Руки прошлого. Последняя игра

Крохотный карабин на лямке рюкзака расстегнулся, брелок-зайчик свалился в желтеющую траву, пропал из виду. Лори села на корточки (бабушка всегда говорит, если нагибаться, к старости спину сорвёшь), зашарила по траве ладошками. Главное, чтобы запачкаться не успел. Бабушка тогда заберёт и вернёт после стирки совсем не такого пушистого и мягкого. Когда удалось наконец найти в зарослях желанную игрушку, сверху наплыла вдруг тень. Кто-то подошёл. Лори прямо на корточках попятилась, едва не упав в траву вслед за зайцем: она совсем не узнавала женщину в длинной куртке с объёмным капюшоном. Холёная рука с золотистым маникюром почти коснулась её плеча, девочка снова дёрнулась в сторону и хотела было визжать, как всегда учил папа, только горло будто сдавило. Незнакомка пугала по-настоящему, без объяснений. - Что ты, малышка? – должно быть, женщина пыталась говорить ласково, а вышло тоже сдавленно, как будто и ей слова не давались. – Не надо от меня убегать. Я не трону. Просто хочу посмотреть. Пальцы всё-таки погладили плечо, любимую кофточку с горчичной буквой «L». До чего жёсткая рука, подумалось Лори. От прикосновения девочка застыла на месте. Страх рос с каждым мгновением, распирал изнутри, Лори оцепенела и даже сглотнула с третьего раза. - Ты такая хорошенькая, - женщина коротко вздохнула несколько раз. Так обычно начинают плакать. – Ведь не в кого… Обещаю, я тебя не обижу. Никогда не обижаю маленьких. Будь умницей, посмотри на меня. - Лоренсин! – донёсся откуда-то сзади бабушкин голос. Сердитый, но как же Лори была рада его слышать. – Куда ты подевалась? Я тебе говорила, убежишь ещё раз, не пойдём ни в какую кофей… ах, вот ты где, крошка. Ну-ка поднимайся, не надо сидеть на земле. Давай-давай. Бабушка взяла Лори под плечи, потянула было вверх, чтобы поставить, но вдруг сжала очень уж сильно. Лори сдавленно пискнула. Возразить явственнее она отчего-то всё ещё не могла. - Вы что здесь делаете? – кажется, теперь бабушка гневалась совсем не на неё. – Я повторяю, мисс…ис, что вам понадобилось от моей девочки? Прочь. - Разве я не могу… - пролепетала незнакомка. Лори хорошо знала, что бабушку такое только злит. Мисс Вайс прижала малышку к себе. Больно, но зато получилось вдохнуть наконец-то. - Вы – ни за что, - Виктория прикрыла внучку и второй рукой. – Я сказала внятно. Убирайтесь прочь, или я вызову полицию, или сейчас же позвоню сыну. У него вполне однозначное мнение о вас. Ради такого, пожалуй, он и с работы приедет. Ну? Долго собираетесь ещё на нас пялиться? Помогите приюту, если так любите детей, возьмите под опеку, устройтесь работать в младшую школу. Лоренсин, мы уходим. Бабушка ни разу не тянула её за руку до этого дня. Лори перебирала ногами, игнорируя, что запястье начинает резать, дважды споткнулась. Капюшон незнакомки задрался, а может, она сама его приподняла, и что-то заставляло Лори смотреть ей в глаза, тёмные, печальные, влажные то ли потому что у всех кареглазых так, то ли тётка оказалась слишком ранимой. Нет. Поняв, что девочка не отворачивается, незнакомка приподняла уголки рта и прищурилась. Лори ещё не знала, но чувствовала: безобидная улыбка выглядит ровно наоборот. Стискивая в ответ бабушкину руку, она зажмурилась и помотала головой, чтобы прогнать жуткий образ прочь из головы. Ничего. Через минут двадцать они будут пить какао, уж сейчас она упросит. А там освободится папа... или сначала папа, её заберут домой и ни за что не дадут больше в обиду.

