Исправляя встречу, покрывая руку

Неизмеримое количество усилий ушло у него на то, чтобы сделать только то, что он пообещал, то есть просто пойти за средствами, которые помогли бы очистить и распутать волосы Его Высочества. Огромным было желание немного отсрочить это. Ненадолго, не больше, чем длится тления одной или двух палочек благовония. Достаточно для того, чтобы посетить это ничтожество, которое было у него в заточении.  А как же он мог этого не хотеть? Каждое мгновение, которое этому человеку дозволено было проводить в хоть каком-то покое было невыносимо. Каждое из этих мгновений Хуа Чену, казалось, что его взяли плотной хваткой и оставили вертеться над полыхающим костром. И чем больше времени он проводил рядом со своим божеством, тем сильнее становилось это чувство. Как он мог его игнорировать после того, как ему пришлось слушать как его божество просто намекало на то, что с ним сотворили? После того как он сказал, что он слишком грязен для того, чтобы Хуа Чен мог к нему прикасаться? Как будто это не было для Хуа Чена одной из наивысших привилегий, которые он посмел себе представлять. Как будто бы каждая клеточка кожи Хуа Чена не начинала петь от каждого малейшего соприкосновений их с друг другом в тот день.  Хуа Чен знал, что означало быть грязным. И он направит эти знания против каждого, кто посмеет осквернить его божество. На каждого, кто посмел вызывать такие мысли у его бога. На каждого, кто посчитает себя имеющим право оставлять столь глубокий вред его разуму и телу. Потому что каждое мгновение, проведённое рядом с божеством, открывало Хуа Чену глаза на столь глубокие раны, которые как будто вырезали на теле и разуме его бога. Нести Его Высочество внутрь Дворца Блаженства, даже не пользуясь помощью игральных костей, было абсолютно душераздирающе. Он просыпался урывками, каждый такой момент наполнен был муками и попытками вырваться из его рук, без какого-либо осознания происходящего вокруг него. Хуа Чен не знал было ли отсутствие осознанности к лучшему или нет. Он только мог надеяться на то, что Его Высочество не вспомнит эти события. Потому что быть тем, кто удерживал его божество, пока тот напуган и пытался вырваться из его хватки было одним из наихудших вещей, которые Хуа Чен пережил в своей долгой жизни.  Только после того, как Хуа Чен уложил его в кровать, которая дожидалась его на протяжении десятков (на самом деле, даже сотен) лет, он расслабился достаточно для того, чтобы погрузится в сон. Его истощённое тело, наконец, находилось в подходящий для этого обстановке. Заманчиво было желание использовать время, которое Его Высочество проводит во сне, чтобы могучим штормом явиться в камеру, где держали человека и разорвать того на куски. Он знал, что Инь Юй в точности соблюдал его приказ, когда заключал того под стражу, но ему не хватало определенной изобретательности, которой у Хуа Чена было в избытке и он с радостью бы ее применил. Боль и страх, в которых находился сейчас человек не шли с тем, что он задумывал ни в какое сравнение. Ему хотелось пойти туда и нарушить его обыденный покой. Показать смертному как ощущались настоящие мучения, показать, как выглядел гнев, настаивающийся восемьсот лет. Но он не пошел. Не пока Его Высочество отсыпался, и не пока он ходил за средствами для волос.  Потому что в тот момент, представлять себя занимающимся этим, представлять как он надевает ужасающее обличье которое бы заставляло смертного варится в собственных кошмарах, также означало представлять как Се Лянь просыпается пока его нет рядом. Один, в незнакомой постели, будучи только что выигранным Князем демонов как домашний скот.  Это было столь немыслимо, что Хуа Чену пришлось заставить себя проглотить эти желания, как желчь и вместо этого размышлять над тем, какой облик ему стоит принять, когда Его Высочество проснется. Он не прикладывал никаких усилий к тому облику, который был на нем в Игорном доме, и он был уверен в том, что после всех этих ужасающих мучений, которые там случились, у Его Высочества будут только плохие ассоциации об этом облике. Кто мог бы находится рядом с монстром, который удерживал тебя и пытал? Так что это означало, что Хуа Чен должен был исчезнуть из поля зрения Се Ляня и его место займет Сань Лан. Слуга, который был бы просто глашатаем далекого Хуа Чена, служил бы его божеству и восполнял бы его нужды.  Это, конечно же, продлилось около двух часов. Даже меньше, если брать в учет то, что его божество решило позволить ему сохранить это притворство, не раскрывая того, что он сразу же его раскусил.  Его бог был слишком хорош. Слишком милосерден. Каким-нибудь образом Хуа Чен найдет способ должным образом раскаяться во всем том, что он сделал за прошедший день, который следовал за его вековыми поражениями, но до этого момента ему стоит сконцентрироваться на самых быстрых способах того, чтобы привести его бога в расслабленное состояние и способствовать его выздоровлению.  Подвергать человека пыткам до тех пор, пока тот не захотел бы сам задушить себя своими же кишками не способствует достижению ни одной из этих целей.  Но это, несомненно, заставило бы Хуа Чена чувствовать себя лучше.  Однако этому всему придётся подождать, потому что сейчас у него была священная обязанность.  