15 Лет Строгача

Флинт Бумагин был знакомым Мули уже давно. Раньше, как и Муля, он работал в органах, потом ушёл, переквалифицировавшись в частного адвоката. Иногда пёс думал, что, было бы у него побольше рассудительности, он последовал бы примеру Бумагина и, возможно, был бы сейчас гораздо более счастливым гражданином. Вместо девяти тысяч в месяц за принудительную работу, защищал бы права тех, кого его бывшие коллеги пытались посадить по надуманным поводам, и в ус не дул. Возможно, встретил бы Максима раньше. Возможно, воспрепятствовал бы его заключению. Жизнь, однако, повернулась иначе. В нынешней своей ситуации, юридическая поддержка Флинта Бумагина была единственной для Мули связью с миром на воле. Когда волкодава только привезли в колонию, Флинт приехал к нему несмотря на то, что даже не был официально нанят как его адвокат. Он долго ругался, пытаясь выпытать, какого чёрта всё-таки произошло; почему Кадилов приобрёл больше отверстий, чем было жизненно необходимо; каким образом Самуил согласился на подментованного адвоката на суде… Пёс либо жал плечами, виновато опуская голову, либо говорил, что толком не помнил, как к этому привело и что происходило после. Флинт не верил. Всеми приёмами, которые ещё имелись в его ментальном арсенале бывшего следака, он додавил до честного ответа. - Ты представляешь ведь, Флинт, сколько раз мне приходилось начинать протоколы словами “Осознавая преступный характер своих действий, гражданин такой-то разместил во всемирной сети Интернет то-то и то-то”? Господи, какой преступный характер?! Кто осознавал?! Зачем нужно было всем этим заниматься, когда у нас висяков всегда было, хоть половником черпай? Я расследовал изнасилование малолетки, а Кадилов меня опять хотел подрядить на политическое дело. Я ему: “Семён Михалыч, не давайте мне больше всей этой ерунды, я в УР не для этого пришёл”, а он мне: “Самуил, ты ведь пёс умный, сам всё понимаешь”. А я не хотел понимать! Понимал, но не хотел! - признался Муля своему бывшему коллеге, - Как можно следовать закону, который требует от тебя неправомерных действий в отношении тех, чьи интересы ты, по идее, должен защищать? Флинт лишь фрустрировано покачал головой. - Ох, Саня… Ты либо американских фильмов пересмотрел, либо, извиняюсь, просто дебил. Ты ж знаешь, что у российской ментовки закон только один и называется он “аналогичный период прошлого года”. Апелляцию пёс подавать не стал, несмотря на то, что Бумагин настаивал. - Что тут апеллировать? Кадилов мёртв, я почему-то жив. А если я жив, мне нужно отбыть наказание. Никакого пересуда тут не будет. - Это мы увидим. Если я буду тебя представлять, есть вероятность, что выбьем срок поменьше. А то, конечно, с красным адвокатом из тебя верёвок навили. Я удивлён вообще, почему ты от него не отказался! Ты ж сам из ментовки, знаешь ведь, что такое гос адвокат! - Знаю, - пожал плечами пёс, - Но, честно, было как-то всё равно. - Ты из себя мученика за всех несправедливо осуждённых решил сделать? - вспылил, наконец, юрист. Муля на это трагично промолчал. - И что это за история была с одной пулей в магазине, когда тебя спеленали и конфисковали твой макар? Хотел вслед за Кадиловым зажмуриться, но не успел? Тут Мулина флегматичность на минуту перетекла в искреннюю серьёзность. Он посмотрел на своего собеседника строго - не со злобой, но с рациональным осознанием того, что не сыщет понимания у него, как бы ни пытался. - Нет, - медленно ответил волкодав, - Не в том дело, что не успел. Передумал. Бумагин глянул на него округлившимися от изумления глазами. Секундой позже он уронил лицо себе в ладони и обречённо запричитал: - Ой, Саня, ну ты точно поехал. Точно решил мучеником заделаться. Ебать, я с тобой только время теряю… Флинт тогда ушёл расстроенным и раздражённым. Несмотря на все заверения, что больше он с Мулей связываться ни под каким предлогом не будет, вернулся через месяц. Впоследствие, Муля видел Бумагина довольно часто, но уже в