Мой нежный альфа

Дазай заглянул к Чуе через несколько часов, так как пришло время делать ему укол. Старшего медбрата с ним по-прежнему не было. Чуя, увидев Осаму, раздражённо цокнул языком, но ничего не сказал. — Поворачивайся на правую сторону, — произнёс Осаму, наполняя шприц. — Да как я тебе повернусь? — возмутился Чуя. — Ещё и на правую сторону. — Молча, Чуя, молча. Я же тебе говорил, что нужно пытаться двигаться. — Может, лучше на левую? — Ну давай на левую, — не стал возражать Осаму. Накахара опёрся на локти и, приложив усилия, слегка повернулся влево, при этом с его губ сорвался непроизвольный стон, так как боль в рёбрах и бедре сразу дала о себе знать. Дазай приспустил его нижнее бельё и протёр ягодицу спиртовой салфеткой, после чего сделал ему инъекцию. — С завтрашнего дня, — произнёс он, вытаскивая иголку из тела омеги и протирая прокол спиртовой салфеткой. — Уколов будет меньше. Тебе отменили один из препаратов. — Хорошо, а то уже задница болит от них, — пробормотал Чуя, а Осаму вколол ему ещё один препарат. Сделав Чуе инъекцию в третий раз, Осаму не спешил натягивать на него трусы, а вместо этого обошёл его с другой стороны и принялся поглаживать левую ягодицу. — Что ты делаешь? — спросил Накахара, снова поворачиваясь и укладываясь прямо. — У тебя шишки и синяки от уколов, — невозмутимо ответил Дазай, всё-таки натягивая на Чую нижнее бельё. — Тебе массаж нужен. Сдам смену, зайду, сделаю. Чуя ничего не ответил, но возражать не стал, и Осаму покинул палату, катя перед собой металлический столик на колёсиках. Часа через полтора в палату вернулся Дазай. Он подошёл к задремавшему Чуе и присел на стул рядом с его постелью. Склонившись над ним, он обдал его шею горячим дыханием и оставил на ней нежный поцелуй, а затем ещё и ещё, пока ясные, как небо глаза, не распахнулись, глядя на него с притворной злостью, поскольку Чуя больше не мог злиться на Дазая, как прежде, но ведь нужно было держать марку. — Всё ещё злишься? — спросил Осаму, склоняясь к лицу Чуи и почти касаясь его губ своими. — Зачем спрашиваешь, если знаешь? — буркнул тот, отворачиваясь в сторону. — Разве это не очевидно? — Нет, — с ухмылкой сказал Осаму и, взяв Чую пальцами за подбородок, развернул его лицо к себе, накрывая губы поцелуем. Накахара упёрся руками в грудь альфы, пытаясь того оттолкнуть, впрочем, не слишком усердствуя, а Дазай всё углублял поцелуй, оглаживая пальцами щёку возлюбленного. Отчего-то от его действий сердце в груди омеги заколотилось быстрее, голова пошла кругом, а мысли из неё выветрились, и он прекратил сопротивление. Теперь руки Накахары оглаживали спину Осаму, вместо того, чтобы отталкивать его, а губы начали страстно отвечать на поцелуй. Через время дыхания обоим парням стало катастрофически не хватать, и Дазай оторвался от желанных уст, часто и тяжело дыша, глядя на раскрасневшегося парня затуманенным от страсти взглядом. — Что ты... вытворяешь? — прошептал Чуя, приподнимаясь на локтях. — Хочу снова доставить тебе удовольствие, — последовал невозмутимый ответ. — А сам потом пойдёшь снимешь какую-нибудь шлюху, чтобы удовлетворить свои потребности? — зло сверкнув на Дазая глазами, спросил Накахара, ведь и правда подумал об этом, а ещё о том с кем Дазай мог удовлетворить их несколько часов назад, когда сделал ему минет и оттрахал пальцами, ведь было очевидно, что он тоже перевозбудился. — Ну почему же сразу «сниму шлюху»? — усмехнулся Дазай. — Я предпочитаю не пользоваться услугами проституток. — Значит, пойдёшь к своему бывшему? — Опять ты со своей ревностью, — Осаму вздохнул. — Есть и другие способы удовлетворить потребности. — А, наверное, сегодня ты их удовлетворил в больничном туалете? — Возможно, — не стал возражать Дазай, а затем откинул с Чуи простынь и стянул с него бельё, обхватывая ладонью возбуждённый орган и лаская влажную от предэякулята головку члена пальцами. От его действий Чуя непроизвольно застонал и слегка толкнулся в руку Осаму, а тот переместился со стула на кровать и, отведя левую ногу Накахары в сторону, склонился над ним и коснулся языком истекающей естественной смазкой дырочки, лаская её кончиком, продолжая надрачивать парню. С губ Накахары сорвался очередной стон, и Осаму проник языком внутрь, обводя сфинктер, сжимая головку члена пальцами. Чуя вновь толкнулся в его ладонь и застонал, а Дазай ускорил движения рукой и языком, проникая всё глубже. Сердце Чуи забилось быстрее, а дыхание участилось, язык Осаму творил чудеса, вылизывая анус изнутри, приводя