Он собрал тазы, масла, мыла, щетки и расчески, и поспешил вернуться как можно скорее. Даже с его бабочками, внимательно следящими за вещами, весь сегодняшний день был слишком волнующим для того, чтобы Хуа Чен мог спокойно себя чувствовать, оставляя его божество на дольше чем это было необходимо. Иррационально, он ожидал что тот растворится как сон, исчезнет и оставит после себя только осознания того, что Хуа Чен снова опоздал.  Когда он вернулся, Его Высочество уже его ждал. Сидя на коленях.  Внутри него была битва эмоций и он с трудом смог удержать их внутри и не отобразившимися на его лице. (Он чертовски устал смотреть на его бога на коленях) Се Лянь сидел на коленях на подушке перед кроватью, очевидно с намерениями того, чтобы Хуа Чен сел позади него для лучшего доступа к его волосам. Это было резонно.  Практично и разумно, прямо как его божество. И Хуа Чен скорее развеет свой прах, чем позволит этому продолжатся.  “Тебе будет неудобно продолжать так сидеть,” - сказал он сразу же как зашел в комнату, незамедлительно засуетился, чтобы передвинуть стул с низким сидением на середину комнаты от стены. “Ты сам сказал, что на это уйдет много времени.” Се Лянь поднял на него взгляд.  “Но, если я сяду здесь Сань Лану придется все время стоять. Наверняка это будет более неудобно для тебя, чем для меня оставаться на коленях?”  Хуа Чен был категорически уверен в том, что для него будет вызывать больше дискомфорта. Если бы это не было ужасно неуместно, он бы уже подхватил Се Ляня с земли и унес бы его куда-нибудь, где ему было бы удобно сидеть. Или может быть он оставил бы его у себя на руках до бесконечности. Он был уверен, что мог бы придумать как сделать это удобным для Его Высочества.  “Все совсем не так, я привык быть на ногах.” - сказал он вместо этого, с учетом того, что это бы с меньшей вероятностью напугало бы Се Ляня.  “Я привык быть на коленях,” - парировал Се Лянь.  Хуа Чен мог видеть ту секунду, когда он осознал произнесенные им слова, потому что его лицо внезапно перекосило и его взгляд приобрел такой напряженный и отреченный вид. Так будто бы он смотрел на что-то, что Хуа Чен не мог увидеть. Это вызывало у Хуа Чена желание броситься перед Се Лянем и защитить его от какой бы то ни было незримой опасности, надвигающейся на него. Или может быть просто смотреть ему в глаза пока он бы не упал прямо в них и мог бы сразится с любыми монстрами посмевшими вонзить свои клыки в его разум.  И с учетом того, что он не мог сделать ни одну из этих вещей, вместо этого он произнес: “Гэгэ, этот человек становится дерганым если ему приходится сидеть смирно. Пожалуйста, не заставляй меня. Я, несомненно, буду ерзать все время, и я могу привести твои волосы в еще больший беспорядок. Прошу позволь этому человеку стоять.”  Се Лянь моргнул, его взгляд вновь сосредотачивался на Хуа Чене (что было лучшим чувством во вселенной, но также казалось будто его сжигают заживо в пылком центре горы Тунлу). Его божество направил в его сторону слабую улыбку. “Сань Лан должно быть был ужасным учеником раз он не может усидеть на месте.” “Ужаснейшим,” - согласился Хуа Чен, пока он внутренне радовался тому, что Се Лянь поднялся и двинулся к стулу, вместо того чтобы оставаться на коленях.  Он не пропустил тот момент, когда Его Высочество почти упал пока поднимался с колен, снова охваченный приступами головокружения. Оно, казалось бы, не беспокоит его, когда он садился, по крайней мере Хуа Чен этого не увидел. Выглядело так, будто бы у него не возникало проблем при еде или питье, но оно всегда поражало его, когда он вставал, и сам процесс ходьбы тоже, казалось, имел постоянную проблему в виде головокружения. Он хотел подойти и помочь ему твердо стоять на ногах, но Его Высочество не приветствовал прикосновения, по крайней мере частые. Вполне обоснованная реакция. Хуа Чен никогда бы не посмел и подумать насильно заставлять его божество находится рядом с ним.  Но сейчас его присутствие в комнате было оправданным и ожидаемым. Его бог сидел тут, в комнате, которую он для него построил, доверяя Хуа Чену, Князю демонов, который признался в том, что уничтожил тридцать три небожителя. Позволяя ему стоять у него за спиной и запускать пальцы в его волосы.  Он чувствовал себя ближе к божественности чем те короткие мгновения его нелепого вознесения.  “Если на это будет уходить слишком много времени или ты осознаешь, что это безнадежный случай можешь сдаться,” - сказал Се Лянь после того, как уселся, пока Хуа Чен располагал принесенные средства на стол рядом с ним. “Просто обрежь их когда поймешь, что это трата времени.” Хуа Чен ни за что бы так не поступил. Уже было множество несчитанных ситуаций, в которых он не сумел спасти своего бога, но это, в независимости от того, как незначительно это могло быть, не будет одной из них. И с этими мыслями он приступил как работе. Он даже не стал утруждать себя начиная с расчёски, вместо этого он передвинул высокий постамент, на котором ранее располагалась ваза, так чтобы он стоял позади Се Ляня и расположил на нем таз с водой. Он попросил Се Ляня откинутся на спинку стула, чтобы он мог начать наносить мыло своими пальцами на толстые колтуны на его волосах. Се Лянь просто вздохнул, этим звукам показывая, что уже настроен на провал этой затеи.  