Все дороги ведут к тебе

      Стоит ли говорить, что чем старше становился Хуа Чэн, тем сильнее угадывались в нем черты того самого демона, которого Се Лянь знал, и тем красивее он был.       Когда ему стукнуло семнадцать, он выглядел точь-в-точь как Сань Лан, что однажды встретился принцу на пути в деревню, когда они впервые познакомились. Он был красив, умён и привлекателен, с обворожительной улыбкой и нежным, теплым смехом; в росте он уже догнал Се Ляня и, как принц подозревал, не собирался на этом останавливаться. В общем и целом это был тот же Хуа Чэн, но было и отличие. Его характер. Если раньше демон был мил и вежлив только с Се Лянем, то сейчас это распространялось на всех и каждого. Он вырос добрым и сострадательным, немножко вредным, но это было скорее мило, у него была широкая душа и большое сердце, как у человека, который никогда не знал плохого отношения к себе и сам вырос таким же, не желая зла другим. И не проходило ни дня, чтобы Се Лянь не жалел о том, что у его демона не было такого детства, что ему пришлось пройти через то, что ни одному ребенку не пожелаешь.       Но хотя бы сейчас у Хуа Чэна всё это было, пускай он об этом даже не задумывался.       Наступила весна, восемнадцатая весна, которую Се Лянь встретил в этом портовом городке, приглядывая за судьбой человека, что так ему дорог. Хуа Чэн возмужал и стал ещё краше, так что принцу приходилось вспоминать старые привычки и заново учиться не краснеть, когда он смотрит на чужое привлекательное лицо и светлую улыбку. Было так сложно порой контролировать себя, ведь Хуа Чэн был совсем рядом, так близко, что только руку протяни, но вместе с тем — ужасно далеко, ведь подобного порыва этот Хуа Чэн не понял бы.       Особенно тоскливо стало, когда в один из дней Хуа Чэну потребовалось серьезно с ним поговорить. Се Лянь насторожился, боясь, что опять приключилось что-то плохое, но в этот раз, кажется, Хуа Чэна терзали какие-то мысли, которые он долго не мог решиться открыть кому-то другому. И всё же пришёл он именно к Се Ляню, что не могло не радовать.       На низком столике дымился ароматный чай из смеси трав, но Хуа Чэн не притрагивался к нему, явно настраиваясь на тему разговора. Се Лянь не торопил его, делая медленный глоток и разглядывая юношу напротив, что сидел, как прилежный ученик, с идеальной осанкой и сложенными на коленях руками, а пальцы нервно сжимали ткань штанов. Видя состояние Хуа Чэна, ему, честно говоря, даже стало любопытно, что же так гложет его Сань Лана, что тот никак не может решиться начать разговор.       В конце концов, спустя ещё несколько минут, Хуа Чэн отпивает уже остывший чай и шумно выдыхает, беря себя в руки и заставляя открыть рот.       — Гэгэ, я…я хотел спросить…я не знаю, что мне делать. Я, — сказать это так трудно, так постыдно, что Хуа Чэн позорно запинается уже в который раз. На самом деле он ужасно боится, что Се Лянь в нём разочаруется. Это будет худший результат. — Я знаю, что о подобном говорить не принято, но мне больше не с кем это обсудить.       Се Лянь чуть хмурится, но тут же возвращает спокойное выражение лица, невольно подталкивая Хуа Чэна к разговору. Мягкая уверенность старшего и его располагающая улыбка помогают ему набраться смелости, чтобы наконец произнести то, ради чего он вообще сюда пришел.       — Я не знаю, нормально ли это, но ещё год, может, два назад я понял, что мне…что меня не привлекают девушки, — ну всё. Он это сказал. — Я…я понимаю, что это неправильно, но я не мог рассказать это никому другому, кроме гэгэ. Что мне…что мне делать с этим?       Несмотря на свой рост и крепкую фигуру, сейчас Хуа Чэн кажется маленьким и глядит затравленно, боязно, словно ожидает, что его в любой момент ударят или с позором выгонят вон, предав огласке его постыдные предпочтения.       