омегу в ещё большее возбуждение. Тот постанывал всё громче, изнывая от желания ощутить в себе огромный член альфы полностью, хотя и понимал, что сейчас это невозможно. — Да-а-а-за-а-ай, — простонал он, с мольбой глядя на возлюбленного, и тот остановился, посмотрев в затуманенные пеленой страсти глаза, а затем его язык покинул разгорячённое нутро омеги и прошёлся по блестящей от предэякулята головке члена. Затянув его в рот полностью, Осаму проник в Чую сразу двумя пальцами и надавил на простату, срывая с губ возлюбленного очередной стон. Рука Чуи тут же легла на затылок Осаму, прижимая его голову ближе к своим бёдрам, заставляя того взять в рот глубже. Дазай быстро задвигал головой, заглатывая член Накахары без остатка, одновременно с этим добавляя ещё два пальца и толкаясь ими вперёд, массируя простату. Почувствовав, как Чуя напрягся и задрожал всем телом, Дазай ускорил движения и принялся заглатывать ещё быстрее и глубже. С криком Чуя толкнулся в рот альфы, а тот, почувствовав солоноватый привкус спермы, задвигал рукой быстрее, проникая в разгорячённый анус омеги пальцами всё дальше. Накахара расслабленно откинулся на подушки, а Дазай покинул его тело, выпустив изо рта член и, как в прошлый раз, вытер губы рукой. Молча обтерев Чую влажными салфетками, Осаму привёл его одежду в порядок. — Я, наверное, пойду, — произнёс он и, чмокнув Чую в губы, направился к выходу. — Подожди, — неожиданно громко разорвал тишину голос Накахары, а затем он добавил уже тише: — Не уходи. — Ты правда хочешь, чтобы я остался? — спросил Осаму, оборачиваясь к возлюбленному и глядя в ясные, голубые глаза. — Да. Я хочу, чтобы ты остался. К тому же, ты мне массаж обещал, — быстро добавил он. — Ну хорошо, — сказал Дазай, подходя к постели и снова стягивая с Чуи нижнее бельё. Слегка повернув Накахару на бок, Осаму принялся разминать пальцами шишки на его левой ягодице, а затем и на правой, при этом Чуя иногда морщился и кривился от боли. А когда Дазай закончил с массажем и натянул на Чую нижнее бельё, тот лёг на спину, а потом его левая рука потянулась к паху Дазая, тот уже переоделся из больничной унифоры в свою одежду, и Чуя не смог справиться одной рукой с пряжкой от ремня на его брюках, однако принялся оглаживать твёрдый, словно каменный член через ткань. Изнывающий от желания альфа не смог сдержать стона, а Чуя обхватил его стояк, сжимая в своей ладони. — Что ты делаешь? — простонал Осаму, глядя на Чую через полуприкрытые веки. — Я тоже хочу доставить тебе удовольствие, — проговорил тот. Осаму расстегнул ширинку и приспустил вниз боксеры, подойдя к кровати ближе, а Чуя тут же обхватил рукой его возбуждённую плоть и задвигал ею вдоль ствола, то оглаживая пальцами головку, то надавливая на неё чуть сильнее. Осаму поглядывал на Накахару из-под длинных, тёмных ресниц, слегка прикрыв от удовольствия глаза и постанывал, толкаясь в руку партнёра. Чуя ускорил движения, сжимая в ладони член всё сильнее, а Дазай хрипло постанывал, чувствуя, что уже на пределе, так как возбуждение достигло критической точки. Рука Накахары увлажнилась от чужого семени, а уши ласкали громкие стоны возлюбленного, с которыми тот кончил в его ладонь. Воспользовавшись влажными салфетками, Осаму вытер следы спермы со своего органа, а также с руки Накахары и стёр несколько капелек с простыни, которые попали на неё во время оргазма. Надев трусы и застегнув брюки, Дазай с лукавой улыбкой посмотрел в голубые озёра, присаживаясь на кровать рядом с Чуей и произнеся: — Я так понимаю, твои действия означают, что ты меня простил? Осаму провёл пальцами по нижней губе Чуи, склоняясь к нему и оставляя на ней лёгкий поцелуй. — Правильно понимаешь, — вздохнув, произнёс Чуя. — Но предупреждаю: это в первый и в последний раз. Если ты снова мне изменишь, прощения не жди. — Понял, принял, — улыбнулся Осаму и прилёг рядом с Чуей, положив голову на его левое плечо. — Не больно? — спросил он, хотя и так знал, что при аварии левая сторона у возлюбленного почти не пострадала. — Нет, — ответил тот, а потом добавил: — И всё-таки ты такая сволочь! — Почему? — спросил Осаму, невинно посмотрев Чуе в глаза. — Ты ещё спрашиваешь? — Ну да. Я знаю, что виноват перед тобой. Но если ты меня простил, значит, больше не злишься из-за измены? — Злюсь. И всегда буду злиться. Я не смогу об этом забыть, понимаешь? — Накахара посмотрел в карие омуты, а затем положил правую руку на голову Осаму. — Понимаю, наверное, — проговорил тот и потёрся о ладонь Чуи, как довольный кот. — Ты