Этого нельзя было допускать, так что Хуа Чен начал говорить. Он не просто так победил больше дюжины богов литературы в дебатах. Он знал, что был прекрасным собеседником. Так что он продолжил ту тему, которую они недавно обсуждали, о книгах, расспрашивая о том какие навязывали Се Ляню в юности. Расспрашивая о том какие, были хорошо написанными и с нетерпением делился своими мыслями, когда это были книги, которые он тоже прочел. Его приводили в восхищение описания прочих книг, которые давал Се Лянь. Они вступили в обсуждение этики одного из текстов, с которым оба были знакомы. Хуа Чену даже удалось заставить Се Ляня засмеяться, когда он пустился в длительный монолог о избыточности другого текста, о котором Се Лянь признался, что тот всегда вгонял его в дрему.  К тому моменту, Хуа Чен слил и заново наполнил таз водой во время трех разных моментов, но вода больше не становилась мгновенно мутной, и он начал разделять волосы на несколько отдельных участков вместо одного большого колтуна.  Когда он разделил их небольшие управляемые сегменты, он начал с масел и гребешка с самыми широкими зубчиками, начиная расчесывать с самого низа. Он держал волосы в надежной хватке, чтобы убедится в том, что он не дергает Се Ляня за скальп и начал потихоньку распутывать узлы. Пока он занимался этим, он продолжал узнавать какой тип книг мог бы заинтересовать Се Ляня сейчас, чтобы он мог составить у себя в голове список вещей которые он должен будет принести ему в комнату. К этому моменту Се Лянь начал опускаться все ниже и ниже на стуле и его глаза становились все тяжелее, но он игриво продолжал разговор, хотя он и умолял перейти на менее литературные темы, утверждая, что это было слишком сложной для размышлений темой сейчас. Вместо нее Хуа Чен начал расспрашивать его что ему нравилось делать вместо чтения, когда его не мучали его учителя. Се Лянь с трепетом говорил о ранних годах его самосовершенствования, и о играх, в которые он играл со своими друзьями в детстве. Он очень аккуратно обходил все имена или события, которые могли быть узнаваемыми. В это же время Хуа Чен, внимательно следил за тем, чтобы усмешки не были слышны каждый раз когда звучали намеки на Генерала Подметалу и Генерала Большого Члена.  Се Лянь после этого тоже начал расспрашивал Хуа Чена о его детстве, и он отвечал парой обобщенных фраз, но они оба, казалось бы, были рады оставить прошлое позади после этого.  К этому моменту один из колтунов был разработан в отдельные пряди. Это все еще не было идеальным результатом, но он мог проводить по нему гребешком с широкими зубчиками от корней до кончиков почти без препятствий.  Очевидно, пытаясь подобрать тему, которая не была бы такой унылой как разговоры о прошлом, Се Лянь спросил его о Призрачном городе. “Гэгэ уже видел его. Он не будет казаться лучше после более длительного нахождения там,” - усмехнулся Хуа Чен, пока начинал работать над следующим колтуном.  “Я немногое помню о нем…моя память очень плоха, и я был…Я был чрезвычайно оглушен. Я не мог разобрать ничего кроме шума и запахов.” “Шумный и зловонный это уместное описание для него,” - сказал Хуа Чен, чтобы не позволять себе задумываться над тем, что это могло значить для Се Ляня. В каком состоянии он должен был находится, чтобы не запомнить город. Какие бы слухи не ходили о Призрачном городе, но всегда оставлял неизгладимое впечатление. “Так это ведь твой город, не так ли? У него должны быть какие-то позитивные качества если Сань Лан решил взять его под свое крыло. Я хотел бы понять это.”  Так что Хуа Чен попытался описать Призрачный город. Он фокусировал внимание на описаниях и историях о его жителях, которые он думал могли бы заставить Его Высочество смеяться. С учетом того, что у города не было благодетелей о которых он мог бы поведать. К тому времени как закончил работу над вторым колтуном, у него уже начинали закачиваться истории, которые он мог бы поведать о своем помойном городе. Но в то время поздний час взял свое и Се Лянь крепко уснул на стуле. Он вернул большую часть бабочек назад под нарукавники, оставляя достаточно света в его рабочей зоне и для того, чтобы удостоверится в том, что когда Се Лянь проснется он не будет находится в темноте. Затем он полностью погрузился в работу.  Проводя расческой раз за разом Хуа Чен, задумывался о том, что впервые за восемьсот лет он действительно понимает значение поклонения. Какими же жалкими были людишки, которые становились на колени и склоняли свои головы перед любым ничего не стоящим мусором, который они решали восхвалять на Небесах. То было бесполезными тягами к зрелищности и унижениям, глупая незаслуженная борьба за власть. Это же было поклонением, в этом была цель, просто стоять в именно этом месте, где он был нужен и делать именно то, что ему нужно было делать, пока его божество отдыхает.  После всего через что он прошел, после всего через что сам Хуа Чен его заставил пройти за эти пару дней, факт того, что Его Высочество чувствовал себя достаточно безопасно чтобы заснуть с Хуа Ченом у себя за спиной был достаточен для того, чтобы ему хотелось упасть на колени в рапсодии. Никогда он еще не чувствовал себя так прекрасно.  К тому времени как наступил рассвет, не оставалось ни единого узелка на волосах, и он аккуратно поливал каждую прядь рисовой водой пока он не становилась гладкой и лощеной. После того как он закончил с этим, он взял изысканную пару ножниц и срезал волосы по нижнему краю, убирая мертвые и потрепанные кончики, чтобы волосы снова лежали ровно и аккуратно, так же как они были, когда мир признавал в нем Его Королевское Высочество, Угодившее Богам. Затем он взял самый лучший гребешок и бутыль с пермитиновым маслом и снова погрузился с головой в этот процесс. В этот раз он начинал от корней и аккуратно распределял масло по волосам, пристально высматривая какие еще места требуют его внимания.  