15 Лет Строгача

На толстой папке с досье аккуратным канцелярским почерком было выведено имя: “Рекинару, М.М.” Сивилла Саввишна Пандемик штудировала эту подборку заявлений, повесток, отчётов, свидетельств и протоколов уже почти два полных года - ровно столько она работала в колонии психологом. Информация, представленная в папке, всегда вызывала у неё длительные размышления на тему правильности выбранной ею профессии: несмотря на отсутствие юридического образования, даже ей было понятно, что инкриминировать себя на 20 лет строгого режима осуждённый Рекинару никак не мог, даже при том количестве квартир, что успел ограбить. С другой стороны, при каких именно обстоятельствах обвиняемые превращались в сидельцев этой колонии, не было делом психолога. Пациент, сидящий перед Сивиллой, глядел в боковое окно и чесал царапины на своём локте со скучающим видом. Одно из его длинных ушей было перебинтовано посередине, а лицо его облепляли дешёвые лазаретские пластыри. Белый мех еле скрывал тёмные синяки на всех частях тела, которые виднелись из-под одежды маленького зверька. Сивилла оглядела его, не выразив своим взглядом ни малейшего удивления. - С кем на этот раз ты подрался? - устало спросила она. Её собеседник вмиг оторвал свои глаза-бусинки от окна и перевёл на неё. - Я не дрался, Сивилла Саввишна. Я занимался образовательной деятельностью. Кто ещё будет учить эту бесогонскую шоблу манерам? - И по какой же области тюремного этикета проходил урок? Максим нахмурился, но ответил всё равно. - Один калич назвал меня “Марусей”. Необычным событием это не было. Рабочих петухов часто называли Маньками, Дуньками, Люськами и прочими женскими именами наравне с традиционными “жопниками” и “гребнями”. Как правило, Максим редко вызывал у мужиков желание с ним связываться вне стен барака опущенных, многократно продемонстрировав, насколько болезненными такие взаимодействия могут оказаться для всех участвующих. За последний год, однако, что-то поменялось. Провокаций со стороны других заключённых в отношении Максима стало заметно больше. - Я понимаю твои чувства, но насилием тут мало чего добьёшься, - вздохнула Сивилла, - Это, конечно, гадко. Никогда не понимала этого желания принизить человека… ну, или кролика тем, чтобы назвать его женским именем. Это неуважительно по отношению ко всем: заключённым, женщинам, и даже к-... Тут психологиня прервала себя посередине предложения, чем неминуемо вызвала у Максима недовольный взгляд. Будто бы вспомнив что-то, она раскрыла лежащее перед ней досье и принялась энергично листать до тех пор, пока не остановилась на странице с личными данными осуждённого. Максим раздражённо цокнул языком, осознав, что конкретно женщина пытается найти. Сивилла мысленно отругала себя, пробежав глазами графу “родители”: как и всегда, вместо имени отца стоял одинокий прочерк; имя матери, тем не менее, навело психологиню только на одну мысль: “Какая же ты дура, Сивилла. Два года перечитываешь его дело и до сих пор никак не запомнишь.” Маруся Матвеевна Рекинару. Разумеется. Причина последней потасовки с участием острозубого кролика была довольно прозаична. - Макс… давай поговорим. Кто тебя так назвал? Можно поставить вопрос о переводе его в другую колонию за разжигание конфликтов. - Сивилла Саввишна, если это - всё, за чем вы меня сегодня вызвали, то лучше потратьте время на кого-нибудь другого. Разговоров мне и так хватает. Вот почти год уже ходит тут ко мне один на поговорить... Женщина поправила очки. Максим почти отодрал с мехом один из пластырей над запястьем. - Моя задача - оказывать психологическую поддержку заключённым. Я просто пытаюсь выполнять свою работу. - Ну а я просто пытаюсь делать ходку. Все чего-то просто пытаются. - Я тебя сегодня за другим, на самом деле, вызвала. Твоя бабушка… - Только не надо про эту старую манду опять. Она уже сказала, что у неё внука нет, вот пусть теперь не выёбывается. Сивилла опешила. - Макс, твой дедушка в больнице, она совсем одна… - А меня ебёт? Нехуй было от внука отрекаться. На пару секунд, все мысли психологини застыли в глубокой коме, а слова не хотели составляться в предложения. Максим вернул взгляд на залитый