня, правильно, сынок? Замолчи! Немедленно замолчи, негодница! Сколько можно, угомоните её кто-нибудь! Лори в самом деле расплакалась, негромко, точно не звучнее разъярённой бабушки, но так горько, будто поняла, поймала грубое слово. Вспоминая, что Питеру лучше не тревожить рану, Хоффман сбросил на пол куртку, пиджак, вытащил ребёнка из конверта и прижал к груди, пряча в ладонях крохотную голову и попу. Виктория заметалась взглядом – то на них, то на сына, сцепила руки в замок и отступила к стене. - Сердце колет, - протянула она наверняка даже для себя неубедительно. – Хорошо, зайчик. Выбор ты сделал. Кто бы мог подумать, правда. Оставайся, приходи в себя. Не надо звонить и спрашивать, как у меня дела. Просто превосходно. Мой сын - урод Господень, великолепно, любая бы бросилась плясать от восторга. Приходи в себя. Жаль, лечится не всё! Марк побольнее вцепился зубами в язык, чтоб только не напомнить, кто чаще кому звонит. Дверь хлопнула, кусок краски над косяком треснул так, что стало заметно издали. Не слыша ничего, не видя перед собою, Хоффман отыскал между простыней и одеял руку любовника. Как всегда, похолодела, пульс ускорился. Мисс Вайс чаще прочего была этому причиной. - Прости, - едва различимо проговорил Страм. – Шеф – гнилая картошка. Наверняка он её специально дёрнул, чтоб вообще всех напрячь. Ни фунта сочувствия людям, с которыми работает или работал раньше. - Шеф не хамил твоему ребёнку, - напомнил ему Хоффман, садясь наконец рядом. – Побыть с тобой ещё или забрать завтра? Хочешь что-нибудь? - Пива и стрелять, но всё это пока нельзя, - Питер нервно ухмыльнулся. – Знаешь что, поболтайтесь в коридоре, а я попрошу вызвать моего врача. Надеюсь, отпустит прямо сейчас, буду очень убедителен. Если да, отвезёшь меня кое-куда? - Сам же сказал, бухать запретили. Или похвастаться Арчи боевым ранением? – Марк позволил на себя опереться, уложил ребёнка так, чтобы Питер мог дотянуться и погладить. От его рук, должно быть, пахло чем-то вкусным: Лори немедленно облизнула безымянный палец. - Не в «Гонщика», - покачал головой Страм. – Туда, где надо было ещё давно появиться хоть разок. Я по-настоящему хреновый сын. - Зато отец на сотню баллов, - нет, это плечо Питера удачно легло в руку, именно. Не будь совпадения, Марк, наверное, так и не решился бы приобнять, захотеть положить головой на колени и пожалеть, что сейчас нельзя. – Ты уверен, что вставать и тем более ехать сейчас хоть куда-то не опасно? Чёрт возьми, Страм, ты мог погибнуть. Побереги себя сейчас, а? Отдохни в больнице, наберись сил, а мы… - Без вас мне отдохнуть не удастся, - отрезал Питер. – Однажды в меня уже стреляли – восстановился за пару недель. Правда, в двадцать пять, но тогда я не был любим. В горле встал ком. Который раз уже Питер признавался так, что конечности двигаться переставали?