***

Близился вечер. Среди разношёрстных туристов стали заметнее тусовщики, движение значительно уплотнилось. Хоффман молча похлопал по пассажирскому сидению. - Давай. Если что, ужинать поедем позже. - Почему? – Лори и рада была немного расслабить концентрацию. От знойного воздуха голова шла кругом, глаза устали, руки, лежавшие на руле часа два подряд, успели задеревенеть. - Он пообещал тебе всё рассказать? Лучше не набивать желудок, пока не услышишь. Не будь девчонка так утомлена, наверняка тут же воодушевилась бы, начала нервничать в ожидании. Хитрый Гордон, очевидно, он на это и рассчитывал, подумал Марк. Времени у дока было предостаточно, чтобы подобрать нужные слова. - Прежде чем поедем, я схожу умоюсь, - Лори осторожно, без прежней дерзости толкнула Хоффмана в бок локтем. – Как вы за рулём по несколько часов проводите? Это же жесть какая-то. - Ко всему привыкаешь, Лоренсин, - Марк ответил запоздало и внезапно печально. – К сложнейшим действиям, поступкам. Если, конечно, усердно заниматься, без передышек. Иди, в самом деле, мне нужно позвонить. Лори сунула руку в карман. Мизинец больно укололо: оказывается, она там забыла значок с прошлых школьных дебатов, и замочек разомкнулся. Подставить лицо под холодную воду захотелось ещё сильнее. Как будто Хоффман не только сам замарался по уши, но и её запачкал. «Почему как будто, - усмехнулась себе девочка. – Сам говорил. Все увязли, до одного. Кто выжил, тем с этим ещё жить». Когда она вынырнула из ближайшей кафешки с туалетом, Хоффман ещё вёл беседу. Лори поругала себя всего секунду, затем навострила слух. Судя по голосу, Марк кого-то успокаивал: -…нет. Нет же, всё под контролем. Скоро мы обязательно поговорим лично, не сходи с ума. Нечем заняться, проверь, всем ли гостям положили мыльные наборы и тапки. Без меня знаешь, что у нас подворовывают. Найду, уволю без предупреждений. Ты же не будешь опять их оправдывать? Молодец. Начинаешь разбираться. Потом посмотрел в сторону и улыбнулся… достаточно тепло? Нежно?! - И да, в нашем споре я победил. С тебя пятьсот. Да ты увидишь, пары дней не пройдёт, что я был прав. Готовь деньги и два пива. «Пятьсот долларов, ничего себе спор, - Лори чуть не присвистнула, но в последний момент сжала губы до боли – не выдать себя. – Кто ты в новой жизни, а, Марк? Да пофигу. Сперва главные ответы».

***

Сообщение от доктора пришло как раз когда на горизонте показался его дом. Лори нащупала в кармане красную ниточку с парой прозрачных алых же бусин. Кажется, подарили в прошлом году в школьном лагере, убрала подальше и забыла. Подумав, девчонка повязала её на правое запястье. Руке было непривычно, но машина остановилась, а узел держался крепко, и Лори решила снять попозже. - Прежде чем Гордон начнёт, - Марк выдернул ключ из зажигания, покачал брелком в воздухе, словно собирался с мыслями, - хочу тебя заверить: в своё время я испытал то же самое, что, скорее всего, почувствуешь и ты. Всё это будет правдой. Взрывающей мозг, да-да. Может, хочешь уехать, пока не поздно? - Издеваешься, - Лори изогнула бровь. – Ты меня заинтриговал и предлагаешь отступить. Забыл? Я такой же ослик, как мой отец. Обязательно побегу за морковкой. - Как оба, - пробормотал Хоффман. - Чего? - Как он, так и ты, вы оба, - звучало неубедительно, но Лори, кажется, не обратила внимания: пока отмазка приходила в голову, девчонка выбралась и уже стояла под козырьком подъезда, топая носком правого ботинка. Ей уже некуда деваться от правды, да и незачем, подумалось Хоффману. У Питера шанс убежать оставался до конца. Он остановился у обрыва и сиганул осознанно. Всё в квартире Гордона было как прежде, только дверь в удивительную зелёную комнату теперь приоткрыли. Лори вспомнились подсвеченные сиреневыми лампами плантации травки в некоторых квартирах, девочка потёрла руку. Глупый браслет цеплялся за волоски, куда его ни подвинь, мешал сосредоточиться как следует. Доктор вышел из ванной комнаты, наклонил голову. - Отлично. Ты возвращаешься к началу, девочка. Вымой руки и разуйся, пожалуйста, туда нельзя в уличной обуви. Только сейчас Лори поняла, что единственная нога Лоуренса в домашней мягкой мужской туфле. Как-то вышло, что все её близкие снимали обувь