Омега, альфа, Тессеракт

Брока шарахнуло лучом из чертова Куба, когда его с ребятами пригнали в оцепление к зашалившему артефакту. Больно не было. Просто его будто выбили из тела ударом под дых и крутанули через голову, и он падал, падал куда-то сквозь время и миры, летел через вселенные бесконечно долго. Или один-единственный миг?  Пока наконец со всего маху не приземлился плашмя на брусчатку, хорошенько при этом долбанувшись затылком — шлем остался где-то в космосе.  — С вами все в порядке?  На лицо Броку падал снег. Кружил медленно крупными хлопьями. Спина, обтянутая только тонкой футболкой и таким же тонким, навороченно-модным бронежилетом, начинала подмерзать. Да и жопа, признаться, тоже. Мыслей в голове не было вообще, только блаженная пустота космоса, через который он падал, казалось, целую вечность.  — Сэр?  Брок моргнул и с трудом перекатил голову по брусчатке. Воняло помойкой и мочой, а на фоне раздолбанной стены из красного кирпича на уровне глаз Брока появились не менее раздолбанные ботинки. Начищенные, но явно видавшие виды и какие-то... древние, что ли. На толстой кожаной многослойной подошве.  — Сэр? — с уже едва заметным раздражением повторил, видимо, хозяин ботинок и присел на корточки, обдав Брока своим теплым омежьим запахом.  Брок приподнял голову и увидел... Знакомое лицо с крупным носом и полными губами, но неправильно худое, узкое, будто сжатое, как фотка, потянутая за уголок. И волосы — белесые, со странно отрощенной челкой, влажные от снега. И глаза — синие-синие, сейчас не мечущие искры, а наоборот, смотрящие с беспокойством. — Роджерс? — тупо спросил Брок, хотя все указывало на то, что — нет. Не он. И тонкое пальто невнятного бурого цвета, и одышка неприятная такая, с хрипами, и слишком тонкие запястья, выглядывающие из рукавов.  — Мы знакомы? — а вот это дерганье бровью Брок ни с чем бы не перепутал. Это Роджерс, однозначно. Куда его, интересно, забросил чертов Куб, если тут Роджерс — такой?  — Э... без понятия. Какой сейчас... Город? Год? Мир?  Роджерс знакомо нахмурился и заговорил с потрясным бруклинским акцентом:  — А ничего тебя так, дядя, головой приложило. Сесть сможешь?  «Дядя» честно попытался, но удалось только когда крошка-Роджерс потянул его за руку, помогая.  — Так, — ощупав голову Брока, постановил он. — Пойдем. Тут недалеко.  — Легко сказать «пойдем», — проворчал Брок, борясь с тошнотой — наверняка сказалось сотрясение того, чего у него, по мнению начальства, и не было. — Не все тут суперсолдаты.  Роджерс окинул его насмешливым взглядом и поднялся, разминая тощие ноги.  — Не знаю насчет «супер», дядя, но на солдата ты явно больше похож. Не фриц хоть?  — Не-а, — отмахнулся Брок. — Свой, янки. За дядю Сэма всю жизнь... ч-черт. Голова начала трещать и кружиться, перед глазами расплывалось, но хуже всего было не это — он проебал оружие. Все: шокеры, «детку», мелкаш. Только нож остался — он чувствовал его холодок у голени.  — Ну-ну, — усмехнулся половиной рта Роджерс. — Давай, солдат, поднимайся.  Брок смог. С третьей попытки, едва не проблевавшись и не рухнув обратно на брусчатку — но да. Сначала тяжело перекатился на живот, потом встал на четвереньки и медленно, будто в плохом кино, сначала сел на пятки, а потом, держась за стену и немного — за Роджерса, распрямился полностью. Сердобольный спаситель убогих сейчас оказался ниже Брока на две головы и едва доставал ему до груди. И откуда в этой мелочи мясо взялось? Как он вообще не сдох при введении сыворотки? На вид — соплей перешибешь.  — Какой год, Роджерс?  — Сорок третий, — хмыкнул тот и подставил Броку тощее плечо.  — А что, у тебя другой, что ли?  — Да, — пытаясь выхуеть, произнес Брок. — У меня чуток побольше. Подальше. Посовременнее.  — Чем богаты, — философски заметил Роджерс. И приказал (тут Брок не мог ошибиться): — Идем. И постарайся не хлопнуться обратно — я тебя не подниму и буду тащить за ногу три квартала.  — Будто ты меня утащишь.  — Даже не сомневайся, — многообещающе отозвался Роджерс. — Но лучше бы тебе на своих двоих доковылять.  — Куда ковылять хоть?  — Ну, раз мы знакомы, — Роджерс снова дернул бровью, — то ко мне.  Как, как этот засранец смог стать отмороженным Кэпом, а? Куда все делось? Сывороткой, что ли, выжгло?  Хотя, по сути, что он знает о Кэпе? Что тот прошлого века сборки? Что провалялся во льду семьдесят лет? Что арматуру гнет руками? И как это влияет на понимание того, какой он на самом деле? Да никак не влияет. Тем более что работали-то они вместе два раза всего, Роджерса тогда только-только ввели в курс дела. И все без исключения (включая Брока) офигели от самого факта наличия суперсолдата, да еще и омеги с ТАКИМИ характеристиками, что как-то не вникали в тонкости его чувства юмора и понимания окружающей действительности. Сиганул с третьего этажа на ноги — охренеть. Из джета без парашюта — вау, до чего наука дошла! Щитом троих снял? Одним ударом? Ну так на то он и супр, хоть и омега. И что с того, что омега — не в каменном веке же живем.  — Хорошо тебя приложило, — решил Роджерс, когда Брока, стоило им выйти из подворотни, качнуло.  На дворе реально был каменный век. И если зассанные переулки с мусорками в Яблоке и сейчас были не редкостью, конечно, то вот такая низкая застройка, полное отсутствие неона и интерактивной рекламы, сумасшедшего трафика и огромных толп людей, уткнувшихся в телефоны, — это все точно не про двадцать первый век.  — Ч-черт, — Брок остановился, придерживаясь за стену, и посмотрел на заваленный мусором тротуар. — Это Бруклин?  — Он самый. Что-то не так?  Да все не так, на самом деле. Как он тут оказался, а? И зачем? И почему из всех миров, куда чертов Куб мог его забросить, он забросил Брока именно сюда и именно к Роджерсу?  — Все не так, Роджерс. Но... как-то оно будет, верно?  — Фатализм не по моей части, — отозвался тот и снова мужественно принял изрядную часть веса Брока на свои худые плечи. — Пойдем. У меня дома даже чай есть, не поверишь.  Брок с тоской вспомнил новенькую навороченную кофемашину с капучинатором и возможностью выбирать помол. Вздохнул. Даже чай есть, надо же. Становилось понятнее, почему Роджерс, выбравшись из этой жопы, так высоко оценил простые радости: липкую бурду из «Старбакса» и круассаны с кремом. Аж глаза прикрывал от удовольствия — Брок видел как-то. Едва подавил тогда желание слизать с его губ чертов крем, конечно — но то уже детали. В современном мире командир-омега означал подавители раз в квартал и жесткий контроль субординации. Плюс в случае с Роджерсом — Брок бы вылетел из ЩИТа раньше, чем успел подумать о его жопе на своем узле. Брок работу свою любил, а потому ни о чем таком не думал. Ну, почти. Больше потому, что Роджерс тоже был на подавителях — запаха от него почти не было. Во всяком случае, Брок, сейчас услышав его, так сказать, в полную силу, разобрал, конечно, знакомые нотки, но одуряющего узнавания не случилось. Вспомнилась вдруг Эдита, красотка-омега, в которую Брок был до одури влюблен в восемнадцать. Ее запах он помнил в тончайших, мельчайших подробностях до сих пор, спустя пятнадцать лет и десяток попыток в отношения.  — Сюда, — сказал Роджерс, и они свернули с оживленной по нынешним меркам улицы куда-то к баракам.  Между столбами и деревьями были натянуты веревки, с которых хозяйки спешно снимали не до конца намокшее от тающего снега белье, бегали дети, воняло какой-то не американской, но домашней едой, и даже пахло выпечкой, лаяла собака — Брок будто и вправду попал в детство, в родной Палермо. С поправкой на погоду, конечно.  — Ступенька, — предупредил Роджерс, и Брок тяжело поднялся на невысокое крыльцо. Прислонившись к стене, он ждал, пока Роджерс озябшими руками достанет ключ из кармана и попадет им в замок.  — Заело опять. Чтоб твою маму... — выругался Роджерс. Брок, хмыкнув, отлепился от стены и, отодвинув его, взялся за ключ. Спустя минуту, десяток ругательств и полдюжины рывков, архаичный механизм, видавший, наверное, еще Вашингтона, поддался, и Брок едва не рухнул снова, но уже в коридор небольшой квартирки.  — Что ж, тащить было бы недалеко, — прокомментировал его попытку переждать тошноту и проморгаться от темных мушек перед глазами Роджерс. — Разувай... вернее, давай я помогу, — Роджерс толкнул Брока на стул, стоявший за дверью, и, нехорошо, вроде как привычно покашливая, присел на корточки.  — Что с твоими легкими? — спросил Брок, прислушиваясь.  — Заводской брак, — отозвался Роджерс, рассматривая его берцы. — А вот что с твоими ботинками... — Новая конструкция. Видишь два логотипа по бокам? Нажимай.  Роджерс нажал, и Брок осторожно вытащил сначала одну ногу, потом другую. И сунул их в поданные кожаные тапки. — Спасибо.  — Обращайся.  Роджерс снова покашлял и, скрутив с тонкой шеи длиннющий шарф, снял пальто и тоже разулся.  В доме его запах ощущался сильнее, но по-прежнему был неярким, спокойным и приятным. Ни грана так ненавидимой Броком свежести, только что-то теплое, очень домашнее. Так пахло от едва достигших порога зрелости омежек из хороших семей. Если бы не нотка горечи, такой не жгучей, шоколадной, то с закрытыми глазами второй пол Роджерса определить было бы сложно.  — Давай, в гостевую, — без пальто, в великоватом ему свитере и брюках со стрелками он казался совсем крошечным и беззащитным.  Альфячество так и перло из Брока, когда он смотрел на него такого. Без огромных мышц и убийственных трюков со щитом.  — Чего уставился? — Роджерс дернул тонкой шеей и зачесал пальцами мокрую челку.  — Ничего. Ты всех приблудных домой тащишь?  — Только симпатичных, — ухмыльнулся Роджерс. — Потом их жру, а кости закапываю на заднем дворе. Из твоего окна должно быть видно, где именно. Под деревом.  Брок, превозмогая головную боль, рассмеялся и чуть не потерял равновесие — в который раз за полчаса.  — Э, э, я даже не начал еще, а ты уже отъезжаешь, — Роджерс схватил его за футболку, вроде и вправду мог бы удержать, если бы Брок, весивший в два раза больше, решил бы грохнуться у него в коридоре.  — У тебя ледяные руки, — тихо заметил Брок. — Я даже через футболку чувствую.  — И ноги, — серьезно кивнул Роджерс. — Притом всегда. Давай, прими уже горизонталь, на кровать я такого бугая точно не втащу.  Брок, пошатывась, прошел в указанную дверь и со стоном облегчения растянулся на неширокой жесткой койке, заправленной веселеньким голубым одеялом.  — Я сделаю чай, — сообщил Роджерс, оглядев его с ног до головы. А потом добавил: — И ты мне все расскажешь.  В комнате было прохладно. Брок, сбросив тапки и броник на пол, заполз под тонкое одеяло, пригрелся и отдался качающемуся вокруг миру. Кажется, даже вырубился.  — Эй, — кто-то нагло тряс Брока за плечо, и он подавил желание отмахнуться. С трудом разлепив глаза, он, конечно же, обнаружил Роджерса, переодетого в потертый плюшевый халат. — Чай. Второй раз греть не буду, так что не переводи продукты.  Брок с трудом сел, пытаясь подавить головокружение усилием воли, и даже немного преуспел. К кровати был придвинут небольшой круглый столик с серебряным подносом на нем.  Роджерс, убедившись, что его требование выполнено, налил Броку в небольшую чашку бледненького чая и пододвинул вазочку с сушками.  — Если у тебя сотрясение, а у тебя оно и есть, — заметил он, — то лучше размочить, а не грызть. Хлеба нет, только сушки и варенья немного. Получка завтра, я куплю потроха и сварю бульон. А пока так.  Брок понять не мог, как можно притащить к себе с улицы первого попавшегося и вот так собираться с ходу тратить на него честно заработанные деньги. Вернее, гроши — судя по обстановке. Не мог и все, но у Роджерса, видимо, была своя собственная картина мира, в которую подобные фортели спокойно вписывались. — Рассказывай, — приказал Роджерс. — Кто такой, откуда, когда мы познакомиться успели, если я в упор тебя не помню? — Ты и не можешь меня помнить, мы еще не встретились. Во всяком случае, для тебя. — Ну, я бы такого как ты не забыл бы, — с уверенностью произнес Роджерс. — И в насколько отдаленном будущем стали возможны путешествия во времени? — В очень отдаленном, — честно ответил Брок. — Ну, значит, я проживу достаточно долго, чтобы это увидеть, — заметил Роджерс. — Б.