роли своего официального адвоката. Если у волкодава накапливались вопросы по юридической части, Флинт пытался их прояснить. Если кто-то из родственников Мули решался написать ему письмо, Флинт его передавал. В целом, семейная чета Даниленко старалась поддерживать связь с сыном, переборов первичный шок от новостей о его преступлении. Исключением была лишь Мулина бабка - от неё не было слышно ни слова с момента приговора. Иногда Муля рассказывал Флинту о своём опыте в колонии. Спустя полгода он впервые упомянул Максима. - Вижу, ты уже ассимилировался окончательно, - снова качал головой Флинт, - Всё, как у нормальных блатарей: есть работа, есть колода, есть жена в петушином бараке… Прямо тяни себе лямку и ни о чём не гоняй. - Ты про колоду особо не шуми. У нас карточные игры не положены. - А в каком цугундере они положены? Но все ж играют. - И насчёт Максима я хотел у тебя кое-что выяснить… - Говно вопрос, Санёк! Не спрашивай, откуда, но я знаю хорошего специалиста по венеричке… Пёс тут же его оборвал, придвинувшись ближе: комнатка для свиданий в тот день была не то, чтобы населена густо, но и не то, чтобы создавала сильно приватную обстановку - пара других зеков и их родственники/подруги обменивались последними новостями за столами по остальным углам. - Мы ни разу не спали вместе, речь о другом, - быстро шепнул Муля. Окинув волкодава подозрительным взглядом, Флинт прошептал в ответ: - Ещё раз, не понял. Повисла короткая неловкая пауза. Самуил даже ведь не врал: с момента их с Максимом первого рандеву и по сей день дальше разговоров ничего так и не пошло. Максим отшучивался, что чувствует себя халявщиком, но Муля только заверял его, что как-то неподобающе это - сразу в койку, толком не притеревшись друг к другу. Один раз кролик всё-таки попытался спровоцировать пса на действия более (или, раз уж на то пошло, хоть сколь-нибудь) интимные, зайдя в рабочую комнату в чём мать родила, но пёс стоически провёл беседу, ни разу не попытавшись притронутся к белоснежному существу. Сказать, что Максим этим сеансом остался озадачен, означало бы сильно ограничить весь спектр эмоций, тогда им испытанный “Ну, Самуил Игнатьевич! Мы уже два месяца так; притерлись, считай, нормально - можно переходить к горизонтальной части нашего знакомства. Давай, расчехляй аппарат. Он у тебя, кстати, обрезанный? Или псирам так не делают?” “Давай потом. Я в душевой не был неделю.” “Последний жавер, который меня шкворил, там не был три месяца.” “О боже…. Я так не хочу. Ты не заслуживаешь подобного утилитарного отношения.” Максим с этих слов откровенно прихуел. Ни разу мужики на зоне не говорили ему, чего он заслуживает или не заслуживает; для подавляющего большинства колонии он был “мохнатой подушкой”, “шерстяным пидорасом”, давалкой, подоляном, фуфломётом, вафлегрызом, лакшовкой, и всем, чем только можно было, кроме белого зайцеобразного с неестственно острыми зубами и редкой на территории бывшего СССР фамилией. Всем, кроме миниатюрного зверька с живыми эмоциями, затаёнными под огрубевшей от суровой лагерной жизни кожей, и некогда наивными амбициями уехать из РСФСР на запад, купить свой дом и остепениться с кем-то, кто ему поистине близок и дорог. Впрочем, последнего Самуил тоже видеть не мог. Разница для Максима здесь была в том, что пёс не создавал у кролика ощущения, что подобные амбиции были столь уж наивными, робко возвращая их к жизни, как некромант возвращает жмуров на этот свет в заграничной компьютерной игрушке. Муля помнил, что произошло дальше: Максим вышел из камеры и через минуту вернулся полностью одетым. Остаток встречи они проговорили без эксцессов. Объяснять всё это Флинту было трудно. Муля не знал, с чего начать, и молчание затягивалось. Наконец, человек сжалился перед антропоморфным псом, прервав тишину. - Ладно, не объясняй. Не моё это дело, да и вид у тебя такой, будто там Санта-Барбара часа на три, а мне ехать скоро. Что ты хотел выяснить про длинноухого? Муля кивнул, не