Все дороги ведут к тебе

      Первое, что сделал Хуа Чэн после своего вознесения — это вернулся домой. Своим внезапным и довольно громким исчезновением он явно переполошил всех вокруг, и весть о том, что кто-то достиг божественности в таком маленьком и скромном портовом городке уже явно облетела всю округу, не оставив в неведении и его мать. Так что, прежде чем приступать к своим непосредственным обязанностям, Хуа Чэн считал необходимым объясниться. А ещё познакомить его мать с Се Лянем.       Принц, к счастью, был совсем не против этой идеи, хоть и в известной степени смущён. Они спустились намного тише и незаметнее, чем поднялись, и без проблем узкими улочками добрались до дома Хуа Чэна, где их встретила обеспокоенная новостями Хуа Юн.       Несмотря на возраст она была всё так же красива, как и в день, когда Се Лянь с ней познакомился. И теперь, когда Хуа Чэн вырос, он видит очевидные сходства в их внешности: тот же цвет волос и разрез глаз, тот же взгляд, открытый, но волевой, та же бледность кожи и острые черты лица.       Се Лянь втайне упивался красотой Хуа Чэна и вздыхал по нему, как девица, даже не стыдясь своего поведения.       Сложно сказать, чему Хуа Юн была удивлена больше: тому, что её сын вознесся, или тому, что всё это время они жили по соседству с небожителем. Но даже так гордость за Хуа Чэна в её взгляде нельзя было спутать ни с чем. А Се Ляню выпала уникальная возможность понаблюдать, как его Сань Лан смущается похвал и краснеет, отводя взгляд, но на губах всё равно играет благодарная улыбка.       Маленький тесный городок и значимое событие делают своё дело, и о том, кто именно вознесся, все узнают уже к вечеру. Оказывается, помимо самого Се Ляня, в храме были и другие люди, которые собственными глазами видели, как юноша в красных одеждах, что стоял у алтаря в молитвенном поклоне, вдруг исчез в столбе света, что знаменовал начало новой страницы в его жизни.       А немногим позже люди узнали, что вознесшийся стал Богом Удачи, и за строительством храма дело не стало. У Хуа Чэна были подозрения, кто именно рассказал простому люду о его должности, но Се Лянь лишь отводил глаза и строил невинное личико, что у новоиспеченного бога даже не было сил и желания пытаться выведать у него правду.       Таким образом, Хуа Чэн быстро набирал популярность, даже если на Небесах, кажется, не все были этому рады.       Ему вообще не очень понравилось это место, и, когда он сказал об этом Се Ляню, тот лишь удивленно вскинул брови и рассмеялся, полностью с ним соглашаясь. Хуа Чэну, как и принцу, больше по душе было вольное странствие, нежели броские стены дворцов и расписные улицы. Конечно, с одной стороны Хуа Чэну было интересно побродить по столице, рассмотреть всё от одного угла до другого, но не то чтобы он хотел там жить. Тем не менее, Се Лянь устроил ему подробную экскурсию, а ещё научил, как отвечать на молитвы и отделять вещественное от несущественного, что можно скинуть на младших служащих, а за что лучше взяться самому.       Он так же не преминул познакомить его с Фэн Синем и Му Цином. Видеть их шокированные лица, когда Хуа Чэн общался с ними вежливо и без издёвок, было настоящим удовольствием, а из-за того ступора, в который впал Му Цин, когда Хуа Чэн совершенно искренне поблагодарил его за лечение матери, Се Лянь буквально сгибался пополам от смеха, закрывая рот обеими руками, чтобы Хуа Чэн не услышал и у него не возникли вопросы.       Их часто видели вместе, и Хуа Чэн из раза в раз замечал косые взгляды, брошенные в его сторону, которые, впрочем, пропадали практически в мгновение ока. Он был уверен, что ему всё-таки удаётся пристыдить тех, кто так бесстыдно на него пялится, однако на самом же деле вся заслуга принадлежала Се Ляню, что смотрел из-за его плеча с таким холодом в глазах, что небожители лишь боязно разбегались, помня о силе Бога Войны. Но, стоило Хуа Чэну повернуться к нему, как на губах принца тут же расцветала нежная улыбка, и юный Бог Удачи не мог ничего заподозрить.       Он ведь не знал, что Се Лянь попросил, — настойчиво попросил, — ничего ему не говорить и притвориться, что все они видят Хуа Чэна впервые. По крайней мере до момента, пока Се Лянь не придумает, как ему всё расскажет. А он понятия не имеет, как это сделать.       Время идёт, и Хуа Чэн набирает последователей в крайне малый срок, быстро обретая популярность среди простого люда. Вместе с Се Лянем они посещают его первый храм, — под маскировкой, естественно, — и от принца не укрывается лёгкое сметение и неверие в глазах Хуа Чэна. Словно он всё ещё не может поверить в то, что стал богом, даже если уже и исполнил самолично несколько молитв. К тому же, помня прошлого Хуа Чэна и его немного ленивую натуру демона, Се Лянь был приятно удивлён, что в этот раз к своей работе новоявленный бог подходил со всей ответственностью, четко помня о том, что теперь обязан соответствовать ожиданиям своих верующих, что возлагают на него свои надежды.       Поначалу было сложно, но, чем больше Хуа Чэн вникал в работу, тем быстрее он свыкся с грузом ответственности, взваленным судьбой на его плечи.       