Г. — это Бенджамин Ганс? — Я похож на Бенджамина? — возмутился Брок. Такой Роджерс ставил его в тупик. — Бенджамин Ганс Рамлоу, — задумчиво посмаковал Роджерс. — Пожалуй, нет. Бьюкенен? Барнеби? Бастиан? — Брок. Брок Грегори Рамлоу. — Привет, Брок Грегори. Первое или второе имя? — Только первое. Терпеть не могу быть Грегори. — Как и я Грантом. И Стивеном. Только Стив. — Итак, Стив, ты всех тащишь домой? — Только тех, кто сам падает мне под ноги. Хотя будь ты омегой, я, наверное, просто отвез бы тебя в госпиталь. У Брока отпала челюсть. Он покрутил мысль так и эдак под насмешливым взглядом Роджерса и так и не смог решить, как ему на это реагировать. И решил, что лучше, пожалуй, никак. — И что ты собираешься делать со мной дальше? — поинтересовался Брок. — Ну, сегодня точно ничего. А там посмотрим. Давай, еще чашку чаю и ложись. Я принесу второе одеяло. Сегодня без мытья, я и так еле дышу, воду таскать не буду. Завтра. — Врачей в вашем каменном веке не водится, что ли? — спросил Брок, гадая, где ему по-быстрому раздобыть денег. По всему выходило, что нужно будет расстаться с золотыми часами и ножом — тут он был гол как сокол со всеми своими карточками и двадцаткой десятого года. Две тысячи десятого, если быть точным. — Водятся, да только чем он тебе с сотрясением поможет? Переломов нет, во всяком случае серьезных, внутренности я сейчас прощупаю, если хочешь. У меня глаз наметанный — с детства по больницам, да и мама медик. Была. — Роджерс на мгновение отвел взгляд и снова посмотрел на Брока. — Ну пропишет он тебе покой. Не читать, глаза не напрягать, лежать. Ну, возьмет за это пятерку, а то и десятку баксов. И чего? Тебе полегчает? — Пять баксов?! — Не говори, вообще дерут три шкуры. На эти деньги можно первое, второе и десерт приготовить. — Вот что, — Брок вытащил из внутреннего кармана золотые часы на цепочке — семейную реликвию, доставшуюся от деда, тот как раз по древности был равен Роджерсу, плюс-минус десяток лет не в счет. — Загони это где-нибудь подороже. На неделю-другую должно хватить, а там видно будет. Роджерс взглянул на часы, потом на Брока. Как-то странно он смотрел, будто уже составил о Броке мнение и теперь у него трещал шаблон. — Ну вот, а ты говоришь, «всех ли тащишь». Не всех, конечно. Тщательно выбираю небедных. У меня как у лепрекона — нюх на золото. Но я не могу это взять, Брок. Они явно дорогие, и не только в смысле «стоят кучу денег». Верно? — Жить и при этом не загибаться с голоду, сидя на твоей непрочной на вид шее, я люблю сильно больше, чем покойного дедушку. Роджерс взял в руки часы (ладони у него были достаточно крупными, особенно на фоне тонких запястий), покрутил так и эдак. — Швейцария, с цепочкой унций четырнадцать, наверное, будет. Тысяча девятьсот девятый, даже для моего времени они дорогие. А в твоем и вовсе антиквариат, наверное. Не жалко? — Нет, — соврал Брок. — Окей, не продай, а заложи. Выкупим. Роджерс фыркнул и убрал часы в карман халата. — Что у тебя еще золотое? Зубы? Ложки, может, в кармане припрятаны? — спросил он, не глядя на Брока. — Сердце, — с пафосом ответил Брок, допил чай и завалился на подушку. — Но от лишнего одеяла я бы не отказался. Дубак тут у тебя. — Принесу мамино пуховое, — решил Роджерс и добавил: — Неженка. А еще солдат. — Ну, в мое время, знаешь ли, в армии падаль уже не едят и из травы суп не варят. Так что да, на спальнике сильно хуже, чем в постели, но тоже вполне ничего. — Ладно, спи. Я завтра уйду с утра, а тебя закрою. Туалет у меня свой, дальше по коридору. Или ведро поставить? — Не надо ведро, — открестился Брок. — Я встану, как припрет. — Ну смотри. И Роджерс ушел, забрав поднос, а Брок, превозмогая головную боль и тошноту, впервые, пожалуй, по-настоящему задумался, что он будет делать дальше. Без привычного времени, удобств, комфорта. Да, блядь, тут даже наверняка носков-трусов нормальных не было, не говоря уже о душевой кабинке с гидромассажем и постельном белье из полированного хлопка. И о работе. И о друзьях. О зале с нормальным железом. Машина, господи, его машина! Эти развалюхи, которые он сегодня на улице видел, в подметки не годились его Бетси. А если он застрял навсегда? Что тогда? Ничего толком не придумав, Брок заснул.