15 Лет Строгача

Кролик выскользнул из кресла и отбежал к дальнему углу кабинета, поглядывая на пса расширившимися от ужаса глазами. Дрожь теперь била его крайне заметно. Как бы он ни старался, но инстинктивный страх перед крупным собакообразным в считанных сантиметрах от себя Андрей побороть не мог. - Нету никакого конфликта! Я не собираюсь об этом говорить. Моя проблема не с тобой, а с ним… Он не хотел слушать никаких предупреждений; он говорил, что я лезу не в своё дело, что мне на него плевать, что меня интересует только одно… постоянно бредил тобой, мудила ты блохастый… Муля вопреки себе несколько опешил. Вероятно, сочетание адреналина и накопившегося за годы раздражения одним фактом присутствия волкодава на колонии действовало на Холодянина плохо: кролика воистину понесло, и контролировать слова, что сыпались из его миниатюрной пасти, он явно больше не считал необходимым. Хорошо. Очень и очень хорошо. Скелеты сами открывали дверь шкафа своими костлявыми руками. - Я ему говорил столько раз, что ты - проблема, токсичный товар… Мало того, что убийца, так ещё и мздоимец! Скольких бандюганов ты оставил на воле за бакшиши? Тоже мне, блять, святой. Навёл справки, - подумал пёс, - Сильно ж я ему поперёк горла встал, если он так далеко капнул в моё нечистоплотное прошлое. - О своих прегрешениях на воле я помню; они будут со мной всегда, - признал Самуил, - А единственный правильный выбор за всю мою милицейскую карьеру привёл меня сюда. И я нисколько этому не удивлён. Я принимаю это как необходимое. - Ты - ничем не лучше любого жигана здесь. Косишь мужиков, суёшь петухам, башляешь дневальным за поблажки - я всё знаю! Муля молчал, завороженно наблюдая за тем, куда развязавшийся язык заведёт напружиненного зверька в хозяйской униформе. Ныне снятый с должности капитан Передрейко был прав в одном: центр мыслительной деятельности и принятия решений у прапорщика Холодянина располагался ниже его униформенного пояса, а потому спровоцировать его на любые компрометирующие действия оказалось проще, чем Муля ожидал. А ведь он даже и не сказал ничего конкретного, и тем не менее. Всего один намёк на близость, которой никогда не было - и серошёрстный кролик готов был высказать всё, что думает о Максиме, о волкодаве и об их неравнобоком “любовном треугольнике”. Да, но разница в том, что Передрейко - дипломат, - снова пустился в рассуждения Муля, - Понятное дело, что к ментоубийце у него доверия не было, что бы он ни говорил; в конце концов, я - и правда, токсичный товар. Рано или поздно он всадил бы мне нож в спину, чтобы не повторить судьбу Кадилова. Все хозяйские боятся повторить судьбу Кадилова, когда имеют дело со мной - я чувствую это в каждом их взгляде, слове и жесте. Передрейко был единственным, кто попытался проэксплуатировать этот страх. Обратить его к себе на пользу. Умение вызывать страх - единственное моё оружие и защита. Только вот… как его применить против того, кто имеет абсолютную неприкосновенность в колонии? Холодянин дышал часто; носик его морщился от злости, а в блестящих, презрительно суженных глазах снова появился огонёк необузданной ярости. - Мой отец всю жизнь мне говорил, что нет ничего важнее в этом мире, чем деньги и власть. Деньги у меня есть, хоть и отцовские. Власть? Над вами, блатарями, я властвую, как хочу. Но почему тогда… - он нахмурился, и было в этой хмурости что-то пристене детское, - …почему этого мало? - Сказать? - Я не тебя спрашивал. Пауза. - А может, и тебя… - упаднически сознался-таки Холодянин. Муля молчал, глядя в сторону. Его пальцы тихо постукивали по Холодянинскому столу в медленном ритме. Мысленно, он подумывал выставить ферзя, но что-то в уголках его собачьего сознания говорило, что рано. Риск слишком высок. Короля будет нечем защищать. - Он был мой, пока ты не пришёл. Это короткое признание заставило Мулю снова посмотреть на зайцеобразного обитателя кабинета. Кролик во ФСИНской униформе, отчего-то, выглядел менее раздражённым, но дышал всё так же часто, а взгляд его нервно бегал по кабинету, недолговременно цепляясь за всё, кроме высокой собачьей фигуры в центре. - Он делал то, что считал выгодным для себя и своего выживания, - вкрадчиво пояснил пёс в тюремной робе, - Как вы и сами сказали только что, хозяина у Максима