светом прямоугольник окна. Сивилла сняла очки, достав из ящика своего стола маленькую розовую тряпочку. Хорошенько протерев линзы, она вновь надела окуляры и, ментально приготовившись к лавине мата и оскорблений, вкрадчиво продолжила. - Максим… часто говорится, что трудности сближают, но на деле это не совсем так. Когда в семье случается трагическое событие - кто-то умирает, кого-то арестовывают или кто-то серьёзно заболевает - это всегда натягивает отношения между отдельными членами семьи. В твоей семье трагических событий было много; твоя бабушка не всегда могла их здоровым способом процессуализировать. Иногда здорового способа и вовсе нет. Постарайся отнестись к ней с пониманием. - А она ко мне пыталась? - кролик снова обратил свои тёмные глаза на женщину. - Макс… она уже полгода приезжает увидеться с тобой. Может, в этот раз, согласишься? - Ну естественно. У деда заканчивается срок эксплуатации, некому на мозги капать, и теперь она ко мне лезет. - Максим, пожалуйста, подумай об этом. Она - женщина в возрасте. Ей трудно каждый раз проделывать такой путь и, тем не менее, она его проделывает. Я уверена, она намерена исправить что-то между вами. - Пока дед был здоров, всё ей было нормально. Да и вообще, знаю я, что она скажет: “Ой, за что мне такое наказание: сначала дочь-шалава, теперь внук - шалава тюремная”. Сколько раз она мне в детстве говорила, что так рада, ТАК, БЛЯТЬ, РАДА, что у неё внук, а не внучка? Мол, пацан, хоть даже если блядовать будет, ни одна бикса его за это не изнасилует и не вальнёт. А тут - сюрприз, блять, не фортануло: биксы мне со старшей школы фиолетовы. Женщина-психолог нахмурилась, обдумывая ответ. В самом деле, отношения у Максима с бабушкой были даже уже не натянутые, а лопнувшие от напряжения десятки раз. За два года работы с кроликом, она узнала столько нелицеприятных подробностей его семейной жизни, что только из них одних можно было написать книгу. О том, как он потерял мать и остался жить с бабкой и дедом в деревне, зверёк рассказал ей на первой же встрече. По ходу последующих терапий, он распространился о том, как бабка препятствовала его интеграции в нормальное общество: например, когда насильно запирала его дома, чтобы он не мог увидеться по тогда ещё невинным поводам со своими немногочисленными друзьями мужского пола. Началось это после старшей школы, когда старая крольчиха обнаружила, что внук - “не такой, как все нормальные” (её слова). Продолжалось это вплоть до момента, когда Максим случайно встретил своего будущего сообщника и сбежал с ним в большой город. К своей единственной известной родительнице у Максима было сложное отношение. С одной стороны, говорил он о ней мало и с неохотой. С другой стороны, готов был лезть в драку от одного упоминания её имени кем-то ещё, несмотря на угрозу быть обвинённым в целенаправленном “зашкваривании” других заключённых. Из того, что Сивилла знала о тюремных понятиях, наказание за умышленный зашквар могло доходить до убийства. Максим был зверьком физически не слабым, несмотря на рост и комплекцию, поэтому у многих желание вступать с ним в конфронтации отпадало быстро, даже если на секунду появлялось. К сожалению, вероятность того, что кто-то, кому кролик насолил чересчур уж сильно, захочет взять не качеством, а количеством, устроив облаву на белошёрстного зверька с самодельными колюще-режущими приспособлениями, тоже не была полностью исключена. Не важно, сколько лет Максим провёл в застенках, словно Дамоклов меч, над ним всегда мрачно нависало будущее, при котором, либо из-за естественных предубеждений со стороны других зеков, либо из-за Максимовой собственной вспыльчивости, срок его будет искусственно сокращён на много лет сразу и далеко не по причине досрочного освобождения. Вероятно, поэтому Сивилле Саввишне хотелось облегчить груз наказания Максима в пределах своих скромных возможностей. - Иногда нашим родственникам трудно нас принять такими, какие мы есть. Это требует времени и работы, - женщина попыталась утихомирить раздражённого кролика самым спокойным тоном, который могла изобразить, - Допустим, в моей семье тоже всё не всегда гладко. - Я так и подумал, раз вы сюда