Стоит ли говорить, что довольно скоро его титул превратился из простого Бога Удачи в Бога Богатства и Удачи. Поскольку чаяния и желания людей часто были связаны с материальной составляющей, благословения Хуа Чэна в этой стезе дали свои плоды, и вскоре среди людей начал ходить слух, что можно неплохо разбогатеть, если молиться Богу Удачи. Однако просто так Хуа Чэн ничего не давал и ни в чем не помогал. Через сны и видения, — как научил его Се Лянь, — он смог донести до своих последователей, что ничего не будет дано им задаром, если они сами не приложат к этому усилия. Он не принимал молитвы тех, кто лишь требовал, но не пытался достичь чего-либо своими силами, и помогал тем, кто лишь просил немного удачи в сложном деле.       Се Лянь разделял такой подход и был очень горд, что Хуа Чэн сам к этому пришёл, да и ещё в столь юном возрасте. Изначально он думал, что после вознесения у них будет меньше времени друг на друга, однако в какой-то момент они пришли к соглашению сопровождать друг друга на заданиях или поручениях, что вошло в их приятную божественную рутину.       Тем не менее, не всё было так гладко, как хотелось бы, и рано или поздно это всё равно бы случилось, ведь бороться со сплетнями среди богов в сто крат сложнее, чем с плесенью или тараканами в старом доме. И, как бы Се Лянь не старался сглаживать конфликты и просить ничего не говорить Хуа Чэну, без инцидентов всё же не обходилось.       Потому что многие боги, хоть и нехотя, но всё же помня о помощи Хуа Чэна небесам, всё так же видели в нём лишь демона и презирали за то, что ему досталась своя доля божественности, да ещё и в таком объёме.       И Хуа Чэн всё это слышал. Слышал, хоть и старался игнорировать, как его за глаза называли демоническим отродьем, чужаком и самозванцем, хотя и не мог понять, о чём речь и чем заслужил такие оскорбления в свою сторону. Даже его собственные служащие во дворце хоть от работы не отлынивали и не мешали Хуа Чэну исполнять свои обязанности, всё же нередко бросались подобными комментариями, думая, что бог не слышит.       Хуа Чэн думал, что, может, просто ещё слишком молод и пока что не смог завоевать доверие и прочно закрепиться среди других небожителей. Может, кого-то просто мучает зависть его успехам, ведь он вознесся без каких-либо предпосылок к этому. Он не сделал ничего выдающегося, не был храбрым солдатом и не жертвовал своей жизнью в обмен на чужие. Однако Небеса всё равно признали его достойным вознесения.       Прошло примерно полтора года, когда терпение Хуа Чэна наконец иссякло.       — Гэгэ, я что-то делаю не так?       — М? Ты о чём, Сань Лан?       На Небесную столицу уже спустились сумерки, и двое богов неспешно шли в сторону дворца Хуа Чэна, наслаждаясь компанией друг друга и приятной тишиной, в которой не было и доли неловкости. Однако, как оказалось, Хуа Чэна всё-таки что-то тревожило.       — Почему все так на меня смотрят? — немного устало и с долей безнадежности в голосе произнес он, поворачиваясь к принцу. И в этот раз он замечает — этот уязвимый и виноватый взгляд, словно Се Лянь прекрасно знает, что он имеет в виду. — Гэгэ, скажи, я что-то сделал не так? Кого-то обидел или, может, чем-то задел? Я просто не понимаю, почему…       Он поджимает губы, опуская голову, а Се Лянь едва может совладать с эмоциями. Его Сань Лан такой хороший, такой милый, опять-таки сразу же начинает винить себя и бояться, что мог доставить кому-то неудобства. Прежний Хуа Чэн бы бросил пару-тройку язвительных комментариев в адрес тех, кто так нагло его обсуждает, но этот Хуа Чэн на такое не способен, пускай ему и неприятны эти разговоры и сплетни, и это заставляло сердце Се Ляня сжиматься от непередаваемой нежности.       — Ох, Сань Лан, видишь ли… Они принимают тебя за другого человека, — Се Лянь всё-таки сдаётся, понимая, что разговор больше откладывать нельзя.       Хуа Чэн хмурится.       — Как это? Здесь уже когда-то был кто-то, похожий на меня?       — Не совсем, просто… — он вздыхает, собираясь с мыслями. — Давай зайдем внутрь, и я всё тебе расскажу.       Перед ними высится дворец Хуа Чэна, богато украшенный золотом и белым мрамором, как и многие дворцы в Небесных чертогах. Они проходят по длинным и пустым коридорам в полном молчании, — все слуги и помощники уже разошлись по домам, — и, чем ближе они к покоям Хуа Чэна, тем больше Се Лянь нервничает. Он не представляет, как Хуа Чэн отреагирует на эту информацию. Как ему вообще всё это преподнести — вкратце или полностью? Как Хуа Чэн потом будет к нему относиться, когда поймет, что Се Лянь присматривал за ним лишь потому, что он — реинкарнация души его возлюбленного?       Однако, когда они вошли и сели на длинный мягкий диван, обшитый шелком, у Се Ляня больше не было возможности избегать разговора.       — Так что гэгэ хотел мне рассказать? — Хуа Чэн первым нарушает молчание, и от взора принца не укрывается, что он явно нервничает, не представляя, какую правду ему придётся услышать.       