настырный чёртов ублюдок! — неожиданно выпалил Чуя, при этом сжав волосы Осаму в руке, и слегка оттянул его голову назад, пристально глядя в карие глаза. — Ты добился моего прощения, но хочу тебя предупредить, что если ты мне снова изменишь, я тебя не просто никогда не прощу, я тебя пристрелю. Тем более, что ствол у меня есть. Так что хорошо подумай, прежде чем посмотреть на какого-нибудь омегу кроме меня. — Я не собираюсь тебе изменять, Чуя. Я знаю, что уже говорил тебе об этом и не выполнил своего обещания. Но такого больше никогда не повторится, поверь. Потому что ты мне слишком дорог. За те полтора месяца, что мы с тобой были вместе в доме моего отца, я понял, что ты самый близкий и родной для меня человек. Я никогда и ни к кому не испытывал таких сильных чувств, как к тебе. Ты — моя единственная любовь. Осаму посмотрел в глаза Чуи, и тот отпустил его волосы, а он положил руку на его грудь, поглаживая её пальцами. — Я тоже очень сильно тебя люблю. Потому и нашёл в себе силы простить. Ведь без тебя жизнь совершенно не имеет смысла. — Мори не собирается подавать на развод? — спросил Осаму. — Я не знаю, — ответил Чуя, — но если нет, то я сам подам, как только выйду отсюда. У нас был заключён брачный контракт, по которому я ни на что не претендую в случае развода, да и если бы не он, я бы не стал претендовать, поэтому, думаю, нас разведут быстро, ведь делить нам нечего и общих детей, к счастью, нет. — Ты выйдешь за меня? — неожиданно спросил Осаму. Чуя посмотрел в глаза цвета виски, будто желая прочесть в них искренность слов возлюбленного, и тихо произнёс: — Да. Дазай лёг немного выше, так, чтобы его губы оказались напротив губ любимого, и прошептал: — Я люблю тебя. Уста альфы и омеги встретились и слились в долгом, нежном поцелуе, а затем Чуя разорвал его, проговорив: — Хватит, не хочу снова возбудиться. — Почему же? Я легко смогу тебя удовлетворить. — Я знаю, но я хочу большего. Мы так давно не были близки по-настоящему. — Да, я тоже этого очень хочу, но пока твои рёбра не срастутся, тебе нельзя этим заниматься. Да и вряд ли ты почувствуешь что-то кроме боли. — Знаю. Мне даже дышать было больно в первые дни, после того, как пришёл в себя. Сейчас уже легче, если не двигаюсь, а ещё эта чёртова нога, я уж про голову молчу. — Бедный мой Чуя, — тихо произнёс Осаму, целуя парня в щёку и притягивая к себе. — Я даже не представляю, какую боль ты испытал и до сих пор испытываешь. Хорошо хоть швы уже сняли на животе и груди и дренаж убрали. — Это тоже, кстати, было больно, — проговорил Накахара. — Наверное, шрамы остались. Дазай немного привстал и обнажил грудь и живот парня. Какое-то время, он молча изучал его тело, а затем произнёс: — Не переживай. Тебе наложили косметические швы. Шрамов уже сейчас почти не заметно, а со временем они исчезнут полностью, так что, на пляже можешь не комплексовать. — Да я и не комплексовал бы. Так, к слову пришлось. Дазай снова положил голову на плечо Чуи, а тот зарылся пальцами в каштановые волосы. — А давай погуляем, — вдруг предложил Чуя. Осаму посмотрел на него с небольшой долей удивления: — Ты же не хотел утром. — Да. Мне была отвратительна сама мысль о том, чтобы сесть в инвалидную коляску, но на самом деле мне понравилась прогулка. — Ладно, — произнёс Осаму, вставая. — Схожу за креслом. Минут через десять Дазай вернулся к Чуе, вкатив в палату кресло-каталку. Подняв возлюбленного на руки, он усадил его в него и накрыл пледом, после чего выкатил из комнаты. Немного прогулявшись с Накахарой по аллее, вдыхая вечернюю прохладу после дождя, Осаму остановился возле скамейки и присел на неё, подкатив Чую к себе ближе, после чего уткнулся носом в его левое плечо. — Ты снова пахнешь, как прежде, — произнёс тот, втягивая в себя воздух, к чему-то принюхиваясь. — В смысле? — спросил Дазай. От слов Чуи сердце в груди беспокойно забилось: Накахара почувствовал от него запах другого альфы. Дазай остался внешне невозмутим и надеялся лишь на то, что Чуя не догадается с чем это было связано. — Когда я пришёл в себя, и когда ты находился от меня слишком близко, в первые несколько дней, я чувствовал от тебя какой-то другой запах. А потом ты меня поцеловал, и в тот момент он ощущался сильнее. Если бы я не видел тебя перед собой, то подумал бы, что это не ты, а кто-то другой. — Что за глупости, Чуя? — усмехнулся Осаму. — Это не глупости. У каждого альфы свой специфический аромат, а мы омеги очень чувствительны к нему. Конечно, запах может перебивать парфюм или гель