быть не может. А эмоций к члену администрации - и подавно. Андрей, наконец, перевёл взгляд на волкодава. Глаза его воинственно сверлили Мулино лицо, будто этим можно было стереть из памяти всё, что он сказал - да всё, что они оба друг другу, в общем-то, наговорили. Пса такое демонстративно враждебное поведение нисколько не смущало. Захочет Холодянин его отправить в карцер до конца месяца - значит, отправит. Охранники выполняли его приказы даже проворнее, чем указания вышестоящих надзирателей. А если Максима собирались убрать из колонии, то терять Муле было всё равно нечего. Строки об усталости как мериле работы и негодяях в кабинетах из кожи приглушённым эхом продирались сквозь гнетущую тишину: видно, у кто-то по соседству с Холодяниным играло радио. Муля неминуемо представил, как на таинственного меломана в скором времени поступит донос за прослушивание антисоветской музыки. Когда Андрей заговорил вновь, голос его звучал ровно, без дрожи, будто на секунды зверёк устал бояться. Или же просто вспомнил своё служебное положение. - Всё в это упирается, да? - ядовито выдавил он, - Вы против нас, мы против вас? А ты не забыл ли, Даниленко, где работал до того, как тебя сунули в стакан и послали сюда? Муля снисходительно покачал головой. Снисходительно же улыбнулся. - Товарищ Холодянин, вам известно выражение “Лучше быть последним в стае волков, чем первым среди шакалов”? - Нет. Что это значит, что раз уж ты переобулся в ходока, то - всё, можно забыть, чем ты занимался на воле? - Не значит, согласен. На самом деле, значит - обратное. Что память об этом будет диктовать мне, как поступать дальше и на чью сторону вставать. Холодянин промолчал. Сунул руки в карманы, нервно вынул обратно и вытер ладони о брюки, разглаживая стрелки. Ферзь был наготове и лишь ждал подходящего момента. Только вот кролик решил оборвать Мулин визит до этого. - Я услышал достаточно. Рекинару поедет на другую зону, и точка. Трахни его последний разок на прощание и найди другого петушару на замену. Свободен. - Товарищ прапорщик… - Я сказал: свободен, Даниленко. Возможно, стоило признать поражение в этой конкретной партии и уйти готовиться к другой. Попытать счастье с новой стратегией в скудные остатки времени, что оставались до даты Максимовского этапа. Самуил был готов, если бы одна маленькая деталь не привлекла его внимание. - У вас нижняя губа кровоточит. Холодянин сам заметил только тогда. Лапкой он наскоро вытер рот, лицезрея следы липкой красной влаги на серошёрстных пальцах. Маленький язык его машинально слизнул остатки с губы, оставив на ней широкую, рваную по краям красную полоску. Да, Муле явно стоило уходить, как и было приказано. И тем не менее… - Не сочтите за грубость, но как вас угораздило так пораниться? Вы с этой штукой уже больше месяца ходите. А вроде бы за последние полгода даже никаких потасовок лично не разнимали, конвои не охраняли, да и с проверкой нигде не ходили уже давно… Признаться откровенно, Андрея немного насторожила такая подробная осведомлённость волкодава о его работе (или, скорее, её негромких отголосках в плотном расписании заискивания перед отцом, чтобы позже позволить себе больше беспредела по отношению к коллегам и невольным подопечным). Внимание к рассечённой акульими клыками губе его, впрочем, настораживало больше. Этот пёс - бывший следак. Если он выяснил про вмешательство Андрея в недавнюю попытку убийства белого кролика, то догадаться об обстоятельствах, приведших к ране, упрямо зияющей на его миловидном серошёрстном лице, даже не думая заживать, будет для Самуила делом минутным. Или секундным. Или… - Тебе какое дело? - отрезал кролик. Голос его слегка дрогнул. - Да так… - пожал плечами Муля, отходя от стола и медленно двигаясь в сторону увешанной портретами сталиных-лениных противоположной стены, - Просто вспомнил один случай. Он как раз включал в себя подобную рану, и тоже, представьте себе, на губе. В детали вдаваться не буду, но скажу одно: заживала она тоже долго. Пару недель, точно. Но никак не месяц, - пёс на секунду замолчал, красноречиво смерив кролика дерзким взглядом, - Возможно, потому что получена была в более полюбовных обстоятельствах. Наблюдать за тем, как шестерёнки вялой интеллектуальной работы начали медленно проворачиваться в