Мрамором скроен

На улицах, в тесных лавочках, на рынке меж рядов капусты и цветочных корзин, а уж тем более в таких местах, как Доля Ангелов — все разговоры в последнюю неделю были только о нём. Юноши и мужчины громко восхищались им, чествовали мужество, силу и неукротимость характера, гулко сталкиваясь пивными кружками да винными бокалами. Девушки выражали свой трепет иначе — тысячей мягких, игривых шепотков, слоящихся на кожу, будто пленки краски. Ах, как он был хорош и умен, юный капитан рыцарей, как чисто, видать, было его сердце, когда он самоотверженно ринулся на поле боя спасать чужой отряд. Люди постарше тоже признавали — эх, из этого юноши вышел толк, мал, да удал, отбить крупнейшую за последние полвека атаку ордена Бездны — это чего-то да стоит!  Кэйа слушал эти разговоры, пока руки на автомате скручивали из салфеток нечто, пока не имеющее названия. Пока угольком вычерчивал на пергаменте зарисовки. У дородного купца за соседним столиком был на удивление интересный, красиво очерченный природой подбородок. Ладные скулы, выступающие челюстные кости, ямочка под губой. Всё это мигом оказалось отпечатано черным по светлому. В пальцах привычно заныло: хотелось облечь это в объем, в тяжесть.  Кэйа, почти не ощущая вкуса, отхлебнул остаток вина из полупустого бокала, бросил на стол несколько звонких монет, медленно поднялся, весь в своих мыслях. Прошмыгнул сквозь кучку буйно празднующих рыцарей, чуть не получив закованным в латы локтем в бок. Его, тонкого как спичка, снесло бы моментально, но он привык уворачиваться. Проскользнуть меж нарядно одетых дам в пышных платьях, обменяться вежливым кивком с Хосе, толкнуть тяжелую дубовую дверь, привычно ощутив приятную кованую ручку.  На улице было свежо, половина неба была в угольных комьях туч, половина — в нежной сангине заката. Мостовая блестела под ногами, влажная и отражающая мир тысячей маленьких зеркал. Стоило поспешить: Вагнер не очень-то любил, когда его подопечный пропадал подолгу. Кэйа быстро зашагал по практически пустому проулку. *** Именно Вагнер нашел его тогда, почти десять лет назад: напуганный мальчишка прятался в стогу сена недалеко от городских ворот. Откуда же ему было знать, что где-то в этом стогу лежал груз для лучшего кузнеца и единственного скульптора Мондштадта. Кэйа помнил, как испугался и почти перестал дышать, когда его выудили из соломы суровой, сильной рукой, поставили на пыльную тропу рядом, оглядели грозно.  — Ты не местный, — пророкотал голос, почти одновременно с новым раскатом грома, и Кэйа отчаянно зажмурился, сжимая кулаки. — Где родители? Он что-то лепетал, сам плохо понимая, что произошло, вернется ли отец, почему он здесь, почему он всегда один и виноват, а потом ручища мужчины ухватила его за маленькую ладошку, они вместе перешли мост, оказались между домов, тогда показавшихся ему ужасно высоченными — и вот уже Кэйа, отчаянно хлюпая носом, пил обжигающе горячий и крепкий чай, полностью завернутый в большое одеяло. Рядом горела большая теплая печь, перед которой была целая россыпь инструментов, и даже засыпая от усталости, Кэйа подумал: интересно, зачем они все нужны? Так много? Отец не вернулся. Вагнер, сходив в сиротский приют, вернулся оттуда с хмурым лицом, заперся на кухне, чем-то громыхая, а когда вышел оттуда, подозвал к себе настороженного, готового ко всему Кэйю и решительно заговорил: — Ты, малец, мне нравишься. Оставайся у меня. Научу тебя ремеслу, и искусству тоже научу, если захочешь. Ну, что скажешь? Кэйа вместо ответа подошел к ряду манящих металлических инструментов, тыкнул в один из них и проговорил, наполовину утвердительно, наполовину вопросительно: — Это напильник. А? Вагнер усмехнулся: — Это, малец, рашпиль.  Так и началось их сожительство. И обучение. И маленькая новая Кэйина жизнь. *** — Я вернулся, мастер Вагнер.  