С любимыми не расставайтесь

      Накануне вечером перед походом в зоопарк Юра был крайне задумчив. Он ковырял вилкой в пасте с морепродуктами, любезно приготовленной Полиной, и не участвовал в общей беседе.              Отдалённо он слышал, как Илья нахваливал Володю, и макушкой ощущал этот пронзительно-всевидящий взгляд Клубковой, но по-прежнему оставался безучастным.              Дневной разговор никак не шёл из головы. Этот ново-старый Володя не хотел сопоставляться с образом из прошлого, и Юра пока не знал, как на самом деле выстраивать новые грани на разрушенном.              Наверное, это было похоже на… Фундамент? Ведь строительство любого здания с чего-то начинается, так и здесь…              Юра усмехнулся. Мыслит, как строитель, честное слово! Даже тут умудрился вплести в свои думы любимого друга.              Неожиданно Полина прокашлялась и громко позвала Юру. Конев вздрогнул и поднял взгляд от тарелки, блюдо в которой осталось совершенно нетронутым.              — Помоги мне на кухне, — просто сказала она, завладев вниманием друга, и сразу же отодвинула стул.              Юра тоже встал из-за стола и поплёлся вслед за Клубковой, понимая, что его ждёт непростой разговор.              Хотя… Когда разговоры с Полиной были лёгкими?..              На кухне, кроме Настиного противного кота, никого не было. Тот протяжно замяукал, когда включился свет, и начал ластиться о Полинины ноги.              — Да скоро твоя хозяйка придёт, скоро, свидание у неё, — проворчала Клубкова, заглядывая в холодильник. Там в картонной упаковке стоял «Наполеон» — подарок Полининой мамы, которая всё же решилась на встречу с дочкой спустя столько лет.              Полина достала коробку и поставила её на стол, коротко улыбнувшись.              — Честно, я думала, что она забыла, что я люблю, — дрожащим шёпотом проговорила Поля, снимая верхнюю часть коробки. Затем она посмотрела на Юру, и он увидел в её глазах лёгкий блеск. — Знаешь, когда она пришла, я в порыве злости захотела закрыть дверь. Но любопытная Оля не дала мне этого сделать. А мама… Увидев Олю, разрыдалась, и я… Не смогла её прогнать. Как бы сильно я не была переполнена злостью за тот день, когда она не заступилась за меня перед отцом, я прекрасно осознавала, что всё это время… — она сделала судорожную паузу, видимо, пытаясь собраться с мыслями. — Всё это время мне её не хватало. Её ласкового «доченька» или «драгоценное солнышко»… Я сама плакала, пока мы сидели на кухне, разговаривали. Я… Я как будто вернулась на пятнадцать лет назад, — Полина слегка грустно улыбнулась. — Столько всего произошло, правда, Юрка? — обернувшись к подставке со столовыми приборами, Полина вытянула нож и приступила к разрезанию торта. Нож входил плавно, слоёная крошка сыпалась по краям. — Даже не верится порой, что события могут сменять друг друга с огромной скоростью, — казалось, она разговаривала сама с собой. — Она и завтра придёт. Сказала, что очень хочет познакомиться с Ильёй. Как раз нам никто не будет мешать, — один из кусочков отправился в заготовленную для него тарелку. Та была старой советской классикой: белый фарфор, с красивой оранжевой каёмкой по краям.              — А отец? — поинтересовался Юра. Он хотел казаться участным хоть в чём-то и даже радовался за Полину — ведь действительно между ней и родителями было упущено много лет, — но все его мысли раз за разом возвращались к Володе.              — С отцом… — Полина замолчала и поджала губы, пока выкладывала следующий кусочек торта. — Сложнее. Он такой… Слишком гордый, чтобы признать свою неправоту. Да и если честно, — тут Полина подняла взгляд на Юру. — Я не очень-то и хочу знакомить его со своей семьёй. Моя… Обида так и осталась со мной по прошествии стольких лет. Я-то и маму не до конца простила, но она хотя бы раскаялась… — Клубкова пожала плечами и разложила оставшиеся кусочки по тарелкам. — Ладно, Юрочка, — её тон внезапно стал игривым, и Юра внутренне напрягся. Шестым чувством он догадывался, о чём последует их разговор. — Что мы всё обо мне да обо мне. Лучше давай-ка, — она оперлась на столешницу позади себя, и Юра понял: их разговор не на пару секунд. — Поговорим о тебе и Володе.              Юра с раздражением закатил глаза.              — Разговаривать не о чем, — отчеканил он.              — Так он в действительности ничего не помнит? — ужаснулась Полина. Юра кивнул. — А я думала, это происки Сидоровой. Подумала, что там, в больнице она всё перевернула с ног на голову. Так он… — она понизила голос, и интонации вмиг стали поникшими. — И тебя не помнит, получается…              Когда об этом думал сам Юра, он не ощущал такой боли, режущей глубоко по сердцу. Но, вот, когда это произнесла Полина, боль внезапно стала осязаемой. Что-то тупое и болезненно-пульсирующее разливалось по эпицентру души, и она будто корчилась от этих страданий, от этого бессилия, что окутало Юру с момента встречи с Володей, и лицо Юры исказилось, выворачивая все его чувства напоказ.              Но перед Полиной не было стыдно. Они слишком многое вместе пережили. Начиная от того вечера, когда встретились в клубе, и заканчивая сегодняшними событиями.              — Получается так, — выдохнул Юра.              Полина сдвинула брови, словно стала над чем-то раздумывать. Хотя думать тут особо было не о чем. Володя потерял память — и этим всё было сказано.              — И получается, — медленно начала Клубкова, — он ничего не знает о вас, — этот явный акцент на очевидное выбил из Юры весь воздух. Он ощутил себя лгуном, пусть и думал, что действовал из лучших побуждений. — Потому что ты ему не сказал, — это прозвучало с укором. С прямым, нескрываемым укором.              Юра опять закатил глаза. Он не любил, когда Полина включала «строгую мамочку».              — Не сказал, — таки огрызнулся Юра, как дворовый пёс, у которого пытаются отобрать кость. — Не сказал, потому что это бессмысленно! Потому что я не знаю этого нового Володю! — выплёскивая своё отчаяние на Полину, Юра внутри ужасался тому, как оказывается, он боится этого нового Володю. Боится сделать что-то не так, сказать что-то не то, ляпнуть то, что не должно просочиться наружу. Юра чувствовал, как сдерживал себя рядом с Давыдовым. И это сдерживание плохо сказывается на нём самом.              Полина растянула губы в мягкой и снисходительной полуулыбке. Она делала так всегда, когда Юра был слишком взвинчен от собственных переживаний.              — Почему бы тебе не узнать этого нового Володю поближе? И… Такой ли он новый? — философски спросила она.              Теперь пришла очередь Юры хмуриться.              — Что ты имеешь в виду?              — Ну вот смотри, — она покрутила головой и остановила свой взгляд на оставшейся небольшой части наполеона. — Скажем торт. Если подойти с фантазией, то можно сделать медовик красного цвета внешне. Но внутри… Внутри он так и останется медовиком, стоит только откусить кусок. Здесь почти то же самое.              — Не то же самое, — резко возразил Юра. — Внутренние убеждения меняются с годами. И мы уже с тобой не такие, какими были в восемьдесят шестом. Или в восемьдесят девятом.              Полина задумчиво повертела вилки, которые успела достать из подставки, в руках.              — Верно. Мы уже не те Полина Клубкова и Юра Конев. Покинутые и ищущие признания. Но что-то же от нас прежних осталось? Наша любовь к чему-то отдельному. Вот ты не бросил музыку, а я — вязание. С Володей то же самое. Он по-прежнему играет на гитаре и по-прежнему готов прийти на выручку, — тут она как-то хитро ухмыльнулась. — А ещё знаешь, что осталось неизменным? — Юра махнул головой в отрицании. — Его взгляды в твою сторону. Ты можешь мне не верить, но в «Ласточке» он смотрел на тебя точно так же, — она подмигнула Юре, который уже ощущал бешеное сердцебиение, словно организм словил мощную дозу адреналина.              «Не смей поддаваться призрачной надежде», — упрямо твердил он себе, — «Это всё равно ничего не значит».              — И я думаю, — продолжала меж тем Полина, не замечая внутренних терзаний и противоречий друга, — что вам стоило бы просто познакомиться друг с другом заново. А вдруг, — тут она вперилась в Юру острым орлиным взглядом, — благодаря тебе он что-то да вспомнит. Чудеса ведь случаются. Ты это знаешь. Живой Володя и твоя поездка в «Ласточку» тому воплощение.              В словах Полины был смысл. Юра от внутреннего сжирающего беспокойства начал теребить края выцветшей футболки, которую носил ещё во времена своей бурной молодости, когда переехал в Германию.              Точнее, сбежал.              И опять собственные определения беспощадно ранили.              