голове кролика, было забавно. Примерно в том же смысле, как было забавно наблюдать за тем, как ствол столетней сосны падает на стоящего в двух шагах от тебя ссученного чушкаря Шмыгина и расплющивает его в кровавую оладью. Примерно в том же смысле, как бывало забавно засветить в морду коллеге по должности из другого района, прекрасно понимая, что за этим последует выговор и лишение премии. Примерно в том же смысле, как было бы забавно посмотреть на розовый закат за считанные минуты до ядерного взрыва и обращения всего, что тебе дорого, в пепел. - Погоди… Эх, Самуил, Самуил… а как же ферзь? А как же тактика и стратегия? - Ты хочешь сказать… То, что ты хочешь сказать? Возможно, он не догадается. С него станется. И, возможно, оно и к лучшему. Нет, точно к лучшему… - Нет, не может такого быть… Ты? Он..? Чёрт возьми, это уже даже не шахматы. Это - городки на раздевание. - Ты тоже офоршмаченный, получается? - с неожиданной и даже немного участной печалью в голосе предположил Андрей. Муля вскинул брови от столь неосторожной прямоты своего собеседника. Момент бессловного понимания продлился между ними, однако, недолго, хоть Муле и хотелось подольше насладиться мыслью о своём новом, непредвиденно обретённом преимуществе. - “Тоже”? - негромко повторил пёс, еле сдерживая ухмылку. С новым комом в горле, кролик осознал, что из них двоих, за метлой стоило следить далеко не Муле. А ведь он уже почти выгнал пса из своего кабинета… За стеной начали петь про Алена Делона, который не пьёт одеколона. - Ээээ… Я имел в виду… В смысле… - виновато затараторил Холодянин, снова избегая Мулиного взгляда всеми возможными способами. - Нехорошо, товарищ прапорщик. Не хозяйское это дело - с петухом целоваться. И мелочно это - добиваться отсылки вышеупомянутого петуха на другую зону, чтобы он никому не разболтал, - Муля ровными медленными шагами направился к двери, - Вы ведь понимаете, Андрей Святозарыч, что даже если Максима увезут, я никуда не денусь. А если я никуда не денусь, то и разговоры о ваших похождениях никто не замолчит. Наличие отца из семейства псовых имело свои особенности и давало преимущества, которыми Андрей, в силу кроличьей недальновидности, не спешил пользоваться. Нельзя было сказать, что Холодянин был спецом по поведению абсолютно всех собак, но определёнными познаниями он обладал. Что Андрею было известно о волкодавах, в частности - ирландских? Да то же самое, что он все последние годы безрезультатно пытался втолковать Максиму. Охотничья порода, - машинально напомнил себе кролик, - Характер: добрый, заботливый, покровительствующий. Антропоморфные особи имеют обыкновение проявлять территориальное поведение к близким существам и становиться агрессивными в условиях долгой или вынужденной разлуки с ними. Только вот я попутал. Про близких с воли подумал. Если этот уёбок сосался с Максом… Если Макс позволил ему с ним сосаться… Глаза Холодянина снова потупились, а кончики его ушей заметно побагровели под серым мехом. Иными словами, если он не врёт, то, что бы я ни делал, когда Макса этапируют, этот мудак найдёт способ устроить мне ад даже со своей вонючей тюремной шконки. Потому что я себя замазал зря, а ему досталось всё, чего хотел я. И если он замазан, то похуй ему уже будет, что с ним сделают. А если похуй… Кролик заметно сглотнул. Одно дело - добиваться перевода Рекинару, потому что этот гадёныш вздумал перечить члену администрации вопреки своему и без того уязвимому положению в колонии. Другое - потому что Рекинару мог растрепать всем об идиотском моменте слабости, который Холодянин позволил себе, забыв начисто о том, что зашквар - как арестантский уклад - един и для зеков, и для конторы и что ни служебное положение, ни даже отцовские деньги его не отменят. А тут - помимо Рекинару, теперь ещё и Даниленко был в курсе. О том, что за четыре с половиной года эта шавка-переросток наработала себе определённый авторитет среди сидельцев, удобства положению Холодянина, которого заключённые практически единодушно ненавидели, не добавляло, и он об этом, разумеется, знал. Бляха-муха, он меня убьёт. Точно, как пить дать, убьёт. Если он знает про покушение, знает про поцелуй, то рано или поздно он выяснит и про конфеты. Про то, что медовый месяц закончился у меня на неделю раньше