для душа, но гель для душа выветривается быстро, да и парфюм — со временем, а специфический запах тела альфы остаётся и его невозможно спутать с чем-то другим. Скажи мне, Дазай, что это было и почему твой запах был иным? — Понятия не имею, — соврал тот. — Здесь в Токио я приобрёл новый парфюм и гель для душа. Наверное, всё дело в них или в препаратах, которые тебе кололи изначально, и капельнице, всё это могло повлиять на твоё обоняние. — Может быть, — не стал спорить Чуя. — Я даже подумал, что ты чем-то болен. Мори рассказывал как-то, что запах у альфы может измениться, если тот чем-то болеет, а ещё он может меняться из-за меток. Но только, если метку оставляет другой альфа, от метки омеги запах почти не меняется. Эффект временный, проходит, когда след от зубов исчезает, в том и отличие меток истинных. Запах от них остаётся на всю жизнь и ощущается сильнее, особенно, если истинные рядом. — Так может всё дело в тебе и метке, которую ты мне оставил? Мы же истинные. — Нет. Я помню твой запах после того, как поставил тебе метку и после того, как появился символ. К тому же, сейчас ты снова пахнешь, как тогда. Это точно не из-за моей метки. — Не знаю, — Дазай пожал плечами. — Я ничего не чувствую. Да и откуда тебе всё это известно? — спросил Осаму. — После того, как Мори меня укусил, а потом я поставил тебе метку, то многое узнал о них из интернета. Хотелось убедиться в признаках и в правдивости того, что символ останется на теле твоей истинной пары. — Вот как? — произнёс альфа, а затем добавил: — Но ты же не думаешь, что я... — Конечно нет! Я знаю, что ты настоящий, истинный альфа и никогда бы не лёг под другого альфу. Наверное, действительно всё дело в геле для душа или парфюме, а может, и препаратах. Хотя у меня есть ещё один вопрос, — добавил Чуя. — Какой? — с замиранием сердца, спросил Дазай. — Бинты. Что за новый кинк на бинты у тебя появился? Зачем ты обмотался ими, как мумия? — Ну какой кинк, Чуя? Я тебе не изменяю. — Тогда что это? Зачем они тебе? — Не знаю, — Дазай снова пожал плечами, сделав беспечный вид, хотя он давно ожидал этого вопроса, и ответ был заготовлен. — Покажи, что под ними, — попросил Чуя. — Не нужно, — проговорил Осаму, но Чуя сам взял его руку в свои и принялся разматывать один из бинтов на правом предплечье. Дазай не сопротивлялся: синяки почти сошли, а укусы уже зажили, да и на улице было достаточно темно, чтобы Чуя их не заметил, однако, когда Накахара размотал бинт, он непроизвольно вздрогнул, увидев на руках Осаму с внутренней стороны, покрывшиеся коричневой коркой, заживающие порезы. Дазай нанёс их намеренно, травмировав кожу вдоль вен. Мысли о Фёдоре и том времени, которое он с ним провёл, сводили с ума. Его целью не являлось самоубийство, он лишь хотел ощутить боль. Для чего? Он и сам точно не знал. Может быть, хотел наказать себя? Ему казалось, что боль отрезвляет, и с каждым порезом отвращение к себе становится меньше. Однако, неожиданно увлёкшись, Осаму нанёс себе раны гораздо более глубокие, чем планировал изначально. Вид, вытекающей из порезов струйками крови, образующей на полу тёмно-красные лужицы, завораживал, и даже боль не приводила его в чувства. Глядя на то, как кровь вытекает из тела, Дазай отстранённо думал о Достоевском, так, будто бы всё происходящее его не касалось, а в какой-то момент захотелось довести дело до конца, чтобы забыть обо всём произошедшем на той проклятой минке раз и навсегда. А потом у Осаму начала кружиться голова, и лишь тогда он пришёл в себя, быстро наложив повязки. Кровь удалось остановить не сразу: бинты моментально пропитались ею насквозь, но усилия Дазая не пропали даром, и зашивать раны не пришлось, хотя он думал о том, чтобы сделать это. Мысли о Чуе, промелькнувшие в тот момент, когда он начал чувствовать слабость, вернули его в реальность. Именно по этой причине он остановил кровотечение, решив продолжать бороться за свою любовь. Теперь же он позволил Чуе заглянуть под бинты, поскольку знал, что тот не отстанет, хотя и понимал, что увиденное может его расстроить. — Что это? — спросил Накахара, а Дазай поспешил отдёрнуть руку и принялся наматывать бинты обратно. — Ты вены резал? Дазай не ответил, а Чуя спросил: — Почему? — Захотелось, — буркнул Осаму. — Давай не будем об этом. — Что значит «не будем»?! — повысил голос Чуя. — Нет, мы будем. И я жду объяснений. — Да что объяснять? Сам всё увидел. Зачем лишние слова? — Ты правда хотел умереть? — более тихо проговорил Накахара. — Почему? — Значит, были