батрачить подались. - Да нет, дело не в этом, - с еле заметной нервозностью возразила Сивилла. - Или это вы про то, как вышли замуж за говорящий бюст Карла Маркса, и вашим родокам это поперёк горла встало? - невозмутимо предположил Максим. Моментально, Сивилла переосмыслила своё желание сделать груз наказания острозубого кролика легче. - Может быть, сменим тему тогда? Один из твоих соседей по бараку рассказал, что у тебя новый друг… - Сивилла Саввишна, все, кто не из моего барака, но постоянно ходят в мой барак, называются немного по-другому у нас. И вообще, кто вам это рассказал? - Он пожелал остаться анонимным. - Значит, Венька. - Так или иначе… налаживание отношений с другими заключёнными несомненно бы пошло тебе и всем на пользу. В последнее время, между тобой и остальными много антагонизма. Я надеюсь, твой новый друг разговаривает с тобой о том, что тебя беспокоит? Максим на это лишь горько рассмеялся. - Сивилла Саввишна, жаверы ко мне не за разговорами приходят, а за чем-то более… проникающим, я б сказал, - края его острозубой улыбки по-злорадски потянулись вверх, - Я-то думал, вы знаете. - Эм… ну… - запнулась психологиня, слегка покраснев, - А он? Он тоже?.. Тут, нехарактерно для себя, Максим завис. Рассказывать Сивилле или нет обо всех подробностях его встреч с Самуилом вопрос не стоял - даже ей это знать было категорически не нужно, а то вдруг ещё проговорится кому - они с псом потом от издёвок и обвинений не отмоются. Тем не менее, что-то в его сознании подстрекало его намекнуть психологине, что с этим заключённым у него отношения слегка не те, что со всеми остальными ходоками. Прошёл год с момента их знакомства. Муля продолжал приносить подарки ни за что; Максим продолжал думать, что халявит. Одна только вещь немного поменялась: халява такая Максиму постепенно начала надоедать. Дело даже было не в угрызениях совести - с любым другим мужиком Максим был бы только рад брать подгоны за болтовню. С Мулей, однако, ему становилось откровенно стыдно принимать подарки бесплатно. Ситуация была ему непонятна. Раз за разом, Максим ожидал от пса чего-то; каких-то определённых действий, за которые тот всё это время платил, но совершать не решался. Только в последние дни, будучи надолго оставленным наедине со своими мыслями в карцере за недавнюю драку, Максим с пассивным ужасом пришёл к осознанию, что нет, на самом деле, ситуация тут вполне понятная: он вовсе не ожидал от пса определённых действий; он хотел их. Ощущение для зайцеобразного это было новое - вернее, настолько забытое за годы вынужденного оказания интимных услуг всем, кто приходил с удовлетворительной компенсацией, что казалось абсолютно новым. Впервые за шесть лет, либидо Максима и его мозг пожали друг другу руки, сойдясь на том, что Самуил Игнатьевич Даниленко - двухметровый антропоморфный ирландский волкодав и бывший лягаш, сидящий за предумышленное и совершённое с особым цинизмом убийство начальника отдела уголовного розыска Кадилова С. М.- именно тот, кого желает миниатюрное тельце кролика больше всех остальных. Если бы только этот пёсель мог перестать обращаться с Максимом, будто он фарфоровый, и утилизировать скудное время хотя бы одного из их периодических рандеву по назначению… С другой стороны, Максим подозревал, что именно такое обращение и разбудило в нём столь сильные эмоции. Вернее, эмоции, точка. Сивилла, тем временем, вернулась к теме Максовой бабки, очевидно, решив не углубляться в запутанные нюансы тюремной иерархии и их влияние на жизнь и благополучие отдельных зеков. И снова поток нескончаемых просьб дать этой ворчливой старухе шанс. И опять заверения в том, что люди и звери меняются со временем, особенно на фоне травматических событий, и тем более - на фоне раскаяния. Что ещё может изменить природу человека или антропоморфного существа, если не сожаление? Самуил сожалел о том, что делал на своей работе, и в итоге сам оказался там, куда отправил (наверняка) десятки арестантов, независимо от того, были они виновны или нет. Максим обречённо вздохнул, почесав затупленными коготками саднящую щёку. - Ладно, Саввишна, уломала. Встречусь с этой мандой, когда в следующий раз придёт.