А вместе с ними, как восход багряного солнца, поднималась горящая ярость на самого себя.              За то, что был слеп. За свою обиду. За предательство. За годы ожидания. За прощение. За мнимое прощание.              Будь он хоть чуточку рассудительнее, как Володя, этого всего бы не было.              Не бы-ло.              — Держи, — Полина сунула ему тарелку с внушительным кусочком наполеона, — заешь свои мысли сладким. И поразмышляй над моими словами на досуге.              Ночь Юра спал не то чтобы плохо, а просто отвратительно. Он ворочался с боку на бок, то открывал, то закрывал глаза, под веками бегали отрывочные картинки из прошлого, настоящего и, кажется, будущего. Вернее, из воображаемого будущего.              Утром он ощущал себя более уставшим, чем до этого.              Гостиничная еда казалась безвкусной, а солнечная погода совсем не располагала к поднятию боевого духа.              Илья и Олаф тактично молчали всю дорогу до филармонии, хотя Юра знал: друзья видели его подавленное состояние.              Предстоящая встреча с Володей тоже нервировала. Вчера Юра больше не перекинулся с ним и парочкой предложений, за исключением сухого, как вино, прощания.              Сегодня Юра пока не знал, как вести себя со старым другом.              Избегать его уже не получится: сам Юра согласился менять их отношения в лучшую сторону. Но он по-прежнему ощущал этот иррациональный страх, что всё испортит, как тогда. Да и собственная злость и какой-то даже стыд не давали в полной мере наслаждаться общением Володи, который, к слову, даже не собирался от него отрекаться.              Которому был интересен Юра. Пусть даже и как друг из скрытого пеленой забытья прошлого.              Пока Володи не было, Юра, дабы отвлечься от мыслей о нём, занялся написанием новой песни, мелодия которой родилась у него сразу же после новой встречи с Володей.              Она появилась почти мгновенно, когда первый шок прошёл.              Юра понял, что в голове играет сначала что-то плавное, резко переходящее в возвышенное и объёмное. Громкое. Отчаянное. Не совсем джаз, подумал тогда Юра, но вдохновение захлестнуло с головой, и ноты вырисовывались сами собой. В конце концов, кто ограничивает его в направлениях?              Он писал о своих ощущениях. О незавершённости и неопределённости, которые он чувствовал после встречи с потерянным прошлым. Что, несмотря на отсутствие любви с одной стороны, он готов оставаться до конца. Готов вести эмоциональную борьбу. Готов искать призрачные следы. Вопреки всему.              Он так задумался обо всём об этом, что даже пропустил момент прихода Володи. И только, когда Илья сказал:              — Доброе утро, Володь. Ты чего застыл? — Юра вернулся в реальность бытия. Он вскинул голову, вопреки своим доводам — не реагировать слишком бурно на Володю — и его глаза встретились с самыми любимыми глазами на свете.              И как он столько лет жил без этого?              — Доброе утро, — ответил Володя, и его улыбка внезапно стала натянутой и кривой, и только Юра это видел, потому что знал Володю, как облупленного, потому что не раз занимался анализом нового вожатого, будучи в лагере. Он выучил его ещё в восемьдесят пятом, и тут до Юры дошёл смысл Полининых слов.              «Внутри он так и останется медовиком, стоит только откусить кусок».              Верно ли, что истина где-то близко? Что под ворохом другой жизни, всё же прежний Володя ещё существует?              Юра мог бы это проверить. Мог бы рассказать одну-единственную историю, которая явно бы расставила всё по своим местам.              Только вот непонятно, в какую сторону: лучшую или худшую.              И от этого Юру ещё больше сковывал страх неудачи и краха.              И опять каждодневная злоба на себя коварно ухмылялась.              Он думал, что отпустил чёртово чувство вины, которое накрыло его в девяносто шестом, но теперь оно вернулось.              Нашло дорогу обратно. И все Юрины старания, вся его борьба с депрессией, успешные сеансы с Ангелой неожиданно стали прахом.              Теперь, смотря на Володю, Юра думал, что это он виноват в том, что с ним случилось.              Он всегда должен был быть рядом! Не должен был отпускать.              Внутренне Юра сжался, а чувство вины переполняло с каждым мигом.              — Привет, — бормочет Юра в ответ и быстро отводит взгляд в сторону, пока это не перешло все границы. Руки закрывают тетрадь, пряча от посторонних глаз то, что накопилось в душе. На секунду мелькает мысль: а если эти ноты показать Володе, что он скажет?              Но Юра быстро от неё избавляется. Показать ноты — значит, развить новую тему. И бояться проболтаться про ту мелодию, что осталась приятным воспоминанием под ивой и нотами в нише стола.              С одной стороны, Юра поступал плохо. Ведь ноты принадлежали Володе, и он, как минимум, заслуживал узнать о них.              Но с другой… С другой, это ведь был подарок.              «Мой прощальный тебе подарок», — так ведь гласили последние строки последнего письма Володи. И Юра вроде как и не должен был отдавать их обратно.              Как же ему было тяжело! Человеческие эмоции — это та сфера, которая для Юры была сплошными дебрями. Он учился взаимодействовать с людьми на протяжении долгих лет; изучил различные типажи, но сейчас он находился в ступоре и не знал, как ему поступать в действительности.              Клавиши привычно успокаивали. Юра слегка прикрыл глаза, прячась от всего мира в своей скорлупе. Он представлял себя дома, сидящим за пианино в кабинете, отведённом для мира музыки.              Юра всегда уходил в грёзы, когда хотел хорошенько подумать или спрятаться от проблем. Он делал так, когда узнал о смерти Володи, когда Йонас его предал, когда умерла его мама или даже просто тогда, когда день не задался.              Он делал так и сейчас, когда душа находилась в смятении, когда телесное тело не знало, как поступать дальше, когда отсутствовал чёткий план действий.              Отдалённо он слышал ударные и гитару. Гитара слегка лажала, но Юра знал, что Володе потребуется ещё пару-тройку раз — и он будет играть так, словно всегда играл в их коллективе.              Потому что это Володя. Всегда такой правильный и идеальный вожатый. Разносторонний. Интересный. Смешной и строгий одновременно.              В груди привычно защемило. Вот бы вернуться в то прекрасное далёкое прошлое, остаться под ивой и перебирать тёмные волосы, не тронутые сединой.              Хотя лёгкие серебристые нити в волосах Володи Юре, наоборот, нравились. Придавали ему какой-то брутальности и всё же показывали, что Володя повзрослел.              Время за репетицией пролетело моментально. Юра украдкой видит, что Илья довольствуется результатом, и это даже его успокаивает. Володя и правда хорошо справляется с возложенной на него миссией. Юре бы брать с него пример и научиться справляться с собственной головой.              Когда они собираются, Олаф и Володя о чём-то беседуют, и Юра вскользь слышит, как Володя упоминает Машу.              О нет, только не это. Сидорова успела и здесь наследить. Юре хочется подойти и постучать Олафу по голове, сказав о том, что Маша — слишком причудливая девушка.              Какое-то старое раздражение поднялось в Юре при воспоминаниях о том вечере, когда Маша застукала их с Володей. Ведь это она косвенно была виновна в том, что Володя принял решение о лечении. Точнее, стала толчком к череде принятых решений, сломавших не одну жизнь.              Юре не хочется видеть её, но возразить — аргументов не находится. К тому же Олаф его друг, близкий друг, который помогал ему бороться с депрессией, который возил его к своим родителям на дачу для успокоения души, который приходил ночью и слушал изливания Юры, когда тот срывался, и хотя бы по этим причинам Юра не мог препятствовать Олафу заводить знакомство с Машей.              Он просто не будет обращать на неё внимания. Вот и всё. И лучше с ней вообще не разговаривать, иначе злоба станет ощутимее.              — Итак, как поедем? — Илья, уже готовый идти домой, в последний момент поднимает новую тему для разговора. — У нас просто две машины, — поясняет он. — Юрина и Володина. А ехать нам всем в одно место.              Юра молчит. Ему нечего предложить. Он даже не задумывался об этом.              — Мы можем поехать все вместе на моей, — пожимает Володя плечами, и Юре кажется, что уголки губ Ильи дёргаются в подобие улыбки. Вот же предатель! Клубкова уже успела его обработать.              — Да, думаю так будет правильно, — кивнул Илья и обвёл всех присутствующих внимательным взором. — Никто же не против?              