причины. Я не хочу обсуждать эту тему. Ясно? Забудем — это значит забудем. — А я сказал — не забудем, — медленно, но громко произнёс Накахара. — Ты клянёшься мне в любви, молишь о прощении, говоришь, что хочешь, чтобы мы стали настоящей семьёй, а сам пытаешься в перерывах между этим себя убить? Я тебя не понимаю, Дазай. — Я не могу тебе ничего объяснить, не знаю, что это было. Накатило как-то неожиданно. Но не переживай, такого больше не повторится. — А могу ли я тебе верить? Вдруг на тебя снова накатит? — Не накатит. В тот момент, когда это произошло, у меня почти не было надежды на то, что ты меня простишь, на душе было совсем паршиво, вот и поддался искушению. — Врёшь. Ты всё время был слишком самоуверен. Думаю, что ты не сомневался ни минуты в том, что добьёшься моего прощения и целенаправленно к этому шёл. Причина в чем-то другом. — Ну что ты хочешь от меня услышать? Я поддался слабости под воздействием алкоголя. Это всё, что я могу тебе сказать. — Ладно, сделаю вид, что поверил. Всё равно от тебя не добьёшься правды. — Единственная правда которая существует — это моя к тебе любовь. Ты должен мне верить. Ты — смысл моей жизни, и если будешь рядом, у меня не будет причин делать что-то подобное. Накахара тяжело вздохнул и взял руку Дазая в свою ладонь, поглаживая её пальцами. — Как сложно с тобой, однако, — пробормотал он, затем спросил: — Болит? — Терпимо, — ответил Осаму и подкатив коляску к себе ближе, положил голову на плечо Чуе, прошептав: — Всё это ерунда. Мы всё преодолеем, если будем вместе. Чуть позже Осаму поднялся со скамейки, и они с Чуей гуляли по аллее ещё около часа. Затем Дазай отвёз возлюбленного в палату, сказав, что не хочет, чтобы тот пропустил ужин. — Я, наверное, всё же пойду, — произнёс он, целуя Чую на прощание в губы. — Завтра снова на дежурство, так что скоро увидимся. — Ты только глупостей больше не делай, — проговорил Накахара, дотрагиваясь пальцами левой руки до правой ладони Осаму. — Не волнуйся, всё будет нормально, — пообещал тот и покинул палату. Придя домой, Осаму поужинал и лёг спать, а утром отправился на работу. День прошёл примерно так же, как и вчера. Дазай дважды гулял с Чуей на улице, они несколько раз целовались, лежали рядом в постели, удовлетворяли друг друга доступными способами, а вечером ему позвонил Достоевский. Дазай находился у Чуи в палате, однако, чтобы не вызывать лишний раз подозрений у возлюбленного, уединяться для разговора не стал. Лишь подошёл к окну. — Что-то случилось? — спросил Достоевский. — Николай сказал, что ты звонил и срочно требовал мой номер телефона, — Фёдор усмехнулся. — А может быть, Дазай-кун, ты просто по мне соскучился? — Тебе удалось что-то нарыть на моего отца? — задал вопрос Осаму, не обратив внимания на последние слова Фёдора. — Есть кое-что интересное. А что за срочность такая? — Твои люди сработали не слишком чисто при поиске информации. Он знает о том, что это ты искал её по моей просьбе. — Вот как? Меня это даже не удивляет. Учитывая то, что я узнал. — Так что ты узнал? Мне нужна эта информация, как можно быстрее. — Хах, — снова усмехнулся Достоевский. — Ты же знаешь, что я сейчас в Париже. Придётся подождать моего возвращения. — Скинь мне по электронке то, что у тебя на него есть. — Не думаю, что это хорошая идея. Я должен лично с тобой поговорить об этом. Электронная почта для этой цели не подойдёт. — Почему? Что ты выяснил? — Я же сказал: при встрече. — Хотя бы в двух словах, Фёдор, — настаивал Осаму. — Нет. Это не телефонный разговор. Я не хочу, чтобы ты наделал каких-нибудь глупостей. Я вернусь недели через две. Тогда и поговорим. — Глупостей? Каких ещё глупостей? О чём ты? В трубке послышался тяжёлый вздох, затем Фёдор сказал: — Я объясню тебе всё при встрече. Зная Достоевского, Дазай понимал, что спорить с ним бесполезно, поэтому, выдержав паузу, произнёс: — Пока что отзови своих людей, если они всё ещё задействованы в этом деле. Я должен знать, что ты нашёл, а потом уже решу, что делать. — Он тебе угрожал? — Не важно. Просто сделай, как я прошу. — Хорошо, договорились. Но хочу тебя предупредить, что если он знает о твоём участии во всём этом, тебе стоит поберечься. Ему есть что скрывать, — Достоевский помедлил, затем добавил: — Ты его сын и, возможно, он тебя не тронет, но всё же... Дазай, будь осторожен. — Да, я в курсе. — Ладно, давай, пока. Я позвоню. — Пока, — проговорил Дазай и сбросил вызов. — Кто это был? — спросил Чуя, приподнимаясь на локтях и принимая сидячее положение. Дазай ничего