***

Бесстрашный и уверенный в своих силах, Питер не только сложился без помощи пополам, погружаясь в тачку, но и вылез сам, открыл явно тяжёлую сейчас дверь крошечной круглосуточной цветочной лавки. Марк ждал в машине, прикрыв от усталости глаза. Нельзя забывать, что всем досталось, не только Питеру, напоминал себе Хоффман. Умница-дочка вырубилась в больнице и ни разу не вякнула за сорок минут. Вместо Страма на заднее сидение посыпались непонятные цветы, кажется, синих оттенков. Убеждаясь, что ни один цветок или стебель не лезет в переноску, Питер открыл переднюю дверь. Подвинул кресло, надавливая на рычаг. - Хотел украсить дом? – съязвил Марк. – Или подготовить погребальное ложе? Заказал бы доставку, в самом деле. - Это не нам, - Питер грустно улыбнулся, посмотрел в темноту перед собою, пристегнулся. – До конечного адреса пока не доехали. Виктория жила в другом районе. Уже хорошо, значит, не к ней. Хоффман повернул дважды вправо, проехал по шоссе пару километров, свернул на дорогу поуже, без домов или магазинов по обочинам, собрался было спросить, каков, собственно, конечный пункт, но Страм положил руку на руль и проговорил: - Дальше паркуем машину и идём пешком. Возьми Лоренсин, цветы я должен отдать сам. Марк хотел было проворчать, что ни ему не приходилось давно топать далеко, ни Питеру сейчас нет пользы расхаживать по темноте. Не успел. Пока Страм собирал, не пропуская ни одного, цветы по салону, разглядел в темноте кованые ворота, за ними много-много оград, разной высоты и формы каменных плит. Быстрое осознание, где они, заставило прижать Лори к себе покрепче. Хоффман не боялся мертвецов, ещё чего. Просто на кладбище редко приходят с радостным настроением. Он послушно пошёл за Питером по узкой дорожке, запоздало пожалев, что не в переноске несёт дочь по темноте и холоду, и, погружаясь в свои мысли, впечатался носом в питерову спину. - Там скамья, - глухо попросил Страм. – Посидите, пожалуйста. Сначала надо всё рассказать… Прямоугольная плита перед ними, заросшая, обколотая, была подписана простым жирным шрифтом: Эйприл Страм. 1954 – 10.11.1979. Ни фотографии, ни гравировки, ни вензелей каких-никаких. Обыкновенный добротный памятник, который ничего не говорил о погребённой, ни факта. Питер присел на корточки, выдернул несколько сорных кустов, положил первый ирис – в свете фонаря стало наконец видно, что за цветы он тащил – и глубоко вдохнул. - Доброй ночи, мам, - повязка поползла вниз, но Питер не поправил её на плече. – Прости за такой вид, и мой, и твоего дома. Обязательно исправлю. Шварк, шварк, шварк. Он вырывал голыми руками колючую и с острыми листьями траву, изредка морщась от тянущей боли; на уставших ладонях показались первые неглубокие порезы, Питер и их игнорировал, пока, наконец, большая часть сорняков не превратилась в кучу около ограды. Хоффман осмотрелся по сторонам. Хоть бы одна мусорка поблизости! Страм как попало вытер с ладоней кровь с землёй и зелёным соком носовым платком, любовно, по штучке, разложил ирисы на голой холодной земле. - Вот так, - могильной плиты он коснулся кончиками пальцев. То ли испачкать не хотел, то ли не считал себя вправе, стеснялся. – Ты прости, что, как всегда, пришёл только когда стало невозможно. У меня теперь времени полно, наведём с тобой порядок. Жаль, что зима подступает. Весной высадим живые, чтобы цвели, что скажешь? Переведя дух, он опустился на колени в оставшиеся колючки, помолчал, продолжил отчего-то по-испански и прерываясь; Хоффман, выросший в многоязычном квартале, кое-как понимал большую часть сказанного, а вот зачем – не мог взять в толк. Попросил бы отойти ещё дальше, раз личное. - Я тебя никогда не забывал, - признавался Питер, глядя в буквы на плите; быть может, он сейчас видел материнские глаза, вытянув образ из памяти: какого цвета были, какого разреза, с морщинками веки или без, с веснушками, с белыми зёрнышками угрей, с длинными или короткими ресницами – помнил лишь он один. – Видишь, сколько стало теперь дел. Дай, - это прозвучало по-английски, и Хоффман, поняв, как можно аккуратнее протянул Страму ребёнка. – Твоя внучка, Лоренсин. Ты знаешь, мам, каким чудом она нам досталась? Какое чудо она