Омега, альфа, Тессеракт

Брок целовал его лицо, шею, плечи, прикусывал припухшие соски, отчего Роджерс протяжно кричал, приподняв бедра и наверняка оставляя на плечах синяки. Но Брок тащился от него такого — сильного, но в то же время нуждающегося в нем.  — Хочу тебя. Не тяни, я сутки с ума схожу уже.  Брок тоже по нему скучал. По этой открытой требовательности, пока не омраченной условностями более современного мира, разницей в положении и отношениями начальник-подчиненный. Этот Роджерс знал Брока несколько односторонне, но зато без купюр и наносного. По праву считал его своим безо всяких «но» и «по-приличному».  Поэтому следующие полчаса Брок просто давал ему то, что требовалось от альфы. Каждый раз сдвигаясь на своем омеге немного больше.  Хотя ему казалось, что больше попросту некуда.  Он любил Роджерса, и похоже, в сороковые это было максимально взаимно. И просто.  Каждый раз, как тот сквозь зубы выл от наслаждения на его узле, Брок клялся себе, что снова сделает его таким — без разноцветной шелухи формы и формальностей. Жадным до удовольствий, открытым, близким именно Броку.  Все будет. Теперь, в очередной раз целуя обессиленного Роджерса во влажный висок, он был в этом уверен.  — Где мы хотя бы? — спросил Брок ближе к полуночи. Старинные часы на стене как раз пробили без четверти, и Роджерс чуть повел бедрами, проверяя, можно ли уже расцепиться. Но узел убедил его, что лучше полежать еще. Они были на боку, и Брок поглаживал его живот, если этим словом можно обозвать идеальные литые мышцы.  — В отеле.  — Это я понял. Страна, год?  — Сорок четвертый, Франция. Точнее не скажу, Говард перевез меня южнее, подальше от регулярных частей. Сказал, что я бомба огромного радиуса действия. Я уже плохо соображал, так что название города не знаю. Отель закрыт, кстати.  — Барнс стал альфой?  — Баки? — Роджерс снова пошевелился, пытаясь соскочить с узла, потому что не любил не видеть Брока, во всяком случае, во время разговора, но у него снова ничего не вышло. — Да. Он был в лабораториях, ему вкололи какую-то гадость, и он из беты стал альфой. Но не обычным, а... В общем, у него организм странно функционирует, и никто не знает, что с этим делать.  Брок погладил пальцами свою свежую метку — получилась ровно такая, как он помнил, чуть выше и глубже почти исчезнувшей старой.  — У него на тебя виды? — как бы невзначай спросил он, и Роджерс, возмущенно дернувшись, все-таки освободился, причинив боль и себе, и Броку. — Ч-черт, детка, ну я просто спросил.  — Просто спросил?! — злился Роджерс тоже красиво, особенно в голубоватом свете уличного фонаря. — Просто спросил?  — Да. Просто спросил. Я имею на это право, ты не находишь?  — Не нахожу, — заявил Роджерс, впрочем, уже спокойнее и укладываясь на соседнюю подушку лицом к Броку. — Мы с Баки знакомы сколько я себя помню. И если бы между нами что-то могло быть, оно бы было задолго до тебя. Но нет. Баки — мой друг. И то, что он теперь альфа, не имеет особого значения.  — Для тебя или для него не имеет?  — Что? — Роджерс нахмурился, а потом улыбнулся. — Ты ревнуешь? Неужели настал этот день? Мне всегда казалось, что только я могу сходить с ума от желания вцепиться в горло каждой красотке, которая на тебя смотрит.  — То есть страшненькие пусть смотрят? — хмыкнул Брок.  — Ну должно у них в жизни быть хоть немного радости, — вернул подачу Роджерс. — А насчет Баки... Я его люблю. Но это не имеет никакого отношения к тому, что есть между нами. Это вообще про другое.  — Ему сердце — мне ж... — Не вздумай, — предупредил Роджерс, но как-то без огонька. — Хотя и против «ж» я ничего не имею. Просто ты про другое. Так было с самого начала. И, судя по всему, — он потрогал цепочку на шее Брока, — это так и останется. Я не меняю решений относительно людей, Брок. А это значит, у меня к тебе серьезно. И навсегда.  — Навсегда это слишком долго, детка, — ответил Брок, погладив его по плечу. — В моем времени у нас все только начинается. Мы не совпадаем в объеме информации о нашем прошлом. Я как вторую метку увидел, думал, найду этого козла и шею ему сверну. А оказалось, что вторая метка тоже моя. И третья.  — Если бы были четвертая и пятая, они тоже были бы твои, — спокойно ответил Роджерс. — Я не люблю случайных людей. И уж точно у меня не бывает случайных связей.  Брок смотрел на него, такого красивого, юного, и думал о том, сколько случайных связей успел тот, его Роджерс, засечь у самого Брока, прежде чем их так странно соединило. По всему выходило, что не одну и не две — он никогда особо не шифровался. Был свободен. И, как оказалось, жесток, хотя никогда не хотел этого.  — У меня после тебя больше никого не будет, Стив. Я тоже не беру обратно раз данных обещаний.  — После меня, — повторил за ним Стив. — Хорошо, я дам всему идти своим чередом. Я подожду, Брок. Но... у тебя такая странная одежда опять. Это будет долгое ожидание, да? Брок смотрел на него и знал, что жить этому мальчику остается в лучшем случае полгода, а потом холод и смерть на семь десятков лет. И потом почти год — без возможности просто подойти к собственному альфе, потому что тот понятия не будет иметь о том, что он его альфа.  — Не так долго, как ты думаешь.  А еще дольше.  — Насколько все-таки я там старый? — спросил Роджерс, улыбаясь. И Брок нагнулся, чтобы подобрать с пола джинсы и достать из кармана телефон.  — Не думаю, что это верно с точки зрения пространственно-временного континуума или как там Старк любит заворачивать, но… — он разблокировал телефон и открыл галерею. — Но вот. Как видишь, с тобой все хорошо.  Фоток было немного и все в основном из аэропорта и с побережья — Роджерс не особо любил фотографироваться, но все-таки несколько они сделать успели.  Роджерс в солнечных очках и бейсболке в вип-зале аэропорта, делает вид, что его здесь нет — люди его рассматривают, но пока вежливо.  Роджерс в тонком свитере обнимает Брока за плечи и смотрит куда-то в сторону, а Брок их фоткает вместе. Ветер растрепал его волосы. Роджерс чуть улыбается.  Они обедают. Роджерс сосредоточенно пилит не очень удачный стейк с таким видом, будто тот его личный враг, но его золотистые предплечья обнажены — он засучил рукава, и Брок любуется напряженными мышцами.  Роджерс целует Брока в висок — буквально за несколько минут до того, как Брок попал сюда. Его глаза прикрыты, а складка между бровями почти незаметна.  — У меня лицо, будто я... Будто мне больно. Внутри, — подумав, заметил Роджерс. — Не похоже, чтобы у нас было все хорошо.  — Оно будет. Я тебе обещаю, детка.  Роджерс снова его поцеловал, и они плавно зашли на очередной круг, но Брок чувствовал, как истекает его время здесь.  Что ж, в этот раз он даже успел одеться, пока Роджерс был в душе. Они собирались выйти на поиски еды, но по итогу даже не попрощались.  Как только Брок оделся, натянув одежду на влажное тело, гостиница исчезла, а он так и остался стоять на одной ноге, засовывая вторую в ботинок, но теперь — на дорожке, ведущей к их арендованному дому. Несколько часов с альфой — вот что было у его омеги там, в прошлом. Черт бы побрал это все. Роджерс обнаружился на веранде. Сидел на садовых качелях, подвернув под себя одну ногу, и курил. Брок никогда не видел его курящим, сигареты от астмы не в счет. Когда Брок сел рядом, Роджерс просто обнял его, не глядя, и позволил уткнуться в теплую шею лицом. — Ебал я так жить, — произнес Брок, когда заново обрел эту способность, кое-как смирившись с реальностью. — Я знал, что это произойдет, как только увидел на тебе этот лонгслив, — отозвался Роджерс и прикурил одну от другой. — Ты переоделся после полета, а я вспомнил, как хотел тебя тогда, в чертовом Бри. Как ничего и никогда. И теперь думаю, что странная штука память, я представлял тебя совсем иначе. И нашу стадию.. Как это теперь говорят? Базу? Вот, базу отношений. Я был уверен, что мы вместе. — Мы