Омега, альфа, Тессеракт

Утром он проснулся от звука поворачиваемого в замке ключа — Роджерс ушел. И одновременно за общим осознанием пиздеца, в который из-за чертова Куба превратилась его жизнь, пришло чувство просто зверского голода — голова явно болела меньше, альфа-регенерация делала свое дело, но его организму нужна была на это все энергия. И получить ее можно было только из нормальной еды. Уснуть у Брока не вышло. Все, о чем он мог думать — это о горячем душе и горе стейков, которые мог бы пожарить, окажись он дома со всеми своими картами и баблом на счетах. Ноль — вот с чего ему придется начинать здесь, вне зависимости от того, на сколько он застрял. Ну что ж, не в первый раз, как говорится. Что тут можно было делать без документов? По сути, Брок хорошо только командовал, сам подчинялся приказам и убивал. Да, идет война, но без современного оружия — ну ее, пожалуй, нахрен со всеми этими дизентериями. Антибиотики, интересно, изобрели или все еще нет? Господи, он может сдохнуть от чего угодно в этой клоаке. Несмотря на железное здоровье. Ни медстраховки, ни прав на машину, ни документов. Паспорта того же. Ладно, встанем на ноги — будет видно. А пока хорошо, что часы захватил — собирался занести в починку и, пока хвастался Роллинзу, сунул в карман разгрузки, когда вызвали. Хоть в чем-то повезло, да. Он сползал в уборную, осмотрел всю небольшую квартирку, состоявшую из двух комнат и кухни, оценил отсутствие холодильника и пустую корзину под овощи, в которой не было ничего, кроме остатков земли и луковой шелухи. А вместо плиты на столе красовался примус. Конец света какой-то, не иначе. За этим немым охуением его и застал вернувшийся Роджерс. — Я принес немного кофе, суповой набор и хлеб, — сообщил он Броку. — За твои часы предложили настолько мало, что пусть идут к черту. Я позже съезжу на Манхэттен, там есть неплохой ломбард. — Суповой набор? — переспросил Брок. — Роджерс… — Да, да, ты огромный альфа, и тебе нужно мясо, но чего нет, того нет. — Да я и не собирался вообще-то тебя объедать. Роджерс коротко на него взглянул и отрубил: — Очухаешься, тогда и поговорим. А пока давай, иди отсюда. Брок подошел, отобрал у него свертки. Те были легкими, будто пустыми. — Тебе надо жрать, Роджерс, иначе ты кони двинешь. Прямо странн… — Что? — с вызовом спросил Роджерс. — Там, в будущем, я выгляжу толстяком? Или вдруг здоровее стал? — Нет, Роджерс, толстым ты не стал. Но вот здоровее — однозначно. И, откровенно говоря, сейчас я страстно хочу, чтобы ты дотянул до нашего общего времени. А потому ты сейчас покажешь мне, откуда в твоем каменном веке добывают воду, дрова или что там еще. Мать твою, аж не верится, что вот это, — он обвел рукой, с позволения сказать, кухню, — можно назвать жизнью. — А я не жалуюсь, — ответил Роджерс тоном, который и в лучшие времена не предвещал ничего хорошего. И взгляд у него стал такой неприятный, как всегда, когда тот, шестифутовый Роджерс, пробовал на зуб человека, еще не успевшего заслужить его высочайшее если не одобрение, то хотя бы уважение. — Если тебе что-то не подходит… — Подходит, — Брок прошел мимо него к чертовому примусу и кинул свертки на хлипкий деревянный стол, выскобленный, впрочем, до приемлемо чистого состояния. — У меня кроме тебя тут никого нет. И если уж ты оказался так очаровательно жалостлив, то покажи, откуда взять воду. Я воняю как… Дезодоранты тут тоже еще не изобрели? — с тоской спросил он. — Опасную бритву изобрели, — ехидно заметил Роджерс. — Могу одолжить. Все проблемы разом можно решить. — И добавил: — В вашем времени все альфы такие нытики или только ты? — Нытики? Да я… — О да. Солдат. И не боишься ничего, кроме примуса и воды из колонки. И