дома: бабушка учила Лори быть настоящей стражницей чистоты и придерживаться принципа «напачкавший да уберёт», отец, видимо, тоже. Почему-то и с Марком в этом вопросе они, должно быть, сошлись. Лори вспомнила несколько пар такой же домашней обуви в прихожей – не в бабушкиной квартире. В предыдущей. «Он родился в Европе, - щёлкнуло в голове. – Там не моют шоссе. Славяне и мусульмане иногда оставляют обувь за порогом. Выходит, бабушка Шошанна привезла традицию сюда, а он её соблюдал. Даже когда вырос и отделился…» - К какому началу? – отгоняя раздумья, поинтересовалась Лори. – К началу нашего знакомства? Да, забавно, два дня что-то от меня скрываете, док. Так, у меня руки чистые. Ты чего стоишь? - Он подождёт снаружи, в гостиной, - ответил за Марка Гордон. – Всегда выбирал так сделать. - Несмотря на это, я рядом, - Хоффман словно дремал и только-только очнулся. Доктор как-то злобно усмехнулся: - Да-да. Если она должна быть следующей за Питером. Лори, скажи мне, что ты сама думаешь о своих родителях? Девочка нерешительно помяла бархатистую спинку дивана. Мысль у неё давно созрела, но отчего-то теперь она в ней сомневалась. А сказать глупость перед всеми – непозволительная роскошь. - Вот ты, если прикинуть, - она покосилась на Хоффмана, - казался мне человеком, на которого я похожа больше всех. Пока я не увидела фотографию твоей мамы на пляже. Есть все шансы, что как мне стукнет тридцать, я превращусь в Шошанну, только повыше и пошире. В ту сторону веду? Марк сосредоточенно кивнул. Гордон остался невозмутим. - Тем не менее, ты сказал, что папа мне родной по крови, - Лори махнула рукой и загнула большой палец. – Доктор Гордон, как только услышал мою фамилию, не переспросил, не уточнил, а сразу такой: от Питера вообще ничего… значит, что-то должно было быть. Сегодня утром сам признал, что ошибся в первом впечатлении. Всё ещё права? Лоуренс только веки смежил на секунду. Наверняка соглашался. - Наконец, вы оба мне заявляли, да и бабушка, если так подумать, пару раз обмолвилась, что у меня папин характер, - к ладони прижались сразу указательный и средний. – Характер, в принципе, формируется при близком общении, а кто может быть ближе отца. Но ты, к слову, - она неприлично ткнула в сторону Марка пальцем, - не брюнет, и я тебя обрастаю, ещё в машине заметила. Самая разумная версия: моя мама – моя тётка, а тебе я племянница. Только фиг бы вы на это пошли. Так не поступают с женщинами, которых уважают. - Всё верно, - наконец-то отозвался доктор, - я тоже считаю, что здоровое тело с незаражённым разумом не должно работать как… - Уж простите, - Лори оскалилась. Наконец-то у неё было право перебивать, - я вот именно не понимаю с самого начала: вы-то тут причём? Друг друга вы и Хоффман не выносите. Судя по дневнику, ещё с начала века, и вот мы с Марком всё равно здесь – он назвал это необходимостью. Если версия с Анжелиной неправильная, других у меня нет. Значит, вам слово? - Она попалась, - Гордон наконец переглянулся с Хоффманом. Может, первый раз без враждебности за три дня; должно быть, они друг друга поняли. – Обманулась, как и остальные. Помнишь, Питер беспокоился, что все поверят в эту версию? Помнишь, как сам на работе говорил, что удочерил ребёнка Анжелины, чтобы никто не приставал с расспросами? - Кто тебе это разболтал? – немедленно возмутился Марк. - Страм точно не стал бы. - А ты сообрази сам. Ответа не было, но, похоже, не было и нужды в нём. Гордон открыл дверь в комнату пошире. Явственно запахло антисептиком. - Ну а ты – заходи.

***

Темнело поздно. На высоких этажах тем более солнце видно лишние полчаса. Джилл любила такие сумерки, начинающиеся, медленно расцветающие тысячами огней в зданиях напротив. Спокойный, расслабляющий джаз, тонкий запах вина, всего вдвое младшего, чем она сама, свежий ветер из приоткрытого окна. И компанию. Она лишь одному человеку после мужа позволяла бережно брать себя за талию, даже не кружиться в танце, просто покачивать бёдрами влево-вправо. Откидывая голову назад, она неизменно чувствовала затылком сильную грудь, ключицы, пару лет назад, помнится, такие острые, сейчас расслабленные. Вечно напряжённый, готовый ко всему, он начал наконец себя отпускать. На