С любимыми не расставайтесь

      Колени подкосились.              Юра рухнул прямо под ноги Володе.              В безумном потоке панических мыслей промелькнула одна до ужаса смешная и странная: что он готов поцеловать эти ноги, лишь бы убедиться, что не находится в бреду.              Перед глазами потемнело.              — Эй, с Вами всё в порядке? — сверху раздался обеспокоенный голос. Юра дёрнулся и зажмурился. Казалось, его сейчас стошнит от подступающих эмоций.              Сон. Сон. Сон.              Он просто попал в кошмар. На самом деле, сейчас он находится в гостиничном номере и просто спит, только лишь планируя поехать в «Ласточку».              К горлу действительно подступил ком: тошноты или просящихся наружу слёз — Юра не мог определить.              Порывы ветра усиливались с каждой секундой, и Юра чувствовал, как они жёстко хлещут его по лицу, путают его волосы, забираются под кофту.              Он стоял на коленях с опущенной вниз головой и закрытыми глазами, словно ждал своего приговора — вот сейчас ему должны надеть петлю на шею и затянуть.              На Володю или его призрак — Конев ещё до конца не осознал, что это — реальность или его больная фантазия — Юра посмотреть не мог.              Ему было страшно.              Страшно от того, что Володя — мираж. И очередного исчезновения Юра просто не выдержал бы.              Он на секунду открыл глаза, по-прежнему не поднимая головы, и боковым зрением уловил, как рядом суетилась собака. Герда. Так её зовут — вспомнил Юра. Она скулила и бегала туда-сюда, как будто чувствовала, что Юре плохо.              Внезапно перед ним оказалось лицо Володи — так близко, что Юра просто замер, заглядывая в серо-зелёные глаза. Володя присел перед ним на корточки.              — Извините, Вы не ответили на мой вопрос. Вы очень бледны. Что у Вас болит? Чем я могу помочь? — вдруг Юра почувствовал прикосновение пальцев к своему запястью и отшатнулся от Володи, будто тот заразный. Володина рука повисла в воздухе, на таком знакомом лице, которое Юра не видел с восемьдесят шестого и уже никогда не надеялся увидеть, мелькали растерянность и беспокойство.              Юра подумал, что его сердце вот-вот остановится. Потому что нельзя биться с такой силой и остаться в живых.              Горло превратилось в пустыню, и Юре даже перестало хватать воздуха. Какая-то невероятная волна панической атаки стала захлёстывать его.              — Дышите глубже, — спокойным тоном проговорил Володя. Юра же не понимал, отчего Володя такой спокойный. Он вообще ничего не понимал. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. — Посчитайте до десяти, успокойтесь, — голос… Его голос… Юра, по-прежнему стоящий на коленях, неожиданно осел на пыльную землю и обхватил себя руками, будто ему резко стало холодно.              А может, так было и на самом деле. Он не понимал. Чувствовал только небывалую дрожь по всему организму. Наверное, так чувствуют себя наркоманы, когда хотят получить новую дозу. Йонас как-то рассказывал ему, что знавал одного такого. Тот едва ли концы не свёл и дёргался в судорогах, пока его не увезли врачи.              Юра до сих пор не мог поднять взгляда на Володю. Просто смотрел в одну точку, обхватив себя руками, и не мог вдохнуть полной грудью.              «— Где… Где… Его… Похоронили?       — Так на Котляковском и похоронили. Там всех ребят… Эх, ироды эти… Таких молодых загубили… Политика, будь она неладна.       — Где… Его… Могила…»              Юра зажмурился, затряс головой, пытаясь выбросить из неё диалог пятилетней давности. Именно той давности, которая уничтожила его изнутри.              Он всё ещё сидел с зажмуренными глазами, когда почувствовал огненное прикосновение к своему плечу. Он попытался снова отшатнуться, но рука — на удивление очень крепкая — сжала до боли. Боль немного отрезвила.              — Дышите, — строгий голос так сильно напомнил Юре Володю из восьмидесятых. — Посмотрите на меня, — добавил уже мягче, но Юра затряс головой, словно ребёнок, который боялся монстров под кроватью и ни под каким предлогом не хотел смотреть под неё, чтобы убедиться, что там никого на самом деле нет. Послышался какой-то обречённый вздох. Прикосновение к плечу обжигало, Юра попытался вырваться ещё раз, ощущая, как паника опять подступает к горлу.              Володи здесь нет.       Он умер.       Умер.              Юра с этим смирился.       Юра это принял.              А сейчас это просто другой человек, так сильно похожий на Володю, сидел рядом.              «— Да, я Володя…», — но… Но он ведь сказал, что его зовут Володя…              Голова сильно закружилась. Настолько, что запульсировало в висках.              — Это не можешь быть ты, не можешь… — Юра только сейчас понял, что бормочет вслух свои недавние мысли.              — Так, давайте-ка, идите сюда, — хватка на плече исчезла, и Юра резко открыл глаза: перед ними всё плыло, а кто-то сверху настойчиво вздёргивал его на ноги.              Юра напоминал безвольную куклу. Он подчинился, и от быстрого подъёма в глазах окончательно потемнело.              Очнулся Юра от резкого запаха, ударившего в ноздри. Следом за этим что-то мокрое и шершавое прошлось по его лицу.              — Герда, фу, уйди. Да, Галина, он очнулся. Какие теперь мои действия? Адрес… Знаете коттеджный посёлок «Ласточкино гнездо»? Вот сюда нужна скорая. Э-э, как зовут пациента? Да… Я не знаю… И сколько лет — тоже не знаю… На вид не больше тридцати, я думаю.              — Не надо скорую, — прохрипел Юра, открывая глаза окончательно. Его взгляд снова перехватил серо-зелёные глаза, смотрящие сейчас с такой настороженностью и тревогой одновременно.              Володя сидел на краю дивана, на котором лежал Юра. В одной руке он держал кусок ваты, в другой — маленький сотовый телефон.              