Возражающих не нашлось.              И, конечно, Юра должен был догадаться, что пассажирское место рядом с водителем достанется непосредственно ему.              Илья и Олаф словно действовали по своему сценарию.              Сев рядом с Володей, Юра устремил взор на свою арендованную машину, в надежде что с ней ничего не случится за время его отсутствия.              — Не волнуйся, — услышал он голос Володи, — когда наша прогулка закончится, я привезу тебя сюда, и ты заберёшь машину со стоянки.              Юра молчаливо кивнул. Сердце опять забилось в предвкушении. Вероятно, возвращаться обратно они будут вдвоём…              Опять наедине…              И как быть?..              Володя выбрал интересный маршрут. Юра помнил это здание, которое они проезжали в данный момент.              И тот грязный тротуар, который был испачкан в белой краске, и мужика, который матерился прямо посреди улицы, весь обляпанный этой краской.              А ещё он помнил, как с одногруппниками искал помещение для практики. Как Саша завела их в кладовую с хозяйственным инвентарём, а Миша решил пошутить и захлопнул дверь, которая чудным образом заблокировалась, и выйти они оттуда смогли только с помощью слесаря; он помнил, как Полина притащила два билета на постановку «Юноны и Авось». Тогда в дом культуры приезжала сама труппа из «Ленкома».              «Юру передёрнуло, когда Клубкова достала из сумки два билета на постановку «Юнона и Авось». И не потому что это было что-то ужасное, слишком «девчачье», да и к тому же выступать будут самые лучшие актёры, просто дело было в том, что у Юры начались плохие ассоциации.              Ведь именно та песня из этой постановки служила символом прощания.              Как оказалось, навсегда.              Да Юра просто не выдержит, услышав её вновь. Он и так избегает всего того, что хоть как-то может напомнить о тех временах.              — Мы с Ульяной и Ксюшей всегда мечтали туда попасть… — голос Полины тоже дрогнул — это не укрылось от Юры, и он до сих пор понимал, что где-то в глубине души Полина так и не отпустила Ульяну.              Они оба — такие похожие. Юре даже на секунду стало жаль, что его вовсе не привлекают девушки. Ведь можно было бы попробовать с Полиной… Но нет. Клубкова была больше как сестра-близнец, нежели объект симпатии.              — … Но мне больше не с кем сходить. Девчонки такое не разделяют, а одной как-то… Некомфортно.              Юра снова посмотрел на Полину исподлобья. Позади него шумели дети — они не могли поделить сырники. Юра и Полина встретились после учебного дня и решили заскочить в столовку пообедать.              Полину было жаль. Ну как Юра мог её бросить? Она же самая лучшая и близкая подруга.              И пусть у него сто раз разобьётся сердце, хотя бы Полина будет счастлива».              Улыбка на лице вышла с привкусом горечи. Но всё же это был их не последний поход на спектакли. Юра потом и сам иногда покупал билеты на интересные постановки, и они вместе с Полиной выбирались из своих рутинных будней.              — Знакомые места? — вдруг до него доносится вопрос, и Юра вздрагивает. Отводит взгляд от дома культуры, чтобы встретиться с Володиным внимательным и любопытным взором. Ему действительно интересно? Всё, что касается Юры?              Эти мысли разливают тепло в центре солнечного сплетения, и Юра знает, что также тепло смотрит на Володю, но в ответном взгляде нет той самой искорки, какая была у прежнего Давыдова, когда он смотрел на Юру. Когда наклонялся к нему для поцелуя, когда неторопливо расстёгивал пуговицы на пионерской рубашке.              Этот огонь давно погас.              Мог ли Юра его воскресить? Раздуть из ничего?              И даже если раздует, сможет ли удержать?              — Да. Здесь, эм, в студенческие годы у нас проходили практические занятия в музыкальных помещениях. Да и различные спектакли ставили. Мы с Полиной несколько раз ходили на постановки. Что-то вдруг… Вспомнилось, — Юра не удержался от ещё одной короткой улыбки, возникшей из-за старой киноплёнки в голове.              Больше они не разговаривали. Юра предпочёл смотреть в окно, закрывшись от всех вокруг, Володя сосредоточенно следил за дорогой.              — Володь, а останови вон там, возле цветочного, — неожиданно попросил Илья. — Мне сегодня с тёщей знакомиться. Я этого момента с девяносто четвёртого жду, между прочим.              Юра на секунду прикрыл глаза.              Девяносто четвёртый.              В голове всплывали обрывки из Володиных писем.              И опять не верилось, что он здесь, рядом.              И опять неконтролируемая злость на себя за бездействие набивала Юру изнутри, как синтетический пух набивает мягкие игрушки.              Володя притормозил у ларька с яркой надписью «Цветы», и Илья вышел из машины, торопливым шагом направившись в магазин.              — Почему они так долго не общались? — спросил он.              Юра скосил взгляд на Володю, размышляя об ответе. Раскрывать все карты как-то не хотелось. Юра не знал, как мог бы отреагировать на всё этот новый Володя.              — Немного не сошлись внутренними убеждениями, — уклончиво ответил Юра.              Благо Илья вернулся быстро, что не позволило столь щепетильной теме получить продолжение. Юре до сих пор откликаются полные слёз глаза Полины, когда она с сумкой наперевес сообщила, что ушла из дома.              И чего только стоило ей сейчас вновь вернуться…              До микрорайона, где жила Настя, они добрались довольно быстро. И только сейчас Юра задумался о том, что Настя и Володя уже встречались.              И если она дома, то… То сможет ли она вспомнить?       Нет-нет-нет.       Неожиданно затопила паника. Если Настя напомнит Володе, что они уже встречались, то все Юрины секреты всплывут разом. Она скажет, что Володя искал Полину, отдал записку, которую Настя верно хранила семь лет, пойдут вопросы, что было в записке, а Клубкова явно захочет рассказать всё от и до. И в итоге…              Вдох-выдох.       Вдох-выдох.              Настя точно должна быть на работе.              Они не встретятся и ничего не прояснится.              В квартире Юру окутало облегчение. Едва он зашёл внутрь, то сразу понял, что дома только Полина и девочки.              Юрина крестница тут же кинулась ему в объятья, напрочь игнорируя отца.              — И вот так всегда, — наигранно-возмущённо проговорил Илья Володе, когда девочки убежали переодеваться для поездки в зоопарк. — Как только на горизонте Юра — так родной отец становится не нужен. Любимец женщин! — воскликнул Илья следом. Юра заметил, что уголки губ Володи приподнялись в улыбке, однако взгляд оставался слишком серьёзным.              Девочки были готовы через десять минут, и Юра уже позабыл, какими могут быть капризными дети, когда что-то делается не по их велению.              Он совершил ошибку, когда нажал на кнопку первого этажа, потому что в этот же момент раздался двойной плач, который, наверное, слышал весь дом.              Он переглянулся с Володей, и тот неожиданно понимающе улыбнулся и пожал плечами. Он никак не прокомментировал действия Юры, а Юра всю дорогу до первого этажа ощущал лёгкое касание чужого плеча.              Они опять вдвоём. И опять с детьми.              Какая ирония.              А в груди снова разгорелся пламенный комок какой-то злобы на себя самого.              Каждая ситуация подвергается сравнению. Каждая мысль, так или иначе, привязывается к Володе.              Да как тут не сойдёшь с ума?              Олаф ожидал их возле Володиной машины, и Олечка подбежала к нему, чтобы обнять. Она любила его так же, как и Юру.              А вот Володина крестница насторожилась при виде немецкого музыканта. Юра заметил, что она прячется за Володиными ногами, когда Олаф присел перед ней и протянул руку.              Дабы не нервировать девочку, Юра решил, что в эту поезду сядет на заднее сиденье.              Всю дорогу до зоопарка Юра развлекал девочек фокусами, а те смеялись и просили повторить. В какой-то момент он снова встретился взглядом с Володей, и время вокруг него будто замерло.              «Я тебя никогда не забуду…» — и в голове вдруг прощальный костёр, юный Володя с гитарой и эти строчки, навсегда въевшиеся в память, как старые пятна. И эти образы ничем не убрать, не вывести, не излечить.              Он навсегда в самом сердце.              Был, есть и будет.              Чужой сигнальный, раздражённый заминкой на дороге гудок пугает. И Юра, и Володя вздрагивают — и одновременно отводят друг от друга взгляды.              Сердце пропускает маленький удар, Юра пытается сосредоточиться на девчонках.              