Се Лянь вновь делает глубокий вдох, заставляя себя говорить.       — Когда я сказал, что они принимают тебя за другого человека, я буквально имел это в виду. Раньше все тебя знали, как Князя Демонов, кем ты и был.       Глаза Хуа Чэна распахиваются от шока.       — Я был…демоном? Но как это возможно? И что значит «раньше»?       — Это значит в прошлой жизни. Ты… — он запинается, поджимая губы и отказываясь смотреть Хуа Чэну в глаза. — Ты умер, Сань Лан, спасая мне жизнь. Если бы не ты, то, кто знает, может, меня бы сейчас здесь и не было. После этого я искал твою душу тридцать лет, надеясь, что ты смог переродиться, а потом встретил тебя в портовом городке, когда ты покупал матери цветы.       — Что…       Это совершенно не укладывалось в голове. В прошлой жизни? Спас от смерти? Искал тридцать лет? Это просто не могло быть правдой.       Постойте. Получается, Се Лянь намеренно подружился с ним и стал обучать? Он жил все эти годы в его городе, работал в этом храме и учил его совершенствованию только потому, что знал его в прошлой жизни и винил себя в его смерти?       — Я…не понимаю, гэгэ. Зачем ты…зачем ты меня искал?       Се Лянь не смог сдержать вздоха, и с невероятной печалью во взгляде, какой Хуа Чэн в его глазах никогда ещё не видел, нежно, ласково ему улыбнулся, кладя свою ладонь поверх чужой.       — Потому что ты, Сань Лан, всегда был и остаешься моим возлюбленным. Ты дал мне эту красную нить, чтобы мы всегда могли найти друг друга, и ты же отдал мне свой прах, чтобы я хранил его, но после…после твоей смерти прах исчез, и у меня осталось только это, — он поднимает руку, на пальце которой повязана красная нить, что всё так же тянется к Хуа Чэну и обрывается на середине. — Прости, что скрывал от тебя это, Сань Лан.       На мгновение между ними повисает молчание, а взгляд Хуа Чэна прикован к ладони Се Ляня, словно он всё ещё не может поверить в услышанное. Если Се Лянь говорит правду, то это значит, что Хуа Чэн его бросил. Он так злился на этого гипотетического возлюбленного принца, но в итоге оказался им сам.       Но сердце болит даже не из-за этого. Он вдруг понимает, что Се Лянь ждал его более пятидесяти лет. Он искал его, а потом, когда нашел, мирился с тем, что Хуа Чэн уже не тот человек, которого он когда-то знал, но всё равно был рядом, даже несмотря на собственную боль.       — Почему ты не рассказал мне раньше? — срывается с губ Хуа Чэна тихо, разбито, и Се Лянь заметно вздрагивает от звучания его голоса.       — Я не хотел обременять тебя этим, Сань Лан. Я решил, что ничего не скажу, если…если ты не сможешь вознестись и останешься просто человеком, — признаваться в этом кажется отвратительным, как будто Се Лянь имел хоть какое-то право решать за Хуа Чэна, стоит ли ему знать о его прошлом или нет, но что-то менять уже в любом случае поздно. — Но ты стал богом, а я всё боялся тебе признаться. Я виноват перед тобой, Сань Лан.       Хуа Чэн выглядит опустошенным, и даже новость о том, что Се Лянь любит именно его, что его чувства на самом деле всегда были взаимны, не приносит ему радости. Он винит себя в незнании, в том, что ничего не помнит, что оставил Се Ляня одного на столь долгий срок — каково же было ему ждать эти пятьдесят лет без надежды на то, что однажды сможет воссоединиться с тем, кого любит?       Он не знает, чем в прошлой жизни смог заслужить любовь такого потрясающего человека, как Се Лянь, но, кажется, он должен был сделать что-то поистине выдающееся, раз принц не только влюбился в него, но и жил в ожидании так долго. Что же произошло между ними? Как они познакомились, что пережили вместе? Как он…как он умер? Что же такого случилось, что Хуа Чэну из прошлого пришлось пожертвовать собой, чтобы дать Се Ляню выжить?       — Я…я ничего не помню, гэгэ.       — Ты и не должен, Сань Лан, — тут же успокаивает его принц, мягко сжимая его ладони в своих. — Душа может перерождаться бессчётное количество раз, но события прошлой жизни останутся в прошлом.       — Расскажи мне, — настойчиво, с отчаянным рвением просит Хуа Чэн, глядя в глаза принца. — Расскажи мне о том, что произошло. О нас. Пожалуйста, гэгэ, я хочу всё знать.       Се Лянь знал, что рано или поздно ему придётся рассказать, и теперь, когда Хуа Чэн так просит, когда смотрит с такой надеждой и болью в глазах, он просто не смеет ему отказать.       И Се Лянь рассказывает. Обо всём и с самого начала.       О том параде. О мальчике, что оставлял в его храме цветы. О войне, в которой погибло множество невинных. О мести, ненависти и желании убить тех, кто причинил больше всего боли. О веках одиночества, скитаний, побед и поражений.       О встрече в лесу по пути в деревню Пуци. О совместных путешествиях, радости и горе. О тяжелых выборах и предательстве. О страхе и боли. О поцелуях и последнем прощании, которое стало настоящим ударом.       Се Лянь рассказывает ему обо всём, а Хуа Чэн слушает и не перебивает. С каждым словом, с каждой новой деталью он чувствует всё большее и большее сожаление. За то, что не уберёг. Что не помог. Что не мог найти восемь сотен лет. Что оставил, несмотря на обещание.       