И только после того, как он закончил этот процесс и с огромной неохотой признал что расчесывание волос больше не служит никакой цели кроме как его личного жадного наслаждения тем как шелково проходят волосы его бога между пальцами, Се Лянь начал просыпаться. Он дернулся, застонал и поднял свою руку чтобы растереть, несомненно, затекшую к этому времени шею.  Сань Лан сделал шаг назад и тихо поприветствовал его, не желая напугать Его Высочество пока тот все еще был сонным. “Хмм? Ох! Сань Лан! Я уснул?” Он звучал так пораженным этим фактом, как будто бы он только что задремал, что Хуа Чен был полностью очарован этим. Как хоть кто-то мог противостоять его божеству, когда он был в таком состоянии? Хуа Чен предпочел бы быть единственным кто мог бы видеть его в таком состоянии. (Когда Хуа Чен думал о том, кто раньше видел его бога спящим, кто раньше просыпался с ним и как он сделал так… Эти мысли Хуа Чену необходимо было удерживать на самом дне ямы гнева, который питал его основание. Но он пообещал себе, что вернется к ним, как только не будет в благословенном присутствии сонного взгляда его божества.)  “Эх. Гэгэ выглядел таким расслабленным.” - Если он звучит так будто хвастается этим фактом, это от того, что так оно и есть. “Стоит ли мне позвать завтрак, тогда как ты проснулся?” “Завтрак…? Ах, думаю да. Почему…ох! Мои волосы!” - Его руки поднялись к волосам, казалось бы, без какой-либо мысли. Любопытство разгоралось с того момента как он вспомнил почему он уснул в кресле. Хуа Чен ждал с еле сдерживаемым предвкушением пока пальцы Се Ляня проходили через шелковые пряди, которые теперь гладко спадали ему на спину.  Мягчайший вздох полный неверия и трепета. Хуа Чен мог заполнить свои мертвые вены этим звуком, и он бы питал его даже дольше чем любая злоба могла бы.  “Как ты это сделал? Это должно было заняло целую вечность. Я не могу поверить, что уснул…” “Это было мне в удовольствие, гэгэ,” - сказал он предельно искренне. “Хотел бы ты переодеться для завтрака? Инь Юй прибудет с завтраком через пару мгновений.” 

***

В этот раз, уже зная, чего ожидать, Се Лянь не испугался внешнего вида Инь Юй и даже смог поблагодарить того за завтрак и за то, что ему пришлось просыпаться посреди ночи из-за него.   Часть разума Се Ляня, та которая оставалась с ним наблюдая и оценивая пока остальной его разум распадался на осколки вокруг него, задумывалась о том нужно ли ему волноваться об Инь Юи. В конце концов, одной ситуацией было привыкать к присутствию Хуа Чена и принимать тот факт, что он не представляет для него опасности. Скорее всего. Совершено другой ситуацией было осознание что есть другой, свободный в передвижениях человек, затаившийся в стенах поместья. Это приводило его в замешательство. Он пытался напомнить себе, что в таком поместье, особенно учитывая, что его владелец носил титулы сразу и градоначальника, и князя демонов, должно быть намного больше людей которые им занимаются. Здесь должны быть множество различных слуг, работающих по всему поместью, движущихся тише тени и скрытых от глаз Се Ляня. Это вызывало у него в голове вопросы о том, кто еще мог входить в эту комнату, кроме их троих. Если они были демонами, то дверь может не быть для них значительно преградой.  “О чем задумался, гэгэ?” - Спросил Хуа Чен с другого конца стола.  Се Лянь положил на стол миску с рисовой кашей, из которой он пил и сказал, “Я думал о том что хотел бы посетить сад Сань Лана сегодня, если ты будешь не против.” Хуа Чен выглядел довольным этим заявлением, и остаток завтрака прошел очень быстро. К счастью, после поглощения столь большого количества еды в полночь, этой трапезе позволили оставаться достаточно простой. Тут был легкий чай, рисовая каша с кусочками курицы и тарелка с фруктами. Се Лянь убедил себя поесть, потому что он понимал важность приучения своего организма к еде, но ел он все-таки скудно. Две трапезы находящиеся так близко стали для него роскошью, и как с это бывает с любой роскошью, к которой человек не привык, она чувствовалась чрезмерным баловством и слишком расточительной.  Действительно после единственной миски рисовой каши, он уже начал чувствовать легкую тошноту. Что было далекой от идеала ситуацией, когда он осознал, что попросив увидеть сад он обрек себя на неизбежно длительную ходьбу до него.  Хуа Чен учтиво составил грязную посуду назад на поднос, чтобы он мог притворяться, что не наблюдает пристально за тем, как встает Се Лянь. И дело не в слабости его тела (несмотря на то что оно было недокормленным и запущенным, у него были ситуации и похуже на протяжении лет), но каждое изменение высоты неизбежно заставляло мир крутится вокруг него.  В некотором смысле, иметь дело со слабыми ногами было бы намного легче чем со слабым разумом. Он оставался, по крайней мере в своем сердце, богом войны и мог справится с восстановлением тела, которое было в полном запустении. Он уже проходил через это после его первого изгнания, когда ему пришлось заново учится что значит быть смертным после короткого времени, проведенного в Небесных Чертогах. Он уже проходил через это когда выбрался из гроба и все его тело мало отличалось от настоящего трупа.  Это был изнурительный процесс, заново приучать свое тело к движению и восстанавливать мышцы, которые были, казалось бы, выедены как сухое дерево.  