без благодарности, и рассказал адвокату о своих опасениях. Его интересовало, можно ли сократить срок Максиму, ведь дело его было шито фактически белыми нитками. Даже слепой судья, вынося приговор, мог почувствовать угрызения остатков своей прогнившей совести, послав в тюрьму обвиняемого на основании настолько топорно подтасованных материалов. - Моё мнение тут такое: апелляцию в любом случае подавать надо. Он пять с половиной лет уже отсидел. Что у него там было, 158-я, части 2, 3 и 4? Из этого, допустим, на самом деле он наработал только на часть 3 - ну что ж, сложно, но возможно; даже с шитым делом срок на пару-тройку годков можно подсократить, - уверенно диагностировал Флинт, - Если же мы целимся на досрочное освобождение в связи с доказательством невиновности по всем остальным пунктам, то тут потяжелее. Я думаю, ты и сам можешь догадаться, что нам прежде всего для этого нужно. - Найти настоящих виновных в каждом деле, которое на него повесили, - мрачно отозвался Муля. - Да хотя бы свидетелей каких… Вдруг лицо Флинта преобразилось от снизошедшего озарения. - Погоди-ка, ты ж вроде сказал, что у ушастого был подельник, с которым они хаты делали. Что знаешь про него? - Кое-какие вещи. Знаю, что он из приезжих. Летун. - Прописка? - Вряд ли. Знаю видовую принадлежность, но имени его Максим не называл. - Хорошо… Флинт достал из своего дипломата бумагу и ручку и положил перед клиентом. - Сделаем так: напиши всё, что помнишь про него, каждую деталь, которую твой сблочник тебе рассказал, а я попробую что-нибудь выяснить. Старые следаческие инстинкты, дай бог, ещё не пропиты, может, что-нибудь раскопаю… Муля коротко поблагодарил его и принялся за эссе. *** Максим не был скрытным зверьком. Наоборот, за два месяца их с Мулей знакомства, он рассказал очень много о себе. Допустим, о том, что никогда не знал отца. Его мать сама не совсем до конца была уверена в личности донора генетического материала, от которого в результате появился Максим, а потому отчество сыну выбрала сама и не сильно ломая голову - Максимович. Вероятно, отсутствие положительного мужского примера в семье и привело Максима в объятия млекопитающего, из-за которого кролик уже шестой год проводил в местах не столь отдалённых. Говорил он о нём поначалу много. - В общем, был у меня хахаль на воле, - как-то раз начал Максим, - Мы с ним вдвоём на малину работали. Схема была такая: я нахожу одиноких говномесов в телеге, ну или на одном из заграничных сайтов знакомств через луковицу¹ - там кого только нет: пидоры, лесбухи, даже те, которым всё равно, с чем работать, с елдой или пелоткой - короче, знакомься - не хочу… Ну и вот, значит, нахожу жавера, разговариваю с ним, флирт-хуирт потом он неминуемо зовёт к себе “на чай”. Тут уже подключается мой хахаль. Даю ему образец, он подъезжает, паркуется неподалёку от хаты, которую будем делать, ждёт меня. Потом прихожу я, и - сразу к жаверу. Пьём. Естественно - не чай. Иногда жених ужирается в Элю без моей помощи, иногда - нужно дать малинку. Рано или поздно, фраер засыпает, и я вызваниваю своего хахаля; тот выносит всё ценное пока я слежу, чтобы терпила не проснулся по ходу работы. - Это вы вместе такую схему придумали? - не без изумления спросил его волкодав. Кролик стыдливо потупил глаза на секунду, потом бодро признался: - Нет, это он выдумал. Меня он подрядил, потому что… Снова кроличий взгляд потупился. Что-то, что Муля в жизни не смог бы угадать или понять, всплыло в памяти белоснежного существа. “С такой милой мордашкой ты мог бы стричь бабло с десятков, сотен лохов. И я даже могу показать тебе, как, генацвале…” Максим тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Не время и не место было сейчас проникаться сентиментальностью по поводу первой влюблённости. - …потому что на меня клевало больше лохов. - Могу представить, - согласился Муля, чем вызвал у Максима снисходительную улыбку, - Вы гастролировали? - Приходилось. Моё очаровательное