секунду разомкнул объятие, чтобы взять со стола бутылку и аккуратно налить ей в бокал. Ровно четыре дюйма. Всё как Джилл любит. У самого в стакане – лиловый, чуть мутный сок красного винограда. - Тебе не нравится вино? В буфете есть белое и два шампанских, - Джилл сделала обеспокоенный вид, хотя прекрасно знала, почему он не пьёт и что ответит. «Ты ведь помнишь», - проговорила она, сделав глоток. Вино было превосходным. - Ты же помнишь, мне нельзя, - её охватили крепче, словно надели тёплый широкий плащ. – Пока принимаю лекарство, алкоголь вреден вдвое. - Оно всё ещё нужно? - Я отвыкаю и перестану нуждаться, - пообещал он, касаясь носом пробора в волосах – кончиком, никогда не позволял себе больше. Выдержка. Хорошее же качество. – Я научусь жить без него. Всё благодаря тебе. От него так приятно пахло. Джилл взяла крупную руку, переплела пальцы. Господи. Такой же рыжеватый, как когда-то лучший человек на планете, тоже курчавый, прямой и крепкий. Не столь пронзительный взгляд, но так даже лучше: мужа Джилл побаивалась порой и до их горькой беды. Преданный, верный до ненормального. - Ты сам себя выручаешь, - Джилл вновь запрокинула голову, чувствуя его дыхание прямо над ухом. – Ты очень упорный и настойчивый. Остановись. Она позволила перехватить и поцеловать запястье. Обернулась, прижимаясь грудью к груди, опустив пальцы прямо ему на рёбра. Сердце билось как бешеное. - Нет, не нужно, - Джилл посмотрела ему в глаза, словно как раз нуждалась в том, от чего отговаривала. – Поверил мне до того много раз, послушайся и сейчас. Я люблю только Джона. И ты должен кого-то ещё. Тебе жить и жить на свете, твой путь точно дольше моего. Он был и впрямь молод. Хорош собой. Ловил каждое слово, Джилл это сводило с ума, но женщина, право, должна оставаться хладнокровной, или её сначала вынудят работать головой за двоих, потом проглотят. - Я не хочу, чтобы ты остался один и тосковал, а ты будешь. Бу-дешь, - не дав договорить, она приложила палец к влажным губам. Скусывает кожу, вот ведь привычка, - поэтому поступи по уму. Найди себе хорошую, светлую женщину, которая станет твоей семьёй. Родит от тебя в будущем чудесных детей… - Нет времени на детей, - он наклонился было к ней, но Джилл замерла на месте. Между губами оставалась едва ли треть фута. - Ты захочешь. Когда встретишь нужного человека. И ты будешь лучшим отцом в мире, я это чувствую. Заиграла новая композиция. Джилл разрешила обнять себя снова – как давнему другу после многолетней разлуки. Он умел слушаться, и не её забота, трудно сейчас ему или нет. Должен. Джилл не нужен был мужчина, она искала для себя другое, более редкое и, вследствие, ценное. - Так несправедливо, - она перешла на полушёпот. – Тем, кто мечтает о семье, не суждено жить в ней. Те же, кто не заслуживает, растят замечательных малышей. Ты понял... И есть на свете девушка, что тебе подойдёт. Не я, хорошо это или плохо. Никогда не забывай меня, но помни как человека, который тебя понимал и уважал, верил в тебя. - Собираешься умирать? Я не позволю. Джилл беззвучно усмехнулась. - А если всё-таки позволишь, вдруг что, отомсти. Я, кажется, давно к этому готова. Будь и ты. - Не позволю, - повторил он, подливая вина до нужной метки. – Цени свою жизнь, пожалуйста, ты не должна проходить испытаний. - Ну а ты? Джилл понимала, что испытывает его прямо сейчас сама. Что чудесно было бы отставить прочь бокал и принципы и долго-долго целовать его, не стесняясь ещё не отступившего дня, скользить руками по превосходным мышцам, бережно обходя несколько шрамов. Или, наоборот, касаться намеренно, чтобы он помнил, кто тут главный. Но даже познакомил их единственный, кого она, Джилл Так, любила на самом деле. Значит, нельзя предавать. Он ведь тоже не предал, верно? Защитил, оградил от своего развивающегося безумия. Джилл хотела оставаться верной. Сохранить хоть что-нибудь, хоть клочок от их светлого прошлого, волокна которого растаскивали в стороны время и несколько трагедий. - Что я тебе скажу, - она улыбнулась голосом. Точно услышал. – В часе езды от центра у моей семьи есть ферма. Там проходила твоя игра. Джон не намерен туда больше даже заходить, а ты можешь в любой момент, даю добро. Вдруг пригодится?