Но Се Лянь и представить не мог, что именно это мучает его милого Сань Лана. Ах, до чего же очаровательно. Но Се Лянь не позволяет себе глупо улыбаться и радоваться, что даже в этом Хуа Чэн ни капельки не изменился. Он видит подавленное состояние юноши, видит, что тот сидит, как на иголках, и готов сорваться с места в любой момент, и он просто обязан его успокоить.       Се Лянь подаётся вперед, кладя руку на чужие ладони, что всё так же нервно сжимают ткань одеяний, и мягко произносит.       — Всё в порядке, Сань Лан, тебе нечего стыдиться. Я рад, что ты решил рассказать об этом именно мне. Я не буду тебя осуждать и не скажу никому другому.       Хуа Чэн удивленно вскидывает голову, а его прекрасные разноцветные глаза загораются от робкой надежды.       — Но ведь это неправильно…       — Это не имеет значения, Сань Лан, — категорично произносит Се Лянь, не прерывая зрительного контакта. — То, что ты чувствуешь — важно, и ты не должен отказываться от этого или переступать через себя из-за того, что не вписываешься в привычные социальные рамки. Если хочешь знать, я, — он запинается, понимая, что заходит на опасную территорию, но ему просто необходимо успокоить Хуа Чэна. — В своё время я переживал то же потрясение, что и ты.       Глаза Хуа Чэна раскрываются ещё шире, и Се Лянь находит это забавным.       — У меня был возлюбленный. Он относился ко мне, как…как принцу. Он искренне любил меня и старался сделать всё, что было в его силах, чтобы я ни в чём не нуждался. Он заботился обо мне, как никто другой, — Се Лянь и сам не замечает, как на его губы ложится ласковая, но печальная улыбка от мыслей о давно минувших днях. — Сначала я пугался этого чувства, но вскоре понял, что так же люблю его в ответ. Это…было лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь.       На краткий момент повисает тишина, и Се Лянь, погруженный в воспоминания о человеке, что сидит напротив, не замечает, как взгляд Хуа Чэна становится уязвимым и кротким.       — Был? — всё же решается он, видя, как от очевидного намёка Се Лянь невольно вздрагивает.       — Мы…мы больше не можем быть вместе. Сейчас он очень и очень далеко, и я не знаю, вернётся ли когда-то.       — Как он посмел бросить тебя? — в голосе Хуа Чэна – вселенское негодование и злость, и Се Лянь не знает, смеяться ему или плакать, когда юноша ведет себя так знакомо, точь-в-точь как его демон, и от этого на душе только тоскливее.       — Он не хотел этого. Так просто случилось, — размыто объясняет Се Лянь, бездумно касаясь красной нити на пальце. Жест, который Хуа Чэн заметил за ним уже давно, теперь наконец приобрёл смысл.       Се Лянь тосковал по своему возлюбленному и каждый день ждал его.       Хуа Чэн мысленно усмехнулся. Конечно, у такого человека, как Се Лянь, наверняка должен быть кто-то. Просто не может не быть. И с чего только Хуа Чэн решил, что у него вообще есть шанс?       Он и весь этот разговор начал лишь потому, что ещё в шестнадцать, глупой подростковой любовью влюбился в него, а чувства со временем так и не прошли, лишь стали крепче. Хуа Чэн надеялся, что, может быть, сможет хоть как-то намекнуть на них, но теперь понимает, что всё без толку. У Се Ляня уже есть возлюбленный, которого он ждёт уже по меньшей мере восемнадцать лет, и которого вряд ли разлюбит из-за какого-то мальчишки.       Хуа Чэн просто не смеет претендовать на эту роль или хотя бы даже пытаться привлечь внимание Се Ляня. Спасибо и на том, что гэгэ проводит с ним столько времени и всему учит. Это единственное, что Хуа Чэну когда-либо будет уготовано с этим человеком, и он будет полным эгоистом, если попытается заполучить больше.       А так хочется. Хочется, чтобы эти глаза смотрели только на него, эти губы улыбались только ему, а эти руки касались только его.       