отсутствия этого, как его? Дезодоранта. — Ох, Роджерс. Говнюком ты, похоже, был всегда. — Это я еще нежен с тобой. Накинь свитер и возьми ведра. Вода в нашем каменном веке во дворе. Холодная. Но ничего, нагреешь. Ты же солдат. Брок сделал себе мысленную пометку не класть палец в рот этой карликовой акуле — отожрет. Следующим утром, проснувшись, Брок обнаружил на тумбочке у кровати какую-то бутылку с надписью «Mom» и инструкцией по использованию. Это чудо химической промышленности оказалось допотопным антиперспирантом, и Брок вдруг понял о Роджерсе одну вещь. Тот может сколько угодно брызгать ядом, но для того, кого отчего-то решил пригреть на своей орденоносной груди, сделает все, что будет в его силах. И даже немного больше. *** Мясо появилось у них в доме на исходе третьего дня. Брок чувствовал себя довольно сносно и собирался уже сам выйти и найти чертов ломбард, как Роджерс принес домой деньги, мясо и разбитую губу. Последняя смотрелась до того дико, что Брок, наверное, открыл рот и выдал свое охуение. — Что это, Роджерс? — Плата за неумение вовремя заткнуться, — ухмыльнулся тот, отчего-то весьма довольный собой. — Кто? — Пойдешь найдешь их? И — что? Нет, ты скажи мне. — И сломаю им табло. Роджерс вдруг рассмеялся. Очень так по-настоящему, весело. — Боюсь, большой страшный альфа, я справился сам. В этот раз — да. И запомни — я не прячусь ни за кого и начинать не собираюсь. — Ну так молчи хоть через раз. Хотя где ты и где — молчи. У тебя рожа с субтитрами. — С чем? — С такими подписями. Типа объяснениями, о чем говорят, если на незнакомом языке фильм. — Как в немом кино? — Примерно. — Ну, похоже, со временем это не изменилось, — философски заметил Роджерс и прошел на кухню. — Мясо перемелем и сделаем суп с мясными шариками. И котлет. Хотя это и неэкономно. — Роджерс, ты не шотландец вроде? — Я ирландец, поверь, это хуже. Мама говорила, что во мне вспыльчивости на троих и скупердяйства на двоих. До пьянства, правда, дело пока не дошло, но кто его знает, да? — Я знаю. Не дойдет, не переживай. — Отлично. Я пойду у Фишерман попрошу мясорубку, а ты начисти картошки. Справишься? Или в твоем времени это какой-нибудь суперприбор делает? — Ага, руки и нож он называется. Так что я справлюсь. Роджерс оглядел его с ног до головы и вышел, оставив Брока с десятком фунтов картошки и неудобным ножом с деревянной ручкой. К тому времени, как он вернулся, Брок уже вскипятил воду и кинул туда картошку и обжаренный на срезанном с мяса сале лук. — О, — почти похвалил его Роджерс, — даже не отрезал себе ничего, я смотрю. Брок его ехидство проигнорировал, его больше занимал монстроагрегат, который тот держал в руках. Он видел такое, но очень давно, в детстве. Вечно давящийся жилами монстр с ручным приводом. Если он правильно помнил, это следовало прикрутить к столу. А до этого — правильно собрать. — Мадам Фишерман была очаровательна, — сообщил Роджерс, — особенно когда поинтересовалась, что я собрался на ней крутить, не ее ли нервы. — А я смотрю, она не обольщается насчет тебя. — Она в принципе реалистка. Так. Крутить будешь ты. И не халтурь. Суп вышел вполне ничего, а в котлеты не нашлось ни булки, ни молока. Ни панировочных сухарей. Но Роджерс не унывал, и они нормально пообедали супом и вареной картошкой с котлетами. Брок, наблюдая, как Роджерс осоловело моргает, приложив всего ничего две ложки пюре и одну несчастную котлету, пришел к выводу, что Кубу, конечно, виднее, но работу искать придется — в этом времени, похоже, есть досыта считалось роскошью. — Знаешь кого-то в доках? — спросил он у Роджерса вечером, когда тот устроился как воробей в кресле с ногами и приготовился слушать военную сводку по