Кэйа прошел в кухню, предварительно скинув башмаки — мастер ужасно не любил грязи. В это время он обычно делал перерыв на дурманяще крепкий чай с тремя ложками сахара, который шел вприкуску с выпечкой или вафлями. Эти дары обычно приносили ему все жительницы Мондштадта, которым он то правил каминную решетку, то отлаживал ладный чугунок али сковородку, то чинил замки, плуги да косы.  — Баранина от мясника, — быстро выложил в специальный охлаждающий ящик покупку Кэйа, — тут удалось выторговать репу задешево, а здесь неплохие кленовые чурки. Пойдут на небольшие изделия, как думаете? Вагнер, дуя на свою кружку, вмещающую, наверное, пол-литра жидкости, медленно кивнул. — Тебе пора бы доверять своим глазам и рукам. Не зря ведь столько учился. Ты доделал её? Свою «Девушку со звездой»? Кэйа утвердительно хмыкнул, сноровисто убирая со стола и засучивая рукава рубашки, чтобы сполоснуть посуду. Она в их доме всегда была невероятно разнородная — глиняные глазурованные плошки с изображенными на них охапками цветов, металлические плоские блюда, покрытые выпуклой вязью, пузатые чугунки с искусно выточенными ручками. — Сегодня ночью. Выставим на продажу? Несмотря на то, что Вагнер был в первую очередь кузнецом — всё-таки в крупном городе потребность на подковы для лошадей да починку доспехов была больше, чем на предметы искусства — также мужчина иногда запирался в своей мастерской на несколько дней кряду, а после выходил, весь запачканный воском, глиной и с натруженными руками. А за его спиной было очередное творение — как правило, из бронзы. Кэйа больше всего любил две работы Вагнера: воздушную, невероятно легкую фигуру одуванчика в человеческий рост, которая выглядела так, будто отдельные семена вот-вот рассыплются от прикосновения — и буквально её антагониста, человеческую фигуру, тяжелую и красочную. Она будто бы выступала из скал — Кэйа знал, Вагнер буквально изобразил один из склонов Драконьего хребта — была облачена в накидку, которая стекала по плечам, грубоватая, но хорошо передающая фактуру материала.  Мужчина в этой композиции, суровый и хмурый, был чем-то похож на самого Вагнера, а на вопросы Кэйи, кто это, мастер лишь сурово глядел на него и молча уходил заниматься другими делами. Первая скульптура стала подарком городу на юбилей и нынче красовалась на одном из пролетов лестниц, ведущих к собору. Вторая загадочно исчезла одной из ночей, и Кэйе не удалось узнать, продал ли ее Вагнер или оставил себе, но втайне. …Вагнер широким жестом залил в себя остаток чая, хмыкнул и зашагал к дверям, ведущим в мастерскую, зовя Кэйю жестом за собой. Здесь царил уютный и любый сердцу Альбериха беспорядок: эскизы на стенах и станках, незаконченные модели, вращающийся станок, пара стоек, стеки, молотки и напильники на положенных им местах, рулон холстины, мешки с песком, несколько глыб, металлические заготовки в деревянном ящике. Всё это казалось очень родным и приятным, так и просилось в руки. Кэйа, изначально с трудом способный починить под четким руководством мастера какую-нибудь косу или сделать пару клепок, постепенно рос — и развивался. Руки обросли мозолями, стали удерживать и молот, и шипцы, и любые заготовки, глаз приобрел способность отмерять без подсчетов равные доли любого материала, а мозг — привычно вращать в голове любой предмет, прикидывая его объем и параметры. Сначала он научился чинить предметы; затем начал создавать и мог уже и сам выправить какой-нибудь недурной доспех юному рыцарю из Ордо Фавониус. Но его душа куда чаще, чем душа Вагнера, просила выплеснуть фантазию — в свободное время мастер нередко оттаскивал его за уши от попыток соорудить красивую решетку, кованую стойку для зонтиков, резную дверную ручку. К его чести, Вагнер не стал его переучивать. Лишь давал подсказки да требовал, чтобы вперед этого была сделана основная работа. Тем больше было стремление Кэйи выучиться делать рутинную работу быстро и без помарок. И вот, после стольких лет, Кэйа впервые отважился на полностью декоративную вещь. Он решительно сдернул холстину с невысокой, в локоть, фигуры на столе. Вагнер замер за плечом, затем тяжело зашагал, оглядывая деяние ученика со всех сторон. Кэйа молчал, прикусив губу и пытаясь взглянуть и отстраненно оценить себя. Девушка, будто лежащая в полумесяце; на ее руках, в нежных, защитных объятиях, будто младенец в пеленке — звезда; ее концы острые и будто режут, колют полуобнаженную грудь матери.  