и что в день побега Вовки Митрохина я был на службе… А я ещё молод… У меня жена… Отпуск не за горами… - Постой. Голос прапорщика донёсся до Мули, как только лапа его легла на дверную ручку. Волкодав обернулся, окинув безопасника вопросительным взглядом. Андрей притих, задумавшись. Затем устало, обречённо он выдавил из себя: - Чего ты хочешь? Ответ не заставил себя ждать. Будто он был готов за часы до того, как волкодав вошёл в Холодянинский кабинет. Будто он планировался с момента, когда пёс в тюремной униформе впервые затребовал разговора с безопасником под выдуманным предлогом - якобы сдать пару охранников, которые безнаказанно спекулировали конфискованным добром среди заключённых вот уже восемь месяцев подряд... - Надавите на администрацию, как вы это умеете. Убедите их перевести меня вместе с Максимом. На секунду, Андрей не мог поверить своим длинным ушам. Пёс же невозмутимо смотрел на него взглядом антропоморфного зверя, решившего идти ва-банк со всеми своими сбережениями на кону. - А ты не охуел ли случайно? - У нас с Максимом - негласный договор, можно сказать, - спокойно продолжил собеседник Андрея, сунув лапы в карманы и прогулочным шагом направившись к владельцу кабинета, - Если кто-то вздумает поднять на него лапу, прихожу я и настойчиво объясняю, что так делать больше не надо. Обычно, до большинства доходит с первого раза, - волкодав остановился в двух шагах от остолбеневшего зайцеобразного, - С его-то характером - кто знает, что ждёт Максима на новом месте. Если он будет один и вдали от меня - велика вероятность, что он захочет совершить самоубийство соседями по колонии: намеренно ввяжется в драку не с теми людьми, намеренно спровоцирует нападение на себя… намеренно добьётся того, что устроили вы, только уже серьёзно, с летальным исходом. Холодянин молчал, глядя на пса исподлобья. - Я могу гарантировать безболезненную ассимиляцию заключённого Рекинару… Макса… на новом месте. Андрей продолжал молчать. Почему-то в памяти его снова начерталось выражение лица Максима сразу после того, как острозубый кролик вероломно прервал их первый и последний недопоцелуй. В тот момент, даже в Андреевском мозгу созрело нелестное понимание - этот заключённый может отдаваться ему телом сколько угодно, но разум и сердце его будут ненавидеть Холодянина до последнего вздоха их белошёрстного хозяина. Через стену пошёл мелодичный рассказ про залитый водой дом и двух выживших, делящих одно дыханье на двоих под километрами воды. Холодянин хотел бы представить на месте лирических героев себя и Максима, но теперь представлялись только Максим и Муля. Было тошно. Было досадно. Было отстранённое понимание, что, после этого дня, он возненавидит и всех головоногих моллюсков как класс, и покойного поэта И. Кормильцева как личного идеологического врага. Муля коротко поглядел в сторону с нескрываемым волнением - собаке в принципе трудно скрыть любую нервозность, когда тело её само предательски подаёт сигналы. Холодянин мог разглядеть белки Мулиных глаз ровно за секунду до того, как пёс посмотрел на него снова. - Пожалуйста, обдумайте мою просьбу, - тихо сказал он и снова развернулся к двери. — Перевод Максима в другую колонию затягивался. День этапа был отложен сначала на неделю, потом на две, потом на месяц. К середине августа, директор Маринюк подписал приказ о переводе двух заключённых на север, в ИТК “Белая пустошь”. В начале сентября состоялся этап. Холодянин помнил своё ошеломление, моментально вызвавшее к жизни самые дурные предчувствия, несколькими днями спустя, когда дозорный прокричал что-то про раненого сотрудника при исполнении с одной из смотровых вышек. Потом Холодянин заметил истекающего кровью конвоира у ворот. Чудом дыша, конвоир рухнул в обморок, опершись спиной на высокий каменный забор с колючей проволокой, успев лишь доложить подоспевшим охранникам о том, что этапируемые вырвались из-под стражи и исчезли в лесу. Судьба остальных сопровождающих тюремщиков была на тот момент неизвестна. Холодянин уже понимал, что ничего не захочет выяснять, даже если их найдут. Пронаблюдав за тем, как истерзанного конвойного тащат в лазарет, с равнодушным видом кролик побрёл к себе в кабинет. Тем же вечером, он впервые позвонил жене с работы и предупредил, что вернётся раньше.