***

По стенам таинственной комнаты высились несколько стеллажей. На полках дальнего стояли, прикрытые защитными серебристыми экранами, три стеклянных контейнера. Отчего-то Лори поёжилась, заметив их. Хоффман заметил, с его лица моментально сошёл весь цвет. «Вот вовремя, блин, - девчонка закусила щёку, - все нервничают. Да какого чёрта я вообще в медицинском кабинете? Или что это вокруг такое?» Два прочих стеллажа были обставлены проще. Кое-где стояли толстые журналы с подвязанными на старый манер обложками, лежали бумаги, поблёскивали рамки с дипломами, в самом углу верхней полки левого пылился настоящий дискетный бокс, расположились несколько коробок с перчатками, все початые. Почти стопроцентная обстановка нулевых. Лори поймала себя на новом, незнакомом каком-то чувстве, но подумать, что происходит в душе, не успела. Пошатываясь, Гордон сдёрнул со стола, стоявшего у стены, серое чистое покрывало. Край ткани задел пальцы. Не было похоже ни на один знакомый ей материал – и нежное, и плотное, и лёгкое одновременное полотно, мягкое и притом без единой потёртости или вмятины. Впрочем, под ним обнаружились предметы ещё занимательнее. По краю стола шли невысокие прозрачные бортики, видимо, спасающие от случайного обрушения два громоздких устройства с множеством отсеков. Каждый отсек под светло-голубой крышкой был оснащён крохотным дисплеем. Лори насчитала двадцать таких дисплеев; на десяти правых отображались лишь красные ломаные палочки внизу, на десяти левых – непонятные семизначные числа. Между устройств расположился старый, но аккуратный планшет, бережно защищённый толстым экранным стеклом. Больше ничего. - Как мне известно, ты совершенно здорова, - Гордон подтянул поближе строгое, наверняка тоже какое-нибудь лабораторное жёсткое кресло и сел между дальних стеллажей. Вычищенная до блеска поверхность отразила его халат, наконец-то причёсанные светлые волосы, и Лори заметила на одной из полок затасканного медвежонка-игрушку. Между ушей вытерлась плешь, правый глаз грозил отклеиться в любую секунду, левая верхняя лапка держалась на ниточках, правой вообще недоставало, вместо неё торчал кусочек наполнителя. – А вообще-то на свете полно болезней, которые могут настичь кого угодно, при лучшем иммунитете, в самом свежем возрасте. Я много лет изучал рак, все его формы, известные человечеству, и понял: каждому разумному и дееспособному человеку лучше знать, как иметь с ним дело. Чисто теоретически, разумеется. Чем меньше врачей… - …тем больше денег в медицине, - издевательски усмехнулся Хоффман от двери. На удивление, доктор не ответил ему колкостью и не попросил замолчать. Он внимательно посмотрел Лори в глаза и поинтересовался: - Что ты знаешь о раке, Лоренсин? Пока не ответишь, я не смогу ничего тебе объяснить. - Сколько трудностей, - посетовала девчонка, ища глазами хоть какую-нибудь сидячую поверхность: от медицинских запахов и волнений у неё закружилась голова. – Знаю, что на ранних стадиях его сейчас лечат. Знаю, что часто он может вернуться посредством этих… метастаз, да. Знаю, что раком болел Крамер, точно. Его же не рак в итоге убил? - Болгарка, - без каких-либо эмоций согласился Гордон. – Ещё? - Раковые клетки быстро растут и развиваются, - подумав, продолжила Лори. Взгляд Лоуренса изменился, когда она это сказала, девчонка поскребла ногтями ладонь. – Поэтому у пациентов обычно мало времени. Кажется, всё… как это связано со мной? Я была больна когда-то? Или моя мать? - Ходишь очень близко, - похвалил доктор. – Но недостаточно знаешь, чтобы догадаться. Не волнуйся, ещё ни один человек на Земле не знал достаточно. Пока не посвящал я. Подойди к столу, нажми на планшете кнопку. Не облокачивайся! Что перед тобою? - Какие-то волны, - Лори пожала плечами, вглядываясь в заставку. – И одна папочка. Можно туда заглянуть? - Нужно, - Гордон смотрел теперь нетерпеливо, будто это не он, а кто-то другой наконец-то готовился приоткрыть завесу тайны. – Там несколько слайдов, запусти первый. Лори послушно ткнула в сенсор. Ага, поморщился. До чего аккуратисты страшные люди! Впрочем, и об этом думать дальше не хотелось: на экране высветился разноцветный морской еж, пожёванный непонятным глубоководным чудищем. - Ты видишь раковую клетку в начале деления, - не глядя в экран, пояснил доктор. – Всё верно, сила и скорость этого непонятного для тебя образования поражают воображение. Кроме того, рак принимает разнообразные формы порой вне зависимости от того, какие органы выбрал для развития. Сейчас, на пороге второго десятилетия двадцатого века, лучшие врачи мира не всегда способны предугадать результат деления множества вот таких клеток. Тридцать пять лет назад дела обстояли ещё хуже. Одно время и я находился в поисках препарата, синтеза веществ, способного раз и навсегда уничтожить рак. На этом поприще трудились