Герда суетилась рядом и едва ли не лезла на Юру.              — Не надо скорую, — таращась на Володю, повторил Юра всё ещё хриплым голосом.              Похоже, всё это был не сон.              Он и правда здесь… Сидит рядом.              — Вы уверены? — вздёрнул одну бровь, поправил дужку очков, и Юра снова задохнулся.              Володя.              Володя и правда был здесь.              Его привычки, его мимика — это всё живое, всё настоящее.              Юра кивнул, Володя пробормотал в трубку извинения и сбросил вызов. Теперь они снова смотрели друг на друга.              Юра пытался подобрать слова. Нужно было что-то произнести. Заполнить это молчание… Он стал перебирать в голове последний час и только сейчас осознал, что Володя… Что его Володя ни разу не назвал его по имени. Более — он сказал, что не знает, как зовут Юру.              Это что, шутка такая? Как… Как он мог его не узнать? Юра же совсем не изменился! Он это точно знал, потому что буквально перед отъездом из Германии Клубкова это подтвердила.              «Она застала его в его комнате перед зеркалом. Юра только что побрился и рассматривал своё лицо. Ему казалось, что он — постарел. Вот маленькая морщинка на лбу проявилась.              А когда-то в зеркало смотрелся шестнадцатилетний парень с разбитой душой. Казалось, отголоски той боли всё ещё плещутся в его глазах.              — Эй, Юрчик, привет, а я тут тебе блинчики со сгущёнкой принесла, — Клубкова заглянула к нему в комнату на втором этаже, и Юра вздрогнул. Обернулся на секунду и проворчал:              — Наверное, зря я сделал дубликат ключей от моего дома. От тебя и так покоя не было, а теперь и подавно, — он снова отвернулся и пригладил волосы на макушке.              — Ой не занудствуй, Конев, — Клубкова открыла дверь шире и вошла к Юре в комнату. — Я же знаю, что ты рад меня видеть, — Полина плюхнулась прямо на Юрину кровать. Руки её пустовали. Юра скосил взгляд на подругу.              — А где блинчики?              — Оставила на кухне. Пойдём, чай попьём.              — Сейчас, — отозвался Юра, а потом посмотрел на Полину: — Поль, скажи, а я сильно изменился внешне за эти годы, что мы с тобой дружим?              Полина склонила голову набок. Прищурилась. Затем встала и подошла ближе. Протянула руку и тоже пригладила непослушные волоски.              — Нет, Юрчик. Ты ни капельки не изменился. Если бы мы не общались и случайно встретились на улице — я бы тебя точно узнала».              — Я уже ни в чём не уверен… — прошептал Юра. — Ты жив… — ошарашено произнёс он следом. — Поверить не могу, что ты жив.              Хмурость Володи Юре совершенно была непонятна. Ну неужели он и правда его не узнал? Юра не изменился… Практически нет. Иногда он ловил в зеркале всё тот же лукавый взгляд, каким порой смотрел на Володю, или печальный взор из восемьдесят шестого, когда понимал, что Володя не будет принадлежать ему, пока ещё не зная о взаимных чувствах.              — Володя… — он не мог поверить, что произносит это имя. Что перед ним сидит тот человек, которого он видел пятнадцать лет назад.              Пятнадцать. Дьявольских. Лет. Назад.              — Да как такое возможно… Я же… Я же был на твоей могиле… Я её видел…              А перед глазами возникают пёстрые гвоздики — символ отваги и храбрости. Гвоздики для человека, который не побоялся идти на защиту Родины…              Тогда же чью могилу видел Юра? И почему за столько лет Володя не дал о себе знать?              Володя прочистил горло и отвёл взгляд в сторону. Теперь Юра мог рассмотреть его гордый профиль, который когда-то разглядывал часами. В волосах у Володи затерялось немного серебра: но только лишь немного, и оно ничуть не портило его внешний вид.              Юра хотел было протянуть руку и ласково коснуться, чтобы убедиться, что он всё ещё в реальном мире, а не в каком-нибудь параллельном, как киношный герой Дэнни Мадиган, но конечности словно не слушались. Сердце по-прежнему гулко билось, и Юра не осмеливался коснуться Володи. Его отстранённость сбивала с толку. Неужели у Володи теплилась обида на Юру за то, что тот когда-то исчез?              — Я… — Володя в нервозности потёр лоб. — Чёрт, я думал, что уже никому не буду объяснять, что со мной произошло, — он снова посмотрел на Юру. — Интересно, сколько ещё пройдёт лет прежде, чем я повстречаюсь со всеми теми людьми, которые меня когда-то знали? — теперь пришла очередь Юры хмуриться, смысл сказанных слов до него доходил очень туго, потому что Юрин взгляд был прикован только к лицу Володи, к его мимике, к его губам, к его голосу, и на иные раздумья попросту не оставалось места. — Я потерял память, — раздражённо выдохнул Володя. — Я ничего и никого не помню. Вот уже как пять лет, — Юра шумно выдохнул. Этого же не могло быть… Просто не могло… — Поэтому, — тут он стал несколько снисходительнее. — Вы можете сказать, как Вас зовут и откуда Вы меня знаете…       — Юра Конев, — на выдохе произнёс Юра. — Меня зовут Юра Конев, — упомянув своё имя, Юра заметил, как в глазах Володи что-то вспыхнуло на долю секунды, но потом эта вспышка погасла так же быстро, как хвост падающей звезды. — Я… Твой бывший лучший друг, — ком в горле встал после сказанного. «Бывший лучший друг»… Острое неудобство ощутил Юра, произнося эту фразу… А ведь они, действительно, когда-то были друзьями…              — Лучший друг? — растеряно пробормотал Володя. — Разве мы дружили?..              «Мы любили», — захотел выкрикнуть Юра в отчаянии, ощущая ком обиды за такое удивление, но видел: Володя его не поймёт. Перед ним сейчас сидел абсолютно чужой человек, который не помнил их общего прошлого. И как это было иронично с его стороны. Потому что именно он, Володя, клялся, что никогда не забудет…              И строчки из той самой песни за костром это подтверждали.              — Да… — пробормотал Юра. Обида подобралась ближе и неожиданно начала щипать в области глаз. Или это эмоции искали выход?              Володя открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но неожиданно их прервал телефонный звонок: звонил мобильник Володи.              — Подождите секунду, — взволновано ответил Володя и снял трубку. — Да, слушаю? Маша? Что случилось, почему ты плачешь? Подожди… Да погоди ты, — былое раздражение вернулось. — Что с Димой?              Юра стал присматриваться к Володе. Что-то беспокоило его очень сильно в его образе, и Юра не мог понять, что именно, пока в свете лампы не блеснуло… Обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки.              Сердце ухнуло вниз. Второй раз за последний час. Юра прикрыл глаза, пытаясь совладать с эмоциями. Его снова затошнило.              Володя женат…              Же-нат.              А эта Маша — это вообще кто? Его жена? А Дима — ребёнок?              — С ним всё хорошо? — уточнил Володя. — Какой-то мужчина сломал из-за него руку? — Володя потёр глаза, залезши пальцами под стёкла очков. — Послушай, в какой вы больнице? Я сейчас приеду.              Юра резко распахнул глаза. Закрались подозрения, что этот мальчик, повисший на карнизе, и есть Володин сын.              Да ладно… Да это издевательство какое-то. Зачем?! Зачем судьба привела его к человеку, который больше с ним не связан?!              — Всё, жди, — Володя отключил звонок, и тут зазвонил телефон у Юры. Юра догадывался, кто был на проводе. — Не хотите ответить? — спросил Володя, когда Юра даже не пошевелился. Он вообще ничего не мог делать. Ни думать, ни анализировать, ни даже нормально дышать.              Но телефон разрывался, вызывая дискомфорт.              Юра протянул руку к столику, который стоял рядом с диваном, и, не глядя на экран, ответил:              — Да, Клубкова?              — Юра… Юра, ты должен знать… Юра, тут Сидорова, она — мама мальчика, из-за которого Олаф сломал руку… и… Юра, она только что звонила Володе… Я слышала её истерику возле стойки регистрации. Юра… Юра, ты меня слышишь? — казалось, Полина сама находилась в истерике.              — Поль, — Юра устало прикрыл глаза. Головокружение слегка выбивало из колеи. — Я знаю это, — он открыл глаза и мельком посмотрел на Володю, который гладил Герду и совсем не обращал на него никакого внимания. Сердце снова больно кольнуло. — Я… Уже встретился с ним… — тут Володя взглянул на Юру, но сразу же отвёл глаза в сторону.              — Юра…              — Я сейчас приеду, — он отключил телефон. Юре казалось, что он находился в какой-то прострации и что всё, что происходит сейчас — происходит не с ним. Он прочистил горло. — Тут такое дело… Короче, похоже, бас-гитарист моей группы сломал руку из-за твоего пацана, — слова дались трудно. Юра не мог поверить в то, что его Володя, его Володя стал семьянином…              Володя вскинул брови в удивлении.              — Мой пацан? — и тут до него дошло. Он тихо усмехнулся, и Юра снова оставил при себе порыв — обнять. — Это не мой пацан. Это… Сын моей подруги. Маши Сидоровой, если ты помнишь такую. Насколько я могу знать, по её рассказам и рассказам Жени и Иры все мы вместе были в лагере. Да и Олежа Рылеев рассказывал мне о неком Юре Коневе, который был моим помощником, — тут Володя мягко улыбнулся, а Юра таращился на него всё в том же ужасе, что и час назад. Как много, оказывается, знал Володя, и… Он совсем точно ничего не знал о них. Если только Сидорова не обмолвилась, а судя по всему — она не обмолвилась.              Для Юры также стало открытием, что Маша является подругой Володи, будто и не было тех обидных слов в их адрес в восемьдесят шестом.              «— Вы больные извращенцы».              Юра снова посмотрел на кольцо Володи. Сердце неприятно сжалось. Значило ли это, что Володя изменил себя? И что он теперь не такой, какой был раньше?              «— Я много думал о нас с тобой, о себе, Юрочка, и пришёл к выводу, что мне нужно лечиться. Что я опасен для общества. Я опасен… Для тебя. Если бы не я, ты бы не стал… Не стал бы питать ко мне каких-то чувств. Маша права: это всё противно и ужасно».              Волнами накатывал тот разговор в недострое. Володя, потеряв память, решил не возрождать в себе былые чувства? И совсем никто не сказал ему, что Юра был не просто помощником, а чем-то значимым…              — Так, значит, ты действительно был моим другом? — скромно поинтересовался Володя. Юра отрешённо ответил:              — Был.              А что ещё он мог сказать? Не вываливать же на Володю всю правду… Да и не мог Юра, язык у него не поворачивался сказать что-либо этому знакомому незнакомцу. От Володи осталась только его внешняя оболочка.              И всё.              Та любовь, с которой он когда-то смотрел, исчезла.              Испарилась.              Уничтожилась со временем и обстоятельствами.              И Юра знал, что не имел права возрождать это.              Как бы не хотелось и как бы сильно не требовала этого душа.              Володя глубоко вдохнул и выдохнул. Между ними ощущалась та неловкость, что витала с самого начала.              — Послушай, я… Я не знал. Юра… — Володя осторожно попробовал произнести его имя. — Никто из ребят не сказал мне, что мы дружили.              Юра кивнул.              — Ничего страшного, — он словно слышал голос со стороны. — Я тебя не виню.              «Это я виноват. Во всём виноват только я. Если бы я написал тебе, то ничего бы из этого не случилось. Ни твоей поездки на войну, ни твоей мнимой смерти, ни потери памяти».              Юра сжал руку в кулак и резко вскочил с дивана. Пошатнулся, но удержался.              Нельзя ему здесь находиться. Ничего хорошего это не принесёт.              — Я… Я должен ехать, — пробормотал он.              — Подожди, — Володя подскочил следом и оказался непозволительно близко к Юре. В ноздри тут же ударил приятный парфюм и еле уловимый запах самого Володи. Юра едва отчаянно не застонал. Пришлось отступить. Юра понимал, что отныне между ним и Володей огромный барьер, перепрыгнуть который — невозможно. — Я тоже поеду в больницу. Я… Ну вроде как иногда помогаю Маше, она звонит мне в трудную минуту… Давай подвезу?              Оказаться с Володей в замкнутом пространстве? Нет, это Юре сейчас точно не на руку, потому что он должен переосмыслить всё, что только что произошло.              — Нет, я… Я приехал сюда на своей машине и… Не могу оставить её здесь.              Володя слегка нахмурился. Кажется, в воздухе повис главный вопрос.              А что, собственно, Юра здесь делал?              Юра молился, чтобы Володя не задал его. Потому что он не сможет объяснить ему истинную причину своего пребывания здесь. Потому что Володя не поймёт, но больше всего Юра боялся, что Володе попросту будет всё равно.              А это безразличие к их общему прошлому… Юра не хотел ранить себя ещё сильнее.              — Хорошо, — согласился Володя. — Тебе что-нибудь нужно? Может, запасные вещи? — он кивнул в сторону светлых запачканных штанов Юры, по-прежнему не спрашивая, что он делал здесь, на территории «Ласточки», и Юра опустил голову вниз.              Сразу вспомнилось, как только что закопал шкатулку с письмами, хранившими на строчках того Володю. Тугой комок в горле разрастался сильнее.              — Нет, не нужно, — пробормотал Юра. Он снова поднял взгляд на Володю. В серо-зелёных глазах плескалось любопытство, но Юра не думал, что оно направлено конкретно по отношению к нему. — Думаю, надо ехать, — произнёс с трудом, потому что понимал, что сейчас они разъедутся и, вероятно, больше не встретятся.              И мог ли Юра хвататься за этого Володю? Ведь этот Володя… Юру не любил.              Пока Юра плохо соображал. Ему действительно стоило остаться в тишине.              Ноги сделались каменными и каждый шаг давался с трудом.              За окном начал накрапывать дождь.              — Подожди меня здесь. На улице дождь, я сейчас принесу зонт, — Володя остановился на полпути к прихожей и развернулся в другом направлении.              Юра остался стоять на месте, взгляд его был устремлён в одну точку, пока он неожиданно не заприметил фотографию на комоде. Он подошёл ближе, Герда крутилась где-то рядом, словно Юра ей очень нравился, и он ощущал её хвост в районе колен.              Рука потянулась к аккуратной белой рамке, в которой стояло цветное фото молодожёнов.              Пальцы сжали края рамки, и Юре показалось, что хуже уже быть не может.              Но могло.              Со снимка на него смотрели улыбающийся Володя и… Анна Владимировна Земцова.              «— А Володя, что, твоя собственность?       — Нет, просто Володя как-то слишком зациклен на тебе…       — А ты слишком зациклена на Володе.       — Не скрою. У меня на него свои личные планы. И я хотела бы начать осуществлять их здесь, в лагере, только вот незадача: ты стоишь на моём пути. Оставь Володю. Дай ему больше свободы. Не ходи за ним хвостиком».              «Я бы никогда не женился на Ане в здравом уме…»              И снова эта щемящая боль в груди. Выходит, она добилась своего? Конечно, она ведь была рядом все эти годы… Не то что Юра…              Паршивая сука.              Юра хотел бы швырнуть фотографию в стену, однако сдержал очередной злой порыв.              Он осторожно поставил её обратно. Но вот только сделал это резко, и рамка с грохотом упала на комод, чудом не разбившись.               Руки сжались в кулаки. Да разве может так болеть? Юре казалось, что это сейчас даже сильнее, чем тогда, когда он узнал, что Володя умер.              — Вот зонт, — Володя затормозил. Юра видел боковым зрением, что он смотрит на него. — Что случилось? — обеспокоено спросил Давыдов. Юра закрыл глаза.              Всё это было слишком.              Слиш-ком.              Он никогда не мог составить Ане конкуренцию. Она обещала, что сделает всё, чтобы превратить его жизнь в ад.              У неё это получилось.              Свадебная фотография — очередная её победа. А Юра… А Юра в очередной раз побеждённый.              — Ничего, — сквозь стиснутые зубы проговорил Юра. Злость на себя возвращалась былым путём.              Это он виноват. Это он отступил тогда, когда Володя нуждался в нём больше всего.       Теперь Володя в нём больше не нуждается.              — Как мне вернуться в «Ласточку»? — ровно спросил Юра, не смотря на Володю.              — До конца улицы и вниз, там…              — Вход с другой стороны, — закончил за него Юра. — Спасибо, — он тут же бегло обулся, замечая, что его сапоги испачкали молочный ковёр. Губы скривились в отвращении. Не иначе как Аня постаралась над убранством дома.              — А зонт? — растеряно спросил Володя, но Юра его уже не слышал: он распахнул не запертую дверь и вышел на улицу. Герда позади залаяла, но Юра даже не стал оборачиваться. Пересёк дворик, подошёл к калитке.              Было желание обернуться, но Юра этого не сделал. В Володиной жизни есть место для всех, кроме него.              Калитка слегка скрипнула, после чего Юра оказался на длинной улице. Всюду возвышались одинаковые двухэтажные домики, и даже не верилось, что ещё каких-то пять лет назад здесь стояли покосившиеся избушки и не было даже намёка на жизнь. А теперь едва ли не возле каждого дома стояли припаркованные автомобили и даже были небольшие детские песочницы.              До конца улицы Юра шёл пешком, мелкие капли противно щекотали лицо и норовили залезть под шиворот. Внутри себя Юра чувствовал раздражение и злость.              Как только снова оказался на территории «Ласточки», то пустился в бег, будто бежал от монстра.              