Но Хуа Чэн не смеет. Сердце Се Ляня принадлежит другому, пусть даже этот человек, что бросил его на столь долгий срок, его совершенно не заслуживает. Хуа Чэн бы никогда его не бросил, всё бы сделал, но не оставил бы Се Ляня одного.       Он знает, что, возможно, даже не будь у него возлюбленного, Се Лянь вряд ли бы хоть когда-нибудь посмотрел на Хуа Чэна в этом свете. Се Лянь явно его старше, сильно старше, даже если так и не сказал, сколько ему лет на самом деле, но Хуа Чэн не слепой и видит, что за всё то время, что они знакомы, Се Лянь вообще не изменился внешне. Кто знает, сколько лет он уже ходит по свету. Хуа Чэн слышал о совершенствующихся, что, можно сказать, победили старость, но Се Лянь — его единственный живой тому пример. Наверняка такому взрослому и повидавшему жизнь человеку не интересен какой-то мальчишка, что случайно прибился к его храму и уговорил обучить совершенствованию.       Пусть так, Се Лянь всё равно верен другому, и Хуа Чэн никогда не признается в своих чувствах. Он не хочет отягощать гэгэ своей глупой влюбленностью.       — Вот оно что, — тихо произносит он, больше никак не комментируя сказанное и закрывая свои эмоции на замок. — Я надеюсь, что вы всё-таки сможете увидеться.       И то, как искренне он это произносит, едва не заставляет Се Ляня позорно разрыдаться. Даже сейчас Хуа Чэн ведёт себя точно так же, как раньше, но Се Лянь не может просто выкрикнуть «Ты! Это ты! Ты тот, кого я люблю», даже если именно этого требует его душа и страдающее от боли сердце. Хуа Чэн его не поймет и, что ещё хуже, может начать чувствовать себя виноватым. О, это он умеет, Се Лянь прекрасно это знает и не хочет давать ему лишнего повода. Хуа Чэну не стоит беспокоиться, не стоит думать, что он что-то сделал не так, раз не может вспомнить его.       — Спасибо, Сань Лан, — только и говорит он, ласково, как когда Хуа Чэн был ещё ребёнком, потрепав его по длинным волосам.       Хуа Чэн улыбается ему, но даже, когда они расходятся, когда проходят дни и недели, он не забывает об этом разговоре, как не забывает и о своих чувствах, что не находят выхода.       Но всё меняется быстро и совершенно кардинальным образом, когда в двадцать два года Хуа Чэн возносится как Бог Удачи.

***

      Он и сам поначалу не понял, что произошло. С самого утра он только и делал, что медитировал и занимался фехтованием, и с каждым разом у него получалось всё лучше и лучше. Лишь перед уходом он задержался у алтаря, складывая ладони в молебном жесте и прикрывая глаза, но, не успел он опомниться, как раздался оглушительный грохот, а в следующее же мгновение он оказался на широком проспекте, отделанном белым камнем, а вокруг него, куда не брось взгляд, возвышались золотые дворцы.       Нет, он, конечно, слышал от Се Ляня, что некоторые боги возносятся при самых обыкновенных обстоятельствах, — даже во сне, — но не думал, что всё настолько буквально.       Он стоял, широко распахнув глаза от удивления и чувствуя, как тело наполняется невиданной доселе мощью, что бурлила под кожей и текла по венам, словно кровь. Каждый вздох казался глубже и сильнее обычного, а от остроты зрения хотелось зажмурить глаза, но Хуа Чэн сдержался.       Вокруг него начали скапливаться люди, — боги, как услужливо подсказывало ему сознание, — они все бросали на него удивленные и недоверчивые взгляды и постоянно перешептывались, но до поры до времени никто не решался заговорить с ним вслух.       Однако все тут же расступились, как по команде, когда к ним подошла женщина в строгом темном платье и с усталым видом на молодом лице. Её брови заинтересованно приподнялись, стоило ей увидеть новоприбывшего бога, но она быстро вернула себе былое хладнокровие и поприветствовала его со всей вежливостью.       — Добро пожаловать в Небесную столицу. Меня зовут Линвэнь, я богиня литературы. Могу я узнать ваше имя?       