Вскоре машина останавливается, и, выбравшись из салона, Юра замечает взгляд Сидоровой. Она пришла со своим сыном, и он не может не заметить, как неожиданно расцветает Олаф.              Сдержанно кивнув испугавшейся Сидоровой (по крайней мере, Юре точно показалось, что она стала выглядеть намного тревожнее), Юра высадил девчонок. Володя подошёл к ним, и как-то не сговариваясь все разбились на свои пары.              Они вчетвером, Олаф с Машей и её сыном — отдельно.              Поначалу шли молчаливо. Юра наблюдал за девочками, которые едва ли не прилипали к каждой клетке всем телом, пытаясь разглядеть то или иное животное, но потом Володя завязал диалог.              — Мне кажется, они неплохо подружились, — и этот чарующий мягкий баритон раздался едва ли не над самым ухом Юры. Юра незаметно выдохнул, стараясь спрятать бушующий табун мурашек, что так нагло забегали по его коже. Он так старательно вчитывался в табличку, но понимал, что строчки, написанные про павлина, размываются перед глазами, будто Юра вмиг потерял зрение.              Посмотрев сначала на Володю, а затем на девочек, Юра решил согласиться с очевидными выводами:              — Да, наверное, так и есть. Хорошо, что не дерутся, — добавил он следом, вспомнив мизансцену в лифте, когда одна замахнулась кулаком на другую.              Юре стоило бы предусмотреть все варианты развития диалога, но он забыл, что перед ним умнейший человек, умеющий видеть причинно-следственные связи, а ещё дружащий с логикой.              Хотя в одном Юре пока удавалось провести Володю.              — Твоя крестница в тебя не пошла получается, — продолжил говорить Володя, чем вызвал непонимание на Юрином лице. Но потом до Юры дошло, что Володя имел в виду. Мысль уже сформировалась в голове, а Володя её наскоро озвучил: — Ну, судя по тому, что ты любил драться.              И для чего-то Юра ляпнул, не думая о последствиях:              — Я учу её тому, что лучше решать любой конфликт словесно… Так… Как меня учил… — и фраза обрывается. Где-то вдалеке рычит лев, девчонки оглушительно смеются с павлина, а Юре кажется, что он задыхается.              Их и правда слишком многое связывает.              Куда ни глянь — Володя тут как тут. И ведь не обманешь себя как прежде. Он всегда был. Даже тогда, когда Юре казалось, что он выкорчевал его из сердца и души.              Но, очевидно, не все корни были вытащены до конца.              Маленькие отростки, притворившиеся убитыми, скрылись в темноте, и теперь, стоило свету проникнуть в глубину, они вдруг оказались живы.              Губы угрюмо поджались. Юра опять начинал злиться на самого себя, на излишнюю самоуверенность в диалогах. Если он не готов говорить о некоторых аспектах прошлого, то какого чёрта его язык, как помело? Почему рядом с Володей выключаются какие-либо здравые доводы разума?              — Как — кто? — ну, конечно, Володя бы не упустил возможность узнать что-либо, это у него в крови.              Лукавить не хотелось. Юлить — тоже. Ничего ведь ужасного не случится, если Юра хотя бы немного приоткроет завесу их взаимоотношений?              — Ты… — выдохнул Юра местоимение, как клубочек пара в морозное утро.              Но мгновенная заминка опять встала между ними. Юра понимал, что они никак не могут найти точку опоры, чтобы разговаривать без перерыва, как в былые времена.              Володя замолчал, Юра тоже не нашёлся, что сказать. Вместо этого он отошёл на безопасное расстояние от Давыдова, снова прячась в импровизированный панцирь, будто и правда полагая, что он защитит его и от Володи, и от собственных душевных терзаний.              — Юла-а-а, — маленькие, тоненькие пальчики крестницы дёргали его за цветастые спортивные шорты, больше смахивающие на пляжные, чем на те, которые можно было бы надеть на прогулку, но сегодня был очень жаркий день. Юра предпочёл бы укрыться где-нибудь в тени или оказаться в прохладной воде.              И тут взгляд снова невольно падает на Володю, стоящего поодаль и смотрящего куда-то в сторону клетки с обезьянами, смешно протягивающими лапы и прося у других посетителей лакомые бананы.              И, может, в любое другое время Юра счёл бы забавным поведение братьев меньших, источников рода человеческого, как гласят некоторые из наук, но не сейчас.              Сейчас он чётко видел обрывки прошлого.              «Володя в этих джинсовых шортах, поправляет очки и смотрит так внимательно и пронзительно, что сердце заходится в судорожном ритме».              И как же Юра слаб перед этим наплывом удушающих эмоций. Как ему хочется подойти ближе, обнять со спины, положить подбородок на плечо и просто прошептать: «наконец-то я дома».              Юра отворачивается. Оля продолжает теребить его шорты, и ему приходится обратить внимание на крестницу, что-то активно показывающую в сторону клеток для хорьков.              Там лежат два тельца кверху пузом и явно пытаются принять солнечные ванны, и нет, они живые, с ними всё хорошо, хвостики и лапы чуть подёргиваются, животы размеренно поднимаются и опускаются от дыхания.              Юра видит такое впервые. Это забавно и в то же время тревожно: он не понаслышке знает, что хорьки — больше ночные звери и что жару они переносят очень и очень плохо.              Он даже останавливает сотрудника зоопарка, что так удачно проходит в этот момент мимо него, и интересуется поведением грызунов.              Молодая девушка впечатлена его озабоченностью и широко улыбается, когда говорит:              — О, не тревожьтесь. Они очень любят тепло, что, конечно, удивительно, и лежат так от силы десять минут, потом прячутся в норки. Мы наблюдали за ними. У них, очевидно, есть внутренние часы, по которым они понимают, что пора уходить от солнца.              Девушка успокоила Юру. Когда она ушла, он подошёл ближе к девчонкам, но так, чтобы не мешать им разговаривать между собой. Володина крестница была более шустрой в плане речи, и Юрина Оля могла бы подчерпнуть от неё произношение некоторых слов.              Так он пытался отвлечься. Он прислушивался к детским разговорам, к шуму толпы, к далеко щебечущим птицам, даже крик слона доносился до его ушей, но стоило Володе вновь подойти ближе и заговорить, как вся стена внутри Юры тотчас рушилась, превращаясь в груду обломков. И каждый раз Юра пытался возвести её вновь.              — Значит, мои уроки не прошли даром.              И эта мягкая интонация совершенно не скрывала решимость действовать. Очевидно, Володя говорил правду там, на заднем дворике филармонии.              Юра нужен ему.              Как друг. Как элемент из прошлого. Как… Как просто человек, который знал его прежнего.              Навряд ли здесь скрывался интерес иного характера. Навряд ли Юра мог стать кем-то большим, чем пионер из «Ласточки».              И от этого тоже было больно.              Перепутье двух дорог сбивало с толку, запутывало разум, и правильного пути Юра сыскать пока не мог.              — Ни один из них, — кивнул Конев. Молчание могло бы насторожить Володю. А ссориться с ним у Юры в планы не входило. — Я всегда тебя внимательно слушал. Ты… Многому меня научил.              И многое показал. Например то, как можно отчаянно любить. Как можно задыхаться только от одних прикосновений, как можно жаждать встречи и ответных ласк. Как можно поддерживать и быть опорой.              Твоя забота сопровождала меня постоянно. Я всё время хотел тебя впечатлить. Хотел быть лучше всех, не подозревая, что всегда был для тебя самым лучшим.              А теперь?..              Прекрасное далёко оказалось не таким прекрасным, как когда-то мне думалось.              Мы должны были встретиться намного раньше.              Намного…              Раньше…              А теперь… Я опоздал.       — Мне так жаль, что я ничего не помню, — снова начал Володя.              Мне так жаль, что я помню всё.              Эту зияющую рану на месте сердца, наверное, неспособно ничто уничтожить.              Даже сейчас, когда ты так близко ко мне, я понимаю, ты — далеко.              — Иногда я хочу вырезать всю свою память, чтобы не помнить некоторых событий, — не понимая, что говорит, Юра горько хмыкнул. Он даже не осознал, что этим мог зацепить Володю.              — Нет ничего печальнее, чем потеря собственной памяти, Юра. Не говори так. Ты просто не представляешь, что я чувствую. Особенно, — тут Володя затормозил и заставил Юру сделать то же самое. Глаза напротив округлились, в них даже появились очертания осуждения.              Если я скажу тебе правду, как ты к ней отнесёшься? Захочешь ли слушать, захочешь ли услышать?              