В этот раз тело было согласно, это разум оказался предателем, который настаивал на непонимании мира и это давало ему совершенно новый вид разочарования. Но он перенес гвоздь и перенес заключение, и теперь это все было позади. Как и множество раз до этого он продержался дольше чем его мучения. Так что теперь он перенесет и восстановление. И то, что он был в такой приятной компании в начале этого процесса наполнял его надеждой. И все же, он глубоко вздохнул пока его разум медленно расставлял по местам стены и пол с высоты его роста и все проходило в статичное положение. Все еще оставалось надвигающееся чувство тошноты, которое заставляло его ощущать рисовую кашу в его желудке как болотную грязь, но пока что это было терпимо. “Готов идти?” - спросил Хуа Чен, на что Се Лянь ответил согласием. У него ушло пять шагов на то, чтобы осознать, что это будет даже сложнее чем он представлял, и еще семь чтобы Се Лянь понял, что возможно это было ошибкой.  Конечно же он уже ходил раньше. В ванные комнаты и обратно и так же от кровати до стола. Он знал, что тошнота все еще будет проблемой (особенно после крайне неудачного происшествия в ванной), но каким-то образом он ожидал что она будет ослабевать если он просто продолжит идти, так же как она проходила, когда он подольше стоял или сидел на одном месте. Вместо этого, каждый шаг уничтожал баланс окружающего мира и прежде, чем его разум мог привести его в порядок, следующий шаг сбивал его с курса еще больше.  Се Лянь замедлился и оперся рукой о стену коридора.  “Гэгэ?” “Я в порядке,” - сказал Се Лянь, заставляя свои ноги двигаться дальше.  Наличие стены под его рукой помогало. Таким образом, вне зависимости от того какие фокусы выкидывал его разум он мог подтвердить, что была хотя бы одна вещь, которая оставалась стабильной и неподвижной.  Се Лянь заметил, как Хуа Чен изменяет скорость своей ходьбы чтобы та совпадала с медленными ковыляниями Се Ляня, но решил никак не комментировать это. Се Лянь ему ободряюще улыбнулся, побуждая Хуа Чена начать рассказывать ему о разных видах растений, которые можно было найти в его саду. Оказывается, Хуа Чен довольно много путешествовал и часто возвращался с новыми цветами со всех трех миров.  Это было тем, что Се Лянь мог сделать.  Он мог это сделать. Он перенес намного более страшные вещи чем какая-то тошнота. Более того, большая часть агонии которую он недавно перенес происходила с присутствием тошноты, так что это должно быть ничем в сравнении с ней. И какое значение имели незначительные унижения? Се Лянь не стыдился таких вещей. Нужно признать, что его атлетичность всегда была одной из вещей, которыми он гордился, в независимости от того, что еще могло измениться, но не было преступления в том, чтобы быть медленным или неустойчивым.  Конечно же, оставаться медленным и неустойчивым было для него проклятием пока он был в избушке.  Не требовалось много усилий чтобы одолеть того, кому становилось плохо, от того, что он просто встает или того, кто становился настолько оглушенным запахами и светом, что ему приходилось падать на пол.  Он снова задумался о невидимых слугах, которые почти точно должны были наполнять эти стены. Он не чувствовал их присутствия сейчас, но кто знал, где они были сейчас и чем они занимались. И с учетом того, что они были демонами, он может даже не увидеть их, пока не станет слишком поздно. Но они будут способны заметить его, шаткого и дезориентированного.   По его шее легонько провели пальцем, и Се Лянь подскочил.  Этот прыжок моментально взяли те крохи баланса, которые были у Се Ляня и разбили их вдребезги. Ему пришлось полностью остановиться и закрыть глаза и в этот же момент пришло осознание смехотворности этой ситуации. Его никто не трогал, это просто был ветер из открытого окна, мимо которого они прошли.  Речь Хуа Чена затихла, от того, что он не знал, что было бы лучше продолжать говорить как будто ничего не произошло или направить внимание на приступ Се Ляня. Се Лянь хотел сказать ему продолжать говорить, но слова были потеряны в извилистом лабиринте, который соединял его разум с телом. Даже с плотно закрытыми глазами мир вокруг него продолжал закручивался. На самом деле, с закрытыми глаза и сквозняком идущем из окна он находил себя во все более и более запутанном состоянии. Ему внезапно было сложно вспомнить снаружи он или внутри. Дошли ли они уже до сада? Или он все еще на дороге к нему? Были ли он в коридорах избушки…или поместья? Были ли они в тихом темном лесу, окруженные корнями и грязью?  Се Лянь опустился ближе к земле, даже не задумываясь об этом и ему моментально стало получше. Огромное разверзнутое пространство немного уменьшилось, и он мог продолжать чувствовать стену у себя сбоку и пол под ногами. Он сел на колени и это помогло еще больше. Он прижал свои ладони и голову к полу и наконец то, наконец то он чувствовал, что снова может дышать. Когда он открыл свои глаза единственное на что он мог смотреть были желобки на деревянном полу. Они были прямыми ровными линиями и Се Лянь удерживал взгляд на них пока его мир не стал вновь состоять из прямых линий.  Серьезно, когда стыд снова пришел в его жизнь? Это было уже слишком. Это было бы легче переносить без такого чувства, но каким-то образом он понял, что сожалеет о том, что Хуа Чену пришлось это видеть. Как он, жалко съежившись лежал на полу.  