еблецо могло примелькаться, если б мы слишком долго сидели в одном городе, - последнюю фразу зайцеобразное проговорило с фальшивой кокетливостью в голосе, от которой Муле почему-то стало не по себе, - Поэтому райзенов у нас было много, и квартир мы обчистили порядочно. Тут в самой работе есть свои тонкости: многоквартирники, например - дело более палевное, потому что свидетелей больше. Если частная изба, то всё проходит обычно чисто. Из многоэтажек мы выносили аккуратно, без излишек - только лавэ и цацки. Из частных хат могли выгрести побольше, иногда даже в несколько заходов. Чем тише и безлюдней местность - тем проще делать хату. Нам, бывало, приходилось работать на селе, в ебенях, на чьей-то тайной даче, потому что жених оказывался каким-нибудь депутатом, бизнесменом или ещё какой олигархо-швалью, которая ни в коем случае не хотела прослыть позорным говномесом на всю область. Это, кстати, то, почему и обычные жаверы, которых мы истопорили, не хотели обращаться в ментовку. “За вступление в половые связи нетрадиционного характера” - тоже ведь не тост, а статья… Муля тогда задумался о том, пропагандировал ли он нетрадиционные отношения одним фактом общения с Максимом. Затем его мысли перетекли в другую сферу: а был ли он сам представителем нетрадиционной сексуальной ориентации? Сложный вопрос. С одной стороны, на отношения с людьми/зверями/рептилиями своего пола его никогда не тянуло - во всяком случае, он такого не припоминал. С другой стороны, о Максиме в подобном контексте он тоже никогда не думал. Поначалу акулозубое длинноухое существо вызывало у него мало умиления - непривычный внешний вид, воровские повадки и лексикон, в котором не было ничего, кроме мата и фени, слегка настораживали Мулю. С третьей стороны, разговор за разговором, пёс начал замечать, что в компании Максима настороженность его медленно рассеивалась, а умиление росло. Он не мог заранее предугадать, что ещё через полгода его измученное работой и хроническим недосыпом тело впервые изъявит вялое, робкое желание тактильно ощутить белоснежный кроличий мех под своими ладонями, которое он, естественно, успешно загонит в самый дальний угол своего сознания и постарается удержать там как можно дольше. Тем более, роковой для Мули момент, когда ещё через пару лет он это желание, наконец-то, осуществит, казался чем-то из области фантастики. Насчёт событий, повлекших за собой и сопровождавших его арест, Максим пока не сильно распространялся. При воспоминаниях об этом его маленькое белошёрстное личико обретало печально-ностальгическое выражение. Самуил мог собрать небольшую картину из обрывков фраз, но не мог разглядеть её в деталях. “Он обещал, что увезёт меня с собой куда-нибудь, вот только надо ловышек поднакопить побольше…” “Иронично что, знаешь? Он был, как ты, из псир. Степной волк, только ростом даже чуть ниже тебя…” “...постоянно говорил мне: ‘Если на нас выйдут лягаши, мы с тобой рванём на юг, в Азию. Заляжем на дно где-нибудь в Таджикистане или Узбекистане’, а я ему: ‘Сдались мне эти “-станы”, чего я там забыл? Вдруг меня там с моей фамилией за еврея примут? Тогда кончу где-нибудь в овраге со свёрнутой шеей, как мамка’. Он только смеялся. Говорил, что защитит ото всех. Ну и где он сейчас, пургомёт бесовский?..” “Впрочем, на мужика жаловаться - только рогами звенеть. Где бы он сейчас ни был, я надеюсь, ему плохо. А ещё лучше, если его уже кто-то сделал начисто за что-нибудь…” Муля из солидарности надеялся на то же. *** Флинт с нетерпением посматривал на часы. Его клиент дописывал последнее предложение. - Вот. Это всё, - подытожил Муля, отложив ручку и придвинув лист с коротким обрывистым рассказом о Максимовом бывшем сообщнике поближе к Флинту. Тот взял бумагу в руки, коротко просканировал содержимое глазами, кивнул и положил её в портфель. ------------------- ¹Имеется в виду Tor Browser - вещь крайне необходимая независимо от того, находишься ты в альтернативной россии или в реальной.