Что-то всё равно удерживало Юру. Возможно, страх снова быть отвергнутым. Ведь Володя уже однажды так поступил. Что мешает ему сделать это вновь?              Лучше уж пусть остаётся в неведении. Юра должен стать ему обычным другом.              Таким, каким и должен был быть с самого начала.              — …Когда понимаю, что я мог забыть что-то важное.              Ты забыл меня.              И, наверное, это к лучшему.              Черты лица Юры расслабляются, Юра понимает, что больше не может допускать в мысли образы прошлого. А эти чувства должны быть скрыты за семью печатями.              Просто друг.              Не более.              — Я ещё тот упрямый осёл, — выдохнул Юра с лёгким смешком. — Извини, на меня иногда находят приступы… Злости… Или чего-то похожего. Не подумай, злость эта направлена на меня самого. Да и я… Пока не могу привыкнуть к мысли, что ты здесь, рядом. И что ты меня не помнишь. И всё это… Сложно.              По крайней мере, здесь он говорил правду. Ему действительно было сложно принять действительность.              Он это сделает. Со временем. Обязательно.              И Володя, как всегда удивительный, вдруг с пониманием относится к Юриной проблеме.              — Может, мы начнём заново? — неожиданно для всех Володя протягивает руку. — Привет. Я — Володя Давыдов.              Сердце бешено бьётся. А ведь и правда… Они ведь… Так и не познакомились. На момент их первого разговора оба уже знали друг друга заочно и не было этого рукопожатия… И официального знакомства тоже не было… И может, поэтому жизнь пошла по кривой?..              Сдержать улыбку невозможно. Просто нет сил и желания для этого. И он улыбается не против воли, а потому что улыбается его душа.              Познакомиться заново. Перевернуть страницу… Стать тем другом, которым не успел стать…              Юра, почти не раздумывая, протягивает свою ладонь. И это касание возвращает его в солнечный восемьдесят шестой.              «— Я скучал.       — Я тоже».              —…Я — Юра Конев, — говорит Юра слегка охриплым голосом. Волнение будто овладело им полностью. — Будем знакомиться заново.              Володя улыбается следом, но эту идиллию быстро разрушают девчонки. Они поругались, и теперь одна тянет своего крёстного в одну сторону, другая своего — в другую.              К общему соглашению прийти не получается: и чем только Юра с Володей не подкупают этих двух дам, те только и делают, что норовят друг друга ударить. В конечном итоге Юре приходится идти в сторону с лошадками, а Володе прямиком к бурому мишке, который только что проснулся.              Встретились они через полчаса возле передвижной стойки со сладкой ватой.              — Я хочу с клубникой, — Олечка рассматривала на вид одинаковые пушистые белые облачка. — Юла, почему они все белые?              Юра исподлобья взглянул на продавщицу — женщину средних лет с выпуклой родинкой у правого уголка рта. По её ответному взгляду Юра понял, что здесь ещё не знавали о цветной сахарной вате.              — Милая, здесь не продают вату с клубникой. Только белая, обычная, — лицо крестницы выражало обидчивость. Юра пожал плечами и развёл руки в стороны. — Куколка, здесь я бессилен. Вернёмся домой, и я куплю тебе все цвета радуги.              В этот момент к стойке подошли Володя и Оля.              — Я тоже хочу сладкую вату, — вторая Оля дёрнула Володю за руку. Тот подошёл ближе к Юре.              — Медведь её напугал, — шепнул он ему по секрету. — Вы уже купили?              — Ещё нет, у нас возникла небольшая… Проблема. Оля очень любит клубничную вату, а тут… Все белые.              — Белая вата самая вкусная, — тут они услышали, как Володина крестница утешает Юрину. — Попобуй. Попобуешь?              Володина Олечка потянула ручку к вате, и на вид нелицеприятная продавщица оказалась на удивление лояльной к маленьким детям. Она вытащила палочку с ватой из стойки и отдала Олечке.              — С вас пять гривен, — она обратилась к Юре и Володе.              — Дайте ещё одну, — сказал Володя и отсчитал десять гривен. Пряча кошелёк обратно в карман, он произнёс: — Скоро в оборот введут двести гривен. Будет намного удобнее.              — До сих пор не могу привыкнуть к тому, что здесь другие деньги, — сказал Юра, доставая свой кошелёк. Он уже собрался отдавать пять гривен, как Володя остановил его, беззастенчиво положив свои пальцы поверх Юриных.              Юра замер, даже, казалось, перестал дышать. Пальцы Володи были слишком тёплыми. И такими знакомыми. И так идеально лежащими на его собственных.              — Не нужно. Это мой маленький подарок. Могу же я угостить твою крестницу?              Юра посмотрел на Володю исподлобья. Его глаза были так близко к Юриным и отражали какую-то неприкаянную теплоту.              И Юре, так отчаянно хотевшему видеть эти глаза вновь, стало не по себе.              Юра прокашлялся смущённо, отчего Володя вздрогнул и бегло убрал свои руки. Стало сразу как-то пусто…              Юра убрал кошелёк. И чуть улыбнулся. Стеснительно. Как подросток.              — Можно. Думаю, ей за радость, — он кивком головы указал на довольных девочек, лица которых уже блестели от растаявшего сахара.              Володя усмехнулся, увидев очаровательную картину перед собой.              — О, кажется, пора доставать пачку влажных салфеток.              Юра наблюдал за тем, как заботливо Володя вытирает румяные щёчки каждой из девчонок и на секунду испытывает неясное сожаление по поводу того, что его друг так и не смог стать отцом. Как бы сильно он ненавидел Земцову и то, что было между ней и Володей, ребёнок тут был ни при чём.              — У тебя отлично получается с детьми, — не удержался Юра от похвалы, когда Володя закончил возиться с девочками.              Володя не сдержал улыбки. Открытой и какой-то располагающей.              — У меня всегда так было? Всегда получалось ладить с детьми? — неожиданно спросил он, смотря прямо в упор.              Юру вопрос выбил из колеи. Но не потому, что он не знал на него ответ, а потому что все воспоминания, так или иначе, ранили.              Юра помнил эту нервозность, сквозившую в новом вожатом, когда впервые посмотрел на Володю; помнил эту дурацко-милую привычку поправлять очки; помнил, как помогал справиться со стрессом.              Помнил, как стал другом, а после и воз…              Юра зло обрывает спонтанную мысль.              Друг!              Друг. Не более.              — Ну… — Юра позволил себе усмехнуться, потому что, как бы там ни было грустно, эти воспоминания были ещё и светлыми. Счастливыми, так сказать. — Не всегда. Поначалу ты очень нервничал. Дети тебя… Пугали. Точнее, не дети, а большая ответственность за них.              В глазах Володи зажёгся огонёк чрезмерного любопытства. Такого, какого Юра ещё у него не видывал, и это… Неожиданно сильно притянуло. Этот огонёк вдруг что-то начал разжигать и в Юре тоже.              Теперь он, кажется, в полной мере начинал понимать слова Полины.              — А помогать с детьми ты мне сразу начал, когда я тебя под своё крыло взял? — следующий вопрос развивал диалог. Юре необходимо было максимально продумать все свои ответы, чтобы не выдать некоторых деталей.              Он открыл было рот, но девочки снова прервали его: они увидели клоуна, жонглирующего шарами, и ринулись к нему.              — Нет, — покачал головой Володя. — Так мы с тобой не поговорим. Нужно найти более уединённое место.              Что подразумевал под этим Володя, Юра до конца их пребывания в зоопарке так и не узнал. Несмотря на жару, народа в развлекательном месте было очень много, и Юра с Володей сосредотачивались на том, чтобы не упустить своих крестниц из виду.              Когда прогулка закончилась, обе Оли оказались вымотанными. Юра усаживал свою крестницу в машину, пока Володя стоял рядом с Сидоровой, и Маша что-то говорила Олечке. Он уже знал, что они оба являются крёстными этой славной девочки, и где-то внутри нарастало заснувшее раздражение.              Не потому, что Сидорова была кумой Ирины Петровны или не потому, что имела полное право на общение с Володей и была его подругой. Раздражение, вероятно, было из-за того, что все, незначимые люди для Володи, вернулись к нему в жизнь, кроме него.              И Юра считал, что это несправедливо.              Но, несмотря на эту несправедливость, менять он ничего не собирался. Не собирался открывать Володе их общую тайну.              Пока Володя о чём-то переговаривался с Машей, Олаф подошёл к Юре.              — Я с вами не поеду, — Юра обернулся на Олафа с немым вопросом в глазах. — Я хотел бы, — тут он слегка растерянно улыбнулся, и Юра на своей памяти впервые видел его таким… Совсем уж мягким? — Проводить Машу до дома. Они живут где-то неподалёку.              