Хуа Чен однако выглядел спокойно или, по крайней мере, не осуждающе. “Стоит ли нам вернутся в комнату, гэгэ?” Он мог бы сдаться сейчас и уползти в безопасную неподвижную кровать. Но вот так съежился на полу, пока его чистые и не спутанные волосы закрывали ему лицо, он вспоминал что хорошие моменты оставались в жизни, пока ты был готов прикладывать для них усилия. И он так хотел вновь испытывать хорошие моменты. Хорошие моменты было так легко достигать с небольшой помощью. Се Лянь медленно сел. Хуа Чен присоединился к нему на полу, сидя на коленях сохраняя между ними расстояние, но так чтобы до него можно было достать, вытянув руку. Внезапно это расстояние начало казаться ему так ужасно далеким. “Я в порядке, но…” Как это объяснить? Он только намекал на ситуацию ранее. “...Мне сложно уследить за вещами, когда я стою. Я могу видеть все, но не уверен, что воспринимаю информацию достаточно быстро. Находится так высоко от земли заставляет меня чувствовать себя неустойчиво, и ходьба заставляет меня думать, что я вот-вот упаду. Все движется вокруг меня. Это вызывает головокружение.” “И это….новая проблема?” - он осторожно узнавал у Се Ляня было ли так когда он был у Человека или же это было последствием того что вынули гвоздь. “Так уже было раньше,” - сказал Се Лянь, потому что он не хотел, чтобы Хуа Чен беспокоился о том какую роль в этом мог сыграть он сам. “Только, что ж, у меня не было причин ходить ранее. Я…Это…Я в основном оставался близко к полу.”  Он мог видеть, как руки Хуа Чена сжимаются в кулак, но это никак не повлияло на спокойный тон в его голосе. “Могу ли я чем-то помочь в этой ситуации?” Выдыхая Се Лянь принял тот факт, что ему придется либо проходить через неловкий процесс просьбы о помощи, либо он потеряет возможность увидеть что-то приятное как сад. По правде говоря, сравнивая их так близко, он понимал какой вариант явно перевешивал. “Мог бы ты помочь мне идти? Держатся за стену помогает, но я подумал, что может быть если я буду держаться за человека рядом с собой, который движется с той же скоростью…” “Конечно могу!” Се Лянь не мог сдержать улыбку в ответ на это, потому что он знал Хуа Чена меньше двух дней и все же он уже знал, что его ответ будет именно таким. Для него было поразительным тот факт, что такой огромным великодушием, которая была у Хуа Чена не пытались постоянно воспользоваться. Хотя если вспоминать Игорный дом, то создается впечатление что у него все под контролем. Пожалуй, он вел себя только с теми людьми в которых он был лично заинтересован.  Хуа Чен сразу же оказался рядом с ним и Се Лянь поднялся с пола с его помощью. Ушло пару минут на то, чтобы понять, как лучше будет исполнить эту задумку, но в конце концов Се Лянь пришел к самому очевидному из вариантом: он уложил свою руку Хуа Чену на локоть и перенес свой вес так чтобы слегка на него опираться. Теперь они выглядели как парочка близких приятелей, которые прогуливаются по рынку. Это было ужасно интимно для двух мужчин которые почти не знают друг друга, но Се Лянь уже привык двигаться вперед через странные извилины и повороты жизни, и это не было для него чем-то слишком странным.  Однако вполне возможно, что у Хуа Чена было другое мнение на этот счет. Се Лянь со временем заметил, что Хуа Чен редко дышал, если только он не вел активную беседу и ему для этого требовался воздух, но как только он начал облокачивается на комфортно крепкую и холодную руку Хуа Чена, он услышал, как тот резко втянул воздух. Был ли вес Се Ляня неудобным? Или это была реакция на близость? Собирался ли он его остановить? Или же он хотел больше расстояния между ними? Он ожидал его реакции, но тот больше ничего не произнес. Так что Се Лянь удобно прижал свое тело к демону.  “Хорошо, я готов попробовать снова.”  И они вновь начали идти. Походка Хуа Чена была ровной и неторопливой. Она была такой же медленной как походка Се Ляня, когда он держался за стену, но он всем видом показывал, что ему некуда торопится и он не хотел ничего большего чем ленивая прогулка через коридоры его поместья. Се Лянь был ему за это очень благодарен.  Это оказалось намного лучшим решением чем стена. Это не заставило головокружение уйти, но Хуа Чен был непоколебимый как любая стена (Возможно даже более непоколебимый. Это могло прозвучать немного глупо, но Се Ляню легче было представить, как рушится стена, чем Князь Демонов). Вдобавок к этому если Се Ляня вновь начинали переполнять ощущения он мог просто закрыть глаза на минуту и позволить ровной походке Хуа Чена вести их, до тех пор, пока он не сможет вновь фокусировать внимание.  Все эти усилия полностью окупили себя, когда они добрались до сада. В королевстве Сяньлэ было принято ценить красоту в разных ее проявлениях, но даже дворцовый сад не сравнится с этими бурными и гармоничными цветами, которые раскинулись перед ним как один из прекраснейших гобеленов. От открывшегося перед его взором размаха и яркости сада, купающегося в лучах солнца, у Се Ляня почти начинала вновь болеть голова. Но этот вид стоил любой боли. Они провели целый день в саду. Это было совсем легко сделать, с таким огромным садом, в котором постоянно находились новые места, которые хотелось бы рассмотреть поближе. Мосты, по которым хотелось пройти и небольшие островки в большом пруду с лотосами. Затененное место за холмом и бамбуковая роща, с одной стороны. Спокойный каменный сад, укрытый за деревьями магнолии. Так что они немного прогуливались, до тех пор, пока Хуа Чен не увел их в сторону лавочки, или плоского камня, или иногда просто удобного участка травы, и они сели там, чтобы Се Лянь мог оправиться и полюбоваться видами.  