вместе. Роджерс наконец взглянул на него, а потом провел носом вдоль шеи — медленно, будто смакуя каждый нюанс их общего запаха. — Пахнешь моим альфой. И мной. И лавандой, как наша общая постель. И немного розовым мылом, которое было в душевой. — У нас будут новые такие воспоминания, детка. Они уже есть. Роджерс чуть отодвинулся, загасил сигарету и поцеловал Брока. Его губы горчили от дыма, но Брок не променял бы этот поцелуй на сотни других. Тех, которые не с ним. — Есть хочешь? — спросил Роджерс. — А у нас есть что? — Я же омега, Брок. Конфетно-букетный период. Инстинкт говорит, что надо впечатлять альфу, чтобы не вздумал тащить мамонта в другую пещеру. Конечно, у нас есть, что есть. Жаркое, картофельный салат, пиво. Брок наконец рассмеялся, чувствуя, что тиски, сжавшие со всех сторон его сердце, понемногу разжимаются. Стив справился. Он смог, хотя Брок понятия не имел, как ему это удалось, но смог. Осталось сделать так, чтобы он не пожалел. Было уже довольно поздно, когда они, переговариваясь, устроились за столом. Стив предложил поужинать на террасе, и они вдвоем вынесли туда стол и, оставив минимум освещения, сводящегося к каким-то уличным гирляндам, отгородившим их от остального мира, наконец уселись. В минибаре даже нашлось вино. Брок разлил его по бокалам и любовался Роджерсом, который по своей извечной привычке не класть на стол все необходимое сразу, ходил на кухню то за штопором, то за ножом, то за салфетками. — Все, все, детка, хватит, присядь. Обойдемся без второго сорта хлеба, верно? И без столовых ножей тоже. Раньше обходились и теперь не пропадем.  Брок поймал проходившего мимо Роджерса за руку и поцеловал его в ладонь — в самую середину, туда, где сходились линии Судьбы и Мудрости. Мать Брока верила, что рисунок линий меняется с течением жизни, и именно по правой ладони можно определить, как человек воспользовался тем, что ему было дано.  Все линии на ладони Роджерса были четкими, глубокими и ясными, как он сам.  — Я люблю тебя, детка, — впервые, пожалуй, сказал вслух Брок, и понял, что поступил правильно — именно этот, окончательный вариант Роджерса заслуживал того, чтобы услышать эти слова первым. Брок прижал его ладонь к своей щеке, отчего-то ощущая вину за то, что, прилетев с ним за сотни миль к океану, оставил на полдня ради другой постели. Да, омега в ней был тем же, и ему, конечно, было нужнее, но все же.  — Я знаю, — ответил Роджерс после заметной паузы и наклонился, чтобы поцеловать. А потом сел напротив и, взяв бокал с вином, посмотрел сквозь него на свет. — Пожалуй, именно поэтому я не умер тогда, на «Валькирии». Я знал, что не могу. Что у меня есть будущее, в котором у нас все хорошо.  — И оно, это самое будущее, тебя разочаровывает.  — Нет, — ответил Роджерс и пригубил вино. — Просто в этом будущем я оказался в начале пути, а не на всем готовом, как раньше.  — В сорок третьем мы уже это прошли, разве нет? — спросил Брок.  — Это было как играть в домино с закрытыми глазами. Вроде и можно нащупать, какие кости тебе выпали, но все равно не то, что увидеть... картину игры целиком. С тем опытом, который у меня был в сорок третьем, ты казался мне совсем другим, Брок. И возможно, именно поэтому, узнав тебя здесь, я никак не могу состыковать одно с другим. Я сейчас будто заново учусь водить машину той же марки, только на семь десятков лет современнее.  — Могу дать пару уроков вождения, — усмехнулся Брок и погладил его по руке. — Но сначала поедим, окей?  — У тебя какие-то особенные взаимоотношения с едой, — ответил Роджерс, пододвигая к себе миску с салатом. — Что-то такое, с извращениями.  — Я итальянец, Стив. У нас у всех «какие-то извращения» со всем съедобным. Если, конечно, это не пицца с ананасами.  Роджерс рассмеялся, и дальше они ни о чем серьезном и болезненном не говорили. Обсуждали планы на завтра и сводку штормов, потому что собирались арендовать небольшой катер для рыбалки.