специалисты со всего мира. Гонка, как я сейчас понимаю, отобрала бы больше ресурсов, чем могла дать лидеру, до сих пор никто ещё не пересёк финишную черту. Проще говоря, я мог потратить жизнь, здоровье и силы и лишь немного приблизить общемировой результат. А сколько получает один из общей кучи? «Видимо, всех, кто пришёл лечить на энтузиазме, выдавливают вот такие любители наживы, - горестно подумала Лори. – С другой стороны, голодать никому не нравится. Тридцать пять лет назад, к слову, меня не было. Какое долгое вступление к сути. По голове бы автору…» - Я постоянно изучал всё, до чего дотягивался, - кивком головы Гордон велел ей листнуть вправо. Высветились два тёмно-розовых кружочка с ободками тошнотного цвета и такими же пузырьками внутри. – В один момент мне надоело впитывать и не реализовывать доступные знания. В мире так много неофициальной медицины, решил я, хоть чаще глупой и опасной, но как из кучи песка и мусора вымывают золото, так и мне могли открыться удивительные вещи в учениях, возможно, дикарских и примитивных или, напротив, слишком перемудренных культур. Лори заметила краем глаза, как Хоффман зевнул. Даже ладонью не прикрылся – но зеркальный эффект не сработал, ей не потянуло челюсть. - Случай свёл меня с человеком, которого гнали прочь из научных кругов за неадекватные, на взгляд большинства, идеи и разработки, - продолжал док. – Он всерьёз изучал партеногенетический способ размножения. От моего профиля до его сферы деятельности было далековато, и всё же я заинтересовался, очень уж этот человек горел своим делом. Ты слышала про партеногенез? Он же апомиксис, если речь о растениях, но если мы начнём ещё про цветы, то к главному придём после твоих восемнадцати. - Нам на биологии давали статьи про какую-то мышку в Японии, там это слово встретилось пару раз, но не отложилось совсем, у меня были другие интересы, - вспомнила Лори. – Опыты проводили в начале века, вот всё, что могу сказать. - Тем не менее, сам по себе партеногенез существовал за много веков до, - добавил Гордон. Марк за спиной выразительно посмотрел в экран телефона. – Правда, не у людей. Пауки, ящерицы, многие термиты, даже порой домашние курицы. Это способность организма производить на свет потомство от собственных половых клеток. Не клонирование, не перепутай, именно половое размножение. Мой новый знакомый задумался, есть ли шанс воспроизвести детёныша от двух женских организмов, нормального и партеногенетического. Спустя много лет такой организм назовут биматернальным – рождённым от двух матерей. А пока, в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году… - …как раз когда бабушка Виктория обратилась к вам со своей опухолью, - Лори свела брови вместе. – И когда в первый раз вы встретили папу. Извините, опять перебила. - Вполне правильно перебила, - вдруг похвалил Лоуренс. – Пока в тот самый знаменательный год исследователь-изгой пытался своими силами и средствами получить, сейчас припомню, комодского варана, совместив материал двух самок, я всерьёз задумался, как несправедлива природа, наделившая самовоспроизводством только один биологический пол. Самцы, от планктонных рачков до приматов, не размножаются без самок. Клетки мутируют миллиарды лет, но ни один мутаген не уравнял бы два пола в главном, ради чего вообще появляются на свет организмы. - Морские коньки беременеют, - Лори наклонила голову. Гордон приподнял брови: - Нет. Лишь вынашивают и заботятся о потомстве, а образуются эмбрионы всё равно в материнском организме. Я же представлял себе совершенно недостижимое: обойтись без него в целом в процессе развития нового организма. Без ооцитов и плодного места. Впрочем, меня не восприняли всерьёз. Мой знакомый назвал саму мысль в эту сторону издевательством над эволюцией, антинаучным вздором. После чего я понял, что просто обязан начать поиск. К счастью, до глубокой старости и полного маразма, как тот... партеногенетик, я не дошёл. Путём недолгих размышлений я отыскал мутанта-катализатор; он был у меня в руках давно, сразу после интернатуры. Почти половину жизни. - А что тут нарисовано? – Лори благоразумно постучала пальцем рядом с планшетом. - Схематичный партеногенез. Листай дальше, пожалуйста, мы его обсудили и больше не вернёмся сюда. Ты догадываешься, что я посчитал своим орудием труда? Воцарилось молчание. Боксы на стеллаже переливались под зеленоватым светом, завораживая её, обычную девчонку, даже не в школе лучшую ученицу. Что говорить о разработках альтернативной генетики… но ответ всплыл сам, будто открылся ещё один слайд. - Рак, - твёрдо проговорила Лори. – Мутирующие клетки. Но, само собой, ничего не получилось. Потому что тот безумный гений прав, природа так не работает. - Природа податлива, если не сразу отдёргивать рук, - Гордон заулыбался самыми уголками губ, в этом определённо было нечто