не ответил, задумчиво глядя в окно, а Чуя окликнул его довольно громко: — Эй, Дазай, ты меня слышишь?! — Что? — отрешённо бросил Осаму, всё же разворачиваясь к Чуе. — С кем ты разговаривал? — С Фёдором. — И что он сказал? — Что нашёл на Мори кое-что интересное, а мне стоит поберечься. — Но ты это и так уже понял. Верно? — Конечно. Фёдор не стал ничего объяснять по телефону. Придётся ждать его возвращения. — Ну ладно, подождём, в чём проблема? — Да нет, ни в чём. Дазай подошёл к постели Чуи и присел на край, поглаживая его руку и нежно целуя в губы. Пробыв у Накахары ещё два часа, Осаму покинул территорию больницы. В понедельник утром он отправился на учёбу, в этот день у него не было дежурства, однако после занятий в университете Дазай поехал в клинику. Накахара больше не злился на него, а если и не забыл об измене возлюбленного, не показывал вида, что его что-то беспокоит, они с Дазаем просто старались более не затрагивать болезненную тему. Оставаясь один, Чуя иногда возвращался мыслями к ней, хотя и пытался гнать их прочь, ведь сейчас ему было хорошо и комфортно, несмотря на его состояние. Накахара был счастлив, оттого что Дазай рядом, что он его любит и не оставил в трудную минуту. Однако временами Чую, словно червь изнутри, начинали грызть сомнения и ревность, если Дазай задерживался или уходил от него слишком рано, ссылаясь на усталость. Да, Накахара понимал, что Осаму тяжело, ведь он вынужден был работать, в том числе и по ночам, а потом с утра идти на учёбу, а после бежать к нему в больницу. Бывало после ночных смен Дазай забегал к Чуе вечером лишь на час или два, а уходя, говорил, что ужасно устал и хочет спать. Нельзя сказать, чтобы Чуя не верил ему, ведь он понимал, что Дазай не робот, и выдержать такой ритм жизни не каждый сможет, однако всё же иногда он ловил себя на мыслях о том, что ревнует и злится, потому что любимый уделяет ему мало времени. — Где ты был? — как-то спросил Накахара, когда Дазай заглянул к нему вечером после ночной смены и учёбы. На часах было полдесятого вечера. — Спал дома, — ответил Осаму, присаживаясь на край кровати. — Будто ты сам не знаешь? — Не знаю, — недовольно буркнул тот, — хотел бы узнать, но ты на звонки не отвечаешь. — Чуя, я так больше не могу, — произнёс Дазай, глядя в голубые озёра. — Я работаю, учусь, здесь пропадаю целыми днями, а у тебя нет ни капли понимания. Неужели ты думаешь, что у меня есть силы на что-то другое? Ты меня душишь своей ревностью. Может быть, хватит уже? — Если бы ты соизволил ответить хоть на один мой звонок, я бы вообще не задавал тебе сейчас таких вопросов. — Я включаю беззвучный режим, когда прихожу домой и ложусь спать. Да, я знаю, что ты будешь звонить, но мне нужно хоть немного отдыха. Я не динамлю тебя, я просто хочу отоспаться, иначе просто вырублюсь на работе или в универе, а может, и за рулём. Накахара фыркнул и отвернулся. Конечно, он понимал Дазая и почему тот не отвечает на его звонки, но не мог оставить этот момент без внимания, такой уж у него был характер. — Иди ко мне, — проговорил Осаму, ложась рядом с Чуей и притягивая его к себе. Тот чувствовал себя уже гораздо лучше, боли почти оставили его. Дышать стало намного легче, ведь рёбра уже срослись. Нога давала о себе знать, да и головные боли порой беспокоили. С момента аварии прошло больше месяца. Чуе ужасно надоело лежать в больнице, он очень хотел, чтобы его поскорее выписали, и Дазай забрал бы его домой, однако врачи говорили, что Накахара пролежит в стационаре ещё примерно месяц, и ему ничего иного не осталось, кроме как смириться. Радовало то, что он уже мог вставать и перемещаться по больнице на костылях. Вскоре после того, как они с Осаму помирились, с Чуей начал заниматься врач физиотерапевт. Накахаре делали массаж и возили на физиотерапевтические процедуры, также он передвигался поначалу по палате на ходунках, а недавно начал перемещаться на костылях. Перелом срастался хорошо, и Чуя быстро шёл на поправку, однако в аппарате ему предстояло проходить ещё минимум месяц. Операция на бедре, проведенная Чуе, называлась остеосинтез. Суть её заключается в особой технике винтовой фиксации. Винты ввинчиваются у вертелов, проходят внутри шейки параллельно ее поверхности и заканчиваются в центральной части головки бедренной кости. Обычно больные, после проведения подобной операции, могут уже ходить на второй день при помощи ходунков, а позже опираясь на костыли. Однако о том, чтобы Чуе встать на ноги так рано не могло быть и речи, ведь