Ему стыдно, что он ничего не помнит даже после рассказа Се Ляня. Ощущение, будто незнание снимает с него ответственность за случившееся, но это ведь не так. Он оставил человека, которого любит всем сердцем, одного, с хрупкой надеждой на будущее воссоединение. Как он мог так поступить с ним?       — Прости, гэгэ. Я должен был стараться лучше, — Хуа Чэн понуро опускает голову, чувствуя, как в груди всё сжимается, и невольно вздрагивает, когда Се Лянь берёт его за руки и крепко сжимает, вынуждая посмотреть на себя.       — Опять одно и то же, Сань Лан! Что тогда, что сейчас… — он вздыхает, мотая головой, а в груди разливается щемящая нежность. — Ты ни в чём не виноват, Сань Лан, и я тебя ни в чём не виню. Я рад, что ты снова здесь и снова со мной, это всё, что мне нужно. Пожалуйста, будь к себе добрее, твоя ненависть к самому себе причиняет мне боль.       Хуа Чэн беспомощно смотрит на принца в ответ, не зная, куда себя деть и что сказать, но в итоге слова находятся сами собой.       — Но я ведь…ты ведь потерял своего возлюбленного, гэгэ.       Се Лянь удивленно вскидывает брови.       — Но ты ведь здесь.       Хуа Чэн мотает головой, не зная, как донести до принца свою мысль.       — Но влюбился-то ты не в меня. Я ведь не такой, как он. Я не такой сильный, не бесстрашный, я ничего для тебя не сделал, что хотя бы на долю было сравнимо с его поступками. Он был демоном, а я бог. Он ведь столько раз тебе помогал, а не я. Он ведь был совсем другим человеком.       Эта мысль гложила его с самого начала, стоило только Се Ляню заговорить о его прошлой жизни. Он — просто подделка. Жалкая копия того демона, в которого принц однажды влюбился. И Се Лянь ждёт именно его, а не того Хуа Чэна, что перед ним сейчас.       Он опускает голову и не видит, с каким ужасом на него смотрит Се Лянь. Какая паника и сожаление плещутся в его прекрасных глазах, что сейчас едва не заволокли слёзы. Последнее, что принц ожидал услышать, это настолько сильное самоуничижение, что Хуа Чэн будет ненавидеть себя в угоду демону, которым он когда-то был. Это настолько неправильно, что Се Лянь просто обязан это исправить, обязан выкинуть эти ужасные мысли из головы Хуа Чэна.       — Не смей…не смей говорить такое, Сань Лан, — его голос всё же его подводит, и принц тихо всхлипывает, что моментально привлекает внимание Хуа Чэна. — Вы оба — один и тот же человек. Вы выглядите совершенно одинаково, одинаково разговариваете и ведёте себя. Даже вопиющее пренебрежение к самому себе у вас одно и то же. Может, сейчас вы и разные люди, с разными воспоминаниями и опытом, но душа у вас одна, Сань Лан. И люблю я вас обоих, — Се Лянь уже не знает, куда себя деть, и подаётся вперед, крепко обнимая Хуа Чэна, что испуганно замер от прикосновения, и утыкаясь лицом в его шею. — Я влюбился в него за то, каким человеком он был и как ко мне относился. Но даже если бы я никогда не встречал его и познакомился с тобой, я бы все равно полюбил тебя, Сань Лан, потому что вы одинаковые. Я люблю вас обоих, пойми же уже наконец!       С его губ всё же срывается всхлип, а щеки омывают холодные слезы, что дорожками бегут по его лицу, капая на красный шелк чужих одежд. Он рад, что наконец-то смог признаться, потому что держать это в себе и дальше было сродни пытке. Он долго ждал, — Се Лянь представить себе не может, как Хуа Чэн выдержал восемьсот лет, — и теперь, когда он наконец может всё рассказать Хуа Чэну, рассказать, как любит его, Хуа Чэн пытается отвадить его от себя. И не потому, что принц ему противен, а потому что сам не считает себя достойным этих чувств.       Но вдруг чужие руки обнимают его, и Се Лянь замирает, распахивая глаза. На дрожащие плечи ложится теплая ладонь, ласково поглаживая, а до ушей доносится тихий, робкий голос.       — Прости меня, гэгэ, что тебе пришлось всё это пережить. Я…я обещаю, что больше не скажу ничего подобного. И… — он собирается с мыслями, решая, стоит ли говорить это сейчас или нет, но момента более подходящего может и не представиться. — Я тоже люблю тебя.       Се Лянь ахает, поднимая голову с чужого плеча и во все глаза глядя на Хуа Чэна, в чьём взгляде мелькает уязвимость, но он не отказывается от своих слов.       — Сань Лан?       — Помнишь, я как-то сказал о том, что меня не привлекают девушки? — Хуа Чэн дожидается рассеянного кивка и продолжает. — На самом деле я спросил об этом, потому что уже тогда был влюблен в тебя. Но потом ты сказал, что уже любишь другого человека, и я не стал признаваться тебе в своих чувствах.       Се Лянь широко распахивает глаза, сдерживая желание ударить себя ладонью по лицу. Где-то они это уже проходили.       — Боже, прости, Сань Лан, я не хотел путать тебя.       Хуа Чэн качает головой.       — Ничего страшного, гэгэ, — он тихо вздыхает, впервые позволяя себе смотреть на Се Ляня так, как давно хотел, не скрывая своих чувств. — Гэгэ, мы…мы же можем быть вместе? Даже если я не тот демон, в которого ты влюбился?       Губы Се Ляня трогает ласковая улыбка, и он поднимает руку, чтобы потрепать Хуа Чэна по голове, как в детстве.       — Конечно, Сань Лан. Я только этого и хочу.       Хуа Чэн облегченно выдыхает, чувствуя, как груз упал с души. Пускай он ещё какое-то время будет привыкать к тому, что Се Лянь рассказал ему, но теперь ему больше не придётся скрывать свои чувства и делать вид, что он не хочет целовать принца каждую минуту.       — Сань Лан, — Се Лянь зовет его, и он не может не откликнуться. — Можно поцеловать тебя?       Он помнит своё упущение в прошлый раз. Что все их поцелуи с демоном имели какую-то подоплёку, и ни один из них не был вызван искренней любовью и желанием быть друг к другу ближе. Больше Се Лянь не намерен допускать таких ошибок.       И, ох, как же ему нравится любоваться нежным румянцем на чужих щеках, ведь Хуа Чэн явно не ждал, что принц будет столь прямолинеен.       Но и отказаться он тоже не в силах.       Поэтому Се Лянь кладёт руки на его щеки, покрытые очаровательным румянцем, и притягивает его ближе, накрывая чужие губы своими и срывая с них ошеломленный вздох. Он целует его медленно, как помнит, вкладывая в это прикосновение всю свою любовь, и Хуа Чэн не заставляет себя долго ждать, когда кладёт руки на его талию, чуть сжимая, и отвечает на поцелуй, пускай и немного неумело, ведь это его первый. А Се Лянь едва может сдержать вздох умиления, ведь теперь именно ему нужно будет всему учить Хуа Чэна, и это вызывает на его лице ласковую улыбку, даже если он и не даёт ей задержаться, целуя на этот раз дольше и глубже.       Они забываются в этих прикосновениях, в долгожданной близости и сладких поцелуях, но им все же приходится отстраниться друг от друга, когда Хуа Чэну перестаёт хватать воздуха.       — Дыши, Сань Лан, — со смешком произносит принц, глядя в широко распахнутые глаза напротив, в которых блестят искры восхищения.       Хуа Чэн следует его совету, даже если бы предпочел не отрываться от этих губ вообще никогда.       — Гэгэ…останешься сегодня у меня? — он не хочет расставаться с принцем так скоро, и даже ночь раздельно кажется пыткой. Как хорошо, что Се Лянь не намерен отказываться.       Они не заходят дальше поцелуев и объятий, чувствуя, что пока не готовы к большему, и это может подождать. Достаточно и того, что они наконец могут прикоснуться друг к другу так, как давно хотели, могут целовать друг друга и просто быть рядом.

***

      — Гэгэ, ты отведёшь меня в Призрачный город?       Эта мысль не давала Хуа Чэну покоя с того дня, когда он узнал о своём прошлом. Казалось невероятным, что где-то там стоит целый город, полный демонов, который построил он сам. Поэтому все эти несколько дней, что они провели друг с другом, Хуа Чэна не покидало желание увидеть это место.       И Се Лянь, естественно, не стал возражать.       Они оказались прямо у ворот резиденции Князя Демонов, что вот уже как пятьдесят лет существовала без своего хозяина. Благо о ней, как и о городе в целом, было, кому позаботиться.       У них не сразу получилось восстановить душу Инь Юя, однако результат всё же был достигнут, и теперь новоиспеченный демон управлял Призрачным городом в одиночку, в отсутствие своего прямого начальника.       — Ваше Высочество, — как всегда с безупречной вежливостью поприветствовал принца Инь Юй, слегка склонив голову, на которой, скошенная в бок и более не скрывающая его лица, покоилась маска.       — Добрый день, Инь Юй, — поклонился ему в ответ Се Лянь и слегка отошел в сторону, переводя взгляд на Хуа Чэна. — Сань Лан, это Инь Юй. Раньше он был твоим подчиненным и помогал тебе в управлении делами города. В твое отсутствие он занимался всем сам.       Се Лянь рассказал Инь Юю о том, что нашел душу Хуа Чэна, только когда тот вознесся как Бог Удачи. Он был уверен, что рано или поздно ему предстоит заново познакомить бога с Инь Юем, так что решил предупредить последнего заранее.       — Здравствуйте, — немного неловко произносит Хуа Чэн, так же почтительно кланяясь, и на краткое мгновение на лице Инь Юя мелькает выражение крайнего удивления. — Прошу прощения, что вам пришлось взять на себя эту работу. Управлять таким местом в одиночку кажется довольно трудным.       Он оборачивается окидывая взглядом Призрачный город, что даже и не подозревает о возвращении своего господина, и тихо вздыхает. Право слово, размах у того Хуа Чэна был нешуточный.       — Не стоит, господин Хуа, — спокойно произносит Инь Юй. — От вас это не зависело. Кроме того, я рад, что мог быть полезен всё это время.       На самом деле Инь Юю и правда больше некуда было идти, и Призрачный город был его единственным и, если честно, уже давно привычным пристанищем, против которого он ничего не имел. Ну, а делать всё только своими силами ему не впервой, ведь его прошлый хозяин был в известной степени ленив и часто скидывал всю работу на своего подчиненного. Но этого Инь Юй упоминать не будет.       — Прошу, пройдемте внутрь. Не стоит стоять на пороге.       