Взгляд Хуа Чэна мгновение метался из стороны в сторону. Он чувствовал себя не в своей тарелке, когда все так пялились на него, но, должно быть, здесь это обычная практика, так что он решил их проигнорировать.       — Меня зовут Хуа Чэн и, по правде говоря, я не очень понимаю, как здесь оказался, — как можно более нейтрально произносит он, но его слова по какой-то причине вызывают шквал эмоций и подстегивают ещё более бурные переговоры, которые, тем не менее, Линвэнь успешно пресекает строгим взглядом и звучным голосом.       — Ничего страшного, многие не готовы к тому, чтобы стать небожителями, однако это решаем не мы. Пройдемте со мной, я всё вам объясню.       Не имея никакого другого выхода, Хуа Чэн, наконец, двигается с места, только сейчас замечая, что своим появлением создал небольшую воронку на тротуаре, который теперь явно придётся восстанавливать.       — Эй, какого черта он тут делает?       — Что это вообще значит, разве он…       Чуткий слух Хуа Чэна улавливает чужие шепотки, но, стоит ему развернуться, как они тут же умолкают, оставляя его без ответов. Как странно. Честно говоря, он хочет обратно. Дома всегда было так спокойно, а здесь творится какая-то неразбериха, что аж голова болит.       Интересно, как отреагирует Се Лянь на его вознесение? Будет ли он рад за него? Почему-то Хуа Чэн уверен, что да, ведь он сам учил его совершенствованию. Что он будет чувствовать, когда поймет, что его ученик смог стать небожителем? Ему не терпится узнать.       А пока он тихо следует за Линвэнь, с пущим интересном разглядывая дорогие и величественные постройки, роскошные сады с небольшими прудами, в которых плещутся карпы, высокую башню-колокол, чей звон, наверное, мог бы разбудить Небеса. Но больше всего его удивляет то, как по-другому ощущается это место. Словно сам воздух пропитан энергией. Удивительное место, даже несмотря на его, казалось, не совсем дружелюбных обитателей.       — С этого дня вы являетесь небожителем, а значит, на вас возлагается ряд обязанностей, которые необходимо выполнять. Срок жизни и сила небожителей зависят от их последователей, и, чем быстрее вы их соберете и чем ответственнее будете подходить к своей работе, тем сильнее вы станете и тем дольше проживете, вплоть до тысячелетия, а то и больше, — начинает своё объяснение Линвэнь, степенным шагом ведя новоприбывшего бога в свой дворец.       Хуа Чэн хмыкает, согласно кивая. Условия ему давно известны, так что ничего нового он для себя не услышал, хотя один вопрос у него всё же остался.              — Эм, госпожа Линвэнь?       — Я вас слушаю.       — Вы не сказали, каким богом я стал, — немного неловко намекает Хуа Чэн, и от него не укрывается странный взгляд, брошенный на него женщиной. Словно она удивлена его поведением. Или в принципе удивлена тому, что видит его, но, в отличие от тех остолопов, хорошо это скрывает.       Она достаёт из рукава своих одеяний свиток, раскрывая его и показывая Хуа Чэну. Мгновение ничего не происходит, но вдруг на его глазах чернила сами начинают появляться на пергаменте, складываясь в точные иероглифы, увидев которые Хуа Чэн едва не рассмеялся вслух.       На некогда пустом свитке было четко выведено «Бог Удачи».       А ведь это именно то, о чём однажды в шутку сказал ему Се Лянь. Что он может стать Богом Удачи. И, вы посмотрите, это действительно случилось. Хуа Чэну не терпелось рассказать ему об этом.       — Что ж, поздравляю. Очень удачная должность, — намеренно или нет произнесла Линвэнь, складывая свиток.       — Почему?       — Бог Удачи — довольно размытый концепт. Небожитель с таким статусом не отвечает ни за что и за всё одновременно, потому что люди молятся об удаче в самые разные моменты своей жизни. Таким образом, последователей у вас всегда будет в избытке.       Что ж, действительно удачно.       — Сейчас нужно уладить несколько формальностей, после чего вы сможете приступить к своим обязанностям. Ваш дворец отстроят к завтрашнему утру, так что пока-       — Сань Лан!       Не успел Хуа Чэн спросить, о каком дворце речь, и не успела Линвэнь договорить, как на тихой улице раздаётся чужой звонкий голос, мгновенно заставив Хуа Чэна замереть на месте, не в силах даже обернуться.       Это не возможно. Как Се Лянь смог попасть сюда? Да, он был в храме в тот момент, когда Хуа Чэн из него исчез, но его же не могло притянуть за ним? Да и другие небожители бы заметили.       Что происходит?       — Ваше Высочество, — Линвэнь приветственно кланяется, а Хуа Чэн, кажется, готов провалиться под землю от шока.       Она только что назвала человека, которого он знает всю жизнь, который учил его и играл с ним «Его Высочеством»? Это просто не может быть правдой.       — Ах, приветствую, Линвэнь, — немного неловко смеётся Се Лянь, почесывая затылок. — Можно я украду его у тебя на время? Нам надо поговорить.       Женщина вздыхает, явно не удивленная тем, что её работу снова прерывают, но не говорит и слова против, кивая и уходя в свой дворец, оставляя Хуа Чэна наедине с человеком, которого, как оказалось, он никогда и не знал по-настоящему.       — Эм, Сань Лан, привет, — Се Лянь подходит ближе, неловко улыбается, а его взгляд бегает туда-сюда. — Ты так неожиданно вознесся, что я сначала испугался, а потом обрадовался. Я очень горжусь тобой, Сань Лан.       Видно, что Се Лянь нервничает, но мозг Хуа Чэна это игнорирует.       — Так ты бог?       Се Лянь вздрагивает от резкого вопроса, но ему больше некуда деваться.       — Да.       — Та женщина назвала тебя «Ваше Высочество». Ты…ты Наследный принц Сяньлэ?       — Да.       Этот ответ — как гвозди в крышку гроба, прибивают Хуа Чэна к земле своим откровением.       — Я молился тебе.       — Да, Сань Лан.       — Ты слышал.       — Каждое слово. И…для меня не было ничего ценнее этих молитв, — со всей искренностью произносит Се Лянь, наблюдая шокированное лицо юноши напротив.       Которое Хуа Чэн тут же прячет в ладонях, а от стыда с губ срывается мученический стон.       — Боже, как же стыдно. Я ведь столько всего наговорил… — щеки окрашивает стыдливый румянец, и Хуа Чэн не представляет, как теперь будет смотреть Се Ляню в глаза.       — Нет, Сань Лан, что ты! — тут же одергивает его принц, кладя ладони на широкие плечи, обтянутые красными тканями одежд. — Я был рад слышать тебя каждый раз. Каждая твоя молитва была словно мёд на душу, правда. Я… — он улыбается, вспоминая теплые слова мальчишки, что впервые молился в его храме. — Я всегда поражался тому, как много в твоём сердце доброты и заботы к совершенно незнакомому тебе человеку. Мне было очень приятно их слышать, Сань Лан.       Его голос мягок и нежен, как и всегда, и Хуа Чэн, не выдержав таких откровений, всё же отнимает ладони от лица, из-под веера ресниц глядя на Се Ляня. Нет, на Бога Войны, сильнейшего бога, что больше двадцати лет провел рядом с ним под одной крышей.       Это всё ещё не укладывается у него в голове.       — Но тогда, Ваше Высочество…       — Нет, Сань Лан. Просто…для тебя просто «гэгэ», — улыбается принц, и Хуа Чэн готов вновь возносить ему молитвы.       — Гэгэ, в таком случае я не понимаю, почему ты всё это время работал в том храме?       — Ах, это, — Се Лянь посмеивается, отводя взгляд и пряча реальную причину за правдоподобным вымыслом. — На самом деле это уже не первый раз, когда я живу и работаю в собственном храме. Так мне намного проще находить тех, кому может потребоваться помощь.       Добродетельный, как и всегда. Характер Се Ляня ничуть не изменился с раскрытием его личности. Однако последние слова принца натолкнули Хуа Чэна на новые мысли.       — Подожди, тогда получается, — он шумно выдыхает, пораженно глядя на Се Ляня. — Это ты вылечил мою мать. Я молился тебе о её здоровье, ты…ты спас ей жизнь просто потому, что я попросил.       На глаза Хуа Чэна против воли наворачиваются слёзы, когда он наконец понимает, как много для него сделал небожитель, просто потому, что ему приглянулся мальчишка из портового городка. Именно он оставлял на его окне маленькие цветочки после того, как Хуа Чэн ему молился, именно он оставил тот белый цветок у его подушки в ночь, когда его мать резко пошла на поправку. Всё это был Се Лянь.       Сердце Хуа Чэна наполняется искренней благодарностью, которую он не знает, как выразить, но Се Лянь смотрит на него с такой добротой, что все слова встают поперек горла.       — Разве я мог оставить своего самого преданного верующего? — с улыбкой и невинным подразниваем спрашивает он, а Хуа Чэн едва сдерживает порыв упасть на колени и разрыдаться. О нём так заботились всё это время, а он даже не подозревал. Он не знает, как, но обязан отплатить Се Ляню за его доброту. — Ах, точно. Если честно, то в этом не только моя заслуга.       Хуа Чэн удивленно вздергивает бровь, и Се Ляню приходится приложить все усилия, чтобы не рассмеяться от собственной шалости.       — Что гэгэ имеет в виду?       — Мм, видишь ли, я услышал твою просьбу, однако медицинских познаний у меня немного, так что я попросил другого бога мне помочь. Так что, когда пересечешься с генералом Сюаньчженем, обязательно поблагодари его, ладно?       Ох, Се Лянь уже мечтает увидеть лицо Му Цина, когда Хуа Чэн предстанет перед ним и поклонится в знак благодарности. Эта маленькая шалость определенно того стоит.       Хуа Чэн глупо моргает, переваривая ту мысль, что на его молитву ответило аж два бога, и не устаёт поражаться доброте Се Ляня.       — Хорошо, гэгэ. Я никогда не забуду то, что вы для меня сделали.       Се Лянь улыбается, облегченно выдыхая и едва сдерживая свою радость от того, что Хуа Чэн-таки смог вознестись. Стоило ему услышать знакомый гул, а после увидеть яркий столб света, что пробил крышу храма насквозь, как он тут же поспешил в Небесную столицу, чтобы наконец признаться Хуа Чэну в своём небольшом обмане.       И, боги свидетели, как же он гордится им. Хуа Чэн всегда был выдающейся личностью, особенно в прошлой жизни, но даже в этой он не отстаёт и смог вознестись без каких-то значимых дел и подвигов. Это ли не его природная удача?       — Кстати, Сань Лан, — вдруг заговаривает Се Лянь, пока они медленно прогуливаются по улочкам столицы, выходя на небольшой мостик, перекинутый через тихую речку. — А кем ты вознёсся?       Хуа Чэн ухмыляется, а его походка становится чуть более пружинистой.       — Тем, кем мне пророчил гэгэ несколько лет назад. Богом Удачи.       Се Лянь ахает, во все глаза глядя на новоиспеченного бога, и не может скрыть своей радости.       — Сань Лан, я так горжусь тобой, — тихо, но искренне произносит он, стараясь сдержать слезы от нахлынувших эмоций. — Я…я счастлив знать, что ещё долго не расстанусь с тобой.       Он даёт волю чувствам, бросаясь запутанными словами и двусмысленными фразами, повергая Хуа Чэна в легкое недоумение.       — Я тоже рад этому, гэгэ.       Пускай и по совсем другой причине. Но Се Ляню этого знать не стоит. То, что Хуа Чэн теперь такой же долгожитель, как и Се Лянь, не даёт ему никакой возможности заполучить его сердце. Так что ему придется всё так же довольствоваться лишь общением и совместным времяпровождением, пока не вернётся возлюбленный принца, и тогда Се Лянь наверняка о нём и вовсе позабудет. На его месте, если бы Хуа Чэн спустя столько лет встретился с тем, чей образ занимает все его мысли, то ближайшие десятилетия он бы не расстался с ним ни на минуту, забыв обо всех и каждом.       Вот только его любовь здесь, прямо перед ним, и в то же время так далеко, что и не дотянуться.