Что ж, он уже видит свои огрехи — наверное, стоило сделать звезду другого объема. Лучи ровные, но кажется, Кэйа просчитался с тем, как она закреплена, а это что, осталась шероховатость на полумесяце? Проклятье. И вес можно было распределить получше, скульптура точно немного тянется вперед, да, к зрителю, но вдруг это воспринимается так, будто она вот-вот завалится? И черты лица девушки, подбородок меньше необходимого, лоб слишком высокий… — У нас есть заказ от ордена. На скульптуру, — вдруг проговорил Вагнер, потирая месяц пальцами — ровно в том месте, где Кэйа посадил шероховатость, бездна бы побрала его руки в тот момент.  — Правда? — Кэйа вздернул голову, не понимая, к чему клонит наставник.  — Завтра к нам придут. Иди выспись как следует.  Вагнер, так ничего и не сказав про «девушку», молча вышел из мастерской, оставив Кэйю в смутном волнении. *** Магистр Джинн, о которой Альберих так много слышал, оказалась совсем юной девушкой, с обманчиво мягкими чертами лица и взглядом, в котором Кэйа почему-то отчетливо видел стальные искры. Одетая почти полностью в белое, с изящно забранными волосами, она бодро и дружелюбно переговаривалась со своими рыцарями — ее сопровождали четыре человека в доспехах. Кэйа не успел толком их разглядеть из окна, откуда подглядывал: Вагнер шикнул на него, отправился отпирать дверь, а Альберих, торопливо поправив полы своей лучшей рубашки (их у него было всего четыре, так что выбор был небогат), поспешил занять место позади него. — Добрый день, мастер! — без всякой надменности магистр залетела в дом легкой птичкой, улыбаясь тепло и мягко. — Простите, что мы так спозаранку. Спасибо, что всегда чините оружие и доспехи так быстро и так споро! После последней стычки с орденом бездны вы, наверное, с ног сбились. Вагнер вежливо, хоть и сухо, склонил голову. Мол, справляемся, ничего особенного. В ответ на его приглашающий к столу жест магистр Джинн замотала головой: — Ох, нет, боюсь, у меня нет на это времени, — она с явным сожалением покосилась на еще теплые булочки из печи, от которых и у Кэйи-то вечно текли слюньки. — Давайте сразу к делу. Думаю, заказ не будет таким уж сюрпризом после новостей в городе. Горожане составили для меня письменную просьбу, под которой не менее пяти сотен подписей, и я с радостью одобрила ее. Мы хотели бы заказать у вас памятник в честь нашего рыцаря, который спас город.  Она отступила чуть в сторону, и Кэйа невольно широко распахнул глаз.  Ох, слухи не лгали. Стоящий среди своих товарищей, знаменитый капитан рыцарей выделялся среди них, как роза среди одуванчиков, хоть и был в таком же доспехе, с таким же клинком в ножнах. Благородное бледное лицо с правильными чертами, огромные яркие глаза, пламенеющие из-под челки густой киновари, пышный хвост, текущий по левому плечу. Высокий, статный, он привлекал внимание, от него нельзя было оторвать взгляда. Кэйа вдруг понял, что капитан смотрит на него в ответ, тут же ответил неловкой, якобы непринужденной улыбкой и поспешил переместиться еще глубже за спину Вагнера. Тот сухо откашлялся, как обычно делал перед разговором с клиентами. — Я больше не занимаюсь скульптурами. Кэйе на секунду показалось, что он ослышался.  