Хуа Чэн с интересом разглядывал внутреннее убранство резиденции, и, если судить по его взгляду и горящим глазам, нравилось оно ему куда больше, чем белый мрамор его дворца в Небесных чертогах. Се Лянь считал это забавным и никак не комментировал, уже представляя, как по прибытии бог заставит подчиненных перестроить весь дворец в другом стиле.       Они долго гуляли по территории резиденции, прежде чем Инь Юй пригласил их внутрь на вечернюю трапезу. Служанки, казалось, были воодушевлены появлением господина, но Хуа Чэн и одного взгляда на них не бросил, из-за чего они, слегка понурые, удалились из чужих покоев.       — Как тебе здесь, Сань Лан? — интересуется принц, чувствуя укол ностальгии от нахождения в этом месте.       — Мне нравится, — уверенно кивает мужчина, принимаясь за еду. — У меня определённо был вкус.       Се Лянь смеётся, в очередной раз замечая, что этот Хуа Чэн ничем не отличается от себя прошлого, и задумчиво постукивает палочками по тарелке.       — Что теперь будешь делать?       Вопрос был действительно актуальный. Теперь Хуа Чэн был небожителем, и у него были другие обязательства, помимо управления Призрачным городом, однако разорваться между ними казалось невозможным.       — Я хочу остаться здесь на какое-то время, — решает Хуа Чэн. — Хочу посмотреть, как тут всё устроено и могу ли я чем-то помочь. В конце концов, пусть я этого и не помню, но этот город создал я, и я же несу за него ответственность. Инь Юй и так уже сделал больше, чем должен был.       К тому же, ему не обязательно находиться в своем храме или во дворце, чтобы получать молитвы и отвечать на них. Он может делать это и отсюда. А ещё здесь явно тише и нет надоедливых небожителей, что так и норовят бросить на него двусмысленные взгляды. Так что Призрачный город определенно выигрывает в этом плане. Тут тихо и спокойно, — правда, он ещё не был в самом городе и на его расписных улочках, но это обождёт, — красиво, и витает атмосфера какого-то уюта и комфорта, словно это место было создано для того, чтобы здесь жить, а не просто работать. Чтобы это место кому-то понравилось.       Хуа Чэн скашивает взгляд на принца, кажется, догадываясь о мыслях, что посещали его самого в прошлом, и полностью их разделяет. Жить вдвоём с Се Лянем здесь было бы прекрасно. Возможно, он даже сможет уговорить принца тоже задержаться тут на время. В конце концов, торопиться им некуда, а возможность провести время вместе по-настоящему появилась только сейчас, и Хуа Чэн не хочет её упускать. Как он понял со слов Се Ляня, он тоже давно здесь не был, а ещё ему очень нравится Призрачный город, так что, думается Хуа Чэну, он явно будет не прочь пожить здесь с ним какое-то время.       Они решают оставить ознакомление с делами города на завтра, а весь сегодняший день и ночь посвятить друг другу. Инь Юй исчезает с горизонта так же быстро и незаметно, как появился, и Хуа Чэн сетует на то, что его слуги во дворце не такие способные и умные.       — О чем думаешь, Сань Лан? — тихо спрашивает Се Лянь, лежа на его груди под красным пологом широкой кровати и прислушиваясь к мерному биению его сердца, чего, на самом деле, ему всегда не хватало, пока он был с демоном в прошлом.       — Ни о чём, — он пожимает плечами, наклоняясь, чтобы поцеловать принца в макушку. — Просто хочу остаться здесь навсегда.       — Ты имеешь в виду в резиденции? — оживляется Се Лянь, приподнимая голову и сталкиваясь с любящим взглядом разноцветных глаз.       — В резиденции. И с тобой.       Щеки принца заливает румянец, и он счастливо улыбается, тянется за поцелуем, на который ему тут же отвечают.       То ли дело в том, что они сейчас в кровати, то ли в какой-то особенной интимности обстановки, но вскоре поцелуи становятся глубже, а руки — смелее, и Се Лянь вздрагивает, когда теплые ладони Хуа Чэна очерчивают его бока под белым шелком нижних одежд, и подаётся ближе, прижимаясь своим телом к чужому, давая почувстовать своё желание.       В какой-то момент между настойчивыми поцелуями и потерявшимися в страсти вздохами принц обнаруживает себя лежащим на кровати, пока над ним нависает Хуа Чэн, во взгляде которого плещется заметная жажда и влечение, даже если он полностью контролирует себя.       — Гэгэ, — срывается с его губ тихо, почти шепотом, но Се Ляню кажется, что это было больше похоже на стон. — Ты уже делал…это с ним?       Се Лянь краснеет пуще прежнего, но слова Хуа Чэна разжигают в нем пламя возбуждения.       — Нет. Между нами не было ничего, кроме поцелуев, — не совсем, учитывая ту ночь в храме, но её Се Лянь сознательно игнорирует, потому что демон тогда не понимал, что делает.       И вот теперь Хуа Чэн по-настоящему стонет, захватывая его губы в новый поцелуй, и Се Лянь поддаётся. Ему не стыдно признаться, что он желал этого. Что он желал Хуа Чэна, — в прошлом и настоящем, — в этом самом смысле, и здесь, в резиденции бывшего Князя Демонов, сейчас, когда они с Хуа Чэном оба распалены, он не видит причин останавливаться.       Ночи в Призрачном городе долгие, и они полностью посвящают её друг другу.       А на следующее утро на пальце Хуа Чэна сама собой появляется та же красная нить, что теперь прочно соединяет его душу с душой Се Ляня.