Или призрака прошлого.              Машина стояла на том же месте, где он её и оставил. Запыхавшись, Юра нащупал в кармане брюк ключи и отомкнул автомобиль. Только оказавшись в душном салоне, Юра выдохнул.              Его лоб опустился на руль. Грудная клетка вздымалась сильно, дыхание было рваным, влажности во рту не хватало, а сердце внутри трепыхалось, как бабочка бьющая крыльями в замкнутом пространстве.              Он идиот! Идиот, что решил приехать сюда! Не нужно было прощаться, нужно было оставить всё, как есть!              И, возможно, никогда не узнать, что Володя был жив.              Что из этих двух зол было хуже? То, что Володя его не помнил, или то, что Юра знал, что Володя жив?              Изнутри будто что-то царапало. Нужно отвлечься. Стоило позвонить Клубковой и уточнить, в какой больнице они находились.              Юра ощущал себя ужасно разбитым, как те капли, которые ударялись о крышу машины. Внезапно жизнь оказалась тяжёлой ношей. Как теперь Юре существовать дальше, зная, что Володя, его родной Володя, всё ещё ходит с ним по одной планете?              В окошко постучали, и Юра вздрогнул. Он повернул голову в сторону и заметил, что Володя стоит возле его автомобиля. В руках у него зонт, рядом суетится Герда. Её шерсть намокла, но, кажется, это совсем её не печалило. Она весело виляла хвостом и тоже смотрела на Юру.              Юра вздохнул. Почувствовал себя ещё большим идиотом, чем до этого. И что теперь подумает Володя? Что он, Юра, странный неуравновешенный мужик, свалившийся из ниоткуда?              Юра открыл дверцу и вышел из салона, тут же оказываясь под куполом чёрного зонта.              — Это было опрометчиво, — сказал Володя поучительно, чем тут же напомнил себя молодого из восемьдесят шестого. Невидимая петля на шее сдавилась сильнее и лишала возможности дышать ровно и размеренно. — Я понимаю твою реакцию… Я уже сталкивался с ней. Моя мама едва не получила инфаркт, мой бывший военачальник впал в ступор и я видел его неверие, мои старые друзья, знавшие о моей смерти, долго плакали… Послушай, если бы я знал, что мы дружили, я бы обязательно нашёл способ сказать тебе, что жив.              — Это вряд ли… — пробормотал Юра, внезапно смущаясь от такой близости. Его уже давно ничто так не волновало.              А теперь Володя… Неужели Юра может слышать его сердцебиение?              — Почему? — он продолжал стоять и спрашивать, словно ему и правда было интересно.              Юра замялся.              Вдруг вспомнилась причина своего побега из Харькова.       Но Юре же необязательно говорить об этом, верно?       — Я уже много лет не живу здесь. Переехал в Германию вместе с семьёй ещё в восемьдесят девятом…              — В восемьдесят девятом… — протянул Володя и как-то горько усмехнулся. — А я вот в начале восемьдесят девятого в армии служил. Ну, по крайней мере, так говорили.              «Я знаю. Знаю это. Благодаря твоим письмам. А тогда я думал, что ты бросил меня», — разве мог он сказать это сейчас?              Юра вновь скосил глаза на обручальное кольцо Володи. Он так удачно держал зонт правой рукой… И спросить о чём-то Юра не решался. Не хотел слышать историю счастливого семьянина Давыдова Владимира и его супруги Земцовой Анны. Точнее, теперь, вероятно, Давыдовой.              Между ними натянулось молчание. Капли ударяли всё меньше и меньше, небо постепенно рассеивалось.              Юра не знал, что мог ещё сказать. Володя не предпринимал попыток что-либо говорить.              Их взгляды встретились, как встречались и много раз в лагере до этого момента. И за столиками в столовой, где больше не подают обеды; и в библиотеке, где ещё лежит груда тех книг, которые и Юра, и Володя брали в свои руки; и около фонтана, статуя пионера которого раскрошилась на миллиарды бетонных частиц; и под ивой, которая не увяла со временем и осталась единственным связующим звеном с тем прошлым, с которым Юра старательно пытался распрощаться.              И сейчас серо-зелёные, удивительные глаза смотрели на Юру. О, сколько раз Юра мечтал их увидеть ещё раз? Сколько раз фантазировал о встрече с Володей? Сколько грезил тёмными ночами… А сколько раз он перечитывал старые письма, которые впоследствии собственноручно сжёг?       Глаза по-прежнему щипали. И только усилием воли Юра заставлял себя не проливать слёз. Хотя чувствовал внутри — это нужно.       Но только в одиночестве.       А ещё Юра безумно хотел обнять Володю. Сжать его крепкое тело в руках, как когда-то давно сжимал под ивой, в киноаппаратной, на пирсе, в пологах занавеса кинотеатра. Но Юра понимал, что это было бы чересчур. Володя наверняка бы не оценил его порыва.              — А… — Володя на секунду посмотрел на автомобиль, стоящий позади Юры, прервав тем самым зрительный контакт, и слегка нахмурился. — А что ты вообще здесь делал?              Пальцы одной руки больно впились в ладонь. Юра не должен был говорить правду Володе. Не должен был открываться ему. Володя его бы всё равно не понял…              — Бродил по местам своей юности, — получилось несколько печальнее, чем планировал Юра изначально. Оказывается, ничего у него не отболело. И все эти пятнадцать лет жило вместе с ним в одном теле. — Хотел посмотреть, что стало с лагерем… — он тактично умолчал, что уже был здесь в девяносто шестом.              Володя поднял голову, смотря теперь на ворота, и невесело усмехнулся.              — От лагеря, как бы это не было грубо сказано, осталась одна труха. Я выкупил эту территорию ещё в девяносто седьмом.              Юра непонимающе уставился на Володю.              — Выкупил?..              И только сейчас до Юры дошло: Володи не должно было быть в Харькове. Он жил в Москве! Он уехал туда! Так как же… Как же судьба занесла его сюда? Ничего не помнящего?              — Это долгая история на самом деле. Но я готов с ней поделиться. Только не сейчас — сейчас нам надо поехать в больницу, а как только разберёмся со всеми делами, мы сможем поговорить. Тем более раз ты был моим лучшим другом! Я обязан обо всём тебя расспросить, — Володя покачал головой, и Юра мог поклясться, что в его глазах мелькнуло что-то знакомое… Что-то тёплое… Но оно исчезло слишком быстро. — Что скажешь, Юра?              «Юрочка», — хотел бы услышать Юра. «Ты называл меня «Юрочка», — хотел сказать он следом, но смолчал.              Он даже не был уверен, что готов оставаться с Володей наедине. Хотя послушать историю его чудесного спасения стоило бы. Да и Юре было это интересно, просто сам он ещё всё до конца не осознавал…              — Скажу, что план отличный, — он слегка криво улыбнулся, потому что этот разговор даже напомнил ему то взаимодействие с Володей, когда они были молоды и действительно дружны.              — Тогда предлагаю поставить твою машину возле моего дома и поехать на моей. Вероятно, мне придётся отвезти Машу и Диму к ним домой, но потом я буду свободен и мы вернёмся сюда.              Всё последующее время, пока Юра находился рядом с Володей в машине, он ни на секунду не мог отпустить ситуацию. Мысли метались бешеным, разозлённым роем, словно пытались отыскать причину такого беспокойства.              Невозмутимость Володи за рулём притягивала взгляд, и Юра исподтишка наблюдал за руками, уверенно держащими руль, за взглядом, устремлённым прямо, за сжатыми губами, когда Володя был недоволен происходящим на дороге, которые Юра когда-то целовал.              И кажется, что не было этих пятнадцати лет разлуки, только вот… Юра другой. Володя — тоже.              А прошлое осталось прошлым.              Юра снова сжал руку в кулак. Привычные полумесяцы уже отпечатались на ладони и даже слегка саднили. Пришлось отвести голову в сторону, чтобы наблюдать за такими родными и уже давно не родными пейзажами за окном. Удивительно, но Юра всё ещё помнил каждую улочку, по которой они проезжали.              Вон там поворот на местный рынок, на который он ходил с мамой за рубашками. При мыслях о маме в сердце привычно кольнуло. Её не было уже больше года, но Юра до сих пор ощущал эту боль от потери.              — Узнаёшь старые места? — Юра и не заметил, как машина остановилась на светофоре. От вопроса Володи он вздрогнул.              — Я их и не забывал… — проговорил Юра, смотря куда угодно, но только не на Володю. — Я слишком хорошо помню всё, — последнее слово вышло с какой-то горькой интонацией, но, конечно, Володя её не распознал.              — Память — это одно из главных, что должно быть у человека. Я убедился на собственной шкуре, что без памяти ты, как слепой котёнок без зова матери.              Юра поёжился. Как должно быть плохо — забыть всё, что ты когда-то знал. Хотя Юра мечтал об этом едва ли не с восемьдесят восьмого.              Когда его сердце разбилось с получением той злосчастной открытки. И всё это время он просто хотел забыть и вычеркнуть всё, что когда-то было связано с Володей.              А судьба умела шутить.              Только Юра её юмор не оценил.              — Мне жаль, — тихо произнёс Юра, имея в виду всё то, что произошло за это время.              Володя кивнул. Они почти подъехали к больнице.              — Я лечился, — следом сказал Володя, и Юра опять вздрогнул — пока ещё он не мог привыкнуть к мысли, что Володя жив. Юра слегка нахмурил брови: от чего именно лечился Володя? От… От своей ориентации?.. — Пытался проходить терапию. Мне ничего не помогло. Я не вспомнил практически ничего. Иногда всплывали какие-то незначительные отрывки. Но всё это… Не то.              Юра хотел было спросить, а не было ли чего-то, связанного непосредственно с Юрой, но духу у него не хватило. Если он это спросит, то разговор может свернуть не в то русло.              Володя припарковал автомобиль на стоянке.              Юра вышел на свежий воздух, понимая, что сейчас ему придётся столкнуться лицом к лицу ещё и с Сидоровой. Хоть злость на неё у Юры и исчезла со временем, всё же он не горел желанием встречаться с Машей и её посредственными предубеждениями. Он шёл в сторону больницы с надеждой, что не увидит взгляда полного ужасного отвращения.              Ребята оказались в холле. Они сидели неподалёку от регистратуры. Олафу уже перевязали руку и, по всей видимости, наложили гипс.              По обе стороны от него расположились Полина и Илья, которые о чём-то тихо переговаривались. Юра заметил и Сидорову, которая, к слову, совсем не изменилась и которая сидела чуть дальше от Клубковой. Рядом с ней, вертя головой и дрыгая ногами, расположился мальчик. Внешность у него была, как у типичного шкодника. Юра в какой-то момент узнал в мальчишке самого себя. Иногда он тоже лазил по крышам и по стройкам, и благо, что никто об этом не знал и, соответственно, родителям не говорил. Ну и никто из-за него ничего себе не ломал.              Взгляд Сидоровой метался из стороны в сторону, пока не наткнулся на Володю и Юру.              — Володя! — воскликнула она. Клубкова резко повернула голову, Илья с Олафом сделали то же самое.              Сидорова едва ли не подскочила к ним и вцепилась в локоть Володи.              — Они наверняка потребуют компенсацию за моральный ущерб. Это иностранцы, — она кивнула в сторону Олафа и Полины с Ильёй, и Юра закатил глаза и фыркнул. Вот Сидорова как была дурой, так и осталась!              Затем Маша вдруг скользнула взглядом по Юре, прищурилась.              — Конев?! — неверяще произнесла бывшая соотрядница и оцепенела. В её глазах Юра разглядел какой-то страх. — А ты… — она переводила взгляд с Юры на Володю и обратно. — А что ты здесь делаешь?              Юра кивнул в сторону «иностранцев».              — Вообще-то, я с ними. Это ребята из моей группы.              — Из твоей группы?.. — не понимающе уточнила она. К ним подошёл Дима.              — Ого, — вдруг воскликнул мальчик, смотря любопытно на Юру. — Классная серёжка. Мама, мама, — он подёргал её за руку, — а можно мне тоже такую, когда я стану чуть старше?              Сидорова в ужасе воззрилась на сына.              — Ты что такое говоришь?! Мальчики не носят серёжек. Это ненормально! — Юра вновь закатил глаза, едва не рассмеявшись в голос. Знала бы Сидорова, как люди ходят в Европе, совсем сошла бы с ума… Чего только один гей-квартал там стоил.              На удивление, её слова вовсе не обидели Юру. Они даже развеселили. На языке так и вертелось что-то ехидное, но Юра смолчал.              Он давно усвоил урок, что Сидорову лучше не провоцировать.              Володя на секунду обернулся через плечо и зачем-то изучающе посмотрел на Юру, словно только сейчас увидел у Юры в ухе аксессуар.              — А мне нравится, — изрёк он, резко отворачиваясь и снова смотря на Машу. Маша посмотрела укоризненно на Володю, однако промолчала. — К тому же сейчас молодые люди всё чаще и чаще делают себе пирсинг.              Юра приоткрыл рот в немом удивлении. Это что, Володя только что высказался, не опасаясь какого-то иного мнения? Это его Володя, тот, который всегда боялся быть осужденным?              Нет, конечно, Юра видел изменения из писем, но всё же до конца не верил, что Володя принял себя. И этого не довелось ему узнать ровно до этого мига. И сейчас… Сейчас этот новый Володя вызывал интерес.              Не вписывалось в эту картину только обручальное кольцо. Как так вышло, что он женился на Земцовой?              Маша иронично хмыкнула и отвернула голову от Юры. Наконец к ним подошли Полина, Илья и Олаф.              — Здравствуй, Володя, — робко поздоровалась Полина. Было видно, что появление бывшего вожатого тоже всколыхнуло и её. Она метнула встревоженный взгляд на Юру, и тот, заметно только для Полины, покачал головой.              — Здравствуйте. А Вы очень похожи на свою маму, Полина.              Полина стала ещё встревоженнее. Юра навострил уши. Откуда это Володя был знаком с Полининой мамой? На лице Клубковой читалось замешательство вперемежку с растерянностью.              — На маму?.. — пробормотала она. — Но… Откуда…              — Я купил дом в Горетовке, который принадлежал Вашему отцу, чтобы снести его и построить коттеджный посёлок. Надеюсь, они купили домик у моря, как мечтали?              Полинины глаза увлажнились.              — Я не знаю, — тихо проговорила она, отворачиваясь от Володи. Юре стало жаль Полину. При живых родителях она была словно сиротой. Те по-прежнему не хотели знать её за то, что когда-то она просто полюбила человека своего пола, и не воспринимали её брак чем-то серьёзным, как и рождение ребёнка. Когда Юра вчера проходил мимо комнаты, в которой Настя и Полина возились с маленькой Олечкой, то услышал не очень приятный разговор:              «— Я говорила родителям, что у них есть внучка, — тихо произнесла Настя. Юра затормозил. Конечно, у него не было привычки подслушивать, но в этом разговоре крылось состояние Полины, а он должен был знать, что с ней всё в порядке.              — Да? — немного скучающе произнесла Полина, но Юра знал, что это — напускное. — И что же они сказали на этот счёт?              — Ну… — Настя замялась.              — Да говори уже. Разве может быть хуже, чем есть сейчас?              — Вообще мама обрадовалась. А вот отец… Ну… Ты же знаешь папу. Он особо никогда не проявлял эмоций. Мама потом втихую спросила, как ты назвала дочь. Послушай, Поль, она хотела встретиться. Давай я позову её сюда? Я же вижу, что ты скучаешь. Я даже не знаю, из-за чего произошёл ваш конфликт, но прошло уже столько лет… Может, пора забыть все обиды?              — Насть, — вздохнула Полина. Помолчала. — Неважно, из-за чего мы поругались. Важно то, как они отнеслись ко мне во время ссоры. Мама… Мама даже за меня не заступилась! И желания видеть её или отца у меня попросту нет. За все эти двенадцать лет они ни разу не нашли способа со мной связаться. И даже сейчас, когда я здесь, в Харькове, я им не нужна. Они могли бы позвонить тебе, а в итоге решаешь всё ты… — она слегка разнервничалась, и Олечка захныкала. Они уже укладывались спать. — Тихо, моя хорошая, сейчас тётя Настя продолжит рассказывать чудесную историю про божью коровку…»              Юра не стал дальше слушать их разговор, уходя на кухню к ребятам, но он не мог отделаться от мысли, что Полине грустно от молчания родителей. И помочь он ей тоже ничем не мог.              Юра видел, как Володя растерялся, очевидно, не понимая, что такого сказал. И, не осознавая до конца, что делает, он коснулся Володи, положив руку ему на плечо.              Какое тёплое.              А когда-то Юра мог без проблем коснуться Володи. Или получить ответные касания.              Кажется, это было только вчера…              Сейчас его преследовали ощущения, что они действительно расстались буквально вчера — распрощались возле ворот с яркой вывеской, обозначающей место пионерлагеря, и вновь встретились.              Только вот от вчерашнего дня их отличает то, что они стали взрослее, а красные галстуки были сожжены вместе с развалом Советского союза.              Пионеры и комсомольцы остались только лишь в омутах собственной памяти.              Теперь они другие.              Стоило Володе обернуться, как Юра тут же отдёрнул руку. Володя как-то странно покосился на своё плечо, где миг назад лежала Юрина ладонь, и Юра испугался, что позволил себе лишнего. Но это лишнее было таким желанным.              Юра кивнул головой в сторону, предлагая отойти, и Володя сделал шаг, как внезапно Сидорова испуганно спросила:              — Ты куда?              