Мама

В квартире было темно, когда дверь хлопнула, а связка ключей, брошенная на тумбу, забренчала. Свет никто не включал — противоположное входной двери окно было не зашторено, и полная Луна заливала бледным светом маленькую жилплощадь. Прохладно, пахло пивом, стиральным порошком и рыбой. Раньше здесь пахло выпечкой, пряностями и цветами. Теперь, пожалуй, произошли слишком сильные изменения. Тодзи снял обувь не используя рук, потому что на сгибе левого локтя шевелилось маленькое существо. Существо хлопало большими зелёными глазками с трепещущими ресничками, сосало пустышку, отчего румяные щёчки забавно двигались, и сжимало в маленьких пухлых кулачках его свитер. Дыхание маленького существа щекотало шею. Сын рос умным,правда, упрямым и плаксивым. Сейчас, однако, даже писка не издавал. Как будто понимал своей маленькой головёшкой, что отец не в духе. Тодзи расстегнул липучки на кроссовочках Мегуми, потом молнию на красной курточке. Сняв с мальчика верхнюю одежду и обувь, он спустил с его рук. – Свободен. Тодзи прошёл в тесную кухню, открыл холодильник и достал банку пива. Тишина. Тишина стояла такая, что шипение открытой банки было похоже на оглушительный взрыв. Обычно в этой квартире не было спокойно, как минимум потому, что в ней рос ребёнок. Жена всегда чем-то занималась: рано утром готовила завтрак, пританцовывала и подпевала, при хорошем настроении занималась под утреннюю программу с растяжкой, болтала сама с собой и с маленьким Мегуми, который всегда неизменно мычал и бормотал в ответ. Тодзи забыл, что всё может быть по-другому. И теперь к этому «по-другому» нужно снова привыкать. Боль обволакивала лоб и липла к вискам, от висков отдавало в глаза. Глазные яблоки были готовы взорваться. По-хорошему следовало бы уложить сына и лечь спать самому, но он сомневался, что без пива сможет отрубиться раньше, чем под утро. Он сделал два больших глотка и вытер губы тыльной стороной ладони. Давно он не чувствовал себя раздавленным, очень давно. Сегодня прошли похороны единственной в его жизни женщины, которую он когда-либо любил, которая родила его пацана — его жены. Молодая, перспективная, любимая, но теперь безвозвратно мёртвая. Тодзи с детства учили не бояться смерти и помнить, что она всегда рядом, и он к ней привык. Думал, что привык. Он был готов потерять многих, но не свою маленькую семью, особенно, если отнимать его близких вздумала не биология или бушующая стихия, а другие люди, возомнившие себя чем-то большим, чем они на самом деле являлись. Это было несправедливо, неправильно. Его жена не могла перейти дорогу кому-то настолько, чтобы быть убитой. Расследование уже шло. Тодзи ждал, когда увидит убийцу воочию. Жалко, что убийство убийцы тоже будет караться судом, а рисковать так он не мог, пока Мегуми слишком мал. Что теперь делать с Мегуми? Может, Тодзи был и не самым ужасным отцом, но в родители-одиночки точно не годился. Общаться с детьми, ворковать и лыбиться он не умел, с сыном он общался, как со взрослым и вполне разумным. Вот только этого «вполне разумного» ещё нужно было научить говорить, ходить на горшок, считать, писать, читать, уважать взрослых и много чего ещё. Тодзи не имел представления, как это всё делать. Не имел представления, как быть достаточно хорошим отцом, чтобы Мегуми не возненавидел его через пару лет. Никогда у Тодзи не было той отцовской фигуры, на которую можно было равняться. Из детства он помнил только страх и боль, из подросткового возраста — ослепляющую ненависть. Никогда он не хотел того же для человека, которого сам привёл в этот мир. Но рядом всегда была жена, которая могла подсказать, поддержать, направить или отчитать. Теперь её не было и больше не будет. Тодзи не был уверен, что сможет в одиночку дать сыну что-то, кроме будущих сессий с психотерапевтом. Да и, если быть честным с самим собой, не хотел. Не хотел возиться, подтирать зад и учить выживанию в этом жестоком мире. Но это единственное, что осталось от неё. Плод их крепкой, искренней связи. Его ребёнок, не заслуживающий ножа в спину. Тодзи посмотрел на Мегуми. Мальчик был там же, где Тодзи его оставил — на полу в коридоре, в дверном проёме кухни. Он свернулся калачиком на полу, подтянув к себе колени и подвернув кулачки, как коты подворачивают под себя лапы. Спал. Тодзи сделал большой глоток из банки, после чего поставил её на стол. – Справимся, – шепнул он, – Куда ж мы с тобой денемся.