зловещее. – Чего я только не попробовал. Ни один алгоритм действий не срабатывал, но материала мне хватало. Знаешь, больные, попадающие в клиники, часто неизлечимы. Им можно не рассказывать, зачем берёшь от них чуть больше материала. «Вот так жесть, - Лори обняла себя за локти: её снова морозило, хоть в комнате и была лишь комфортная прохлада. – Скольких людей ты использовал ради своей прихоти?» - …ну а тех, кто умер, спрашивать тем более не нужно, - добил Лоуренс, расслабляя наконец улыбку. – Однако тяжёлые стадии и посмертные пробы оказались нежизнеспособны вообще. Тогда я решил отступить на пару шагов и взял животное, заражённое раком только что. Несколько воздействий, тебе ничего не скажет, каких, и клетки наконец мутировали иначе. Оставалось подселить в питательную среду, которую они создавали, препарат половых клеток здорового самца того же вида. Первые разы это заканчивалось ничем, клетки гибли. И как раз в две тысячи первом году, на три года раньше, чем японцы создали своего мышонка… открой контейнер с красной точкой, ты увидишь. Лори отыскала среди синих крышечек правого устройства помеченную едва видной точкой, готовая ко всему, но тут же дёрнулась от стола прочь, почти врезаясь в Марка. Он и на это не отреагировал. - Фу, блин! Там дохлая крыса! - Разумеется, дохлая, - довольно кивнул доктор. – Они ведь живут не более четырёх лет. Этой достались тысяча два дня здоровой и счастливой жизни. Пожалуйста, не стоит так шатать стол. Нарушишь консервацию. Не думал, что ты боишься животных после всего, что видела. - Это было неожиданно, - нахохлилась Лори. - Знаю. Прочие отвратительные вещи тоже вряд ли бывают запланированы, - Гордон состроил презрительную рожу и посмотрел свысока в сторону дверного проёма. Хоффман не шевельнулся и не поменял выражения лица. – Но со многими ты справилась. Не тревожься, больше грызунов не будет. Если не любишь зверьков, то нажми большую кнопку на левом контейнере. «И что там может быть? Птички, ящерки? – Лори едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. – Нельзя было похвастаться своими поделками попозже? Я здесь не за этим!» Все ждали. Лори хотела было нажать уже кнопку, но что-то заставило её ещё раз взглянуть на крысу, поджавшую лапки и хвост, словно её специально подготовили к захоронению в крошечном контейнере. Или так и было… Животное не выглядело как-то особо. Нормальный окрас, четыре лапы, две ноздри на серо-розовом носу. Крохотные половые органы, должно быть, мужские. - То есть вот этого крысёнка, док, - проговорила девчонка, - вы получили без яйцеклеток? - Ты поняла правильно, - кивнул Лоуренс. – Открывай. Тебе так не терпелось узнать. Крышки непонятного устройства поднялись вверх одновременно – все, кроме одной, Лори разглядела крошечный цепной замок между контейнером и верхушкой. Здесь не было боксов с консервантом, вместо них в отсеках лежали бурые непрозрачные капсулы. Замечая над одной переключатель на стенке отсека, Лори без разрешения надавила кнопку. Капсула подсветилась снизу. Внутри в непонятной субстанции лежал комочек в половину детского ноготка величиной, но как Лори ни щурилась, разглядеть, из чего он, всё равно не могла. - Камера планшета подсоединена к инкубаторному хранилищу, - подсказал Гордон, пересаживаясь в другую позу. Должно быть, живая нога затекала. – Подключай и двигай в нужную сторону двумя пальцами. Что ты видишь? При приближении непонятный предмет приобрёл вид то ли червяка, то ли креветки мутно-розового цвета. Но не стал бы он, в самом деле, так заморачиваться из-за насекомых? Лори всмотрелась внимательнее. Вдоль полупрозрачного тельца тянулась толстая красная нить, похожая на артерию, но не пульсировала; существо вообще не подавало признаков жизни. - Он тоже дохлый, - без отвращения, но с любопытством отметила девчонка. – Сколько дней он прожил? - Ни одного, потому что не родился, или, правильнее сказать, не развился до функционирующих лёгких, - в голубых глазах Лори заметила знакомый огонёк. – Это эмбрион, ему всего две недели, на данном этапе, к сожалению, он перестал расти. К слову, ему было и незачем. Эмбрион не должен был остаться у меня в собственности, а как раз через пару часов после его гибели от него отказались. Лори посмотрела на табло под капсулой: 1409002. Две недели. Гордон говорил про две недели. Что если эти цифры – не порядковый номер? - Здесь дата высвечивается? – девчонка подчеркнула пальцем красные полоски. – Четырнадцатое сентября две тысячи второго года. Когда с этого числа проходит две недели, в дневнике как раз появляется брешь. Вы мне признались, что сами вырвали страницы. Так, так… Не сразу попадая по другим переключателям, пальцы скользили, Лори включила подсветку во всех отсеках и уставилась на другие табло. Следующая цифра значительно отличалась от первой: 0401003, но существо в капсуле мало чем разнилось с предыдущим, та же красная линия сквозь всю оболочку до верхушки, тот же странный подогнутый хвост. Совсем как у крысы. 