Юра ощутил забытое раздражение к этой особе. Что-то совершенно не меняется со временем!              — Я сейчас приду, — с нажимом ответил ей Володя. Маша продолжала с испугом поглядывать на Олафа и Илью, который, приобняв Полину, что-то говорил ей на ухо.              Володя и Юра отошли в сторонку, и Юра спиной ощущал прожигающий взгляд Сидоровой.              — Полина уже много лет не общается с родителями. У них… Произошёл конфликт на личной почве и… Она ушла из дома, — тихо проговорил Юра, пытаясь донести до Володи причину переменчивого настроения Клубковой. Володя кивнул, принимая его объяснения.              — Мне показалось, что её мама скучает по ней. По крайней мере, я видел её взгляд на фото, когда приходил к ним домой.              Юра на секунду застыл.              «— Я же в восемьдесят девятом уехала из Харькова следом за тобой, и как ты помнишь, с Настей у меня никаких связей не было… Вчера вечером она… Она… Она сказала, что в восемьдесят девятом к нам домой приходил молодой человек, который зачем-то искал меня. Но меня уже не было там, понимаешь! Оказывается, он оставил ей записку, чтобы она передала её мне. А я ведь так и не вернулась домой, Юр. И Настя, она… Она отдала мне эту записку буквально вчера. Представляешь, она хранила её семь лет! И, в общем…»              Володя даже не догадывался, что был у Клубковых не впервые.              — Юра, всё в порядке? Ты снова впал в ступор… — озабочено поинтересовался Володя, и Юра тряхнул головой, отгоняя неуместные воспоминания.              — Да… Да, всё в порядке. Послушай… Олаф не будет требовать никаких компенсаций за сломанную руку. Он хороший парень. Успокой, пожалуйста, Сидорову. У меня нервов не хватит с ней разговаривать! Мы-то и в лагере не особо ладили… — Юра махнул рукой.              — Интересно, чем ты ей не угодил? — хмыкнул Володя. Юра, хоть всё ещё и находящийся в напряжении рядом с Володей, несколько расслабленно и шутливо ответил:              — Рожей не вышел.              Володя тихо усмехнулся, и Юра опять почувствовал, как затрепетало его сердце.              «Не поддаваться эмоциям», — в голове выскочила дурацкая установка, которую Юра дал себе сразу после того, как понял, что Володя его не знает и не помнит.              — Володя… — негромко позвала Маша, и Володя поспешил вернуться к Сидоровой. Юра встал рядом с Олафом, рассматривая его гипс.              — Tut es weh? — спросил Юра.              — Nicht mehr, — ответил с лёгкой хрипотцой Олаф, и Юра заметил, что он с беспокойством поглядывает на Машу, которая вцепилась в Володю. Юра слегка стиснул зубы. Странное чувство заворочалось изнутри. Это напомнило ему былые годы, когда он ревновал Володю к каждой юбке в лагере.              «Хватит! — зло одёрнул себя Юра, — мы уже давно не в лагере и мне уже давно не шестнадцать».              Но, как оказалось, видеть Володю с кем бы то ни было, было… Тоскливо. А это ведь он ещё с Земцовой не пересекался… И лучше ему этого не делать, потому что желание придушить эту женщину за столько лет никуда не исчезло.              — Sagen Sie diesem Mädchen, — продолжил Олаф, всё ещё разглядывая Сидорову, — dass ich nicht böse auf ihren Sohn bin und dass ich von ihnen kein Geld für moralische Schäden verlangen werde.              Юра кивнул и без интереса взглянул на пугливую Машу.              — Олаф говорит, что не имеет никаких претензий, — перевёл Юра. — Так что выдохни, Сидорова, — «и отвали от Володи. Он женатый человек!», — хотел было добавить Юра, но вовремя себя осадил. Володя бы точно услышал обозлённые нотки, а этого никак нельзя было допустить.              — Хорошо, — пробормотала Сидорова и наконец убрала руку от Володи, тут же прижав к себе сына. — Передай, э-э, этому джентельмену, что мы ещё раз просим прощения. И благодарим за помощь.              Олаф махнул рукой, будто поняв Машу и без перевода.              — Конфликт улажен? — поинтересовался Володя, на что Юра кивнул. Володя повернулся к Маше: — Пойдём, я отвезу тебя с Димой домой.              Юра отвернул голову в сторону и встретился взглядом с Клубковой. В глазах той что-то блеснуло, и она резко остановила Володю с Машей.              — Погодите, давайте мы отвезём Машу сами? У нас тоже есть машина, мы арендовали. А Юре надо вернуть другую, а как я понимаю, она осталась… В Горетовке? — она посмотрела на Володю.              — В «Ласточкином гнезде», — поправил её Володя. — Коттеджный посёлок, который построила моя строительная фирма, называется «Ласточкино гнездо». В честь бывшего пионерлагеря.              Полина слабо улыбнулась.              — Ну тогда Юре надо обратно в «Ласточкино гнездо». А за Машу не беспокойся, с ней всё будет в порядке. Ты ведь поедешь с нами, Маша? — с некоторым нажимом проговорила Полина.              Сидорова молчала, а Юра сгорал изнутри от беспокойства. В любое другое время он был бы благодарен Клубковой за то, что она всеми силами пытается оставить его и Володю наедине, но не сейчас. Полина ведь… Она ведь ещё не знала, что Володя потерял память, если только… Если только Сидорова ей ничего не рассказала.              Маша неуверенно кивнула, очевидно, всё ещё опасаясь, что иностранец Олаф передумает насчёт своего решения по поводу моральной компенсации. Кажется, она сейчас готова была согласиться на многое, лишь бы не вызвать гнев гостей Харькова.              — Вот и отлично, — Полина подошла ближе и взяла под локоть Машу. Дима держал маму за руку. Полина посмотрела на Юру. — Встретимся в гостинице.              И они ушли. В больнице остались только Володя и Юра. Последний переминался с ноги на ногу. Неужели они снова окажутся наедине? Кажется, Володя хотел…              И, будто услышав его мысли, Володя произнёс:              — Ну раз такое дело, тогда, Юра, я думаю, что пришло время поговорить о прошлом.