***

      Весть о свадьбе между Богом Богатства и Удачи и Богом Войны довольно быстро облетела Призрачный город и всё за его пределами. Демоны не стали вникать, почему их господин теперь считался небожителем — они поддерживали его в любом случае, и Се Ляню это казалось очень милым. Небеса не то чтобы не были рады этому событию, но и громких поздравлений не выкрикивали. Лишь от нескольких наиболее близких друзей они услышали искренние пожелания и напутствия, но ни Хуа Чэну, ни Се Ляню большего и не нужно было. Они ведь женились не ради одобрения общества, а ради друг друга.       Больше всего Хуа Чэн волновался о том, как сообщить о событии своей матери. Она, конечно, его очень любила, но могла не понять, поэтому весь день перед тем, как пойти к ней, Хуа Чэн сидел как на иголках, и только присутствие принца сглаживало его тревогу.       Тем не менее, его опасения были напрасны. Хуа Юн, пусть и слегка покраснела, когда узнала, что её сын сделал предложение другому небожителю, но была искренне за него рада, ведь Хуа Чэн был счастлив — а это ли не главное? Какая из неё мать, если она будет осуждать выбор сына или говорить хоть слово против? К тому же, пусть и немного, но она знала Се Ляня и понимала, что он человек хороший и надежный, а большего и не нужно.       Они решили провести всё уединённо и тайно, чтобы в этот момент не отвлекаться ни на кого другого. Со дня их признаний друг другу прошло уже несколько лет, но на заключение брака они решились только сейчас. Но ведь не важно, были ли они замужем или нет — это не умаляло их чувств друг к другу, ведь с каждым днём, проведённым вместе, с каждым годом они становились только сильнее, а в голове лишь крепла мысль о том, чтобы больше не расставаться никогда.       Торжество произошло аккурат перед праздником Середины осени, и по этому случаю Хуа Чэн подготовил небольшой подарок принцу, который собирался «вручить» тем же вечером.       Это был не первый подобный праздник, который он проводил в кругу других небожителей, которые, к слову, в конечном итоге смирились с постоянным нахождением бывшего демона на Небесах и больше не возмущались (по крайней мере не так явно). Хотя один или два праздника они с Се Лянем безбожно пропустили, спустившись из столицы в родной город Хуа Чэна к его матери, желая провести праздник с ней, так сказать, в кругу семьи. И уже оттуда они наблюдали за фонариками, что окрашивали темное ночное небо в яркий оранжевый, возвещая всех и каждого о боге и его почитателях.       Хуа Чэн был популярен среди людей, а потому каждая Битва фонарей обещала быть настоящим соревнованием. Вот только если Се Ляня никто попросту не пытался догнать по количеству фонариков, то с Хуа Чэном ещё пока что был смысл соперничать, ведь он всё-таки был молодым богом, даже несмотря на постепенно увеличивающееся количество последователей.       Поэтому Се Лянь очень удивился, когда наблюдал за Битвой фонарей в этом году, ведь обычно имя Хуа Чэна звучало аккурат после Му Цина и Фэн Синя и перед Мингуаном, но сегодня, кажется, что-то пошло не так, ведь список был почти окончен, а Бога Удачи так и не объявили. У многих закрались сомнения — неужели Хуа Чэн умудрился обогнать всех небожителей по количеству фонарей и последователей? Он, конечно, на то и Бог Удачи, но не может же быть всё так очевидно?       — Почему тебя не называют, Сань Лан? — хмурится Се Лянь, а его щеки покрываются лёгким румянцем, когда Хуа Чэн подходит к нему со спины и обнимает за талию, кладя голову на плечо.       — Не знаю, — беспечно отвечает он, пожимая плечами. — Ты же знаешь, мне всё равно на это соревнование.       — Дело ведь не в соревновании, — не унимается Се Лянь, чем вызывает на лице Хуа Чэна ласковую улыбку. — А в уважении. У тебя ведь много последователей, и ты много для них делаешь, разве они не могут хоть немного поблагодарить за это?       В этом вопросе, на самом деле, Се Лянь противоречил сам себе, и это замечали все. Ему было всё равно, сколько фонариков отправят ему, — хоть вообще ни одного, — но если это касалось Хуа Чэна, то он всегда был довольно категоричен и хотел, чтобы люди ценили труд его мужа по достоинству. Две известные пары глаз закатывались каждый раз при подобных заявлениях, а Хуа Чэн лишь смеялся и находил такую заботу невероятно милой.       Се Лянь хотел было ещё что-то сказать, как его прервал чей-то восхищенный возглас, и принц поднял глаза, на мгновение задержав дыхание.       Вокруг, насколько хватало глаз, небо осветили сотни фонариков, превращая ночь в день. Они горели ярко, словно солнце на закате, что вот-вот утонет в водной глади моря, мерцали, словно бесчисленные звёзды на небосводе, и Се Лянь не мог оторвать глаз. Сердце защемило от далёких воспоминаний о том, как Хуа Чэн, ещё будучи демоном, отправил ему три тысячи фонарей, когда Се Лянь не ждал получить и одного, просто чтобы принц не чувствовал себя не в своей тарелке на этом празднике. Просто чтобы он улыбнулся и почувствовал, что его ценят и любят.       Это был столь приятный и греющий душу жест, что Се Лянь помнил о нём и по сей день. И в ту ночь небо горело так же ярко, как сейчас, что вызывало шквал вопросов.       