Юра покачал головой.              — Уверен, что справишься? Языковой барьер… — пояснил он тут же. Олаф махнул рукой.              — Илья научил меня кое-каким фразам. Не пропаду. На крайний случай, позвоню тебе.              — Ладно, — медленно протянул Юра. — Хорошо, — он помолчал, но потом всё же не удержался: — Ты уверен? — и кивнул в сторону Сидоровой. Осуждать выбор Олафа он не собирался, но он также не хотел, чтобы друг напрасно терял время.              — Уверен, — кивнул Олаф в ответ, а затем, распрощавшись с Юрой, поспешил в сторону Сидоровой. Он ещё что-то сказал Володе, они пожали друг другу руки, после чего Володя подхватил Олечку на руки и подошёл к машине.              Сначала они завезли Володину крестницу, затем поехали к Полине и Илье.              Юра сидел позади, обняв Олечку, которая во сне придвинулась к нему ближе.              Они с Володей не разговаривали, пока ехали до дома Ирины Петровны, но после того, как вторая Олечка оказалась дома, а Володя проехал через двор и выехал на оживлённую дорогу, он снова заговорил.              — Хорошая прогулка получилась, — его глаза выловили Юрины в зеркало заднего вида, и в этот раз Юра держался стойко. Он повторял себе только одно: стать хорошим другом.              — Да, сто лет так не гулял, — проговорил Юра. — Всё работа да работа. На отдых времени не нахожу.              И он совершенно не лукавил. Этот тур, который они затеяли, действительно отнимал много сил, энергии и времени. Юра с утра до вечера торчал в зале, и если Илья спешил домой к семье, а Олаф на то время к Гретте, то у Юры, кроме Йонаса, никого не было.              Но и к Йонасу Юра особо не спешил, предпочитая пропадать в кабинете внутри дома, играя или сочиняя что-то своё.              — Надо же, — пробормотал Володя. — Выходит, ты такой же трудоголик, как и я. У меня тоже… Только дом да работа. И Герда.              Внутри что-то всколыхнулось от этого признания. Выходит, у Володи… Никого не было? Ни любовницы, ни любовника… Ни второй половины… Или он просто не стал сразу говорить обо всём?              — Значит, одинок? — как бы невзначай спросил Юра, а сам затаил дыхание. Не то чтобы он… Ай, да кого он обманывал. Конечно, ему хотелось знать о Володе каждую мелочь.              Даже если это ни к чему и не приведёт.              — Можно и так сказать, — неопределённо пожал плечами Володя и следом спросил: — А ты одинок?              Перед глазами вдруг встало лицо Йонаса и его рука с протянутой коробочкой.              Под ложечкой неприятно засосало.              Он ничего ему не обещал, а перед Ангелой признался, кого любил на самом деле.              — Можно и так сказать, — уклончиво ответил Юра, не давая точности и ничего не опровергая.              Впереди замаячил жилой комплекс, в котором сейчас находились родители Олечки, и Юра ощутил странный, неприятный укол от предстоящего расставания с Володей.              Как только мотор заглох, Юра прочистил горло.              — Ну… Спасибо, — он даже позволил себе улыбнуться.              Володя обернулся через плечо. Вид у него был какой-то слишком решительный.              — Послушай, я… Обещал отвезти тебя к машине. Но… Честно, я жутко проголодался, да и разговор у нас нормальный не получился. Что скажешь насчёт позднего обеда или… Раннего ужина? Я знаю неплохое заведение на набережной. Не хочешь сходить?              «Это приглашение на свидание?», — хочется спросить Юре, но он вовремя прикусывает себе язык. Он противоречит сам себе! То хочет быть другом, то думает о каких-то свиданиях…              Но отказать Володе он точно не может. Не после их сегодняшнего рукопожатия и начала чего-то нового.              — С удовольствием, — и Юра снова улыбается, с удивлением отмечая, что душевная боль немного притупляется, уступая место чему-то знакомому. Чему-то особенному.              Полина хитро улыбается, когда Юра сбивчиво объясняет, что Володя должен отвезти его к машине, и едва ли не выталкивает кума за дверь, желая ласковым голосом приятного времяпрепровождения.              Он даже не успевает спросить у неё, как прошла встреча Ильи и её мамы: дверь буквально закрывается у него перед носом.              Володя ожидает его в машине. Юра сначала мешкается, буквально секунду, но потом пытается быть смелее.              В конце концов когда-то он нашёл в себе силы поцеловать этого человека первым. Наплевав на всё, сделал последний шаг, о чём точно никогда не жалел.              Вот бы повернуть время вспять. Пожалуй, этого бы Юра хотел больше всего.              Оказавшись снова на пассажирском сидении, Юра пристегнулся.              — Надеюсь, у них там действительно хорошая кухня, — в этот раз он начал диалог первым, решив, что должен помочь Володе в их новых взаимоотношениях. — Когда я тут жил, на набережной и в помине никакого ресторана не было.              — Она европейская. Думаю, тебе понравится, — тут же отозвался Володя. Помолчал, пока перестраивался в третий ряд, потом снова заговорил: — Расскажешь, почему вообще уехал и почему именно Германия?              Ох. От таких вопросов поднимался волнительный комок в горле. Сердце опять начало отбивать дробь, и Юра дивился его сложной работе. Сколько раз за сегодня его пульс уже подскакивал? Юра сбился со счёта.              Он нервно постучал пальцами по коленке. В целом ответить на этот вопрос можно было поверхностно. Ведь необязательно же говорить Володе, что Юра пытался сбежать от собственных чувств?              — Как я уже говорил: я с еврейскими корнями. Как и моя мама. Моя бабушка была русской, дед — еврей. В годы Второй Мировой бабушка с мамой бежали в СССР, а след деда… Затерялся, — Юра чуть поник. Он ведь так и не довёл дело до конца. Не отыскал деда, как хотела того мама. — В Германии у нас жили родственники по матери. Они давно звали нас. Мама очень хотела уехать. Однако из страны нас не выпускали. СССР и всё такое, — Юра махнул рукой. — Уехать нам удалось только в восемьдесят девятом, как я уже тоже говорил, с помощью моей давней подруги. Мы с ней случайно встретились в универмаге. Я помог ей с музыкой на свадьбе, она через свою мать договорилась о разрешении на выезд. Собрались едва ли не одним днём и… Уехали. Сначала в Берлин к дяде, потом перебрались в Потсдам. Я до сих пор там и живу.              — Похоже, фортуна повернулась к тебе стороной, когда ты встретил ту давнюю подругу, — проговорил Володя. В душе опять коротнуло. Юра вдруг вспомнил себя молодого и разбитого. Вспомнил, как улыбался через силу, как думал, что был влюблён в другого, как считал, что побег — это то, что ему было нужно.              А если бы не убежал…              Если бы да кабы бы…              Слишком много «если бы» получалось. Он уже проходил этот этап. И Ангела ему уже говорила, что многое просто не может зависеть от одного человека.              Он неловко потёр шею. Внутри разрослось какое-то беспокойное чувство, и Юра догадывался, что оно было вызвано собственной ложью. Похоже, это совесть, давняя подруга, намекала ему на его недобросовестное поведение.              — Да, наверное, это можно назвать фортуной…              «Или слишком импульсивным решением».              — И не жалко было тут всё бросать? Ну я имею в виду больше твоих родителей. Ведь ты, — Володя скользнул взглядом по Юре, и Юра вдруг испытал неописуемый жар: было во взгляде Давыдова что-то… Слишком заинтересованное. Или показалось?.. — В тот год, наверное, ещё был студентом.              Юра пожал плечами.              — Это была мамина цель. Тем более Союз находился на грани развала. С зарплатами было туго. Отец её поддержал. А я… Меня тут, собственно, ничего не держало.              «Только если ты. Но и тебя тоже не было»…              — Тяжело было на новом месте?              Юра вспомнил отчаяние, с которым прилетел в Берлин. Вспомнил, как первое время ему было неуютно, когда он сталкивался с иным менталитетом и языковым барьером. Вспомнил, как пытался быть самим собой и как у него это получилось.              — Да, — признался он Володе. На самом деле, он никогда ни с кем не говорил об этом. Ни с мамой, ни с отцом, ни с дядей и его семьёй, ни даже с Клубковой. Да и со всеми своими партнёрами он не обсуждал тему переезда. А вот Володе хотелось рассказать. Ему всегда хотелось всё рассказывать. — Мне было трудно. Языковой барьер, во многом всё другое, другие законы, правила… Знакомых нет, друзей тоже. Конечно, я много занимался и изучением языка, и усердно сидел за учебниками, чтобы поступить в берлинскую консерваторию, но, знаешь, порой… — Юра вдруг совершенно забылся. — Порой мне так не хватало крепкого плеча рядом. Которое поддержит и скажет, что я со всем справлюсь. Родители, безусловно, поддержали. Мама в большей степени, но… Всё это было не то, — Юра ощутил странное покалывание в области носа и быстро отвернулся к окну. Они как раз встали в автомобильный поток, и из соседней машины выглядывала овчарка. Она чем-то была похожа на старушку Берту, которая умерла в девяносто девятом. Как раз за год до смерти его мамы. Он помнил, как Август и близняшки Мила и Милана очень плакали, а маленький Замир, которому было десять, вообще отказывался есть.              — Знаешь, — как-то понуро ответил Володя, — в какой-то степени я тебя понимаю. Когда… — он сделал короткую паузу, перестраиваясь в другой ряд, и машина с собакой осталась позади. Теперь Юра просто пялился на пыльный асфальт. — Я пришёл в себя, у меня осталось ощущение, что я кого-то потерял. И оно… Оно преследует меня по сей день.              Юра прикрыл глаза.              Нет-нет-нет.              Не говори ничего. Пожалуйста, молчи.              Мол-чи.              Я не выдержу.              — И у меня тоже не было… Плеча? Нет, конечно, были люди. Много людей, которые помогали мне, не давали почувствовать себя потерянным, но мне мало это помогало. Я… Всё равно ощущал эту… Пустоту. Не знаю, как это объяснить. Словно… Словно я перестал быть целым. И уже очень давно.              Юра сжал одну руку в кулак. Слышать эти откровения было… Трудно.              Трудно было понимать, что он косвенно виноват во всём том, что случилось с Володей.              Старое чувство вины, которое он подавил, неожиданно возвратилось вновь.              Если бы на секунду он был чуть умнее!              И тут вдруг Юру прошибла неприятная мысль: а если он расскажет правду, а Володя всё это интерпретирует иначе? Вдруг подумает, что вся его жизнь полетела к чертям только из-за исчезновения Юры? Что бы он сказал на побег Юры из страны или на то, что Юра сжёг все его письма?              Если бы Юра однажды позвонил, Володя не пошёл бы на войну, не висел бы на волосок от смерти, не потерял бы память и не забыл бы его.              Может быть, это было Юрино наказание? За поспешные выводы, за гордыню…              Эти мысли дали новый виток. Теперь Юрой ещё больше овладело чувство страха и он ещё больше начал убеждаться в том, что Володя ни при каких обстоятельствах не должен узнать правду.              — Слишком много откровений для незнакомцев, да? — Юра почувствовал усмешку. Какую-то добрую и снисходительную. На Володю он не смел поднять глаз.              — Наверное, — тихо пробормотал Юра.              — Но ты вызываешь у меня доверие, — сообщил Володя приятными интонациями.              Именно так в прошлой жизни он всегда разговаривал с Юрой. Даже, когда злился…              — О, почти приехали, — следом оповестил он, и Юра наконец смог отвлечься.              Набережная показалась в следующий миг. Юра и не узнал её сразу: раньше это было хоть и красивое за счёт берега место, но всё же несколько… Унылое? Ему явно не хватало лоска. И вот сейчас перед ним открывалась вполне оживлённая площадка.              Улица круто уходила вниз и соединялась с коротким мостиком, который вёл на новую набережную, состоящую из двух ярусов. Каждый из них был вымощен брусчаткой и украшен фонарями. Юра был уверен, что в тёмное время суток набережная сверкает тысячами огнями и гулять по ней в тёплое время года — особенно приятно.              Его глазам было радостно наблюдать некоторые преображения родного города.              Чуть дальше от прогулочной зоны действительно располагалось одноэтажное здание с открытой террасой, на которой в ряды стояли столики. Войти в ресторан можно было с двух сторон: с улицы или прямиком с набережной. Во втором случае просто необходимо было пройти через пирс, что Юра и Володя сделали.              — Восхитительно, — Юра огляделся, как только ноги его ступили на брусчатку. — Раньше эта набережная была не так красива.              Его и правда восхищала обстановка вокруг. Даже негативные чувства от недавнего диалога притупились.              Повсюду гуляли люди. Погода к вечеру сжалилась над жителями Харькова, и солнце чуть ослабило жар, плавно опускаясь на крыши многоэтажек и заливая округу оранжевым светом.              — Да, её только недавно отреставрировали. Действительно, стало уютнее. Ты гулял здесь раньше?              Юра кинул взгляд на реку. Гладь была спокойной. Вдруг вспомнилось, как он не раз приходил сюда, чтобы просто подумать и поймать вдохновение. Он знал, что её устье впадало в ту реку, которая пролегала на территории лагеря, и от этого каждый раз становилось тоскливо.              Так случилось и сейчас. Юра вспомнил себя молодого. Вспомнил, как сидел на самых низких ступенях, которых сейчас уже не существовало, и с сигаретой в руках рассматривал причудливые узоры, играющие на воде. Солнечные зайчики были то прямыми линями, то изломленными зигзагами, то прыгали из одной точки в другую.              — Постоянно, — выдохнул Юра и совсем не проконтролировал следующие слова: — Знаешь, устье этой реки когда-то уходило в реку, которой был окружён лагерь. И мы с тобой плавали на лодке…              — Правда? — изумился Володя. — Вдвоём? Или брали ещё кого-то?              Только ты и я. Всегда.              — Эм, нет, мы… Вдвоём плавали. Я уже был взрослым, чтобы спать в тихий час, и… — Юра опять в неловкости потрогал свою шею, отчего-то вспоминая эпизод шестнадцатилетней давности, когда они вдвоём купались голыми в той самой реке. Но об этом он, пожалуй, умолчит. — И мы постоянно проводили обеденное время вместе.              — Вот как… — протянул Володя. — Это очень странно.              Юрин кадык дёрнулся. Сердце подпрыгнуло в груди.              — Почему странно?              Они спустились к пирсу и прошли на террасу, где их тут же встретил администратор — молодой человек Юрий.              — Владимир Львович, — он пожал ему руку. — Рады видеть Вас и… — он скользнул взглядом по Юре. — И Вашего друга. Столик, как обычно, в дальнем углу с видом на набережную?              — Да, если Вас это не затруднит. Надеюсь, он свободен?              Юрий доброжелательно улыбнулся.              — Свободен.              Молодой человек провёл их в самый конец террасы, и уголок, который предпочитал Володя, оказался очень уютным. Рядышком со столом в массивных горшках стояли розы с пышными красными бутонами.              Когда Юра и Володя сели друг напротив друга, администратор Юрий предоставил им меню и винную карту.              — Я сегодня не пью, — сразу ответил Володя и посмотрел на Юру.              Тот мотнул головой.              — Я тоже не пью. Будьте добры стакан воды.              Юрий принял пожелания и оставил их в одиночестве.              — Тебя здесь знают, — констатировал Юра, рассматривая неброское меню. Несмотря на то, что это был ресторан на набережной, цены здесь были приемлемыми даже для тех, у кого в кошельке имелось всего несколько гривен.              — Я часто обедаю здесь с деловыми партнёрами. Настолько часто, что меня уже выучил весь персонал.              Юра хмыкнул. Он также старался спрятать некоторое волнение, потому что это было впервые, когда они с Володей куда-то выбрались.              Вдвоём. Взрослые состоявшиеся мужчины. И почти не было преград для…              Раньше Юра только и мечтал о таком. Думал, представлял, как через много-много лет они пойдут на свидание в ресторан, будут чувствовать себя свободными и счастливыми. И их любовь… Никогда не померкнет.              Юра едва не кривит губы от разочарования, расползающегося внутри. Эти мечты так и остались мечтами.              То, что происходило сейчас, было далеко от тех желаний, что когда-то теплились в Юре.              — Итак. Мы прервались, — Володя не отступал. — Ты спросил: почему странно, и вот я отвечаю. Это странно, потому что никто из ребят ни разу о тебе не обмолвился, кроме Олежки. Аня вообще сказала, что не помнит тебя. Но ты помнишь её. И, как оказалось, тебя помнят все. Кроме меня. Так в чём же дело, Юра? Мы проводили так много времени вместе, и никто об этом не сказал. Это что… Была какая-то… Тайна?              Дыхание спёрло. Юра по инерции сжал пальцы на бумажном меню, слегка помяв края чёрно-белого напечатанного листа.              Тайны. Сплошные тайны вокруг.              Я бы сказал тебе, почему Аня ответила тебе так. Я бы сказал тебе, что она стала причиной, по которой мы сейчас так далеки друг от друга.              Я бы сказал тебе, что проиграл ей. Опустил руки при первой же трудности.              