Омега, альфа, Тессеракт

Они пообедали, завернувшись в пледы, в небольшом ресторане на побережье. Морепродукты на гриле, вино, открытая терраса, свежесть осеннего океана. Они ни разу там, в прошлом, не могли позволить себе быть вместе не между делом (двумя работами с несовпадающими сменами, изнурительными домашними хлопотами, визитами соседей и прочими радостями далекой теперь жизни), а просто так. Имея впереди неделю ничегонеделания. Не, ну то есть Роджерс, конечно, хотел освоить серф с парусом и прокатиться на квадроциклах, но никуда уже не надо было бежать по-настоящему, так, будто от этого зависит, будут они сегодня есть или нет.  — Хорошо, — будто отвечая на мысли Брока, произнес Роджерс и притянул его для объятий. Брок с ногами сидел в большом кресле-гнезде, и Роджерс как-то сам собой оказался там же. Где-то между горячим и десертом, не иначе как просочившись сквозь прутья оплетки и материализовавшись на мягкой подушке. Как он, такой огромный, втиснулся туда, Брок понятия не имел — это было против всех законов физики.  — Да, — Брок притянул его ближе, давая больше места рядом. — Теперь прямо совсем зашибись. Все хотел спросить, как и когда ты выкупил дедушкины часы? — О, это интересная история, — отозвался Роджерс, с удовольствием зарываясь лицом Броку в волосы. — Мне их однажды принесли домой. Это было где-то недели через две после твоего ухода, я приболел, чуть лихорадило, и вдруг стук в дверь. Открываю, а там... Ну вот мафиози такой, знаешь, одиозный. В пальто в пол, шелковом кашне и шляпе. Альфа альф, знаешь ли. Я до тебя таких не видел толком. Увидел меня и говорит: «Ты, что ли, Роджерс?». Говорю — я Роджерс, но я ничего не покупаю.  — Не мог мыльную воду в жопе удержать, да? — почти рассердился Брок. Почти, потому что сердиться на Роджерса, когда он тебя обнимает — такой суперспособностью он не обладал.  — Ну где я и где — чего-то где-то удержать?  — Ну, а он чего?  — Да ничего. Шрам в полморды, оскалился, как волк, пальто распахнул, а там кроме узи — жилетка с кармашком, чисто как у джентльмена приличного. И в кармашке часы. Ну те, твои. Говорит: «Откуда это у тебя, заморыш?»  — Это он зря.  — Вот видишь, уже разбираешься, — фыркнул Роджерс. — Я дверь перед ним закрыть хотел, а он носок своей остроносой туфли всунул в зазор, да как толкнет, я почти упал. Сказал кому-то, кого я не видел: «Ждите здесь», а сам зашел. Огляделся такой, меня легонько оттолкнул, как от мухи отмахнулся, потянул носом, а потом метку мою потрогал. «Вот что, задохлик. Массимилиано Антонио Рамалотти — это я. И часы у меня такие есть, выглядят только чуть поновее и с брелоками». И он показал цепочку, которая вела в карман. Та была вся в висюльках, как гирлянда на елке. «Я эту цацку месяца два назад приобрел и гравировку сделал, как с Сицилии окончательно в Нью-Йорк перебрался. Так что лучше тебе, малой, сказать, откуда у тебя мои часики, пока я добрый и словами через рот с тобой разговариваю». — Что?! — Брок уставился на Роджерса, а потом достал телефон и быстро-быстро пролистал галерею. Семейный архив у него хранился в облаке в особой папке, и этот самый Массимо там должен был быть, еще молодым. — Вот. Он?  Роджерс посмотрел на экран, на Брока и снова улыбнулся.  — Вы правда похожи. С поправкой на акцент, шрам и умение вести себя, как свинья.  — Я тоже умею вести себя по-разному. Так что было дальше? Ты видел Массимо, надо же!  — Я ему рассказал как есть, а он только прошел в твою комнату, спросив, правда, разрешения, и — клянусь, не вру — перенюхал твою одежду, всю, какая осталась.  — И?  — Ну не знаю, что этот волчара там учуял, но, уходя, он оставил визитку, четыреста баксов и часы. Заметил, что его без сомнения непревзойденный внук мог бы найти кого покрепче, но в их семье все по любви женились, а потому хрен бы с тем, что я парень и на ладан дышу. Как Рамалотти сказал — так и будет. Ты правда Рамалотти? — Отец подкорректировал фамилию. Всем и так ясно, что мы итальяшки, но хоть не с первого, а со второго взгляда. А дед Массимо... я его не помню, мне года три было, когда его грохнули на Сицилии. Отец давно в честный бизнес перешел, все по-белому, но тот никак не мог успокоиться. И часы мне оставил, отец говорит, отдельный пункт в завещании был. Типа, Рамлоу Броку Грегори мои часы, потому что они ему пригодятся в жизни. Как в воду глядел.  — Знал, а не глядел, — поправил его Роджерс. — У вас правда все по любви женились?  — Правда, — ответил Брок. — Мать с отцом лет сорок уже вместе, брат женился в восемнадцать, сразу после школы. Все говорили — не нашего круга, китаянка, еле по-английски говорит, а он уперся насмерть. Мое, говорит. Из дома уйду. Ну, приняли, конечно, уже лет двадцать живут точно.  — А ты?  — А я никого ни разу не водил домой. Потому что это равносильно тому, что сказать — вот человек, который для меня дороже всех остальных. А у меня такого не было. Но тебя сам дед одобрил, так что можешь не переживать.  Роджерс отстранился, чтобы видеть его лицо, и спросил:  — Где твоя семья?  — Вернулись на родину, как только я в академию поступил. Отец хотел к земле, и американская его отчего-то не устраивала. У них огромное поместье на Сицилии. Санино с Кианг в Палермо, дети их — двое в ЛА, один в Риме в университете учится. Один, младший, с ними, в школе еще, но хочет быть военным, как я.  — Большая семья.  — У меня еще две сестры, Роджерс, так что да, готовься быть растерзанным, как только они узнают, что я нашел того самого человека. Вопросы о детях я беру на себя, не переживай.  — Ты хочешь детей? — нахмурился Роджерс.  — Никогда особо не хотел. И у моих родителей семеро внуков, хватит с них, думаю. То, что сестры рассказывали о родах — ну нахер, Стив, лучше тридцать часов боя в полной выкладке, чем этот кошмар.  Роджерс снова его поцеловал, и Брок был готов полюбить всех детей на свете, только чтобы он продолжал так целовать.  А потом они гуляли вдоль линии прибоя, сопливо взявшись за руки, как в лучших мелодрамах.  А потом Брок просто шагнул и оказался в полутемном коридоре. Под ногами был толстый красный ковер, а по бокам — двери, двери, двери из темного дерева. И между ними картины. Пейзажи, натюрморты. У одной из дверей прямо на полу развалился высокий, но какой-то худой на вид альфа в военной форме времен Второй мировой. Охрененно, да?  Не то чтобы Брок не знал, что это рано или поздно произойдет, но чтобы вот так, без спецэффектов в виде падения через миры — к такому его жизнь не готовила.  — А ты, наверное, Барнс, — смазливая рожа альфы показалась Броку знакомой, и он припомнил, где видел эти капризные губы и мужественную ямочку на подбородке — у Роджерса в альбоме. — И что, если да? — лениво растягивая слова, ответил альфа, даже не думая подняться с пола. — Иди куда шел.  — Покомандуй тут у меня.  Из-за двери, у которой сидел этот самый Барнс, раздался вымученный длинный стон, который Брок узнал бы из сотен тысяч.  — Так, отвали, — приказал Брок Барнсу, но тот вдруг поднялся в полный рост одним плавным движением, и глаза его в полутьме коридора начали наливаться краснотой.  — Ты не зайдешь туда, — в полной уверенности, что сможет помешать Броку, заявил он. — Ты кто вообще такой? — спросил у него Брок, продолжая прислушиваться. — Я его друг. — А я его альфа, и зайду, даже если мне придется вытереть тобой пол. — Ах ты… Брок ударил первым. Он вообще не любил долгих расшаркиваний, особенно когда ему указывали, что делать, всякие сопляки. — Где ты был, альфа долбаный, он уже сутки мучается, — прохрипел Барнс и попытался врезать Броку коленом, но весовые категории и опыт у них были разными.  — Мне до твоих претензий нет дела, но скажи — тебе в кайф, что он мучается?  — Что ты несешь?  — То, что я здесь, а он там. А между нами — ты. Не улавливаешь взаимосвязь?  Дверь открылась, из нее выглянул встрепанный Роджерс, уже размера XL, но с такими кругами под глазами — куда там кольцам Сатурна.  — Слава богу, — прохрипел он, втащил Брока буквально за грудки в номер и тут же прижал к двери всем горячим собой, жадно коснулся губами шеи и дышал, дышал Броком, проводя по телу широкими ладонями.  — Я знаю, как выгляжу теперь, — не вполне разборчиво произнес Роджерс. — Но... — И я знал, что ты так будешь выглядеть. С самого начала. Я из будущего, детка.  Роджерс оставил в покое его шею, чуть отодвинулся и посмотрел в глаза.  — И ты не против?  — Похоже, что я да?  Роджерс поцеловал его — жадно, властно, с силой прижав к себе, и вдруг рыкнул ничуть не хуже альфы в релизе.  — Ну-ну, детка, — хмыкнул Брок. — Твоя добыча никуда не собирается. Во всяком случае, прямо сейчас.  — Ты уйдешь снова?  — Полагаю, что да.  — Тогда... ты же... — Конечно, я задержусь. В контексте ты, я и кровать. Резинки есть?  — Я стерилен. Поверь, меня сто раз проверили, в надежде, что это не так, но, похоже, я был бесплоден изначально, так что хорошее великим не стало. Не в этом случае.  — Одной головной болью меньше. Ну, детка, показывай, где у тебя кровать.  Роджерс улыбнулся и пошел спиной вперед, безошибочно обходя мебель и прочие препятствия, пока не уперся в высокую кровать.  — Я чуть с ума не сошел, — в губы Броку простонал Роджерс, стягивая с него лонгслив. — Первая течка после сыворотки, вообще не сравнить с той, что была.  — Были еще, без меня?  — Одна, перед тем, как я оказался у Эрскина. Относительно терпимо было. А сейчас я просто с ума схожу. Какое-то безумие. Баки предлагал...  — Трахнуть тебя?  — Что? Нет, конечно, нет. Но найти... кого-то. Меня от одной мысли тошнит. Скажи мне. Мы пара? Там, в будущем? Брок приподнял подбородок и положил его пальцы на цепочку.  — Да. Да, детка. Мы однозначно пара. Это непросто, но мы оба этого хотим, а это главное.  — Да, ты прав, — Роджерс обхватил его лицо ладонями и снова поцеловал, не особо умело, но жарко, жадно.  На нем не было ничего, кроме белья, и температура тела просто зашкаливала. Никаких холодных рук или ног, только огромный, жаркий как порносон омега, отчего-то по-прежнему считающий Брока лучшим альфой.  — Я так скучал по тебе, — едва слышно выговорил Роджерс, и Брок, выступив из ботинок, подхватил его под задницу и усадил на кровать.  — Тебе придется еще потерпеть, детка, — ответил Брок. — Но это потом, не сегодня. Сегодня я сделаю все, что ты захочешь.  — Вообще все?  — Абсолютно.  Роджерс потянул его на себя, одновременно расстегивая ремень на джинсах, стянул их вместе с бельем и прижался снизу всем телом, коротко, даже будто жалобно застонал, прикрыв глаза — такой юный, заметно более юный, чем тот Роджерс, из объятий которого Брок просто исчез там, на берегу. Менее травмированный.  Еще никого в этой жизни не потерявший, кроме блудного любовника, да и того — не навсегда.  — Я хочу твой узел. Сразу. Безо всех этих твоих... предосторожностей.  — Окей. Продолжай, — Брок стянул с него белье и задрал чертову белую майку до подмышек, рассматривая. А Роджерс подцепил пальцами его цепочку и потянул к себе. — А потом я хочу быть сверху. Не сразу, а когда пропитаюсь тобой. Я хочу быть сверху.  — Ты — меня? Неожиданно, но... — Нет, — Роджерс даже нахмурился, будто раздумывая. — Ты правда мне позволил бы?  — Никогда не практиковал, но если ты когда-нибудь захочешь наоборот, я обещаю хотя бы попробовать. Идет?  — Идет. Но сейчас по-нормальному, да? — он провел горячей ладонью по члену снизу вверх, обвел пальцами головку. — Ты — меня. Окей? Мне это нужно позарез. — Я здесь, детка. Здесь.