монструозному радиприемнику. — Большого Генри, — отозвался Роджерс. — А что? — Сведи меня с ним. Роджерс несколько секунд смотрел на него, будто прикидывая шансы Брока выжить после встречи с этим самым Генри, и видимо, они, эти шансы, были вполне ничего, потому что Роджерс кивнул и плотнее закутался в одеяло. Но потом характер все-таки взял в нем верх. — Он не слишком хороший человек, — все-таки счел нужным предупредить он. — Да я как бы тоже не мед с молоком, Роджерс. Тот смотрел на него как-то очень внимательно, а потом заметил, как бы между прочим: — Нет, но ты «не мед» совсем в другом смысле. Впрочем, разбирайся сам, не маленький. *** Уже через два дня Брок шел ночью в доки. Большой Генри оказался реально большим, хоть не особо умным, но силящимся выглядеть опасным. Брок видал таких, как он. Более того, Брок такими командовал. Сейчас тянуть одеяло на себя, не зная реалий, ему было не с руки, а вот деньги нужны были. Генри обещал за срочную разгрузку чего-то, судя по всему, не вполне легального, десять баксов — недельную зарплату какого-нибудь клерка. В своем времени Брок иногда столько платил за какой-нибудь навороченный кофе. Что ж, к утру он понимал скрягу Роджерса — это была самая долгая ночь и самые тяжело доставшиеся десять баксов в жизни Брока. — А ты ничего, крепкий, — похвалил Брока Генри, отслюнявив две пятерки. — Не хочешь вечерком заглянуть, обсудим чего? — Чего это — чего? — спросил Брок. Спина трещала, хотелось вымыться и завалиться спать. — Дело одно есть. Как раз для крепких парней вроде тебя. — Я с мутными делами не связываюсь. — Так я пока и не предлагаю. Надумаешь, приходи, твой Роджерс знает, где я живу. Что ты в нем нашел, кстати, в этом доходяге? — А вот это никого не касается. — Откуда он вас таких берет, на все ради его тощей жопы готовых? Что ты, что… — Кто? — жестко спросил Брок, но Генри, усмехнувшись, решил не договаривать. — Так никого ж не касается, да? Поспрашивай ребят о Баки Барнсе, если уж любопытно. Классный парень был, хоть и бета. — Был? — Роджерс всем уши прожужжал про войну. Того и призвали, а Роджерс остался. Бывай. Подумай насчет вечера. Такие разгрузки нечасто попадаются, а такие больные омеги, как Роджерс, обходятся недешево. Брок пошел домой, уже зная, что пойдет вечером послушать, что за тема у Большого Генри есть для крепких парней вроде Брока. С Роджерсом они встретились на пороге. То был странно бледен (вернее, бледнее обычного) и как-то суетлив, хотя это вообще не было на него похоже. — Вода нагрета, жаркое еще горячее, чайник сам поставишь, не маленький. Брок протянул ему две пятерки. — Ты лучше знаешь, что с этим делать. Роджерс посмотрел на деньги, потом на Брока, привычно покашлял. — Я в состоянии о себе позаботиться, — наконец выговорил он, чуть задыхаясь. — Я о себе тоже. И если понадобится — о нас двоих. Но для этого я должен знать, есть ли проблемы. И если есть, то какие конкретно. Я не гадалка со стеклянным шаром. — Проблемы? — Роджерс закашлялся, и на короткое мгновение Броку показалось, что он не сможет вдохнуть, но тот успокоился и смог. В этот раз — да. — Например, эта твоя простуда. Сколько ты кашляешь уже? — Всю жизнь, потому что это астма. Обостряется в холоде и сырости. Сюрприз! Мы в Нью-Йорке. И сейчас почти зима. — И куда ты собрался? — В редакцию, — неожиданно спокойно ответил Роджерс. — Мне заказали небольшую рекламу, пойду показывать. — Рекламу? — Я художник, если ты вдруг не в курсе. За ним давно закрылась дверь, а Брок все стоял в небольшом коридорчике и смотрел будто сквозь нее. Художник? Разве Роджерс… Хотя что он на самом деле знал о нем, о чертовом Стиве Роджерсе? Ну, кроме очевидного? По всему выходило, что ничего.