сама? Лори и думать не хотела, чудо она там или нет. Интереснее было, собрав взгляд в кучку, рассматривать собственный нос. - Есть ли моя вина, что я люблю? – Питер сбился, протёр сухие глаза тылком ладони. – Бога нет, иначе оставил бы тебя жить. Или он есть? Раз послал мне человека, который дал мне самому выжить, вырасти во что-то стоящее. Я тебя уже спрашивал, мам: почему она меня не слышит? Разве я уважаю и оберегаю её не как должен сын? Я не прошу принимать. Пусть только не злится на меня. Я не выбирал, кого буду любить; так виноват ли? Марк молчал. Захотелось немедленно во что-нибудь вцепиться. Какого всё-таки хрена не отстегнул переноску. - Ты видишь, они всё для меня, - тише, почти неслышно проговорил Страм. – Сердце никогда не слушается ума, его не заставишь отказаться от любви без страдания. Я не хочу страдать больше, мам. Я думал, потеряв мать, потеряю свою душу; теперь мне не хватит её, чтобы и вторую мать потерять навсегда. Я так боюсь остаться без рук… маминых, слышишь меня? Сколько бы ни было мне лет, я прошу… Веки его не намокли, даже не покраснели; судя по хрипотце в голосе, маленького мальчика, просившегося наружу, от боли прочь, Питер в себе давно запер. Позволял ему кричать, бить, ломать, но никогда – скулить, ныть, мазать по щекам. - Благослови меня, - он подавился словами, пошатнулся, хватаясь рукой за землю, а не за плиту. – Ты в моём сердце всегда жива. Скажи мне, мам, что не прогонишь нас сейчас, когда здесь мы все. Я хочу быть таким хорошим отцом, как только можно. Не могу быть мужем – буду любовником, как это ещё назвать, чтоб выразить правильно? Без материнского доброго слова у мужчины нет свободного, чистого сердца. Моя земная мать не пускает меня быть счастливым. Позволь мне ты, прошу всем, что у меня есть. Я не лучший человек на земле, мам, ты знаешь, я убивал и лгал, я не раз предавал себя, кого-то перепугал, отвратил. Самый грязный, самый грешный может, ты сама говорила, понять, что он любит. Дай мне благословение, мам. Сейчас. Фонарь несколько раз мигнул и погас. Лори захлопала глазами, широко зевнула. - Я не оставлю ни её, ни его, если только не умру, - Страм почему-то избегал имён. В самом деле что-то внутри него мешало принять собственное счастье? – Мне трудно любить, я не слышу своего сердца за криками боли. Своими, твоими. Разреши мне и прости мне всё. Смотреть, как взрослый, уверенный в себе мужчина просит на коленях прощения и… позволения, было некомфортно, тяжело. Марк, тем не менее, не мог оторвать взгляда. Показалось, что в ушах шумит, что поплыло в голове, что всё его тело стало легче, только придавили плечи и колени невидимые сильные руки. Растворились запахи и звуки. Перед ним остался только человек, молящийся сбивчиво, со страхом и стыдом. Хотелось немедленно его обнять, прижать к себе. Как уставшую после работы маму, как Анжелину, удручённую чем угодно; тонкая сестрёнкина душа тоже многое пропускала через себя, чудом не износилась за столько лет потрясений. Видимо, он, Марк, был для неё спасителем? «Теперь ты моя семья тоже, - медленно, запоминая каждое слово, подумал Хоффман, глядя Страму в переносицу. – Только пока не скажу этого. Ты ведь совсем истощён. Хорошо, что послезавтра у меня выходной тоже. Никаких потрясений. Сделаю для тебя что смогу». - Мы ещё придём, - Питер, отряхивая штанины, наконец поднялся. – Или я один. Никогда больше ты не будешь тосковать, мам. Ничего страшнее нет, чем быть одному. - Вместе, - поспешно перебил Марк, поднимаясь тоже; лишь теперь он ощутил, как затекла задница. – Попрошу Энжи посмотреть, какие цветы с какими сочетаются, и наймём сюда садовника, хочешь? Художникам хорошо видно. - Я тоже кое-что понимаю, - Питер несколько секунд смотрел в угол; в глазах его медленно проявлялась осознанность, поволока спала. Самому Хоффману дышать стало легче, стоять – наоборот, ноги казались каменными. - Что? – поинтересовался Марк, тоже отряхиваясь: к штанам прилипли кусочки сухой краски. - Тут человек проголодался, - Питер щёлкнул дочь по носу, передал Марку. – Пора ехать домой. Донесёшь до машины? У меня руки в гря… нужно вымыть как следует. Лори зарылась под куртку, и подтверждая догадку, жевала беззубыми