Но, не успел Се Лянь их задать, как раздался дрожащий голос чиновника, что зачитывал имена небожителей. И снова Се Ляня посетила старая мысль, что они это уже явно проходили, когда увидел шокированный взгляд бога, что во все глаза смотрел в свой свиток.       — Д-дворец Наследного принца Сяньлэ… Две тысячи п-пятьсот двадцать фонариков!       Кто-то вновь ошеломленно ахнул, кто-то вспомнил события прошлых лет и просто покачал головой, но Се Лянь чувствовал лишь, как в уголках глаз скапливаются слёзы. Он знал, что кое-кто точно приложил к этому руку, ведь в прошлые года принц получал немногим больше тысячи фонариков. Поэтому то, что в этот раз их число увеличилось на полторы тысячи, явно было чужой заслугой.       — Сань Лан…это ты их отправил? — Се Лянь оборачивается, глядя на мужчину, что всё так же обнимает его, а на его губах играет ласковая улыбка.       — Не-а.       Ответ Хуа Чэна сбивает Се Ляня с толку.       — …Нет?       Милый ступор на его лице веселит Хуа Чэна, и он смеётся, с нежностью целуя принца в лоб.       — Их отправил не я. Но я сказал всем своим последователям и демонам в Призрачном городе запустить фонарики за тебя, а не за меня, — беспечно произносит Хуа Чэн, глядя на любовь всей своей жизни и видя, как сотни фонариков отражаются в его глазах. — Мой небольшой подарок на свадьбу.       Се Лянь распахивает глаза, даже не пытаясь остановить слёзы, что текут по его щекам. Хуа Чэн такой…неужели он не понимает, что делает с сердцем принца своими словами и поступками?       Се Лянь не сдерживается, разворачиваясь в руках Хуа Чэна и крепко обнимая его, пряча покрасневшее от восхищения и слёз лицо в красных тканях одежд. Бесконечная, столь сильная любовь теплится в его сердце, что принц едва может дышать. Он чувствует себя обожаемым, любимым, и кто же знал, что это настолько восхитительное чувство? Как бы он жил сейчас, если бы не нашёл Хуа Чэна снова, если бы тот не вознёсся и не пообещал провести с ним ближайшую вечность, сделав три поклона в храме предков?       Только обретя столь искреннее, настоящее счастье, Се Лянь понимает, как одинок был все те восемьсот лет, что он провёл в скитаниях и надеждах на лучшее. Те дни теперь кажутся ему адом, бесконечным и невероятно долгим, и чудо, что они всё-таки закончились с появлением демона в его жизни. Да, ему всё же пришлось подождать ещё немного, прежде чем окончательно и уже точно навсегда воссоединиться со своим возлюбленным, но это совершенно ничто. Если бы пришлось, Се Лянь прождал бы ещё столько же, лишь бы получить то, что он имеет сейчас.       Верного спутника. Хорошего друга. Любовь всей его жизни.       Он поднимает голову от чужого плеча, одежды пропитаны его слезами счастья, но Се Лянь не обращает на это внимания, глядя на ночное небо, в его честь окрашенное в цвета заката. Он даже не думал, что совместными усилиями последователей Хуа Чэна и демонов можно собрать так много. И как Се Лянь только мог сомневаться в его верующих? А демоны? Ох, Се Лянь обязательно должен будет поблагодарить их, когда они вернутся в Призрачный город.       Но больше, чем тысячи фонариков, Се Лянь хочет видеть своего мужа. Он поворачивает голову, сталкиваясь с ласковым и любящим взглядом Хуа Чэна, что смотрит на него с нежной улыбкой, и не может поверить своему счастью. Хуа Чэн так и не вернул себе воспоминания, и, пускай он об этом больше и не думает, Се Лянь не может не чувствовать, что эти чувства, это отношение идёт из глубины души Бога Удачи, из той части, что когда-то принадлежала демону. На краткое мгновение ему кажется, что тот Хуа Чэн, его Князь Демонов, прямо сейчас смотрит на него глазами небожителя.       Будет ложью сказать, что Се Лянь не чувствовал разницы между ними, даже если она была едва заметна. Ему попросту было всё равно — он любил Хуа Чэна в любом случае. Но в редкие моменты слабости он тосковал по демону, которого когда-то встретил, но при этом ни на мгновение не переставал любить того Хуа Чэна, что был перед ним сейчас.       Да, влюбился он в Князя Демонов, но именно Бог Богатства и Удачи подарил ему столько совместных воспоминаний, столько радостных и по-настоящему счастливых моментов, которые Се Лянь лелеет в своей памяти. Рядом с ним именно небожитель, а не демон, пускай на самом деле это один и тот же человек. Се Лянь давно признался себе, что никогда не забудет и не разлюбит демона, которым Хуа Чэн когда-то был, но перед ним сейчас именно бог, его милый Сань Лан, с которым они уже столько лет вместе, за которого он вышел замуж. И именно ему Се Лянь клянётся дарить свою любовь.       Поэтому он привстаёт на носочки, накрывая чужие губы своими, утягивая Хуа Чэна в нежный, медленный поцелуй, выражая благодарность за столь трогательный подарок и всё, что Хуа Чэн для него делает. За то, что он просто всегда рядом.       Ему всё равно, что они целуются у всех на виду. Ему нет дела до того, что кому-то не нравится публичное проявление привязанности. Он мечтал поцеловать Хуа Чэна, пока по небу плывут запущенные им фонарики, ещё с того раза, когда демон единолично отправил три тысячи в его честь. И сейчас, наконец, у него есть такая возможность.       И весь мир может подождать.