Это заставляло Се Лянь вытянуть руки и пытаться поправить свою шляпу, поднять ее с шеи и наклонить так чтобы он мог закрыть яркие солнечные лучи от своих глаз, но это конечно же было невозможно сделать теперь. Прошло уже много времени с тех пор, как он в последний раз видел эту старую шляпу.  Некоторые вещи невозможно было заменить. Некоторые вещи, когда они ломались так и оставались сломанными. Некоторые вещи, когда они терялись были утеряны навсегда.  Но тут было много цветов которые хотелось рассмотреть и понюхать, и это помогало разуму Се Ляня отстраняться от вещей о которых он предпочел бы не думать. В отличии от Призрачного города, этот сад был неприхотлив и позволил Се Ляню самому к нему прийти. Прохладный ветерок заставлял сладкий запах окружать их, но он исчезал так же быстро, как и появлялся. И чаще всего запахи были незаметными пока Се Лянь не настаивал на том, чтобы они остановились, чтобы он мог наклонится и уткнуться лицом в цветы. И в тот единственный раз, когда он почувствовал, как становится перегруженным от всех запахов и цветов, (вскоре после прибытия в сад, все еще истощенный после прогулки и пытающийся увидеть все и сразу) Хуа Чен просто сказал, что ему стоит прилечь, закрыть глаза и подремать если ему этого хочется. Возможно, после того как он провел так много времени будучи постоянно начеку засыпать в таком открытом пространстве должно было вызывать чувство уязвимости, но не было ничего более отличающегося от темной, пропахшей мускусом избушки, чем этот просторный и гостеприимный сад. И возможно то, что ему, как перевозбуждённому ребенку сказали поспать, должно было ощущаться как чрезмерная опека, но по каким-то причинам это не вызывало таких чувства. Прошло так много времени с тех пор, как кто-то кроме самого Се Ляня заботился о его самочувствии, что услышать эти слова было для него как крохотное чудо. Так что он послушался этого совета думая, что он закроет глаза только до тех пор, пока его острая головная боль не начнет отступать хоть немного. В итоге он умудрился проспать целый час.  После он пытался извиниться перед Хуа Ченом за это, но Хуа Чен лежал на спине рядом с ним и клялся, что провел все это время наблюдая за облаками. У Се Ляня возникали сомнения в правдивости его слов, но Хуа Чен выглядел действительно счастливым, поэтому он решил не придавать этому большого значения. Их обед также прошел в окружении цветов, и Се Лянь скоро действительно начнет чувствовать себя виноватым за то, что он заставляет Инь Юя бегать по всей усадьбе, гоняясь за ними с едой в непредсказуемое время. Он хотел бы попробовать побеседовать с ним и постараться узнать получше такого старательного помощника Хуа Чена. (Хуа Чен настаивал на том, что он не имел значения и что его следует просто игнорировать, но Се Лянь сомневался в правдивости и этого утверждения. Пока они блуждали и беседовали, Се Лянь узнал, что Хуа Чен в действительности, не держал слуг в поместье. В это было очень сложно поверить с учётом размером усадьбы. Но это определенно говорило о том, как, должно быть высоко Хуа Чен ценит своего ассистента, если Инь Юй был единственным, кроме Се Ляня человеком, которому позволяли постоянно находиться тут.) (Это по всей видимости говорило многое и о самом Се Ляне: либо то, что Хуа Чен считает его человеком несоизмеримой важности, либо то, что он был крайне забавной новой игрушкой, для того, у кого очевидно было слишком много свободного времени на руках.)  (Он даже не мог обижаться на вполне очевидный в его случае вариант, потому что Хуа Чен был настолько приятной компанией, что Се Лянь пришел к выводу что ему нравится веселить Хуа Чена всеми возможными способами.)  Обедом в тот день были паровые булочки и Се Лянь вопросительно поднял бровь в сторону Хуа Чена, который просто повел плечами. “Гэгэ сказал, что они ему нравятся,” - было единственным объяснением, которое он получил. Впрочем, это было превосходное решение для трапезы на свежем воздухе. Они не требовали приборов и легко можно было брать с собой оставшиеся булочки, когда они наелись и захотели еще немного продолжить свою прогулку.  К тому времени, когда они вернулись в комнату Се Ляня, солнце уже начинало уходить за горизонт и ничего не чувствовалось так естественно, как держать Хуа Чена за руку пока они шли.  “Я думаю, что раз гэгэ так сильно понравилось находиться в саду, возможно я мог бы показать тебе больше мест в поместье, если ты захочешь?” - сказал Хуа Чен, когда они вошли в комнату и двинулись в сторону стула, который все еще стоял посередине комнаты. (Се Лянь бы с радостью просто улегся бы на пол и отдыхал бы так, но Хуа Чен похоже был настроен усадить его на стул.) “Да, это звучит здорово! Если они хоть вполовину так прекрасны как сад, их уж точно стоит увидеть! Тебе должно быть действительно нравится твой дом, Сань Лан.” Хуа Чен пожал плечам. “Это просто один из способов провести время. Но на самом деле это не дом, гэгэ, в лучшем случае резиденция.”  “Ох?” - произнес Се Лянь, улыбаясь пока он садился на стул и позволял своим глазам отдохнуть. Головная боль пыталась снова подкрадываться к нему, но он не хотел пока что заканчивать этот разговор. “А есть разница?” “Конечно. Дом — это то место, где есть семья. Я живу один, так что это место может быть только резиденцией для того, чтобы человек мог в ней поспать, когда ему это необходимо и хранить барахло, которое не может храниться в другом месте.” “У Сань Лана такое строгое определение! Если судить по нему, то у меня не было дома уже много лет.” - Не в последнюю очередь от того, что любой дом, в который он приходил имел склонность разваливаться или сгорать в течении месяца. И у него уже много веков не было семьи, с которой он мог бы его разделять, если не брать в расчет Жое. Это была еще одна вещь, которую он не ценил достаточно, пока он сам не послужил причиной по которой их больше не было с ним. (Стоит ли считать Человека? Что определяло семью, если не два человека живущих вместе? Любовь не было обязательным фактором, не в реальном мире. Не, тогда как ты вспоминаешь насколько ужасным могло быть детство у людей, или же бесчувственный брак, в который людей заставили вступить.) (Была ли избушка единственным его домом на протяжении восьмисот лет?) Это явно была не та мысль, о которой он хотел бы задумываться пока у него за глазами начинала пульсировать головная боль. “Куда мы пойдем завтра? В библиотеку?” “Мы можем пойти и в нее, но у меня также было другое место на примете.”  В голосе Хуа Чен проскользнула искра озорства. Это заставило Се Ляня открыть глаза и внимательно на него посмотреть. Он выглядел так будто бы ему уже не терпелось сказать свою идею. “Ох?” “Гэгэ упомянул что он предпочитал боевые искусства больше, чем чтение будучи ребенком и поместье есть оружейная.” Се Лянь вскочил на ноги так быстро что головокружение заставило его тут же упасть обратно на стул с ощутимым стуком. Но это ничуть не угасило его энтузиазм.  “Тут есть оружейная!” Хуа Чен, на мгновение выглядел обеспокоенным падением Се Ляня, но быстро оправился и просто рассмеялся. “Угу!” “Мы должны пойти в нее!” “Не ты ли говорил, что устал? И не хотели ли мы ужинать сейчас? Собирается ли гэгэ морить голодом этого Сань Лана?” Се Лянь сопротивлялся желанию надуть губу. Не то чтобы Хуа Чену нужно было есть и Се Лянь уже привык проводить дни без еды! Так что он просто говорит это чтобы подразнить Се Ляня! “Я бы никогда не стал обездоливать Сань Лана,” - сказал Се Лянь, и он подозревал что в его голосе проскальзывали нотки обиды, которую он не хотел вкладывать в эти слова. “Хотя я не могу сказать того же об обратной ситуации.”  Хуа Чен снова засмеялся, даже искреннее в этот раз. Что было справедливой реакцией, с учетом того насколько нелепым было его заявление. Никто не был так оглушающе радушен к нему со времен его второго изгнания. Даже раньше его.   “Завтра,” - пообещал Хуа Чен.  “Завтра,” - печально согласился Се Лянь. Он может немного подождать.  Ужин прошел в приятной обстановке и Се Лянь заметил, что может есть чуть больше с каждым приемом пищи, до тех пор, пока он контролировал себя во время предыдущего приема. К тому времени, когда они закончили трапезу, Се Лянь чувствовал себя наевшимся и сонным. Ему пришлось неохотно признать, что отложить поход в оружейную на завтра было хорошей идеей. Он, несомненно, захотел бы бегать с места на место и потрогать все что там находилось если бы они пошли сейчас, и он действительно чувствовал себя измотанным после такого активного дня. Хуа Чен задержался в комнате, пока. Се Лянь переодевался в одеяния для сна за ширмой, (такие же мягкие и роскошные, как и все одеяния, которые ему приносили до сих пор, но в них сложнее было бы запутаться) и покинул ее только после того, как Се Лянь удобно устроился в кровати. До его ухода две бабочки вырвались у него из-под нарукавников и полетели в сторону углов.  “Гэгэ не будет против?” - спросил Хуа Чен после того, как они уселись в углу.  Се Лянь, пожалуй, должен быть против. Быть под наблюдением демона была одной из тех вещей которая заставила бы его бывших небесных коллег плеваться кровью. Но это был Сань Лан, и он прекрасно понимал, что это было обусловлено беспокойством за него, а не какими-то злыми умыслами. Если бы Хуа Чен хотел бы причинить ему вред или проявить жестокость, ему всего на всего нужно было оставить Се Ляня корчиться и бороться с головной болью на полу коридора, вместо того чтобы аккуратно вести его в прекрасный сад, где он мог бы отдохнуть.  В любом случае… “Мне нравится свет, который от них исходит,” - признался Се Лянь. “Как будто звезды оказались в комнате. Но я не хочу, чтобы они мешали твоему отдыху, просто потому что мне приснился плохой сон.” “Я уже говорил гэгэ что я не сплю, и ты совсем не потревожишь меня.”  “И я уже говорил Сань Лану что я в это не верю. Я теперь знаком с Инь Юем и могу у него спросить. Я не против бабочек только если они не станут тревожить тебя по пустякам, хорошо?» “Я приду только если меня позовут,” - наконец пообещал Хуа Чен, хотя у Се Ляня сомнения вызывали и эти его слова. Как только он ушел, Се Лянь оказался действительно рад тому, что согласился на присутствие бабочек. Для него было шоком какой темной становилось комната, когда ты был единственным человеком в ней. Он неловко пересек кровать, чтобы раскрыть бумажные ставни и позволить лунному свету свободно проникать в комнату. И только после этого он закрыл глаза и начал пытаться уснуть. В этот раз сон не пришел к нему так же легко, как это было под солнечным светом, в окружении цветов и рядом с Сань Ланом.