Что? Именно сейчас, когда у них есть возможность прославиться и заработать хорошую сумму денег на расширение мастерской, на закупку новых материалов, на обучение, в конце концов — именно в этот момент Вагнер решил, что больше скульптуры он не делает? Отказывает магистру, когда заказ не просто важен — по-своему священен для жителей Мондштадта? Кэйе как пришельцу с чужих земель сложней было проникнуться трепетом, но даже он испытывал благодарность за сохранность своего нового дома. Ему ли было не знать, что это такое — когда крыша над твоей головой рушится, навсегда оставляя тебя неприкаянным. Лицо магистра Джинн тоже озарилось непониманием и недоумением, и в этот момент Вагнер заговорил снова: — Но ими занимается мой ученик. Кэйа, отчаянно чертыхаясь про себя — что вообще за неожиданности? — вытащил на губы улыбку и отчаянно сделал небольшой шаг вперед, прямо под взгляд светлых очей магистра, которая слегка нахмурилась от таких новостей. — О, это ваш подмастерье, — проговорила она, внимательно изучая Кэйю бегающим взором. — Припоминаю, что вы в последние годы справлялись не один. Но скульптура? Вы же еще совсем юный, мастер… Простите, не знаю вашего имени. — Меня зовут Кэйа, великий магистр, — Альберих, упорно делая вид, что у него не спирает дыхание и не подрагивают колени, чуть поклонился. — И я пока не мастер. Вагнер же, проклятый старый смутьян, молча повел магистра за собой в сторону мастерской. Кэйа, плотно сжав кулаки, отправился за ними. Может, ему показалось, но кажется, капитан всё еще разглядывал его. Поди примерялся, не стоит ли превентивно переломать ему руки, чтобы вынудить старого мастера выполнить заказ самому. Едва ли он считал юнца младше себя достойным для воплощения собственного памятника. Архонты, да сам Кэйа так не считал. В мастерской Вагнер сам открыл «Девушку со звездой», магистр с задумчивым выражением лица — Кэйе показалось, или он увидел в ее глазах заинтересованность, тень улыбки — прильнула к скульптуре. — Это… — тихо заговорила она, отступая вбок и давая посмотреть и прошедшим за ними рыцарям, — …это действительно очень хорошо. Ты славно потрудился, — она через плечо улыбнулась замершему, как мышь под вилами, Кэйе. — Долго делал? — Пару месяцев, — Альбериху только и оставалось, что упорно поднять голову, чтобы не уронить себя в грязь лицом. — В свободное время от других заказов. — Долго, — огорчилась магистр, явно прикидывая, сколько у новичка займет времени полноценная скульптура в полный рост. — Мастер Вагнер, может быть, вы сделаете исключение ради такого заказа? Мастер хмуро поглядел на нее, не спеша с ответом. А Кэйа, едва не сглотнув свое сердце, увидел, что капитан рыцарей делает шаг вперед, а его полные, четко очерченные губы приоткрываются. — Магистр, думаю, мастер Кэйа постарается сделать всё быстро, если не будет отвлекаться на иные работы, — проговорил юноша, и биение в груди и горле только усилилось — особенно когда Альберих с восхищением констатировал, что рыцарь не сводит взгляда с его «девушки». Магистр чуть удивленно перевела на него взор и вдруг рассмеялась как-то совсем по-девичьи: — Ох, сэр Дилюк оценил скульптуру так высоко? Ну хорошо. Не могу же я не учесть мнение самого героя, верно? Она вдруг озорно подмигнула рыцарю, а затем и Кэйе, который растерянно теребил челку, совсем забыв, что неприлично делать так в присутствии высоких гостей. Договор вскоре был заключен, задаток — оставлен, график работ — согласован. Мастерская снова опустела, а Кэйа все смотрел вслед удаляющейся фигуре с пламенеющими на солнце волосами и никак не мог успокоиться. Вагнер, лишь молча ухмыляющийся на все вопросы и возмущения Кэйи, похлопал его по плечу да и отправился к печи — выполнять очередной заказ. *** Позировать капитан Рагнвиндр явился уже завтрашним днем, после собственной смены как рыцаря. Кэйа знал, он — представитель знатного древнего рода, у него наверняка любой предмет одежды стоит больше, чем Альберих мог бы выручить за целый месяц бесперебойного труда. Однако аристократ невозмутимо постучался в дверь их жилища, вежливо поздоровался с Кэйей и спросил разрешения умыться, будто жалкий подмастерье кузнеца мог ему что-то запретить. Он обладал интересным свойством, которое Кэйа иногда замечал за людьми — наполнял собой пространство, где оказывался. Предметы рядом с ним сразу начинали играть новыми красками, воздух — дышать живыми искрами, сам Кэйа — превращаться в мятное желе.  — Сначала мне нужно сделать эскизы, слепить пару моделей в миниатюре, — предупредил Альберих, проводя дорогого гостя в мастерскую и указывая на самую приличную из тех табуреток, что у них вообще в доме обитали. — Мастер Вагнер заказал подходящий кусок мрамора у знакомых из приисков, но его еще должны доставить, а потом нужно время подготовить материал.  Дилюк Рагнвиндр лишь кивнул, плавно опускаясь на предложенное место. Кажется, его ничего не смущало. Багряный взор скользил по разным предметам, царящим вокруг. Что ж, зато модели не будет скучно. Кэйа, признаться, переживал. Много из-за чего: это был его первый крупный заказ, который он не мог себе позволить испортить, он впервые будет работать с камнем такого размера — он любил камень больше, нежели Вагнер, но он как материал и был дороже, так что редко была возможность попрактиковаться. В конце концов, он нервничал, потому что… ему захотелось понравится юному капитану. Не ударить в грязь лицом. Пусть он и не великий воитель, и не богач, и не аристократ — но в своем деле он неплох, не так ли? Кэйа несколько раз попросил рыцаря изменить позу, на скорую руку делая набросок за наброском. Он и так полночи не спал, пытаясь придумать, как бы запечатлеть чужую красоту, мужественную и чувственную одновременно. Дилюк Рагнвиндр выглядел… сложней, чем он ожидал. Он создавал впечатление сильного, но не был тупым солдафоном; он явно был умен и образован так, что Альбериху и не снилось, но не выглядел и надменным; он был красив, но ничего щегольского в нем тоже не обнаруживалось.  Дикая роза как есть — красивая, горькая на вкус, живучая, ползущая по камням ущелья, знающая себе цену, но готовая подарить путнику своей аромат в великодушии. Наконец он нащупал что-то, зарисовке этак на двадцатой — заставив сэра рыцаря встать одной ногой на несчастную табуретку и чуть изогнуться в сторону, будто приглядываясь, будто при этом защищая своей спиной кого-то. В этом была динамика, в этом были видны стать, сила, а через глубокое выражение лица Кэйа надеялся отразить и ум, и стремление сердца. Что-то заколотилось в висках, запульсировало, так всегда было, когда он находил хорошую идею. Он несколько раз обошел сэра Рагнвиндра кругом, пытаясь оценить объем, вес, пропорции, сделал еще несколько зарисовок. — Очень красивые наброски, — вдруг ударил ему в ухо негромкий глубокий голос, заставив вздрогнуть и выдергивая из мыслей. — Как давно ты рисуешь? — Лет с трех, — не сильно подумав, брякнул Кэйа и тут же спешно добавил, — еще до того, как попал на обучение к мастеру Вагнеру. — Он тебя вырастил, верно? Ты явно не из этих краев, — рыцарь старательно держал позу, хоть это уже и не требовалось, но косил на Кэйю из-под ресниц.  — Так и есть. Мне очень повезло, старик очень славный, — аккуратно отозвался Альберих, не больно любящий тему своего происхождения. — Всё, на сегодня достаточно. На памятнике будет доспех, верно? Дилюк Рагнвиндр кивнул, будто бы чуть смущенный чем-то, перевел взгляд куда-то в сторону. — Да. Он почему-то отказался от воплощения себя на боевом скакуне, хотя казалось бы — капитан кавалерии, лошадь так и просилась бы под эти бедра и эту стать.  Кэйа досадливо фыркнул на оттенки собственных мыслей, чуть не перевернул бедром подставку под инструменты и мысленно дал себе по лицу. Почему-то рядом с прославленным рыцарем он чувствовал себя особенно не к месту, чужеродным, хотя этого за ним не водилось — он общался с клиентами чаще Вагнера, его звали на праздники, он чувствовал себя освоившимся в Мондштадте. Но рядом с чужим ярким светом он действительно начинал казаться себе тонкой тенью на стене.  *** Они встретились еще пару раз, Кэйа наделал прототипов из глины, воска, даже из дерева сделал кое-что — пробный бюст, совсем маленький, из светлой легкой березы, срубленной где-то у Драконьего хребта. Рыцарь покрутил в руках фигурку, и Кэйа, усталый после целого дня трудов, замер, ожидая реакции.  — Я не думал, что у меня такой взгляд, — тихо проговорил Дилюк Рагнвиндр, всматриваясь в вырезанный лик. — Такой… сосредоточенный. Ответственный, мысленно поправил Кэйа, полный ответственности. Он уже достаточно изучил чужое лицо, его выражения, пластику тела. Дилюк, несмотря на прямую, гордую спину, будто всё время нес на плечах что-то тяжелое, а лицо почти никогда не расслаблялось до конца. Неудивительно: Кэйа слышал, что тот стал капитаном очень рано, и не только из-за таланта, но и по необходимости; а прошлой осенью осиротел, хотя сам едва минул двадцать лет. Будешь тут «сосредоточенным», когда на тебе тяжесть бремени за твой род и его имущество, за имидж имени, за своих людей, за город.  Кэйа никогда, разумеется, не спрашивал, каково ему это дается. Во-первых, было невежливо. Во-вторых, ответ он видел и так.  — Недавно смотрел свои прошлогодние фотографии, еще с отцом, — пугающе близко к его мыслям вдруг продолжил рыцарь, все еще теребя бюст в руках. — Совсем другой взгляд. Больше не вижу его в зеркале. А здесь, у тебя… есть отголосок.  Кэйа завороженно глядел, как по лицу скользит тонкая маска грусти, как плечи чуть никнут, как профиль склоняется к груди, вычерченный узким лучом из оконца. Что-то колыхалось в груди, неназываемое, вихрящееся. Попытался было представить себе фотографии. У него самого, разумеется, их и не было никогда — фотоаппараты были слишком дорогими. Рыцарь вздрогнул, отвернулся, закрыв лицо локонами.  — Прости, не хотел вываливать эти мысли на тебя. — Отчего бы и не поговорить за работой, — Кэйа постарался улыбнуться мягко, хоть и понимал, что звучит глупо: то, что произошло сейчас, совсем не было маленькой вежливой беседой, призванной развлечь во время скучного дела.  Видимо, почуяв фальшь, рыцарь быстро распрощался и исчез за дверью. Кэйа, бесконечно поддаваясь сам себе, привычно скользнул к окну и проводил его взглядом.  Было почему-то немного горько. *** Наконец привезенный кусок мрамора Кэйа разве что языком не облизал, изучая. А может, даже и лизнул пару раз. Ему ужасно хотелось понять новый материал, изучить. Он откалывал небольшие кусочки, промывал и протирал поверхность, изучал, как свет ложится на острые грани.  Вагнер, посмеиваясь, пихнул его ногой в плечо, когда Кэйа умудрился лечь на пол, чтобы посмотреть на материал с еще одного угла. — Уймись. Ты справишься, — совершенно точно распознал он настроение Альбериха, и тот лишь позволил себе смущенно рассмеяться. — Разве я посмею опозорить моего учителя? Он предупредил через дежурящего на улицах рыцаря своего заказчика, что на первых порах ему не обязательно являться лично, что Кэйа будет просто задавать общую форму человеческого тела, и для этого достаточно будет заготовленных образцов и его собственной памяти, но в привычный час Дилюк Рагнвиндр явился всё равно — с какой-то корзинкой в руках. — Здесь виноград и пара бутылок вина, — объяснил он, оставляя ношу на маленьком кухонном столе. — Аделинда — это наша главная горничная — предложила передать в благодарность за труд. Кэйа непонимающе моргнул, судорожно отряхивая с себя каменную крошку. Можно подумать, ему не платят за эту работу, чтобы он нуждался в гостинцах. Впрочем, отказываться он не собирался тоже: винокурня Рассвет славилась своей продукцией, и кто такой Альберих, чтобы отказывать от лишней дегустации чудесных напитков.  — Спасибо, — вежливо поблагодарил он. — Как я и говорил, сегодня ничего дельного не будет. Но, — он вдруг замер, изучая чужое лицо, — но вы можете остаться посмотреть за процессом. Вдруг все-таки понадобится помощь. Осенившая его мысль была проста — вдруг Дилюк Рагнвиндр сбегает раз за разом к нему в мастерскую с такой охотой, чтобы отвлечься от бесконечной череды дел? Если подумать, в этом был смысл. Этакая отговорка для себя и других, позволяющая не возиться с делами винокурни или подчиненных рыцарей.  