помимо перелома бедра у него были сломаны рёбра и имелась черепно-мозговая травма. Ода Сакуноске, который делал ему операцию на бедре, несколько раз осматривал его лично и утверждал, что Накахара скоро поправится, а через месяц, вероятно, выйдет уже из больницы на своих двоих без костылей, так как он молод и здоровье у него прекрасное. Бинты с головы Чуи были сняты, и если не считать головных болей, которые всё же мучили иногда парня, то всё было нормально. Ни один из синдромов, присущих таким случаям, после ЧМТ, не проявился, и врачи давали благоприятные прогнозы, а по поводу мигрени сказали, что это нормально в его ситуации, и боли могут мучить его ещё очень долго, если не останутся с ним на всю жизнь. Конечно, не хотелось, всю жизнь страдать от мигрени, но с этим уже никто ничего не мог поделать, лишь обезболивающее действовало безотказно. — Прости, — вдруг прошептал Чуя. Едва увидев Дазая, он заметил под его глазами тёмные круги, которые говорили об усталости и регулярном недосыпании. — Я знаю, что ты устаёшь и могу представить, как тебе тяжело. Наверное, я эгоист, потому что безумно тебя люблю. Мне становится страшно, когда я думаю о том, что ты меня однажды разлюбишь, найдёшь кого-то другого или просто решишь расслабиться в объятьях какого-то омеги. Ведь я понимаю, что, тот способ, которым мы удовлетворяем друг друга нельзя назвать полноценной близостью. Осаму приподнялся на локтях и склонился над Чуей. Почти касаясь его губ, он прошептал: — Я думаю, можно попробовать. — Что попробовать? — спросил Накахара. — Заняться сексом по-настоящему. Твои рёбра уже срослись. — А как же бедро? — задал вопрос Чуя. От предвкушения предстоящей близости с возлюбленным, его сердце забилось чаще. — Штыри надёжно фиксируют кость, внешне конструкция не выступает, поэтому мешать не будет. — Ты уверен? — всё же спросил Накахара. — Ты мне доверяешь? — задал встречный вопрос Дазай. — Конечно, — ответил Чуя и обвил Осаму за шею руками, потянувшись своими губами к его. Дазай тут же впился в них страстным поцелуем, зарываясь пальцами в рыжие волосы, которые приятно пахли каким-то ягодным шампунем. Проникая в рот омеги своим языком всё глубже, Дазай углублял поцелуй, чувствуя, как сердце возлюбленного стучит в груди с бешеной скоростью. Накахара также зарылся руками в каштановые пряди и страстно отвечал на поцелуй, ощущая учащённое сердцебиение партнёра. Через какое-то время разорвав поцелуй, Осаму посмотрел на раскрасневшегося, разгорячённого парня расфокусированным взглядом и прошептал: — Я люблю тебя. Не дожидаясь ответа, Дазай вновь накрыл манящие губы жадным поцелуем, оглаживая тело возлюбленного, проникая руками под его одежду. Оторвавшись от любимых уст, Осаму принялся целовать шею омеги, с трудом сдерживая собственное возбуждение и желание овладеть им немедленно. Дазай видел, что Накахара тоже перевозбуждён, и он уже сейчас готов был принять его в себя, но спешить не хотелось и тем более сделать какое-то неосторожное движение и навредить Чуе. Поэтому Дазай медленно освободил его от одежды и продолжал жадно осыпать поцелуями каждый миллиметр желанного тела, отчего Накахара, прикрыв глаза, непрерывно постанывал. — Возьми меня, — прошептал он, застонав, когда Осаму принялся нежно посасывать его сосок. — Я не могу больше ждать. Дазай привстал с постели и быстро сбросил с себя одежду, устраиваясь между бёдер возлюбленного, отведя его левую ногу в сторону, а правую аккуратно согнул в колене. Неотрывно глядя в голубые глаза расфокусированным взглядом, Осаму протолкнул в Чую один из пальцев, проверяя насколько тот готов принять его в себя. Смазки было достаточно, а в растяжке Чуя не нуждался, ведь вчера вечером в нём побывало четыре пальца Осаму. Его член также говорил о том, что Чуя готов, так как он смотрел вверх, а по головке стекали несколько капелек предэякулята. Сжав его в ладони и проведя пальцами по влажной головке, размазывая предсеменную жидкость, Осаму приставил свой орган к расширившейся от желания дырке омеги и толкнулся внутрь, прикрыв от удовольствия глаза. Ощутив, как естество любовника в несколько толчков заполняет его без остатка, Накахара не смог сдержать стона и впился пальцами в плечи альфы, глядя на него сквозь полуприкрытые веки, обрамлённые длинными, густыми ресницами. Услышав его стон, Дазай замер и спросил: — Всё хорошо? — Да-а, — томно простонал Чуя. — Не больно? — Прекрасно. Накахара закинул левую ногу на бедро Осаму, двигаясь ему навстречу, пытаясь принять в себя член без