0501003, таких было сразу три отсека, в двух вместо закорючки вообще лежали какие-то палочки, в одном плавало подобие размокших конфетти. 0701003 – ещё два отсека, две похожих на плевок неизвестных твари. - Регресс, - Лори весело оскалилась. – Так, 0901003. Прикольно, а тут есть глазки! У датированного девятым января эмбриона наверху, на выступающей части в самом деле были видны зачатки глаз – размытые бордовые пятна. Внизу в причудливый узелок завязались две золотистые ленточки. Этого мертвячка уже можно было назвать забавным, занимательным. - Это кто такие? Собаки, кошки? Или даже приматы! – восхитилась девочка. – Сразу видно, сложный, высокоразвитый организм. Там вы рассказали папе, он, конечно, понёс инфу домой, вы испугались, что двое из внутренних органов накажут вас за внутренние органы в анатомическом смысле… Она хихикнула своей шутке, но ни Гордон, ни Хоффман не смеялись. У Марка выражение лица вообще было такое, будто он приготовился к удару или окрику. Лори немного стушевалась, потёрла запястье (браслет ужасно мешался, надо будет разорвать, не жалеть) и наконец включила подсветку в последнем отсеке с числом 1201003. Капсула оказалась пуста. В ней не было даже жидкости. Лори осторожно тронула мизинцем, верхняя половина съехала в сторону. Ничего. Только на самом дне лежали несколько пылинок, недвижимых, старых. - Хм, - Лори закусила ноготь, прищурилась, словно это помогло бы материализовать хоть что-то из пустоты. – Не понимаю. Последний вообще не получился? Доктор покачал головой. Хоффман сосредоточенно смотрел на него и на девчонку поочерёдно. Лори нервно хмыкнула, повернулась так, чтобы видеть обоих: - Всё это не укладывается в голове. Рассудим в порядке бреда: его украли? А, нет, ещё лучше! Он отрастил ноги, смылся в Волмарт, пока вы, док, ходили заваривать чай, поселился в отделе сухофруктов и пугает людей! Всё, я разгадала вашу тайну? - Нет, дорогая, - с неожиданной теплотой в голосе ответил Гордон. – Этот образец развился, вырос и вдохнул. Немного раньше, чем планировалось, и всё-таки выжил. Закричал. Но твоя правда, сухофрукты он обожал, по крайней мере, в детстве. Питер рассказывал про манго, кокос и миндальные лепестки. - Если ты так повёл речь, - впервые за всё время подал голос Марк, - то я добавлю. Он находится в этой комнате вместе с остальными. Подойди к стеллажу, ты увидишь. - Чего? – Лори удивлённо улыбнулась, приподняла брови. – Вы оба подшучиваете? Наконец договорились хоть о чём-то? - Лоренсин, пожалуйста, не делай вид, что не понимаешь, - попросил Хоффман… жалобно? Бессильно? – Ты начала догадываться, прошу, додумай сама. О чёрт, я говорил Питеру, что не найду слов, что пусть сам объясняет этот сюр как сумеет. Вот, их нет, ни Страма, ни слов. Соображай… папин маленький зайчик. Внутри что-то оборвалось. В голове зашумело, Лори отступила к стене. Её однозначно называли так раньше, не каждый день, но всегда в моменты необходимой поддержки. Лори попыталась расслышать в сознании голос отца, но его безжалостно подменял совсем другой тембр – ниже, спокойнее, увереннее, чем отцовский. Коснувшись затылком края стеллажа, Лори едва поборола желание отскочить, так была напряжена каждая её мышца, каждая жила. В чистой как слеза стеклянной поверхности отражалась она сама, полупрозрачная и зеленоватая. «Подойди к стеллажу, - повторила Лори себе слова Хоффмана. – Ты увидишь. Вдохнул немного раньше? Сколько времени прошло с двенадцатого января две тысячи третьего года до двадцать шестого сентября? Тридцать шесть недель. А нужно сорок или около того. То есть, выжить он мог. Закричать…» Никто не произносил ни слова. Её бессердечно бросили саму делать выводы, понимать, реагировать. Лори упёрлась руками в стол, всерьёз опасаясь, что иначе свалится где стояла. Бортики больно впились в ладони, но это было, пожалуй, неплохо. Что-то материальное среди невозможного. - Да вы гоните, - проговорила она, неотрывно глядя в пустую капсулу. Так же пуст сейчас, кажется, был её мозг. Всё, что Лори знала о мире, о человеческом существовании, о себе, только что разбилось об эту пустоту и больно резалось при жалких попытках собрать в кучу. Лори посмотрела на свои руки, пошевелила пальцами – двигаются. Заныли шрамы, когда она прикусила и потянула внутрь щёку. Стучало сердце, несколько раз, не давая глазам пересохнуть, сомкнулись веки. Пришлось напомнить себе дышать, снова. Минуту назад девчонка спокойно заявила бы, что проблема с дыханием – только от физиологии. А теперь пыталась осознать, сколько на самом деле сил ей пришлось приложить, чтобы вдохнуть в первый раз. - Тоже игра на жизнь, - без эмоций сказала Лори. – Выжила я одна. Вот куда только торопилась?