И я, оказывается, до сих пор виню себя в этом.              Ты бы разочаровался, если бы услышал всю правду.              Юра как можно небрежнее пожал плечами.              — Нет, абсолютно никакой тайны, — и дальше он всё же не удержался от злости. — Просто, как я уже говорил, Аня не любила делить твоё внимание с кем бы то ни было. Уверен, она сказала так, чтобы совсем вычеркнуть меня из твоей жизни… — и уже тише: — Хотя это случилось и без её помощи.              Володя сначала слегка округлил глаза, затем прищурился. Юра отложил меню в сторону и теперь выстукивал беспорядочный ритм пальцами по поверхности стола. Но взгляд Володи — задумчивый — выдержал.              — У нас есть шанс всё наверстать, — в итоге тихо и спокойно ответил Володя. Прищур исчез, и он расслабился. — Сейчас мы сделаем заказ, и ты расскажешь о себе. Что нравится, что не любишь, как пришёл к музыке и всё в таком духе, — Юра приоткрыл рот в удивлении. Последний раз о рассказывал о себе кому-то так подробно… Да только Володе он и рассказывал всё, если быть совсем уж честным. Даже с Йонасом он делился не всеми мыслями и переживаниями.              И не всеми воспоминаниями уж точно.              К ним подошла официантка — слегка усталая на вид молодая девчонка, Юра дал бы ей не больше шестнадцати. На лице у неё был неброский макияж, и девушка явно пыталась скрыть синяк, расположившийся чуть левее скулы.              Она в полном молчании и даже в какой-то отрешённости приняла заказ и удалилась от их столика так же бесшумно, как и подошла.              Юра проводил её взглядом, думая, что она она была очень несчастной.              — Итак, почему джаз? — спросил Володя, когда они снова остались одни.              Юра моргнул, отгоняя мысли об официантке, и перевёл взгляд на Давыдова.              — Очень импонирует, — ответил Юра. — Когда я учился, я часто слушал это направление. Начал его понимать. Полюбил, что ли.              — А как в группу попал? Сам создал?              Юре принесли стакан воды. Он отпил, затем ответил:              — Нет. Просто однажды отмечал свой день рождения в одном из баров. Там и познакомился с Ильёй и Олафом. Им как раз нужен был хороший клавишник, — Юра мимолётно улыбнулся, вспоминая тот короткий эпизод.              — Когда у тебя день рождения? — Володины вопросы сыпались один за другим.              — Семнадцатого мая, — голос почти не дрогнул. Он столько лет справлял свой день рождения, каждый раз думая о Володе, что это приносило оскомину на язык.              — А мой… — Володя не договорил — подошла официантка с салатами.              — Шестого ноября, — пробормотал Юра, как ему казалось, тихо, но Володя его услышал.              — Ты помнишь, — как-то ошеломлённо проговорил Володя. Юра чуть было не сказал: «конечно, я помню. Помню, как старался порадовать тебя каждый год».              — Ну… Да. Трудно было забыть, учитывая, что в восемьдесят шестом я подарил тебе альбом с автографами «Машины времени».              Володя не скрыл изумления.              — Так это был твой подарок? Но… Как ты достал их?              Юра опять улыбнулся и в то же время ощутил, как жалобно застонало сердце. Словно оно — раненная птица.              Юра позволил себе рассказать и это.              — …Последний раз я слышал тебя в тот год, — и он позволил себе углубиться в свою боль. Совсем немного. В надежде на то, что, может, ему полегчает.              — Почему больше не звонил?.. — тихо спросил Володя.              — Это было дорого, а потом… Мы перестали общаться, а номер я твой… — «беспощадно сжёг»… — Потерял.              — Мне очень жаль, — в который раз повторил Володя. — Я не знаю, почему, но я, правда, очень сильно сожалею. Оттого, что ничего не помню; оттого, что, вероятно, нанёс непоправимый ущерб нашей дружбе…              — Не такой уж и не поправимый, — пробормотал Юра, но Володя его услышал. Он как-то тепло улыбнулся, как-то по-особенному, что у Юры перехватило дыхание, а в груди наливался жар.              — Что ж, я очень рад это слышать, — ответил Володя.              Потом они разговорились о прошедших годах. Володя больше углубился в историю своего жизненного восстановления, Юра рассказывал некоторые факты из своей жизни.              — Я даже успел поработать преподавателем, — они уже шли обратно к машине, когда речь зашла за профессии.              — Правда? Интересный опыт, должно быть, — Володя отпер машину и открыл водительскую дверцу: та как-то жалобно скрипнула, Володя скривился. — Когда-нибудь я поменяю эту колымагу на что-то более… Приличное, — услышал Юра бормотания своего друга, но никак не прокомментировал его фразу, вместо этого ответив на предыдущую:              — Ну такой себе, если честно, — Юра обошёл машину с другой стороны. В душе стало как-то спокойно после плотного ужина и небольшой прогулки вдоль набережной: Володя всё же уговорил его посмотреть на изменения.              — Что, студенты совсем тебя не слушались? — усмехнулся Володя, поворачивая ключ зажигания. Двигатель машины не очень-то и не хотел поддаваться его манипуляциям.              — Слушались, — ответил Юра, и в этот момент машина наконец-то завелась. — Но и нервы трепали тоже. В конечном итоге я устал. В те годы как-то всё… Навалилось.              Вспоминать об этом Юра жутко не любил. Тогда он узнал, что мама больна, что требуется длительное лечение, которое в итоге всё равно не помогло: мама сгорела за считанное время. И он так её и не спас.              Вот тут не сложилось. В сердце привычно отдалась тупая боль, которая со временем не прошла. И, наверное, уже никогда не пройдёт.              Как бы Юра себя не готовил, он не был готов. Потеря родного человека оглушила его, выбила из колеи.              — Расскажешь? — тихо спросил Володя. Юра и не заметил, как они отъехали от набережной. Город постепенно уходил в спящий режим. Машин на дороге стало меньше, огней в свете фар и стёкол — больше.              Теребить этот этап жизни Юре сейчас не хотелось. Он впервые за долгое время прекрасно провёл время, и омрачать его старыми воспоминаниями — не было ни малейшего желания.              — Может, как-нибудь в другой раз? — честно сказал он. — Сегодня настолько хорошо, что не хочется ничего портить.              Он не видел, но почувствовал, как Володя мимолётно улыбнулся.              — Значит, тебе понравилась наша прогулка?              Юра слышал, что для Володи был важен его ответ.              Больше, чем понравилась. Знал бы ты, как я всегда мечтал о таком.              — Да. Всё было здорово.              Володя кивнул. Они немного помолчали, каждый пребывая в своих мыслях. Юра совершенно не заметил, как впереди показалась парковка филармонии и его одинокая машина.              — Ого, мы так скоро приехали, — удивился он. Володя въехал в парковочную зону, и через миг они уже стояли рядом с Юриной машиной. Похоже, настал момент расставания.              — К сожалению, здесь было недалеко, — Володин ответ удивил Юру. К сожалению? Он действительно это сказал?              Наступила неловкая пауза. Юра потёр шею: он заметил, что когда нервничал, то делал именно это движение.              — В следующий раз выбирай путь длиннее, — сказав это, Юра мысленно застонал. Ну что он за идиот. Что за глупости говорит. И этот… Флирт. Вырывается сам собой…              — Хорошо, — Володя усмехнулся. И принял это так, словно как само собой разумеющееся. Старый Володя… Поправил бы очки и точно не стал бы… Заигрывать. — Не поверишь, но… — а вот тут Володя стал слегка смущённым. — Герда вчера надеялась, что я приду с тобой. Всё заглядывала ко мне через плечо, будто ждала кого-то. И когда я спросил про тебя, она сразу завиляла хвостом. Ты точно её покорил, — раздался мягкий смешок, и Юра тоже не сдержал улыбки. А ещё его охватило волнение: он не хотел думать, но ему показалось, что в словах Володи сквозило… Приглашение? Ненавязчивое. Почти неосязаемое, но явно требующее ответа.              Возможно, конечно, Юре показалось, однако слова его вырвались прежде:              — Думаю, что, э-э, в следующий раз я смогу её навестить…              Володя кивнул.              — Конечно. Тебе — в любое время.              Юра хотел бы снова спросить «почему» да отчего-то не стал. Отчего-то этот вопрос показался неуместным.              На прощание они пожали друг другу руки, и, как и давным-давно, это касание значительно отличалось от предыдущих.              Оно было теплее, мягче и длительнее.              Уже сидя в своей машине и смотря на свою ладонь, Юра так и не смог определить, кто же из них позволил себе немного больше.