То ли он догадался верно, то ли дело было в чем-то еще, потому что прославленный капитан еле заметно просветлел лицом. — Я останусь, если это не будет помехой. И они снова уединились в мастерской. Кэйа с головой ушел в работу, орудуя молоточками и резцами. Дилюк, несмотря на сопровождающий это шум, сидел на привычном месте, не выказывая никаких признаков дискомфорта. Разговор завязать в таких условиях было почти невозможно. Однако как только Кэйа решился на небольшой перерыв, отойдя в сторону и пытаясь оценить проделанное, рыцарь тут же заговорил: — Ты мало рассказываешь про себя. — Потому что во мне нет ничего особенно интересного, — пожал плечами Кэйа, устало потирая плечи и усаживаясь на подоконник, всё еще меряя уже более близкую к чему-то вроде грубой человеческой фигуры глыбу взглядом. — Меня больше удивляет, что человек вроде вас не делится рассказами. Каково это — руководить таким количеством людей и ладить с ними, управлять порядком в городе? Как это было, защита от последней атаки? Было страшно? А на миссиях до этого? Это вообще вызывает привыкание или каждый раз адреналином по нервам? Он вновь приблизился к камню, принялся дорабатывать формы. Не сразу заметил, что Дилюк Рагнвиндр молчал всё это время, будто подбирая слова. — Руководить привыкаешь, хотя это и утомляет, — заговорил наконец он, невольно гипнотически заставляя руки Кэйи замереть, чтобы услышать ответ. Голос его был таким красивым — глубокий, уверенный, размеренное дыхание, правильная, четкая речь настоящего командира. — Миссии действительно становятся чем-то обыденным, хотя в процессе иногда и приходится поволноваться за себя и других. Переживаешь обычно за масштаб последствий. И во время столкновения с орденом Бездны я волновался, но знал, что нужно будет сделать всё, что я вообще в силах. За мной всё-таки стоял город. Я обязан был защитить его. В этом нет ничего увлекательного или героического, как бы это не звучало. Я просто рубил, жег и делал, что мог. Руководил людьми, как привык, на автомате. Несколько часов тяжелой работы, вот и всё. Просто долг. Кэйа, еще на середине речи поднявший голову, неотрывно смотрел в потемневшие глаза.  Что-то было жутковатое в том, как очевидно лучший за последние полвека рыцарь Ордо Фавониус говорил о себе так холодно, так жестко, так безразлично.  — А теперь расскажи мне ты что-нибудь, — предложил тут же Дилюк Рагнвиндр, нетерпеливо мотнув головой — кудри упрямо прыгают на скулу, и он небрежно поправляет их рукой. — И я повторю: ко мне тоже можно обращаться на «ты». Кэйа тоже взял паузу, снова завозился с камнем, пытаясь его укротить. Наверное, в другой ситуации он ругался бы на заказчика, мешающего ему сосредоточиться. Но не сейчас, ох, не сейчас. — Я из дальних краев, — откашлявшись, начал он немного неуверенно, не поднимая глаз от белого, нежного мрамора. — Там произошло стихийное бедствие, во время которого погибла моя мать. Отец успел спасти меня, и мы принялись скитаться по всем регионам. Где-то около Сидрового озера он и оставил меня. Сказал, что ушел закупиться провизией, да и не вернулся. Не знаю, что с ним стало, — он пожал плечами, ощущая острый взгляд где-то у себя на виске. — Собственно, дальше меня подобрал мастер Вагнер. История не самая интересная. — Дальние края. Стихийное бедствие. Родитель, который просто оставил тебя, — в голосе рыцаря зазвучало что-то тревожное, и Кэйа обеспокоенно поднял голову, невольно прячась за прототип статуи, как за щит. — Очень конкретно. — Я не лгу, — сердито обрубил Кэйа. — Я не говорил, что ты лжешь, — Дилюк Рагнвиндр качнул головой, алые глаза чуть расширились. — Я… Я просто подумал, что тебе, должно быть, больно говорить о прошлом. Прости.  Кэйа глупо замер с молотком в руках. Какое дело аристократу-рыцарю до чувств подмастерья скульптора? Это было так странно.  На то, чтобы снова сбежать, у его заказчика и модели ушло буквально десять минут, и Кэйа снова засел в проеме окна, бездумно глядя на улицы, на звезды, и снова на улицы.