дёснами сползшую с плеча отцовскую подтяжку. - Без проблем. Почему ты послал в жопу родной язык? Страм помедлил с ответом. - Я бы отошёл ещё дальше или ушёл вообще, только попроси, - уверил Хоффман. - Она учила меня болтать на испанском, пока я был маленьким, - Питер оглянулся, смахнул с плиты рукавом несколько упавших миг назад бурых листьев. – Пела песенки, рассказывала считалки. Мне помогало успокоиться, когда я что-то делал на счёт или кто-то считал мне. Мама… потом сказала, чтобы я продолжал его учить полноценно. Ради её памяти. Пойдём, холодно становится. Уходя за Питером следом, Марк заметил боковым зрением: на краешках цветов выступила не должная сейчас появляться роса…

***

Дома Хоффман отобрал сумки и ребёнка, разложил все свёртки по местам (самому тёплому пришлось после кормления отмывать лицо очень тщательно), зашёл в спальню, когда Страм уже накрылся по шею и дремал, потряс за здоровое плечо. - Давай и я тебе на ночь сказку почитаю, - усмехнулся он: Питер забавно щурился в темноте, будто новорожденный щенок. Собаки, к слову, лежащие у кровати, вскинули головы на скрип двери, Гектор даже показал, чего почти не случалось раньше, зубы, но, увидев, что это Марк, тут же лёг обратно, за ним Помпон. – Или дам самому почитать. Это от мамы письмо пришло, я сегодня проверил почту – целую неделю пролежало. Только я тебе переведу, оно не по-английски. - Всё равно уже линзы снял, - помотал головой Питер. – Лучше послушаю. Он высвободил из-под одеяла руку, пожал пальцами воздух над кистью Марка. Очаровательный жест, подумал Хоффман, перехватывая пальцы. Надо и для Страма поставить на ночь воду. Сколько крови он вообще потерял? «Здравствуй, сынок. Твоей весточке была рада, не ответила из-за многих-многих дел. Время приходится выделять на всё самое важное, - читал Марк, переводя на ходу. – Большое спасибо, что рассказал мне про маленькую. Пожалуйста, вышли фотографии, одну или парочку. Показывать никому не стану, не волнуйся. Хочется самой её видеть. Знаю, хорошенькая. Все детки хороши». В полутьме не было видно, но всею кожей Марк чувствовал, как Питер заулыбался, ещё сонно, спокойно. «Как настанет у нас лето, будь молодцом, привези познакомиться лично. Я здесь устроилась хорошо. Море, свежий воздух, машин очень мало по сравнению с вашим штатом. Что надо ребёнку? У тебя работа трудная, переживать и так приходится. Вдруг захочешь и на все летние месяцы оставить мне? Я была бы рада. Не всё я вам дала, пока вы были маленькими, теперь могу помочь как положено. Да, если график позволяет, прилетайте и сами. Скажи Питеру, чтобы не думал меня бояться, ехал с вами. Какая женщина не рада обрести ещё одного сына, притом не мучаясь в родах?» Страм прокашлялся. Точно, надо принести воды сразу после. «Твоё дело, дорогой, как строить жизнь, кого целовать. Что тебе мои мысли? Всё-таки скажу: хуже, когда женятся по уму, навязнут в зубах друг у друга и живут врагами. Зато теперь Анжелина может замуж не торопиться. Матерью в законе я уж почти стала. Если будете делать торжество, не вздумайте не позвать старуху, обижусь. Вот бы доченька написала мне хоть пару слов. Если не решится, напиши ты, как дела, как её здоровье. Что бы ни было в прошлом, я люблю и тоскую по вам обоим. Собирайтесь все и прилетайте в любой момент. Адрес у меня другой, приложу, если задумаете прибыть. Не забывайте маму. И я вас не забуду». Наступила тишина. Сопел только на прикроватном ковре бишон, зашуршали документы на столе. У людей в комнате, наверное, слова на сегодня закончились. Впрочем, иногда помолчать вдвоём тоже стоит, верно? - Какой у твоей мамы любимый пирог? - всё-таки спросил Питер. Взял у Марка письмо, бережно сложил, сунул в ящик. Хоффман помнил, что там не документы, не карточки. Дорогие сердцу вещи. - Она не любит выпечку, - зевнул Марк, забираясь рядом. - Учись готовить шашлык. На гриле. К плите нормальная еврейская матушка мужчину ни за что не пустит… Страм и не стремился. Послышалось его тихое сопение. Хоффман проверил, не поменять ли вкладыш в повязку, тяжело вздохнул, уставился в потолок. - Эрот, ты последнее хуйло, - сообщил он в пустоту. - С такой силой-то зачем стрелять? Я же не расплачусь, никогда.