остатка. Дазай слегка подался назад, обхватив Чую руками за талию, и двинул его на себя, медленно проникая на всю длину своего органа. Накахара не смог сдержать нового стона, когда низ живота прошило приятным разрядом, а затем ещё и ещё. С каждым осторожным толчком любовника низ живота прошивало такими разрядами всё ощутимее и кайфовее. Чуя постанывал и вскрикивал, стараясь двигаться возлюбленному навстречу, сам насаживаясь на его, внушительных размеров, орган, осмелев, так как не ощущал никакого дискомфорта, однако Дазай временами его придерживал, ограждая от резких движений. Толчки Осаму становились всё более проникающими, но в то же время были осторожными, и доводили омегу почти до безумия. Внутри него уже всё полыхало, дыхание и сердцебиение окончательно сбились, а кожа раскраснелась и покрылась мелкими, прозрачными капельками пота. Осаму ускорился, крепко удерживая Чую за талию, видя, что любовник уже на грани, хотя и пытался себя сдерживать, поэтому не входил до самого конца, опасаясь, что слишком резкие, несдержанные толчки могут ему навредить. Стараясь не касаться больной ноги партнёра, он всё ускорял движения, подложив под его ягодицы подушку, и придерживал парня за левую ногу, сам не в силах сдерживать стонов, чувствуя дрожь возлюбленного, и как внутри него становится всё более мокро и горячо. Каждое проникновение альфы сопровождалось пошлыми хлюпающими звуками, стонами омеги и скрипами кровати. В какой-то момент Дазай почувствовал, как Чуя напрягся и его начала бить мелкая дрожь. Ещё сильнее ускорив движения, Осаму быстро довёл партнёра до пика наслаждения, почувствовав, как он выгнулся на кровати и больно впился в его предплечья, которые были уже без бинтов, ногтями, раздирая кожу до крови и с криками резко насаживаясь на крупный орган. Из члена омеги брызнула сперма, испачкав живот Осаму, одновременно с этим Чуя несколько раз довольно сильно сжал естество любовника внутри себя, спровоцировав этими конвульсиями разбухание узла у альфы. Сделав ещё один толчок, Осаму протолкнул узел в парня до конца, с хриплыми стонами изливаясь в разгорячённое тело, склоняясь к шее Чуи и прокусывая кожу до крови, а тот откинул голову назад, подставляя шею зубам альфы. Укус не стал для него неожиданностью, он ожидал того, что Дазай поставит ему метку и очень желал её получить. Боли Накахара почти не ощутил, так как Осаму, максимально распирая его изнутри, снова толкнулся вперёд в тот момент, когда оставил укус на шее, и Чуя испытал второй оргазм. Губы Дазая накрыли его уста поцелуем, язык проникал в рот всё глубже, а ещё через минуту Накахару накрыло следующим, впрочем, как и Дазая. Затем Осаму обессиленно свалился на Чую с левой стороны, часто и тяжело дыша, в ожидании, когда узел спадёт. Накахара зарылся пальцами во влажные каштановые пряди, прижимая альфу к себе плотнее и прошептал: — Я люблю тебя. Дазай приподнял голову и встретился взглядом с возлюбленным. — Я тебя тоже, — ответил он, а потом добавил: — Всё нормально? Больно не было? — Нет. Было охуительно как кайфово. — Чуя чмокнул Дазая в щёку. — Мне так этого не хватало. — Мне тоже, — ответил тот, целуя любовника в губы, а затем покинул его тело и улёгся рядом. Пролежав так несколько минут, Осаму дотянулся до стула, на котором находились его вещи, пошарив в кармане брюк, он что-то извлёк из него. Накахара не заметил, что именно, так как это что-то, видимо, было очень маленьким, а затем Дазай развернулся к нему лицом и взял его руку в свою, надевая на палец кольцо. — Хотел сделать это раньше, — проговорил он. — Но совершенно не было времени мотаться по магазинам. Лишь сегодня после универа удалось заскочить в ювелирный. — Дазай, — Чуя вытянул руку вперёд, рассматривая красивый золотой перстень с бриллиантом на своём пальце. Отчего-то в груди что-то ёкнуло, а затем там стало тепло и спокойно, как-то очень умиротворённо. Это кольцо словно ещё сильнее укрепило их с Дазаем связь, и Чуя не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свои чувства, поэтому неуверенно выдавил: — Даже не знаю, что сказать. Разве мы можем позволить себе сейчас такие затраты? Наверное, оно дорогущее? — Не стоит переживать о деньгах, милый, — произнёс Дазай, неотрывно глядя в голубые озёра. — Все деньги мира и бриллианты блекнут на твоём фоне. — Мне никто и никогда не говорил таких слов, — тихо сказал Накахара, а затем обнял Осаму и, притянув его к себе, прошептал: — Я люблю тебя. Губы альфы и омеги встретились и слились в долгом и нежном поцелуе.